Мэри Николс
Наследство Уэстмера
Глава первая
Март 1816 г.
– Сильвестр! – Рык Уильяма Хантли, графа Уэстмера, долетел до кухни, где Белла обсуждала с поварихой дневное меню. – Сильвестр! Будь ты проклят! Иди сюда.
– О господи! Опять у него разыгралась подагра, – сказала Белла. – А где Сильвестр?
На лестничной площадке у них над головой раздались торопливые шаги, затем все затихло, но спустя пару минут высокий худощавый мужчина в черном костюме появился в дверях и передал Дейзи, служанке на кухне, большой кувшин.
– Он хочет одеться и спуститься вниз, – сказал камердинер графа.
– Но он еще не завтракал.
– Он говорит, что позавтракает в гостиной через полчаса.
– О боже, – произнесла Дейзи, наполняя кувшин горячей водой из огромного чайника, стоящего на плите. – Но там не топлено.
– Тогда поскорее разведи огонь в камине.
– А кто же поможет мне приготовить завтрак, если девчонка займется растопкой камина? – недовольным тоном осведомилась повариха. – Уговорите его позавтракать у себя, как обычно. И что ему вдруг понадобилось спускаться вниз? Он целую вечность этого не делал.
– Он говорит, что уже решил и от своего решения не отступится.
– Ох, и зачем это?
Камердинер пожал тощими плечами.
– Откуда мне знать? Пойду, пожалуй, пока он снова не начал кричать.
– Подагра подагрой, а голос как у здорового, – заметила повариха, поскольку снова раздался крик его светлости.
– У него очень сильные боли, – мягко вставила Белла, когда камердинер с кувшином выбежал из кухни. – Ему сразу станет лучше после того, как Сильвестр подаст ему умыться, побреет его и перевяжет больную ногу. Дейзи, пойди и растопи камин, а я помогу приготовить завтрак.
Тринадцатилетняя Дейзи, подхватив корзинку с дровами, старую газету и коробок спичек, вышла из кухни. А Белла отыскала фартук в ящике комода и закатала рукава платья, чтобы готовить завтрак для всех обитателей дома. Работа ей предстояла не очень трудная, так как хотя граф едва ли нуждался в деньгах, но был расчетлив, чтобы не сказать – скуп, и держал ровно столько прислуги, сколько было необходимо для собственного удобства и для поддержания надлежащего порядка в доме и в поместье. Это были: Сильвестр – камердинер, Сэм Джоллифф – дворецкий, Марта Тук – экономка и одновременно повариха, Дейзи – служанка на кухне, прачка, а также две приходящие из деревни, но не живущие в доме женщины, которые прибирались в восточном крыле огромного особняка, поскольку жилой была только эта часть.
Считалось, что количество прислуги вполне достаточно для семьи, состоящей из графа, Беллы и Эллен Баттерзби – горничной и компаньонки Беллы. Пожилая мисс Баттерзби в настоящее время отсутствовала – она уехала навестить больную сестру, – и Белла очень по ней скучала.
Изабелла, которую все звали Беллой, приходилась графу внучкой. Она была единственным ребенком его сына Чарлза. Все свои семнадцать лет она прожила в Уэстмере. Мать свою она почти не помнила: она ей представлялась, неким нереальным прекрасным созданием, благоухающим духами. Мама умерла от лихорадки, родив сына, который пережил ее всего на два дня. От отца у Беллы остались другие воспоминания. Он пах табаком и бренди, бренди в особенности. Иногда он бывал очень веселым, а иногда таким мрачным, что по несколько часов, а то и дней, молчал. К тому же он обладал буйным нравом, что вызывало тяжкие вздохи у деда.
– Уж не знаю, от кого он это унаследовал. Я сам очень мягкий человек.
Отец умер в 1805 году, когда Белле было шесть лет. Событие это запечатлелось у нее в памяти только потому, что она наконец-то перестала бояться.
Что касалось дедушки-графа, то он тоже мог вспылить, но, в отличие от отца, суров с ней не был. Когда-то он был весьма красив, высокий, осанистый, с густыми вьющимися волосами и карими глазами под изящно изогнутыми бровями – наследственная черта почти всех мужчин рода Хантли. Теперь, конечно же, он состарился. Семьдесят девять лет – солидный возраст, и волосы у него, хотя до сих пор густые, сделались совершенно белыми, а в глазах частенько мелькала боль. Он постоянно говорил, что скоро протянет ноги. Беллу это очень огорчало.
Порой он с тоской вспоминал времена, когда они с братом Джоном были мальчиками, а Уэстмер представлял собой всего лишь небольшое возвышение среди болотистой местности. Частенько зимой Уэстмер затопляло. Теперь это было трудно себе представить, потому что большую часть болота осушили и превратили в поля.
Белла решила, что именно смерть брата сделала деда таким раздражительным. Джон был младше его на три года, и, должно быть, поэтому граф осознал, что и он смертен.
– Кто мог подумать, что я его переживу? – вопрошал он. – Он ни разу в жизни не болел, а я вот годами страдаю от подагры и сердца.
Сэр Джон Хантли, баронет, умер внезапно во сне у себя дома в поместье Палгрейв в графстве Эссекс, как раз когда церковные колокола оповещали своим звоном наступление нового, 1816 года. Он, так же как и граф, пережил свою жену и единственного сына, но после него остались две вдовствующие дочери, внучка и четыре внука. Белла чувствовала напряженность, царившую на похоронах два месяца назад, хотя не могла понять, в чем дело.
Церковь была переполнена, присутствующие на погребении выглядели печальными, но потом, когда друзья и дальние родственники разъехались и семья собралась в Палгрейве, чтобы позавтракать и ознакомиться с завещанием, все начали шепотом обсуждать вопрос наследства.
– Не понимаю, почему возникли разногласия по этому поводу, – сказала Белла, обращаясь к деду на обратном пути из Палгрейва в Уэстмер. – Мне кажется, что сэр Джон всем распорядился очень правильно. Эдуард получает титул и поместье. Так и должно быть. Об остальных он тоже позаботился: троим мужчинам ежегодная рента и щедрые подарки дамам. Даже слуги не забыты.
– Конечно же, все довольны, – проворчал граф. – Но их беспокоит не поместье Джона. Они уже положили глаз на мое наследство, не говоря о титуле.
– Ваше? – удивилась Белла.
– У меня нет ни сына, ни внуков. Моим наследником был брат. Теперь, когда он умер, они слетелись, словно стая грифов, ожидая, когда я тоже загнусь.
– Ой, дедушка, я уверена, что это не так, – воскликнула Белла. Она не могла себе представить, что кто-нибудь из четырех троюродных братьев может оказаться таким корыстным. – Они просто тревожатся о вашем здоровье, вот и все.
– О, разумеется, – усмехнулся дед. – Придется мне жить вечно, чтобы разрушить их планы.
– Я надеюсь, что вы проживете очень долго, дедушка.
– Милое дитя, я-то знаю, что только ты этого хочешь. – Выглянув из кареты, он внезапно переменил тему разговора: сказал, глядя на унылый пейзаж, что ждет не дождется весны, когда на полях зарезвятся новорожденные ягнята. Белла сделала вывод, что умирать он пока не собирается.
Дед больше не возобновлял этого разговора, и жизнь потекла обычным чередом. Каждый день он завтракал у себя в комнате, затем следовал неторопливый туалет, после чего он спускался вниз в маленькую гостиную. Затем, если позволяло самочувствие, объезжал верхом поместье и беседовал с управляющим. Иногда его сопровождала Белла, и они в карете наносили визиты соседям. Обедали обычно в три, а ужинали в семь, после чего дед удалялся к себе и ложился спать. Каждое воскресное утро они ездили в церковь в деревню Уэстмер. После службы граф останавливался обсудить с пастором проповедь. Домой они возвращались как раз к обеду.
Помимо составления ежедневного меню с Мартой в обязанности Беллы входило написание писем для деда и чтение ему «Морнинг пост» и «Тайме», которые регулярно присылали из Лондона. Он также подписался на «Политический журнал», чтение которого, правда, часто заканчивалось взрывом негодования. Белла недоумевала: зачем просить ее читать ему вслух, если радикальные взгляды так сильно его раздражали? Граф называл это «ничтожным вздором», но у него была привычка не соглашаться ни с кем просто из-за любви к спору.
Когда Белла бывала свободна от услуг, оказываемых ею деду, она гуляла, занималась благотворительностью, шила и вела дневник. Ей нравилось записывать свои впечатления от людей, подмечать их слабости, а также следить за сменой времен года: отметить, когда пошел первый снег, первое кукование кукушки, день жатвы и день, когда замерз пруд и все встали на коньки. Она описывала незначительные домашние дела и деревенские новости: кто рожает, кто умер и кто за кем ухаживает.
Она читала ежемесячный дамский журнал и брала в библиотеке последние вышедшие романы. Она даже сама начала писать роман о безответной любви, где было много таинственных дуэлей и опасных приключений. Это помогало преодолевать скуку однообразной жизни. Ей хотелось, чтобы случилось что-то волнующее.
Долго ждать ей не пришлось. Как только они закончили завтракать, граф встал, оттолкнув Сильвестра, когда тот подбежал, чтобы ему помочь, и, повернувшись к Белле, сказал:
– Пойдем со мной. Я хочу, чтобы ты написала несколько писем.
Она последовала за ним в библиотеку, где дед опустился в кресло у камина.
– Вы не очень хорошо выглядите, дедушка. Может, сегодня этим не заниматься? – спросила она.
– Нет, я и так слишком долго это откладывал.
– Хорошо, но, если устанете, мы прекратим.
– Хватит суетиться, дитя. Достань письменные принадлежности. Я хочу написать четыре письма.
– Четыре? – изумилась Белла, усаживаясь за большой, покрытый кожей письменный стол и доставая из ящика бумагу и перья.
– По одному для каждого из моих внучатых племянников. Их адреса тебе известны.
– Да. – Она обмакнула перо в чернила и приготовилась.
– Ну, начинай. «Дорогой» и так далее, – произнес граф. – Не имеет значения, с кого ты начнешь, – все письма одинаковые. «Прошу тебя незамедлительно посетить меня в Уэстмер-Холле в четверг, 20 марта, в два часа дня».
– Дедушка, почему так срочно? – осмелилась вставить Белла. – Двадцатое – это всего через три дня.
– Да они прибегут высунув язык… вот увидишь. – Он засмеялся.
– Почему вы хотите принять их всех сразу? Вы же устанете.
– Это утомит меня меньше, чем общаться с каждым в отдельности. И к тому же они не смогут начать спорить друг с другом по поводу того, что я им сообщу.
– Что вы им сообщите, дедушка?
– Мое завещание.
– Но это… – Она в ужасе замерла. – О, пожалуйста, только не говорите, что вам плохо.
– Я стар, Белла, и думаю о том, что мне необходимо сделать, чтобы примириться с прошлым и обеспечить будущее. Твое будущее.
– Мое?
Ей никогда не приходило в голову, что с ней будет после смерти деда. Она полагала, что если это произойдет до ее брака, то она останется на попечении того, кто наследует деду, но до настоящего времени не думала, кто это может быть. Луи был старшим из внучатых племянников, но он – сын дочери. А Эдуард был старшим сыном сына и носил родовое имя Хантли, чего не мог себе позволить Луи. Белла предчувствовала, что станет свидетельницей ссор. Дедушка, несомненно, это предвидел и захотел по-своему все разрешить. А куда вписываются Джеймс – он ведь тоже племянник по женской линии – и Роберт, младший брат Эдуарда?
Все они порядочные люди и позаботятся, чтобы у нее была крыша над головой. Вдруг Белле стало страшно: у деда нет на этот счет уверенности, иначе он не стал бы им писать. Сердце у нее сильно застучало, а рука застыла над письмом.
– Да, моя дорогая. Когда меня призовут к ответу, я не хочу оказаться не на высоте в отношении тебя. Ты – женщина, к тому же очень молоденькая и хорошенькая. – Он замолчал и стал внимательно разглядывать ее с головы до ног, как будто долго не видел: большие карие глаза, овальное лицо, темные локоны, гордая посадка головы, покатые плечи. Ее изящная фигурка в светло-зеленом платье из мериносовой шерсти была выше и худее, чем ему хотелось бы, но он полагал, что с возрастом она пополнеет. Ему нравились женщины в теле. – И ты уже брачного возраста. Тебе необходимы совет и наставления.
– Но ведь есть мисс Баттерзби, дедушка.
– Ха-ха! Ее голова набита романтической ерундой. Она выдаст тебя за первого же улыбчивого красавца.
– Она вовсе не такая глупая, да и я тоже.
– Возможно. Но я не могу рисковать. Я хочу выдать тебя замуж до того, как умру. – Он помолчал. – Тебе ведь известно, что, будучи женщиной, ты не можешь сама наследовать Уэстмер?
– Да, дедушка, и, хотя мне не хочется об этом думать, я уверена, что вы меня обеспечите. Я не спешу выходить замуж.
– Ты-то можешь не спешить, а я спешу. Вот почему я посылаю за этой четверкой. Ты выйдешь за одного из них.
– Дедушка! – Белла была потрясена до глубины души. – Неужели вы собираетесь приказать одному из них жениться на мне?
– Нет. Выбор за тобой.
У Беллы путались мысли. Она откинулась на спинку кресла, забыв про письма. Она не могла представить, что станет женой одного из этих мужчин. Хотя они были всего лишь троюродные братья, она воспринимала их как родственников, которые появлялись и исчезали, а иногда ласково трепали ее по подбородку и спрашивали, как у нее дела.
– Дедушка, – стараясь унять дрожь в голосе, произнесла она. – Они намного меня старше и все – светские люди. Я уверена, что ни один из них не захочет взять меня в жены.
– Я абсолютно уверен, что они с радостью это сделают. Вот увидишь – они будут осыпать тебя комплиментами и просить твоей руки уже через час, если не раньше. – Он засмеялся. – Тот, кто проявит себя с лучшей стороны, станет моим наследником.
– Дедушка! – в ужасе воскликнула Белла. – Выходит, что меня меняют на наследство?
– Жаль, что ты не мальчик, – сказал он, не обращая внимания на ее возмущение. – Тогда ты унаследовала бы все по закону, и никаких вопросов не возникло бы. Я могу оставить тебе деньги, но какой в этом смысл? Ты же не сможешь ими распорядиться. Они должны достаться твоему мужу, и будет лучше, если им окажется член семьи.
– Но я не хочу никого из них. Я их не люблю.
– Люблю, не люблю!.. Старая Баттерз забила тебе голову ерундой. Любовь не имеет никакого отношения к браку.
– Но я была уверена, что вы любили свою жену. – Белла никогда не видела своей бабушки-графини, но Эллен говорила, что это была красивая женщина – правда, довольно холодная и надменная. По словам Эллен, она умерла от разбитого сердца, хотя, когда Белла спросила почему, Эллен отказалась объяснить.
– Нет, я ее не любил. Это был брак по расчету – я ее почти не знал, но мы ладили друг с другом. А это самое главное – уметь ладить.
– Я уверена, что папа любил маму.
– И куда это его привело? Умер спустя несколько лет после нее. Впустую потраченная жизнь. Как у всех нас… – Он прикрыл глаза, словно вспоминал прошлые несчастья. – Первая жена ему совершенно не подходила. Я говорил ему, что ничего хорошего из этого не выйдет, что у него молоко еще на губах не обсохло, что ему следует повидать мир, прежде чем связывать себя женитьбой, но он и слышать ничего не хотел. Я пустил все на самотек. Но с тобой я не совершу подобной ошибки.
Белла ни разу не осмелилась спросить о первой жене отца. Все, что она знала – от мисс Баттерзби, – это то, что отец женился на дочери местного врача, когда оба они были слишком юны, и что она умерла после десяти лет брака и десяти выкидышей. Зачатие наследника считалось более важным делом, чем забота о здоровье женщины. Отец сразу же снова женился, и через год родилась Изабелла. Прошло еще четыре года, прежде чем появился долгожданный наследник, но он умер почти одновременно с матерью. Когда вскоре умер и отец, Белла осталась одна, если не считать внучатых племянников деда.
Луи был сыном Элизабет, старшей из дочерей сэра Джона, которая вышла замуж за французского графа де Курвиля и прожила во Франции до тех пор, пока он не погиб на гильотине в 1793 году. Элизабет вернулась в Англию с Луи, новым графом де Курвилем, и маленькой дочкой Колетт. Белла почти не видела Луи, когда тот рос, так как его честолюбивая маменька прилагала массу усилий, чтобы его заметили в высшем свете. И своего она добилась. Судя по словам мисс Баттерзби, Луи стал источником сплетен. Его считали повесой и игроком. Он постоянно появлялся с разными женщинами. В мужья он явно не годился.
Джеймс Тренчард, сын Хелен, второй дочери, вдовец с двумя девочками-близнецами, Констанцией и Фейт, унаследовал от отца болотистую местность и был типичным фермером даже по виду, начиная со шляпы с низкой тульей и кончая забрызганными грязью сапогами. Сильный и основательный человек, он, конечно, не вызывал у Беллы никаких романтических чувств.
Затем шли братья Эдуард и Роберт – потомство единственного сына сэра Джона. Эдуард – сэр Эдуард после смерти деда – обладал прекрасной фигурой и при этом не был фатом. Одевался он хорошо, но скромно, был высок и имел внушительную внешность. Дед называл его упрямцем, но Белле так не казалось – для нее он был вроде любимого дядюшки. По словам Эллен, он являлся выгодным женихом, но, хотя Шарлотта Меллиш, светская красавица, почти «поймала» его, он не делал ей предложения.
Роберт нравился ей как сообщник в их детских проделках. Именно Роберт вытащил ее из замерзшей канавы, куда она провалилась, катаясь на коньках. Он взял вину на себя. Она с улыбкой вспомнила, как она замерзла, а он завернул ее в свое пальто и отнес домой.
Последние несколько лет она мало его видела, так как он воевал в чине капитана гусаров и отличился на войне и на Пиренейском полуострове, и при Ватерлоо. Она помнила его долговязым улыбчивым юношей. Правда, когда прошлым летом после окончания войны он заехал в Уэстмер, Белла обнаружила, что Роберт превратился в высокого, мускулистого и потрясающе красивого мужчину с карими насмешливыми глазами. Из четырех троюродных братьев он нравился ей больше всех, но Эллен Баттерзби сказала, что он стал слишком независимым после увольнения из армии. Белла не могла себе представить, что он сделает ей предложение, а если и сделает, то она ему откажет, так как у нее достаточно гордости, чтобы не согласиться на брак, продиктованный дедушкиными условиями. То, что он ей нравится, ничего не значит. Это ведь не любовь…
– Я уверен, что ты сделаешь разумный выбор, – продолжал граф. – Управлять поместьем, подобным Уэстмеру, – огромная ответственность. Надо думать не только о своих интересах, но и обо всех тех, чья жизнь зависит от состояния дел в нем. Это не один лишь дом с прилегающими угодьями, но и крестьяне. Я всегда старался получше устроить их жизнь.
– Знаю, дедушка, но разве не лучше выбрать преемника и не ставить ему условия жениться на мне? Я смогла бы заработать себе на жизнь.
– Не будь простофилей, дитя, – ты же внучка графа, а не какого-то крестьянина. И что ты умеешь?
– Я могла бы давать уроки. Дедушка, пожалуйста, не делайте того, что вы задумали.
– Я решил, – сказал он. – А теперь заканчивай письма, и мы отошлем их почтой.
Белла снова взялась за перо. Рука у нее дрожала. Как бы отложить их отправку? Ведь граф будет ждать приезда молодых людей и, если они не появятся, опять пошлет за ними. Она медленно продолжала писать, а скатившаяся по щеке слезинка капнула на бумагу. Но Белла этого даже не заметила. Старик начал терять терпение и зазвонил в колокольчик. Сильвестр вошел так быстро, что было ясно: он подслушивал под дверью. Ох, какая лакомая сплетня для прислуги!
– Подай бокал бренди, – приказал его светлость. – И налей мисс Хантли ликера. Думаю, он ей понадобится. Затем возьми эти письма и отнеси их в деревню. Проследи, чтобы они были отправлены. Сделай это сам. Если узнаю, что ты отдал их какому-нибудь конюху, я тебя уволю. Понял?
– Понял, милорд.
Сильвестр налил бренди из графина, стоящего на буфете, затем взял бутылку с ликером. Ликер держали для Беллы, когда дед иногда приглашал ее перекусить вместе с ним. Белла закончила последнее письмо и промокнула его, прежде чем подать деду на подпись.
– Хорошо, – сказал он, небрежно выводя «Уэстмер» в конце каждого. – У тебя отличный почерк.
Торопливо проглотив ликер, Белла извинилась и ушла, оставив деда наедине с Сильвестром. Ей необходимо выбраться из душной обстановки дома, глотнуть свежего воздуха и обдумать свою будущую жизнь. У нее не было сомнений в том, что ее жизнь изменится. Как ей не хватает мисс Баттерзби! Неужели дедушка специально выбрал время для объявления своих намерений, когда она не имеет возможности обратиться за советом и утешением к старой няньке?
Захватив шаль, она вышла в сад, пересекла лужайки и направилась к ручью, который струился в глубине сада. Она даже не заметила, что вода в нем настолько поднялась, что заливала траву. Мысли Беллы были заняты другим. Как она сможет встретиться с мужчинами после того, что они услышат от деда? Это унизительно. А если они выразят свое презрение? Либо, как сказал дедушка, с удовольствием согласятся исполнить его желание и кто-нибудь из них сделает ей предложение? Если они так поступят, то, несомненно, сделают это из-за денег, власти и титула, а не потому, что питают к ней нежные чувства. А если она примет одно из предложений, то ее побуждения тоже весьма сомнительны. Ей необходима крыша над головой, обеспеченность и… Но не оставит же ее дедушка без гроша, если она всем откажет! А если уклониться от обсуждения? Или уйти из дома? Но куда? У нее нет больше родственников, и денег тоже нет. Выход один – она должна постараться убедить дедушку переменить решение.
Белла пошла к дому и увидела Сильвестра, который торопливой походкой направлялся в сторону деревни, держа в руке письма, которые наложат печать на ее судьбу. Поздно, поняла Белла. Ей придется прождать три дня, а затем она узнает, что на самом деле представляют из себя дедушкины внучатые племянники. Три дня. А потом…
Ей не хотелось об этом думать, и она заставила себя заняться приготовлениями к приезду гостей. Следующие два дня она была занята проветриванием комнат, в которых давно никто не жил, а также успокаивала рассерженных повариху и Дейзи, поскольку на них свалилась лишняя работа. К утру, когда должны были появиться гости, они почти взбунтовались.
– Найми пару лакеев, – сказал дед, когда Белла пожаловалась ему. – Стоило беспокоиться, когда кругом полно людей, не имеющих работы.
Она не стала спорить и указывать деду, что большинство безработных понятия не имеют об обязанностях лакеев, а торопливо поднялась к себе, надела темно-зеленую амазонку, шляпу с широким плюмажем ей в тон, натянула сапожки и отправилась на конюшню, чтобы ей оседлали Дымку. Она была рада сбежать от гнетущей атмосферы дома и насладиться последними часами независимой жизни.
Серая кобылка не отличалась изяществом, но зато была резвая и игривая. Последние дни из-за холодной погоды Белла не совершала длительных поездок, и лошадь тоже нуждалась в прогулке. Дымка несла ее через парк, а у Беллы голова шла кругом от мыслей, но в результате все они возвращались к одному и тому же – ультиматуму деда.
За парком пейзаж изменился. Местность была ровная, лишь кое-где виднелись одинокие дома да несколько ив и медленно крутящихся ветряных мельниц, использовавшихся для того, чтобы отвести воду с полей и слить ее в сточные канавы, пересекающие землю. Из-за нескончаемых дождей, начавшихся сразу после таяния снега, землю почти не пахали. Вместо молодых побегов озимой пшеницы кругом была черная, пропитанная водой земля, и мельницы вертелись не переставая, чтобы пашня не превратилась в болотистую топь.
Белла пустила Дымку рысью, когда свернула на дорогу, ведущую в Илай – ближайший городок. До последнего времени в нем процветала торговля, дороги были запружены каретами, повозками и почтовыми экипажами, которые останавливались на нескольких постоялых дворах, а у городского причала с лодок и барж сгружали всевозможные товары и загружали обратно то, чем богата была эта местность: зерно, рыбу, овощи, ивняк. Теперь же большая часть товаров сгнивала прежде, чем находился покупатель.
В Илае слонялось множество бездельников. Двоих из них она узнала – они раньше работали на ферме в поместье деда. У них были жены и дети, которых надо кормить, но они рассмеялись, когда она спешилась и спросила, не захотят ли они два-три дня поработать в господском доме.
– Мы никому не кланяемся и не шаркаем ножкой, и перед вами в том числе, – заявили они и отвернулись.
Тут вдруг Белла сообразила, что кругом больше, чем обычно, народу и все двигаются в одном направлении – к рынку. Ее одолело любопытство, и она присоединилась к толпе, ведя лошадь под уздцы. Открытое пространство заполнили мужчины и женщины, молодые и старые, – все окружили телегу, на которой стоял высокий, весьма немолодой человек с обветренным лицом и копной седых волос. Он что-то говорил, обращаясь к толпе. Не нужно было быть очень сообразительной, чтобы понять: это сборище мятежников, Белла испугалась, ее охватила нервная дрожь и предчувствие чего-то нехорошего.
Цены на зерно были очень высоки, и голодные работники не могли купить себе хлеба. Они вместе с солдатами и моряками, которых уволили из армии, даже не поблагодарив за участие в борьбе с Наполеоном, дошли до предела терпения. Уже начались беспорядки: скирды и амбары поджигались, мельницы и пекарни окружали толпы с криками «Хлеб или кровь!».
– В мое время это не могло произойти, – ворчал дед. – Люди знали свое место, а землевладельцы несли ответственность по отношению к арендаторам. А эти новоявленные помещики, которые получили свои деньги не на земле, а на фабриках, заинтересованы только в наживе. Как вести дела, они понятия не имеют.
– Сильвестр! – Рык Уильяма Хантли, графа Уэстмера, долетел до кухни, где Белла обсуждала с поварихой дневное меню. – Сильвестр! Будь ты проклят! Иди сюда.
– О господи! Опять у него разыгралась подагра, – сказала Белла. – А где Сильвестр?
На лестничной площадке у них над головой раздались торопливые шаги, затем все затихло, но спустя пару минут высокий худощавый мужчина в черном костюме появился в дверях и передал Дейзи, служанке на кухне, большой кувшин.
– Он хочет одеться и спуститься вниз, – сказал камердинер графа.
– Но он еще не завтракал.
– Он говорит, что позавтракает в гостиной через полчаса.
– О боже, – произнесла Дейзи, наполняя кувшин горячей водой из огромного чайника, стоящего на плите. – Но там не топлено.
– Тогда поскорее разведи огонь в камине.
– А кто же поможет мне приготовить завтрак, если девчонка займется растопкой камина? – недовольным тоном осведомилась повариха. – Уговорите его позавтракать у себя, как обычно. И что ему вдруг понадобилось спускаться вниз? Он целую вечность этого не делал.
– Он говорит, что уже решил и от своего решения не отступится.
– Ох, и зачем это?
Камердинер пожал тощими плечами.
– Откуда мне знать? Пойду, пожалуй, пока он снова не начал кричать.
– Подагра подагрой, а голос как у здорового, – заметила повариха, поскольку снова раздался крик его светлости.
– У него очень сильные боли, – мягко вставила Белла, когда камердинер с кувшином выбежал из кухни. – Ему сразу станет лучше после того, как Сильвестр подаст ему умыться, побреет его и перевяжет больную ногу. Дейзи, пойди и растопи камин, а я помогу приготовить завтрак.
Тринадцатилетняя Дейзи, подхватив корзинку с дровами, старую газету и коробок спичек, вышла из кухни. А Белла отыскала фартук в ящике комода и закатала рукава платья, чтобы готовить завтрак для всех обитателей дома. Работа ей предстояла не очень трудная, так как хотя граф едва ли нуждался в деньгах, но был расчетлив, чтобы не сказать – скуп, и держал ровно столько прислуги, сколько было необходимо для собственного удобства и для поддержания надлежащего порядка в доме и в поместье. Это были: Сильвестр – камердинер, Сэм Джоллифф – дворецкий, Марта Тук – экономка и одновременно повариха, Дейзи – служанка на кухне, прачка, а также две приходящие из деревни, но не живущие в доме женщины, которые прибирались в восточном крыле огромного особняка, поскольку жилой была только эта часть.
Считалось, что количество прислуги вполне достаточно для семьи, состоящей из графа, Беллы и Эллен Баттерзби – горничной и компаньонки Беллы. Пожилая мисс Баттерзби в настоящее время отсутствовала – она уехала навестить больную сестру, – и Белла очень по ней скучала.
Изабелла, которую все звали Беллой, приходилась графу внучкой. Она была единственным ребенком его сына Чарлза. Все свои семнадцать лет она прожила в Уэстмере. Мать свою она почти не помнила: она ей представлялась, неким нереальным прекрасным созданием, благоухающим духами. Мама умерла от лихорадки, родив сына, который пережил ее всего на два дня. От отца у Беллы остались другие воспоминания. Он пах табаком и бренди, бренди в особенности. Иногда он бывал очень веселым, а иногда таким мрачным, что по несколько часов, а то и дней, молчал. К тому же он обладал буйным нравом, что вызывало тяжкие вздохи у деда.
– Уж не знаю, от кого он это унаследовал. Я сам очень мягкий человек.
Отец умер в 1805 году, когда Белле было шесть лет. Событие это запечатлелось у нее в памяти только потому, что она наконец-то перестала бояться.
Что касалось дедушки-графа, то он тоже мог вспылить, но, в отличие от отца, суров с ней не был. Когда-то он был весьма красив, высокий, осанистый, с густыми вьющимися волосами и карими глазами под изящно изогнутыми бровями – наследственная черта почти всех мужчин рода Хантли. Теперь, конечно же, он состарился. Семьдесят девять лет – солидный возраст, и волосы у него, хотя до сих пор густые, сделались совершенно белыми, а в глазах частенько мелькала боль. Он постоянно говорил, что скоро протянет ноги. Беллу это очень огорчало.
Порой он с тоской вспоминал времена, когда они с братом Джоном были мальчиками, а Уэстмер представлял собой всего лишь небольшое возвышение среди болотистой местности. Частенько зимой Уэстмер затопляло. Теперь это было трудно себе представить, потому что большую часть болота осушили и превратили в поля.
Белла решила, что именно смерть брата сделала деда таким раздражительным. Джон был младше его на три года, и, должно быть, поэтому граф осознал, что и он смертен.
– Кто мог подумать, что я его переживу? – вопрошал он. – Он ни разу в жизни не болел, а я вот годами страдаю от подагры и сердца.
Сэр Джон Хантли, баронет, умер внезапно во сне у себя дома в поместье Палгрейв в графстве Эссекс, как раз когда церковные колокола оповещали своим звоном наступление нового, 1816 года. Он, так же как и граф, пережил свою жену и единственного сына, но после него остались две вдовствующие дочери, внучка и четыре внука. Белла чувствовала напряженность, царившую на похоронах два месяца назад, хотя не могла понять, в чем дело.
Церковь была переполнена, присутствующие на погребении выглядели печальными, но потом, когда друзья и дальние родственники разъехались и семья собралась в Палгрейве, чтобы позавтракать и ознакомиться с завещанием, все начали шепотом обсуждать вопрос наследства.
– Не понимаю, почему возникли разногласия по этому поводу, – сказала Белла, обращаясь к деду на обратном пути из Палгрейва в Уэстмер. – Мне кажется, что сэр Джон всем распорядился очень правильно. Эдуард получает титул и поместье. Так и должно быть. Об остальных он тоже позаботился: троим мужчинам ежегодная рента и щедрые подарки дамам. Даже слуги не забыты.
– Конечно же, все довольны, – проворчал граф. – Но их беспокоит не поместье Джона. Они уже положили глаз на мое наследство, не говоря о титуле.
– Ваше? – удивилась Белла.
– У меня нет ни сына, ни внуков. Моим наследником был брат. Теперь, когда он умер, они слетелись, словно стая грифов, ожидая, когда я тоже загнусь.
– Ой, дедушка, я уверена, что это не так, – воскликнула Белла. Она не могла себе представить, что кто-нибудь из четырех троюродных братьев может оказаться таким корыстным. – Они просто тревожатся о вашем здоровье, вот и все.
– О, разумеется, – усмехнулся дед. – Придется мне жить вечно, чтобы разрушить их планы.
– Я надеюсь, что вы проживете очень долго, дедушка.
– Милое дитя, я-то знаю, что только ты этого хочешь. – Выглянув из кареты, он внезапно переменил тему разговора: сказал, глядя на унылый пейзаж, что ждет не дождется весны, когда на полях зарезвятся новорожденные ягнята. Белла сделала вывод, что умирать он пока не собирается.
Дед больше не возобновлял этого разговора, и жизнь потекла обычным чередом. Каждый день он завтракал у себя в комнате, затем следовал неторопливый туалет, после чего он спускался вниз в маленькую гостиную. Затем, если позволяло самочувствие, объезжал верхом поместье и беседовал с управляющим. Иногда его сопровождала Белла, и они в карете наносили визиты соседям. Обедали обычно в три, а ужинали в семь, после чего дед удалялся к себе и ложился спать. Каждое воскресное утро они ездили в церковь в деревню Уэстмер. После службы граф останавливался обсудить с пастором проповедь. Домой они возвращались как раз к обеду.
Помимо составления ежедневного меню с Мартой в обязанности Беллы входило написание писем для деда и чтение ему «Морнинг пост» и «Тайме», которые регулярно присылали из Лондона. Он также подписался на «Политический журнал», чтение которого, правда, часто заканчивалось взрывом негодования. Белла недоумевала: зачем просить ее читать ему вслух, если радикальные взгляды так сильно его раздражали? Граф называл это «ничтожным вздором», но у него была привычка не соглашаться ни с кем просто из-за любви к спору.
Когда Белла бывала свободна от услуг, оказываемых ею деду, она гуляла, занималась благотворительностью, шила и вела дневник. Ей нравилось записывать свои впечатления от людей, подмечать их слабости, а также следить за сменой времен года: отметить, когда пошел первый снег, первое кукование кукушки, день жатвы и день, когда замерз пруд и все встали на коньки. Она описывала незначительные домашние дела и деревенские новости: кто рожает, кто умер и кто за кем ухаживает.
Она читала ежемесячный дамский журнал и брала в библиотеке последние вышедшие романы. Она даже сама начала писать роман о безответной любви, где было много таинственных дуэлей и опасных приключений. Это помогало преодолевать скуку однообразной жизни. Ей хотелось, чтобы случилось что-то волнующее.
Долго ждать ей не пришлось. Как только они закончили завтракать, граф встал, оттолкнув Сильвестра, когда тот подбежал, чтобы ему помочь, и, повернувшись к Белле, сказал:
– Пойдем со мной. Я хочу, чтобы ты написала несколько писем.
Она последовала за ним в библиотеку, где дед опустился в кресло у камина.
– Вы не очень хорошо выглядите, дедушка. Может, сегодня этим не заниматься? – спросила она.
– Нет, я и так слишком долго это откладывал.
– Хорошо, но, если устанете, мы прекратим.
– Хватит суетиться, дитя. Достань письменные принадлежности. Я хочу написать четыре письма.
– Четыре? – изумилась Белла, усаживаясь за большой, покрытый кожей письменный стол и доставая из ящика бумагу и перья.
– По одному для каждого из моих внучатых племянников. Их адреса тебе известны.
– Да. – Она обмакнула перо в чернила и приготовилась.
– Ну, начинай. «Дорогой» и так далее, – произнес граф. – Не имеет значения, с кого ты начнешь, – все письма одинаковые. «Прошу тебя незамедлительно посетить меня в Уэстмер-Холле в четверг, 20 марта, в два часа дня».
– Дедушка, почему так срочно? – осмелилась вставить Белла. – Двадцатое – это всего через три дня.
– Да они прибегут высунув язык… вот увидишь. – Он засмеялся.
– Почему вы хотите принять их всех сразу? Вы же устанете.
– Это утомит меня меньше, чем общаться с каждым в отдельности. И к тому же они не смогут начать спорить друг с другом по поводу того, что я им сообщу.
– Что вы им сообщите, дедушка?
– Мое завещание.
– Но это… – Она в ужасе замерла. – О, пожалуйста, только не говорите, что вам плохо.
– Я стар, Белла, и думаю о том, что мне необходимо сделать, чтобы примириться с прошлым и обеспечить будущее. Твое будущее.
– Мое?
Ей никогда не приходило в голову, что с ней будет после смерти деда. Она полагала, что если это произойдет до ее брака, то она останется на попечении того, кто наследует деду, но до настоящего времени не думала, кто это может быть. Луи был старшим из внучатых племянников, но он – сын дочери. А Эдуард был старшим сыном сына и носил родовое имя Хантли, чего не мог себе позволить Луи. Белла предчувствовала, что станет свидетельницей ссор. Дедушка, несомненно, это предвидел и захотел по-своему все разрешить. А куда вписываются Джеймс – он ведь тоже племянник по женской линии – и Роберт, младший брат Эдуарда?
Все они порядочные люди и позаботятся, чтобы у нее была крыша над головой. Вдруг Белле стало страшно: у деда нет на этот счет уверенности, иначе он не стал бы им писать. Сердце у нее сильно застучало, а рука застыла над письмом.
– Да, моя дорогая. Когда меня призовут к ответу, я не хочу оказаться не на высоте в отношении тебя. Ты – женщина, к тому же очень молоденькая и хорошенькая. – Он замолчал и стал внимательно разглядывать ее с головы до ног, как будто долго не видел: большие карие глаза, овальное лицо, темные локоны, гордая посадка головы, покатые плечи. Ее изящная фигурка в светло-зеленом платье из мериносовой шерсти была выше и худее, чем ему хотелось бы, но он полагал, что с возрастом она пополнеет. Ему нравились женщины в теле. – И ты уже брачного возраста. Тебе необходимы совет и наставления.
– Но ведь есть мисс Баттерзби, дедушка.
– Ха-ха! Ее голова набита романтической ерундой. Она выдаст тебя за первого же улыбчивого красавца.
– Она вовсе не такая глупая, да и я тоже.
– Возможно. Но я не могу рисковать. Я хочу выдать тебя замуж до того, как умру. – Он помолчал. – Тебе ведь известно, что, будучи женщиной, ты не можешь сама наследовать Уэстмер?
– Да, дедушка, и, хотя мне не хочется об этом думать, я уверена, что вы меня обеспечите. Я не спешу выходить замуж.
– Ты-то можешь не спешить, а я спешу. Вот почему я посылаю за этой четверкой. Ты выйдешь за одного из них.
– Дедушка! – Белла была потрясена до глубины души. – Неужели вы собираетесь приказать одному из них жениться на мне?
– Нет. Выбор за тобой.
У Беллы путались мысли. Она откинулась на спинку кресла, забыв про письма. Она не могла представить, что станет женой одного из этих мужчин. Хотя они были всего лишь троюродные братья, она воспринимала их как родственников, которые появлялись и исчезали, а иногда ласково трепали ее по подбородку и спрашивали, как у нее дела.
– Дедушка, – стараясь унять дрожь в голосе, произнесла она. – Они намного меня старше и все – светские люди. Я уверена, что ни один из них не захочет взять меня в жены.
– Я абсолютно уверен, что они с радостью это сделают. Вот увидишь – они будут осыпать тебя комплиментами и просить твоей руки уже через час, если не раньше. – Он засмеялся. – Тот, кто проявит себя с лучшей стороны, станет моим наследником.
– Дедушка! – в ужасе воскликнула Белла. – Выходит, что меня меняют на наследство?
– Жаль, что ты не мальчик, – сказал он, не обращая внимания на ее возмущение. – Тогда ты унаследовала бы все по закону, и никаких вопросов не возникло бы. Я могу оставить тебе деньги, но какой в этом смысл? Ты же не сможешь ими распорядиться. Они должны достаться твоему мужу, и будет лучше, если им окажется член семьи.
– Но я не хочу никого из них. Я их не люблю.
– Люблю, не люблю!.. Старая Баттерз забила тебе голову ерундой. Любовь не имеет никакого отношения к браку.
– Но я была уверена, что вы любили свою жену. – Белла никогда не видела своей бабушки-графини, но Эллен говорила, что это была красивая женщина – правда, довольно холодная и надменная. По словам Эллен, она умерла от разбитого сердца, хотя, когда Белла спросила почему, Эллен отказалась объяснить.
– Нет, я ее не любил. Это был брак по расчету – я ее почти не знал, но мы ладили друг с другом. А это самое главное – уметь ладить.
– Я уверена, что папа любил маму.
– И куда это его привело? Умер спустя несколько лет после нее. Впустую потраченная жизнь. Как у всех нас… – Он прикрыл глаза, словно вспоминал прошлые несчастья. – Первая жена ему совершенно не подходила. Я говорил ему, что ничего хорошего из этого не выйдет, что у него молоко еще на губах не обсохло, что ему следует повидать мир, прежде чем связывать себя женитьбой, но он и слышать ничего не хотел. Я пустил все на самотек. Но с тобой я не совершу подобной ошибки.
Белла ни разу не осмелилась спросить о первой жене отца. Все, что она знала – от мисс Баттерзби, – это то, что отец женился на дочери местного врача, когда оба они были слишком юны, и что она умерла после десяти лет брака и десяти выкидышей. Зачатие наследника считалось более важным делом, чем забота о здоровье женщины. Отец сразу же снова женился, и через год родилась Изабелла. Прошло еще четыре года, прежде чем появился долгожданный наследник, но он умер почти одновременно с матерью. Когда вскоре умер и отец, Белла осталась одна, если не считать внучатых племянников деда.
Луи был сыном Элизабет, старшей из дочерей сэра Джона, которая вышла замуж за французского графа де Курвиля и прожила во Франции до тех пор, пока он не погиб на гильотине в 1793 году. Элизабет вернулась в Англию с Луи, новым графом де Курвилем, и маленькой дочкой Колетт. Белла почти не видела Луи, когда тот рос, так как его честолюбивая маменька прилагала массу усилий, чтобы его заметили в высшем свете. И своего она добилась. Судя по словам мисс Баттерзби, Луи стал источником сплетен. Его считали повесой и игроком. Он постоянно появлялся с разными женщинами. В мужья он явно не годился.
Джеймс Тренчард, сын Хелен, второй дочери, вдовец с двумя девочками-близнецами, Констанцией и Фейт, унаследовал от отца болотистую местность и был типичным фермером даже по виду, начиная со шляпы с низкой тульей и кончая забрызганными грязью сапогами. Сильный и основательный человек, он, конечно, не вызывал у Беллы никаких романтических чувств.
Затем шли братья Эдуард и Роберт – потомство единственного сына сэра Джона. Эдуард – сэр Эдуард после смерти деда – обладал прекрасной фигурой и при этом не был фатом. Одевался он хорошо, но скромно, был высок и имел внушительную внешность. Дед называл его упрямцем, но Белле так не казалось – для нее он был вроде любимого дядюшки. По словам Эллен, он являлся выгодным женихом, но, хотя Шарлотта Меллиш, светская красавица, почти «поймала» его, он не делал ей предложения.
Роберт нравился ей как сообщник в их детских проделках. Именно Роберт вытащил ее из замерзшей канавы, куда она провалилась, катаясь на коньках. Он взял вину на себя. Она с улыбкой вспомнила, как она замерзла, а он завернул ее в свое пальто и отнес домой.
Последние несколько лет она мало его видела, так как он воевал в чине капитана гусаров и отличился на войне и на Пиренейском полуострове, и при Ватерлоо. Она помнила его долговязым улыбчивым юношей. Правда, когда прошлым летом после окончания войны он заехал в Уэстмер, Белла обнаружила, что Роберт превратился в высокого, мускулистого и потрясающе красивого мужчину с карими насмешливыми глазами. Из четырех троюродных братьев он нравился ей больше всех, но Эллен Баттерзби сказала, что он стал слишком независимым после увольнения из армии. Белла не могла себе представить, что он сделает ей предложение, а если и сделает, то она ему откажет, так как у нее достаточно гордости, чтобы не согласиться на брак, продиктованный дедушкиными условиями. То, что он ей нравится, ничего не значит. Это ведь не любовь…
– Я уверен, что ты сделаешь разумный выбор, – продолжал граф. – Управлять поместьем, подобным Уэстмеру, – огромная ответственность. Надо думать не только о своих интересах, но и обо всех тех, чья жизнь зависит от состояния дел в нем. Это не один лишь дом с прилегающими угодьями, но и крестьяне. Я всегда старался получше устроить их жизнь.
– Знаю, дедушка, но разве не лучше выбрать преемника и не ставить ему условия жениться на мне? Я смогла бы заработать себе на жизнь.
– Не будь простофилей, дитя, – ты же внучка графа, а не какого-то крестьянина. И что ты умеешь?
– Я могла бы давать уроки. Дедушка, пожалуйста, не делайте того, что вы задумали.
– Я решил, – сказал он. – А теперь заканчивай письма, и мы отошлем их почтой.
Белла снова взялась за перо. Рука у нее дрожала. Как бы отложить их отправку? Ведь граф будет ждать приезда молодых людей и, если они не появятся, опять пошлет за ними. Она медленно продолжала писать, а скатившаяся по щеке слезинка капнула на бумагу. Но Белла этого даже не заметила. Старик начал терять терпение и зазвонил в колокольчик. Сильвестр вошел так быстро, что было ясно: он подслушивал под дверью. Ох, какая лакомая сплетня для прислуги!
– Подай бокал бренди, – приказал его светлость. – И налей мисс Хантли ликера. Думаю, он ей понадобится. Затем возьми эти письма и отнеси их в деревню. Проследи, чтобы они были отправлены. Сделай это сам. Если узнаю, что ты отдал их какому-нибудь конюху, я тебя уволю. Понял?
– Понял, милорд.
Сильвестр налил бренди из графина, стоящего на буфете, затем взял бутылку с ликером. Ликер держали для Беллы, когда дед иногда приглашал ее перекусить вместе с ним. Белла закончила последнее письмо и промокнула его, прежде чем подать деду на подпись.
– Хорошо, – сказал он, небрежно выводя «Уэстмер» в конце каждого. – У тебя отличный почерк.
Торопливо проглотив ликер, Белла извинилась и ушла, оставив деда наедине с Сильвестром. Ей необходимо выбраться из душной обстановки дома, глотнуть свежего воздуха и обдумать свою будущую жизнь. У нее не было сомнений в том, что ее жизнь изменится. Как ей не хватает мисс Баттерзби! Неужели дедушка специально выбрал время для объявления своих намерений, когда она не имеет возможности обратиться за советом и утешением к старой няньке?
Захватив шаль, она вышла в сад, пересекла лужайки и направилась к ручью, который струился в глубине сада. Она даже не заметила, что вода в нем настолько поднялась, что заливала траву. Мысли Беллы были заняты другим. Как она сможет встретиться с мужчинами после того, что они услышат от деда? Это унизительно. А если они выразят свое презрение? Либо, как сказал дедушка, с удовольствием согласятся исполнить его желание и кто-нибудь из них сделает ей предложение? Если они так поступят, то, несомненно, сделают это из-за денег, власти и титула, а не потому, что питают к ней нежные чувства. А если она примет одно из предложений, то ее побуждения тоже весьма сомнительны. Ей необходима крыша над головой, обеспеченность и… Но не оставит же ее дедушка без гроша, если она всем откажет! А если уклониться от обсуждения? Или уйти из дома? Но куда? У нее нет больше родственников, и денег тоже нет. Выход один – она должна постараться убедить дедушку переменить решение.
Белла пошла к дому и увидела Сильвестра, который торопливой походкой направлялся в сторону деревни, держа в руке письма, которые наложат печать на ее судьбу. Поздно, поняла Белла. Ей придется прождать три дня, а затем она узнает, что на самом деле представляют из себя дедушкины внучатые племянники. Три дня. А потом…
Ей не хотелось об этом думать, и она заставила себя заняться приготовлениями к приезду гостей. Следующие два дня она была занята проветриванием комнат, в которых давно никто не жил, а также успокаивала рассерженных повариху и Дейзи, поскольку на них свалилась лишняя работа. К утру, когда должны были появиться гости, они почти взбунтовались.
– Найми пару лакеев, – сказал дед, когда Белла пожаловалась ему. – Стоило беспокоиться, когда кругом полно людей, не имеющих работы.
Она не стала спорить и указывать деду, что большинство безработных понятия не имеют об обязанностях лакеев, а торопливо поднялась к себе, надела темно-зеленую амазонку, шляпу с широким плюмажем ей в тон, натянула сапожки и отправилась на конюшню, чтобы ей оседлали Дымку. Она была рада сбежать от гнетущей атмосферы дома и насладиться последними часами независимой жизни.
Серая кобылка не отличалась изяществом, но зато была резвая и игривая. Последние дни из-за холодной погоды Белла не совершала длительных поездок, и лошадь тоже нуждалась в прогулке. Дымка несла ее через парк, а у Беллы голова шла кругом от мыслей, но в результате все они возвращались к одному и тому же – ультиматуму деда.
За парком пейзаж изменился. Местность была ровная, лишь кое-где виднелись одинокие дома да несколько ив и медленно крутящихся ветряных мельниц, использовавшихся для того, чтобы отвести воду с полей и слить ее в сточные канавы, пересекающие землю. Из-за нескончаемых дождей, начавшихся сразу после таяния снега, землю почти не пахали. Вместо молодых побегов озимой пшеницы кругом была черная, пропитанная водой земля, и мельницы вертелись не переставая, чтобы пашня не превратилась в болотистую топь.
Белла пустила Дымку рысью, когда свернула на дорогу, ведущую в Илай – ближайший городок. До последнего времени в нем процветала торговля, дороги были запружены каретами, повозками и почтовыми экипажами, которые останавливались на нескольких постоялых дворах, а у городского причала с лодок и барж сгружали всевозможные товары и загружали обратно то, чем богата была эта местность: зерно, рыбу, овощи, ивняк. Теперь же большая часть товаров сгнивала прежде, чем находился покупатель.
В Илае слонялось множество бездельников. Двоих из них она узнала – они раньше работали на ферме в поместье деда. У них были жены и дети, которых надо кормить, но они рассмеялись, когда она спешилась и спросила, не захотят ли они два-три дня поработать в господском доме.
– Мы никому не кланяемся и не шаркаем ножкой, и перед вами в том числе, – заявили они и отвернулись.
Тут вдруг Белла сообразила, что кругом больше, чем обычно, народу и все двигаются в одном направлении – к рынку. Ее одолело любопытство, и она присоединилась к толпе, ведя лошадь под уздцы. Открытое пространство заполнили мужчины и женщины, молодые и старые, – все окружили телегу, на которой стоял высокий, весьма немолодой человек с обветренным лицом и копной седых волос. Он что-то говорил, обращаясь к толпе. Не нужно было быть очень сообразительной, чтобы понять: это сборище мятежников, Белла испугалась, ее охватила нервная дрожь и предчувствие чего-то нехорошего.
Цены на зерно были очень высоки, и голодные работники не могли купить себе хлеба. Они вместе с солдатами и моряками, которых уволили из армии, даже не поблагодарив за участие в борьбе с Наполеоном, дошли до предела терпения. Уже начались беспорядки: скирды и амбары поджигались, мельницы и пекарни окружали толпы с криками «Хлеб или кровь!».
– В мое время это не могло произойти, – ворчал дед. – Люди знали свое место, а землевладельцы несли ответственность по отношению к арендаторам. А эти новоявленные помещики, которые получили свои деньги не на земле, а на фабриках, заинтересованы только в наживе. Как вести дела, они понятия не имеют.