Нортон Андрэ. Леди Триллиума

   — А как насчет еды?
   — Захвати с собой поднос с достаточным количеством пищи, чтобы хватило на целый день. Совершенно ни к чему, чтобы нас прерывали лишь для того, чтобы спросить, готовы ли мы приняться за полдник или ужин.
   — Ладно, — вздохнул Файолон, — сейчас приду.
   Майкайла подошла к окну и принялась разглядывать пейзаж в ожидании восхода солнца. Как только из-за горизонта показался первый луч, девушка вытащила кусок кости из чаши со слезами и положила его на чистую ткань возле тела. Затем взяла небольшую коробочку, упакованную мастером вместе с самим телом, и принялась извлекать из нее необходимые для исполнения обряда принадлежности: кувшинчик с благовониями, белое одеяние, расшитое странной символикой — Майкайла узнала лишь один из символов, виденных ею в храме Мерет, — черный резец, изготовленный из какого-то очень твердого камня, и длинный тонкий нож из того же материала.
   Она как раз успела все подготовить, когда появился Файолон. Майкайла указала на стол, куда юноша поставил поднос с едой. Сама она слишком нервничала, чтобы обращать внимание на пищу. Странно, но Файолон, который, как правило, принимался за еду всякий раз, когда перед ним оказывалось хоть что-то съедобное, сейчас полностью разделял ее настроение.
   — И что мне теперь делать? — спросил он, так и не прикоснувшись к подносу.
   — Читай самое первое заклинание, — ответила Майкайла, протягивая свиток, — пока я буду умащивать тело.
   — Тут, кажется, требуется вымочить кусок черепа в слезах девственницы? — с удивлением произнес Файолон, вглядываясь в надписи на свитке.
   — С этим я уже справилась, — ответила Майкайла, — начинай с того места, где значится «Я избороздил небо…»
   Она взяла сосуд с благовониями и начала тщательно втирать маслянистый состав во все части деревянного тела, пока Файолон читал свиток. Вскоре Майкайла стана чувствовать легкое покалывание в руках, хотя и не понимала, отчего оно происходит, — оттого, что через них проходит некая магическая сила, или просто от воздействия некоего компонента состава мази. Так или иначе, ощущение было довольно странным.
   Файолон продолжал читать заклинание, но голос его стал звучать как-то иначе, будто некие внешние силы говорили через него.
   — «Я избороздил небо плугом, я пожал урожай на горизонте, я обошел всю страну вплоть до отдаленнейших границ ее, я полностью овладел собственным духом, ибо я из тех, кто вечно контролирует свою магическую силу. Я вижу глазами моими, я слышу ушами моими, я говорю устами моими, я прикасаюсь руками моими, я хватаю пальцами моими, я бегу с помощью ног моих…»
   Майкайла закончила умащивание тела, надела на него приложенный мастером костюм и усалила в кресло. Постепенно она начала чувствовать в той фигуре, с которой занималась магией, действительно настоящее тело, а не просто деревянную статую. Девушка взялась за кусок черепа и аккуратно покрыла его с обеих сторон тем же самым составом из кувшинчика, давая Файолону знак, чтобы он приступал к чтению следующего раздела.
   — «…В теле своем я сохранил те свойства, которыми обладал в прошлом; теперь я использую их, чтобы вновь появиться во славе…»
   Майкайла осторожно положила кусок кости обратно на матерчатую салфетку, взяла в руку острый нож, взобралась на кресло и соскребла немного вещества с внутренней поверхности отверстия в верхней части корпуса арфы. Собрав получившийся порошок — смесь древесной пыли и высохшей крови Харамис. девушка бросила его в чашу со слезами. Затем, прикоснувшись к острию лезвия ножа, она надрезала себе палец и, держа руку над чашей, выдавила ровно семь капель крови, после чего заставила кровотечение прекратиться, а рану закрыться и полностью исчезнуть. Такие простейшие лечебные заговоры они с Файолоном изучили уже очень давно, в самый первый год ее пребывания в башне, в один из тех долгих вечеров, когда они просиживали целые часы возле Узуна, и тот делился своим богатым и разнообразным опытом. Теперь Майкайла думала о том, как это все-таки здорово — воспользоваться знаниями, полученными когда-то от Узуна, чтобы теперь помочь ему самому. Она протянула нож Файолону, и юноша проделал то же самое со своей кровью, а затем снова принялся за свиток.
   Майкайла тщательно перемешала смесь в чаше, чтобы жидкость сделалась совершенно однородной, а затем подняла чашу и вылила содержимое в небольшое отверстие, оставленное на макушке новой головы оддлинга. Жидкость потекла вниз, сквозь голову, шею и грудь, к тому месту где должно располагаться сердце. Выглядела эта жидкость несколько странно. «Так мог бы выглядеть огонь, если бы был жидким», — подумала девушка. От этой смеси, кажется, распространяется жар, и Майкайла не удивилась бы, если б от нее и пар повалил — как от подвешенного над огнем котелка с супом.
   Жидкость полностью заполнила все пустоты в деревянном теле, пока Файолон читал очередное заклинание:
   — «…Слава тебе, о присносильная, госпожа всего сокровенного! Посмотри, вот все нечистое отмыто с сердца моего, и сердце мое рождается вновь, рождается в крови возлюбивших меня, да буду я жить, подпитываясь этой кровью, как живешь ты, подпитываясь ею. Будь милостива, и снизойди до меня, и даруй мне жизнь…»
   Майкайла взяла в руки кусок старой черепной коробки Узуна, изо всех сил стараясь его не выронить — благодаря маслу он сделался очень скользким, а руки от волнения тряслись. Начиналась самая важная часть ритуала — соединение частицы старого тела с новым. Для нее в свитке не было никаких особых слов: Майкайле следовало почувствовать все собственным сердцем.
   Кость была так горяча, что казалось, на пальцах вот-вот появятся ожоги; Майкайла усилием воли заставили себя не обращать внимания на боль. Через все ее тело текла какая-то неведомая энергия; девушка чувствовала одновременно и холод и жар.
   Но вот она осторожно поместила кусочек кости на предназначенное ему место, повторяя не облеченную ни в какие слова молитву о том, чтобы вся эта магия подействовала и Узун снова ожил. Майкайла чувствовала, как кость будто чуть подвигается, погружаясь глубже, а может быть, это древесина стремилась получше к кости примкнуть; место соединения сделалось почти незаметным. Затаив дыхание, Майкайла посмотрела прямо в лицо этому новому созданию. Глаза Узуна, в свою очередь, посмотрели на нее, и в них было явно осмысленное выражение. Майкайла вздохнула с облегчением и повернулась, чтобы взять острый каменный резец.
   Она осторожно провела резцом между губами деревянного тела, в то время как Файолон читал заклинание, посвященное отверзанию уст:
   — «…Я восстал из яйца, которое сокровенно, и уста мои дарованы мне, чтобы я говорил ими в присутствии Богини. Уста мои отверзаются силою Мерет, и то, что сковывало их, сбрасывается избранными ею. Уста мои раскрыты, уста мои широко распахнуты перстами самой земли. Я наполняюсь могучими ветрами небесными и говорю собственным голосом моим…»
   Майкайла дрожащей рукой сжимала резец, а Файолон сосредоточенно сворачивал свиток, будто боясь оторвать от него глаза.
   — Это все? — послышался голос Узуна. — Вы уже закончили?
   — Сработало, — прошептал Файолон, и в голосе его прозвучало нечто среднее между священным благоговением и глубоким изнеможением.
   Узун встал на ноги и принялся шагать по комнате, пробуя вновь обретенное тело. Сперва движения его были угловаты и резки, но, попрактиковавшись, он стал двигаться более свободно и плавно. Со стороны могло показаться, будто тело оддлинга затекло во время длительного сна и теперь Узун его разрабатывает.
   Он посмотрел сперва на Майкайлу, затем на Файолона, на минуту задумался, взял поднос с едой и поставил между ними.
   — Ешьте, — повелительным тоном произнес Узун. — Вы оба выглядите так, будто вот-вот свалитесь, а ведь вам предстоит еще спасать страну.
 
   Прошел час. Майкайла с Файолоном успели насытиться и чувствовали теперь себя гораздо лучше.
   — А теперь, — твердо произнес Узун, — пойдемте поговорим с Харамис. Страна больше ждать не может. Надо действовать.
   — Забавный, наверное, выйдет разговорчик, — вполголоса пробормотала Майкайла, направляясь по лестнице в сторону спальни Харамис. Файолон все еще продолжал восхищаться новым телом Узуна, наблюдая, как тот двигается.
   — Это самое искусное из всех человеческих изделий, какие мне приходилось видеть, — повторил он. — И они так вот просто взяли и отдали его тебе?
   — В обмен на то, чтобы я оставалась девственницей на протяжении ближайших семи лет и ежегодно проводила по месяцу у них в храме, как только начинается весна, — напомнила Майкайла. — А будущей весной я буду представлять саму Богиню на тамошнем празднике весны.
   — А почему именно ты?
   — У них есть особый ритуал, во время которого Богиня избирает ту из своих Дочерей, которая должна его исполнить, — коротко объяснила девушка. В этот самый момент они подошли к дверям спальни, и разговор оборвался.
 
   Увидев вошедших, Харамис. казалось, была совершенно сбита с толку. «Ничего удивительного, — подумала Майкайла. — она не слишком хорошо помнит Файолона, а когда в последний раз видела Узуна, тот был арфой».
   — Узун? — с величайшим недоумением произнесла Харамис. — Надо полагать, что я видела какой-то странный сон… Я была уверена, что обратила тебя в арфу…
   Оддлинг обеими руками взялся за руку Харамис. Майкайле сделалось вдруг от души жаль старую волшебницу: та наверняка будет шокирована, обнаружив, что ладони Узуна деревянные.
   — Так и было, госпожа, — произнес он. — Вы обратили меня в арфу, но это произошло очень давно. Теперь у меня новое тело, и я снова могу видеть и передвигаться.
   Он взял табуретку и, пододвинув ее к изголовью кровати, уселся рядом, все еще не выпуская руку Харамис.
   — Боюсь, что мне придется сделаться сегодня дурным вестником, госпожа, — мягко проговорил он. — Земля очень серьезно больна.
   Харамис нахмурилась и попыталась сесть, но безуспешно.
   — Я чувствовала серию землетрясений, — произнесла она. — А что еще случилось?
   — В Золотой Топи изменились очертания берегов и водного пространства, — сказала Майкайла, — и высота различных участков земли. В озере Вум появился какой-то яд, убивающий рыбу и местное население — даже людей.
   — Увы, — произнесла Харамис, — вот до чего дожила! У меня уже нет силы ни вылечить свою страну, ни защитить ее.
   — В таком случае вам придется позволить, чтобы это сделали они, — твердым голосом произнес оддлинг.
   Харамис ответила таким взглядом, будто ее старый друг выжил из ума:
   — Узун, да это же дети!
   — Они всего на год с небольшим младше, чем были вы, когда сделались Великой Волшебницей. К тому же мы оба — вы и я — все это время обучали их. Пожалуй, ни один из них не справился бы с таким делом в одиночку, но вдвоем они смогут устранить по крайней мере самые опасные перемены — в этом я не сомневаюсь. А я буду помогать советом — с вашего разрешения, госпожа.
   Последнюю фразу Узун произнес не так, как если бы действительно просил разрешения у Харамис, а та явно устала и сделалась слишком слаба от болезни, чтобы спорить.
   — Ну что ж, поступай как знаешь. Так или иначе, ты все равно делал всегда по-своему, — добавила она ворчливо.
   — Благодарю вас, госпожа. — Узун нагнулся, поцеловал ей руку, а затем потащил Майкайлу с Файолоном прочь из комнаты. Войдя в кабинет, он дернул за шнурок звонка и приказал Энье принести обед.
   Та разглядывала его с недоумением, а затем обернулась к Майкайле:
   — Кто это, принцесса? Еще один из ваших старых друзей?
   «Ну да, конечно, — поняла Майкайла, — она его не узнает. Никто из слуг никогда не видел его иначе как в образе арфы!»
   — Это господин Узун, — уверенным голосом произнесла она. — И госпожа желает, чтобы ты по-прежнему продолжала его слушаться.
   — Господин Узун… — Энья продолжала смотреть с подозрением, но все-таки, видимо, решила принять на веру подобный поворот событий. — А вам, господин Узун, теперь тоже потребуется пища?
   Оддлинг посмотрел на Майкайлу. и та едва заметно покачала головой.
   — Нет, — ответил он, — этому телу пища не нужна.
   Обескураженная Энья вышла из комнаты.
   — С каждым днем в этом доме дела идут все более и более странно, — бормотала она, шагая по лестнице.
   — А теперь, — быстро проговорил Узун, — обсудим, что делать со страной.
   — В Золотой Топи произошли серьезные изменения, — заговорила Майкайла, — но там мало кто живет, а весь вред и все опасности, которым могли подвергнуться тамошние обитатели, уже давно стали реальностью. Умерших не воротишь, а оставшиеся в живых, пожалуй, уже почти приспособились к тем формам, что Топь приняла в настоящее время.
   — Согласен, — сказал Файолон, — я проехал ее всю, пока добирался сюда, и мне не кажется, что там надо что-то исправлять. А вот озеро Вум — действительно серьезная проблема.
   — Зеркало утверждает, что если там умерла уже вся рыба, то и рыбья смерть очень скоро тоже умрет, — сказала Майкайла.
   — Рыбья смерть? — переспросил Узун.
   — Это что-то вроде микроскопического растения, вырабатывающего очень сильный яд, — объяснил Файолон.
   — Значит, нам остается только вновь развести в озере Вум рыбу, — подытожила Майкайла — Узун, есть ли у тебя какие-нибудь предложения по поводу того, где эту рыбу раздобыть?
   — А много ли бедствий произошло в районе реки Бонорар? — спросил оддлинг.
   — Нет. — Майкайла покачала головой. — Дайлекская область от нас слишком далеко к востоку, поэтому ее почти не коснулись свалившиеся на страну бедствия.
   — А Бонорар все равно впадает в озеро Вум, — сказал Файолон, — так что, если мы возьмем рыбу, живущую в нижнем течении реки, и переправим ее в озеро, то внесем в природу очень немного изменений, а Вум благодаря этому снова оживет.
   Тут вошла Энья и подала обед. Разговор прекратился, и Майкайла с Файолоном принялись за еду.
   — Можно будет полететь туда по воздуху, — продолжил Файолон, отправляя грязную посулу на кухню. — Проверим, убедимся, что вода в озере вновь чиста и безвредна, а потом возьмем несколько рыболовных сетей и перетащим рыбу из низовья реки в озеро.
   — Да, это, пожалуй, будет лучше, чем попытаться подвергнуть живые существа телепортации, — согласилась Майкайла.
   — Но тут есть еще одно затруднение, которого вы оба не заметили, — грустно произнес Узун. — Что подумают местные жители — в особенности скритеки и глисмаки, — видя вас летающими туда-сюда на ламмергейерах и исполняющих обязанности госпожи Харамис? Что они станут думать о госпоже?
   — Пожалуй, они подумают именно о том, что и произошло на самом деле, — сказала Майкайла.
   — С глисмаками я смогу управиться, — заявил Файолон.
   — Разве нам стоит допускать, чтобы население страны узнало, насколько тяжело больна Белая Дама? — спокойно спросил Узун.
   — Пожалуй, было бы лучше, если бы они об этом не догадывались, — согласилась Майкайла, немного подумав.
   — Вера всегда может служить значительной силой, невзирая на то, основана она на истине или нет… В особенности если это означает, что нам не придется иметь дело со взбунтовавшимися скритеками, — криво улыбнувшись, добавил Файолон.
   Майкайла невольно вздрогнула:
   — Тут ты абсолютно прав. Так что лучше уж проделаем все это ночью и позаботимся о том, чтобы нас не заметили.
   — Но ламмергейеры ночью не летают, — возразил Файолон, — а чтобы добраться туда на фрониале, уйдут месяцы — тем более что мы желаем остаться незамеченными и. следовательно, будем избегать людных мест.
   — Красный Глаз по ночам летает просто великолепно, — напомнила девушка.
   — Точно! И к тому же он такой большой, что запросто перевезет нас обоих. Вот только согласится ли он?
   — Что ж, надо просто спросить его об этом, — сказала Майкайла. — В любом случае я не вижу другого выхода. Мы не можем тянуть с этим делом целый год. Меньше чем через два месяца мне надо уже снова быть в храме Мерет.
 
   Красный Глаз охотно согласился помочь своей подруге Майкайле — не без гордости, что способен сделать кое-что недоступное простому ламмергейеру. Следующей ночью, едва только стемнело, он уже появился у башни и перенес их с Файолоном на южный берег озера Вум. Когда они приземлились там, возле города Тасс, только-только начинало светать.
   Следующий день ламмергейер провел, забравшись в чашу деревьев в самом темном углу Зеленой Топи. Пока он спал, Майкайла с Файолоном, натянув водонепроницаемые сапоги, свободные брюки, смазанные маслом, дабы не промокали, и кожаные куртки с капюшонами — самую подходящую для странствований по болотам одежду, бродили по берегам озера, проверяя состояние воды и прибрежной растительности. Как выяснилось, зеркало было право: озеро уже очистилось от рыбьей смерти, и в нем успело вырасти немало вполне съедобных для рыбы маленьких растений. А потому вечером на пристани в городе Тасс они одолжили несколько рыболовных сетей и отправились вверх по течению реки Бонорар до самого Дайлекса и, двигаясь обратно, до отказа набили сети рыбой самых разных размеров и видов, которую и доставили в конце концов в озеро.
   Майкайла не могла не заметить, насколько виртуозно способен летать Красный Глаз. Он умудрился протащить полные рыбы сети вдоль всей реки, ни разу не приподняв ни одну сеть над поверхностью воды, не зацепив за береговые скалы, подводные камни или растопыренные под водою корни деревьев. Примерно за час до утренней зари они добрались до озера Вум, и в самом центре водоема раскрыли сети и вытряхнули рыбу — в надежде, что та успеет акклиматизироваться и размножиться, прежде чем ее обнаружат и выловят местные рыбаки. По окончании процедуры Красный Глаз подбросил Майкайлу с Файолоном в город Тасс, чтобы они смогли вернуть сети хозяевам, а сам полетел в свое временное гнездо в Зеленой Топи.
 
   Следующие несколько недель они провели в полетах над страной, проверяя, где и что не в порядке, и по возможности исправляя последствия болезни Великой Волшебницы. Однако скоро стало ясно, что земля и сама постепенно исцеляется.
   — Интересно все-таки, насколько здоровье страны связано со здоровьем Харамис? — однажды сказала Майкайла. Они как раз ожидали, когда Красный Глаз проснется и прилетит за ними.
   Файолон, каждое утро с помощью шарика разговаривавший с Узуном, задумался.
   — Думаю, что связь может быть довольно сильной, — сказал он. — Господин Узун говорит, что Харамис довольно быстро поправляется.
   — Что ж, я очень рада. К тому времени, когда я вернусь из храма Мерет, она, может быть, будет относиться ко мне несколько более сердечно.
   — А что, тебе так уж необходимо туда отправляться? — Майкайла повернула голову и увидела бесшумно приземлившегося у них за спиной Красного Глаза.
   — Ты же знаешь, что это необходимо, Красный Глаз, — ответила она. — Я дала обещание. И к тому же в этом году мне предстоит изображать саму Богиню на празднике Весны.
   Ламмергейер вздохнул.
   — Что ж, в такой случае не забывай и то обещание которое давала мне: связывайся со мной каждый вечер, — проговорил он. — Когда тебе надо отправляться туда?
   — Сегодня, — сказала Майкайла. — Мне надлежит быть там еще до зари.
   — А я полечу в башню и сообщу обо всем господину Узуну, если, конечно, Красный Глаз не откажется меня туда подбросить, — проговорил Файолон. — А Узун сам уж там решит, что именно рассказать госпоже Харамис. Потом мне надо будет отправляться в Мутавар и сделать доклад королю. А когда я все эти дела закончу, то, скорее всего, поеду в Лет и останусь там до конца августа, да и. пожалуй, на всю осень.
   — В таком случае нам пора отправляться, — произнес Красный Глаз, протягивая крыло.
 

Глава 26

   После всех треволнений последних месяцев Майкайле было очень приятно вновь окунуться в спокойную и умиротворяющую обстановку храма Мерет. Она, как и обещала, каждый вечер связывалась с Красным Глазом, хотя ей и нечего было сообщить ему. Ровным счетом ничего нового по сравнению с прошлым годом здесь не происходило.
   Во время праздника Весны Майкайла исполняла обязанности Младшей Дочери, то есть представляла саму Богиню во время процессии и почти весь день провела на носилках, которые таскали служащие при храме юноши. Она восседала на богато изукрашенном резьбой деревянном троне с высокой спинкой, а остальные Дочери Богини, облаченные в зеленые одеяния, маршировали по обе стороны трона с опахалами в руках. Из-за этих опахал большая часть собравшихся на праздник вообще не могла бы разглядеть, есть ли кто-нибудь на троне или он абсолютно пуст. Майкайле не пришлось даже распевать посвященные этому празднику песнопения, которые она разучила год назад.
   Все это она, в соответствии с данным обещанием, подробно пересказала Красному Глазу, добавив, что, на ее взгляд, для Младшей Дочери Богини этот ритуал куда более скучен, чем для всех остальных.
   — Вместо меня на этот трон можно было уложить еще одно опахало, и никто не заметил бы разницы.
   — Что ж, я очень рад это слышать, — произнес Красный Глаз, — может быть, в следующий раз ты не станешь вызываться на подобную роль.
   — Никто из нас вовсе не вызывается исполнять эту роль, — напомнила Майкайла. — Богиня сама избирает ту, кого пожелает. А вообще-то я рада, что все уже кончилось.
   Когда Супруг Богини Мерет вошел в покои дочерей для исполнения очередного ритуала избрания и жребий пал не на нее, Майкайла с радостью освободила свое место возле Старшей Дочери для очередной избранницы.
   Остаток месяца она наслаждалась спокойствием, тишиной и размеренностью жизни, подчиненной исполнению традиционных ритуалов. Когда месяц подошел к концу, Красный Глаз снова встретил Майкайлу и перенес обратно в башню.
 
   В компании Узуна настроение Харамис заметно улучшилось. Арфа, столь долго служившая ему телом, теперь функционировала в качестве обычного инструмента. Харамис уже достаточно поправилась, чтобы каждое утро спускаться в кабинет, и целые дни проводила там, лежа на диване и слушая, как Узун играет и поет для нее старинные баллады, а по вечерам вновь взбиралась по лестнице и укладывалась спать. Казалось, она вполне счастлива от подобной жизни и ничего больше ее не волнует.
   Она тепло приветствована вернувшуюся Майкайлу, воздержавшись от расспросов по поводу того, где та так долго пропадала, и не сказав ни слова о дальнейшем обучении своей преемницы. Вновь обретя старинного друга, Харамис, кажется, сделалась абсолютно безразличной тому, чем Майкайла занята.
   Воспользовавшись этим равнодушием леди Покровительницы, девушка проводила все время после обеда и до самого вечера в ледяных пещерах, изучая зеркало и некоторые другие устройства, оставшиеся там после Орогастуса. Теперь, когда они с зеркалом вполне понимали друг друга, да к тому же Майкайла научилась читать предупреждающие надписи на этикетках, наклеенных на старинные ящики, появилась возможность спокойно рыться в кладовой, не опасаясь, что один из них вдруг ни с того ни с сего загорится или взорвется, разнеся всю башню на куски. По вечерам она разговаривала с Файолоном с помощью своего шарика, который Красный Глаз тут же вернул хозяйке, когда перевез ее из храма обратно. Теперь Майкайла, обнаружив что-нибудь интересное, незамедлительно рассказывала об этом Файолону. Тот, в свою очередь, описывал придворную жизнь Вара, а заодно и тонкости заготовки леса, которой по-прежнему занимался в то время, когда не требовалось его присутствие в столице. Придворную жизнь Мутавари он находил довольно-таки скучной и утомительной и большую часть времени проводил в Лете, в собственном герцогстве.
   — Все-таки очень странно, — сказал он как-то, смеясь, — когда тебе поручают одну небольшую область страны и говорят, что теперь ты несешь за нее ответственность. Король и не подозревает, что на мне лежит почти полная ответственность за все его королевство.
   — Это даже хорошо, — заметила Майкайла. — В государстве, никогда не обладавшем покровителем и совершенно лишенном на этот счет каких-либо традиций, монарх, пожалуй, стал бы к тебе относиться как к угрозе для собственного трона.
   — Да ладно тебе, Майка, — рассмеялся Файолон. — Мне всего-то семнадцать лет. Какой из меня соперник?
   — Я вполне серьезно говорю, — сказала Майкайла, — мне довелось прочитать историю Лаборнока: ради интересов большой политики они там предавали смертной казни детей, а мы с тобой давно уже не дети, пусть даже и развиваемся медленнее, чем полагается нормальному человеку.
   — Ну, по крайней мере, мы все-таки растем, — возразил Файолон. — Кстати, я уже выяснил, почему волшебники растут и развиваются так медленно. Все оттого, что мы живем значительно дольше, чем обычные люди. В этом и состоит единственная причина, то есть эта задержка не означает, что мы навеки останемся детьми. Даже начав практиковаться в магии в таком юном возрасте, мы достигнем физической зрелости никак не позже, чем годам к тридцати, — это самый поздний срок.
   — Что ж, такая перспектива весьма радует. Просто камень с души свалился, — призналась Майкайла. — Мысль о том, чтобы оставаться на протяжении ближайших двух столетий с внешностью двенадцатилетней девочки, не очень-то меня вдохновляла.