Джон Норман
Изгой Гора
Надпись на рукописи
Мой друг, Харрисон Смит! Наш молодой городской юрист недавно передал мне вторую рукопись, написанную неким Тэрлом Кэботом. По его желанию, эта рукопись, также, как и первая, была предложена вниманию издателя. Однако на этот раз вследствие многочисленных запросов читателей первой книги «Тарнсмен Гора» / в которой затрагивается самый обширный круг вопросов — от требования документального подтверждения существования планеты Гор — сестры Земли — до сомнений в подлинности автора /, я попросил Харрисона Смита написать нечто вроде предисловия, чтобы всем стала ясна его роль в описываемых событиях, а также рассказать немного больше о Тэрле Кэботе, с которым я не имел счастья встречаться лично.
Джон Норман.
Джон Норман.
ГЛАВА 1. ЗАЯВЛЕНИЕ ХАРРИСОНА СМИТА
Мы впервые встретились с Тэрлом Кэботом в небольшом колледже в Нью-Хэмпшире, куда нас обоих пригласили преподавать. Он читал курс лекций по английской литературе, а я, желавший заработать деньги на трехгодичный курс обучения в школе юристов, был принят в колледж в качестве инструктора физического воспитания.
Мы много общались, болтали, спорили и, как я надеялся, стали друзьями. Мне нравился этот молодой обходительный англичанин. Он всегда был спокойным, хотя иногда погружался в себя и забывал об окружающих. Он не желал разрывать ту оболочку формальной вежливости, за которой таилось его сердце, несомненно такое же сентиментальное и пылкое, как и у любого другого человека. Но он усиленно скрывал это.
Молодой Кэбот был высок, хорошо сложен и двигался с какой-то звериной грацией, которую приобрел скорее в доках Бристоля, чем в аудиториях Оксфорда, в одном из колледжей которого он получил образование. У него были чистые, голубые, и к тому же прямые и честные глаза. Непослушные буйные волосы были рыжего цвета, и хотя некоторым из нас они нравились, именно этот самый рыжий цвет приводил в тихое бешенство респектабельных джентльменов, преподающих в колледже. Я сомневался, что у него была расческа, а если и была, то он ей никогда не пользовался. И при всем этом Тэрл Кэбот был мягким, спокойным, вежливым и обходительным оксфордским джентльменом. Единственным исключением были его волосы. Но затем нам пришлось усомниться в нашей оценке.
К моему великому сожалению, Кэбот исчез после окончания семестра. Я уверен, что это произошло помимо его воли. Кэбот был человеком, который не пренебрегает своими обязанностями.
К концу семестра Кэбот, как и все мы, устал от академической рутины и хотел каких нибудь перемен. Он решил один пойти в горы. В лежащие поблизости Белые горы, которые в это время года прекрасны.
Я одолжил ему кое-какое снаряжение и отвез его в горы, где и высадил на обочине шоссе. Он просил меня, и я уверен, что вполне серьезно, встретить его здесь через три дня. Я вернулся в назначенное время, но Кэбот не пришел на рандеву. Я ждал несколько часов, а затем уехал и вернулся на следующий день в то же время. Он не появился. Я встревожился и сообщил властям. Начался поиск.
Вскоре мы нашли пепелище его костра у большого плоского камня в десяти часах пути от шоссе. Но все наши поиски были бесплодны. Правда, через несколько месяцев я узнал, что Тэрл Кэбот спустился с гор живым и здоровым, но, вероятно, подвергся действию сильного эмоционального шока, который вызвал амнезию, по крайней мере на то время, которое он отсутствовал.
Он больше не вернулся к преподаванию в колледже. Некоторые старшие его коллеги вздохнули с облегчением и признались, что всегда считали его неподходящим. Через некоторое время я тоже решил, что не подхожу, и оставил колледж.
Вскоре я получил чек от Кэбота в уплату за потерю моего снаряжения. Это был благородный жест, но я предпочел бы встретиться с ним лично. Тогда я схватил бы его за руку и заставил бы рассказать о всем, что с ним произошло.
В отличие от своих коллег, я считал амнезию слишком простым объяснением. Скорее всего она была лишь уловкой, чтобы отделаться от расспросов о том, как он провел все эти месяцы, где был, что делал.
Прошло уже семь лет с того момента, когда вдруг я встретил Кэбота на улицах Манхеттена. К тому времени я уже заработал деньги на обучение, перестал преподавать и обучался в школе при одном из лучших частных университетов Нью-Йорка.
Кэбот мало изменился. Я бросился к нему и схватил за плечо. То, что случилось потом, я никак не мог ожидать. Он рванулся, как тигр, яростно крича на незнакомом мне языке. Стальные руки схватили меня и распяли на колене в совершенно беспомощном положении. Мой позвоночник чуть не треснул, как спичка.
Но затем он отпустил меня, сконфужено улыбаясь, но наверняка все еще не узнавая. Я с ужасом понял, что его действия были чисто рефлекторными. Так дергается колено при ударе молоточка врача. Это был звериный инстинкт — убить, пока не убили тебя. Это был инстинкт человека, живущего там, где требовалось убивать быстро и жестоко, иначе сам будешь мертв. Я вспотел, поняв, что был на пороге смерти, но неужели это тот самый мягкий и вежливый Кэбот, которого я знал?
— Харрисон! — воскликнул он. — Харрисон Смит! — Речь его была быстрой и сбивчивой. Он старался успокоить меня. — Прости меня, старина!
Он протянул мне руку, я ее принял и мы обменялись рукопожатием, хотя, боюсь, что с моей стороны оно было весьма вялым. Тэрл же крепко, от души, сжал мои пальцы.
Вокруг нас уже собрались люди и глазели, стоя на безопасном расстоянии.
Он улыбнулся той самой своей наивной мальчишеской улыбкой, которую я хорошо помнил со времен Нью-Хэмпшира.
— Не откажешься пропустить по стаканчику? — спросил он.
— С удовольствием.
И в крошечном ресторанчике Манхеттена мы с Тэрлом Кэботом возобновили свою дружбу. Мы говорили обо всем, но никто из нас не упомянул о его странном поведении во время нашей встречи и о тех таинственных месяцах, которые он провел неизвестно где с момента своего исчезновения в горах Нью-Хэмпшира.
Потом мы виделись с ним довольно часто. Он, казалось, отчаянно нуждался в близком человеке, в друге, а я, со своей стороны, был счастлив быть его другом, и, по всей вероятности, единственным.
Я знал, что наступит время, когда он расскажет обо всем. Сам я не хотел насильно вторгаться в его тайны. Для этого нужно было стать больше, чем другом. Я часто думал, почему Кэбот не говорит открыто о своих делах, почему так ревностно хранит тайну своего исчезновения. Теперь понимаю: он боялся, что я сочту его сумасшедшим.
Однажды, в первых числах февраля, мы сидели в том самом баре, куда зашли выпить после нашей первой встречи. На улице медленно падал снег, окрашенный в нежные тона неоновыми лампами. Кэбот задумчиво смотрел на улицу, крутя в руке стакан с виски. Он был очень хмур и задумчив. Я вспомнил, что как раз именно в феврале он и исчез тогда.
— Может, нам лучше пойти домой? — спросил я.
Кэбот продолжал смотреть в окно на светящийся снег, падающий на грязный тротуар.
— Я люблю ее, — сказал Кэбот, не обращаясь ни к кому.
— Кого? — спросил я.
Он покачал головой и продолжал смотреть на улицу.
— Идем домой, — сказал я. — Уже поздно.
— Где дом? — глядя в окно, спросил Кэбот.
— Твоя квартира совсем рядом, за несколько кварталов, — сказал я, все больше желая увести его отсюда. Его настроение было каким-то чужим, незнакомым. Я почему-то боялся.
Он не двинулся с места и выдернул руку из моих пальцев.
— Поздно, — сказал он, как бы соглашаясь со мной, но имея в виду что-то большее. — Но не слишком поздно, — добавил он, как бы решившись на что-то. Я подумал, что Тэрл желает повернуть время вспять, или прервать поток событий.
Я откинулся на спинку кресла, поняв, что Кэбот уйдет отсюда только тогда, когда захочет сам. Не раньше. Меня тревожило все: его отчаяние, призрачный свет, проникающий сквозь стекла, обрывки разговоров, звон стаканов, шарканье ног, булькание жидкости, наливаемой в стаканы.
Кэбот снова поднял бокал, но пить не стал, а только держал его перед собой. Затем медленно вылил содержимое на стол. Жидкость растеклась по поверхности. И затем он произнес несколько слов на незнакомом языке, который я уже слышал, когда его могучие руки схватили меня. Я почувствовал, что Кэбот стал опасен, и это меня беспокоило.
— Что ты делаешь? — спросил я.
— Я предложил выпить, — медленно сказал он. — Та-Сардар-Гор.
— Что это значит? — Я уже выпил достаточно и произносил слова недостаточно четко. Ко всему этому надо еще прибавить и страх.
— Это значит, — Кэбот язвительно усмехнулся, — что я предложил выпить Царствующим Жрецам Гора.
Он неуверенно поднялся. Кэбот был высок и в этом неестественном свете казался выходцем из иного мира. Он выглядел чужаком в этом баре, среди прилизанных людей.
И затем внезапно, горько усмехнувшись, он со свирепым воплем яростно швырнул стакан в стену и тот разлетелся миллионом сверкающих осколков. В баре наступила мертвая тишина. Кэбот все время шепотом повторял одну и ту же фразу:
— Та-Сардар-Гор.
Здоровенный бармен подошел к нашему столику. Его огромная рука сжимала кожаный ремешок, на котором болтался мешочек с дробью. Бармен повелительно указал на дверь, потом нетерпеливо повторил свой жест. Кэбот возвышался над ним и, казалось, не понимал его. Он спокойно взял мешочек и играючи вырвал его из рук изумленного бармена. Глядя в его вспотевшее от испуга лицо, Кэбот четко произнес:
— Ты поднял на меня оружие, закон позволяет мне убить тебя.
Бармен с ужасом смотрел, как сильные руки Кэбота легко рвут мешочек. На пол посыпалась дробь.
— Он пьян, — сказал я бармену и взял Кэбота за руку. Гнев его мгновенно угас, и я понял, что он больше не опасен. Мое прикосновение вывело его из странного состояния. Он смущенно подал ремешок с разорванным мешочком бармену.
— Я извиняюсь, — сказал Кэбот. — Очень. — Он полез в карман и вложил в руку бармена несколько бумажек. Примерно около сотни долларов.
Мы взяли пальто и вышли на улицу, где падал легкий февральский снежок.
На улице мы немного постояли молча. Полупьяный Кэбот смотрел на строгую, залитую электрическим светом геометрию большого города, на темные одинокие фигуры, которые пробирались сквозь пелену снега, на бледные пятна фар автомобилей.
— Это большой город, — сказал Кэбот, — но его не любят. Кто захочет умереть за него? Кто будет не щадя жизни защищать его? Кто пойдет на пытки ради него?
— Ты пьян, — сказал я, улыбаясь.
— Этот город не любят, — сказал он, — иначе он не был бы таким.
И он грустно зашагал прочь.
Я понял, что могу в этот вечер узнать многие тайны Кэбота.
— Подожди! — крикнул я.
Он обернулся, и я почувствовал, что он рад моему оклику. Наверное, ему не хотелось оставаться одному.
Я догнал Кэбота, и мы пошли к нему. Он сразу же сварил крепчайший кофе, что для моих взбудораженных нервов оказалось весьма кстати, затем прошел в кабинет и вынес оттуда шкатулку. Тэрл открыл ее ключом и достал оттуда рукопись, сложенную вдвое. Я сразу узнал его четкий решительный почерк. Он отдал рукопись мне.
Это был рассказ о событиях на планете Гор, родной сестре Земли, рассказ о
войне, об осаде города, о любви к девушке. Возможно, вы читали его — как повесть, озаглавленную «Тарнсмен Гора».
Уже перед рассветом я закончил чтение и взглянул на Кэбота, который все это время просидел на подоконнике, глядя на снег. Он был погружен в какие-то свои мысли.
Затем он повернулся ко мне:
— Все это правда, — сказал он, — но тебе не обязательно в это верить.
Я не знал, что сказать. Конечно, это не могло быть правдой, но я знал Кэбота как честнейшего человека.
И вдруг я обратил внимание на его кольцо, хотя до этого видел его тысячу раз. Оно упоминалось в рукописи — простое кольцо из красного камня.
— Да, — сказал Кэбот, протягивая руку, — это то самое кольцо.
Я показал на рукопись.
— Почему ты дал мне это прочесть?
— Я хочу, чтобы кто-нибудь знал об этом, — просто ответил Кэбот.
Я поднялся, впервые вспомнив, что уже раннее утро. Видимо, сказалось действие виски и двух чашек крепкого кофе. Я смущенно улыбнулся.
— Мне, кажется, пора идти, — сказал я.
— Конечно, — сказал Кэбот, подавая мне пальто. У двери он пожал мне руку.
— Прощай.
— Мы увидимся завтра.
— Нет, я собираюсь в горы.
Это был февраль. Прошло семь лет с момента его исчезновения.
Меня пронзила догадка.
— Не ходи! — сказал я.
— Я пойду.
— Тогда и я с тобой.
— Нет. Я могу не вернуться.
Мы пожали друг другу руки, и у меня появилось ощущение, что я вижу его в последний раз. Руки мы сжали друг другу крепко, как друзья, которые знают, что расстаются навсегда.
Вскоре я уже был на лестнице и щурился от яркого электрического света. Я шел по улице, забыв об усталости. Я думал о том загадочном мире, о котором только что узнал.
Вдруг я резко остановился и, повернувшись, бросился обратно в квартиру, где я оставил своего друга. Я барабанил в дверь. Ответа не было. Тогда я ударом ноги выбил доску из двери и с трудом пролез в образовавшуюся щель. Тэрл Кэбот исчез.
На столе лежала рукопись, которую я читал всю ночь. На ней лежал конверт, на котором я прочел свое имя и адрес. Внутри была короткая записка: «Харрисону Смиту, если он захочет иметь это».
В расстроенных чувствах я вышел из квартиры вместе с рукописью, которую и опубликовал впоследствии под заголовком «Тарнсмен Гора». Это я сделал в память о моем друге Тэрле Кэботе.
Вскоре я успешно закончил курс обучения и получил место в одной из фирм Нью-Йорка. Там я хотел набраться опыта, заработать денег и открыть свое дело. Рутина поглотила меня и вытеснила из памяти воспоминания о Кэботе. Больше мне, пожалуй, сказать нечего. Разве только о том, что я больше не видел его. Хотя у меня были основания считать его живым.
Как-то я вернулся домой с работы и здесь, на кофейном столике, лежала рукопись. При ней не было ни записки, ни объяснений. Не знаю, как она попала в запертую квартиру.
Но Тэрл Кэбот как-то заметил: «Агенты Царствующих Жрецов всегда среди нас!».
Мы много общались, болтали, спорили и, как я надеялся, стали друзьями. Мне нравился этот молодой обходительный англичанин. Он всегда был спокойным, хотя иногда погружался в себя и забывал об окружающих. Он не желал разрывать ту оболочку формальной вежливости, за которой таилось его сердце, несомненно такое же сентиментальное и пылкое, как и у любого другого человека. Но он усиленно скрывал это.
Молодой Кэбот был высок, хорошо сложен и двигался с какой-то звериной грацией, которую приобрел скорее в доках Бристоля, чем в аудиториях Оксфорда, в одном из колледжей которого он получил образование. У него были чистые, голубые, и к тому же прямые и честные глаза. Непослушные буйные волосы были рыжего цвета, и хотя некоторым из нас они нравились, именно этот самый рыжий цвет приводил в тихое бешенство респектабельных джентльменов, преподающих в колледже. Я сомневался, что у него была расческа, а если и была, то он ей никогда не пользовался. И при всем этом Тэрл Кэбот был мягким, спокойным, вежливым и обходительным оксфордским джентльменом. Единственным исключением были его волосы. Но затем нам пришлось усомниться в нашей оценке.
К моему великому сожалению, Кэбот исчез после окончания семестра. Я уверен, что это произошло помимо его воли. Кэбот был человеком, который не пренебрегает своими обязанностями.
К концу семестра Кэбот, как и все мы, устал от академической рутины и хотел каких нибудь перемен. Он решил один пойти в горы. В лежащие поблизости Белые горы, которые в это время года прекрасны.
Я одолжил ему кое-какое снаряжение и отвез его в горы, где и высадил на обочине шоссе. Он просил меня, и я уверен, что вполне серьезно, встретить его здесь через три дня. Я вернулся в назначенное время, но Кэбот не пришел на рандеву. Я ждал несколько часов, а затем уехал и вернулся на следующий день в то же время. Он не появился. Я встревожился и сообщил властям. Начался поиск.
Вскоре мы нашли пепелище его костра у большого плоского камня в десяти часах пути от шоссе. Но все наши поиски были бесплодны. Правда, через несколько месяцев я узнал, что Тэрл Кэбот спустился с гор живым и здоровым, но, вероятно, подвергся действию сильного эмоционального шока, который вызвал амнезию, по крайней мере на то время, которое он отсутствовал.
Он больше не вернулся к преподаванию в колледже. Некоторые старшие его коллеги вздохнули с облегчением и признались, что всегда считали его неподходящим. Через некоторое время я тоже решил, что не подхожу, и оставил колледж.
Вскоре я получил чек от Кэбота в уплату за потерю моего снаряжения. Это был благородный жест, но я предпочел бы встретиться с ним лично. Тогда я схватил бы его за руку и заставил бы рассказать о всем, что с ним произошло.
В отличие от своих коллег, я считал амнезию слишком простым объяснением. Скорее всего она была лишь уловкой, чтобы отделаться от расспросов о том, как он провел все эти месяцы, где был, что делал.
Прошло уже семь лет с того момента, когда вдруг я встретил Кэбота на улицах Манхеттена. К тому времени я уже заработал деньги на обучение, перестал преподавать и обучался в школе при одном из лучших частных университетов Нью-Йорка.
Кэбот мало изменился. Я бросился к нему и схватил за плечо. То, что случилось потом, я никак не мог ожидать. Он рванулся, как тигр, яростно крича на незнакомом мне языке. Стальные руки схватили меня и распяли на колене в совершенно беспомощном положении. Мой позвоночник чуть не треснул, как спичка.
Но затем он отпустил меня, сконфужено улыбаясь, но наверняка все еще не узнавая. Я с ужасом понял, что его действия были чисто рефлекторными. Так дергается колено при ударе молоточка врача. Это был звериный инстинкт — убить, пока не убили тебя. Это был инстинкт человека, живущего там, где требовалось убивать быстро и жестоко, иначе сам будешь мертв. Я вспотел, поняв, что был на пороге смерти, но неужели это тот самый мягкий и вежливый Кэбот, которого я знал?
— Харрисон! — воскликнул он. — Харрисон Смит! — Речь его была быстрой и сбивчивой. Он старался успокоить меня. — Прости меня, старина!
Он протянул мне руку, я ее принял и мы обменялись рукопожатием, хотя, боюсь, что с моей стороны оно было весьма вялым. Тэрл же крепко, от души, сжал мои пальцы.
Вокруг нас уже собрались люди и глазели, стоя на безопасном расстоянии.
Он улыбнулся той самой своей наивной мальчишеской улыбкой, которую я хорошо помнил со времен Нью-Хэмпшира.
— Не откажешься пропустить по стаканчику? — спросил он.
— С удовольствием.
И в крошечном ресторанчике Манхеттена мы с Тэрлом Кэботом возобновили свою дружбу. Мы говорили обо всем, но никто из нас не упомянул о его странном поведении во время нашей встречи и о тех таинственных месяцах, которые он провел неизвестно где с момента своего исчезновения в горах Нью-Хэмпшира.
Потом мы виделись с ним довольно часто. Он, казалось, отчаянно нуждался в близком человеке, в друге, а я, со своей стороны, был счастлив быть его другом, и, по всей вероятности, единственным.
Я знал, что наступит время, когда он расскажет обо всем. Сам я не хотел насильно вторгаться в его тайны. Для этого нужно было стать больше, чем другом. Я часто думал, почему Кэбот не говорит открыто о своих делах, почему так ревностно хранит тайну своего исчезновения. Теперь понимаю: он боялся, что я сочту его сумасшедшим.
Однажды, в первых числах февраля, мы сидели в том самом баре, куда зашли выпить после нашей первой встречи. На улице медленно падал снег, окрашенный в нежные тона неоновыми лампами. Кэбот задумчиво смотрел на улицу, крутя в руке стакан с виски. Он был очень хмур и задумчив. Я вспомнил, что как раз именно в феврале он и исчез тогда.
— Может, нам лучше пойти домой? — спросил я.
Кэбот продолжал смотреть в окно на светящийся снег, падающий на грязный тротуар.
— Я люблю ее, — сказал Кэбот, не обращаясь ни к кому.
— Кого? — спросил я.
Он покачал головой и продолжал смотреть на улицу.
— Идем домой, — сказал я. — Уже поздно.
— Где дом? — глядя в окно, спросил Кэбот.
— Твоя квартира совсем рядом, за несколько кварталов, — сказал я, все больше желая увести его отсюда. Его настроение было каким-то чужим, незнакомым. Я почему-то боялся.
Он не двинулся с места и выдернул руку из моих пальцев.
— Поздно, — сказал он, как бы соглашаясь со мной, но имея в виду что-то большее. — Но не слишком поздно, — добавил он, как бы решившись на что-то. Я подумал, что Тэрл желает повернуть время вспять, или прервать поток событий.
Я откинулся на спинку кресла, поняв, что Кэбот уйдет отсюда только тогда, когда захочет сам. Не раньше. Меня тревожило все: его отчаяние, призрачный свет, проникающий сквозь стекла, обрывки разговоров, звон стаканов, шарканье ног, булькание жидкости, наливаемой в стаканы.
Кэбот снова поднял бокал, но пить не стал, а только держал его перед собой. Затем медленно вылил содержимое на стол. Жидкость растеклась по поверхности. И затем он произнес несколько слов на незнакомом языке, который я уже слышал, когда его могучие руки схватили меня. Я почувствовал, что Кэбот стал опасен, и это меня беспокоило.
— Что ты делаешь? — спросил я.
— Я предложил выпить, — медленно сказал он. — Та-Сардар-Гор.
— Что это значит? — Я уже выпил достаточно и произносил слова недостаточно четко. Ко всему этому надо еще прибавить и страх.
— Это значит, — Кэбот язвительно усмехнулся, — что я предложил выпить Царствующим Жрецам Гора.
Он неуверенно поднялся. Кэбот был высок и в этом неестественном свете казался выходцем из иного мира. Он выглядел чужаком в этом баре, среди прилизанных людей.
И затем внезапно, горько усмехнувшись, он со свирепым воплем яростно швырнул стакан в стену и тот разлетелся миллионом сверкающих осколков. В баре наступила мертвая тишина. Кэбот все время шепотом повторял одну и ту же фразу:
— Та-Сардар-Гор.
Здоровенный бармен подошел к нашему столику. Его огромная рука сжимала кожаный ремешок, на котором болтался мешочек с дробью. Бармен повелительно указал на дверь, потом нетерпеливо повторил свой жест. Кэбот возвышался над ним и, казалось, не понимал его. Он спокойно взял мешочек и играючи вырвал его из рук изумленного бармена. Глядя в его вспотевшее от испуга лицо, Кэбот четко произнес:
— Ты поднял на меня оружие, закон позволяет мне убить тебя.
Бармен с ужасом смотрел, как сильные руки Кэбота легко рвут мешочек. На пол посыпалась дробь.
— Он пьян, — сказал я бармену и взял Кэбота за руку. Гнев его мгновенно угас, и я понял, что он больше не опасен. Мое прикосновение вывело его из странного состояния. Он смущенно подал ремешок с разорванным мешочком бармену.
— Я извиняюсь, — сказал Кэбот. — Очень. — Он полез в карман и вложил в руку бармена несколько бумажек. Примерно около сотни долларов.
Мы взяли пальто и вышли на улицу, где падал легкий февральский снежок.
На улице мы немного постояли молча. Полупьяный Кэбот смотрел на строгую, залитую электрическим светом геометрию большого города, на темные одинокие фигуры, которые пробирались сквозь пелену снега, на бледные пятна фар автомобилей.
— Это большой город, — сказал Кэбот, — но его не любят. Кто захочет умереть за него? Кто будет не щадя жизни защищать его? Кто пойдет на пытки ради него?
— Ты пьян, — сказал я, улыбаясь.
— Этот город не любят, — сказал он, — иначе он не был бы таким.
И он грустно зашагал прочь.
Я понял, что могу в этот вечер узнать многие тайны Кэбота.
— Подожди! — крикнул я.
Он обернулся, и я почувствовал, что он рад моему оклику. Наверное, ему не хотелось оставаться одному.
Я догнал Кэбота, и мы пошли к нему. Он сразу же сварил крепчайший кофе, что для моих взбудораженных нервов оказалось весьма кстати, затем прошел в кабинет и вынес оттуда шкатулку. Тэрл открыл ее ключом и достал оттуда рукопись, сложенную вдвое. Я сразу узнал его четкий решительный почерк. Он отдал рукопись мне.
Это был рассказ о событиях на планете Гор, родной сестре Земли, рассказ о
войне, об осаде города, о любви к девушке. Возможно, вы читали его — как повесть, озаглавленную «Тарнсмен Гора».
Уже перед рассветом я закончил чтение и взглянул на Кэбота, который все это время просидел на подоконнике, глядя на снег. Он был погружен в какие-то свои мысли.
Затем он повернулся ко мне:
— Все это правда, — сказал он, — но тебе не обязательно в это верить.
Я не знал, что сказать. Конечно, это не могло быть правдой, но я знал Кэбота как честнейшего человека.
И вдруг я обратил внимание на его кольцо, хотя до этого видел его тысячу раз. Оно упоминалось в рукописи — простое кольцо из красного камня.
— Да, — сказал Кэбот, протягивая руку, — это то самое кольцо.
Я показал на рукопись.
— Почему ты дал мне это прочесть?
— Я хочу, чтобы кто-нибудь знал об этом, — просто ответил Кэбот.
Я поднялся, впервые вспомнив, что уже раннее утро. Видимо, сказалось действие виски и двух чашек крепкого кофе. Я смущенно улыбнулся.
— Мне, кажется, пора идти, — сказал я.
— Конечно, — сказал Кэбот, подавая мне пальто. У двери он пожал мне руку.
— Прощай.
— Мы увидимся завтра.
— Нет, я собираюсь в горы.
Это был февраль. Прошло семь лет с момента его исчезновения.
Меня пронзила догадка.
— Не ходи! — сказал я.
— Я пойду.
— Тогда и я с тобой.
— Нет. Я могу не вернуться.
Мы пожали друг другу руки, и у меня появилось ощущение, что я вижу его в последний раз. Руки мы сжали друг другу крепко, как друзья, которые знают, что расстаются навсегда.
Вскоре я уже был на лестнице и щурился от яркого электрического света. Я шел по улице, забыв об усталости. Я думал о том загадочном мире, о котором только что узнал.
Вдруг я резко остановился и, повернувшись, бросился обратно в квартиру, где я оставил своего друга. Я барабанил в дверь. Ответа не было. Тогда я ударом ноги выбил доску из двери и с трудом пролез в образовавшуюся щель. Тэрл Кэбот исчез.
На столе лежала рукопись, которую я читал всю ночь. На ней лежал конверт, на котором я прочел свое имя и адрес. Внутри была короткая записка: «Харрисону Смиту, если он захочет иметь это».
В расстроенных чувствах я вышел из квартиры вместе с рукописью, которую и опубликовал впоследствии под заголовком «Тарнсмен Гора». Это я сделал в память о моем друге Тэрле Кэботе.
Вскоре я успешно закончил курс обучения и получил место в одной из фирм Нью-Йорка. Там я хотел набраться опыта, заработать денег и открыть свое дело. Рутина поглотила меня и вытеснила из памяти воспоминания о Кэботе. Больше мне, пожалуй, сказать нечего. Разве только о том, что я больше не видел его. Хотя у меня были основания считать его живым.
Как-то я вернулся домой с работы и здесь, на кофейном столике, лежала рукопись. При ней не было ни записки, ни объяснений. Не знаю, как она попала в запертую квартиру.
Но Тэрл Кэбот как-то заметил: «Агенты Царствующих Жрецов всегда среди нас!».
ГЛАВА 2. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ГОР
И снова я, Тэрл Кэбот, иду по зеленым просторам Гора.
Я очнулся совершенно голым на траве под ярким солнцем — общим солнцем двух миров: моей родной планеты Земля и ее тайной сестры планеты Гор.
Я медленно поднялся на ноги. Все мои нервы встрепенулись, ожили на ветру, который трепал мои волосы. Мои мускулы одеревенели, как после нескольких недель полной неподвижности. Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я снова вступил на серебряный диск в Белых Горах, который служил Царствующим Жрецам средством сообщения между мирами. Все путешествие я был без сознания, в таком же состоянии, как и много лет назад, когда я впервые пришел в этот мир.
Я постоял несколько минут, что бы все мои рефлексы и чувства приспособились к новой обстановке.
Меньшая сила тяжести причиняла некоторые неудобства, хотя это скоро должно было пройти. Малое притяжение позволяло поднимать большие тяжести, совершать огромные прыжки, то есть в глазах землянина каждый житель Гора выглядел суперменом. Солнце здесь, казалось, имело несколько большие размеры, чем на Земле, хотя это могло быть только иллюзией.
Вдали я увидел желтые поля, засеянные хлебом Гора са-тарном. А слева простиралась прекрасная долина ка-ла-на, по которой гулял ветер. Справа виднелись горы. По характерным очертаниям и размерам я решил, что это горы Тентис. А за ними лежал мой город Ко-Ро-Ба, где много лет назад я был посвящен в касту воинов и получил свой меч.
И, стоя под солнцем, я поднял руки к небу безмолвно молясь Царствующим Жрецам и их могуществу, которое когда-то принесло меня с Земли в этот мир и затем вышвырнуло меня с Гора, оторвав от родного города, от отца и друзей, от девушки, которую я любил — темноволосой прекрасной Талены, дочери Марленуса, который когда-то был убаром города Ара — самого большого города на Горе.
В моем сердце не было любви к Царствующим Жрецам, таинственным обитателям Сардарских гор, но я чувствовал благодарность к ним, или к силам, которые двигали ими.
И то, что я вернулся на Гор, где был мой город, моя любовь, не было актом великодушия или справедливости, как это могло показаться. Царствующие Жрецы, Хранители Святого Места в Сардарских горах, знающие обо всем, что происходит на Горе, повелители страшной Огненной Смерти, которая могла уничтожить все, что угодно, в любом месте, они были безмерно далеки от дел и забот простых смертных. У них были свои тайные цели,для достижения которых они использовали людей, как послушные орудия. Говорили, что они пользуются людьми, как фигурами в игре, и как только человек сыграет свою роль, его снимают с доски, как это произошло со мной, Тэрлом Кэботом, до тех пор, пока Царствующим Жрецам не захочется попробовать его снова уже в другой игре.
Я заметил, что на траве лежат для меня шлем, копье, щит и узел с одеждой. Я встал на колени и стал рассматривать их.
Шлем был бронзовым, чем-то напоминающий греческий. На нем не было каких-либо знаков или эмблем.
Круглый кожаный щит, укрепленный металлическими полосами, тоже был без эмблемы. Обычно щиты ярко раскрашивались и на них крепился значок с символом города. Раз этот щит был предназначен мне, а я почти не сомневался в этом, то на нем должна была быть эмблема Ко-Ро-Ба, моего города.
Копье было самым обычным. Тяжелое, крепкое, около семи футов длиной, с бронзовым острием. Это было ужасное оружие и, если принять во внимание силу тяжести, его можно было метнуть на огромное расстояние со страшной силой, так что оно могло легко пробить щит или глубоко вонзиться в ствол дерева. С этими копьями люди охотились даже на ларлов в горах Вольтан Рейндж. Этот зверь напоминал страшного пантерообразного быка шести-восьми футов ростом.
Воины Гора обычно предпочитали такие копья и презирали луки и арбалеты, которые тоже существовали на Горе. Однако я сожалел, что среди приготовленного оружия не было лука. Я достиг большого искусства владения этим оружием и оно мне очень нравилось, что шокировало когда-то моего первого учителя.
Я с благодарностью подумал о старом Тэрле. Имя Тэрл было очень распространено на Горе. Мне бы очень хотелось встретиться с ним снова — с громадным бородатым гордым викингом, великолепным воином, который обучал меня искусству владения оружием.
Я развязал мешок. Там я нашел алую тунику, сандалии и плащ — все это составляло обычную одежду горожанина, члена касты воинов. А я был именно воином, так как семь лет назад в Палате Совета Высших Каст я принял оружие из рук моего отца, Мэтью Кэбота, верховного вождя города Ко-Ро-Ба, и присягнул Домашнему Камню.
Для каждого горийца, хотя об этом редко говориться, его город — нечто большее, чем просто кирпич или мрамор, цилиндры и мосты. Это не просто место, где люди построили себе жилища и другие здания, в которых они с удобством могут заниматься своими делами.
Горийцы считают, что город — это не просто собрание материальных объектов. Для них город — это живое существо, даже в большей степени, чем животные. Город имеет историю, характер, а реки, камни и тому подобное истории не имеют. Город имеет традиции, обычаи, надежды, намерения. Когда гориец говорит, что он из Ара или из Ко-Ро-Ба, то он сообщает гораздо больше, чем просто информацию о месте проживания.
Горийцы в основном не верят в бессмертие. И говорить, что ты из какого-то города — это значит быть чем-то большим, чем ты есть , почти божественным. Конечно, каждый гориец знает, что города тоже смертны, ведь их можно уничтожить, как и людей, и это, возможно, заставляет их любить свои города еще больше, так как они знают, что их города могут умереть так же, как и они.
Их любовь к городу выражается в поклонении Домашнему Камню, который хранится в самом высоком цилиндре города. Домашний Камень хранится с тех пор, когда город был всего лишь скоплением первых хижин на берегу реки. Иногда это простой, грубо обработанный камень, а иногда — тщательно отполированный мраморный или гранитный куб, украшенный драгоценностями. Каждый город имеет свой символ. Но говорить о камне как просто о символе — значит ничего не сказать. Домашний Камень — это почти сам город, его жизнь. Горийцы уверены, что пока существует сам камень, будет жить и город.
Но не только каждый город имеет свой Домашний Камень. Самая захудалая деревенька и даже самая нищая хижина в деревне имеет свой Домашний Камень, как и роскошные здания огромных городов, вроде Ара.
Моим Домашним Камнем был Домашний Камень Ко-Ро-Ба — города, где я был посвящен в воины и куда я теперь жаждал вернуться.
Кроме одежды в мешке я нашел также перевязь, ножны и короткий горийский меч. Я достал меч из ножен. Он был 20-22 дюймов длиной, обоюдоострый, хорошо сбалансированный. Я узнал рукоять и отметины на лезвии. Это оружие было у меня во время штурма Ара. Странно снова чувствовать в руках его тяжесть, знакомые очертания рукояти. С ним я пробился по ступеням Центрального Цилиндра Ара, когда освобождал Марленуса, убара этого города. Я скрестил этот меч с мечом Па-Кура, наемного убийцы, на крыше Цилиндра Справедливости, когда сражался за свою любимую Талену. И теперь он снова у меня в руках. Царствующие Жрецы снова вручили его мне, хотя я и не знал для чего.
Были еще две вещи, которые я надеялся найти в узле, но не нашел — стрекало и свисток тарна. Стрекало представляло собой стержень около 12 дюймов длиной. На рукоятке его была кнопка, как у обычного фонарика. При нажатии на нее из конца стержня вылетал пучок желтых искр, возбуждающих и подгоняющих тарна. Тарны — это гигантские ездовые птицы, чем-то напоминающие ястребов. Управлять ими можно было только при помощи такого приспособления.
Свисток был предназначен для вызова птицы. Хорошо тренированные животные отзывались только на свисток своего хозяина. Обучением птиц занимались члены специальной касты Тарноводов, и когда птицу дарили или продавали воину, то вместе с ней давали свисток с определенным тембром звука. Совершенно очевидно, что воин тщательно оберегал и хранил свисток, так как в случае его потери он оставался без средства передвижения.
Я одел алую тунику воина Гора. Меня уже не удивило, что на одежде, как и на оружии, не было эмблем. Но это было против правил, так как только изгнанники и преступники теряли право носить эмблему города, составлявшую предмет особой гордости горийцев.
Я одел шлем, взял щит, прицепил меч и легко поднял копье. Зная, что Ко-Ро-Ба лежит к северу от гор, я пошел в том направлении.
Шагалось мне легко, сердце наполняла радость. Ведь мой дом там, где живет моя любовь. Где отец встретит меня после столь долгой разлуки, где я пил и веселился с товарищами, где я нашел своего маленького друга — писаря Торна, много занимавшегося со мной. И я поймал себя на том, что думаю о Горе так, как будто и не исчезал отсюда на столько лет. Я заметил, что пою на ходу военную песню.
Я вернулся на Гор.
Я очнулся совершенно голым на траве под ярким солнцем — общим солнцем двух миров: моей родной планеты Земля и ее тайной сестры планеты Гор.
Я медленно поднялся на ноги. Все мои нервы встрепенулись, ожили на ветру, который трепал мои волосы. Мои мускулы одеревенели, как после нескольких недель полной неподвижности. Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я снова вступил на серебряный диск в Белых Горах, который служил Царствующим Жрецам средством сообщения между мирами. Все путешествие я был без сознания, в таком же состоянии, как и много лет назад, когда я впервые пришел в этот мир.
Я постоял несколько минут, что бы все мои рефлексы и чувства приспособились к новой обстановке.
Меньшая сила тяжести причиняла некоторые неудобства, хотя это скоро должно было пройти. Малое притяжение позволяло поднимать большие тяжести, совершать огромные прыжки, то есть в глазах землянина каждый житель Гора выглядел суперменом. Солнце здесь, казалось, имело несколько большие размеры, чем на Земле, хотя это могло быть только иллюзией.
Вдали я увидел желтые поля, засеянные хлебом Гора са-тарном. А слева простиралась прекрасная долина ка-ла-на, по которой гулял ветер. Справа виднелись горы. По характерным очертаниям и размерам я решил, что это горы Тентис. А за ними лежал мой город Ко-Ро-Ба, где много лет назад я был посвящен в касту воинов и получил свой меч.
И, стоя под солнцем, я поднял руки к небу безмолвно молясь Царствующим Жрецам и их могуществу, которое когда-то принесло меня с Земли в этот мир и затем вышвырнуло меня с Гора, оторвав от родного города, от отца и друзей, от девушки, которую я любил — темноволосой прекрасной Талены, дочери Марленуса, который когда-то был убаром города Ара — самого большого города на Горе.
В моем сердце не было любви к Царствующим Жрецам, таинственным обитателям Сардарских гор, но я чувствовал благодарность к ним, или к силам, которые двигали ими.
И то, что я вернулся на Гор, где был мой город, моя любовь, не было актом великодушия или справедливости, как это могло показаться. Царствующие Жрецы, Хранители Святого Места в Сардарских горах, знающие обо всем, что происходит на Горе, повелители страшной Огненной Смерти, которая могла уничтожить все, что угодно, в любом месте, они были безмерно далеки от дел и забот простых смертных. У них были свои тайные цели,для достижения которых они использовали людей, как послушные орудия. Говорили, что они пользуются людьми, как фигурами в игре, и как только человек сыграет свою роль, его снимают с доски, как это произошло со мной, Тэрлом Кэботом, до тех пор, пока Царствующим Жрецам не захочется попробовать его снова уже в другой игре.
Я заметил, что на траве лежат для меня шлем, копье, щит и узел с одеждой. Я встал на колени и стал рассматривать их.
Шлем был бронзовым, чем-то напоминающий греческий. На нем не было каких-либо знаков или эмблем.
Круглый кожаный щит, укрепленный металлическими полосами, тоже был без эмблемы. Обычно щиты ярко раскрашивались и на них крепился значок с символом города. Раз этот щит был предназначен мне, а я почти не сомневался в этом, то на нем должна была быть эмблема Ко-Ро-Ба, моего города.
Копье было самым обычным. Тяжелое, крепкое, около семи футов длиной, с бронзовым острием. Это было ужасное оружие и, если принять во внимание силу тяжести, его можно было метнуть на огромное расстояние со страшной силой, так что оно могло легко пробить щит или глубоко вонзиться в ствол дерева. С этими копьями люди охотились даже на ларлов в горах Вольтан Рейндж. Этот зверь напоминал страшного пантерообразного быка шести-восьми футов ростом.
Воины Гора обычно предпочитали такие копья и презирали луки и арбалеты, которые тоже существовали на Горе. Однако я сожалел, что среди приготовленного оружия не было лука. Я достиг большого искусства владения этим оружием и оно мне очень нравилось, что шокировало когда-то моего первого учителя.
Я с благодарностью подумал о старом Тэрле. Имя Тэрл было очень распространено на Горе. Мне бы очень хотелось встретиться с ним снова — с громадным бородатым гордым викингом, великолепным воином, который обучал меня искусству владения оружием.
Я развязал мешок. Там я нашел алую тунику, сандалии и плащ — все это составляло обычную одежду горожанина, члена касты воинов. А я был именно воином, так как семь лет назад в Палате Совета Высших Каст я принял оружие из рук моего отца, Мэтью Кэбота, верховного вождя города Ко-Ро-Ба, и присягнул Домашнему Камню.
Для каждого горийца, хотя об этом редко говориться, его город — нечто большее, чем просто кирпич или мрамор, цилиндры и мосты. Это не просто место, где люди построили себе жилища и другие здания, в которых они с удобством могут заниматься своими делами.
Горийцы считают, что город — это не просто собрание материальных объектов. Для них город — это живое существо, даже в большей степени, чем животные. Город имеет историю, характер, а реки, камни и тому подобное истории не имеют. Город имеет традиции, обычаи, надежды, намерения. Когда гориец говорит, что он из Ара или из Ко-Ро-Ба, то он сообщает гораздо больше, чем просто информацию о месте проживания.
Горийцы в основном не верят в бессмертие. И говорить, что ты из какого-то города — это значит быть чем-то большим, чем ты есть , почти божественным. Конечно, каждый гориец знает, что города тоже смертны, ведь их можно уничтожить, как и людей, и это, возможно, заставляет их любить свои города еще больше, так как они знают, что их города могут умереть так же, как и они.
Их любовь к городу выражается в поклонении Домашнему Камню, который хранится в самом высоком цилиндре города. Домашний Камень хранится с тех пор, когда город был всего лишь скоплением первых хижин на берегу реки. Иногда это простой, грубо обработанный камень, а иногда — тщательно отполированный мраморный или гранитный куб, украшенный драгоценностями. Каждый город имеет свой символ. Но говорить о камне как просто о символе — значит ничего не сказать. Домашний Камень — это почти сам город, его жизнь. Горийцы уверены, что пока существует сам камень, будет жить и город.
Но не только каждый город имеет свой Домашний Камень. Самая захудалая деревенька и даже самая нищая хижина в деревне имеет свой Домашний Камень, как и роскошные здания огромных городов, вроде Ара.
Моим Домашним Камнем был Домашний Камень Ко-Ро-Ба — города, где я был посвящен в воины и куда я теперь жаждал вернуться.
Кроме одежды в мешке я нашел также перевязь, ножны и короткий горийский меч. Я достал меч из ножен. Он был 20-22 дюймов длиной, обоюдоострый, хорошо сбалансированный. Я узнал рукоять и отметины на лезвии. Это оружие было у меня во время штурма Ара. Странно снова чувствовать в руках его тяжесть, знакомые очертания рукояти. С ним я пробился по ступеням Центрального Цилиндра Ара, когда освобождал Марленуса, убара этого города. Я скрестил этот меч с мечом Па-Кура, наемного убийцы, на крыше Цилиндра Справедливости, когда сражался за свою любимую Талену. И теперь он снова у меня в руках. Царствующие Жрецы снова вручили его мне, хотя я и не знал для чего.
Были еще две вещи, которые я надеялся найти в узле, но не нашел — стрекало и свисток тарна. Стрекало представляло собой стержень около 12 дюймов длиной. На рукоятке его была кнопка, как у обычного фонарика. При нажатии на нее из конца стержня вылетал пучок желтых искр, возбуждающих и подгоняющих тарна. Тарны — это гигантские ездовые птицы, чем-то напоминающие ястребов. Управлять ими можно было только при помощи такого приспособления.
Свисток был предназначен для вызова птицы. Хорошо тренированные животные отзывались только на свисток своего хозяина. Обучением птиц занимались члены специальной касты Тарноводов, и когда птицу дарили или продавали воину, то вместе с ней давали свисток с определенным тембром звука. Совершенно очевидно, что воин тщательно оберегал и хранил свисток, так как в случае его потери он оставался без средства передвижения.
Я одел алую тунику воина Гора. Меня уже не удивило, что на одежде, как и на оружии, не было эмблем. Но это было против правил, так как только изгнанники и преступники теряли право носить эмблему города, составлявшую предмет особой гордости горийцев.
Я одел шлем, взял щит, прицепил меч и легко поднял копье. Зная, что Ко-Ро-Ба лежит к северу от гор, я пошел в том направлении.
Шагалось мне легко, сердце наполняла радость. Ведь мой дом там, где живет моя любовь. Где отец встретит меня после столь долгой разлуки, где я пил и веселился с товарищами, где я нашел своего маленького друга — писаря Торна, много занимавшегося со мной. И я поймал себя на том, что думаю о Горе так, как будто и не исчезал отсюда на столько лет. Я заметил, что пою на ходу военную песню.
Я вернулся на Гор.
ГЛАВА 3. ВОСК
Я шел уже несколько часов и, наконец, вышел на узкую дорогу, ведущую к городу.
Я узнал ее. Но даже, если бы и не узнал, то на указательном цилиндрическом камне — пасанге — прочел бы название города и сколько еще таких столбов до его стен. Горийский пасанг равен, примерно, 0,7 мили.
Эта дорога, как и почти все на Горе, была сделана на совесть. Она была рассчитана на то, что ею будут пользоваться сотни поколений. Горийцы мало думали о прогрессе в нашем, земном смысле этого слова, но делали они все очень тщательно. Их дома были построены так, что они будут стоять вечно, пока шторма времени не сметут их с лица земли.
Эта дорога не была главной. И хотя она была сделана тщательно, но слишком узко, и на ней едва могли разъехаться две повозки. По правде говоря, даже главные дороги Ко-Ро-Ба не шли ни в какое сравнение с теми дорогами, которые вели к крупным городам, например, вроде Ара.
Но удивительно было то, что судя по обозначениям на пасангах я находился довольно близко от города, а между тем среди каменных плит дороги пробивалась жесткая трава, кое-где уже показались небольшие деревца. Видимо, здесь давно никто не ездил.
Шла уже вторая половина дня и я, вероятно, был уже в нескольких часах ходьбы от города. Было еще светло, но птицы уже начали искать свои гнезда, а ночные насекомые уже завели свои нескончаемые трели. Тени легли на дорогу. Судя по теням от пасангов, а они устанавливались таким образом, чтобы по их теням можно было судить о времени, шел уже четырнадцатый Ан, или, по-земному, час. Сутки Гора делились на двадцать Анов. Полдень — десять Анов, полночь
— двадцать. Каждый Ан делился на сорок Энов — минут, а каждый Эн — на восемьдесят Инов — секунд.
Я подумал, стоит ли мне продолжать путь. Солнце скоро зайдет, а ночной путь чреват многими опасностями, особенно для пешего.
Ночью выходят на охоту слины — шестиногие животные с длинным туловищем, что-то вроде помеси змеи с тигром. Я еще не сталкивался с ними, но следы видел.
В ночном небе, при свете трех лун Гора бесшумно скользят крылатые хищники — улы
— это гигантские птеродактили, залетающие сюда из дальних болот в дельте Воска.
Но самое страшное начиналось тогда, когда в ночи раздавался лай слепых, похожий на летучих мышей, родентов. Каждый их них был размером с небольшую собаку. Они охотились стаями и им нужно было всего несколько секунд, чтобы обглодать до костей свою жертву, будь то зверь или человек. А главное — многие роденты были бешеными.
Я узнал ее. Но даже, если бы и не узнал, то на указательном цилиндрическом камне — пасанге — прочел бы название города и сколько еще таких столбов до его стен. Горийский пасанг равен, примерно, 0,7 мили.
Эта дорога, как и почти все на Горе, была сделана на совесть. Она была рассчитана на то, что ею будут пользоваться сотни поколений. Горийцы мало думали о прогрессе в нашем, земном смысле этого слова, но делали они все очень тщательно. Их дома были построены так, что они будут стоять вечно, пока шторма времени не сметут их с лица земли.
Эта дорога не была главной. И хотя она была сделана тщательно, но слишком узко, и на ней едва могли разъехаться две повозки. По правде говоря, даже главные дороги Ко-Ро-Ба не шли ни в какое сравнение с теми дорогами, которые вели к крупным городам, например, вроде Ара.
Но удивительно было то, что судя по обозначениям на пасангах я находился довольно близко от города, а между тем среди каменных плит дороги пробивалась жесткая трава, кое-где уже показались небольшие деревца. Видимо, здесь давно никто не ездил.
Шла уже вторая половина дня и я, вероятно, был уже в нескольких часах ходьбы от города. Было еще светло, но птицы уже начали искать свои гнезда, а ночные насекомые уже завели свои нескончаемые трели. Тени легли на дорогу. Судя по теням от пасангов, а они устанавливались таким образом, чтобы по их теням можно было судить о времени, шел уже четырнадцатый Ан, или, по-земному, час. Сутки Гора делились на двадцать Анов. Полдень — десять Анов, полночь
— двадцать. Каждый Ан делился на сорок Энов — минут, а каждый Эн — на восемьдесят Инов — секунд.
Я подумал, стоит ли мне продолжать путь. Солнце скоро зайдет, а ночной путь чреват многими опасностями, особенно для пешего.
Ночью выходят на охоту слины — шестиногие животные с длинным туловищем, что-то вроде помеси змеи с тигром. Я еще не сталкивался с ними, но следы видел.
В ночном небе, при свете трех лун Гора бесшумно скользят крылатые хищники — улы
— это гигантские птеродактили, залетающие сюда из дальних болот в дельте Воска.
Но самое страшное начиналось тогда, когда в ночи раздавался лай слепых, похожий на летучих мышей, родентов. Каждый их них был размером с небольшую собаку. Они охотились стаями и им нужно было всего несколько секунд, чтобы обглодать до костей свою жертву, будь то зверь или человек. А главное — многие роденты были бешеными.