Страница:
— Не вижу никаких причин, по которым ему нельзя было бы это делать, — отозвался Узун. — Если, конечно он не собирается в одиночку отправляться в дебри Запутанной Топи или в какое-нибудь другое небезопасное место.
— Он никогда не пускается в рискованные предприятия, — фыркнула Майкайла. — Это я обычно вытворяю что-нибудь сумасбродное и совершаю самые разные глупости, а он как раз все время занимается тем, что вытаскивает всю компанию из тех передряг, в которые я ее ввергла.
— Очень ценное для друга качество, — угрюмо прокомментировал Узун.
— Да. — Майкайла снова принялась плакать — на этот раз главным образом от обиды. — Но Харамис этого не понимает. Можешь ли ты поверить, что она и вправду отправилась сегодня к моим родителям и обвинила нас с Файолоном в безнравственном поведении?
— Но что заставило ее так подумать?
— Исключительно то, что в Цитадели начался снегопад в тот же самый момент, когда я вызывала снег. Она заявила, что мы с Файолоном в связи и связь эту она собирается разорвать, потом сняла со стены меч и… — Майкайла призадумалась. — Я не вполне уверена, что именно она после этого сделала; мне стало вдруг очень больно, и я упала в обморок, так что понятия не имею, что сталось с Файолоном, и очень за него волнуюсь.
— Заклинание, которое ты описала, очень простое, — проговорил Узун, — надо лишь взмахнуть мечом в воздухе как раз между двумя людьми и тем самым временно разрубить связь, а потом отчетливо представить себе пламя, сжигающее пучок нитей, что связывает этих людей.
— Теперь я понимаю, почему так себя почувствовала, — сказала Майкайла. — У меня все болело — начиная от макушки и до самого живота.
— Но ниже талии у тебя ничего не болит? — спросил Узун.
— Нет. А почему там должно болеть? — спросила Майкайла в недоумении. — Я и так по горло сыта тем, что у меня болит вся верхняя половина туловища.
— В зависимости от того, какого рода связь существует между людьми, — объяснил Узун, — нити тянутся к различным частям тела. Например, если бы вы с Файолоном были женаты, то при разрыве связи ощутили бы боли в ногах, а раз твоя боль доходит только до талии, совершенно очевидно, что Харамис не права.
— Файолон ей это объяснил еще до того, как она начала размахивать мечом, — сказала Майкайла, — но разве она желает кого-нибудь слушать?
— Да, это отнюдь не лучшая ее черта, — согласился Узун, — но я за нее очень беспокоюсь.
— Оттого что она до сих пор не вернулась?
— Отчасти да, но главное не в этом. Я чувствую, с нею что-то не так. Вчера утром, как раз перед началом вашего урока, с ней случилось нечто вроде приступа. Ей следовало бы по крайней мере несколько дней отдохнуть, а она вдруг сорвалась и отправилась в Цитадель.
— И ведь дело не в том, что у нее была какая-то необходимость разобраться с вдруг выпавшим вокруг Цитадели снегом, — заметила Майкайла. — Даже среди зимы в тех краях он растаял бы не позднее, чем через пару часов после обеда, а ведь сейчас уже весна.
— У нее весьма своевольный характер, — признал Узун, — она привыкла все делать по-своему. — Он вздохнул. — Принцесса, тебе, наверное, уже легче; может быть, ты сумеешь найти силы, чтобы с помощью магии увидеть ее и узнать, как она?
— Не знаю, — медленно проговорила Майкайла. — Наверное, можно попытаться, хотя мне до сих пор еще плохо. Я чувствую внутри какую-то пустоту.
— Попытайся, пожалуйста, — начал умолять Узун, — если уж не ради нее, то хотя бы ради меня. Я б, конечно сам все это проделал, если бы по-прежнему мог…
— Для тебя. Узун, я это сделаю. — Майкайла вытащила свой маленький шарик из-под платья.
«У меня нет никаких сил, чтобы разыскивать подходящую для глядения в воду чашу, и если я сейчас вообще смогу что-нибудь увидеть, то шарик для этого вполне подойдет», — решила она и вслух добавила:
— Я по-прежнему уверена, что с ее стороны было крайне дурно оставить тебя слепым.
Впервые за всю историю их отношений Узун не стал спорить и не бросился защищать Харамис. Все время, пока Майкайла пристально вглядывалась в шарик, играющий отражениями огней камина, оддлинг не произнес ни звука.
Вот она стоит в той самой комнате, что служила им для детских игр, посреди старинной башни Цитадели, и смотрит в окно в сторону горы Бром… В комнате темно, светит лишь одна свеча, стоящая где-то позади на полу. За окном слышен шум дождя. Видно, это именно из-за него на улице такая плохая видимость. Если кто из обитателей Цитадели и может оказаться в этой комнате — так только он.
— Файолон. — прошептала девочка.
— Майкайла? — прозвучал в ответ шепот мальчика. — У тебя все в порядке?
И тут вдруг она почувствовала себя превосходно. Голова уже не болит, живот тоже, да и это противное чувство внутренней пустоты моментально исчезло. Если, конечно, не считать того, что тут же навалилось сильнейшее чувство голода. Майкайла вспомнила, что после скудного завтрака совсем ничего не ела.
— Да, теперь мне совсем хорошо, — сказала она. — А ты как?
— Только что прошла боль, — отозвался он. — Наверное, это надо понимать так, что мы восстановили свою связь?
— Думаю, что да, — сказала Майкайла, оборачиваясь к арфе. — Узун, мы с Файолоном неожиданно перестали чувствовать боль. Означает ли это, что связь восстановлена?
— Да, именно так, — ответил тот.
— Ух ты, — воскликнул Файолон, — я слышу его голос!
— Очень хорошо, — проговорил Узун, — тогда слушай меня внимательно. Сперва ваша связь возникла оттого, что вы очень много времени проводили вместе, правильно?
— Почти что каждую минуту на протяжении семи лет, если только не спали, — подтвердил мальчик.
— И даже когда Харамис пыталась разлучить вас, вы оба очень хотели остаться вместе; постоянно думали друг о друге и даже старались разговаривать через пространство — и, насколько я понимаю, это вам удавалось, верно?
— Ты прав, — подтвердила Майкайла.
— Разорвать такую связь было бы в высшей степени трудно, даже если б связь эта не была такой мошной, если б вы оба не обладали такой огромной магической силой…
— Мы обладаем магической силой? — Майкайла с трудом перевела дух. — То есть я хочу сказать, что всегда знала, насколько талантлив в этой области Файолон, но я сама…
— Да-да, вы оба. Но даже если бы это было не так, разорвать подобную связь оказалось бы более чем трудно, потому что она существует уже много лет. Даже если бы вы оба желали ее разорвать и прилагали бы много сил для этого, большая часть нитей этой связи исчезла бы не раньше, чем через месяц, а то и два, а в чрезвычайных обстоятельствах, например в случае опасности, связь все равно возобновилась бы. Если бы ее хотел разорвать лишь один из вас, на это ушло бы не меньше полугода, а то и год, а если б второй человек при этом еще и сопротивлялся разрыву, то в несколько раз больше.
— Значит ли это, что Харамис не способна разорвать ее? — с надеждой спросила Майкайла.
— Действуя против воли вас двоих? — сухо проговорил Узун. — Очень сильно в этом сомневаюсь.
— По крайней мере, сейчас она ничем не может помешать нам, это уж точно, — вставил Файолон. — Готов поклясться, что она даже не знает о том, что связь восстановлена.
— А что случилось с нею самой? — взволнованно спросил Узун — Я чувствую: что-то случилось, что-то очень нехорошее!
— Мне очень жаль, Узун, — ответил Файолон, — я знаю, как ты к ней привязан… Врачеватели уверены, что со временем она вполне поправится, — торопливо добавил он. — Нынешним утром с ней случилось что-то вроде припадка или очень сильного душевного потрясения. Я, к сожалению, практически не видел, как все произошло; как раз в это время я корчился от боли прямо на полу. Могу только сказать, что она вдруг рухнула и теперь не может пошевелить ни единым мускулом на левой стороне тела. И еще она не способна теперь вызвать ламмергейеров — она хотела послать тебе весточку, Узун… Речь ее очень трудно понимать, потому что двигается лишь половина рта, а другая половина парализована.
Файолон помолчал и затем добавил:
— Я мог бы сам вызвать ламмергейеров, но боялся, что это только огорчит ее еще больше. Она и так мною очень недовольна.
— Есть там кому о ней позаботиться? — с тревогой в голосе спросил оддлинг.
— В основном ею занимается Айя да еще несколько лекарей из Зеленой Топи. Ей дают принимать препараты из яда болотных червей, чтобы разжижить кровь и предотвратить таким образом блокирование новых отделов мозга. Лекари сходятся в том, что последствия болезни большей частью могут быть устранены, то есть что она со временем сможет двигать левой частью тела, снова обретет способность ходить и все остальное.
— А как насчет ее магических способностей? — спросила Майкайла.
— В данный момент, кажется, у нее их совсем не осталось. — Файолон пожал плечами. — А вернутся ли они потом, никому не известно. Узун, может быть, из этого следует, что Майкайла уже теперь стала Великой Волшебницей?
— О нет, только не это! — воскликнула Майкайла. — Я еще совершенно не готова стать волшебницей!
Узун призадумался над вопросом.
— По-видимому, нет, — ответил он наконец. — Если б сила передалась Майкайле, она бы это почувствовала. Остается только ждать. Что будет, то будет.
— Что значит «если б сила передалась Майкайле»? — переспросил Файолон — Что Майкайла автоматически станет волшебницей, как только Харамис умрет?
— Да, — ответил Узун. — если, конечно, Харамис права в том, что ее преемницей должна стать именно Майкайла. Если же она ошибается, сила перейдет к кому-нибудь другому — к тому, кому действительно надлежит стать Великой Волшебницей.
— Не хочешь ли ты сказать, что неизвестно кто может вдруг обрести эту силу, а мы даже не будем об этом догадываться? — произнесла Майкайла.
— Теоретически это возможно, но на практике почти невероятно, — уверенно ответил Узун. — Я больше чем уверен, что именно ты должна будешь занять место Харамис.
— А что случится с тобой, если умрет Харамис? — спросила Майкайла. — Я хочу сказать, что раз уж она сделала тебя арфой с помощью заклинания и таким образом продлила твою жизнь усилиями собственной воли и соответствующими действиями, не умрешь ли и ты вместе с нею? — Майкайла, почувствовав вдруг себя совсем беззащитной, пододвинулась к Узуну и обняла рукой переднюю стойку его рамы. — Тебе что-нибудь известно о том заклинании, которым она воспользовалась?
— Его можно найти в библиотеке в одной из книг, — сказал Узун. — Завтра ты можешь этим заняться. А сейчас, юная госпожа, стоило бы тебе что-нибудь проглотить и отправиться спать. Это же касается и тебя, лорд Файолон, — добавил он, — ты успел сегодня хоть что-нибудь съесть?
— После завтрака — ничего, — сказал Файолон, — сперва было слишком больно, а потом все бросились суетиться вокруг госпожи Харамис, и мне захотелось только одного — уединиться, и вот я пришел сюда…
— Сюда — это куда? — переспросил Узун.
— Сюда? — повторил мальчик. — Ах да, ты же не можешь меня увидеть. Извини. Я в старой казарме гвардейцев, на самом верху башни. Вы с принцессой Харамис проходили через эту комнату, спасаясь от захватчиков; я сейчас в той комнате, что двумя этажами ниже того места, где вы сели на ламмергейеров, чтобы улететь.
— Да, очень хорошо ее помню, — сказал Узун. — Гвардейцы там больше не живут?
— Нет, здесь совершенно пусто, не считая нескольких предметов прежней меблировки. Мы с Майкайлой много лет пользовались этой комнатой для игр.
— Ну да, понимаю, — проговорил Узун, — и наверняка тебя никто не станет мучительно разыскивать, если ты куда-нибудь исчезнешь.
— Нет. Поскольку, чтобы сюда попасть, пришлось бы преодолеть семнадцать лестничных пролетов, никто из слуг не удосужится пойти за мной. Нас с Майкайлой никто и никогда не пытался разыскивать. Лишь бы мы вовремя появлялись за столом, а чем уж мы будем заниматься в перерывах между трапезами — это мало кого интересует.
— Прекрасно, — сказал Узун, — я хотел бы, чтобы ты сделал вот что. Сейчас поешь и отправляйся спать; тебе не меньше, чем Майкайле, следует собраться с силами, а потом, с утра, отправляйся к Харамис. Скажи, что видел меня во сне и я сказал тебе, что знаю о болезни Харамис и что сам позабочусь о Майкайле и буду обучать ее до тех пор, пока Белая Дама не сможет вернуться домой.
— Ладно — согласился Файолон. — Такая версия должна пройти без всяких затруднений. Она наверняка решит, что этот сон ты сам послал мне, и, считая, что ты пользовался своей собственной магической силой, не станет интересоваться, не восстановили ли мы с Майкайлой нашу связь.
— Но если вдруг об этом задумается, — возразила Майкайла, — она ведь обязательно поймет, что связь восстановлена. Узун, ты же сам говорил, что она не способна разорвать нашу связь, если только мы сами не станем помогать ей.
Легкий перезвон прошел по струнам арфы.
— Она вполне способна поверить, что вы станете помогать ей только потому, что она так велела. А поскольку сейчас у нее тяжелый приступ, она наверняка и вовсе об этом не станет задумываться. Может быть, она вообще сейчас не сможет ни о чем думать.
Глава 11
— Он никогда не пускается в рискованные предприятия, — фыркнула Майкайла. — Это я обычно вытворяю что-нибудь сумасбродное и совершаю самые разные глупости, а он как раз все время занимается тем, что вытаскивает всю компанию из тех передряг, в которые я ее ввергла.
— Очень ценное для друга качество, — угрюмо прокомментировал Узун.
— Да. — Майкайла снова принялась плакать — на этот раз главным образом от обиды. — Но Харамис этого не понимает. Можешь ли ты поверить, что она и вправду отправилась сегодня к моим родителям и обвинила нас с Файолоном в безнравственном поведении?
— Но что заставило ее так подумать?
— Исключительно то, что в Цитадели начался снегопад в тот же самый момент, когда я вызывала снег. Она заявила, что мы с Файолоном в связи и связь эту она собирается разорвать, потом сняла со стены меч и… — Майкайла призадумалась. — Я не вполне уверена, что именно она после этого сделала; мне стало вдруг очень больно, и я упала в обморок, так что понятия не имею, что сталось с Файолоном, и очень за него волнуюсь.
— Заклинание, которое ты описала, очень простое, — проговорил Узун, — надо лишь взмахнуть мечом в воздухе как раз между двумя людьми и тем самым временно разрубить связь, а потом отчетливо представить себе пламя, сжигающее пучок нитей, что связывает этих людей.
— Теперь я понимаю, почему так себя почувствовала, — сказала Майкайла. — У меня все болело — начиная от макушки и до самого живота.
— Но ниже талии у тебя ничего не болит? — спросил Узун.
— Нет. А почему там должно болеть? — спросила Майкайла в недоумении. — Я и так по горло сыта тем, что у меня болит вся верхняя половина туловища.
— В зависимости от того, какого рода связь существует между людьми, — объяснил Узун, — нити тянутся к различным частям тела. Например, если бы вы с Файолоном были женаты, то при разрыве связи ощутили бы боли в ногах, а раз твоя боль доходит только до талии, совершенно очевидно, что Харамис не права.
— Файолон ей это объяснил еще до того, как она начала размахивать мечом, — сказала Майкайла, — но разве она желает кого-нибудь слушать?
— Да, это отнюдь не лучшая ее черта, — согласился Узун, — но я за нее очень беспокоюсь.
— Оттого что она до сих пор не вернулась?
— Отчасти да, но главное не в этом. Я чувствую, с нею что-то не так. Вчера утром, как раз перед началом вашего урока, с ней случилось нечто вроде приступа. Ей следовало бы по крайней мере несколько дней отдохнуть, а она вдруг сорвалась и отправилась в Цитадель.
— И ведь дело не в том, что у нее была какая-то необходимость разобраться с вдруг выпавшим вокруг Цитадели снегом, — заметила Майкайла. — Даже среди зимы в тех краях он растаял бы не позднее, чем через пару часов после обеда, а ведь сейчас уже весна.
— У нее весьма своевольный характер, — признал Узун, — она привыкла все делать по-своему. — Он вздохнул. — Принцесса, тебе, наверное, уже легче; может быть, ты сумеешь найти силы, чтобы с помощью магии увидеть ее и узнать, как она?
— Не знаю, — медленно проговорила Майкайла. — Наверное, можно попытаться, хотя мне до сих пор еще плохо. Я чувствую внутри какую-то пустоту.
— Попытайся, пожалуйста, — начал умолять Узун, — если уж не ради нее, то хотя бы ради меня. Я б, конечно сам все это проделал, если бы по-прежнему мог…
— Для тебя. Узун, я это сделаю. — Майкайла вытащила свой маленький шарик из-под платья.
«У меня нет никаких сил, чтобы разыскивать подходящую для глядения в воду чашу, и если я сейчас вообще смогу что-нибудь увидеть, то шарик для этого вполне подойдет», — решила она и вслух добавила:
— Я по-прежнему уверена, что с ее стороны было крайне дурно оставить тебя слепым.
Впервые за всю историю их отношений Узун не стал спорить и не бросился защищать Харамис. Все время, пока Майкайла пристально вглядывалась в шарик, играющий отражениями огней камина, оддлинг не произнес ни звука.
Вот она стоит в той самой комнате, что служила им для детских игр, посреди старинной башни Цитадели, и смотрит в окно в сторону горы Бром… В комнате темно, светит лишь одна свеча, стоящая где-то позади на полу. За окном слышен шум дождя. Видно, это именно из-за него на улице такая плохая видимость. Если кто из обитателей Цитадели и может оказаться в этой комнате — так только он.
— Файолон. — прошептала девочка.
— Майкайла? — прозвучал в ответ шепот мальчика. — У тебя все в порядке?
И тут вдруг она почувствовала себя превосходно. Голова уже не болит, живот тоже, да и это противное чувство внутренней пустоты моментально исчезло. Если, конечно, не считать того, что тут же навалилось сильнейшее чувство голода. Майкайла вспомнила, что после скудного завтрака совсем ничего не ела.
— Да, теперь мне совсем хорошо, — сказала она. — А ты как?
— Только что прошла боль, — отозвался он. — Наверное, это надо понимать так, что мы восстановили свою связь?
— Думаю, что да, — сказала Майкайла, оборачиваясь к арфе. — Узун, мы с Файолоном неожиданно перестали чувствовать боль. Означает ли это, что связь восстановлена?
— Да, именно так, — ответил тот.
— Ух ты, — воскликнул Файолон, — я слышу его голос!
— Очень хорошо, — проговорил Узун, — тогда слушай меня внимательно. Сперва ваша связь возникла оттого, что вы очень много времени проводили вместе, правильно?
— Почти что каждую минуту на протяжении семи лет, если только не спали, — подтвердил мальчик.
— И даже когда Харамис пыталась разлучить вас, вы оба очень хотели остаться вместе; постоянно думали друг о друге и даже старались разговаривать через пространство — и, насколько я понимаю, это вам удавалось, верно?
— Ты прав, — подтвердила Майкайла.
— Разорвать такую связь было бы в высшей степени трудно, даже если б связь эта не была такой мошной, если б вы оба не обладали такой огромной магической силой…
— Мы обладаем магической силой? — Майкайла с трудом перевела дух. — То есть я хочу сказать, что всегда знала, насколько талантлив в этой области Файолон, но я сама…
— Да-да, вы оба. Но даже если бы это было не так, разорвать подобную связь оказалось бы более чем трудно, потому что она существует уже много лет. Даже если бы вы оба желали ее разорвать и прилагали бы много сил для этого, большая часть нитей этой связи исчезла бы не раньше, чем через месяц, а то и два, а в чрезвычайных обстоятельствах, например в случае опасности, связь все равно возобновилась бы. Если бы ее хотел разорвать лишь один из вас, на это ушло бы не меньше полугода, а то и год, а если б второй человек при этом еще и сопротивлялся разрыву, то в несколько раз больше.
— Значит ли это, что Харамис не способна разорвать ее? — с надеждой спросила Майкайла.
— Действуя против воли вас двоих? — сухо проговорил Узун. — Очень сильно в этом сомневаюсь.
— По крайней мере, сейчас она ничем не может помешать нам, это уж точно, — вставил Файолон. — Готов поклясться, что она даже не знает о том, что связь восстановлена.
— А что случилось с нею самой? — взволнованно спросил Узун — Я чувствую: что-то случилось, что-то очень нехорошее!
— Мне очень жаль, Узун, — ответил Файолон, — я знаю, как ты к ней привязан… Врачеватели уверены, что со временем она вполне поправится, — торопливо добавил он. — Нынешним утром с ней случилось что-то вроде припадка или очень сильного душевного потрясения. Я, к сожалению, практически не видел, как все произошло; как раз в это время я корчился от боли прямо на полу. Могу только сказать, что она вдруг рухнула и теперь не может пошевелить ни единым мускулом на левой стороне тела. И еще она не способна теперь вызвать ламмергейеров — она хотела послать тебе весточку, Узун… Речь ее очень трудно понимать, потому что двигается лишь половина рта, а другая половина парализована.
Файолон помолчал и затем добавил:
— Я мог бы сам вызвать ламмергейеров, но боялся, что это только огорчит ее еще больше. Она и так мною очень недовольна.
— Есть там кому о ней позаботиться? — с тревогой в голосе спросил оддлинг.
— В основном ею занимается Айя да еще несколько лекарей из Зеленой Топи. Ей дают принимать препараты из яда болотных червей, чтобы разжижить кровь и предотвратить таким образом блокирование новых отделов мозга. Лекари сходятся в том, что последствия болезни большей частью могут быть устранены, то есть что она со временем сможет двигать левой частью тела, снова обретет способность ходить и все остальное.
— А как насчет ее магических способностей? — спросила Майкайла.
— В данный момент, кажется, у нее их совсем не осталось. — Файолон пожал плечами. — А вернутся ли они потом, никому не известно. Узун, может быть, из этого следует, что Майкайла уже теперь стала Великой Волшебницей?
— О нет, только не это! — воскликнула Майкайла. — Я еще совершенно не готова стать волшебницей!
Узун призадумался над вопросом.
— По-видимому, нет, — ответил он наконец. — Если б сила передалась Майкайле, она бы это почувствовала. Остается только ждать. Что будет, то будет.
— Что значит «если б сила передалась Майкайле»? — переспросил Файолон — Что Майкайла автоматически станет волшебницей, как только Харамис умрет?
— Да, — ответил Узун. — если, конечно, Харамис права в том, что ее преемницей должна стать именно Майкайла. Если же она ошибается, сила перейдет к кому-нибудь другому — к тому, кому действительно надлежит стать Великой Волшебницей.
— Не хочешь ли ты сказать, что неизвестно кто может вдруг обрести эту силу, а мы даже не будем об этом догадываться? — произнесла Майкайла.
— Теоретически это возможно, но на практике почти невероятно, — уверенно ответил Узун. — Я больше чем уверен, что именно ты должна будешь занять место Харамис.
— А что случится с тобой, если умрет Харамис? — спросила Майкайла. — Я хочу сказать, что раз уж она сделала тебя арфой с помощью заклинания и таким образом продлила твою жизнь усилиями собственной воли и соответствующими действиями, не умрешь ли и ты вместе с нею? — Майкайла, почувствовав вдруг себя совсем беззащитной, пододвинулась к Узуну и обняла рукой переднюю стойку его рамы. — Тебе что-нибудь известно о том заклинании, которым она воспользовалась?
— Его можно найти в библиотеке в одной из книг, — сказал Узун. — Завтра ты можешь этим заняться. А сейчас, юная госпожа, стоило бы тебе что-нибудь проглотить и отправиться спать. Это же касается и тебя, лорд Файолон, — добавил он, — ты успел сегодня хоть что-нибудь съесть?
— После завтрака — ничего, — сказал Файолон, — сперва было слишком больно, а потом все бросились суетиться вокруг госпожи Харамис, и мне захотелось только одного — уединиться, и вот я пришел сюда…
— Сюда — это куда? — переспросил Узун.
— Сюда? — повторил мальчик. — Ах да, ты же не можешь меня увидеть. Извини. Я в старой казарме гвардейцев, на самом верху башни. Вы с принцессой Харамис проходили через эту комнату, спасаясь от захватчиков; я сейчас в той комнате, что двумя этажами ниже того места, где вы сели на ламмергейеров, чтобы улететь.
— Да, очень хорошо ее помню, — сказал Узун. — Гвардейцы там больше не живут?
— Нет, здесь совершенно пусто, не считая нескольких предметов прежней меблировки. Мы с Майкайлой много лет пользовались этой комнатой для игр.
— Ну да, понимаю, — проговорил Узун, — и наверняка тебя никто не станет мучительно разыскивать, если ты куда-нибудь исчезнешь.
— Нет. Поскольку, чтобы сюда попасть, пришлось бы преодолеть семнадцать лестничных пролетов, никто из слуг не удосужится пойти за мной. Нас с Майкайлой никто и никогда не пытался разыскивать. Лишь бы мы вовремя появлялись за столом, а чем уж мы будем заниматься в перерывах между трапезами — это мало кого интересует.
— Прекрасно, — сказал Узун, — я хотел бы, чтобы ты сделал вот что. Сейчас поешь и отправляйся спать; тебе не меньше, чем Майкайле, следует собраться с силами, а потом, с утра, отправляйся к Харамис. Скажи, что видел меня во сне и я сказал тебе, что знаю о болезни Харамис и что сам позабочусь о Майкайле и буду обучать ее до тех пор, пока Белая Дама не сможет вернуться домой.
— Ладно — согласился Файолон. — Такая версия должна пройти без всяких затруднений. Она наверняка решит, что этот сон ты сам послал мне, и, считая, что ты пользовался своей собственной магической силой, не станет интересоваться, не восстановили ли мы с Майкайлой нашу связь.
— Но если вдруг об этом задумается, — возразила Майкайла, — она ведь обязательно поймет, что связь восстановлена. Узун, ты же сам говорил, что она не способна разорвать нашу связь, если только мы сами не станем помогать ей.
Легкий перезвон прошел по струнам арфы.
— Она вполне способна поверить, что вы станете помогать ей только потому, что она так велела. А поскольку сейчас у нее тяжелый приступ, она наверняка и вовсе об этом не станет задумываться. Может быть, она вообще сейчас не сможет ни о чем думать.
Глава 11
Харамис проснулась и увидела заливающий всю комнату свет. Ей показалось это очень странным, ведь в ее спальне никогда не было окна. Нет, все правильно, так и должно быть: солнце все время вот так же заливало комнату, и, будучи еще совсем маленькой девочкой, она играла в этих ярких лучах, рисуя таинственные знаки на запылившейся мебели. С телом что-то не так; какое-то странное чувство, будто бы долго спала в неудобной позе. Левая рука и нога спят до сих пор и не желают просыпаться. Кажется, ими и вправду невозможно пошевелить. С большим трудом, из-за того, что половина мышц не слушалась, Харамис отвернула голову от слепящего солнечного света и увидела сидящего с правой стороны кровати мальчика. «Кажется, я его уже знаю», — подумала она и все-таки не смогла сразу понять, кто это такой.
— Где моя мама? — спросила Харамис. — И где Имму? Где мои сестры? — Она почти не обратила внимания, что говорит очень невнятно.
Впрочем, мальчик, кажется, без труда понял каждое слово, но почему-то сильно побледнел и издал тяжелый вздох:
— Вы понимаете, где находитесь, госпожа?
— Обращаясь ко мне, надлежит говорить «принцесса», а не «госпожа». Или ты не понимаешь, с кем разговариваешь?
— Э-э-э… — Мальчик на мгновение запнулся и вдруг выпалил: — Как вы считаете, кто вы такая?
— Уж я-то прекрасно знаю, что я принцесса Харамис, наследница трона Рувенды, — вскипела она. — А вот кто такой ты? И что ты вообще здесь делаешь?
Харамис обвела глазами комнату. Как это она оказалась здесь наедине с этим бестолковым мальчишкой?
— И кто это сменил в моей комнате занавески? А где все остальные? Где Узун?
— Узун в башне, — поспешно заговорил мальчик. — Он явился мне во сне прошлой ночью и сказал, что ему известно о вашей болезни. Он велел передать вам, что позаботится о принцессе Майкайле и станет ее обучать, так же как это делали бы вы сами, до тех пор, пока вы не будете в состоянии вернуться.
— Кто такая Майкайла? И ты кто такой?
— Майкайла — это… м-м-м… ваша дальняя родственница. Вы обучали ее магии, пока не заболели. А я — лорд Файолон Барский.
— Ах так, значит, ты имеешь отношение к моей помолвке? — спросила Харамис. — Ты сюда приехал вместе с ним?
— С принцем Фиомакаем? — Мальчишка, видно, все еще чувствовал себя неловко. — Мы с ним тоже дальние родственники, но, к сожалению, сейчас его здесь нет.
— Так когда он появится? Нам уже скоро справлять помолвку.
— Не знаю, — сказал Файолон, — но мне не следует оставаться здесь и утомлять вас разговорами; я должен был только пересказать вам все, что велел сообщить господин Узун. Почему бы вам не постараться отдохнуть, госпожа… то есть я хочу сказать, принцесса. Я сейчас скажу экономке, что вы уже проснулись.
— Имму наверняка будет изо всех сил стараться напичкать меня своими несносными лекарствами. — Харамис сделала гримасу. — Давно я заболела? И вообще, что со мной?
Мальчик ушел, ничего не ответив, кажется, он только и ждал момента, чтобы выскользнуть из этой комнаты.
Харамис вздохнула. Что-то слишком уж странное тут творится. Однако она устала. Очень, очень устала — чересчур, чтобы о чем-то беспокоиться. И Харамис вновь погрузилась в сон. Такая сонливость очень ее удивила бы, если бы у нее еще оставались силы на то, чтобы удивляться.
Майкайла мучилась над тарелкой с завтраком, притащив ее с собой в кабинет, чтобы быть поближе к Узуну. Чувствовала она себя еще довольно вялой, но что ж тут удивительного: такие события, как вчера и нынешней ночью, утомили бы кого угодно. Жуткая боль, вызванная разрывом связи с Файолоном, правда, тут же прошла, как только связь восстановилась, но тело еще не вполне оправилось от всех этих передряг.
Спрятанный под платьем на груди шарик начал вдруг делаться все теплее и теплее, и в тот же момент раздался голос Узуна:
— Что это там за шум?
Майкайла выудила шарик из-за выреза платья. Он трясся как заводной и издавал, несмотря на свои крошечные размеры, почти что колокольный звон.
— Видно, Файолон старается меня вызвать, — объяснила она. — Эти маленькие шарики мы нашли однажды в развалинах, исследуя Черную Топь. Каждый из них размером примерно с ноготь моего большого пальца, — добавила Майкайла, вспомнив, что Узун ничего не видит. — Что-что, а уж глаза-то Харамис, по крайней мере, должна была тебе дать, — в очередной раз посокрушалась она, чувствуя горькую обиду за Узуна. Арфа ответила молчанием. — Те два, что мы с Файолоном взяли, — со вздохом продолжила она свои длинные описания, — как раз парны друг другу. Это, видно, какое-то приспособление, которым Исчезнувшие пользовались, чтобы общаться на расстоянии. Хотя мне кажется, что мы с Файолоном разговариваем через гораздо большее пространство, чем то, для которого эти шарики предназначены.
Шарик затрясся еще сильнее, раскачиваясь взад-вперед на ленточке, хотя Майкайла совершенно не двигала его.
— Лучше я погляжу, чего от меня хочет Файолон; похоже, он сильно расстроен. — Она опустила взгляд на шарик и увидела направленные на нее глаза мальчика.
— Так вот ты где, Майка, — сказал тот. — Что-то ты сегодня не торопишься мне ответить!
— Я как раз завтракала, — мягко начала Майкайла, — а в чем дело?
— Узун там, рядом с тобой?
— Я здесь, — отозвался оддлинг. — Что-то с Харамис? Ей что, хуже?
— Видите ли, дело в том, что она, похоже, не помнит ни меня, ни Майку, что само по себе можно было бы считать даже добрым знаком, — пустился в объяснения Файолон, — но когда я сообщил, что я из Вара, она вдруг спросила, не сопровождаю ли я ее суженого и где он сам, ее мама, сестры и Имму. Имму ведь, кажется, была экономкой еще в бытность Харамис совсем маленькой девочкой, верно? Это ведь та самая Имму, что отправилась с принцессой Анигель на поиски талисмана?
— Да, да, — подтвердил Узун. — Так, значит, ты хочешь сказать, Харамис уверена, что она до сих пор маленькая девочка?
— Похоже, она думает именно так, — нервно продолжал Файолон. — Она начала спрашивать, кто сменил в ее комнате занавески. Значит, как я предполагаю, ее уложили в постель в той самой комнате, что служила ей спальней в детстве. Это, видимо, и способствовало такому повороту мыслей Харамис. Кстати, когда я назвал ее госпожой, она сделала мне выговор и заявила, что обращаться к ней следует не иначе как к принцессе, и добавила, что она — наследница трона Рувенды. — Файолон вздохнул. — Я передал ей ваши слова, господин Узун, и постарался как можно быстрее убраться, чтобы не пришлось объяснять, что большинство людей, о которых она спрашивает, мертвы уже больше двух столетий.
— Ничего себе! — сказала Майкайла. — Это же просто невероятно! Она даже не знает, что она Великая Волшебница?
Девочка призадумалась. «Что ж, в таком случае я, наверное, смогу отсюда выбраться. Хотя, пожалуй, мне не подобает так поступать…»
— Если она меня не помнит, — снова заговорила Майкайла, — надо ли мне продолжать свои занятия и готовиться стать волшебницей?
— Да, конечно, надо, — ответили одновременно Узун с Файолоном.
— Но ведь раз она забыла обо мне, пожалуй, может выбрать и кого-нибудь другого, — с надеждой в голосе продолжала Майкайла.
— Не надейся, — ответил Файолон. — В настоящее время она и собственное имя не очень-то хорошо знает.
— А сегодня, кстати, ты собиралась найти заклинание, с помощью которого она обратила меня в арфу, — напомнил Узун.
— Да, верно, — сказала Майкайла. «Даже если Харамис и забыла обо мне, я не собираюсь бросать здесь Узуна. Он такого обращения отнюдь не заслуживает», — решила она. — Да, я вспомнила, мы как раз говорили об этом прошлой ночью. — Она сделала магический знак, отправляя грязную посуду на кухню. — Файолон, у тебя есть ко мне какие-нибудь поручения?
— Когда будешь в библиотеке, посмотри, не найдешь ли чего о приступах, болезнях мозга и потере памяти, — попросил он.
— Посмотрю, — пообещала Майкайла. — Но медицина, кажется, не относится к вещам, которые интересуют Харамис. И все-таки, пока она больна, я буду продолжать рыться повсюду. Посмотрим, что удастся найти. Наверняка тут множество интересных вещей, которые она не удосужилась мне показать.
— А я проверю остатки здешней библиотеки — то, что еще не успел прочитать, — сказал Файолон. — Это, по крайней мере, займет нас до сегодняшнего вечера и не даст дурным мыслям лезть в голову.
— Послушай, — медленно заговорила Майкайла. — она ведь действительно тяжело больна, верно?
— Да, но не стоит так волноваться. Майка. Доктора утверждают, что со временем Харамис вполне поправится.
— И сколько же должно пройти времени?
— Я полагаю, надо рассчитывать не меньше чем на несколько месяцев, — сказал Файолон. — Врачеватели точно не говорят, но по их настроению можно сделать именно такой вывод.
— Несколько месяцев, — повторила Майкайла, изо всех сил стараясь сохранять скорбное выражение лица. Внутри у нее все сияло и пело. Месяцы! И все это время — в спокойствии, без опеки Харамис, вечно цепляющейся к ней, шпионящей, бросающей строгие взгляды через стол во время еды, стремящейся сделать из своей подопечной нечто такое, чем Майкайла вовсе не является и не желает становиться.
— Ну что ж, когда она достаточно поправится, чтобы вспомнить меня, передай мои наилучшие пожелания.
— И мою огромную любовь, — быстро добавил Узун.
— Передам, — пообещал Файолон. — Уж тебя-то, Узун, она, по крайней мере, помнит. Это добрый признак, правда? — Мальчик вздохнул. — Что ж, пойду копаться в пыли библиотеки. Если услышишь кашель из своего шарика, Майка, не обращай внимания.
— Хорошо, — усмехнулась Майкайла, — удачи тебе в поисках. Если сама что-нибудь найду, сразу тебе сообщу.
— Удачи тебе, — отозвался Файолон.
Он убрал шарик, и лицо его исчезло из поля зрения Майкайлы, а когда шарик оказался под рубашкой, она вообще перестала видеть что-нибудь в своем, кроме отражения окружающих предметов.
— Пойду в библиотеку, — произнесла Майкайла, вставая. — К полднику обязательно вернусь сюда. Скажу Энье, чтобы всякий раз подавала еду в кабинет — до тех пор, пока мы тут обитаем вдвоем. Если, конечно, ты не предпочитаешь больше времени проводить в одиночестве.
— Разумеется, нет, — энергично сказал Узун. — В одиночестве я провел уже достаточно времени — слишком много для одной жизни.
— Не сомневаюсь, что это именно так, — горестно вздохнула Майкайла.
«До сих пор в голове не укладывается, как Харамис могла сделать такое, а ведь говорит, что любит его. И у нее после этого еще язык поворачивается рассуждать о чьем-то эгоизме», — подумала она и добавила вслух:
— Я в первую очередь займусь поисками того заклинания, с помощью которого она обратила тебя в арфу.
На это ушло несколько дней, но в конце концов Майкайла разыскала книгу, в которой, по всей вероятности, такое заклинание должно было быть. Теперь книга лежала перед ней на обеденном столе, но Майкайла подождала, пока Энья выйдет, и лишь затем открыла ее. Полдник оказался на редкость скудным — всего лишь хлеб с сыром да нарезанный ломтиками плод ладу на десерт.
«Если в ближайшие два-три дня еда не улучшится, — подумала девочка, — я сама отправлюсь на кухню и поговорю с поваром, а пока, пожалуй, диета из хлеба с сыром не должна мне повредить».
— Узун, — проговорила она, шагая вокруг арфы и внимательно ее разглядывая, — вот эта костяная накладка на верхушке твоей рамы — она ведь когда-то была твоим черепом, так?
— Думаю, что так, принцесса, — ответила арфа. — Но я был без сознания в то время, когда проводилась эта часть магического ритуала.
— Ты не станешь возражать, если я слегка тебя наклоню, чтобы лучше рассмотреть? — спросила Майкайла.
— Можешь меня наклонить, — сказал Узун, — только будь осторожна, не урони.
— Я аккуратно, — пообещала девочка. Она крепко взялась за арфу — одной рукой за верхнюю перекладину рамы, а другой обхватила ее сзади и прижала инструмент к груди. «Теперь, если он даже и упадет, то, по крайней мере, приземлится на меня», — решила она.
— Где моя мама? — спросила Харамис. — И где Имму? Где мои сестры? — Она почти не обратила внимания, что говорит очень невнятно.
Впрочем, мальчик, кажется, без труда понял каждое слово, но почему-то сильно побледнел и издал тяжелый вздох:
— Вы понимаете, где находитесь, госпожа?
— Обращаясь ко мне, надлежит говорить «принцесса», а не «госпожа». Или ты не понимаешь, с кем разговариваешь?
— Э-э-э… — Мальчик на мгновение запнулся и вдруг выпалил: — Как вы считаете, кто вы такая?
— Уж я-то прекрасно знаю, что я принцесса Харамис, наследница трона Рувенды, — вскипела она. — А вот кто такой ты? И что ты вообще здесь делаешь?
Харамис обвела глазами комнату. Как это она оказалась здесь наедине с этим бестолковым мальчишкой?
— И кто это сменил в моей комнате занавески? А где все остальные? Где Узун?
— Узун в башне, — поспешно заговорил мальчик. — Он явился мне во сне прошлой ночью и сказал, что ему известно о вашей болезни. Он велел передать вам, что позаботится о принцессе Майкайле и станет ее обучать, так же как это делали бы вы сами, до тех пор, пока вы не будете в состоянии вернуться.
— Кто такая Майкайла? И ты кто такой?
— Майкайла — это… м-м-м… ваша дальняя родственница. Вы обучали ее магии, пока не заболели. А я — лорд Файолон Барский.
— Ах так, значит, ты имеешь отношение к моей помолвке? — спросила Харамис. — Ты сюда приехал вместе с ним?
— С принцем Фиомакаем? — Мальчишка, видно, все еще чувствовал себя неловко. — Мы с ним тоже дальние родственники, но, к сожалению, сейчас его здесь нет.
— Так когда он появится? Нам уже скоро справлять помолвку.
— Не знаю, — сказал Файолон, — но мне не следует оставаться здесь и утомлять вас разговорами; я должен был только пересказать вам все, что велел сообщить господин Узун. Почему бы вам не постараться отдохнуть, госпожа… то есть я хочу сказать, принцесса. Я сейчас скажу экономке, что вы уже проснулись.
— Имму наверняка будет изо всех сил стараться напичкать меня своими несносными лекарствами. — Харамис сделала гримасу. — Давно я заболела? И вообще, что со мной?
Мальчик ушел, ничего не ответив, кажется, он только и ждал момента, чтобы выскользнуть из этой комнаты.
Харамис вздохнула. Что-то слишком уж странное тут творится. Однако она устала. Очень, очень устала — чересчур, чтобы о чем-то беспокоиться. И Харамис вновь погрузилась в сон. Такая сонливость очень ее удивила бы, если бы у нее еще оставались силы на то, чтобы удивляться.
Майкайла мучилась над тарелкой с завтраком, притащив ее с собой в кабинет, чтобы быть поближе к Узуну. Чувствовала она себя еще довольно вялой, но что ж тут удивительного: такие события, как вчера и нынешней ночью, утомили бы кого угодно. Жуткая боль, вызванная разрывом связи с Файолоном, правда, тут же прошла, как только связь восстановилась, но тело еще не вполне оправилось от всех этих передряг.
Спрятанный под платьем на груди шарик начал вдруг делаться все теплее и теплее, и в тот же момент раздался голос Узуна:
— Что это там за шум?
Майкайла выудила шарик из-за выреза платья. Он трясся как заводной и издавал, несмотря на свои крошечные размеры, почти что колокольный звон.
— Видно, Файолон старается меня вызвать, — объяснила она. — Эти маленькие шарики мы нашли однажды в развалинах, исследуя Черную Топь. Каждый из них размером примерно с ноготь моего большого пальца, — добавила Майкайла, вспомнив, что Узун ничего не видит. — Что-что, а уж глаза-то Харамис, по крайней мере, должна была тебе дать, — в очередной раз посокрушалась она, чувствуя горькую обиду за Узуна. Арфа ответила молчанием. — Те два, что мы с Файолоном взяли, — со вздохом продолжила она свои длинные описания, — как раз парны друг другу. Это, видно, какое-то приспособление, которым Исчезнувшие пользовались, чтобы общаться на расстоянии. Хотя мне кажется, что мы с Файолоном разговариваем через гораздо большее пространство, чем то, для которого эти шарики предназначены.
Шарик затрясся еще сильнее, раскачиваясь взад-вперед на ленточке, хотя Майкайла совершенно не двигала его.
— Лучше я погляжу, чего от меня хочет Файолон; похоже, он сильно расстроен. — Она опустила взгляд на шарик и увидела направленные на нее глаза мальчика.
— Так вот ты где, Майка, — сказал тот. — Что-то ты сегодня не торопишься мне ответить!
— Я как раз завтракала, — мягко начала Майкайла, — а в чем дело?
— Узун там, рядом с тобой?
— Я здесь, — отозвался оддлинг. — Что-то с Харамис? Ей что, хуже?
— Видите ли, дело в том, что она, похоже, не помнит ни меня, ни Майку, что само по себе можно было бы считать даже добрым знаком, — пустился в объяснения Файолон, — но когда я сообщил, что я из Вара, она вдруг спросила, не сопровождаю ли я ее суженого и где он сам, ее мама, сестры и Имму. Имму ведь, кажется, была экономкой еще в бытность Харамис совсем маленькой девочкой, верно? Это ведь та самая Имму, что отправилась с принцессой Анигель на поиски талисмана?
— Да, да, — подтвердил Узун. — Так, значит, ты хочешь сказать, Харамис уверена, что она до сих пор маленькая девочка?
— Похоже, она думает именно так, — нервно продолжал Файолон. — Она начала спрашивать, кто сменил в ее комнате занавески. Значит, как я предполагаю, ее уложили в постель в той самой комнате, что служила ей спальней в детстве. Это, видимо, и способствовало такому повороту мыслей Харамис. Кстати, когда я назвал ее госпожой, она сделала мне выговор и заявила, что обращаться к ней следует не иначе как к принцессе, и добавила, что она — наследница трона Рувенды. — Файолон вздохнул. — Я передал ей ваши слова, господин Узун, и постарался как можно быстрее убраться, чтобы не пришлось объяснять, что большинство людей, о которых она спрашивает, мертвы уже больше двух столетий.
— Ничего себе! — сказала Майкайла. — Это же просто невероятно! Она даже не знает, что она Великая Волшебница?
Девочка призадумалась. «Что ж, в таком случае я, наверное, смогу отсюда выбраться. Хотя, пожалуй, мне не подобает так поступать…»
— Если она меня не помнит, — снова заговорила Майкайла, — надо ли мне продолжать свои занятия и готовиться стать волшебницей?
— Да, конечно, надо, — ответили одновременно Узун с Файолоном.
— Но ведь раз она забыла обо мне, пожалуй, может выбрать и кого-нибудь другого, — с надеждой в голосе продолжала Майкайла.
— Не надейся, — ответил Файолон. — В настоящее время она и собственное имя не очень-то хорошо знает.
— А сегодня, кстати, ты собиралась найти заклинание, с помощью которого она обратила меня в арфу, — напомнил Узун.
— Да, верно, — сказала Майкайла. «Даже если Харамис и забыла обо мне, я не собираюсь бросать здесь Узуна. Он такого обращения отнюдь не заслуживает», — решила она. — Да, я вспомнила, мы как раз говорили об этом прошлой ночью. — Она сделала магический знак, отправляя грязную посуду на кухню. — Файолон, у тебя есть ко мне какие-нибудь поручения?
— Когда будешь в библиотеке, посмотри, не найдешь ли чего о приступах, болезнях мозга и потере памяти, — попросил он.
— Посмотрю, — пообещала Майкайла. — Но медицина, кажется, не относится к вещам, которые интересуют Харамис. И все-таки, пока она больна, я буду продолжать рыться повсюду. Посмотрим, что удастся найти. Наверняка тут множество интересных вещей, которые она не удосужилась мне показать.
— А я проверю остатки здешней библиотеки — то, что еще не успел прочитать, — сказал Файолон. — Это, по крайней мере, займет нас до сегодняшнего вечера и не даст дурным мыслям лезть в голову.
— Послушай, — медленно заговорила Майкайла. — она ведь действительно тяжело больна, верно?
— Да, но не стоит так волноваться. Майка. Доктора утверждают, что со временем Харамис вполне поправится.
— И сколько же должно пройти времени?
— Я полагаю, надо рассчитывать не меньше чем на несколько месяцев, — сказал Файолон. — Врачеватели точно не говорят, но по их настроению можно сделать именно такой вывод.
— Несколько месяцев, — повторила Майкайла, изо всех сил стараясь сохранять скорбное выражение лица. Внутри у нее все сияло и пело. Месяцы! И все это время — в спокойствии, без опеки Харамис, вечно цепляющейся к ней, шпионящей, бросающей строгие взгляды через стол во время еды, стремящейся сделать из своей подопечной нечто такое, чем Майкайла вовсе не является и не желает становиться.
— Ну что ж, когда она достаточно поправится, чтобы вспомнить меня, передай мои наилучшие пожелания.
— И мою огромную любовь, — быстро добавил Узун.
— Передам, — пообещал Файолон. — Уж тебя-то, Узун, она, по крайней мере, помнит. Это добрый признак, правда? — Мальчик вздохнул. — Что ж, пойду копаться в пыли библиотеки. Если услышишь кашель из своего шарика, Майка, не обращай внимания.
— Хорошо, — усмехнулась Майкайла, — удачи тебе в поисках. Если сама что-нибудь найду, сразу тебе сообщу.
— Удачи тебе, — отозвался Файолон.
Он убрал шарик, и лицо его исчезло из поля зрения Майкайлы, а когда шарик оказался под рубашкой, она вообще перестала видеть что-нибудь в своем, кроме отражения окружающих предметов.
— Пойду в библиотеку, — произнесла Майкайла, вставая. — К полднику обязательно вернусь сюда. Скажу Энье, чтобы всякий раз подавала еду в кабинет — до тех пор, пока мы тут обитаем вдвоем. Если, конечно, ты не предпочитаешь больше времени проводить в одиночестве.
— Разумеется, нет, — энергично сказал Узун. — В одиночестве я провел уже достаточно времени — слишком много для одной жизни.
— Не сомневаюсь, что это именно так, — горестно вздохнула Майкайла.
«До сих пор в голове не укладывается, как Харамис могла сделать такое, а ведь говорит, что любит его. И у нее после этого еще язык поворачивается рассуждать о чьем-то эгоизме», — подумала она и добавила вслух:
— Я в первую очередь займусь поисками того заклинания, с помощью которого она обратила тебя в арфу.
На это ушло несколько дней, но в конце концов Майкайла разыскала книгу, в которой, по всей вероятности, такое заклинание должно было быть. Теперь книга лежала перед ней на обеденном столе, но Майкайла подождала, пока Энья выйдет, и лишь затем открыла ее. Полдник оказался на редкость скудным — всего лишь хлеб с сыром да нарезанный ломтиками плод ладу на десерт.
«Если в ближайшие два-три дня еда не улучшится, — подумала девочка, — я сама отправлюсь на кухню и поговорю с поваром, а пока, пожалуй, диета из хлеба с сыром не должна мне повредить».
— Узун, — проговорила она, шагая вокруг арфы и внимательно ее разглядывая, — вот эта костяная накладка на верхушке твоей рамы — она ведь когда-то была твоим черепом, так?
— Думаю, что так, принцесса, — ответила арфа. — Но я был без сознания в то время, когда проводилась эта часть магического ритуала.
— Ты не станешь возражать, если я слегка тебя наклоню, чтобы лучше рассмотреть? — спросила Майкайла.
— Можешь меня наклонить, — сказал Узун, — только будь осторожна, не урони.
— Я аккуратно, — пообещала девочка. Она крепко взялась за арфу — одной рукой за верхнюю перекладину рамы, а другой обхватила ее сзади и прижала инструмент к груди. «Теперь, если он даже и упадет, то, по крайней мере, приземлится на меня», — решила она.