- Маша! - вдруг услышала я голос рядом с собой и ощутила нервное пожатие руки.
- Что, Анастасия Ивановна? - обернулась я на этот призыв.
- Маша, все-таки - с вами все в порядке? - она это почти прошептала, не желая, видимо, быть услышанной Буреломом.
- В порядке, в порядке... - грубо оборвал Бурелом Анастасию Ивановну.
Я еще не успела толком понять, чем вызвана эта его грубость, как услышала:
- Я обратилась не к вам, молодой человек, - старая библиотекарша произнесла эти слова ровно и твердо. Бурелом усмехнулся и, повернувшись ко мне, сказал:
- Теперь я, по крайней мере, вижу, что вы не одна такая, Мария Николаевна. Есть и другие камикадзе...
Сдавленно хихикнул Юрка - не смог не оценить шутку - но это его подхихикивание показалось мне весьма симптоматичным.
- Бабушка! - снова услышала я голос - на этот раз сдавленный голосок Мариши. - Бабушка! Ты не пугайся: он же слепой... Видишь, глаза у него белые-белые!.. А так он не страшный!..
Было ясно, что девочка уговаривает, успокаивает саму себя. Но взглянув на Бурелома, я поняла, что Мариша права: глаза Бурелома побелели больше обычного. Он тяжело и как-то многообещающе смотрел на старую женщину, которая вовсе его и не замечала.
- Маша! - повторила Анастасия Ивановна. - Вам нужна моя помощь?
- Спасибо, Анастасия Ивановна, мне ничего не грозит - это чисто деловой разговор с человеком, которому не резон меня обижать. Пока не резон. Не так ли, Лев Петрович? - спросила я.
- Лев и еще Петрович? - удивилась Валентина. - Теперь мне понятно про клетку... Вы присядете? - спросила она у Бурелома.
- Нет, похоже, это никогда не кончится!.. - не счел нужным отвечать Валентине Бурелом. - Давайте, Мария Николаевна, отойдем с вами в сторонку! Некогда мне!..
Я покорно встала и, пока усаживалась с Буреломом за дальний столик, обнаружила вдруг, что обстановка изменилась, что все вокруг нас оставалось тем же, только люди были неподвижны и безгласны: тихо стало, неестественно тихо...
- Простите меня, Мария Николаевна, за это вторжение, но мне важно поскорее получить ваш ответ. Вы ведь решились, я знаю.
Мое волнение достигло предела!.. Но и волнение моего камня тоже достигло предела, если, конечно, какой бы то ни было предел был ему положен. Я ощущала неприятные и назойливые покалывания, заставлявшие мое сердце биться с немыслимо бешеной скоростью - как перед выходом на сцену во время дипломного спектакля! Тогда мне тоже казалось: все, умираю умерла...
- Ну, давайте же, давайте - решайтесь!.. - напирал Бурелом.
Какой-то металлический блеск на щеках, что-то рубиновое на губах почудилось мне в лице Бурелома - может, Старик Алмазный захотел таким образом о себе напомнить - страдание его мне, во всяком случае, тут же вспомнилось - но этот отпечаток чужого облика на враждебной физиономии только запутал меня. Кто из них - кто?.. И вообще - двое ли их, моих "искусителей"?.. "Ангелов-хранителей"?..
И я вспомнила Черешкова. И он появился передо мной, бледный, напуганный, бормочущий: "Да, я, дурак, был все-таки ужасно неосторожен при пересечении улицы!.." И добавил: "Прямо, как мама Челе".
- Нет! - уже с настоящей злобой воскликнул Бурелом. - Это уже черт знает что!.. Откуда принесло этого придурка?!
Черешков стоял, не двигаясь с места, рядом с моим стулом и бормотал себе под нос.
- Да уж, - сказал Бурелом с сарказмом, - и защита же у вас... И этот туда же... Ну, давай, давай, показывай свой оберег!..
Я еще и опомниться не успела, и сообразить ничего не успела, - плохо сегодня у меня было с соображением! - как с изумлением обнаружила, что камень мой вместе с цепочкой уже на свитере и отбрасывает лучи - нервные, яростные... "Сквозь одежду прошел!" - изумилась я. А в ушах продолжал звучать голос Бурелома:
- Вам не кажется, дорогая Мария Николаевна, что жизнь обошлась с вами слишком жестоко: сегодня такой важный для вас день, а вы - бледны, явно плохо провели ночь, да и день, видно, ничем не порадовал!.. Несправедливо. Вам ли, такой молодой и привлекательной, переживать такие "обломы"!..
Удар Бурелома попал в цель: я снова видела Диму перед зеркалом гримерной и шубу Деда Мороза, чуть-чуть ему великоватую... Стало больно...
- Сказав свое "да", вы, Мария Николаевна, навсегда избавите себя от такого рода ударов.
"Знает. Он все знает про Феникса, - подумала я. - Откуда?"
- А теперь о нем... - Бурелом ткнул пальцем по направлению камня. Вот вам образчик того, как он разделывается с теми, кто ему не по нутру или не оправдал его надежд, - и Бурелом еще раз ткнул пальцем, но теперь уже в сторону Черешкова.
Было заметно, впрочем, что ему не очень нравится смотреть на камень. Я молча, заторможенно следила за жестами и словами Бурелома.
- Давайте, давайте, Маша, пора уже приходить в себя. Подумайте, какие перспективы открываются перед вами: "Я одинока. Раз в сто лет я открываю уста..." - Он словно бы передразнивал меня. - Так откройте же свои уста, Мария Николаевна...
"Нет, не могу согласиться!.." - подумала я достаточно вяло, и тут же сильно, ухающе, вдребезги разбивающе предыдущую мысль, раздалось во мне: "Нет!.. Не могу!.. Не могу я отказаться!.." Наверное, сейчас я была похожа на рыбу, перед которой висит наживка из тех, от которых просто духу не хватает отвернуться. И пусть весь рыбий опыт подсказывает: не глотай, - все равно наживка так соблазнительна, так желанна...
- Ну, Мария Николаевна, ну же!.. Второго такого случая не будет. Вы торопитесь на следующую елку, да и я тороплюсь по делам, еще пара минут, и я сам откажусь от вас - мало ли достойных претендентов. Но мне-то интересны именно вы, именно ради вас я трачу и время свое, и деньги готов потратить немалые...
"Деньги, деньги..." - отдалось во мне эхом. Камень сиял на свитере режущим блеском, его импульсы ощущались моим сердцем, сначала как мелкие уколы, а потом - слились в один - болезненный и долгий укол... От этой боли я уже почти совсем перестала соображать. И только в тахикардическом ритме сердечных ударов билось во мне: "Не могу согласиться?! Почему?! Почему-почему?.. - Деньги! Он сам сказал - ДЕНЬГИ!.. Не могу отказаться... Не могу! Первый и последний шанс!.. Кто еще поверит в меня так?! Не могу согласиться!.. Мариша смотрела на него с таким ужасом - он страшный!.. А мне кажется уже вполне симпатичным - так что же со мной?! Не могу, нет, не могу..."
- Да отшвырните от себя этот камень, Мария Николаевна!.. Отшвырните!.. Ничего хорошего он вам не принесет!.. Не будьте жертвой этого старого дурака, который считает себя чуть ли не прародителем всего истинно талантливого на Земле!.. Да ничего нет вредоносней, чем его утверждения о добродетельности и чистоте таланта! Вот это и называется полным незнанием жизни, ее реалий! Обречен такой талант - вы понимаете - об-ре-чен! Да посмотрите на себя: вы же совершенно лишены орудий зашиты: ни пробивной силы, ни железных локтей, ни разумного эгоизма!..
- Но кого я должна вытеснять "железными локтями" - своих друзей, подруг, что ли?.. - спросила я, слабо сопротивляясь, уже предчувствуя колкий ответ, правдивый на сто процентов.
- Очнитесь, Мария Николаевна! Какие друзья-подруги?! УЖ не те ли, которые пальцем не пошевелили ради вас, когда вы остались без работы?! Нет, они-то уже давно поняли, что каждый выживает в одиночку - их уже никакой Алмазный Олух не проймет своими проповедями!..
- Да-а... - протянула я.
Вот они - рядом, как в стоп-кадре - Валентина с бокалом в руке недоуменно смотрит вслед мне и Бурелому; Юрка - подающий мне благословляющий знак: мол, "иди, иди - счастливица"!.. Но здесь же и Анастасия Ивановна... и Мариша... И они - другие, совсем другие... И уже, обращаясь только к Анастасии Ивановне и Марише, я мысленно принялась что-то объяснять про "волшебные" деньги: "Вы видите, это волшебник. Мне очень повезло - я встретила волшебника. У него все деньги - чистые!.." "Волшебных денег не бывает, - услышала я ответ Анастасии Ивановны, будто бы пробившийся ко мне через стену помех. - Бывают только деньги, нажитые честным трудом, и деньги награбленные и грязные. Чистые и грязные, вы понимаете, Маша... Только чистые и грязные..." Голос шел по нисходящей, все удаляясь и удаляясь, пока совсем не потух и не заменился в моих ушах голосом Бурелома:
- Я жду, Мария Николаевна, я жду вашего ответа!.. Мне показалось, я что-то начала понимать. Я пробормотала:
- Это так страшно, когда серая, безразличная субстанция наплывает, затягивая, поглощая все вокруг и саму тебя тоже... А нравственное пространство - это такое голубое, такое спокойное...
- Боже!.. Да вы бредите!.. - честное слово, в тоне Бурелома прозвучал страх за меня. Потом у него вырвалось. - Дурак, переборщил! - Он сделал движение ко мне, чтобы обнять, подхватить - я так поняла, во всяком случае, но был остановлен камнем, выругался и закричал. - Если вы еще понимаете меня, Маша, оставьте, оставьте эти свои разговоры нищих о нравственности! Что только не прикрывается этим словом: слабость, отсутствие жизненных сил и энергии, трусость, бездарность... Да поймите же наконец, настоящий талант потому и талант, что не связывает себя никакими запретами, в том числе и нравственными!.. И вы - вы сильная и талантливая - вы все можете!.. Вы все трудности преодолеете, и говорите, говорите свое "да". Одно ваше "да" - и кончится эта мука, что вы испытываете сейчас!
- Нет!.. - закричала я. - Нет, не могу!.. Не могу!..
"Не могу отказаться!.. Не могу отказаться... - пульсировало во мне. Не могу согласиться!.. Не могу..." - а наружу вырывалось лишь:
- Нет, не могу!.. Не могу!..
- Мария Николаевна! Маша!.. Чего не можете?! Какое "нет"?! Говорите же понятнее!.. - кричал Бурелом, уже не сдерживаясь.
А я еще раз повторила это свое:
- Нет, не могу!.. нет! - и успела только ощутить новый удар камня в сердце и потеряла сознание...
XV
Их было бы трудно различить, если бы не глаза...
Две одинаково театральные фигуры стояли в ногах моей постели. Оба посетителя смотрели на меня. Один - глазами, полными алмазного холодного блеска, другой - отвратительными бельмами...
Очнувшись, я сразу догадалась, что лежу на больничной койке, и присутствие гостей показалось мне вполне естественным.
Другое дело, что смотреть на них я не могла: оба были мне неприятны. Я помнила все, что произошло со мной, я понимала, что и Бурелом, и Алмазный Старик втянули меня в войну, как необученного новобранца, и я уже пала жертвой этой войны. Они, представляющие собой две крайности существования в этом мире, не пожелали понять, что от крайности до крайности - целая гамма возможных вариантов жизни.
Сволочи!.. Раздавили меня, проехались по мне колесами своей взаимной ненависти и пришли полюбоваться делами своими!..
- Ну, - раздался голос Бурелома, - теперь убедился - проиграли оба!..
- Как бы не так!.. - ожесточенно произнес Алмазный Старик ожесточенно и сварливо. - Я спас ее!..
- Ну, конечно, и теперь у нее распрекрасная перспектива: дрыгать ножками во все более и более занюханных кабаках, да под Новый Год, с голодным блеском в глазах шнырять по елкам!.. Блеск!..
- Этого не будет! Она не пропадет! Она бы и здесь не оказалась, если бы не твой фокус с этим голливудским засранцем! Но она все равно справится! У нее сильный характер! Она - человек со стержнем, твердым нравственным стержнем!..
- Была со стержнем. Надломил ты ей стерженек - вырубил ее зачем-то... Теперь она будет долго болеть, переживет депрессию, и последствия этой депрессии будут постоянно сказываться. А актер со слабым здоровьем!.. - и Бурелом снисходительно и соболезнующе покачал головой.
И тут я встала в рост на своей больничной койке и заорала во весь голос:
- Я УСТАЛА!.. ВЫ ЧТО - ГЛУХИЕ?! УБИРАЙТЕСЬ ОТСЮДА - ОБА!.. УБИРАЙТЕСЬ!.. И ТЫ, ЧУЧЕЛО АЛМАЗНОЕ, ЗАБЕРИ СВОЙ ПАРШИВЫЙ КАМЕНЬ!.. И ТЫ, БАНДИТ БЕЛОГЛАЗЫЙ, НЕ СМЕЙ МЕНЯ ХОРОНИТЬ!..
XVI
Шли дни за днями. Мама с папой, какие-то потерянные, несчастные, ходили ко мне почти каждый день, они научились уже пробираться по только им ведомым тропам, минуя больничные преграды. И рядом с ними, родными и любимыми, я постепенно возвращалась к жизни.
Возвращалась настолько, что ко мне стали - в приемные дни - пропускать посетителей. И первой такой посетительницей оказалась Верка, которую я ждала меньше всего.
- Ну, ты и разболелась, блин!.. Вместо тебя уже вокалистку взяли. А Мишку оставили... Ой, - вдруг прикусила она язык, - мне же велели не волновать тебя, блин!..
- Да ты и не волнуешь, Вера. Неужели я не понимала, что ждать меня не будут.
- Почему это, блин, не будут?! Раиска каждый день тебя вспоминает. А эта баба, которую вместо тебя-то - она склочная, противная. За свое, блин, зубами держится. Сидит как-то и губы толстые помадит и нас поучает, блин: запомните, мол, что все более или менее честолюбивые люди пытаются выдвинуться за счет других. "Разве нет?" - меня спрашивает. Ну, я, блин, и кивнула, хотя что она имела в виду, не поняла... Да, а тут еще знаешь, что было?! - И снова Верка смолкла, словно осеклась. - Нет, я лучше о другом. Я лучше расскажу тебе, блин, о своем ненормальном!.. Знаешь, чего учудил недавно?! Двух девок вызвал по телефону, там в объявлении было сказано, что, мол, все и всяческие услуги и даже танец живота. Ну, он им и приказал: танцуйте, услаждайте!.. А они - деревянные обе - какой там танец живота не тянут!.. Ну, он показал им по "лимону" - говорит, научитесь до утра получите, как в "Поле чудес", а не научитесь - гранату в вас швырну!.. И швырнул бы, он же дурак у меня, ты же, Машка, блин, его знаешь... Да я девок под утро выпустила...
Вот это жизнь!.. Усталость накатывала на меня стеной. Я уже прикрыла глаза, давая Верке понять, что пора уходить, да вдруг спохватилась, что она, похоже, не рассказала мне что-то важное. Я открыла глаза и спросила:
- А о чем ты хотела мне рассказать, что там у нас еще было?.. Да не бойся ты, врачи, как всегда, перестраховываются... Верка охотно заговорила:
- Бурелом чуть у нас не навернулся, блин. Раиса думала уже, что хозяин сменится...
- А что так?.. - голос у меня все-таки дрогнул. Верка подозрительно на меня посмотрела:
- А, может, не рассказывать, все-таки твой любовник!.. Я не стала опровергать, только произнесла:
- Продолжай, не бойся.
- Бомбу подложили в его "мерседес". Николай на месте погиб, а про этого тоже слух вначале прошел, что окочурился, блин... Да ни фига - уже через неделю в кабак заявился, как ни в чем не бывало.
Вера засобиралась. Я ее не удерживала.
- Мишка еще хотел к тебе заскочить. Остальные приветы передавали. Держи фрукты: я их, правда, не мыла. По дороге на рынок заскочила денег-то у меня теперь, знаешь сколько!.. - Она радостно засмеялась, а я понимала, что обижать ее не хочу и нет сил отказываться от ее фруктов, но есть я их не стану - не притронусь. - Да, еще забыла: Маруся наша тебе привет передает...
- Ну, и как там Маруся? - спросила я вяло.
- А чего ей сделается: кошек все, блин, кормит!..
"Ну что ж, - подумала я. - И кошки сыты, и волки целы..."
Очень жалко было Николая, до слез!.. Но, кажется, слезы я выплакала все - до конца жизни, без остатка...
Впрочем, все ли?.. Как знать...
- Что, Анастасия Ивановна? - обернулась я на этот призыв.
- Маша, все-таки - с вами все в порядке? - она это почти прошептала, не желая, видимо, быть услышанной Буреломом.
- В порядке, в порядке... - грубо оборвал Бурелом Анастасию Ивановну.
Я еще не успела толком понять, чем вызвана эта его грубость, как услышала:
- Я обратилась не к вам, молодой человек, - старая библиотекарша произнесла эти слова ровно и твердо. Бурелом усмехнулся и, повернувшись ко мне, сказал:
- Теперь я, по крайней мере, вижу, что вы не одна такая, Мария Николаевна. Есть и другие камикадзе...
Сдавленно хихикнул Юрка - не смог не оценить шутку - но это его подхихикивание показалось мне весьма симптоматичным.
- Бабушка! - снова услышала я голос - на этот раз сдавленный голосок Мариши. - Бабушка! Ты не пугайся: он же слепой... Видишь, глаза у него белые-белые!.. А так он не страшный!..
Было ясно, что девочка уговаривает, успокаивает саму себя. Но взглянув на Бурелома, я поняла, что Мариша права: глаза Бурелома побелели больше обычного. Он тяжело и как-то многообещающе смотрел на старую женщину, которая вовсе его и не замечала.
- Маша! - повторила Анастасия Ивановна. - Вам нужна моя помощь?
- Спасибо, Анастасия Ивановна, мне ничего не грозит - это чисто деловой разговор с человеком, которому не резон меня обижать. Пока не резон. Не так ли, Лев Петрович? - спросила я.
- Лев и еще Петрович? - удивилась Валентина. - Теперь мне понятно про клетку... Вы присядете? - спросила она у Бурелома.
- Нет, похоже, это никогда не кончится!.. - не счел нужным отвечать Валентине Бурелом. - Давайте, Мария Николаевна, отойдем с вами в сторонку! Некогда мне!..
Я покорно встала и, пока усаживалась с Буреломом за дальний столик, обнаружила вдруг, что обстановка изменилась, что все вокруг нас оставалось тем же, только люди были неподвижны и безгласны: тихо стало, неестественно тихо...
- Простите меня, Мария Николаевна, за это вторжение, но мне важно поскорее получить ваш ответ. Вы ведь решились, я знаю.
Мое волнение достигло предела!.. Но и волнение моего камня тоже достигло предела, если, конечно, какой бы то ни было предел был ему положен. Я ощущала неприятные и назойливые покалывания, заставлявшие мое сердце биться с немыслимо бешеной скоростью - как перед выходом на сцену во время дипломного спектакля! Тогда мне тоже казалось: все, умираю умерла...
- Ну, давайте же, давайте - решайтесь!.. - напирал Бурелом.
Какой-то металлический блеск на щеках, что-то рубиновое на губах почудилось мне в лице Бурелома - может, Старик Алмазный захотел таким образом о себе напомнить - страдание его мне, во всяком случае, тут же вспомнилось - но этот отпечаток чужого облика на враждебной физиономии только запутал меня. Кто из них - кто?.. И вообще - двое ли их, моих "искусителей"?.. "Ангелов-хранителей"?..
И я вспомнила Черешкова. И он появился передо мной, бледный, напуганный, бормочущий: "Да, я, дурак, был все-таки ужасно неосторожен при пересечении улицы!.." И добавил: "Прямо, как мама Челе".
- Нет! - уже с настоящей злобой воскликнул Бурелом. - Это уже черт знает что!.. Откуда принесло этого придурка?!
Черешков стоял, не двигаясь с места, рядом с моим стулом и бормотал себе под нос.
- Да уж, - сказал Бурелом с сарказмом, - и защита же у вас... И этот туда же... Ну, давай, давай, показывай свой оберег!..
Я еще и опомниться не успела, и сообразить ничего не успела, - плохо сегодня у меня было с соображением! - как с изумлением обнаружила, что камень мой вместе с цепочкой уже на свитере и отбрасывает лучи - нервные, яростные... "Сквозь одежду прошел!" - изумилась я. А в ушах продолжал звучать голос Бурелома:
- Вам не кажется, дорогая Мария Николаевна, что жизнь обошлась с вами слишком жестоко: сегодня такой важный для вас день, а вы - бледны, явно плохо провели ночь, да и день, видно, ничем не порадовал!.. Несправедливо. Вам ли, такой молодой и привлекательной, переживать такие "обломы"!..
Удар Бурелома попал в цель: я снова видела Диму перед зеркалом гримерной и шубу Деда Мороза, чуть-чуть ему великоватую... Стало больно...
- Сказав свое "да", вы, Мария Николаевна, навсегда избавите себя от такого рода ударов.
"Знает. Он все знает про Феникса, - подумала я. - Откуда?"
- А теперь о нем... - Бурелом ткнул пальцем по направлению камня. Вот вам образчик того, как он разделывается с теми, кто ему не по нутру или не оправдал его надежд, - и Бурелом еще раз ткнул пальцем, но теперь уже в сторону Черешкова.
Было заметно, впрочем, что ему не очень нравится смотреть на камень. Я молча, заторможенно следила за жестами и словами Бурелома.
- Давайте, давайте, Маша, пора уже приходить в себя. Подумайте, какие перспективы открываются перед вами: "Я одинока. Раз в сто лет я открываю уста..." - Он словно бы передразнивал меня. - Так откройте же свои уста, Мария Николаевна...
"Нет, не могу согласиться!.." - подумала я достаточно вяло, и тут же сильно, ухающе, вдребезги разбивающе предыдущую мысль, раздалось во мне: "Нет!.. Не могу!.. Не могу я отказаться!.." Наверное, сейчас я была похожа на рыбу, перед которой висит наживка из тех, от которых просто духу не хватает отвернуться. И пусть весь рыбий опыт подсказывает: не глотай, - все равно наживка так соблазнительна, так желанна...
- Ну, Мария Николаевна, ну же!.. Второго такого случая не будет. Вы торопитесь на следующую елку, да и я тороплюсь по делам, еще пара минут, и я сам откажусь от вас - мало ли достойных претендентов. Но мне-то интересны именно вы, именно ради вас я трачу и время свое, и деньги готов потратить немалые...
"Деньги, деньги..." - отдалось во мне эхом. Камень сиял на свитере режущим блеском, его импульсы ощущались моим сердцем, сначала как мелкие уколы, а потом - слились в один - болезненный и долгий укол... От этой боли я уже почти совсем перестала соображать. И только в тахикардическом ритме сердечных ударов билось во мне: "Не могу согласиться?! Почему?! Почему-почему?.. - Деньги! Он сам сказал - ДЕНЬГИ!.. Не могу отказаться... Не могу! Первый и последний шанс!.. Кто еще поверит в меня так?! Не могу согласиться!.. Мариша смотрела на него с таким ужасом - он страшный!.. А мне кажется уже вполне симпатичным - так что же со мной?! Не могу, нет, не могу..."
- Да отшвырните от себя этот камень, Мария Николаевна!.. Отшвырните!.. Ничего хорошего он вам не принесет!.. Не будьте жертвой этого старого дурака, который считает себя чуть ли не прародителем всего истинно талантливого на Земле!.. Да ничего нет вредоносней, чем его утверждения о добродетельности и чистоте таланта! Вот это и называется полным незнанием жизни, ее реалий! Обречен такой талант - вы понимаете - об-ре-чен! Да посмотрите на себя: вы же совершенно лишены орудий зашиты: ни пробивной силы, ни железных локтей, ни разумного эгоизма!..
- Но кого я должна вытеснять "железными локтями" - своих друзей, подруг, что ли?.. - спросила я, слабо сопротивляясь, уже предчувствуя колкий ответ, правдивый на сто процентов.
- Очнитесь, Мария Николаевна! Какие друзья-подруги?! УЖ не те ли, которые пальцем не пошевелили ради вас, когда вы остались без работы?! Нет, они-то уже давно поняли, что каждый выживает в одиночку - их уже никакой Алмазный Олух не проймет своими проповедями!..
- Да-а... - протянула я.
Вот они - рядом, как в стоп-кадре - Валентина с бокалом в руке недоуменно смотрит вслед мне и Бурелому; Юрка - подающий мне благословляющий знак: мол, "иди, иди - счастливица"!.. Но здесь же и Анастасия Ивановна... и Мариша... И они - другие, совсем другие... И уже, обращаясь только к Анастасии Ивановне и Марише, я мысленно принялась что-то объяснять про "волшебные" деньги: "Вы видите, это волшебник. Мне очень повезло - я встретила волшебника. У него все деньги - чистые!.." "Волшебных денег не бывает, - услышала я ответ Анастасии Ивановны, будто бы пробившийся ко мне через стену помех. - Бывают только деньги, нажитые честным трудом, и деньги награбленные и грязные. Чистые и грязные, вы понимаете, Маша... Только чистые и грязные..." Голос шел по нисходящей, все удаляясь и удаляясь, пока совсем не потух и не заменился в моих ушах голосом Бурелома:
- Я жду, Мария Николаевна, я жду вашего ответа!.. Мне показалось, я что-то начала понимать. Я пробормотала:
- Это так страшно, когда серая, безразличная субстанция наплывает, затягивая, поглощая все вокруг и саму тебя тоже... А нравственное пространство - это такое голубое, такое спокойное...
- Боже!.. Да вы бредите!.. - честное слово, в тоне Бурелома прозвучал страх за меня. Потом у него вырвалось. - Дурак, переборщил! - Он сделал движение ко мне, чтобы обнять, подхватить - я так поняла, во всяком случае, но был остановлен камнем, выругался и закричал. - Если вы еще понимаете меня, Маша, оставьте, оставьте эти свои разговоры нищих о нравственности! Что только не прикрывается этим словом: слабость, отсутствие жизненных сил и энергии, трусость, бездарность... Да поймите же наконец, настоящий талант потому и талант, что не связывает себя никакими запретами, в том числе и нравственными!.. И вы - вы сильная и талантливая - вы все можете!.. Вы все трудности преодолеете, и говорите, говорите свое "да". Одно ваше "да" - и кончится эта мука, что вы испытываете сейчас!
- Нет!.. - закричала я. - Нет, не могу!.. Не могу!..
"Не могу отказаться!.. Не могу отказаться... - пульсировало во мне. Не могу согласиться!.. Не могу..." - а наружу вырывалось лишь:
- Нет, не могу!.. Не могу!..
- Мария Николаевна! Маша!.. Чего не можете?! Какое "нет"?! Говорите же понятнее!.. - кричал Бурелом, уже не сдерживаясь.
А я еще раз повторила это свое:
- Нет, не могу!.. нет! - и успела только ощутить новый удар камня в сердце и потеряла сознание...
XV
Их было бы трудно различить, если бы не глаза...
Две одинаково театральные фигуры стояли в ногах моей постели. Оба посетителя смотрели на меня. Один - глазами, полными алмазного холодного блеска, другой - отвратительными бельмами...
Очнувшись, я сразу догадалась, что лежу на больничной койке, и присутствие гостей показалось мне вполне естественным.
Другое дело, что смотреть на них я не могла: оба были мне неприятны. Я помнила все, что произошло со мной, я понимала, что и Бурелом, и Алмазный Старик втянули меня в войну, как необученного новобранца, и я уже пала жертвой этой войны. Они, представляющие собой две крайности существования в этом мире, не пожелали понять, что от крайности до крайности - целая гамма возможных вариантов жизни.
Сволочи!.. Раздавили меня, проехались по мне колесами своей взаимной ненависти и пришли полюбоваться делами своими!..
- Ну, - раздался голос Бурелома, - теперь убедился - проиграли оба!..
- Как бы не так!.. - ожесточенно произнес Алмазный Старик ожесточенно и сварливо. - Я спас ее!..
- Ну, конечно, и теперь у нее распрекрасная перспектива: дрыгать ножками во все более и более занюханных кабаках, да под Новый Год, с голодным блеском в глазах шнырять по елкам!.. Блеск!..
- Этого не будет! Она не пропадет! Она бы и здесь не оказалась, если бы не твой фокус с этим голливудским засранцем! Но она все равно справится! У нее сильный характер! Она - человек со стержнем, твердым нравственным стержнем!..
- Была со стержнем. Надломил ты ей стерженек - вырубил ее зачем-то... Теперь она будет долго болеть, переживет депрессию, и последствия этой депрессии будут постоянно сказываться. А актер со слабым здоровьем!.. - и Бурелом снисходительно и соболезнующе покачал головой.
И тут я встала в рост на своей больничной койке и заорала во весь голос:
- Я УСТАЛА!.. ВЫ ЧТО - ГЛУХИЕ?! УБИРАЙТЕСЬ ОТСЮДА - ОБА!.. УБИРАЙТЕСЬ!.. И ТЫ, ЧУЧЕЛО АЛМАЗНОЕ, ЗАБЕРИ СВОЙ ПАРШИВЫЙ КАМЕНЬ!.. И ТЫ, БАНДИТ БЕЛОГЛАЗЫЙ, НЕ СМЕЙ МЕНЯ ХОРОНИТЬ!..
XVI
Шли дни за днями. Мама с папой, какие-то потерянные, несчастные, ходили ко мне почти каждый день, они научились уже пробираться по только им ведомым тропам, минуя больничные преграды. И рядом с ними, родными и любимыми, я постепенно возвращалась к жизни.
Возвращалась настолько, что ко мне стали - в приемные дни - пропускать посетителей. И первой такой посетительницей оказалась Верка, которую я ждала меньше всего.
- Ну, ты и разболелась, блин!.. Вместо тебя уже вокалистку взяли. А Мишку оставили... Ой, - вдруг прикусила она язык, - мне же велели не волновать тебя, блин!..
- Да ты и не волнуешь, Вера. Неужели я не понимала, что ждать меня не будут.
- Почему это, блин, не будут?! Раиска каждый день тебя вспоминает. А эта баба, которую вместо тебя-то - она склочная, противная. За свое, блин, зубами держится. Сидит как-то и губы толстые помадит и нас поучает, блин: запомните, мол, что все более или менее честолюбивые люди пытаются выдвинуться за счет других. "Разве нет?" - меня спрашивает. Ну, я, блин, и кивнула, хотя что она имела в виду, не поняла... Да, а тут еще знаешь, что было?! - И снова Верка смолкла, словно осеклась. - Нет, я лучше о другом. Я лучше расскажу тебе, блин, о своем ненормальном!.. Знаешь, чего учудил недавно?! Двух девок вызвал по телефону, там в объявлении было сказано, что, мол, все и всяческие услуги и даже танец живота. Ну, он им и приказал: танцуйте, услаждайте!.. А они - деревянные обе - какой там танец живота не тянут!.. Ну, он показал им по "лимону" - говорит, научитесь до утра получите, как в "Поле чудес", а не научитесь - гранату в вас швырну!.. И швырнул бы, он же дурак у меня, ты же, Машка, блин, его знаешь... Да я девок под утро выпустила...
Вот это жизнь!.. Усталость накатывала на меня стеной. Я уже прикрыла глаза, давая Верке понять, что пора уходить, да вдруг спохватилась, что она, похоже, не рассказала мне что-то важное. Я открыла глаза и спросила:
- А о чем ты хотела мне рассказать, что там у нас еще было?.. Да не бойся ты, врачи, как всегда, перестраховываются... Верка охотно заговорила:
- Бурелом чуть у нас не навернулся, блин. Раиса думала уже, что хозяин сменится...
- А что так?.. - голос у меня все-таки дрогнул. Верка подозрительно на меня посмотрела:
- А, может, не рассказывать, все-таки твой любовник!.. Я не стала опровергать, только произнесла:
- Продолжай, не бойся.
- Бомбу подложили в его "мерседес". Николай на месте погиб, а про этого тоже слух вначале прошел, что окочурился, блин... Да ни фига - уже через неделю в кабак заявился, как ни в чем не бывало.
Вера засобиралась. Я ее не удерживала.
- Мишка еще хотел к тебе заскочить. Остальные приветы передавали. Держи фрукты: я их, правда, не мыла. По дороге на рынок заскочила денег-то у меня теперь, знаешь сколько!.. - Она радостно засмеялась, а я понимала, что обижать ее не хочу и нет сил отказываться от ее фруктов, но есть я их не стану - не притронусь. - Да, еще забыла: Маруся наша тебе привет передает...
- Ну, и как там Маруся? - спросила я вяло.
- А чего ей сделается: кошек все, блин, кормит!..
"Ну что ж, - подумала я. - И кошки сыты, и волки целы..."
Очень жалко было Николая, до слез!.. Но, кажется, слезы я выплакала все - до конца жизни, без остатка...
Впрочем, все ли?.. Как знать...