Страница:
— Ты прав, — вздохнула Харамис, — именно это я и говорила. Следовало бы мне поменьше разговаривать, да побольше слушать, — Узун, например, явно знает Майкайлу куда лучше, чем я. Ну что ж, теперь уже это не имеет значения. Скажи-ка, Файолон, а сможет ли Красный Глаз отвезти в этот храм вместе с тобой и меня тоже?
— Да, — ответил юноша, — но, откровенно говоря, вам совершенно не обязательно занимать ее место. Я могу просто выкрасть ее, и все.
— И тем самым второй раз вызвать нападение Лаборнока на Рувенду за последние два столетия, — проговорила Харамис. — Нет, раз в сто лет — это слишком. Война, конечно, будет чисто магической, однако дело в том, что в Рувенде абсолютно никто не подготовлен к такому повороту событий.
— Боюсь, что тут вы совершенно правы, — грустно проговорил Файолон, — жрецы Мерет чрезвычайно жестоки и неразборчивы в средствах, хотя Майкайла этого совершенно не понимает. Я имел возможность наблюдать их гораздо больше, чем она, и притом при совершенно других обстоятельствах. Дочерей своей Богини они содержат в полной изоляции, под колпаком, так что те не знают почти ничего о том, что происходит в храме. А насколько я понимаю, Майкайла ни разу не воспользовалась зеркалом, чтобы заглянуть в храм, с того самого дня, как впервые о нем узнала.
Им известно, что Майкайла живет здесь, в башне, — продолжал он, — известно, что она впоследствии должна сделаться Великой Волшебницей. Поэтому если ее начнут искать, то прежде всего именно здесь. А сама она вовсе не будет нам подмогой, если придется отражать нападение. Я даже думаю, Майкайлу пришлось бы запереть в какой-нибудь надежной комнате с толстыми стенами и прочной дверью, чтобы она не вызвала ламмергейера и не отправилась к ним.
— Но она не сможет к ним отправиться, если их самих больше не будет в том месте, — проговорила Харамис.
— Что вы имеете в виду? — с недоумением спросил Файолон.
— Майкайла ведь не знает, что ее должны убить? — уточнила Харамис.
— Красный Глаз попытался ей объяснить, да и я тоже очень долго ей это втолковывал, — уныло проговорил Файолон, — но она просто не желает нам верить. Утверждает, что ее уже избирали Младшей Дочерью Богини дна года назад, и «благодарю за заботу, но я отлично все это пережила». Кроме того, она все твердит, что обязалась служить в их храме не только в этом году, но и еще на протяжении трех лет — по месяцу в год. Так с какой, мол, стати они тогда будут убивать ее раньше времени? Майкайла просто не понимает, что настал юбилейный год и праздник теперь будет совсем другим. Ее живьем уложат на алтарь и вырежут сердце, чтобы еще теплым преподнести Богине, благодаря чему та будет жить два следующих столетия.
— Так вот, значит, что они собираются проделать. Ее положат на алтарь и вырежут сердце?
— Да, — подтвердил Файолон, — предназначенным для подобного ритуала черным обсидиановым ножом. А тело Майкайлы предадут реке, которая считается кровью Богини. Я внимательно следил за собранием жрецов, на котором они как раз обсуждали ритуал — избрали непосредственных исполнителей и предусмотрели прочие летали. После этого я стал разбираться в ритуале очень хорошо и тогда попросил зеркало показать ту комнату и Святилище, где совершаются жертвоприношения. Жертвенный алтарь у них стоит как раз над тем местом, где река вытекает из пещеры в скале западной стороны храма.
— А из чего сделан этот алтарь?
— Высечен в скале, как и все Святилище… Ах да, теперь я понимаю, о чем вы говорите. Не может быть сомнения, что и алтарь, и все Святилище составляют единое целое с самой землей. Они не сооружены искусственно, например, из дерева или принесенного со стороны камня. Не только алтарь, но и стены и пол комнаты представляют собою поверхность самой горы Джилрис. Если вы сможете воспользоваться силой земли на лаборнокской стороне горного хребта, то и Святилище, и алтарь, и все прочее тоже используете по своему усмотрению.
— Как это? — спросил Узун.
— Покровитель страны приобретает силу оттого, что соприкасается с самой землей, — объяснил Файолон.
«Да, он действительно отлично все это понимает, — призналась себе Харамис, — так что, возможно, Узун и прав. И все-таки мне по-прежнему кажется это неправильным — чтобы у страны был покровитель мужского пола».
— Вообще-то, — продолжал юноша. — Великий Волшебник способен использовать землю любой страны — в какой-то степени. Я это обнаружил, когда помогал Майкайле исправлять последствия произошедших в Рувенде бедствий… — Он искоса посмотрел на Харамис. — Конечно, мне следовало бы попросить вашего разрешения, но дело в том, что в тот момент вы были так больны… — Файолон не закончил фразу и остановился.
— Главное — что сама страна была очень больна, — возразила Харамис. — А кто уж там ее вылечит — это не столь важно.
«Следовало бы мне осознать это еще много лет назад», — подумала она.
— Теперь вернемся к нашему нынешнему плану, — продолжала волшебница. — Завтра к вечеру, Файолон, мы с тобою вместе отправимся туда, где Майкайле надлежит провести в бодрствовании целую ночь. А поскольку у меня, да и у тебя, наверное, тоже, нет никакого желания всю эту ночь предаваться жарким и, вероятно, бесплодным спорам, предлагаю захватить с собой какое-нибудь средство, которое помогло бы быстро и без лишнего шума привести Майкайлу в бессознательное состояние.
— В подвале есть бутылка с некой жидкостью, — кивнул Файолон, — которая для этого как раз подойдет. Это одна из множества вещей, что собрал Орогастус. Однако у меня перед ним есть одно немалое преимущество. Юноша вдруг ехидно улыбнулся, и внешность его стала куда лучше соответствовать возрасту. — Дело в том, что я могу прочитать инструкции.
— Ты можешь там что-то прочитать? — Харамис была поражена. — Как ты умудрился выучить язык Исчезнувших?
— Все дело в зеркале, — объяснил Файолон. — Так называемое «магическое зеркало» Орогастуса, кроме всего прочего, может служить еще и обучающим устройством.
— Я всегда знала, что это механизм, — произнесла Харамис, припоминая далекое прошлое, — мне с первого взгляда стало это понятно. А этот тупица Орогастус стоял там с самодовольным видом и усиленно вызывал таинственные темные силы, существовавшие в одном только его воображении, в то время как перед ним находилась древняя машина, уже в то время способная работать лишь с большим трудом.
Файолон расхохотался;
— Весьма жаль, что Орогастус так ничего и не понял. Свою башню он соорудил как раз на верхушке устройства, предназначенного для снабжения машины энергией. — Юноша поймал непонимающий взгляд Харамис и принялся объяснять подробнее: — Это устройство подпитывается солнечным светом, а для этого на поверхности горы, над пещерой, в которой оно находится, Исчезнувшие соорудили площадку с солнечной батареей, которая впитывает лучи света и накапливает их энергию в специальных аккумуляторах.
Харамис не очень-то разобралась, что означает «солнечная батарея» и «аккумуляторы», однако не стала перебивать, ожидая дальнейших разъяснений.
— Орогастус не имел понятия, для чего служит эта ровная черная площадь, — продолжал юноша, — однако, когда он увидел ее — чистенькую, удобную и почти совсем горизонтальную, — он решил, что лучшего места для сооружения башни быть не может. А потом тот остаток солнечной батареи, что не закрыла собою башня, со временем засыпал снег, так что машина оказалась практически не способна подзаряжать свои аккумуляторы. Все это привело к тому, что Орогастус почти лишился возможности пользоваться ею. Это приспособление Майкайла обнаружила в тот период, когда вы из-за болезни оставались в Цитадели. Она очень скоро разобралась в том что такое солнечная батарея и где она находится — это было с ее стороны почти гениальной догадкой, хотя надо признать, что в приборах и всевозможной технике она всегда разбиралась великолепно. И вот мы очистили площадь, тем самым выставив солнечную батарею на свет, и после этого зеркало заработало просто прекрасно. Мы им постоянно пользовались, чтобы узнать, как вы себя чувствуете там, в Цитадели, да еще и выучили язык Исчезнувших. Кстати, именно с помощью этого зеркала Майкайла впервые отыскала храм Мерет.
— Зеркало, видимо, показало ей, где он находится, — припомнила Харамис. — Оно точно сообщало местонахождение моих сестер, когда Орогастус мне их показывал.
— Да, — сказал Файолон, — в тот раз Майкайла попросила показать ей людей, практикующих магию, и в конце концов отыскала тех, кто способен изготовить новое тело Узуна. А затем, оставив тут меня, дабы Узун не пребывал в одиночестве, она отправилась в этот храм разузнать подробности.
— Мне следовало бы ни за что не отпускать ее! — взорвался оддлинг.
— Ты не смог бы ее остановить, — вежливо напомнил Файолон. — Думаю, что в тот момент и я не сумел бы этого сделать. Она была в столь дурном настроении, так злилась на саму жизнь, что просто-напросто искала препятствие, которое можно было бы преодолеть. Найти для тебя новое тело оказалось вполне подходящей по трудности и важности задачей.
— Так, значит, ты сможешь ее усыпить, — проговорила Харамис, возвращаясь к основной теме беседы, — вернее, так или иначе обратить в бессознательное состояние. Я после этого смогу поменяться с Майкайлой одеждой, а ты отвезешь ее обратно в башню и будешь здесь держать, никуда не отпуская, достаточно долгое время, чтобы эти жрецы успели совершить свое жертвоприношение. А что касается меня, то, поскольку Майкайла должна там проголодать целый день и целую ночь, да к тому же сутки не спать в холодной пещере, их, пожалуй, не удивит моя слабость или те трудности, которые я испытываю при ходьбе. Но я ведь теперь не способна воспользоваться даже самым простым заклинанием, чтобы изменить внешность. Сможешь ли ты проделать эту магическую процедуру за меня, прежде чем оставишь одну в пещере?
— Я вполне могу произнести заклинание, — кивнул Файолон, — которое заставит вас выглядеть точно так, как Майкайла, — до тех пор, пока вы живы и на теле у вас нет серьезных ран, однако когда они вытащат из вашей груди сердце, заклинание, скорее всего, перестанет действовать.
— Вот и хорошо, — мрачно улыбнулась Харамис, — надеюсь, что в тот момент смогу еще увидеть выражения их лиц. Что, интересно, они будут предпринимать, когда дело раскроется? Попытаются все-таки добраться до моей преемницы? Полагаю, что не посмеют.
— Я еще произнесу заклинания, которые избавят вас от любой физической боли, — добавил Файолон. — Наверняка мне удастся связать его с тамошней землей, так что оно должно действовать все время.
— Ну, в таком случае у нас не будет никаких затруднений, — подытожила Харамис. — А пока что я отдохну — до тех самых пор, пока не придет время отправляться, а это, наверное, будет завтра около полуночи, насколько я понимаю. Примерно за два часа перед тем попрошу Энью принести тарелку супу и немного хлеба: у меня-то уж точно нет никаких причин соблюдать голодовку. Таким образом, мне удастся собрать силы, чтобы совершить все то, что нам предстоит…
— Но, Харамис… — запротестовал было Узун.
— Прости, Узун, — твердо ответила Харамис, — но мне совершенно необходимо все это сделать. Файолон, вы с Майкайлой ведь обязательно позаботитесь об Узуне, когда меня не станет?
— Да, госпожа, разумеется. — Файолон вымученно улыбнулся. — Хотя, конечно, может случиться и так, что это Узун будет продолжать заботиться о нас.
— Вот и хорошо. — Харамис откинулась на подушки, неожиданно почувствовав огромную усталость. — Теперь мне надо бы отдохнуть.
Юноша поклонился и покинул комнату, захватив с собой Узуна.
Харамис еще некоторое время слышала раздающийся с лестницы голос оддлинга:
— Неужели она действительно думает, что я захочу жить, когда ее уже со мною не будет?
«Бедный мой старый друг, — подумала Харамис. засыпая, — что же я с тобою делала все эти годы? Что я сотворила со всеми нами?»
Глава 28
— Да, — ответил юноша, — но, откровенно говоря, вам совершенно не обязательно занимать ее место. Я могу просто выкрасть ее, и все.
— И тем самым второй раз вызвать нападение Лаборнока на Рувенду за последние два столетия, — проговорила Харамис. — Нет, раз в сто лет — это слишком. Война, конечно, будет чисто магической, однако дело в том, что в Рувенде абсолютно никто не подготовлен к такому повороту событий.
— Боюсь, что тут вы совершенно правы, — грустно проговорил Файолон, — жрецы Мерет чрезвычайно жестоки и неразборчивы в средствах, хотя Майкайла этого совершенно не понимает. Я имел возможность наблюдать их гораздо больше, чем она, и притом при совершенно других обстоятельствах. Дочерей своей Богини они содержат в полной изоляции, под колпаком, так что те не знают почти ничего о том, что происходит в храме. А насколько я понимаю, Майкайла ни разу не воспользовалась зеркалом, чтобы заглянуть в храм, с того самого дня, как впервые о нем узнала.
Им известно, что Майкайла живет здесь, в башне, — продолжал он, — известно, что она впоследствии должна сделаться Великой Волшебницей. Поэтому если ее начнут искать, то прежде всего именно здесь. А сама она вовсе не будет нам подмогой, если придется отражать нападение. Я даже думаю, Майкайлу пришлось бы запереть в какой-нибудь надежной комнате с толстыми стенами и прочной дверью, чтобы она не вызвала ламмергейера и не отправилась к ним.
— Но она не сможет к ним отправиться, если их самих больше не будет в том месте, — проговорила Харамис.
— Что вы имеете в виду? — с недоумением спросил Файолон.
— Майкайла ведь не знает, что ее должны убить? — уточнила Харамис.
— Красный Глаз попытался ей объяснить, да и я тоже очень долго ей это втолковывал, — уныло проговорил Файолон, — но она просто не желает нам верить. Утверждает, что ее уже избирали Младшей Дочерью Богини дна года назад, и «благодарю за заботу, но я отлично все это пережила». Кроме того, она все твердит, что обязалась служить в их храме не только в этом году, но и еще на протяжении трех лет — по месяцу в год. Так с какой, мол, стати они тогда будут убивать ее раньше времени? Майкайла просто не понимает, что настал юбилейный год и праздник теперь будет совсем другим. Ее живьем уложат на алтарь и вырежут сердце, чтобы еще теплым преподнести Богине, благодаря чему та будет жить два следующих столетия.
— Так вот, значит, что они собираются проделать. Ее положат на алтарь и вырежут сердце?
— Да, — подтвердил Файолон, — предназначенным для подобного ритуала черным обсидиановым ножом. А тело Майкайлы предадут реке, которая считается кровью Богини. Я внимательно следил за собранием жрецов, на котором они как раз обсуждали ритуал — избрали непосредственных исполнителей и предусмотрели прочие летали. После этого я стал разбираться в ритуале очень хорошо и тогда попросил зеркало показать ту комнату и Святилище, где совершаются жертвоприношения. Жертвенный алтарь у них стоит как раз над тем местом, где река вытекает из пещеры в скале западной стороны храма.
— А из чего сделан этот алтарь?
— Высечен в скале, как и все Святилище… Ах да, теперь я понимаю, о чем вы говорите. Не может быть сомнения, что и алтарь, и все Святилище составляют единое целое с самой землей. Они не сооружены искусственно, например, из дерева или принесенного со стороны камня. Не только алтарь, но и стены и пол комнаты представляют собою поверхность самой горы Джилрис. Если вы сможете воспользоваться силой земли на лаборнокской стороне горного хребта, то и Святилище, и алтарь, и все прочее тоже используете по своему усмотрению.
— Как это? — спросил Узун.
— Покровитель страны приобретает силу оттого, что соприкасается с самой землей, — объяснил Файолон.
«Да, он действительно отлично все это понимает, — призналась себе Харамис, — так что, возможно, Узун и прав. И все-таки мне по-прежнему кажется это неправильным — чтобы у страны был покровитель мужского пола».
— Вообще-то, — продолжал юноша. — Великий Волшебник способен использовать землю любой страны — в какой-то степени. Я это обнаружил, когда помогал Майкайле исправлять последствия произошедших в Рувенде бедствий… — Он искоса посмотрел на Харамис. — Конечно, мне следовало бы попросить вашего разрешения, но дело в том, что в тот момент вы были так больны… — Файолон не закончил фразу и остановился.
— Главное — что сама страна была очень больна, — возразила Харамис. — А кто уж там ее вылечит — это не столь важно.
«Следовало бы мне осознать это еще много лет назад», — подумала она.
— Теперь вернемся к нашему нынешнему плану, — продолжала волшебница. — Завтра к вечеру, Файолон, мы с тобою вместе отправимся туда, где Майкайле надлежит провести в бодрствовании целую ночь. А поскольку у меня, да и у тебя, наверное, тоже, нет никакого желания всю эту ночь предаваться жарким и, вероятно, бесплодным спорам, предлагаю захватить с собой какое-нибудь средство, которое помогло бы быстро и без лишнего шума привести Майкайлу в бессознательное состояние.
— В подвале есть бутылка с некой жидкостью, — кивнул Файолон, — которая для этого как раз подойдет. Это одна из множества вещей, что собрал Орогастус. Однако у меня перед ним есть одно немалое преимущество. Юноша вдруг ехидно улыбнулся, и внешность его стала куда лучше соответствовать возрасту. — Дело в том, что я могу прочитать инструкции.
— Ты можешь там что-то прочитать? — Харамис была поражена. — Как ты умудрился выучить язык Исчезнувших?
— Все дело в зеркале, — объяснил Файолон. — Так называемое «магическое зеркало» Орогастуса, кроме всего прочего, может служить еще и обучающим устройством.
— Я всегда знала, что это механизм, — произнесла Харамис, припоминая далекое прошлое, — мне с первого взгляда стало это понятно. А этот тупица Орогастус стоял там с самодовольным видом и усиленно вызывал таинственные темные силы, существовавшие в одном только его воображении, в то время как перед ним находилась древняя машина, уже в то время способная работать лишь с большим трудом.
Файолон расхохотался;
— Весьма жаль, что Орогастус так ничего и не понял. Свою башню он соорудил как раз на верхушке устройства, предназначенного для снабжения машины энергией. — Юноша поймал непонимающий взгляд Харамис и принялся объяснять подробнее: — Это устройство подпитывается солнечным светом, а для этого на поверхности горы, над пещерой, в которой оно находится, Исчезнувшие соорудили площадку с солнечной батареей, которая впитывает лучи света и накапливает их энергию в специальных аккумуляторах.
Харамис не очень-то разобралась, что означает «солнечная батарея» и «аккумуляторы», однако не стала перебивать, ожидая дальнейших разъяснений.
— Орогастус не имел понятия, для чего служит эта ровная черная площадь, — продолжал юноша, — однако, когда он увидел ее — чистенькую, удобную и почти совсем горизонтальную, — он решил, что лучшего места для сооружения башни быть не может. А потом тот остаток солнечной батареи, что не закрыла собою башня, со временем засыпал снег, так что машина оказалась практически не способна подзаряжать свои аккумуляторы. Все это привело к тому, что Орогастус почти лишился возможности пользоваться ею. Это приспособление Майкайла обнаружила в тот период, когда вы из-за болезни оставались в Цитадели. Она очень скоро разобралась в том что такое солнечная батарея и где она находится — это было с ее стороны почти гениальной догадкой, хотя надо признать, что в приборах и всевозможной технике она всегда разбиралась великолепно. И вот мы очистили площадь, тем самым выставив солнечную батарею на свет, и после этого зеркало заработало просто прекрасно. Мы им постоянно пользовались, чтобы узнать, как вы себя чувствуете там, в Цитадели, да еще и выучили язык Исчезнувших. Кстати, именно с помощью этого зеркала Майкайла впервые отыскала храм Мерет.
— Зеркало, видимо, показало ей, где он находится, — припомнила Харамис. — Оно точно сообщало местонахождение моих сестер, когда Орогастус мне их показывал.
— Да, — сказал Файолон, — в тот раз Майкайла попросила показать ей людей, практикующих магию, и в конце концов отыскала тех, кто способен изготовить новое тело Узуна. А затем, оставив тут меня, дабы Узун не пребывал в одиночестве, она отправилась в этот храм разузнать подробности.
— Мне следовало бы ни за что не отпускать ее! — взорвался оддлинг.
— Ты не смог бы ее остановить, — вежливо напомнил Файолон. — Думаю, что в тот момент и я не сумел бы этого сделать. Она была в столь дурном настроении, так злилась на саму жизнь, что просто-напросто искала препятствие, которое можно было бы преодолеть. Найти для тебя новое тело оказалось вполне подходящей по трудности и важности задачей.
— Так, значит, ты сможешь ее усыпить, — проговорила Харамис, возвращаясь к основной теме беседы, — вернее, так или иначе обратить в бессознательное состояние. Я после этого смогу поменяться с Майкайлой одеждой, а ты отвезешь ее обратно в башню и будешь здесь держать, никуда не отпуская, достаточно долгое время, чтобы эти жрецы успели совершить свое жертвоприношение. А что касается меня, то, поскольку Майкайла должна там проголодать целый день и целую ночь, да к тому же сутки не спать в холодной пещере, их, пожалуй, не удивит моя слабость или те трудности, которые я испытываю при ходьбе. Но я ведь теперь не способна воспользоваться даже самым простым заклинанием, чтобы изменить внешность. Сможешь ли ты проделать эту магическую процедуру за меня, прежде чем оставишь одну в пещере?
— Я вполне могу произнести заклинание, — кивнул Файолон, — которое заставит вас выглядеть точно так, как Майкайла, — до тех пор, пока вы живы и на теле у вас нет серьезных ран, однако когда они вытащат из вашей груди сердце, заклинание, скорее всего, перестанет действовать.
— Вот и хорошо, — мрачно улыбнулась Харамис, — надеюсь, что в тот момент смогу еще увидеть выражения их лиц. Что, интересно, они будут предпринимать, когда дело раскроется? Попытаются все-таки добраться до моей преемницы? Полагаю, что не посмеют.
— Я еще произнесу заклинания, которые избавят вас от любой физической боли, — добавил Файолон. — Наверняка мне удастся связать его с тамошней землей, так что оно должно действовать все время.
— Ну, в таком случае у нас не будет никаких затруднений, — подытожила Харамис. — А пока что я отдохну — до тех самых пор, пока не придет время отправляться, а это, наверное, будет завтра около полуночи, насколько я понимаю. Примерно за два часа перед тем попрошу Энью принести тарелку супу и немного хлеба: у меня-то уж точно нет никаких причин соблюдать голодовку. Таким образом, мне удастся собрать силы, чтобы совершить все то, что нам предстоит…
— Но, Харамис… — запротестовал было Узун.
— Прости, Узун, — твердо ответила Харамис, — но мне совершенно необходимо все это сделать. Файолон, вы с Майкайлой ведь обязательно позаботитесь об Узуне, когда меня не станет?
— Да, госпожа, разумеется. — Файолон вымученно улыбнулся. — Хотя, конечно, может случиться и так, что это Узун будет продолжать заботиться о нас.
— Вот и хорошо. — Харамис откинулась на подушки, неожиданно почувствовав огромную усталость. — Теперь мне надо бы отдохнуть.
Юноша поклонился и покинул комнату, захватив с собой Узуна.
Харамис еще некоторое время слышала раздающийся с лестницы голос оддлинга:
— Неужели она действительно думает, что я захочу жить, когда ее уже со мною не будет?
«Бедный мой старый друг, — подумала Харамис. засыпая, — что же я с тобою делала все эти годы? Что я сотворила со всеми нами?»
Глава 28
Весь следующий лень Харамис отдыхала. Незадолго до того, как им с Файолоном пришло время отправляться, в комнату вошла Энья, неся белое одеяние с длинными рукавами и очень небольшим вырезом.
— Лорд Файолон велел мне принести это для вас, госпожа, — произнесла она, — он говорит, что эту одежду Майкайла оставила у себя в комнате в последний раз, когда была дома.
Платье оказалось Харамис незнакомо, и она догадалась, что Майкайла, должно быть, носила такое в храме Мерет, а возвращаясь, захватила однажды с собой. Что ж, может, и теперь на ней надето точно такое же, а значит, обмениваться с нею одеждой вовсе не придется, и это очень кстати: раздеваться в пронизанной холодом горной пещере — занятие не из приятных.
— Спасибо, Энья, — сказала Харамис. — Помоги мне, пожалуйста, надеть его.
Энья принялась помогать, а Харамис между делом пристально разглядывала эту низкорослую женщину. Вряд ли справедливо, решила она, расстаться с экономкой после долгих лет ее преданной службы, даже не сказав на прощание доброго слова.
— Энья, — тихо проговорили она, — сегодня я покину башню.
— Кому об этом неизвестно? — фыркнула Энья. — Господин Узун об этом плачется целый день и не перестает причитать, что вы отправляетесь на верную смерть.
— Он, конечно, склонен к мелодрамам, — слабо улыбнулась Харамис, — это всегда было его отличительной чертой, но, боюсь, на сей раз он абсолютно прав. Более чем вероятно, что живой я обратно не вернусь.
— А я-то думала, он, как всегда, пускается в художественные преувеличения! Он же музыкант, ему всегда было свойственно сгущать краски.
— Со мной отправится Файолон, — продолжала Харамис. — Он должен привезти назад Майкайлу. Когда я умру, кто-нибудь из них, а может быть, они оба станут Великими Волшебниками Рувенды. — Она помолчала. — То есть я так полагаю. Ты знаешь, Энья, я поняла, что теперь совершенно не уверена во всех тех вещах, в которых прежде отнюдь не сомневалась.
— Не стоит об этом беспокоиться, госпожа, — торопливо проговорила Энья, — земля сама позаботится обо всем. Она всегда сумеет заботиться о себе, если только ей позволить.
— Да, — согласилась Харамис, — я наконец решила перестать ей противиться. В последнее время я устроила и стране изрядную неразбериху, но мне все же кажется, что еще не поздно дело поправить. Надеюсь, что не поздно. — Она тяжело перевела дух. — Хочу тебя поблагодарить, Энья, за добросовестную службу. Ты всегда была преданной служанкой и очень хорошим другом. — Харамис помедлила. — Не знаю, захочешь ли ты оставаться здесь с Майкайлой или нет, но каково бы ни было твое решение, я заранее благословляю тебя.
Она опустила ладонь на лоб Эньи и на мгновение почувствовала, как тепло начало пульсировать у нее в пальцах. «Похоже, я утратила далеко не все силы, — подумала она. — И это очень хорошо».
Харамис обулась, надела рукавицы и теплую зимнюю мантию в дополнение к оставленному Майкайлой платью, а затем отправилась разыскивать Узуна. Тот сидел перед камином в кабинете и оплакивал судьбу своей покровительницы — на том самом месте, на котором провел долгие годы, будучи арфой.
— Старый мой друг, — начала Харамис, и тут голос вдруг изменил ей. — Ах, Узун! — с трудом произнесла она сквозь душившие слезы, от которых вдруг перехватило горло, помутнело в глазах и все лицо сделалось мокрым. — Куда бы я ни попала после смерти, я неимоверно буду по тебе скучать, А еще я хочу покорно попросить у тебя великодушного прощения за все те неприятности, что успела причинить тебе в жизни.
— Вы никогда не причиняли мне неприятностей, принцесса, — быстро проговорил Узун.
Харамис отлично знала, что он лжет: ей не составляло никакого труда припомнить бесчисленные случаи собственного эгоизма или просто неразумного поведения, когда страдали и Узун, и все прочие, кто ее окружал; но Узун скорей умер бы, чем согласился признать, что Харамис — существо не идеальное.
— Не стоит так обо мне беспокоиться, — всхлипнул деревянный оддлинг.
«А он ведь по-настоящему плачет, — заметила Харамис. — Как же все-таки искусно изготовили они это тело!»
— Я останусь здесь лишь для того, чтобы сочинить еще одну балладу о вашем мужестве и об этом жертвоприношении, а затем отправлюсь вслед за вами. Майкайла давно уже обещала мне, что освободит мой дух от земных оков, как только вас не станет.
— Что ж, поступай как тебе кажется лучше, — проговорила Харамис, обнимая его. — Прощайте же, стариннейший и любимейший из всех моих друзей!
— Прощайте, принцесса, — Узун отвернулся к огню и закрыл лицо руками.
Харамис медленно поднималась по лестнице к балкону, на который всегда садились ламмергейеры. Файолон уже ждал там, держа в руках один из особых спальных мешков, которые Харамис использовала, чтобы посылать вестников-ниссомов в долины.
— Я тут подумал, что на обратном пути Майкайлу стоило бы положить в такой мешок, — объяснил он.
— Толковая мысль, — согласилась Харамис.
— Да-а-а, — раздался откуда-то сверху, из темноты, голос.
Харамис с удивлением посмотрела наверх и поняла, что Файолон абсолютно прав. На белом фоне — таком, как снег или ее собственная башня, — эта огромная птица совершенно невидима, за исключением разве что розовых глаз.
— Значит, ты и есть Красный Глаз, — произнесла она.
Птица быстро кивнула в знак согласия.
— Благодарю тебя за помощь.
Сама она уже не могла расслышать ответ ламмергейера, но Файолон повторил для нее его слова:
— «Я очень рад помочь вам. Майкайла — настоящий друг».
Ламмергейер спустился ниже, до уровня поверхности балкона, и вытянул вперед крыло.
Файолон помог Харамис взгромоздиться на спину птицы, затем забрался туда сам. Ламмергейер взмахнул крыльями и плавно поднялся в ночное небо.
Весь перелет показался Харамис почти мгновенным; вот они уже приземляются, скалистая поверхность внизу делается все ближе и ближе… Тут громадная птица резко свернула влево и залетела во внушительных размеров пещеру. Расположенные у входа колонны, показавшиеся сперва гигантскими сосульками, стояли друг от друга так далеко, что Красный Глаз пролетел между ними совершенно свободно. Внутри, почти у самого входа, Харамис разглядела небольшую фигурку, сидящую на меховом коврике, скрестив ноги.
— Красный Глаз, что ты здесь делаешь? — удивленно проговорила Майкайла, поднимая глаза. — Мне полагается бодрствовать в одиночестве!
Харамис, конечно, не слышала, что Красный Глаз ответил Майкайле, но готова была держать пари, что смысл его речи составляло что-то вроде: «Ты не можешь на это пойти!»
— Один раз она уже через все это прошла, — проговорил Файолон, соскакивая со спины ламмергейера и протягивая руку, чтобы помочь спуститься Харамис
— Что касается важных переломных моментов в жизни, — ответила Майкайла, начиная терять терпение, — то ни один человек не знает, на что он действительно идет и что обещает. Родители мои, например, поженились через неделю после того, как познакомились; ты что же, думаешь, они хорошо знали, что именно обещают, когда произносили клятвы перед алтарем?
— Я убеждена, что они гораздо больше знали о содержании своих обещаний, чем ты, — сказала Харамис, слезая со спины Красного Глаза и становясь на меховой коврик. Ноги у нее почти тут же подкосились, старая Покровительница приземлилась на колени и оказалась прямо напротив девушки, которую обучала когда-то для того, чтобы сделать своей преемницей. Они смотрели друг другу прямо в глаза. Тем временем Файолон отступил в тень и стал постепенно заходить Майкайле за спину.
— Госпожа Харамис! — поразилась девушка. — Вам надлежит быть сейчас дома и лежать в постели. Неужели Файолон притащил вас сюда среди ночи и заставил проделать столь длинный путь лишь для того, чтобы вы помогли ему в этом бессмысленном споре со мной?
— Нет, — спокойным голосом ответила Харамис, — дело в том, что я могу занять сейчас твое место.
Майкайла уставилась на нее с недоумением.
— Вы не можете этого сделать, — ответила она. — Вас это дело совершенно не касается. Вы ничего никому не обещали.
— Что ж, может быть, на словах и не обещала, — согласилась Харамис, — но в тот самый момент, когда я забрала Узуна, увезла его от друзей и обрекла на одинокую жизнь в своей башне, я сделалась ответственной за последствия этого шага и за всю его жизнь. Когда я забрала вас с Файолоном из дома твоих родителей и оторвала от семьи, я взяла на себя ответственность за вас обоих. Я не могу позволить тебе вот так просто отдать жизнь, тем более ты еще так молода, что способна исправить последствия моих поступков, которых вообще не следовало совершать.
Майкайла безмолвно смотрела на Харамис, слишком обескураженная словами собеседницы, чтобы подыскать хоть какой-то ответ.
— Не знаю, придет ли к тебе чувство земли по отношению к Рувенде, — продолжала та, — в тот момент, когда я умру. Раньше мне казалось, что тебе надлежит сделаться моей преемницей, однако, — старая волшебница печально улыбнулась, — в последнее время я обнаружила, что очень серьезно ошибалась в отношении множества разнообразных вещей. Так что если тебе суждено стать Великой Волшебницей, то чувство это к тебе придет, а если нет, — она пожала плечами, — то я понятия не имею, что произойдет дальше. Могу только надеяться, что в любом случае ты будешь продолжать жить, и притом счастливо.
Файолон, к тому времени уже оказавшийся у Майкайлы за спиной, неожиданно резко подался вперед и прижал смоченную прихваченной из подвала жидкостью тряпку ко рту и носу девушки. Майкайла начала было сопротивляться, но очень скоро обмякла. Файолон бережно опустил ее тело на коврик и торопливо снял с девушки всю одежду, кроме нижнего белья. Этим нижним бельем, как и подозревала Харамис, оказалось точно такое же платьице, что было на ней.
Файолон принялся помогать Харамис сменить мантию, обувь и рукавицы на одежду Майкайлы.
— Подожди! — проговорила она, когда юноша наклонился, чтобы поднять бесчувственное тело Майкайлы
Харамис вытащила из-под одежды свой талисман, который не снимала ни разу с тех пор, как две сотни лет тому назад нашла в горах, и повесила на шею девушке.
— Я дарую свой талисман, Трехкрылый Диск, — заговорила она торжественным тоном, — моей родственнице Майкайле. Вот теперь ты можешь отвезти ее домой, — добавила она, усевшись на коврик, — и обещай заботиться о девушке как следует.
Файолон поднял тело Майкайлы, осторожно укутал его в спальный меток и привязал к спине Красного Глаза
— Теперь я произнесу над вами заклинание, — проговорил он, оборачиваясь к Харамис. — Начнем с того что обеспечит внешнее сходство с Майкайлой.
Она абсолютно ничего не почувствовала, однако увидела, что птица одобрительно закивала головой.
— Спасибо, — коротко произнес Файолон.
Харамис решила, что ламмергейер как-то прокомментировал работу юноши — произнес нечто, что она не могла услышать.
— А теперь поставим преграду на пути боли, — продолжал Файолон.
Он снял рукавицы, пробормотал несколько слов — слишком тихо, чтобы Харамис смогла что-либо разобрать, — быстро соединил руки над ее головой и провел ладонями по воздуху с обеих сторон от нее. Процедуру эту он закончил, стоя перед нею на коленях и касаясь ладонями каменного пола.
— Пожалуй, теперь заклинание прочно привязано к земле, — сказал он. — Как вы себя чувствуете?
— Вполне нормально, — ответила Харамис, и это было правдой.
Надоедливые болезненные ощущения во всем теле и ломота в суставах, давно уже не покидавшие ее, теперь исчезли. Так хорошо она себя не чувствовала, без преувеличения, уже лет сто.
— Спасибо, Файолон. А теперь отправляйся. И прими мое благословение. — Она коснулась рукой склоненной головы юноши.
— Благодарю вас, госпожа, — ответил он. — Мне остается лишь надеяться, что, когда наступит мой черед отправляться в мир иной, я сумею быть таким же мужественным и мудрым, как вы.
Харамис не знала, что на это ответить. Ей отнюдь не казалось, что она поступает особенно мужественно, а уж по поводу мудрости…
— Прощай, Файолон, — произнесла наконец старая волшебница, — и поторопись, пока кто-нибудь тебя не увидел.
Файолон взгромоздился на спину Красного Глаза позади спального мешка, птица вежливо кивнула Харамис, тут же взлетела, миновала колонны и растворилась в черном небе ночи.
Харамис сидела на том самом месте, где нашла Майкайлу, и старалась не засыпать. Еще несколько часов в природе царила ночная тьма, и старая женщина вспоминала всю свою жизнь. Перед ее мысленным взором проходили родители и сестры, учителя и друзья — в первую очередь Узун; то полное тревог время, когда она сделалась вдруг Великой Волшебницей Рувенды и мучительно старалась понять, что же это на самом деле означает; потом тот нелегкий поход и поиски талисмана…
«Я ведь отыскала свой талисман именно на этой горной вершине, — подумала она, — только на другом склоне…» Харамис вспомнила, как ненадежны были те ледяные пещеры, как в любой момент грозила сорваться откуда-то сверху снежная лавина. «Интересно все-таки, надежен ли склон с этой стороны?» — размышляла она. Харамис сосредоточилась, стараясь исследовать окружающую ее теперь землю силою мысли. Казалось, она немного чувствует эту землю — совсем чуть-чуть, очень слабо… И среди прочего она почувствовала, что где-то над головой, над тем местом, где она ныне сидит, в скале пролегла трещина. «Похоже, трещина эта лежит выше здания храма, — осознала она. — Что ж, хорошо; может быть, я сумею этим воспользоваться — если, конечно, все это не просто игра моего старческого воображения».
— Лорд Файолон велел мне принести это для вас, госпожа, — произнесла она, — он говорит, что эту одежду Майкайла оставила у себя в комнате в последний раз, когда была дома.
Платье оказалось Харамис незнакомо, и она догадалась, что Майкайла, должно быть, носила такое в храме Мерет, а возвращаясь, захватила однажды с собой. Что ж, может, и теперь на ней надето точно такое же, а значит, обмениваться с нею одеждой вовсе не придется, и это очень кстати: раздеваться в пронизанной холодом горной пещере — занятие не из приятных.
— Спасибо, Энья, — сказала Харамис. — Помоги мне, пожалуйста, надеть его.
Энья принялась помогать, а Харамис между делом пристально разглядывала эту низкорослую женщину. Вряд ли справедливо, решила она, расстаться с экономкой после долгих лет ее преданной службы, даже не сказав на прощание доброго слова.
— Энья, — тихо проговорили она, — сегодня я покину башню.
— Кому об этом неизвестно? — фыркнула Энья. — Господин Узун об этом плачется целый день и не перестает причитать, что вы отправляетесь на верную смерть.
— Он, конечно, склонен к мелодрамам, — слабо улыбнулась Харамис, — это всегда было его отличительной чертой, но, боюсь, на сей раз он абсолютно прав. Более чем вероятно, что живой я обратно не вернусь.
— А я-то думала, он, как всегда, пускается в художественные преувеличения! Он же музыкант, ему всегда было свойственно сгущать краски.
— Со мной отправится Файолон, — продолжала Харамис. — Он должен привезти назад Майкайлу. Когда я умру, кто-нибудь из них, а может быть, они оба станут Великими Волшебниками Рувенды. — Она помолчала. — То есть я так полагаю. Ты знаешь, Энья, я поняла, что теперь совершенно не уверена во всех тех вещах, в которых прежде отнюдь не сомневалась.
— Не стоит об этом беспокоиться, госпожа, — торопливо проговорила Энья, — земля сама позаботится обо всем. Она всегда сумеет заботиться о себе, если только ей позволить.
— Да, — согласилась Харамис, — я наконец решила перестать ей противиться. В последнее время я устроила и стране изрядную неразбериху, но мне все же кажется, что еще не поздно дело поправить. Надеюсь, что не поздно. — Она тяжело перевела дух. — Хочу тебя поблагодарить, Энья, за добросовестную службу. Ты всегда была преданной служанкой и очень хорошим другом. — Харамис помедлила. — Не знаю, захочешь ли ты оставаться здесь с Майкайлой или нет, но каково бы ни было твое решение, я заранее благословляю тебя.
Она опустила ладонь на лоб Эньи и на мгновение почувствовала, как тепло начало пульсировать у нее в пальцах. «Похоже, я утратила далеко не все силы, — подумала она. — И это очень хорошо».
Харамис обулась, надела рукавицы и теплую зимнюю мантию в дополнение к оставленному Майкайлой платью, а затем отправилась разыскивать Узуна. Тот сидел перед камином в кабинете и оплакивал судьбу своей покровительницы — на том самом месте, на котором провел долгие годы, будучи арфой.
— Старый мой друг, — начала Харамис, и тут голос вдруг изменил ей. — Ах, Узун! — с трудом произнесла она сквозь душившие слезы, от которых вдруг перехватило горло, помутнело в глазах и все лицо сделалось мокрым. — Куда бы я ни попала после смерти, я неимоверно буду по тебе скучать, А еще я хочу покорно попросить у тебя великодушного прощения за все те неприятности, что успела причинить тебе в жизни.
— Вы никогда не причиняли мне неприятностей, принцесса, — быстро проговорил Узун.
Харамис отлично знала, что он лжет: ей не составляло никакого труда припомнить бесчисленные случаи собственного эгоизма или просто неразумного поведения, когда страдали и Узун, и все прочие, кто ее окружал; но Узун скорей умер бы, чем согласился признать, что Харамис — существо не идеальное.
— Не стоит так обо мне беспокоиться, — всхлипнул деревянный оддлинг.
«А он ведь по-настоящему плачет, — заметила Харамис. — Как же все-таки искусно изготовили они это тело!»
— Я останусь здесь лишь для того, чтобы сочинить еще одну балладу о вашем мужестве и об этом жертвоприношении, а затем отправлюсь вслед за вами. Майкайла давно уже обещала мне, что освободит мой дух от земных оков, как только вас не станет.
— Что ж, поступай как тебе кажется лучше, — проговорила Харамис, обнимая его. — Прощайте же, стариннейший и любимейший из всех моих друзей!
— Прощайте, принцесса, — Узун отвернулся к огню и закрыл лицо руками.
Харамис медленно поднималась по лестнице к балкону, на который всегда садились ламмергейеры. Файолон уже ждал там, держа в руках один из особых спальных мешков, которые Харамис использовала, чтобы посылать вестников-ниссомов в долины.
— Я тут подумал, что на обратном пути Майкайлу стоило бы положить в такой мешок, — объяснил он.
— Толковая мысль, — согласилась Харамис.
— Да-а-а, — раздался откуда-то сверху, из темноты, голос.
Харамис с удивлением посмотрела наверх и поняла, что Файолон абсолютно прав. На белом фоне — таком, как снег или ее собственная башня, — эта огромная птица совершенно невидима, за исключением разве что розовых глаз.
— Значит, ты и есть Красный Глаз, — произнесла она.
Птица быстро кивнула в знак согласия.
— Благодарю тебя за помощь.
Сама она уже не могла расслышать ответ ламмергейера, но Файолон повторил для нее его слова:
— «Я очень рад помочь вам. Майкайла — настоящий друг».
Ламмергейер спустился ниже, до уровня поверхности балкона, и вытянул вперед крыло.
Файолон помог Харамис взгромоздиться на спину птицы, затем забрался туда сам. Ламмергейер взмахнул крыльями и плавно поднялся в ночное небо.
Весь перелет показался Харамис почти мгновенным; вот они уже приземляются, скалистая поверхность внизу делается все ближе и ближе… Тут громадная птица резко свернула влево и залетела во внушительных размеров пещеру. Расположенные у входа колонны, показавшиеся сперва гигантскими сосульками, стояли друг от друга так далеко, что Красный Глаз пролетел между ними совершенно свободно. Внутри, почти у самого входа, Харамис разглядела небольшую фигурку, сидящую на меховом коврике, скрестив ноги.
— Красный Глаз, что ты здесь делаешь? — удивленно проговорила Майкайла, поднимая глаза. — Мне полагается бодрствовать в одиночестве!
Харамис, конечно, не слышала, что Красный Глаз ответил Майкайле, но готова была держать пари, что смысл его речи составляло что-то вроде: «Ты не можешь на это пойти!»
— Один раз она уже через все это прошла, — проговорил Файолон, соскакивая со спины ламмергейера и протягивая руку, чтобы помочь спуститься Харамис
— Что касается важных переломных моментов в жизни, — ответила Майкайла, начиная терять терпение, — то ни один человек не знает, на что он действительно идет и что обещает. Родители мои, например, поженились через неделю после того, как познакомились; ты что же, думаешь, они хорошо знали, что именно обещают, когда произносили клятвы перед алтарем?
— Я убеждена, что они гораздо больше знали о содержании своих обещаний, чем ты, — сказала Харамис, слезая со спины Красного Глаза и становясь на меховой коврик. Ноги у нее почти тут же подкосились, старая Покровительница приземлилась на колени и оказалась прямо напротив девушки, которую обучала когда-то для того, чтобы сделать своей преемницей. Они смотрели друг другу прямо в глаза. Тем временем Файолон отступил в тень и стал постепенно заходить Майкайле за спину.
— Госпожа Харамис! — поразилась девушка. — Вам надлежит быть сейчас дома и лежать в постели. Неужели Файолон притащил вас сюда среди ночи и заставил проделать столь длинный путь лишь для того, чтобы вы помогли ему в этом бессмысленном споре со мной?
— Нет, — спокойным голосом ответила Харамис, — дело в том, что я могу занять сейчас твое место.
Майкайла уставилась на нее с недоумением.
— Вы не можете этого сделать, — ответила она. — Вас это дело совершенно не касается. Вы ничего никому не обещали.
— Что ж, может быть, на словах и не обещала, — согласилась Харамис, — но в тот самый момент, когда я забрала Узуна, увезла его от друзей и обрекла на одинокую жизнь в своей башне, я сделалась ответственной за последствия этого шага и за всю его жизнь. Когда я забрала вас с Файолоном из дома твоих родителей и оторвала от семьи, я взяла на себя ответственность за вас обоих. Я не могу позволить тебе вот так просто отдать жизнь, тем более ты еще так молода, что способна исправить последствия моих поступков, которых вообще не следовало совершать.
Майкайла безмолвно смотрела на Харамис, слишком обескураженная словами собеседницы, чтобы подыскать хоть какой-то ответ.
— Не знаю, придет ли к тебе чувство земли по отношению к Рувенде, — продолжала та, — в тот момент, когда я умру. Раньше мне казалось, что тебе надлежит сделаться моей преемницей, однако, — старая волшебница печально улыбнулась, — в последнее время я обнаружила, что очень серьезно ошибалась в отношении множества разнообразных вещей. Так что если тебе суждено стать Великой Волшебницей, то чувство это к тебе придет, а если нет, — она пожала плечами, — то я понятия не имею, что произойдет дальше. Могу только надеяться, что в любом случае ты будешь продолжать жить, и притом счастливо.
Файолон, к тому времени уже оказавшийся у Майкайлы за спиной, неожиданно резко подался вперед и прижал смоченную прихваченной из подвала жидкостью тряпку ко рту и носу девушки. Майкайла начала было сопротивляться, но очень скоро обмякла. Файолон бережно опустил ее тело на коврик и торопливо снял с девушки всю одежду, кроме нижнего белья. Этим нижним бельем, как и подозревала Харамис, оказалось точно такое же платьице, что было на ней.
Файолон принялся помогать Харамис сменить мантию, обувь и рукавицы на одежду Майкайлы.
— Подожди! — проговорила она, когда юноша наклонился, чтобы поднять бесчувственное тело Майкайлы
Харамис вытащила из-под одежды свой талисман, который не снимала ни разу с тех пор, как две сотни лет тому назад нашла в горах, и повесила на шею девушке.
— Я дарую свой талисман, Трехкрылый Диск, — заговорила она торжественным тоном, — моей родственнице Майкайле. Вот теперь ты можешь отвезти ее домой, — добавила она, усевшись на коврик, — и обещай заботиться о девушке как следует.
Файолон поднял тело Майкайлы, осторожно укутал его в спальный меток и привязал к спине Красного Глаза
— Теперь я произнесу над вами заклинание, — проговорил он, оборачиваясь к Харамис. — Начнем с того что обеспечит внешнее сходство с Майкайлой.
Она абсолютно ничего не почувствовала, однако увидела, что птица одобрительно закивала головой.
— Спасибо, — коротко произнес Файолон.
Харамис решила, что ламмергейер как-то прокомментировал работу юноши — произнес нечто, что она не могла услышать.
— А теперь поставим преграду на пути боли, — продолжал Файолон.
Он снял рукавицы, пробормотал несколько слов — слишком тихо, чтобы Харамис смогла что-либо разобрать, — быстро соединил руки над ее головой и провел ладонями по воздуху с обеих сторон от нее. Процедуру эту он закончил, стоя перед нею на коленях и касаясь ладонями каменного пола.
— Пожалуй, теперь заклинание прочно привязано к земле, — сказал он. — Как вы себя чувствуете?
— Вполне нормально, — ответила Харамис, и это было правдой.
Надоедливые болезненные ощущения во всем теле и ломота в суставах, давно уже не покидавшие ее, теперь исчезли. Так хорошо она себя не чувствовала, без преувеличения, уже лет сто.
— Спасибо, Файолон. А теперь отправляйся. И прими мое благословение. — Она коснулась рукой склоненной головы юноши.
— Благодарю вас, госпожа, — ответил он. — Мне остается лишь надеяться, что, когда наступит мой черед отправляться в мир иной, я сумею быть таким же мужественным и мудрым, как вы.
Харамис не знала, что на это ответить. Ей отнюдь не казалось, что она поступает особенно мужественно, а уж по поводу мудрости…
— Прощай, Файолон, — произнесла наконец старая волшебница, — и поторопись, пока кто-нибудь тебя не увидел.
Файолон взгромоздился на спину Красного Глаза позади спального мешка, птица вежливо кивнула Харамис, тут же взлетела, миновала колонны и растворилась в черном небе ночи.
Харамис сидела на том самом месте, где нашла Майкайлу, и старалась не засыпать. Еще несколько часов в природе царила ночная тьма, и старая женщина вспоминала всю свою жизнь. Перед ее мысленным взором проходили родители и сестры, учителя и друзья — в первую очередь Узун; то полное тревог время, когда она сделалась вдруг Великой Волшебницей Рувенды и мучительно старалась понять, что же это на самом деле означает; потом тот нелегкий поход и поиски талисмана…
«Я ведь отыскала свой талисман именно на этой горной вершине, — подумала она, — только на другом склоне…» Харамис вспомнила, как ненадежны были те ледяные пещеры, как в любой момент грозила сорваться откуда-то сверху снежная лавина. «Интересно все-таки, надежен ли склон с этой стороны?» — размышляла она. Харамис сосредоточилась, стараясь исследовать окружающую ее теперь землю силою мысли. Казалось, она немного чувствует эту землю — совсем чуть-чуть, очень слабо… И среди прочего она почувствовала, что где-то над головой, над тем местом, где она ныне сидит, в скале пролегла трещина. «Похоже, трещина эта лежит выше здания храма, — осознала она. — Что ж, хорошо; может быть, я сумею этим воспользоваться — если, конечно, все это не просто игра моего старческого воображения».