Когда один болел, другие наполняли его мешок. Когда кто-нибудь был избит кнутом, другие подавали ему воду, чтобы смочить раны, так как цепь не позволяла ему самому подойти к воде. И постепенно все они осознали, что находятся на одной цепи, что у всех общая судьба. Теперь они уже не были безымянными тенями в темной сырости шахты, только Ост оставался самим собой и постоянно боялся затопления камеры.
   Мы работали очень хорошо, все время выполняя норму, даже когда ее снова повысили. Иногда во время работы мы пели и эти звуки грозно разносили по тоннелям. Надсмотрщики удивлялись и стали нас бояться.
   Новости быстро распространялись по шахтам, и вскоре все заговорили о справедливом распределении пищи, о помощи друг другу, о том, что люди во время работы поют. И все это происходит в самой глубокой шахте.
   Время шло, и я узнал от рабов, разносящих пищу, что мои нововведения распространились по всем шахтам. Я понял, что в людях возродилось чувство собственного достоинства и даже здесь, глубоко под землей в шахтах Тарны, где собрались самые жалкие люди, они стали смотреть друг на друга как на людей, на товарищей.
   Я решил, что пришло время действовать.
   И этим же вечером, когда нас согнали в камеру и закрыли стальные двери, я заговорил с рабами.
   — Кто из вас хочет стать свободным?
   — Я, — сказал Андреас.
   — И я, — добавил Корн.
   — И я… И я, — закричали остальные. И только Ост молчал. Наконец он пробормотал:
   — Это преступление…
   — У меня есть план, — сказал я, но он требует мужества. И мы все можем погибнуть.
   — Отсюда нет пути, — сказал Андреас.
   — Сначала, — сказал я, — нужно, чтобы нашу камеру затопили.
   Ост вскрикнул от ужаса, но сильная рука Корна стукнула его по затылку и он сразу затих.
   — Тихо, змея, — сказал Корн и так швырнул заговорщика, что тот пролетел через всю камеру и стукнулся о стену.
   Крик Оста показал мне, что он расскажет обо всем и камеру обязательно затопят. Этого я и добивался.
   — Завтра ночью, — сказал я, глядя на Оста, — мы попытаемся бежать.
   На следующий день, как я и предполагал, Ост повредил ногу. Он стонал так жалобно, что надсмотрщик освободил его от цепи и куда-то поволок. Это было весьма необычное милосердие со стороны охраны, но я видел, как Ост дал тому знак, что хочет сообщить нечто важное.
   — Нужно было убить его, — сказал Корн.
   — Нет, — ответил я.
   Корн недоумевающе посмотрел на меня и пожал плечами.
   В этот вечер рабов, принесших пищу, сопровождали воины.
   Ост не вернулся.
   — Его нога требует лечения, — сказал надсмотрщик, закрывая дверь в нашу камеру.
   Когда стальная дверь захлопнулась и закрылись затворы, то мы услышали его смех.
   — Сегодня ночью, — сказал Андреас, — камера будет затоплена.
   — Да, — сказал я и все с изумлением посмотрели на меня.
   Я крикнул тем, что стояли в дальнем конце камеры:
   — Принесите лампу!
   Я взял лампу и, сопровождаемый несколькими рабами, пошел к круглому отверстию, через которое вскоре должна была хлынуть вода. Ствол был заделан железной решеткой. Откуда-то сверху донесся скрип открываемого клапана.
   — Поднимите меня, — крикнул я и тут же, поддерживаемый плечами Андреаса и другого раба, забрался в ствол. Стенки его были скользкими и влажными. Руки мои проскальзывали.
   Цепи мешали мне добраться до решетки.
   Я выругался.
   И тут я резко стал подниматься вверх. Это другие рабы поняли мой замысел. Они поднимали меня все выше и выше.
   И вот наконец мои руки коснулись решетки.
   — Я схватил ее, — крикнул я, — тащите меня!
   Андреас и другой раб упали вниз и цепи резко натянулись.
   — Тащите! — крикнул я. — Сотни рабов начали тянуть за цепи. Мои руки, вцепившись в решетку, стали кровоточить, кровь падала мне на лицо. Но я не разжимал пальцы. — Тяните сильнее! — крикнул я.
   По стенам сверху потекла вода.
   Клапан уже открывался.
   — Тяните же! — кричал я.
   И тут решетка не выдержала и я под скрежет металла и звон цепей рухнул на пол.
   Сверху уже лился поток воды.
   — Первый в цепи! — крикнул я.
   Маленький человек проскользнул между остальными и встал передо мной.
   — Ты должен взобраться, — сказал я.
   — Как? — спросил он в замешательстве.
   — Упирайся спиной и ногами в стенки трубы.
   — Я не смогу.
   — Ты сможешь.
   И вместе с остальными рабами я поднял его и всунул в трубу.
   Мы слышали звон его цепей, кряхтение и сопение, пока он дюйм за дюймом поднимался наверх.
   — Мне не удержаться, — крикнул он и упал на каменный пол, всхлипывая.
   — Еще раз, — приказал я.
   — Я не смогу, — истерически крикнул он.
   Я схватил его за плечи и встряхнул.
   — Ты же из Тарны, покажи нам, на что ты способен.
   Это пробудило в нем гордость.
   Мы снова подняли его в ствол.
   Затем вслед за ним полез второй в цепи, за ним третий. Поток воды из трубы уже был толщиной с мою руку. Уровень воды в камере поднялся до колен.
   Первый человек в цепи поднялся уже высоко. Второй, звеня цепями, следовал за ним. Его поддерживал третий, который стоял на спине четвертого. Подъем продолжался.
   Когда поскользнулся второй человек, увлекая за собой первого, его удержали третий и четвертый, которые лезли за ним. И снова стали карабкаться дальше, а за ним тянулись остальные.
   Вода уже поднялась до уровня в два фута над полом, когда я полез за Андреасом в тоннель. Корн был четвертый за мной.
   Вскоре я, Андреас и Корн уже были в стволе. Но что будет с теми несчастными, что были прикованы после нас?
   Я посмотрел на длинную цепь рабов, что упрямо лезли все выше и выше.
   — Быстрее! — крикнул я.
   Поток воды обрушился на нас, как водопад, мешая нашему продвижению.
   — Быстрее! Быстрее! — донесся снизу испуганный голос.
   Тот кто поднимался первым вдруг услышал грохот падающей воды. Он в ужасе крикнул:
   — Мы погибли!
   — Держитесь! — крикнул я. — Вытащите последнего человека из камеры. Пусть там никого не останется.
   Но мои слова утонули в грохоте воды, которая обрушилась на меня, как могучий кулак. Она хлынула вниз по стволу. Многие потеряли опору и повисли на цепях. Дышать, смотреть и, тем более, двигаться, было невозможно.
   Но этот водопад прекратился так внезапно, как и начался. Должно быть, тот, кто управлял клапаном, решил проявить милосердие к тем, кому суждено было погибнуть, и облегчить их страдания. А может, у него просто лопнуло терпение и он решил закончить все побыстрее.
   Я перевел дыхание, откинул со лба мокрые волосы и вгляделся во тьму тоннеля.
   — Вперед! — крикнул я.
   И уже через пару минут я добрался до горизонтального тоннеля, откуда вода поступала в вертикальный ствол. Здесь уже были те, кто был прикован впереди меня. Они были насквозь промокшие и замерзшие, но живые. Я похлопал первого человека по плечу.
   — Молодец!
   — Я же из Тарны, — гордо сказал он.
   Наконец, все выбрались в горизонтальный штрек. Правда, последних четырех пришлось вытаскивать, так как они безвольно повисли на цепях. Трудно было сказать, сколько времени они провели под водой. Я вместе с тремя уроженцами Порта Кар работали над ними, стараясь привести их в чувство. Остальные терпеливо ждали и никто не потребовал, чтобы их бросили на произвол судьбы. Наконец, неподвижные тела ожили. Люди стали дышать, втягивая сырой спертый воздух в свои измученные легкие.
   Тот, которого приводил в чувства я, приподнялся и прикоснулся ко мне, выражая свою благодарность.
   — Мы же на одной цепи, — сказал я.
   Это был наш девиз — девиз тех, кто работал в шахтах.
   — Идем! — сказал я.
   И мы, скованные друг с другом, пошли по горизонтальному тоннелю.

ГЛАВА 19. ВОССТАНИЕ НА ШАХТАХ

   — Нет! Нет! — кричал Ост.
   Мы нашли его у клапана, с помощью которого вода из резервуара попадала в нашу камеру, расположенную ниже. Теперь он был одет в форму старшего раба — плата за его предательство. Он бросил кнут и попытался бежать, завывая как урт, но скованные рабы окружили его и Ост упал перед ними на колени.
   — Не трогайте его, — сказал я.
   Но рука Корна была уже на горле заговорщика и предателя.
   — Люди Тарны решат его судьбу, — сказал он мне, и его холодные как сталь глаза пробежали по лицам рабов.
   И глаза Оста тоже с мольбой перебегали от одного лица к другому. Но они не находили в них жалости. Все лица были словно высечены из камня.
   — Ост вместе с нами на цепи? — спросил Корн.
   — Нет, — послышался гул голосов. — Он не с нами!
   — Я на цепи! — кричал Ост. Он умоляюще заглядывал в лица своих бывших товарищей. — Возьмите меня с собой! Освободите меня!
   — Это кощунство — просить нас об этом, — сказал один из рабов.
   Ост задрожал.
   — Свяжите его и бросьте его здесь, — сказал я.
   — Да! Да! — истерически завопил Ост, бросаясь в ноги Корну. — Сделайте так, господа!
   — Сделайте так, как просит Тэрл из Ко-Ро-Ба, — поддержал меня Андреас, — не пачкайте цепи кровью этой змеи.
   — Хорошо, — сказал Корн с преувеличенным хладнокровием. — Мы не будем пачкать цепи.
   — Спасибо господа, — вздохнул с облегчением Ост и на лице его появилось то самое змеиное выражение, которое я хорошо знал.
   Но тут Корн заглянул в лицо Осту и тот побелел.
   — Мы дадим тебе больше шансов, чем ты оставлял нам, — сказал могучий кузнец из Тарны.
   Ост заверещал от ужаса.
   Я попытался пробиться вперед, но цепь рабов не пустила меня. Так я не смог придти на помощь Осту.
   Он пытался кинуться ко мне, протягивал руки, но Корн схватил заговорщика и швырнул его соседу.
   Оста передавали по цепи из рук в руки, пока он не попал к последнему в цепи и тот швырнул его головой вниз в тот самый тоннель, из которого мы только что выбрались. Тело полетело вниз, ударяясь о стенки и только отдаленный всплеск воды внизу возвестил, что Ост закончил свой жизненный путь…
   Эта ночь в шахтах Тарны была непохожа на другие.
   Возглавляемые мной закованные в цепи рабы, как расплавленная лава из глубин земли, растекалась по тоннелям. Вооруженные камнями и кирками, мы врывались в помещения, где находились старшие рабы и солдаты, и у них не было времени даже на то, чтобы обнаружить оружие. Тех, кто не погиб в схватке, мы заковывали в кандалы и швыряли в камеры. Рабы не считали нужным ласково обходиться с теми, кто притеснял их.
   Вскоре мы нашли молоты, которыми можно было разбить наши оковы, и выстроились в очередь к наковальне, где Корн умелыми ударами сбивал цепи.
   — К центральному стволу! — крикнул я, поднимая меч, который достался мне в борьбе с солдатом.
   Раб, разносящий пищу, охотно вызвался показать нам дорогу.
   И вскоре мы были на месте.
   Ствол соединялся с шахтой примерно на глубине в тысячу футов под землей. Мы столпились на дне ствола и смотрели вверх, на лунное небо. Тот, кто хвастался, что он трижды пил кал-да в шахтах Тарны, заплакал, когда увидел одну из трех лун горийского неба.
   Я послал несколько человек наверх, чтобы защищать цепи, которые свешивались сверху.
   — Нельзя допустить, чтобы их обрубили, — сказал я им.
   И несколько теней, полные яростной надежды, полезли вверх — к лунному небу.
   Мы полезли вслед за ними и никто не слышал нас, когда мы бесшумно добрались до второй шахты, которая располагалась выше нашей.
   Какой ужас испытали старшие рабы и надсмотрщики, когда увидели разъяренную толпу раскованных рабов, которая обрушилась на них! Они были не способны остановить людей, уже почувствовавших вкус свободы и желающих освободить своих товарищей.
   Камера за камерой освобождалась от рабов и заполнялись связанными солдатами и надсмотрщиками, которые даже не сопротивлялись, зная, что в этом случае их ждет немедленная смерть.
   Мы освобождали шахту за шахтой, и люди растекались по всем подземельям, неся освобождение другим. Все происходило как по тщательно разработанному плану, однако я знал, что все происходит само собой. В восстании участвовали не рабы, а люди, которые обрели чувство собственного достоинства и гордость.
   Наконец, мы были наверху. Я оказался среди сотен кричащих возбужденных людей с обрывками цепей на руках и ногах, потрясающих оружием, отобранным у солдат, а также камнями и кирками. Эти изможденные, замученные тяжелой работой люди, выкрикивали мое имя под тремя лунами Гора. Я стоял у центрального ствола и ощущал, как холодный ночной ветер освежает мою кожу.
   Я был счастлив и горд.
   Потом я увидел большой клапан, с помощью которого можно было затопить шахту. Он был закрыт.
   Я гордился своими товарищами, которые сумели защитить этот клапан. Вокруг лежали трупы солдат, которые пытались затопить шахты. Я гордился ими еще и потому, что они даже сейчас сами не открыли этот клапан, когда в камерах, связанные и беспомощные, лежали их прежние угнетатели и враги. Я мог себе представить, какой ужас холодил душу связанным солдатам в Недрах земли, которые ожидали, что с минуты на минуту поток воды поглотит их. Но вода так и не пошла к ним.
   Я подумал, понимают ли бывшие рабы, что такой поступок под силу только воистину свободным людям, которые дрались за свою свободу в темных тоннелях подобно лордам и завоевали для себя этот холодный ночной воздух планеты. Эти люди не жалели своих жизней для спасения товарищей.
   Я вспрыгнул на возвышение и поднял руки.
   Наступила тишина.
   — Люди Тарны и других городов! Вы свободны!
   Послышались радостные крики.
   — Весть о нашей победе сейчас летит к дворцу татрикс, — крикнул я.
   — Пусть она трепещет, — оглушительно проревел Корн.
   — Подумай, Корн, — сказал я, — со скоро со стен города поднимутся в воздух тарны, а из ворот выйдет пехота.
   В толпе рабов послышался ропот.
   — Говори, Тэрл из Ко-Ро-Ба! — крикнул Корн, произнося имя города совершенно без опаски.
   — У нас нет оружия и мы не приучены сражаться, нам не выстоять против солдат Тарны, — сказал я. — Мы будем уничтожены, нас затопчут. — Я помолчал. — Поэтому нам надо разбежаться по лесам и горам, найти себе убежище и скрыться. За нами будут охотиться солдаты с пиками на огромных тарларионах. Тарнсмены будут убивать нас стрелами с воздуха.
   — Но мы умрем свободными! — крикнул Андреас из Тора и его поддержали сотни голосов.
   — Но вы должны помочь остальным! — крикнул я. — Вы должны научиться прятаться
   днем и передвигаться ночью, уметь уходить от погони. Вы должны нести свободу другим людям!
   — Ты предлагаешь нам стать воинами? — крикнул кто-то.
   — Да! — ответил я. И эти слова были впервые произнесены на Горе. — Хотя вы здесь из самых разных каст, но теперь вы все должны стать воинами.
   — Мы станем ими! — сказал Корн из Тарны, сжимая в руках молот, которым он сбивал наши оковы.
   — А что скажут Царствующие Жрецы? — спросил кто-то.
   — Да будет все так, как решат они, — ответил я и, подняв руки вверх, прокричал, освещенный тремя лунами и обвеваемый свежим ночным ветром:
   — А если же они решат не так, мы все равно сделаем по-своему.
   — Сделаем по-своему! — повторил густой бас Корна.
   — Сделаем по-своему! — повторил сначала один, потом другой, а вскоре к небу вознесся целый хор хриплых голосов, повторявших слова, которых еще не слышал Гор.И я со страхом понимал, что эти слова произносили не члены касты образованных писцов или гордых воинов, нет, воспротивиться воле Царствующих Жрецов решили самые презираемые люди, — закованные в цепи рабы из шахт Тарны.
   Я стоял и смотрел как расходятся бывшие рабы, покидают эту обитель горя и печали, чтобы найти свою новую судьбу вне законов и обычаев Гора — судьбу преступников.
   Слова прощания сорвались с моих губ:
   — Желаю вам всего хорошего!
   Корн остановился рядом со мной.
   Я подошел к нему.
   Коренастый кузнец стоял широко раскинув ноги и держа огромными руками тяжелый молот. Я впервые заметил, что волосы у него желтого цвета. Его глаза цвета голубой стали сейчас были мягкими и добрыми.
   — Я тоже желаю тебе всего хорошего, Тэрл из Ко-Ро-Ба, — сказал он.
   Я обнял его.
   — Мы на одной цепи, — сказал он.
   — Да.
   Затем он резко повернулся и скрылся во тьме.
   Теперь со мной остался только Андреас из Тора.
   Он откинул назад гриву черных волос и улыбнулся мне:
   — Ну, — сказал он, — я уже испытал счастье на шахтах Тарны, теперь настала очередь Больших Ферм.
   — Желаю счастья, — сказал я.
   Я от всей души желал ему найти свою девушку с каштановыми волосами, одетую в камиск — ласковую Линну из Тарны.
   — А куда направляешься ты? — небрежно спросил Андреас.
   — У меня есть одно дело к Царствующим Жрецам.
   — Да? — спросил изумленно Андреас и замолчал.
   Мы смотрели друг на друга, залитые лунным светом. Он казался печальным. Я впервые увидел его таким.
   — Я иду с тобой, — сказал он.
   Я улыбнулся. Андреас наверняка знал, что ни один человек не возвратился с Сардарских Гор.
   — Нет, я думаю что там ты не найдешь новых песен.
   — Поэты должны искать песни везде.
   — Мне очень жаль, — сказал я, — но я не могу позволить тебе сопровождать себя.
   Андреас хлопнул меня по плечу.
   — Слушай, тупой человек из касты Воинов, для меня друзья важнее, чем песни.
   Я пытался пошутить, изобразив недоверие.
   — А ты действительно из касты Поэтов?
   — Еще никогда я не был настолько поэтом, как сейчас. Песни не самоцель, ведь они воспевают реальные события.
   Меня удивили его слова. Ведь я знал, что Андреас охотно отдаст свою руку или несколько лет жизни за хорошую песню.
   — Ты нужен Линне, — сказал я, — попытайся освободить ее.
   Андреас из касты Поэтов стоял передо мной со страданием в глазах.
   — Я желаю тебе всего хорошего, поэт, — сказал я.
   Он кивнул.
   — И тебе всего хорошего, воин.
   Возможно, мы оба сомневались в возможности дружбы между членами разных каст, но в душе сознавали, хотя и не говорили вслух, что сердца людей не знают кастовых различий.
   Андреас повернулся, чтобы уйти, но затем снова посмотрел на меня:
   — Царствующие Жрецы ждут тебя.
   — Конечно.
   Андреас поднял руку и сказал:
   — Тал.
   Я удивился, что он сказал слова приветствия, но тоже почему-то сказал: — Тал.
   Я решил, что он хотел напоследок поприветствовать меня, так как другого случая может и не предвидится.
   Андреас повернулся и ушел.
   А я должен был продолжать свое путешествие в Сардарские Горы.
   Как сказал Андреас, меня там ждут, ведь они знают обо всем, что происходит на Горе. Могущество и знания Царствующих Жрецов были вне понимания простых смертных.
   Говорили, что мы для Царствующих Жрецов примерно то же самое, что для нас амебы. Их могучий интеллект не шел ни в какое сравнение с нашим жалким разумом.
   Мне уже пришлось видеть их могущество — мой город был уничтожен так, как человек уничтожает муравейник. От города не осталось но одного камня.
   Да, я знал, что могущество Царствующих Жрецов огромно. Они могут управлять гравитацией, уничтожать города, разделять друзей и родных, вырывать любимых из объятий друг друга, приносить ужасную смерть любому, кто пойдет против их воли. Их могущество вселяет ужас в сердца людей, которые не осмеливаются противостоять им.
   Слова человека из Ара, который был одет в мантию Посвященного и принес мне послание Царствующих Жрецов в ту жуткую ночь на дороге Ко-Ро-Ба, до сих пор звучали у меня в ушах:
   — Упади грудью на свой меч, Тэрл из Ко-Ро-Ба!
   Но я знал, что не сделаю этого. Я должен идти к Сардарским Горам, проникнуть в них и встретиться с Царствующими Жрецами.
   Я должен найти их.
   Где-то среди диких обледеневших утесов, недоступных даже тарнам, они ждут меня — эти свирепые боги жестокого мира.

ГЛАВА 20. НЕВИДИМЫЙ БАРЬЕР

   В руке у меня был меч, отнятый в шахте у одного из солдат. Это было моим единственным оружием. Для прохода в горы следовало вооружиться получше. Многие солдаты на шахтах были убиты или бежали. С убитых была снята вся одежда и взято оружие. И то, и другое было необходимо плохо одетым и безоружным рабам.
   Я знал, что времени у меня очень мало — ведь скоро сюда прибудут тарнсмены Тарны. Я стал осматривать низкие деревянные домики, окружающие шахты. Почти все они были разрушены и разграблены рабами. Там не осталось ни оружия, ни пищи.
   В главной канцелярии я нашел управляющего шахтами, который был изувечен до неузнаваемости. Ведь именно по его приказу затоплялись шахты вместе со всеми рабами. Теперь его почти разорвали на куски.
   На стене висели пустые ножны. Я надеялся, что он успел схватить оружие, когда
   сюда ворвались рабы. Хотя я ненавидел его, но мне хотелось, чтобы он умер безоружным. Возможно, в полутьме рабы не заметили этих ножен. Сам меч, конечно, исчез. Я решил, что ножны могут мне пригодиться.
   Поднеся их к окну, я увидел, что на них блестят шесть великолепных камней. Наверное, они достаточно дорогие, хотя вряд ли большая ценность.
   Я сунул меч в ножны, прикрепив их к поясу, и по горийскому обычаю перекинул через плечо.
   Я вышел из дома и посмотрел на небо. Тарнсменов еще не было. Луны превратились в бледные диски на светлеющем небе. Солнце наполовину появилось из-за горизонта.
   Его свет разрушил темные бастионы ночи. Я посмотрел на то, что окружало меня — безобразные дома, зловещая пустынная коричневая земля, усыпанная камнями. Среди
   разбросанных бумаг, обломков сломанных клинков валялись застывшие в самых невероятных позах трупы обнаженных людей.
   Клубы пыли, похожие на принюхивающихся собак, вились вокруг них. Выбитая
   кем-то дверь теперь висела на одной петле и качалась на ветру, издавая душераздирающие звуки.
   Я прошел по этому хаосу и поднял замеченный мною шлем. Хотя ремешок был порван, это было легко поправить. Интересно, почему его не забрали рабы?
   Результатом моих поисков были только пустые ножны и поврежденный шлем, а вскоре здесь уже будут тарнсмены. И я быстро пошел прочь. Это была походка воина, приобретенная после долгих тренировок. Она позволяла идти быстро и очень долго.
   И только когда я добрался до леса, к шахтам начали спускаться тарнсмены.
   Через три дня вблизи Колонны Обмена я нашел своего тарна. Увидев его издали, я сперва решил, что это дикий тарн. Я приготовился дорого отдать свою жизнь, но эта птица, которая несколько недель не улетала отсюда, была моим тарном. Она расправила крылья и пошла ко мне.
   Я потому и пошел сначала сюда, что предчувствовал, что тарн находиться где-то поблизости. В горах, куда он принес меня и татрикс, была хорошая охота и улетать отсюда у него не было никаких причин.
   Когда тарн приблизился и вытянул голову, у меня вдруг появилась мысль, что он ждал меня здесь. Но это было слишком невероятно.
   Он не сопротивлялся и не проявлял недовольства, когда я вскочил ему на спину и крикнул:
   — Первая! — Тарн пронзительно вскрикнул и как могучая пружина взмыл в небо, оглушительно хлопая крыльями.
   Когда мы пролетали над Колонной Обмена, я вдруг вспомнил, что именно здесь меня предала та, что была когда-то татрикс Тарны. Интересно, какова ее судьба? Я задумался так же над причинами, которые склонили ее к предательству, над ее странной ненавистью ко мне, которая, казалось, была совсем не свойственна той одинокой девушке на выступе утеса, которая смотрела на море желтых цветов внизу, пока я расправлялся с куском сырого мяса. И вновь во мне проснулась ярость и жажда мести, когда я вспомнил ее повелительный жест и беспощадный приказ:
   — Схватите его.
   Какова бы не была ее судьба, подумал я, она заслуживает ее. Но вдруг я поймал себя на мысли, что мне не хочется ее смерти. Месть Дорны Гордой должна быть ужасной. Я с содроганием подумал о том, что Лару могли бросить в яму, кишащую остами, или сварить живьем в кипящем масле, или оставить голой в бесконечных болотах с кровососущими насекомыми и плотоядными растениями, или же скормить гигантским уртам, которые живут в подвалах под дворцом татрикс. Я знал, что ненависть мужчин не идет ни в какое сравнение с женской ненавистью, которая может быть изощренно жестокой и страшной. Мужчине никогда не додуматься до того, что может прийти в голову женщине. Что же может удовлетворить жажду мести такой страшной женщины, как Дорна Гордая?
   Был месяц весеннего равноденствия, который назывался на Горе эн-кара, или первый Кара. Полное название звучит как эн-кара-лар-торвис, что в переводе означает Первый Поворот Центрального Огня. Лар-Торвис — это по-горийски солнце. Но обычно солнце называют тут Тор-ту-Гор, или Свет над Домашним Камнем. Месяц весеннего равноденствия называется се-кара-лар-торвис, или просто се-кара — Второй Поворот.
   К отчаянию всех ученых Гора, в каждом городе планеты ведется свое собственное летоисчисление. Даже Посвященные, которые должны были вести единый календарь, свои праздники отмечали в разное время, в зависимости от того, в каком городе они жили. Для введения единого календаря требовалось, чтобы один из городов подчинил себе все другие. Но пока такого ни разу не было, и Посвященные каждого города считали себя самыми главными, которые единственные придерживаются правильного календаря.
   Однако на Горе существовали празднества, которые отмечались четыре раза в год в одно и то же время — ярмарки у подножья Сардарских Гор. Их начало определялось по календарю Ара — самого большого города на Горе.