Нортон Андрэ. Леди Триллиума

 
   Примерно через десять дней Майкайле пришлось занять место Кимбри возле постели Харамис: старушка отправилась навестить родных, а также проведать остальных пациентов.
   Майкайла чувствовала себя неспокойно и очень одиноко. Присматривать за больной старухой — занятие весьма скучное, и Майкайла едва не уснула в кресле, но тут заметила вдруг, что глаза Харамис широко открыты и та внимательно ее разглядывает.
   — Вы не спите, госпожа? — чуть помедлив, тихим спокойным голосом спросила Майкайла.
   — Разумеется, не сплю, разве тебе не ясно? — Голос старухи прозвучал невнятно и неразборчиво, и в нем сквозило раздражение. — А где Энья? И что ты здесь делаешь?
   Майкайла дорого бы дала, чтобы сейчас на ее месте оказалась Энья, или Кимбри, или кто-нибудь другой, но Харамис вопрошала так резко и требовательно, что ничего не оставалось делать, кроме как попытаться с ней объясниться.
   Поскольку у Майкайлы не было уверенности, что Харамис вообще ее помнит, девушка решила избегать каких-либо деталей.
   — Вы были очень серьезно больны, госпожа Харамис. Хотите, чтобы я пошла и позвала Энью?
   — Нет, пока не надо, — сказала Харамис. — Сколько времени я проболела? И почему со мною нет Узуна?
   Майкайла не знала, стоит ли сообщать Харамис, что та пролежала без сознания десять дней, но та продолжала требовательно смотреть на нее, и девушке пришлось сказать:
   — По-моему, около десяти дней. Мы за вас очень переживали.
   — Где Узун? Почему его нет рядом? Если он так обо мне заботится, то почему бы ему не подняться по лестнице и не навестить меня? Или этот старый хрыч не способен уже прошагать до следующего этажа?
   Майкайла молчала, не вполне понимая, что сказать в ответ. Однако через мгновение неловкая ситуация разрешилась сама собой: в голове у старой волшебницы, видимо, прояснилось.
   — Ах да, — произнесла она, — как же это у меня опять вылетело из головы. Узун, разумеется, теперь не способен ходить. Что ж, попозже, если мне так и не удастся сойти вниз, кто-нибудь сумеет принести его наверх, чтобы мы повидались, — но только не по винтовой лестнице. Даже в своей прежней жизни он постоянно имел с этой лестницей изрядные неприятности. До сих пор не пойму, зачем Орогастус вообще построил тут такую штуковину. Хотя что с него взять? Он все время предпочитал вычурный стиль удобству и практичности.
   Волшебница закрыла глаза, и некоторое время даже казалась спящей.
   — А уж то, что ты не сможешь его перенести, совершенно очевидно, — проговорила она затем. — Что ж, пожалуй, совет Узуна мне сейчас нужен гораздо больше, чем отдых. Помоги-ка мне сесть прямо. Похоже, я уже не в состоянии садиться самостоятельно.
   Майкайла обхватила старуху обеими руками, помогла сесть и спросила:
   — Не сбегать ли мне вниз, не сказать ли Узуну, что вы о нем спрашиваете? Он будет безмерно рад узнать, что вы наконец очнулись. Он, разумеется, смертельно за вас боялся и очень переживал, как и все мы.
   — Ну и какой от этого будет прок, если он все равно не может прийти ко мне? — ворчливо проговорила Харамис. — Чего ради без причины дергать доброго старого Узуна? А Кимбри здесь?
   — Она отправилась проведать жену садовника, которая должна скоро родить. Как только вернется, я позабочусь, чтобы она сразу же к вам пришла.
   — Не стоит так все усложнять, — сказала Харамис, — я ведь не просто так сделалась Великой Волшебницей.
   И тут она произнесла — так, будто говорила с кем-то находящимся здесь же, в комнате, даже не повышая голоса;
   — Кимбри, приди ко мне. Ты мне нужна.
   Через пару минут знахарка уже бегом поднималась по ступенькам. Майкайла встретила ее у двери.
   — Ты слышала, что госпожа тебя зовет? — тихо спросила она.
   — Нет, — прошептала в ответ Кимбри, — просто я проведала супругу садовника, выяснила, что с нею все в порядке, и решила еще раз пойти взглянуть на госпожу. А что, она звала меня?
   Девушка кивнула,
   — Как приятно видеть, что вам уже до такой степени лучше, — воскликнула Кимбри, увидев Харамис сидящей.
   Лекарки начала ее обследовать, Майкайла, воспользовавшись представившейся возможностью, улизнула из комнаты и заспешила сообщить хорошие вести Узуну.
   Она вприпрыжку сбежала по лестнице и, добравшись до кабинета, обнаружила громадную арфу в дремлющем состоянии. Никому так и не удалось выяснить, спит ли когда-нибудь Узун на самом деле или же нет, но только с тех пор, как Харамис заболела, Майкайла, приходя поговорить с оддлингом, стала все чаще и чаще заставать его в таком далеком от энтузиазма настроении, что казалось, арфа действительно дремлет.
   — Проснись, Узун! — крикнула она. — Госпожа очнулась и тут же начала спрашивать о тебе.
   Если о деревянной арфе можно сказать, что она выглядит самодовольной, то Узун на этот раз выглядел именно так.
   — Значит, ты говоришь, она обо мне спрашивала? Что ж, нетрудно было догадаться, что она сразу вспомнит обо мне, как только придет в сознание, — произнес он. — Может, меня отнесут наверх?
   — Нет, — вздохнула Майкайла. — Харамис считает, что тебя нельзя тащить по всем этим лестницам. Кроме того, я прекрасно помню, что с тобой приключилось, когда в последний раз тебя попытались перенести в ее спальню. Однако я могу взять на себя роль связной и передавать вам весточки друг от друга.
   — Что ж, наверное, так придется поступить, — вздохнул Узун.
   — Да, придется, — твердо сказала Майкайла, — если у тебя, конечно, не возникает желания превратиться в груду рассохшихся деревяшек, которыми так удобно растапливать камин.

Глава 23

   Трудно сказать почему, однако Майкайла не очень-то удивилась, что Харамис явно перестала принимать в штыки идею о том, чтобы снабдить Узуна новым телом.
   Первый намек на эти перемены в настроении Белой Дамы Майкайла заметила на следующей неделе, когда Кимбри вновь пришла проведать свою подопечную.
   — Как сегодня себя чувствует госпожа? — спросила она почтительно.
   — Не слишком хорошо, — ответила Харамис. В ее голосе чувствовалась усталость, и было совершенно очевидно, что принадлежит он совсем старой женщине. — Не настолько хорошо, чтобы обучать Майкайлу всем тем вещам, которые ей необходимо освоить, прежде чем стать Великой Волшебницей. Сейчас, по крайней мере, я не нахожу в себе для этого достаточно сил. Но в то же время чувствую, что откладывать уже больше нельзя. — Она откинулась на спину и закрыла глаза. — Я думаю, первым делом тебе, Майкайла, следует научиться быть в курсе всех событий, происходящих в нашем королевстве, — произнесла она через некоторое время, все еще не открывая глаз, — поддерживать зрительный контакт с любым уголком страны. Я уже начинала тебе объяснять, что такое чаша для глядения в воду и как ею пользоваться. Пойди принеси ее и приготовь все необходимое.
   Майкайла отправилась за серебряной чашей, наполнила ее до краев чистой водой, как учила когда-то Харамис, и вернулась. Вряд ли стоит сейчас объяснять волшебнице, что та уже обучила Майкайлу глядеть в воду, заглядывая в любой уголок королевства, несколько лет назад. У девушки было сильное подозрение, что Харамис не помнит, сколько времени юная преемница уже живет в этой башне. «Пожалуй, очень хорошо уже и то, что она вообще меня помнит, — подумала Майкайла, — а расстраивать ее совершенно ни к чему. В конце концов, Кимбри ведь говорила, что надлежит следить за тем, чтоб Белая Дама как можно меньше волновалась».
   — Что бы тебе больше всего хотелось увидеть в нашем королевстве? — спросила Харамис, когда девушка возвратилась.
   Майкайла призадумалась. Ведь Харамис впервые за всю историю их знакомства поинтересовалась, что именно предпочитает ее подопечная. Что же выбрать? Скритеков? Ну, разумеется, нет. Руины древнего города, к которому они с Файолоном направлялись в тот самый день, когда впервые встретили волшебницу?
   — Мне хотелось бы посмотреть, как поживает мой кузен Файолон, — после некоторых раздумий осторожно произнесла Майкайла.
   — В таком случае гляди в воду. — Харамис сделала слабый жест кистью правой руки.
   Майкайла заглянула в чашу, припоминая наставления, что когда-то давала на этот счет волшебница. Девушка хорошо помнила, как пользоваться чашей с водой, хотя для собственных нужд применяла шарик, висящий у нее на шее на ярко-зеленой ленточке. Через некоторое время отражения окон спальни Харамис на водной поверхности стали дрожать, затем расплылись, и на их месте показалась миниатюрная картинка: Файолон, обутый в теплые сапоги, предназначенные для верховой езды, и одетый в зимнюю накидку, восседал на сером фрониале. Позади шагал еще один фрониал, поменьше, с объемистой поклажей на спине. Майкайла узнала местность: Файолон уже недалеко, он направляется как раз к башне. «Зачем он сюда едет? — удивилась она. — Харамис ведь нее равно отправляет его всякий раз куда-нибудь подальше, стоит только Файолону здесь появиться».
   — Итак, дитя, что же ты видишь? — отрывисто произнесла Харамис.
   Майкайла закусила губу. «А здоровье у нее явно все еще плохое, раз уж, глядя на меня, она видит дитя, — подумала девушка. — Но сообщать, что сюда едет Файолон, — значит, пожалуй, разозлить ее. Да она ведь все равно узнает. Слуги не станут ей лгать — по крайней мере, в этом».
   — Файолон едет сюда, — ответила Майкайла, — у него два фрониала. Сейчас он примерно в полулиге от скалистой пропасти, что начинается возле края площади перед башней.
   — Это, наверное, те фрониалы и те вещи, что я оставила у его родителей в тот день, когда вызвала ламмергейеров, чтобы спасти вас от скритеков, — без тени сомнения сразу же заговорила Харамис. — Вот Файолон и направляется сюда, чтобы вернуть все это мне.
   Харамис, очевидно, снова погрузилась в прошлое. Она явно живет не сегодняшним днем, но теперь, по крайней мере, Майкайле более или менее понятно, какой отрезок времени Харамис ныне переживает. «Хорошо еще, что она не рассержена приездом Файолона, — подумала Майкайла. — И кстати, она сказала „его родители“, то есть наверняка принимает его за одного из моих братьев».
   — Загляни в верхний ящик стола, что возле моей кровати, Майкайла, — начала Харамис. — Там должна быть маленькая серебряная дудочка, с помощью которой я заставляю мост выдвигаться. К тому времени, когда ты выйдешь на двор, он как раз подъедет, так что отправляйся прямо сейчас.
   Майкайла сомневалась, что Файолон окажется здесь так быстро, но в данном случае она послушалась волшебницу с удовольствием и поторопилась выйти из комнаты. Схватив серебряную дудочку, она заспешила вниз по длинной череде ступенек, добралась до выхода из башни и очутилась наконец на краю площади с южной стороны здания. Девушка с удовлетворением отметила, что солнечная батарея абсолютно чиста: она подозревала, что магическое зеркало Орогастуса им очень скоро может понадобиться. «Файолон не потащился бы сюда без серьезной причины», — решила она.
 
   Майкайла стояла на площади, ожидая появления Файолона, и нетерпеливо размышляла о теперешнем состоянии Харамис. От знахарки она успела узнать, что из-за подобной болезни старики порою теряют память, а также могут лишиться дара речи и даже рассудка. Подобная перспектива наверняка привела бы Харамис в ярость, если бы она осознала вдруг, что с нею происходит.
   Но и о нынешнем состоянии Харамис Майкайла не могла думать без содрогания. Совершенно очевидно, что та отчасти лишилась способности здраво рассуждать хотя сама этого и не понимает. Старуха все еще считает Майкайлу совсем маленькой и ничему еще не обученной девочкой, и лишь одним Владыкам Воздуха известно, что она думает о Файолоне.
   «Целая страна лишилась человека, который о ней заботился, и будто осиротела. Ну что ж, в некотором роде…»
   Майкайла стояла на площади, предаваясь этим безрадостным мыслям, до тех самых пор, пока в поле зрения не показался Файолон. Она поднесла к губам дудку и прогудела сигнал, как это делала Харамис в тот раз, когда впервые отправляла отсюда Файолона. С тех пор прошло несколько лет — лет, о которых Харамис теперь совершенно ничего не помнит!
   Мост плавно выдвинулся, перекинувшись через громадную пропасть, почти точно в тот момент, когда к краю расселины подъехал Файолон со своими двумя фрониалами. Майкайла сгорала от нетерпения, и как только он оказался на этой стороне, девушка побежала навстречу, желая задушить его в объятиях, и буквально стащила юношу с фрониала на землю.
   — Ох. Файолон, как я рада! Когда я увидела, что ты направляешься к башне, глазам своим не поверила!
   — Так ты об этом знала? — Файолон обнял девушку и крепко прижал к себе. — Тогда понятно, почему ты встретила меня на улице. Ты как, готова сделаться волшебницей? Насколько я понимаю, с Харамис случилось что-то серьезное?
   — Да, — сказала Майкайла, — ты прав. Боюсь, что, увидев ее, ты заметишь разительные перемены, и притом отнюдь не в лучшую сторону. Последнее время они была очень больна, так что мы даже опасались за ее жизнь.
   Файолон вздохнул:
   — Еще один приступ?
   Майкайла кивнула.
   — А ты, как я полагаю, не готова занять ее место. Ну что ж, это объясняет всю неразбериху, что творится вокруг.
   Хотя Майкайла сама давненько уже подумывали именно об этом, ей отнюдь не польстило, что именно здесь кроется главная причина прибытия Файолона.
   — Я прекрасно понимаю, что еще не готова, — произнесла она довольно раздражительным тоном, — последние несколько дней Харамис только об этом и говорит, да и Узун тоже. Послушать их — так мне до сих пор лет шесть от роду. Почему бы теперь тебе не нанести госпоже визит? Вы, к всеобщему удовлетворению, вполне сойдетесь во мнениях на мой счет.
   Она повернулась и пошла сказать конюху, чтобы тот позаботился о фрониалах. Файолон последовал за ней.
   — Прости меня, Майка, — сказал он, обнимая девушку за плечи. — Тебе, наверное, невообразимо тяжело жить здесь бок о бок с нею.
   — Чего уж там говорить, — произнесла Майкайла с каким-то мрачным удовлетворением. — Скоро сам получишь возможность на нее взглянуть и все поймешь.
   — И кстати, я не хотел сказать, что ты не сможешь прямо сейчас сделаться Великой Волшебницей, — продолжал юноша. — Честно говоря, я считаю, что ты просто обязана это сделать.
   — Но ведь это может убить ее!
   — Что ж, возможно, ей действительно лучше было бы умереть, чем продолжать делать со страною то, что по ее милости твориться теперь, — спокойно ответил Файолон. — Рувенде причинено уже столько вреда, что бедствия начинают распространяться даже на Вар. Я чувствую это и именно поэтому приехал сюда.
   — Я знала, что у тебя непременно должна найтись очень веская причина, чтобы совершить это путешествие, — сказала Майкайла, — принимая во внимание, что Харамис вечно отправляет тебя куда-нибудь подальше, как только ей доведется тебя увидеть. Однако в настоящий момент она, весьма вероятно, и не вспомнит, кто ты такой. Она, кажется, принимает тебя за одного из моих братьев.
   — В таком случае не стану ее переубеждать и обещаю тебе, что не скажу ей о том, что являюсь покровителем Вара. А то от такой вести, пожалуй, ее хватит очередной удар. Как я понимаю, ты никогда ей об этом не говорила.
   — Разумеется, нет. Узун об этом знает, но он тоже ничего не скажет Харамис.
   — Ну, значит, все в порядке. Пойдем посмотрим, насколько тяжелое создалось положение, — Он нежно похлопал девушку по спине.
   Молодые люди поднялись по лестнице и прошли в комнату к старой волшебнице.
   — Госпожа Харамис, — официальным тоном произнесла Майкайла, — Файолон явился, чтобы навестить вас.
   — Проходи, дитя мое, — ответила Харамис, слабым жестом вытягивая руку в сторону юноши.
   «С нею то же самое, что и в прошлый раз, — неожиданно поняла Майкайла. — Она способна управлять правой половиной своего тела, но левая ей неподвластна. Интересно, отчего так получается?»
   Файолон церемонно поклонился.
   «А у него явно вырабатываются утонченные манеры придворного, — осуждающе подумала Майкайла. — Ну конечно, он-то проводит все свое время при дворе. Это я вынуждена торчать всю жизнь в этом медвежьем углу, запертая в каменной башне посреди гор».
   Она стояла в дверях и бросала хмурые взгляды на Файолона, пустившегося в светскую беседу с Харамис. Он осмотрительно выбирал темы, подходящие для обсуждения в разговоре с пожилой дамой, от которой трудно ожидать, чтобы она была в курсе последних событий. «Это было бы просто чудовищно, если бы не было так трогательно», — думала Майкайла, слушая, как Файолон уверяет старуху в том, что родители его чувствуют себя прекрасно. Видно, Харамис и впрямь весьма смутно представляет, с кем говорит. Иначе она непременно вспомнила бы, что мать этого юноши умерла во время родов, а о личности отца никому не известно. «Что ж, может, его батюшка и действительно чувствует себя прекрасно, — пришло в голову Майкайле. — По крайней мере, этому у нас нет никаких опровержений».
   Харамис быстро утомилась. Сказав Майкайле, чтобы та велела экономке приготовить комнату для своего брата, она попросила оставить ее одну.
   Девушка повела Файолона в свою комнату, чтобы переговорить наедине. Они уселись в кресла перед маленьким столиком возле камина и обменялись тревожными взглядами.
   — У нее и вправду не все дома, — вздохнула она.
   — Боюсь, что тут ты права, — согласился Файолон. — Когда я успел стать твоим братом?
   — Не иначе как в тот день, когда Харамис решила, что тебе лучше было бы быть для меня именно братом. — Майкайла помрачнела. — Бывают дни, когда я по-настоящему ненавижу ее. Она думает об окружающих вещах так, как ей хочется о них думать, и требует, чтобы все с нею соглашались. И ведь заметь, все именно так и делают. Если б она сказала, что небо зеленое, то и Узун, и вся прислуга начали бы дружно заверять, что оно никогда и не бывало другого цвета.
   Она вечно рассказывает одни и те же длинные истории из собственного детства, — продолжала жаловаться вконец измученная Майкайла. — Поначалу они были мне даже интересны, но после двадцатого раза меня от этих рассказов просто начинало трясти.
   — Она забывает о том, что уже говорила? — спросил Файолон.
   Майкайла кивнула:
   — Она мне напоминает теперь тот музыкальный ящичек, что был у нас в Цитадели, — самый первый из них. Мы еще были совсем детьми, помнишь? Он вечно играл одну и ту же ноту, если переворачивать его на ту же самую сторону. Судя по всему, мозг Харамис функционирует по какой-то схожей системе. Стоит мне только услышать первые два-три предложения — и всю дальнейшую речь я уже могу слово в слово, с той же интонацией пересказать сама. В конце концов мне становится до того невмоготу, что хочется кричать!
   Помнишь ту башню в Цитадели, где мы так часто играли? Там можно было проводить целые часы, и никто нам не мешал, а здесь, стоит мне только отлучиться на полчаса как она посылает Энью меня разыскивать. Она не желает чтобы у меня была минута свободного времени. Она не хочет, чтобы я где-нибудь находилась без ее ведома. Она, похоже, даже не хочет, чтобы я о чем-нибудь думала без спросу… Все это слишком утомительно и по-настоящему раздражает. У меня такое впечатление, будто она пытается стереть мою личность и заменить своей собственной, вселить в мое тело собственный дух, чтобы ее душа управляла двумя людьми… Но у меня ведь есть своя душа, верно?
   — Ну разумеется, есть, — заверил юноша. — Возможно, у тебя просто сдают нервы. Тебе хотя бы удается как следует высыпаться? И хватает ли тебе еды? Или тут опять такая неразбериха, что прислуга забывает подавать обед?
   — Я могу перехватить каких-нибудь фруктов или еще чего-нибудь, если проголодаюсь, — сказала Майкайла. — А что касается сна, то я уже начинаю мечтать о том, чтобы не спать совсем: ночью меня мучают кошмары, а проснувшись, я вновь погружаюсь в эту жуткую реальность и вижу, что по-прежнему в ловушке, из которой мне не вырваться.
   — А по-моему, ты здесь совсем не в ловушке, — заметил Файолон. — Ты ведь никогда не давала обещания тут оставаться.
   — Но я же сижу тут взаперти уже много лет. — Майкайла посмотрела на него с недоумением. — Она просто похитила меня, притащила сюда и все эти годы «обучает», так ни разу не спросив, чего же хочется мне самой.
   — Да, — согласился Файолон. — Она привезла тебя сюда, не спрашивая твоего мнения, но все это было много лет назад, и ты в любой момент могла бы отправиться домой, стоило только захотеть, — с тех самых пор, как научилась разговаривать с ламмергейерами, да и до этого, если бы решилась предпринять путешествие на фрониале через ледники и заснеженные перевалы. То есть на сегодняшний день то, что ты до сих пор остаешься здесь, — результат твоего собственного выбора, даже если выбор этот ты сделала неосознанно. Так что обдумай ситуацию и принимай решение.
   — Ах вот как, у меня, оказывается, есть еще и выбор! — саркастически проговорила Майкайла. — Во имя Богов, Фаиолон, хоть ты-то не затевай подобных разговоров. Если ты мне друг — а мне действительно совершенно необходим друг, и ты самый близкий человек для меня, — то не становись на ее сторону вместе со всеми, очень тебя прошу. Мне это просто невыносимо; я больше не в состоянии жить в таких условиях.
   — В каких же условиях ты хотела бы жить?
   — Теперь я уже сама не знаю, — всхлипнула Майкайла. — У меня здесь просто голова идет кругом.
   Только в одном я уверена: такая жизнь, как теперь, мне совершенно не нужна. Если бы это было не так, я бы не сделалась тут такой несчастной. — Она попыталась собраться с мыслями и понять, чего же ей действительно хочется. — Подозреваю, что мне нужно то же самое, что и всем: любимый муж, желательно ты, несколько детей, уютный домик в каком-нибудь приятном местечке, небольшой сад, друзья и подруги…
   — У тебя есть Узун, — вставил Файолон.
   — Я все же предпочла бы друзей чуть более подвижных, — вздохнула Майкайла. — Я не хочу сказать, что Узун чем-то плох, но чтобы полностью оценить его, как он того достоин, надо и впрямь не на шутку любить музыку… Лучшим из друзей для меня всегда был ты, а тебе не хуже, чем мне самой, известно, что стоило Харамис притащить нас сюда, как она сразу же постаралась отослать тебя куда-нибудь подальше. Она желает, чтобы я оставалась совершенно одинокой и полностью зависела от нее, и только от нее!
   — Но, Майка, ты ведь можешь вызвать ламмергейера, верно? Даже если понадобится скрыться отсюда среди ночи. Красный Глаз всегда готов по первому же зову поднять тебя в небо и перенести через горные вершины и бездонные пропасти.
   — Да, верно.
   — Значит, было бы несправедливо утверждать, что у тебя нет выбора, — заметил Файолон. — Ты способна вызвать ламмергейера, улететь, куда только тебе самой захочется, и никогда больше не возвращаться. Следовательно, если ты все-таки остаешься здесь, то, по-моему, ты уже сделала выбор. Мне искренне жаль, что ты так несчастна, но наверняка у тебя есть веские причины здесь оставаться.
   — Это может показаться бредом сумасшедшего, — нахмурилась девушка, — но у меня такое впечатление, что этого от меня хочет страна.
   — Я тоже думаю, что дело именно в этом.
   — С тех пор как болезнь свалила Харамис в последний раз, мне не перестает казаться, что я слышу какие-то крики и плач. Меня не на шутку волнует, иногда становится просто-напросто жутко, но я не знаю, что могла бы сделать, дабы исправить положение. У меня нет чувства земли — в той степени, что есть у тебя, — но главная беда в том, что, по-моему, Харамис уже тоже его лишилась.
   — Этого я не знаю, — Файолон пожал плечами. — Чувство земли не из тех вещей, о которых можно судить, глядя со стороны. Конечно, если бы оно появилось у тебя, — он дотронулся кончиками пальцев до груди, прощупывая сквозь ткань свой шарик, — то я, разумеется, сразу об этом узнал бы, но что касается Харамис, тут остается только гадать.
   Рука Майкайлы тоже потянулась к небольшому бугорку на ее груди, постоянно скрытому не менее чем двумя слоями ткани, — точной копии того шарика, что висит на шее Файолона. Свой шарик она всегда надевала прямо на голое тело; это была единственная вещь, сохранившаяся со времен, когда в жизни Майкайлы еще не появилась Харамис. Он служил постоянным напоминанием о счастливых временах.
   — Неужели между нами столь мощная связь? — спросила она. — У меня всегда было такое чувство, будто я постоянно ощущаю твое присутствие, а в мелодичном перезвоне этого шарика мне слышался твой голос, но я думала, что все это лишь игра воображения.
   — Майка! — широко улыбнулся Файолон. — У тебя всегда было множество талантов, но вот воображения тебе вечно не хватало.
   Он встряхнул свой шарик, и раздался перезвон. Майкайла тут же почувствовала, как в ответ начал резонировать ее собственный шарик.
   — Говорят, что процедуры типа глядения в воду ненадежны, особенно если ими пытаются заниматься люди, но с помощью этого шарика в качестве связующего звена мы в любой момент можем без помех войти в контакт друг с другом. Я много лет следил таким образом за твоими уроками и даже выучил кое-что из тех песнопений, в которых ты практиковалась в храме Мерет.