Татрикс повелительно указала на меня рукой в золотой перчатке, ткань которой была залита моей кровью и ее потом.
— Отвезите его в Дом Развлечений Тарны! — приказала она.
ГЛАВА 12. АНДРЕАС ИЗ КАСТЫ ПОЭТОВ
ГЛАВА 13. В ДОМЕ РАЗВЛЕЧЕНИЙ ТАРНЫ
ГЛАВА 14. ЧЕРНЫЙ ТАРН
— Отвезите его в Дом Развлечений Тарны! — приказала она.
ГЛАВА 12. АНДРЕАС ИЗ КАСТЫ ПОЭТОВ
Меня закутали в плащ, надвинули на глаза капюшон и повели по улицам Тарны, с заплетающимися под тяжестью ярма ногами. Наконец мы вошли в какое-то здание, поднялись по крутой лестнице, прошли по длинным коридорам, и когда с меня скинули плащ, я увидел, что мое ярмо приковано цепью к стене. Комната была освещена лампами, закрепленными на стенах под потолком. Я понятия не имел, где нахожусь — то ли глубоко под землей, то ли, напротив, на самых верхних этажах. Пол и стены комнаты были сделаны из отдельных каменных глыб, каждая из которых весила не меньше тонны. Вблизи ламп стены были сухими, но пол и остальная часть стен были покрыты и плесенью и пахло гнилью. Значит, я все-таки был под землей. На полу были накиданы мокрые опилки. Длина цепи позволяла мне дотянуться до бачка с водой. У моих ног лежало блюдо с едой.
Я полностью выдохся. Тело мое ломило от тяжести ярма и ударов кнутом, поэтому
я лег на каменный пол и уснул. Сколько времени я спал — не знаю, но когда проснулся то все тело стонало от боли и каждое движение причиняло невероятные страдания.
Несмотря на ярмо, я умудрился сесть, скрестив ноги. Перед собой я увидел блюдо
с ломтем грубого хлеба. Из-за своих оков я не мог взять хлеб руками, чтобы сунуть его в рот. Для того, чтобы поесть, мне придется лечь на живот и откусывать прямо ртом. Я знал, что мне придется сделать это, когда голод станет невыносимым, и это бесило меня. Значит, это ярмо не просто оковы, а еще и средство уничтожения человека,превращающегося в зверя.
— Давай, я помогу тебе, — сказал женский голос.
Я повернулся, забыв о ярме, и оно всей своей тяжестью придавило меня к стене. Две маленькие руки схватили тяжелые брусья и старались повернуть их так, чтобы я мог снова сесть прямо.
Я посмотрел на девушку. Она показалась мне очень привлекательной. В ней была
та теплота, которую я не ожидал найти в Тарне. Ее темные глаза были полны участия. Волосы — коричневые с красноватым оттенком — были стянуты сзади грубым шнурком.
Я посмотрел на нее и она лукаво опустила глаза. На ней был только длинный узкий прямоугольник из грубого коричневого материала примерно 10 дюймов шириной. Он был накинут на нее как пончо, закрывая грудь и спину и оставляя открытым все ниже колен. На поясе пончо был перехвачен цепью.
— Да, — стыдливо сказала она, — на мне камиск.
— Ты очень красива, — сказал я.
Она посмотрела на меня удивленно, но с благодарностью.
Мы смотрели друг на друга в полутьме камеры. Сюда не доносилось ни звука. Отблески света ламп плясали по стенам и по лицу девушки.
Она протянула руку и коснулась серебряного ярма.
— Они жестоки, — сказала она.
И затем, не говоря ни слова, она взяла хлеб с блюда и подала его мне. Я с трудом откусил кусок и долго жевал, стараясь проглотить.
Я заметил на ее шее ошейник из серого металла. Очевидно, она была рабыней.
Девушка подошла к бочку, провела рукой по поверхности воды, сгоняя зеленую слизь и затем зачерпнула пригоршню и поднесла к моим пересохшим губам.
— Спасибо, — сказал я.
Она улыбнулась и сказала:
— Никто не благодарит рабыню.
— Я думал, что в Тарне все женщины свободны, — сказал я, кивком показывая на ее ошейник.
— Меня не будут держать в Тарне, — ответила она, — меня отошлют на Большие Фермы, где я буду носить воду рабам, работающим на полях.
— Что за преступление ты совершила?
— Я изменила Тарне.
— Ты участвовала в заговоре против трона?
— Нет, — сказала она, — я полюбила мужчину.
Я онемел.
— Когда-то я носила серебряную маску, воин, — сказала она, — а теперь я падшая женщина, так как позволила себе полюбить.
— Это не преступление.
Девушка счастливо рассмеялась. Мне очень понравился этот внезапный девичий смех. Его музыка доставляет большее удовольствие мужчине, чем вино ка-ла-на.
И мне показалось, что мое ярмо перестало давить мне на шею.
— Расскажи мне о нем. Но сначала, скажи, как тебя зовут.
— Я Линна из Тарны. А как твое имя?
— Тэрл.
— Из какого города?
— У меня нет города.
— А! — улыбнулась девушка и не стала больше расспрашивать. Вероятно она решила, что с ней в камере сидит преступник. Она села на корточки. Глаза ее светились счастьем. — Он тоже не из Тарны.
Я присвистнул. Это было серьезное нарушение горийских обычаев.
— И, более того, — рассмеялась она, хлопнув в ладоши, — он был касты певцов.
Действительно, это было еще хуже. Хотя каста Поэтов и Певцов не относилась к категории высших, но она была более престижна, чем, скажем, касты Шорников или Гончаров, которые были с ней одного уровня.
На Горе Певец или Поэт считается ремесленником, создающим свои произведения, как гончар создает посуду, а шорник — седла. Поэты занимали свое место в социальной структуре общества — они воспевали битвы, героев, города, но они пели не только об этом, но и о любви, о жизни, о радости, время от времени напоминали горийцам о одиночестве, о смерти, о том, что нельзя забывать, что они в первую очередь люди.
Чтобы стать певцом, нужен был особый талант, как, впрочем, и для Тарноводов. Поэт здесь, как и на Земле, воспринимался с изрядной долей скептицизма — их считали немного чокнутыми. Но божье благословленье не коснулось их. Ведь роль богов на Горе играли Царствующие Жрецы, а они не вызывали у людей никаких чувств, кроме страха. Люди жили с ними в относительном мире. Они делали празднества в их честь, приносили жертвы, выполняя их требования, но всякий раз,
когда это было возможно, о них забывали. Так что вряд ли можно было предположить, что Царствующие Жрецы дарят талант певцу или поэту.
Несмотря на это, певцов и поэтов любили на Горе. Конечно, некоторые поэты
тяготились нищетой, на которую их обрекала эта профессия, но в целом считалось, что
это самые счастливые люди на планете. Они гордились что поют и в хижинах бедняков и в роскошных дворцах. Их приглашали всюду и они пели везде, хотя в одном месте
они получали в награду кусок хлеба, а в другом — горсть золота. Правда, золото поэта быстро переходило к женщинам, которые всегда вились роем вокруг этих беззаботных созданий. И снова у поэта не оставалось ничего, кроме песен.
Нельзя сказать, что поэты на Горе жили зажиточно, но они и не голодали,
им не приходилось сжигать одежду своей касты. Многие поэты путешествовали из города в город. Бедность надежно защищала их от грабителей, а счастье — от хищников.
— Каста поэтов — это не так плохо, — сказал я.
— Конечно, — ответила она, — но в Тарне они вне закона.
— О!
— И все же, — продолжала она со счастливой улыбкой, — Андреас, из города в пустыне Тора, проник в Тарну. По его словам, искать песни, — она рассмеялась, — но я думаю, что он пришел, чтобы заглядывать под серебряные маски наших женщин, — она в избытке чувств захлопала в ладоши. — И я первой заметила и позвала его, когда увидела лиру, спрятанную под его серой одеждой и поняла, что он — певец. Я пошла за ним и убедилась, что он в городе больше 10 часов.
— Ну и что? — спросил я, так как уже слышал упоминание о 10 часах.
— Это значит, что те, кто провел в Тарне больше десяти часов, заковываются в цепи и отправляются в поле возделывать землю, пока не умрут.
— Почему же об этом не предупреждают при входе в город?
— Но это глупо. Как же тогда мы будем пополнять число наших рабов.
— Теперь ясно, — сказал я, осознав причины гостеприимства Тарны.
— Я носила серебряную маску, — продолжала девушка, — и моим долгом было доложить властям об этом пришельце. Но я этого не сделала. Мне было очень интересно — ведь я никогда не видела мужчин из других городов. Я пошла за ним, а когда мы остались одни, то окликнула его и рассказала об участи, которая его ждет.
— И что же он сделал?
Она смущенно опустила голову.
— Он снял с меня маску и поцеловал. Я даже не успела позвать на помощь.
Я улыбнулся.
— Я ведь никогда до этого не была в руках мужчины, — сказала она, — мужчины тарны не касаются женщин.
Вероятно выражение моего лица удивило ее и она поспешила дать объяснения.
— Вопросами связей мужчин и женщин занимается каста Врачей под наблюдением Высшего Совета Тарны.
— Ясно, — сказал я, хотя мне ничего не стало ясно.
— И все же, — продолжала она, — хотя я была женщиной Тарны и носила серебряную маску, его объятия не были для меня неприятны. — Она взглянула
на меня с легкой печалью, — я знаю, что поступила не лучше его, уподобилась животному, не умеющему сдерживать свои инстинкты. И заслуживаю суровой кары.
— Ты сама веришь в это? — спросила я.
— Да, — сказала она, — но все равно, лучше всю жизнь носить камиск и пережить его поцелуй, чем прожить ее под серебряной маской, не испытав этого сладостного ощущения. — Плечи ее опустились и мне захотелось обнять ее, приласкать и утешить. — Я падшая женщина и предала все, что почитается в Тарне превыше всего.
— А что сделали с ним?
— Я спрятала его и помогла выбраться из города, — она вздохнула, — он звал меня с собой, но я не могла.
— Что же ты сделала?
— Когда он был в безопасности, я выполнила свой долг — явилась в Высший Совет
Тарны и призналась во всем. Совет решил лишить меня серебряной маски, надеть камиск и ошейник и отправить на Большие Фермы на работы.
Она заплакала.
— Тебе не нужно было являться в Высший Совет.
— Почему? Разве я не виновна?
— Ты ни в чем не виновата.
— Разве любовь не преступление?
— Только у вас в Тарне.
Она рассмеялась.
— Ты совсем, как Андреас.
— А не может ли твой Андреас, не дождавшись тебя, вернуться в город, чтобы тебя найти?
— Нет. Он думает, что я больше не люблю его, — она опустила голову, — он уйдет и найдет себе другую женщину, более красивую, чем женщина из Тарны.
— Ты веришь в это?
— Да. Он не вернется в город, так как знает, что за его поступок он будет сослан на шахты, — она вздрогнула, — а может, его отправят в Дом Развлечений.
— Значит, ты думаешь, что он побоится появиться в Тарне.
— Да, он не войдет в город. Он не дурак.
— Что? — воскликнул молодой жизнерадостный голос. — Что может знать девчонка, вроде тебя, о дураках из касты Поэтов?
Линна вскочила на ноги.
Два копья втолкнули в дверь какого-то человека в ярме и в колодках. От их толчка он пролетел через всю комнату и только стена остановила его.
Человек с трудом поднялся и сел.
Это был здоровый, хорошо сложенный парень, с добрыми голубыми глазами и шевелюрой, напоминающей гриву черного тарна.
Он сел на опилки и улыбнулся нам. Улыбка его была радостно-бесстыдной. Он повертел шеей в ярме и щелкнул пальцами.
— Ну, Линна, — сказал он, — я пришел за тобой.
— Андреас! — крикнула она и бросилась к нему.
Я полностью выдохся. Тело мое ломило от тяжести ярма и ударов кнутом, поэтому
я лег на каменный пол и уснул. Сколько времени я спал — не знаю, но когда проснулся то все тело стонало от боли и каждое движение причиняло невероятные страдания.
Несмотря на ярмо, я умудрился сесть, скрестив ноги. Перед собой я увидел блюдо
с ломтем грубого хлеба. Из-за своих оков я не мог взять хлеб руками, чтобы сунуть его в рот. Для того, чтобы поесть, мне придется лечь на живот и откусывать прямо ртом. Я знал, что мне придется сделать это, когда голод станет невыносимым, и это бесило меня. Значит, это ярмо не просто оковы, а еще и средство уничтожения человека,превращающегося в зверя.
— Давай, я помогу тебе, — сказал женский голос.
Я повернулся, забыв о ярме, и оно всей своей тяжестью придавило меня к стене. Две маленькие руки схватили тяжелые брусья и старались повернуть их так, чтобы я мог снова сесть прямо.
Я посмотрел на девушку. Она показалась мне очень привлекательной. В ней была
та теплота, которую я не ожидал найти в Тарне. Ее темные глаза были полны участия. Волосы — коричневые с красноватым оттенком — были стянуты сзади грубым шнурком.
Я посмотрел на нее и она лукаво опустила глаза. На ней был только длинный узкий прямоугольник из грубого коричневого материала примерно 10 дюймов шириной. Он был накинут на нее как пончо, закрывая грудь и спину и оставляя открытым все ниже колен. На поясе пончо был перехвачен цепью.
— Да, — стыдливо сказала она, — на мне камиск.
— Ты очень красива, — сказал я.
Она посмотрела на меня удивленно, но с благодарностью.
Мы смотрели друг на друга в полутьме камеры. Сюда не доносилось ни звука. Отблески света ламп плясали по стенам и по лицу девушки.
Она протянула руку и коснулась серебряного ярма.
— Они жестоки, — сказала она.
И затем, не говоря ни слова, она взяла хлеб с блюда и подала его мне. Я с трудом откусил кусок и долго жевал, стараясь проглотить.
Я заметил на ее шее ошейник из серого металла. Очевидно, она была рабыней.
Девушка подошла к бочку, провела рукой по поверхности воды, сгоняя зеленую слизь и затем зачерпнула пригоршню и поднесла к моим пересохшим губам.
— Спасибо, — сказал я.
Она улыбнулась и сказала:
— Никто не благодарит рабыню.
— Я думал, что в Тарне все женщины свободны, — сказал я, кивком показывая на ее ошейник.
— Меня не будут держать в Тарне, — ответила она, — меня отошлют на Большие Фермы, где я буду носить воду рабам, работающим на полях.
— Что за преступление ты совершила?
— Я изменила Тарне.
— Ты участвовала в заговоре против трона?
— Нет, — сказала она, — я полюбила мужчину.
Я онемел.
— Когда-то я носила серебряную маску, воин, — сказала она, — а теперь я падшая женщина, так как позволила себе полюбить.
— Это не преступление.
Девушка счастливо рассмеялась. Мне очень понравился этот внезапный девичий смех. Его музыка доставляет большее удовольствие мужчине, чем вино ка-ла-на.
И мне показалось, что мое ярмо перестало давить мне на шею.
— Расскажи мне о нем. Но сначала, скажи, как тебя зовут.
— Я Линна из Тарны. А как твое имя?
— Тэрл.
— Из какого города?
— У меня нет города.
— А! — улыбнулась девушка и не стала больше расспрашивать. Вероятно она решила, что с ней в камере сидит преступник. Она села на корточки. Глаза ее светились счастьем. — Он тоже не из Тарны.
Я присвистнул. Это было серьезное нарушение горийских обычаев.
— И, более того, — рассмеялась она, хлопнув в ладоши, — он был касты певцов.
Действительно, это было еще хуже. Хотя каста Поэтов и Певцов не относилась к категории высших, но она была более престижна, чем, скажем, касты Шорников или Гончаров, которые были с ней одного уровня.
На Горе Певец или Поэт считается ремесленником, создающим свои произведения, как гончар создает посуду, а шорник — седла. Поэты занимали свое место в социальной структуре общества — они воспевали битвы, героев, города, но они пели не только об этом, но и о любви, о жизни, о радости, время от времени напоминали горийцам о одиночестве, о смерти, о том, что нельзя забывать, что они в первую очередь люди.
Чтобы стать певцом, нужен был особый талант, как, впрочем, и для Тарноводов. Поэт здесь, как и на Земле, воспринимался с изрядной долей скептицизма — их считали немного чокнутыми. Но божье благословленье не коснулось их. Ведь роль богов на Горе играли Царствующие Жрецы, а они не вызывали у людей никаких чувств, кроме страха. Люди жили с ними в относительном мире. Они делали празднества в их честь, приносили жертвы, выполняя их требования, но всякий раз,
когда это было возможно, о них забывали. Так что вряд ли можно было предположить, что Царствующие Жрецы дарят талант певцу или поэту.
Несмотря на это, певцов и поэтов любили на Горе. Конечно, некоторые поэты
тяготились нищетой, на которую их обрекала эта профессия, но в целом считалось, что
это самые счастливые люди на планете. Они гордились что поют и в хижинах бедняков и в роскошных дворцах. Их приглашали всюду и они пели везде, хотя в одном месте
они получали в награду кусок хлеба, а в другом — горсть золота. Правда, золото поэта быстро переходило к женщинам, которые всегда вились роем вокруг этих беззаботных созданий. И снова у поэта не оставалось ничего, кроме песен.
Нельзя сказать, что поэты на Горе жили зажиточно, но они и не голодали,
им не приходилось сжигать одежду своей касты. Многие поэты путешествовали из города в город. Бедность надежно защищала их от грабителей, а счастье — от хищников.
— Каста поэтов — это не так плохо, — сказал я.
— Конечно, — ответила она, — но в Тарне они вне закона.
— О!
— И все же, — продолжала она со счастливой улыбкой, — Андреас, из города в пустыне Тора, проник в Тарну. По его словам, искать песни, — она рассмеялась, — но я думаю, что он пришел, чтобы заглядывать под серебряные маски наших женщин, — она в избытке чувств захлопала в ладоши. — И я первой заметила и позвала его, когда увидела лиру, спрятанную под его серой одеждой и поняла, что он — певец. Я пошла за ним и убедилась, что он в городе больше 10 часов.
— Ну и что? — спросил я, так как уже слышал упоминание о 10 часах.
— Это значит, что те, кто провел в Тарне больше десяти часов, заковываются в цепи и отправляются в поле возделывать землю, пока не умрут.
— Почему же об этом не предупреждают при входе в город?
— Но это глупо. Как же тогда мы будем пополнять число наших рабов.
— Теперь ясно, — сказал я, осознав причины гостеприимства Тарны.
— Я носила серебряную маску, — продолжала девушка, — и моим долгом было доложить властям об этом пришельце. Но я этого не сделала. Мне было очень интересно — ведь я никогда не видела мужчин из других городов. Я пошла за ним, а когда мы остались одни, то окликнула его и рассказала об участи, которая его ждет.
— И что же он сделал?
Она смущенно опустила голову.
— Он снял с меня маску и поцеловал. Я даже не успела позвать на помощь.
Я улыбнулся.
— Я ведь никогда до этого не была в руках мужчины, — сказала она, — мужчины тарны не касаются женщин.
Вероятно выражение моего лица удивило ее и она поспешила дать объяснения.
— Вопросами связей мужчин и женщин занимается каста Врачей под наблюдением Высшего Совета Тарны.
— Ясно, — сказал я, хотя мне ничего не стало ясно.
— И все же, — продолжала она, — хотя я была женщиной Тарны и носила серебряную маску, его объятия не были для меня неприятны. — Она взглянула
на меня с легкой печалью, — я знаю, что поступила не лучше его, уподобилась животному, не умеющему сдерживать свои инстинкты. И заслуживаю суровой кары.
— Ты сама веришь в это? — спросила я.
— Да, — сказала она, — но все равно, лучше всю жизнь носить камиск и пережить его поцелуй, чем прожить ее под серебряной маской, не испытав этого сладостного ощущения. — Плечи ее опустились и мне захотелось обнять ее, приласкать и утешить. — Я падшая женщина и предала все, что почитается в Тарне превыше всего.
— А что сделали с ним?
— Я спрятала его и помогла выбраться из города, — она вздохнула, — он звал меня с собой, но я не могла.
— Что же ты сделала?
— Когда он был в безопасности, я выполнила свой долг — явилась в Высший Совет
Тарны и призналась во всем. Совет решил лишить меня серебряной маски, надеть камиск и ошейник и отправить на Большие Фермы на работы.
Она заплакала.
— Тебе не нужно было являться в Высший Совет.
— Почему? Разве я не виновна?
— Ты ни в чем не виновата.
— Разве любовь не преступление?
— Только у вас в Тарне.
Она рассмеялась.
— Ты совсем, как Андреас.
— А не может ли твой Андреас, не дождавшись тебя, вернуться в город, чтобы тебя найти?
— Нет. Он думает, что я больше не люблю его, — она опустила голову, — он уйдет и найдет себе другую женщину, более красивую, чем женщина из Тарны.
— Ты веришь в это?
— Да. Он не вернется в город, так как знает, что за его поступок он будет сослан на шахты, — она вздрогнула, — а может, его отправят в Дом Развлечений.
— Значит, ты думаешь, что он побоится появиться в Тарне.
— Да, он не войдет в город. Он не дурак.
— Что? — воскликнул молодой жизнерадостный голос. — Что может знать девчонка, вроде тебя, о дураках из касты Поэтов?
Линна вскочила на ноги.
Два копья втолкнули в дверь какого-то человека в ярме и в колодках. От их толчка он пролетел через всю комнату и только стена остановила его.
Человек с трудом поднялся и сел.
Это был здоровый, хорошо сложенный парень, с добрыми голубыми глазами и шевелюрой, напоминающей гриву черного тарна.
Он сел на опилки и улыбнулся нам. Улыбка его была радостно-бесстыдной. Он повертел шеей в ярме и щелкнул пальцами.
— Ну, Линна, — сказал он, — я пришел за тобой.
— Андреас! — крикнула она и бросилась к нему.
ГЛАВА 13. В ДОМЕ РАЗВЛЕЧЕНИЙ ТАРНЫ
Солнце ударило мне в глаза. Белый раскаленный песок жег ноги, я щурился от
рези в глазах. Солнце уже раскалило мое ярмо и я чувствовал его жар на своих плечах.
В спину уперлось копье и я побрел вперед, нетвердо держась на ногах под тяжестью ярма и утопая по колено в горячем песке. По обе стороны от меня тащились такие же несчастные, закованные в колодки. Одни стонали, другие плакали, третьи грязно ругались. Их, как и меня, тоже гнали вперед. Гнали, как зверей. Тот, что был слева от меня, молчал. Это был Андреас из города Тор.
Но вот копье перестало упираться мне в спину.
Пение труб.
Я услышал голос Андреаса рядом с собой.
— Странно, — сказал он, — обычно татрикс не посещает Дом Развлечений.
Я подумал, что же сейчас привело ее сюда.
Все пленники упали на колени. Кроме меня и Андреаса.
— Почему ты стоишь?
— Ты полагаешь, что только воины оберегают свою честь?
Внезапно страшный удар обрушился на него сзади и Андреас со стоном повалился на песок.
На меня тоже посыпались удары — по спине, по плечам, но я каким-то чудом устоял на ногах. И тогда удар кнута обжег мне ноги. Он, как змея, обвил их и затем последовал резкий рывок. Я тяжело упал.
Уже лежа, я осмотрелся.
Все пленники стояли на коленях на песчаной арене.
Арена была овальной формы с длиной по небольшой оси примерно в сотню ярдов. Ее окружала стена высотой 12 футов. Стена была разделена на сектора, каждый из которых был окрашен в разный цвет — золотой, пурпурный, желтый, голубой, красный и оранжевый. Песок арены, сверкающий разноцветными искрами, усиливал впечатление от этого буйства красок. Со стен свешивались гигантские разноцветные знамена.
Я решил, что все краски Гора, которые не пустили на скучные стены зданий Тарны, собрались здесь, в этом месте развлечений.
Я заметил, что здесь есть люди в сером. Некоторые из них были воинами, которые должны были поддерживать порядок. Но, в основном, это были простые горожане. Некоторые оживленно переговаривались между собой, очевидно заключая пари, но подавляющее большинство молчаливо сидело на каменных скамьях, угрюмые в своих серых одеждах. Их мысли было невозможно прочесть, но Линна сказала мне и Андреасу, что мужчины Тарны должны присутствовать в Доме Развлечений не меньше четырех раз в год, иначе они сами будут вынуждены принять участие в опасной игре.
С трибун доносились крики нетерпения, возбужденные, почти на грани истерики. Они резко контрастировали с бесстрастностью серебряных масок, скрывающих лица. Все глаза были обращены к сектору, перед которым мы стояли на коленях и который светился золотом.
Я посмотрел наверх и увидел женщину, сидящую на золотом троне и одетую в золотую мантию — единственную, которая носила золотую маску и была первой в Тарне — саму татрикс.
Лара поднялась и взмахнула рукой. В золотой перчатке она держала алый шарф.
Все смолкли.
И затем, к моему полному удивлению, люди, которые стояли на коленях рядом со мной — изгои, выброшенные из общества, осужденные — запели странный гимн. Только мы с Андреасом молчали. Он был удивлен не меньше меня.
Хотя мы всего лишь презренные животные, которые живут для вашего развлечения и умирают для вашего удовольствия, но мы славим Маски Тарны.
Слава Маскам Тарны!
Слава татрикс нашего города!
Алый шарф полетел на песок арены, и Лара села в кресло, откинувшись на подушки.
Снова на фоне резких звуков труб раздался голос:
— Пусть начнется представление.
Дикие крики приветствовали эти слова, но я плохо расслышал их, так как меня грубо встряхнули и поставили на ноги.
— Сначала скачки, — сказал тот же голос.
Нас на арене было человек сорок. Охранники разделили людей на четыре команды и скрепили наши колодки цепями. Затем они кнутами погнали нас к огромным гранитным глыбам, каждая из которых весила не менее тонны. В глыбы были вделаны кольца, к которым всех и приковали.
Затем объяснили, что от нас требуется. Скачка должна начаться и закончиться перед сектором, где в своем золотом великолепии сидела сама татрикс Тарны. В каждой группе был погонщик, который сидел на глыбе с кнутом в руке. Мы с трудом подтащили глыбы к сектору татрикс. Серебряное ярмо, раскалившееся на солнце, жгло мне плечи.
Когда мы стояли в ожидании сигнала, я услышал хохот татрикс и у меня потемнело в глазах.
Нашим погонщиком был тот самый человек, что привел меня в комнату татрикс. Он проверил у каждого из нас крепость цепей. При виде меня он сказал:
— Дорна Гордая поставила на ваш камень сто золотых монет. Смотрите, чтобы она не потеряла их.
— А что будет, если она проиграет? — спросил я.
— Она сварит вас живьем в кипящем масле, — ответил он и расхохотался.
Татрикс лениво взмахнула рукой и гонка началась.
Надрываясь, скрежеща зубами от обжигающих ударов кнута, ругая песок арены, который мешал нам, мы продвигались шаг за шагом и, наконец, подошли к финишу. Мы были первыми. Когда нас отковали от глыбы, то оказалось, что один человек умер и мы весь путь протащили его за собой.
Мы все без сил повалились на песок.
— Бой быков! — закричала одна из серебряных масок и ее крик подхватили десятки и сотни других женщин. Вскоре все трибуны ревели.
— Бой быков! — кричали утонченные и изнеженные женщины Тарны. — Пускай начинают.
Нас снова подняли на ноги и, к моему ужасу, к серебряному ярму каждого прикрепили стальные рога 18 дюймов длиной и острые, как ножи.
Ярмо Андреаса тоже украсили этими смертельными пиками и он сказал мне:
— Может быть, кому-то из нас придется умереть, воин. Надеюсь, что нас с тобой не поставят друг против друга.
— Я не стану убивать тебя.
Он странно посмотрел на меня.
— Я тоже, — сказал он, потом, помолчав, добавил, — если мы не будем драться, то нас убьют обоих.
— Пусть будет так, — сказал я.
Мы посмотрели в глаза друг другу. Каждый из нас понимал, что нашел на этом раскаленном песке верного друга.
Моим противником оказался не Андреас, а коренастый могучий человек с коротко подстриженными волосами, Крон из Тарны, член касты Кузнецов. Глаза его были цвета голубой стали, одно ухо оторвано.
— Я уже три раза сражался на этой арене и выжил, — сказал он мне.
Я внимательно посмотрел на него. Это был опасный противник.
Человек с кнутом ходил вокруг нас, все время поглядывая в сторону трона татрикс. Как только поднимется золотая перчатка, сразу должна начаться смертельная схватка.
— Будем мужчинами, — сказал я Крону, — откажемся убивать друг друга ради развлечения этих тварей в серебряных масках.
Желтая, коротко подстриженная голова повернулась ко мне. Тупые глаза не выражали ничего. И только спустя некоторое время в них что-то шевельнулось, как будто мои слова только сейчас дошли до него. Светло-голубые глаза блеснули, затем снова затуманились.
— Нас обоих убьют, — сказал он.
— Да.
— Пришелец, — сказал он, — я хочу еще раз уйти отсюда живым.
— Отлично, — сказал я и приготовился.
Рука татрикс вот-вот должна была опуститься. Я не видел ее, так как не спускал глаз с противника, чтобы рога были наготове.
Раз или два он пытался броситься на меня, но всякий раз останавливался, так как видел, что я готов отразить нападение. Мы осторожно двигались, делая обманные выпады. Рев на трибунах возрастал. Надсмотрщик щелкнул кнутом:
— Нужна кровь! — крикнул он.
Внезапно Корн подцепил ногой песок и швырнул мне его в глаза. Этот серебряно-алый дождь искр ослепил меня.
Я сразу же упал на колени, и рога Корна пронеслись у меня над головой. Я поймал его за плечо и, приподнявшись, швырнул через себя. Корн тяжело шлепнулся на землю, и я услышал его рев — рев злобы и страха. Я не мог повернуться и вонзить в него рога, так как боялся промахнуться.
Я тряс головой от дикой боли в глазах. Скованные руки не могли дотянуться до глаз, чтобы протереть их. Ослепший, весь в поту, еле держась на ногах под тяжестью ярма, я слышал вопли обезумевшей толпы.
Я слышал, как Корн с трудом поднялся на ноги вместе с тяжелым ярмом, слышал его хриплое дыхание, похожее на рычание зверя. И тут он побежал ко мне.
Я принял его удар своим ярмом. Звук удара был подобен удару молота по наковальне. Я пытался схватить его за руки, но он держал их как можно дальше и я не мог схватить его, так как мы оба были покрыты потом.
Он нападал снова и снова, но мне каждый раз удавалось блокировать его удары ярмом. Но один раз мне не повезло, и его рог распорол мне бок. Кровь брызнула струей, и толпа встретила это восторженными криками.
И тут я резко схватил его за ярмо.
Оно было такое же горячее, как и мое, и обожгло мне руки. Крон был очень тяжел, хоть и невысок, но я поднял его в воздух вместе с ярмом. Трибуны стихли от изумления.
Крон отчаянно ругался, когда почувствовал, что его ноги оторвались от земли. Он извивался в воздухе, а я поднес его к стене и с силой ударил об нее. Этот удар убил бы любого, но только не Крона.
Он соскользнул вниз по стене и осел на песок без сознания. Тяжелое ярмо придавило его неподвижное тело. Пот и слезы в раздраженных глазах промыли их от песка, и я вновь обрел способность видеть.
Я посмотрел вверх на сверкающую маску татрикс. За ней я увидел серебряную маску Дорны Гордой.
— Убей его, — приказала Дорна, — указав на неподвижное тело Крона.
Я посмотрел на трибуны. Серебряные маски испускали истошные крики:
— Убей его!
Везде я видел безжалостные жесты — руки, поднятые ладонями вверх. Женщины в серебряных масках вскочили на ноги. Их пронзительные крики, как ножи разрезали воздух, в котором не было ничего, кроме этого вопля:
— Убей его!
Я повернулся и медленно пошел в центр арены. И вот я стою там по колено в горячем песке, покрытый потом и кровью от распоротого рогом бока, с кровавыми полосами от ударов кнута по спине.
Я стоял одиноко в центре арены, стараясь не слышать эти сотни, нет, тысячи существ, которые вопили, требуя крови. И тогда носившие серебряные маски поняли, что их желание не будет исполнено, что это существо, стоящее на песке под ними, лишает их развлечения. Они вскочили на ноги, обрушив на меня всю свою злобу, ярость и ненависть. Их злоба, казалось, была беспредельной, они все были на грани истерики, даже безумия.
Я спокойно ждал посреди арены, когда на меня набросятся воины.
Первым подбежал ко мне все тот же человек с кнутом. Лицо его было искажено гневом. Он изо всех сил ударил меня кнутом по лицу.
— Слин! — кричал он, — ты испортил день развлечений!
Два воина отвинтили рога от моего ярма. Затем они потащили меня к золотой стене.
И я снова стоял перед золотой маской татрикс.
Трибуны затихли. В воздухе витало напряжение. Мне хотелось, чтобы смерть моя была быстрой и немучительной.
Все ждали, что скажет татрикс. Ее золотая маска и перчатки блестели надо мной. Слова ее прозвучали четко и ошибиться было нельзя:
— Снимите с него ярмо, — сказала она.
Я не мог поверить своим ушам.
Неужели я завоевал себе свободу? Это обычай развлечений Тарны? Или же гордая татрикс поняла, насколько жестоки эти развлечения? Может, это сердце, скрытое под золотой мантией, смягчилось, показало свою способность к состраданию?
А может быть, просто восторжествовала справедливость, может быть, она решила признать мою полную невиновность, оправдать меня, и я теперь с честью смогу покинуть серую негостеприимную Тарну?
Одно чувство царило в моем сердце — благодарность.
— Благодарю тебя, татрикс, — с чувством произнес я.
Она расхохоталась и добавила:
— … чтобы мы могли отдать его на растерзание тарну.
рези в глазах. Солнце уже раскалило мое ярмо и я чувствовал его жар на своих плечах.
В спину уперлось копье и я побрел вперед, нетвердо держась на ногах под тяжестью ярма и утопая по колено в горячем песке. По обе стороны от меня тащились такие же несчастные, закованные в колодки. Одни стонали, другие плакали, третьи грязно ругались. Их, как и меня, тоже гнали вперед. Гнали, как зверей. Тот, что был слева от меня, молчал. Это был Андреас из города Тор.
Но вот копье перестало упираться мне в спину.
Пение труб.
Я услышал голос Андреаса рядом с собой.
— Странно, — сказал он, — обычно татрикс не посещает Дом Развлечений.
Я подумал, что же сейчас привело ее сюда.
Все пленники упали на колени. Кроме меня и Андреаса.
— Почему ты стоишь?
— Ты полагаешь, что только воины оберегают свою честь?
Внезапно страшный удар обрушился на него сзади и Андреас со стоном повалился на песок.
На меня тоже посыпались удары — по спине, по плечам, но я каким-то чудом устоял на ногах. И тогда удар кнута обжег мне ноги. Он, как змея, обвил их и затем последовал резкий рывок. Я тяжело упал.
Уже лежа, я осмотрелся.
Все пленники стояли на коленях на песчаной арене.
Арена была овальной формы с длиной по небольшой оси примерно в сотню ярдов. Ее окружала стена высотой 12 футов. Стена была разделена на сектора, каждый из которых был окрашен в разный цвет — золотой, пурпурный, желтый, голубой, красный и оранжевый. Песок арены, сверкающий разноцветными искрами, усиливал впечатление от этого буйства красок. Со стен свешивались гигантские разноцветные знамена.
Я решил, что все краски Гора, которые не пустили на скучные стены зданий Тарны, собрались здесь, в этом месте развлечений.
Я заметил, что здесь есть люди в сером. Некоторые из них были воинами, которые должны были поддерживать порядок. Но, в основном, это были простые горожане. Некоторые оживленно переговаривались между собой, очевидно заключая пари, но подавляющее большинство молчаливо сидело на каменных скамьях, угрюмые в своих серых одеждах. Их мысли было невозможно прочесть, но Линна сказала мне и Андреасу, что мужчины Тарны должны присутствовать в Доме Развлечений не меньше четырех раз в год, иначе они сами будут вынуждены принять участие в опасной игре.
С трибун доносились крики нетерпения, возбужденные, почти на грани истерики. Они резко контрастировали с бесстрастностью серебряных масок, скрывающих лица. Все глаза были обращены к сектору, перед которым мы стояли на коленях и который светился золотом.
Я посмотрел наверх и увидел женщину, сидящую на золотом троне и одетую в золотую мантию — единственную, которая носила золотую маску и была первой в Тарне — саму татрикс.
Лара поднялась и взмахнула рукой. В золотой перчатке она держала алый шарф.
Все смолкли.
И затем, к моему полному удивлению, люди, которые стояли на коленях рядом со мной — изгои, выброшенные из общества, осужденные — запели странный гимн. Только мы с Андреасом молчали. Он был удивлен не меньше меня.
Хотя мы всего лишь презренные животные, которые живут для вашего развлечения и умирают для вашего удовольствия, но мы славим Маски Тарны.
Слава Маскам Тарны!
Слава татрикс нашего города!
Алый шарф полетел на песок арены, и Лара села в кресло, откинувшись на подушки.
Снова на фоне резких звуков труб раздался голос:
— Пусть начнется представление.
Дикие крики приветствовали эти слова, но я плохо расслышал их, так как меня грубо встряхнули и поставили на ноги.
— Сначала скачки, — сказал тот же голос.
Нас на арене было человек сорок. Охранники разделили людей на четыре команды и скрепили наши колодки цепями. Затем они кнутами погнали нас к огромным гранитным глыбам, каждая из которых весила не менее тонны. В глыбы были вделаны кольца, к которым всех и приковали.
Затем объяснили, что от нас требуется. Скачка должна начаться и закончиться перед сектором, где в своем золотом великолепии сидела сама татрикс Тарны. В каждой группе был погонщик, который сидел на глыбе с кнутом в руке. Мы с трудом подтащили глыбы к сектору татрикс. Серебряное ярмо, раскалившееся на солнце, жгло мне плечи.
Когда мы стояли в ожидании сигнала, я услышал хохот татрикс и у меня потемнело в глазах.
Нашим погонщиком был тот самый человек, что привел меня в комнату татрикс. Он проверил у каждого из нас крепость цепей. При виде меня он сказал:
— Дорна Гордая поставила на ваш камень сто золотых монет. Смотрите, чтобы она не потеряла их.
— А что будет, если она проиграет? — спросил я.
— Она сварит вас живьем в кипящем масле, — ответил он и расхохотался.
Татрикс лениво взмахнула рукой и гонка началась.
Надрываясь, скрежеща зубами от обжигающих ударов кнута, ругая песок арены, который мешал нам, мы продвигались шаг за шагом и, наконец, подошли к финишу. Мы были первыми. Когда нас отковали от глыбы, то оказалось, что один человек умер и мы весь путь протащили его за собой.
Мы все без сил повалились на песок.
— Бой быков! — закричала одна из серебряных масок и ее крик подхватили десятки и сотни других женщин. Вскоре все трибуны ревели.
— Бой быков! — кричали утонченные и изнеженные женщины Тарны. — Пускай начинают.
Нас снова подняли на ноги и, к моему ужасу, к серебряному ярму каждого прикрепили стальные рога 18 дюймов длиной и острые, как ножи.
Ярмо Андреаса тоже украсили этими смертельными пиками и он сказал мне:
— Может быть, кому-то из нас придется умереть, воин. Надеюсь, что нас с тобой не поставят друг против друга.
— Я не стану убивать тебя.
Он странно посмотрел на меня.
— Я тоже, — сказал он, потом, помолчав, добавил, — если мы не будем драться, то нас убьют обоих.
— Пусть будет так, — сказал я.
Мы посмотрели в глаза друг другу. Каждый из нас понимал, что нашел на этом раскаленном песке верного друга.
Моим противником оказался не Андреас, а коренастый могучий человек с коротко подстриженными волосами, Крон из Тарны, член касты Кузнецов. Глаза его были цвета голубой стали, одно ухо оторвано.
— Я уже три раза сражался на этой арене и выжил, — сказал он мне.
Я внимательно посмотрел на него. Это был опасный противник.
Человек с кнутом ходил вокруг нас, все время поглядывая в сторону трона татрикс. Как только поднимется золотая перчатка, сразу должна начаться смертельная схватка.
— Будем мужчинами, — сказал я Крону, — откажемся убивать друг друга ради развлечения этих тварей в серебряных масках.
Желтая, коротко подстриженная голова повернулась ко мне. Тупые глаза не выражали ничего. И только спустя некоторое время в них что-то шевельнулось, как будто мои слова только сейчас дошли до него. Светло-голубые глаза блеснули, затем снова затуманились.
— Нас обоих убьют, — сказал он.
— Да.
— Пришелец, — сказал он, — я хочу еще раз уйти отсюда живым.
— Отлично, — сказал я и приготовился.
Рука татрикс вот-вот должна была опуститься. Я не видел ее, так как не спускал глаз с противника, чтобы рога были наготове.
Раз или два он пытался броситься на меня, но всякий раз останавливался, так как видел, что я готов отразить нападение. Мы осторожно двигались, делая обманные выпады. Рев на трибунах возрастал. Надсмотрщик щелкнул кнутом:
— Нужна кровь! — крикнул он.
Внезапно Корн подцепил ногой песок и швырнул мне его в глаза. Этот серебряно-алый дождь искр ослепил меня.
Я сразу же упал на колени, и рога Корна пронеслись у меня над головой. Я поймал его за плечо и, приподнявшись, швырнул через себя. Корн тяжело шлепнулся на землю, и я услышал его рев — рев злобы и страха. Я не мог повернуться и вонзить в него рога, так как боялся промахнуться.
Я тряс головой от дикой боли в глазах. Скованные руки не могли дотянуться до глаз, чтобы протереть их. Ослепший, весь в поту, еле держась на ногах под тяжестью ярма, я слышал вопли обезумевшей толпы.
Я слышал, как Корн с трудом поднялся на ноги вместе с тяжелым ярмом, слышал его хриплое дыхание, похожее на рычание зверя. И тут он побежал ко мне.
Я принял его удар своим ярмом. Звук удара был подобен удару молота по наковальне. Я пытался схватить его за руки, но он держал их как можно дальше и я не мог схватить его, так как мы оба были покрыты потом.
Он нападал снова и снова, но мне каждый раз удавалось блокировать его удары ярмом. Но один раз мне не повезло, и его рог распорол мне бок. Кровь брызнула струей, и толпа встретила это восторженными криками.
И тут я резко схватил его за ярмо.
Оно было такое же горячее, как и мое, и обожгло мне руки. Крон был очень тяжел, хоть и невысок, но я поднял его в воздух вместе с ярмом. Трибуны стихли от изумления.
Крон отчаянно ругался, когда почувствовал, что его ноги оторвались от земли. Он извивался в воздухе, а я поднес его к стене и с силой ударил об нее. Этот удар убил бы любого, но только не Крона.
Он соскользнул вниз по стене и осел на песок без сознания. Тяжелое ярмо придавило его неподвижное тело. Пот и слезы в раздраженных глазах промыли их от песка, и я вновь обрел способность видеть.
Я посмотрел вверх на сверкающую маску татрикс. За ней я увидел серебряную маску Дорны Гордой.
— Убей его, — приказала Дорна, — указав на неподвижное тело Крона.
Я посмотрел на трибуны. Серебряные маски испускали истошные крики:
— Убей его!
Везде я видел безжалостные жесты — руки, поднятые ладонями вверх. Женщины в серебряных масках вскочили на ноги. Их пронзительные крики, как ножи разрезали воздух, в котором не было ничего, кроме этого вопля:
— Убей его!
Я повернулся и медленно пошел в центр арены. И вот я стою там по колено в горячем песке, покрытый потом и кровью от распоротого рогом бока, с кровавыми полосами от ударов кнута по спине.
Я стоял одиноко в центре арены, стараясь не слышать эти сотни, нет, тысячи существ, которые вопили, требуя крови. И тогда носившие серебряные маски поняли, что их желание не будет исполнено, что это существо, стоящее на песке под ними, лишает их развлечения. Они вскочили на ноги, обрушив на меня всю свою злобу, ярость и ненависть. Их злоба, казалось, была беспредельной, они все были на грани истерики, даже безумия.
Я спокойно ждал посреди арены, когда на меня набросятся воины.
Первым подбежал ко мне все тот же человек с кнутом. Лицо его было искажено гневом. Он изо всех сил ударил меня кнутом по лицу.
— Слин! — кричал он, — ты испортил день развлечений!
Два воина отвинтили рога от моего ярма. Затем они потащили меня к золотой стене.
И я снова стоял перед золотой маской татрикс.
Трибуны затихли. В воздухе витало напряжение. Мне хотелось, чтобы смерть моя была быстрой и немучительной.
Все ждали, что скажет татрикс. Ее золотая маска и перчатки блестели надо мной. Слова ее прозвучали четко и ошибиться было нельзя:
— Снимите с него ярмо, — сказала она.
Я не мог поверить своим ушам.
Неужели я завоевал себе свободу? Это обычай развлечений Тарны? Или же гордая татрикс поняла, насколько жестоки эти развлечения? Может, это сердце, скрытое под золотой мантией, смягчилось, показало свою способность к состраданию?
А может быть, просто восторжествовала справедливость, может быть, она решила признать мою полную невиновность, оправдать меня, и я теперь с честью смогу покинуть серую негостеприимную Тарну?
Одно чувство царило в моем сердце — благодарность.
— Благодарю тебя, татрикс, — с чувством произнес я.
Она расхохоталась и добавила:
— … чтобы мы могли отдать его на растерзание тарну.
ГЛАВА 14. ЧЕРНЫЙ ТАРН
Меня расковали. Других пленников, все еще закованных, кнутами прогнали с арены в подземные камеры. Может быть, их еще используют для развлечения, а может, всех пошлют на шахты, на верную смерть. Андреас из Тора пытался остаться со мной, но его избили и в бессознательном состоянии уволокли с арены.
Толпа, казалось, умирала от нетерпения, желая увидеть дальнейшее развитие событий. Люди ерзали на скамьях, поправляли под собой шелковые подушки, рассеяно брали всякие лакомства у разносчиков в серых одеждах. Легкий шум прокатывался по трибунам, как морской прибой.
Может, развлечение вовсе не испорчено? Может, самое лучшее, самое интересное еще впереди? Конечно, моя смерть от когтей и клюва тарна произведет большое впечатление на эти жестокие серебряные маски, которые испытали такое разочарование, когда жалкий пленник не подчинился их воле, пренебрег их желанием видеть кровь, много крови…
Хотя я чувствовал, что смерть моя уже близко, я не очень расстраивался. Эта смерть казалась жуткой серебряным маскам Тарны, но они не знали, что я был тарнсменом и знал этих птиц, их силу и свирепость, и даже любил их, поэтому мне эта смерть вовсе не казалась ужасной.
Я улыбнулся про себя.
Как и большинство членов касты воинов, я боялся маленьких ядовитых змей ост гораздо больше, чем этих могучих гигантов. Змеи были не более нескольких дюймов в длину и могли забраться в сандалии. Они вонзали свои клыки в ногу без всякой причины и предупреждения, после чего жертва испытывала страшные мучения, которые неминуемо заканчивались смертью. Для воинов эти мучения были самым неприятным путем в Города Праха. Гораздо более предпочтительной была смерть от ужасных когтей тарна.
Я не был связан.
Я был свободен и мог ходить по арене, окруженной высокими стенами. Я наслаждался этой обретенной свободой, хотя знал, что мне ее дали только для того, чтобы представление было более захватывающим и интересным. Чтобы я мог убегать, спотыкаться, падать, пытаться закопаться в песок, кричать. Все это, несомненно, доставило бы огромной удовольствие нежным женщинам Тарны, носящим серебряные маски. Я пошевелил руками, плечами, туловищем. Моя туника была разорвана в клочья, и я кое как поправил ее. Мышцы приятно перекатывались у меня под кожей, наслаждаясь неожиданной свободой.
Я медленно подошел к золотой стене, где лежал алый шарф татрикс. Тот самый шарф, что послужил сигналом к началу представления.
Я поднял его.
— Сохрани его, как подарок, — раздался величественный голос.
Толпа, казалось, умирала от нетерпения, желая увидеть дальнейшее развитие событий. Люди ерзали на скамьях, поправляли под собой шелковые подушки, рассеяно брали всякие лакомства у разносчиков в серых одеждах. Легкий шум прокатывался по трибунам, как морской прибой.
Может, развлечение вовсе не испорчено? Может, самое лучшее, самое интересное еще впереди? Конечно, моя смерть от когтей и клюва тарна произведет большое впечатление на эти жестокие серебряные маски, которые испытали такое разочарование, когда жалкий пленник не подчинился их воле, пренебрег их желанием видеть кровь, много крови…
Хотя я чувствовал, что смерть моя уже близко, я не очень расстраивался. Эта смерть казалась жуткой серебряным маскам Тарны, но они не знали, что я был тарнсменом и знал этих птиц, их силу и свирепость, и даже любил их, поэтому мне эта смерть вовсе не казалась ужасной.
Я улыбнулся про себя.
Как и большинство членов касты воинов, я боялся маленьких ядовитых змей ост гораздо больше, чем этих могучих гигантов. Змеи были не более нескольких дюймов в длину и могли забраться в сандалии. Они вонзали свои клыки в ногу без всякой причины и предупреждения, после чего жертва испытывала страшные мучения, которые неминуемо заканчивались смертью. Для воинов эти мучения были самым неприятным путем в Города Праха. Гораздо более предпочтительной была смерть от ужасных когтей тарна.
Я не был связан.
Я был свободен и мог ходить по арене, окруженной высокими стенами. Я наслаждался этой обретенной свободой, хотя знал, что мне ее дали только для того, чтобы представление было более захватывающим и интересным. Чтобы я мог убегать, спотыкаться, падать, пытаться закопаться в песок, кричать. Все это, несомненно, доставило бы огромной удовольствие нежным женщинам Тарны, носящим серебряные маски. Я пошевелил руками, плечами, туловищем. Моя туника была разорвана в клочья, и я кое как поправил ее. Мышцы приятно перекатывались у меня под кожей, наслаждаясь неожиданной свободой.
Я медленно подошел к золотой стене, где лежал алый шарф татрикс. Тот самый шарф, что послужил сигналом к началу представления.
Я поднял его.
— Сохрани его, как подарок, — раздался величественный голос.