Никитайская Наталия. Вторжение Бурелома

   - Нет, конечно, я даже позавтракала уже.
   - И зарядку сделала?
   - Ну да.
   - Счастливая ты, Машка.
   - С чего бы?
   - А не ленивая. Не то, что я.
   - Хватит прикидываться, девушка. Как жизнь-то?
   - Слушай, тороплюсь на читку, а у нас замена - Серега загремел в Боткинские с дизентерией.
   - Какая благородная болезнь, - восхитилась я. - Как он умудрился?
   - Винограда поел на презентации. Ночью чуть концы не отдал - сестренка его звонила.
   - А замену уже нашли?
   - Да, у Юрки какой-то приятель - каскадер. Так что в два сегодня соберемся. Ты можешь?
   - В два могу, но к четырем мне еще в больницу.
   - И у тебя больные? Кто? Мама? Папа? - Валя говорила встревоженно и искренне - она любила моих родителей.
   - Слава богу, не они. Черешков попал под машину.
   - Наш ювелир? А его как угораздило?
   - Да вот - угораздило, при встрече расскажу.
   - Ну, тогда до встречи.
   Никогда, никогда я не поссорюсь с Валькой. Никогда не буду выяснять, даже мысленно, кто из нас талантливее. Никогда актерское самолюбие не победит мою душевную к ней расположенность. Вот так мудро приказала я себе поступать, когда повесила трубку.
   Вновь раздался телефонный звонок. И камушек мой тотчас пробудился ото сна, в котором пребывал с ночи. Очевидно, звонит кто-то нехороший. Нехорошим оказался Бурелом.
   - Мария Николаевна, - сказал он, - я обещал вам, что мы продолжим наш разговор сегодня, но не выходит. А вы уж, будьте так добры, не убегайте вечером от моего Николая.
   - Лев Петрович, я вам так благодарна, но ведь раньше я обходилась без вашей машины, меня встречал папа, он и впредь может меня встречать.
   - Да, батя у вас боевой.
   Мне не понравилась насмешка.
   - Папа воевал в пехоте и может еще постоять и за себя и за нас.
   - Воевал? - Бурелом искренне удивился. - Не молод ли?
   - Он начал войну разведчиком, сыном полка в десять лет.
   - Ну что ж, - Бурелом что-то там взвесил. - Пехота - это хорошо. Но тем не менее в нынешних условиях мой Николай надежнее. Вы меня поняли?
   Чего тут было не понять: мне приказывали. И не было сил не подчиниться. "Какая шубка!" Повторения не хотелось.
   Скидывая дубленку, я скороговоркой проинформировала:
   - Всем - привет! И пламенное пожелание - репетировать в пожарном порядке - весь график горит! А в ответ услышала:
   - Вот болван, я-то думал, что из всех присутствующих один постоянно горю на работе!..
   Я посмотрела в сторону говорившего. И замерла. Ослепляя голливудской улыбкой обаятельного и хитрого волка, на меня иронически взирал незнакомец.
   - Это кто? - спросила я, несколько даже хамовато от замешательства.
   - Наш Феникс во плоти, - ответил Юрка, - знаменитый каскадер всех времен и народов Лев Петрович Новицкий.
   Я даже охнула про себя, а вслух сказала:
   - Столько львов развелось, что человеку пора от них прятаться за решетку.
   Шутки не поняли, но посмеялись, а я ничего не стала объяснять.
   Юрка ревниво поглядывал на нас со Львом, пока мы знакомились. Все-таки мужчины, гораздо чаше женщин, выступают в роли собаки на сене. Как бы там ни было, Юрка первым, может быть, раньше меня самой, заметил, что Лев мне понравился, что меня потянуло к нему. С Юркой мы расстались полгода назад. Расставание для меня было болезненным, и Лев был первым мужчиной, с которым мне захотелось пофлиртовать. Все-таки симпатии и антипатии - дело сложное и дело темное. Я абсолютно ничего об этом Льве еще не знала, но мне уже нравилось встречаться с ним взглядами, и когда - по роли - он возложил на меня свою дедморозовскую длань - я - не Снегурочка, а Маша - была пронзена от макушки до пяток давно не испытываемой сексуальной истомой.
   Феникс - иначе я его уже не могла воспринимать - балагурил, отпускал язвительные шуточки, рассказывая байки, заставлял смотреть на себя. И это было несомненным признаком въевшейся в нутро артистичности. Феникс был насквозь театральным человеком, к тому же явно одаренным. Когда-то похожие качества так привлекали меня в Юре...
   - Имей в виду, - бросил мне Юрка, когда я выскакивала на улицу, - Лев мне приятель, но истина дороже: он отчаянный бабник.
   - Даже отчаяннее тебя? - спросила я. И, не дожидаясь ответа, побежала на остановку автобуса.
   В вестибюле больницы я посмотрелась в зеркало и сама себе так понравилась, что меня прямо окрылило. Такая окрыленная я влетела в Валеркину палату и на пороге замерла. Окрыленность вдруг куда-то исчезла, а вместо нее явилось чувство брезгливости. Огромная, грязная палата, неаккуратные постели, бинты, подвешенные к сложным системам ноги и руки, подбитые глаза - все это было чудовищно. Да к тому же, отыскивая глазами кровать Валерки, я увидела Василия, того, вчерашнего любителя встречать одиноких женщин в парадняках. Сначала я не поверила сама себе, пригляделась внимательно: несомненно, это был он.
   - Маша, ты пришла, молодец, - следом за мной в палату входила Валеркина мама. - Пойдем к Валерочке.
   Сумки у нее в руках были полными, а я купила всего один лимончик - не спросила, чего ему можно.
   Валерка лежал, натянув одеяло на голову.
   - Валерочка, это мы - я и Маша...
   - Мама Челе, - раздался голос Валерки из-под одеяла, - почему ты была так невнимательна при пересечении улицы...
   Наталья сходу залилась слезами:
   - Не прошло! Вот он сутками так лежит и бормочет из этих проклятых сериалов...
   - Габриеля сбила не Марта, - продолжал Валерка, - Габриеля сбил грузовик раньше. Вы же мне сказали, Мерседес...
   - Валерочка, мальчик мой, надо поесть, - ворковала Наталья, не вытирая слез.
   Валерка шевельнулся под одеялом и произнес:
   - Брик, тебе нельзя раньше времени покидать инвалидное кресло, может быть паралич ног...
   Мне стало страшно и смешно. Чтобы невзначай не рассмеяться при виде этой трагикомической сцены, я сказала: - Наталья Васильевна, я пойду. Я приду в другой раз.
   - Да, Маша, да, - она обняла меня и заревела. С тягостным чувством дезертира я вынеслась из палаты, но спросила все-таки у попавшейся мне навстречу сестры:
   - Скажите, сестра, а что с человеком, который лежит на первой от входа койке справа?
   - Трещина в копчике. Он вам кто? "Ого!" - подумала я.
   - Никто.
   - А никто, так чего расспрашиваете, - грубо, как и положено сестрам в таких занюханных больницах, отрезала она.
   Но ответ я получила. Итак, два моих личных врага в одной палате лежат поверженные двумя разными - как я понимала - силами, которые почему-то активно взялись мне помогать. В конце концов, остаться без помощи - что может быть хуже, но та помощь, которую оказывали мне Алмазный Старик и Бурелом, была мне чем-то очень подозрительна. Несчастный Валерка. Тысячи тысяч воров живут себе припеваючи, свысока поглядывая на честных дураков, вроде моего отца - и им хоть бы хны. А Валерка, может, и не удержался от воровства в первый раз. просто потому, что камушек сам притянул его к себе своей безмерной исключительностью - и вот он уже тихопомешанный. Да не хочу я, чтобы людские пороки карались так избирательно. Идея ада с его массовостью казалась мне сейчас куда более справедливой.
   Однако в автобусе я уже думала о другом, о более приятном. Я вспоминала Феникса. Как коснулся он моего плеча, как мне стало хорошо, и не успела я оглянуться, а уже поймала себя на том, что глупо и счастливо улыбаюсь, словно и не было никакой больницы в промежутке. Холодок испуга возник во мне: не слишком ли быстро я влюбилась? А! Быстро-медленно! Кто осмелится отмерять время, необходимое для того, чтобы один человек потянулся к другому?.. Во всяком случае - не я.
   У дверей ресторана мне встретилась Маруся, посудомойка. Она была в расстегнутом ватнике.
   - Маруся, не простудись, холодища на улице.
   - Не, Николавна, я привыкши.
   - А чего это ты тащишь?
   - Да вот, Лев Петрович распорядились в соседних дворах кошек кормить. Как думаете, Николавна, они не стронулись?
   - Думаю, нет, Маруся. Просто, очевидно, и ему не чуждо все человеческое.
   Я рассмеялась. Мне было смешно, что это "человеческое" Бурелом проделывает чужими руками, как, очевидно, и большинство своих грязных - я не сомневалась, что они у него были - дел. С другой стороны, пришла мысль, что вот ведь: слушает человек, что ему говорят, прислушивается...
   У директрисы, когда я вошла к ней, были шеф-повар и завпроизводством. Я уже повернулась выйти, как Раиса, директриса наша, позвала:
   - Маша, не уходите, мы уже закончили.
   - Ну, что у тебя? - спросила она, приторно мне улыбаясь, когда сотрудники вышли.
   Эта приторная улыбка, совершенно не свойственная Раисе в обращении со мной в прежние времена, яснее ясного говорила: уже весь ресторан знает об особых милостях, расточаемых мне Буреломом. А если бы он, наоборот, - не симпатизировал мне, что было бы тогда, каким было бы выражение Раисиного лица? Вопрос был каверзным, и я не стала отвечать на него, хотя ответ был очевидным.
   - Раиса Владимировна, мне говорили, что один из ваших родственников работает в Бехтеревке?
   - Да, двоюродный брат, а что?
   Было видно, что братом своим Раиса очень гордится.
   - Мог бы он съездить со мной к одному больному? Я, разумеется, заплачу за визит.
   - Машенька, брат мой так загружен. Даже и не знаю, - Раиса набивала цену. - Впрочем, для вас он не откажется, я думаю. А что случилось?
   Человеческое любопытство надо удовлетворять по мере возможности, чтобы неинформированная фантазия не подсказывала пакостных вариантов.
   - Мой одноклассник, кажется, немного того. Мне очень жалко его мать, а она не способна пойти дальше того, что может предложить районный диспансер.
   - И что - у него мания преследования? - Ох, как же нравится людям показывать свою осведомленность во всех областях знания!
   - Вроде того: его преследуют герои телесериалов.
   - О-о! Этим мой брат займется обязательно, Машенька, будьте спокойны. Его интересует эта проблематика.
   Вышла я из кабинета Раисы, как из профессорского.
   В коридоре пахло борщом и подгоревшим мясом. О чем-то переругивались официанты. Я подумала немного и снова возвратилась в Раисин кабинет:
   - Да, еще забыла, Раиса Владимировна, скажите, кому на самом деле принадлежит ресторан? Я знаю, что его выкупил коллектив, но вижу, что Лев Петрович играет у нас тут в руководстве немаленькую роль.
   Приторность Раисы превзошла самое себя. Она прямо сочилась подобострастием:
   - Вы не ошибаетесь, Машенька, основной капитал был вложен фирмой Льва Петровича.
   - А что это за фирма?
   - Богатая и надежная фирма. А все остальное, если так интересно, вы ведь можете узнать у него самого. Хотя не понимаю, зачем вам это...
   - Спасибо.
   Вечер проходил по обычному сценарию. Я уже готовилась к последнему выходу, когда заглянул Мишка и сказал:
   - Мария, там тебя спрашивают.
   - Кто еще? - спросила я с раздражением, потому что не любила посещений ресторанных гостей.
   - Говорит, знакомый. Я думаю, артист.
   - Ладно, где он?
   - У сцены, за кулисами.
   За кулисами стоял и с интересом смотрел на выламывания кордебалета Лева-Феникс.
   - Это вы?! - вырвалось у меня. От неожиданности, от радостного удивления я залилась краской.
   - Не ожидали? - спросил тезка Бурелома, явно довольный произведенным эффектом. - Вечер у меня свободный, а целый день я думал о вас, захотелось увидеть, поболтать, познакомиться поближе. Надеюсь, вы разрешите проводить вас до дому?
   Давненько я не слышала более приятных предложений, да еще выраженных столь изысканно, но в голову сразу же пришла мысль о машине Бурелома, и я поняла, что возникшую ситуацию разрешить мне будет непросто.
   - Даже и не знаю, - сказала я грустно.
   - У вас уже есть провожатый? - спросил Лев Петрович и посмотрел мне прямо в глаза. - Неужели кто-нибудь из этой кодлы? - он кивнул на запьянцовский зал.
   - Сейчас у меня выход, поговорим потом, - ответила я.
   Сердце у меня колотилось, но я заставила себя собраться. Небольшую, с рискованными шуточками, но вполне изящную сценку я сыграла с тем подъемом, который возникал только, если у тебя на душе хорошо. На танцевальный финал ко мне выскочили два балетных мальчика и один из них шепнул: "Машка, ты сегодня особенно легонькая..." Я ослепительно ему улыбнулась.
   - Блестяще!.. - сказал мне Феникс. - И почему вы не в театре? Ваши способности и возможности повыше этого заведения.
   Забавно! Разве не этот же вопрос задавал мне совсем недавно Бурелом?! Вот только ответ был слишком длинен и тягостен, чтобы отвечать.
   - Так получилось, - коротко ответила я и ушла разгримировываться и переодеваться.
   - Какой красавец, блин, был с тобой за кулисами, - сказала мне Вера.
   Я и без того была взволнована, а еще этот ее искренний восторг.
   - Так уж и красавец, - отмахнулась я. И вдруг Верка с неожиданной для нее наблюдательностью утвердила:
   - Мужественные мужики всегда красивы. Но Бурелом, блин, конкуренции не потерпит!..
   - Ну сколько раз тебе и всем остальным говорить!.. - Я взорвалась от этого упоминания Бурелома. - Не терплю я этих ваших блинов - масленицу целую вашими блинами накормить можно! Но у нас же не масленица!
   - Но и не Версаль, блин, - обиделась Вера.
   Что с ними спорить: книг они не читают, роскошную жизнь любят, а их поклонники язык этот не только принимают, но сами явились его создателями. Новая культура! А копнуть, сама-то я на какую культуру работаю?! Да и не Верка виновата, что я запуталась сегодня основательно.
   - Ладно, не обижайся, - сказала я Вере. - Держи конфетку.
   - Конфеты, блин, меня и погубят, - весело откликнулась она, уже простив мне мою вспышку.
   Феникс и Бурелом. Чего я раздумываю? Почему не могу поступать, как считаю нужным?!
   Решение было принято импульсивно, едва я увидела Феникса: сначала я разберусь с Буреломом, освобожусь от него, а потом уже все остальное. Потому что невозможно от души чем бы то ни было насладиться, когда на шее камень... Сегодня, во всяком случае, я против Бурелома не пойду. Камень мой недовольно пошевелился. "Камень на шее" я имела в виду совсем другой, а откликнулся этот - алмазный...
   - Хотелось бы пойти с вами, - сказала я Леве-Фениксу, - но у меня сегодня назначена встреча, и меня ждут... Я перехватила его иронию:
   - Это - совсем не то, о чем вы думаете...
   - Я был бы полным кретином, Маша, если бы предполагал, что у такой интересной женщины никого нет.
   - О, господи! Я же сказала - это тут ни при чем! - и словно что-то толкнуло меня под руку, произнесла взахлеб. - Вы мне нравитесь, вы мне, правда, очень нравитесь. И если захотите, я увижусь с вами завтра - у меня выходной, а сегодня не могу, никак не могу...
   Он стал серьезным и грустным:
   - Вот ведь какое совпадение: и вы мне нравитесь. Давно уже никто мне так не нравился, сам не знаю, что со мной.
   - Не грустите, - подначила я, - может, пройдет?
   - А вы милы...
   И хорошо и плохо иметь дело с воспитанными людьми: больше Лева настаивать ни на чем не стал.
   Он видел, как я погрузилась в машину к Николаю. Ну что ж, видел, так видел. Значит, будет знать, под чьим покровительством я нахожусь. И может, после того, как узнает, я ему и разонравлюсь. Хотелось реветь.
   - Мария Николаевна, - спросил меня Николай, провожая к лифту, - у вас завтра выходной?
   - Да, Николай, наконец-то вы от меня свободны.
   - Не вы, так кто-нибудь другой. Я не про то. Вы где продукты закупаете?
   - В магазине, а что за странный вопрос?
   - А на рынке? - Николай смотрел на меня, но каким-то ускользающим взглядом.
   - На рынке, Коля, нам не по карману. Давненько я уже на рынок не хожу.
   - Ну и правильно.
   Подошел лифт, Николай поднялся со мной, посмотрел, как я вхожу в квартиру, и только после этого поехал вниз.
   Отец с грустью во взгляде помог мне раздеться, поделился какими-то незначительными новостями, хотел, видимо, еще что-то нелестное сказать по поводу моего "ухажера", но воздержался. Я долго приводила себя в порядок, положила на лицо французский ночной крем - слишком активный, чтобы пользоваться им часто, но зато незаменимый, если хочешь наутро выглядеть особенно хорошо, и засыпала с мыслями о том, чтобы прийти на свидание со Львом во всеоружии, чтобы произвести на него впечатление, не разочаровать. Камушку моему нравилось направление моих мыслей, потому что он был теплым и уютным и успокоение исходило от него, как от свернувшейся на груди кошки...
   V
   Лева позвонил в девять утра. Спала я меньше своих законных восьми часов, но обычной для недосыпа разбитости вовсе не чувствовала. Наоборот, услышав его голос, ощутила прилив радостного и счастливого бодрствования.
   - Маша, что если нам поехать за город, покататься на лыжах? - спросил он.
   - Я бы не против, но из меня лыжник больно никудышный, - ответила я. Боюсь опозориться.
   - Это мелочи. Научу.
   - Да и лыж у меня нет.
   - А какой размер ты носишь?
   - Тридцать шестой.
   - Найдем на базе.
   - На какой базе?
   - У нас с приятелями в Кавголово снята дачка... Сколько тебе нужно времени, чтобы собраться?
   - Не меньше часа.
   - Хорошо. Тогда встречаемся на Финляндском в одиннадцать. Идет?
   - Идет, - сказала я.
   Во мне поселилось праздничное настроение. Было великое искушение не делать зарядки. Но я поборола искушение, хотя упражнения на растяжку сократила почти до нуля. Когда одевалась, радовалась: вид у меня получился вполне спортивный, и недавно купленный пуховик довершил картину очень даже пристойно.
   Уже без десяти одиннадцать я была на вокзале. И Лева тоже был там.
   - Ну, молодчина. Бежим. Электричка сейчас отчаливает, а следующая через два часа. Я уж волновался...
   Он подхватил мой рюкзачок, заботливо собранный мамой, и мы понеслись.
   В будний день народу за город ехало немного, так что мы расположились очень удобно. Я посмотрела за окно: солнце, снег, дачные постройки... Меня захватила перспектива глотнуть свежего загородного воздуха - оказывается, мне так его не хватало.
   А Лева говорил:
   - И что еще мне в тебе нравится: отсутствие дешевого кокетства. На первое свидание по всем дурацким правилам девице требовалось бы опоздать...
   - Так ты разочарован?.. - иронизируя, перехватила я комплимент.
   - Да ты что!.. Я был бы жутко разочарован, если бы пришлось менять планы.
   - Ты этого не любишь?
   - Есть грех.
   - А еще есть в тебе грехи?
   Я вспомнила реакцию Бурелома на разговор о нем самом и решила воспользоваться проверенным ходом.
   - Давай, расскажем друг другу о своих грехах. Ты - первый.
   - Да ни за что! - возмутился Феникс. - Перед тобой - только в розовом свете!
   - Или, - снова подхватила я, - в пламенных тонах!.. Расскажи, как вы там горите? Это не страшно?
   - Когда есть знания и подготовка - ни черта не страшно! - лихо отрапортовал Лева.
   Мы рассмеялись. Господи, как же мне было легко с ним, как замечательно. И мне так нравилось его мужское внимание.
   - Хотя, если хочешь серьезно, - отсмеиваясь еще, продолжил Лева, - то без осторожности и страховки, тысячу раз проверенной, отработанной поэтапно, по деталям - в нашу профессию лучше не соваться. Помню, падаю я как-то с четырнадцатого этажа - уже тело у меня пошло, уже падения не остановить - и показалось мне в последний момент, что у оператора что-то с камерой не ладится. "Ну, - думаю, - помоги, господи, благополучно приземлиться! Я тебе покажу - второй дубль!.. Ты у меня сам прыгать будешь!.. Попрыгаешь, растакую мамашу!"
   - Ну и?..
   - Да еще раз сто прыгнуть пришлось, - сказал он небрежно.
   - Ему?
   - Как же - ему!.. - в голосе Феникса звучали неприкрытые хвастовство и гордость.
   - Вот уж не думала, что каскадеры вроде рыбаков - так и норовят преувеличить свои подвиги! Феникс рассмеялся:
   - Не обращай внимания: в каждом из мужчин живет маленький Том Сойер, выступающий перед девочкой своей мечты - Бекки...
   - Ну так то - Бекки, а то - я...
   - Не вижу разницы, - заметил Лева и взял меня за руку.
   Рука у него была горячая, крепкая, и от нее исходила такая резкая чувственная волна, что в одно мгновение се импульсы захватили все мое тело. Я была беззащитна и открыта этому напору. И была счастлива своей открытости.
   Мы еще присматривались друг к другу, мы еще пытались осознать, что же это так накатывает на нас, но обоюдная зависимость уже прочитывалась слишком явно.
   - А почему ты сейчас без работы? Спроса нет? - произнесла я, чтобы немного снять напряжение.
   - Спрос-то как раз есть. Но ведь надо же быть довольным конечным результатом - правда? А тут, пока ковыряешься с каждым трюком, пока придумываешь нечто сногсшибательное и головокружительное - да, интересно. Да, захватывает. И на экране за свою работу - не стыдно. Порой покруче Голливуда. А сам фильм - не при красивой женщине будь сказано - дерьмо, "чернуха", от которой за версту отдает пошлостью и низкопробностью. На-до-е-ло!..
   Лева снова улыбнулся.
   Я его отлично понимала. Понимала, может быть, как никто другой.
   - Знаешь, когда я увидела тебя в первый раз, так и подумала: "красивый голливудский волк"...
   - Нет, Маша, тут ты не права. Я хоть и не овца, но волков терпеть не могу.
   И опять его слова отозвались во мне эхом понимания - полного понимания.
   Потом Феникс научил меня скатываться с горы. Горку он выбрал для начала невысокую и пологую. Мне было страшно и на ней, от страха я, конечно, не удержалась на ногах и упала. Лева тут же оказался рядом, помог подняться и аккуратно стряхнул с меня снег. Но уже второй спуск мне удался - Лева замечательно объяснял и показывал, что нужно делать. А на третий раз мне уже нравилось мчаться вниз. Остановилась я даже с некоторым, напоминающим шик, разворотом.
   - Ну вот, в будущем году поедешь на зимнюю олимпиаду в Лиллихаммер, зубоскалил Феникс.
   И мой ответный смех был несомненно счастливым смехом.
   Катались мы часа два, но и их мне хватило, чтобы вовсю насладиться чистым воздухом, солнцем, яркой белизной снега, да к тому же - изрядно утомиться.
   В доме совершенно не чувствовалось ни женской руки, ни порядка. Но было тепло, и тепло это приятно расслабляло.
   Лева, кажется, откровенно любовался мной, когда я за обе щеки уписывала жареные куриные окорочка и запивала их горячим кофе из термоса.
   - Ну, что - нагуляла аппетит, артисточка?
   - Еще какой! - весело откликнулась я. Он тоже ел с большим энтузиазмом.
   - Знаешь, - сказал он вдруг, - у одного английского ученого я прочитал, что неумение наслаждаться чувственностью равно неумению наслаждаться едой. Похоже, что с едой у нас порядок?
   Меня всколыхнуло, если мерять по землетрясениям - баллов этак на пять. От Левиных глаз это не укрылось. Он был доволен произведенным эффектом. Бабник! Ну и пусть бабник! Может, мне нравятся именно бабники!.. Этот, во всяком случае, нравился очень...
   - Ваше заявление, - сказала я с некоторой даже дрожью в голосе, звучит, как предложение проверить наше умение и по второй составляющей. Я не ошиблась?..
   Я старалась говорить небрежно, якобы шутя. Но волновалась смертельно, и волнение мое было слишком очевидно.
   - Хочешь сигарету? - Лева уклонился от ответа, и меня это задело.
   - Не курю, ты же знаешь.
   - Многие только прикидываются некурящими. Бережешь здоровье?
   Я отвечала машинально, потому что никак не могла понять, что происходит.
   - Скорее, голос. Он у меня хоть и неплохой, но не настолько сильный, чтобы подвергать его ненужным испытаниям.
   - Что меня в тебе поражает, так это рассудительность не по годам, засмеялся Лева.
   Да что он, издевается надо мной?! Я занервничала: нет ничего позорнее, чем предложить себя и получить отказ.
   - Ну, ты-то без рассудительности тоже не смог бы падать с четырнадцатого этажа...
   - Да, конечно. Однако, безрассудство - тоже немаловажная профессиональная черта...
   - Так ты безрассуден?.. Что-то незаметно... Хотела я, или не хотела, но желчь излилась. А Лева расхохотался.
   - Неплохо. Ты отвечаешь ударом на удар. Но в нашем случае - зря. - Он подошел ко мне и обнял - это было нежное и уже хозяйское объятие. - Я безрассуден, да. Но не настолько, чтобы любить тебя здесь. Было бы бесчестно обречь нас обоих на воспоминания о том, что простыни или этот половик были не первой и даже не десятой свежести! Так что имею предложение: поехали назад, в Ленинград, ко мне!.. Купим по дороге свинины. Ты умеешь жарить отбивные?..
   - Вообще-то, - пробормотала я, вконец растерянная, - дома у нас готовит мама, но я попробую.
   - Тогда не станем рисковать: сам пожарю. И мы покажем этим англичанки, что не хуже их понимаем, что значит уметь наслаждаться жизнью!..
   Мы быстро собрались в обратный путь. Но я обратила внимание, что несмотря на спешку, на возникший азарт, Лева тщательно протер лыжи, поставил ботинки сушиться, проверил печку, закрыл ставни, навесил замки, все он делал быстро, но и в высшей степени основательно.
   И опять в последнюю минуту мы успели на электричку. И снова Феникс трепался, но при этом обнимал меня, и прикасался ко мне с такой нежностью, с таким нескрываемым желанием, что я вся была пронизана ими. Я не скрывала своей радости.
   У вокзала мы сели в 32-й трамвай.
   - Доедем до Мальцевского, - сказал Лева, - купим там мьяско, а уж оттуда - рукой подать до моей хибары!
   И тут я услышала свой камень. Целый день я не слышала его, а тут ощутила покалывания, не хуже комариных. Я успела усвоить, что нельзя не обращать внимания на такие сигналы. Только не могла понять: чего это он? Молчал, молчал, а тут на тебе!..
   - Знаешь, - сказала я осторожно, - чего нам тащиться на рынок?.. Мы можем купить куру в мясном, тут, на углу Восьмой и Суворовского, отличный мясной магазин.
   - Чего ты испугалась?
   - Разорить тебя. Ты же все-таки не у дел...
   - Да, но после большой работы. Так что денежки пока есть. И потом, неужели ты не поняла, мне хочется пустить тебе пыль в глаза: накупим фруктов, зелени, цветов... Ты не можешь запретить мужчине немного повыпендриваться.