Страница:
Ее улыбка исчезла. Она выплеснула воду остатки воды ему в лицо. Затем возвратилась к своему камню и быстро вернулась с небольшим хлыстом. Его изношенная ручка была, тем не менее, отделана камнями грубой огранки. Высоко подняв руку, она ударила Ника по лицу, и тут же плеть, как бритва, оставила после себя горящую полоску нестерпимой боли.
И тут она рассмеялась, потому что, несмотря на самообладание, Ник, задыхаясь, раскрыл рот, а она стояла, поводя хлыстом из стороны в сторону, и наблюдала за пленником, насколько он, по ее мнению, осознавал угрозу. Но пока она готовилась к очередному акту, ей вновь пришлось потерпеть неудачу из-за монаха.
Он уже встал и теперь издавал звуки, которые могли быть лишь воем, выражавшим ярость и гнев. И выражение это было столь неистовым, что разбудило солдат, и их руки мгновенно потянулись к оружию, а часовой мгновенно выскочил из кустов и бегом присоединился к своим приятелям.
Женщина, однако, не теряла самообладания, ожидая, когда в криках монаха возникнут успокоительные аккорды. А затем ответила ему, с такой же резкостью. Но все же она оставила Ника в покое. По-видимому, желания монаха все еще исполнялись. Ник лишь со всей страстью хотел бы знать, каковы они были на самом деле.
Как только начали спускаться сумерки, он вспомнил о пещере. Теперь они уже хватились его, но даже если и обнаружили место, где он вышел, то никогда не догадаются, куда он делся. И ради собственной безопасности, они не отправятся на его поиски по открытой местности. И он понял, что у него нет шансов на спасение.
Он с небольшими перерывами пытался ослабить веревки на запястьях. Но его ладони окончательно онемели, и отсутствие чувствительности распространялось выше, к предплечьям. Ствол дерева, к которому он был привязан, удерживал его в вертикальном положении, но у него онемели и ноги. И он даже не был уверен, что вообще сможет хоть как-то идти, если бы каким-то чудом обретет свободу.
С приближением темноты солдаты засуетились. В течение дня у них был только один костер. Теперь они сооружали второй, на некотором расстоянии от первого. Монах трудился над длинными сухими ветками, которые сначала очень тщательно выбрал. Он обстругал их ножом, что висел у него на поясе, связал стеблями травы, так, как он, видимо, делал уже не раз, и изготовил, таким образом, несколько деревянных крестов.
Держа их в руках, он приблизился к Нику и начал втыкать их в землю, как будто, делая это, возводил барьер вокруг пленника. Во время работы он что-то бормотал, и Нику показалось, что время от времени он узнает некоторые латинские слова. Установив кресты, монах начал методически ходить вдоль этой линии, дотрагиваясь до каждого из них металлическим крестом, прикрепленным к колу, и не переставал что-то распевать вслух. Все остальные шли следом за ним и время от времени поднимали свои голоса в поддержку церемонии, производимой монахом.
Затем они зажгли второй костер, свет от которого усиливался с нарастанием темноты. Лошадь и мул еще раз сходили на водопой и теперь были привязаны на лугу между двух костров, в то время как их хозяева повесили на их тощие шеи веревки с кусками металла. На свет от двух костров теперь собралась вся компания. Солдаты вытащили кинжалы и держали их в руках так, словно готовились к осаде. А монах воткнул кол с крестом в землю и встал недалеко от Ника.
Весь их вид говорил об ожидании, и Ник поймал себя на том, что и сам начал прислушиваться, хотя к чему, он так и не смог вообразить. Время от времени монах что-то бормотал, а те, что находились у костра, переминались с ноги на ногу или проявляли другие признаки усталости, но бдительности не теряли.
Ник начал очень постепенно улавливать некий смрад, напоминающий запах, который постоянно исходил от этих людей. Только это был не смрад, рожденный телом, а скорее, порожденный духом. Это оказалось новое ощущение, с которым никогда раньше он не был знаком, однако смог распознать его просто потому, что оно имело место. Так же как тот фермерский дом, где они скрывались, был обителью добра, так и то, что сейчас обволакивало все вокруг, заявляло о себе, как угрожающее зло.
Остальные тоже, должно быть, чувствовали его приближение. И это не был Авалон, Ник был так уверен в этом, как будто сам этот факт заявлял о себе во весь голос.
Сырое, тяжелое облако разложения... Затем Ник услышал скрежет, будто что-то тяжелое движется через кусты, с тяжелым дыханьем.
Стоявшие у костров подняли вверх руки - в них было железо, которое они старались держать на виду. Тем временем монах выдернул из земли свой крест и теперь был готов использовать его так же, как и при встрече с Ником.
Вот уже ближе... Ник заметил, как подрагивали кусты слева. Он повернул голову, чтобы разглядеть, что же, в конце концов, может выползти оттуда. В окружении веток возникла голова. И он заставил себя взглянуть на нее, хотя страх почти парализовал его волю и он весь дрожал.
Серовато-белая, извращенная, абсолютно скотская - она была непристойным воплощением любого ночного кошмара. Она злобно взглянула, выставив ядовитые клыки, и - исчезла. Змея или нечто, позаимствовавшее змеиное тело, извиваясь, вывернулось с другого направления. Теперь можно было отчетливо видеть на теле змеи женскую голову. И как только существо приблизилось, раздался шипящий голос, произносящий слова, которые, скорее всего, должны быть понятны собравшимся у костров, потому что с криками, полными страха и ярости, один из солдат рванулся вперед, целясь своим ножом в нападавшее существо. Клинок вонзился в тело как раз сзади смеющейся головы.
Но на теле не осталось никакой раны, и человек отшатнулся назад, коротко выкрикивая что-то. Он уже забыл про нож и теперь закрывал глаза руками, сжавшись в комок, в то время как женщина-змея свернулась кольцом и отступила, и когда монах замахнулся на нее крестом - мгновенно исчезла.
И это было только начало осады.
Глава 11
Появились чудовища, монстры, передвигавшиеся на четырех ногах, и другие, напоминавшие гуманоидов. Они медленно крались, шипели, плевались, кричали, грозили, как будто только для того, чтобы снова скользнуть в тень и уступить место другим. Но до сих пор никто из этой отвратительной компании не напал на собравшуюся у огня "когорту". Однако само их появление раздражало нервы, поддерживало постоянное напряжение. И было очевидно, что нервы у всех на пределе. Возможно, здесь сказались еще и предыдущие встречи их с подобной угрозой.
Когда же нечто с козлиной головой, но с самым настоящим человеческим телом, если не считать хвост и заканчивавшиеся копытами ноги, резвясь и подскакивая, выпрыгнуло на освещенное костром пространство, встав на дыбы и пританцовывая около солдат, то один из них вскинул вверх голову и пролаял как собака. Тот, кто в свое время захватил Ника, набросился на своего приятеля и сбил его с ног. Тот лежал на земле, не переставая завывать. Козлоголовый заржал, высоко подпрыгнул в воздухе и щелкнул копытами.
Тут же подскочил монах с крестом, и тот исчез, с пронзительным криком, отходя назад и спотыкаясь, как будто перед ним была зловещая угроза. Но на его место тут же выскочил другой, с человеческим же телом, излучавшим золотое сияние, за спиной у него были белые крылья, торчавшие из самых лопаток. На широченных плечах его устроилась голова филина. Левая рука его слегка опиралась на спину волка, размером с добрую лошадь.
- Андрас! - Похоже, монах узнал это привидение. - Демон! - И вновь он нанес удар своим оружием.
Но на этот раз его атака была не столь эффективной, потому что клюв на обросшей перьями голове начал издавать звук. Он нарастал, становясь звонче и выше, наполняя ночь и головы всех присутствующих... Ник вздрогнул от боли, в то время как звук продолжался и нарастал...
Страдания становились все сильнее, пока он не стал ощущать ничего, кроме этого звука. И он, должно быть, был близок к потере сознания, когда увидел, очень смутно, что те, кто находились между костров, побросали свое оружие, и даже монах теперь оказался без креста. Они зажали руками уши, на лицах их отражались мученья, и нетвердой походкой, пошатываясь из стороны в сторону, они устремились вперед.
Но не на встречу с золотистым дьяволом, потому что тот уже давным-давно исчез. Нет, раскачиваясь, они ринулись в кусты, притягиваемые некоей силой, противостоять которой были не в состоянии. Солдаты. Женщина, спотыкавшаяся в длинной, волочившейся по земле юбке. Наконец, монах, с лицом, обезумевшим от ужаса, похожим на страдающую маску, исчезающую в надвигающейся темноте. Ник тоже чувствовал эту силу и вырывался из своих пут. Веревки глубоко врезались в его тело, когда он пытался подчиниться требованиям этого визгливого крика.
Но боролся он безуспешно. Но боль от звука была невыносимой, пока он не подчинялся этим призывам - он должен пойти! Однако он не мог. И, наконец, он оказался выбит из игры. Обессиливший и изможденный, он удерживался на ногах только веревками.
Его захватчики исчезли. Костлявая лошадь и одноухий мул остались. И оба животных проявляли явные попытки пощипать траву, словно ничего не случилось. Боль в его голове прошла, хотя он все еще мог слышать в отдалении все тот же терзающий, но теперь постепенно замирающий, звук.
Какова же судьба тех, кто откликнулся на этот призыв? Этого Ник не знал. В то, что кто-нибудь вернется убить его или освободить, он не верил. Он был ошеломлен тем испытанием, которому подверглись его уши, но постепенно начал осознавать реальность, отдавая себе отчет в том, что он по-прежнему был в ловушке.
Поблескивая в свете костра, лежали кинжалы, которые когда-то использовали для защиты стоявшие там люди. Но это оружие было так далеко от него, словно находилось в его родном мире.
Это случилось в тот момент, когда он начал приходить в себя от истязающего звука и смог откинуть голову назад, прижимая ее к грубой коре дерева, пытаясь найти подходящий угол обзора, чтобы разглядеть, что именно привлекло его внимание. Был ли это летающий монстр?
Но он ухватил только мимолетный отблеск, однако был уверен, что не ошибся. Одна из тарелок устремилась в сторону исчезнувших беглецов.
Был ли этот звук направлен на то, чтобы выгнать на открытое пространство всех, скрывавшихся здесь, чтобы там они могли быть пойманы? Те монстры... Казалось, что находившиеся здесь люди были в состоянии узнать их. Он припомнил, как монах обратился к тому, с головой филина... но что они могли поделать с ними? Этих монстров могли использовать специально для того, чтобы вызвать нервный срыв и разоружить намеченные жертвы.
Но если охотники в тарелках могут находить свои жертвы, они могли бы узнать и про него! Возможно, они уже и знают и еще, к тому же, уверены, что он надежно связан. Ему следует срочно освободиться!
В этот момент Ник боялся воздушных охотников гораздо больше, чем любого из скакавших здесь ночью монстров. Потому что монстры могли быть всего лишь видениями, тогда как летающие тарелки были реальны.
Освободиться - но как? Кинжалы... у него не было никаких шансов добраться до них, во всяком случае, не больше, чем звать на помощь Строуда, Крокера или викария. Или повстречать Герольда...
Герольд!
В памяти Ника застыло изображение Герольда, каким он видел его, выходя из пещеры. Казалось, сверкающий плащ так и мерцает у него перед глазами. Постепенно его страхи улеглись. Зловоние зла, пришедшее с темнотой, исчезло. Все, что сейчас ощущал Ник на своем покрытом испариной лице, это свежий ветерок со стороны леса, с его приятными запахами.
Но оставалась летающая тарелка! Освободиться! Освободиться, прежде чем ее экипаж появится здесь! Он ужасно устал, пытаясь ослабить веревки - хотя в итоге затянул их еще сильнее. Его руки и ноги становились угрожающе бесчувственными.
Герольд... Несмотря на острую необходимость думать о способе освобождения, Ник продолжал созерцать запечатлевшееся в памяти видение Авалона.
- Авалон!
Что заставило его произнести это имя?
Лошадь громко заржала. Она вскинула голову, словно приглашая кого-то, и заржала снова, а в ответ ей проревел мул. Оба животных перестали жевать траву. Они стояли, глядя на дерево, где был привязан Ник.
А потом... Он был там!
Еще одно виденье? Если так, то оно слишком материально.
- Авалон? - Ник не удержался от вопроса. Поможет ли Герольд ему освободиться? Или, поскольку Ник не принял его сделки, он так и останется здесь, дожидаясь своей участи, которую определят воздушные охотники?
- Я - Авалон. - Ник отчетливо расслышал ответ.
- Можешь... освободить меня? - Ник перешел прямо к делу. Пусть Герольд скажет "да" или "нет", и с этим будет покончено.
- Каждый должен освобождаться сам. Свободу можно лишь предложить, а выбор - за тобой.
- Но... я не могу двинуться... даже чтобы взять у тебя то драгоценное яблоко, если бы я даже и захотел!
Как и раньше, выражение лица Герольда оставалось бесстрастным. Вокруг всей его фигуры было заметное свечение, но исходило оно не от костров.
- Есть три степени свободы. - На этот раз Авалон не доставал яблоко. Есть свобода тела, есть свобода разума и есть свобода духа. Человек должен обрести все три, если действительно хочет освободиться от рабства.
Ник чувствовал, как им овладевает ярость. Время - его враг, и у него не было никакого желания тратить его на философские беседы.
- Но это не сделает меня свободным.
- Свобода - она лежит внутри тебя, - ответил Авалон. - Как и внутри каждого живущего существа...
Затем он чуть повернулся, его пристальный взгляд переместился с Ника на лошадь и мула. Некоторое время он внимательно рассматривал двух животных. Затем они энергично вскинули головы, ведя себя с гораздо большей настороженностью, чем можно было наблюдать у них до сих пор.
Они направились в кусты, сунули головы и шеи в листву и начали вертеть ими с какой-то явно осмысленной целью. Их движения заставляли ветки и сучки стаскивать с их шеи веревки с кусками металла. После этого, опустив головы, они выскочили наружу, уже без веревок, оставшихся висеть на сучках.
Освободившись, они направились прямо к Герольду и склонили перед ним свои головы. Он же вытянул руку, но не стал дотрагиваться до их поводьев. Те, в свою очередь, упали на землю, давая лошадям свободу от всего, что на них возложили люди.
Тем не менее, они все еще стояли и внимательно смотрели на Герольда, и тогда он повернулся к ним спиной, как будто они понимали друг друга. Наконец, лошадь заржала, а мул заревел. И, повернувшись, они вместе ускакали в ночь.
- Если ты можешь освободить их, - с жаром заговорил Ник, - ты можешь освободить и меня.
- Свобода - она твоя, и только ты можешь взять ее.
В том, что он говорил, была какая-то цель, а вовсе не желание унизить узника. Ник был убежден в этом. Лошадь и мул должны были сами освободить себя от "слабого железа", которое люди навесили им на шеи. Но его же попытки освободить себя только истощали последние силы. Он не мог освободиться сам это было невозможно.
- Как? - спросил он.
Ответа не последовало.
- Ты же освободил животных! - с попыткой обвинения, выкрикнул Ник.
Но Герольд по-прежнему молчал.
Свобода, которую может взять только он сам? Возможно, потому, что он не принял предложение Авалона, Герольд не мог или не хотел помочь ему иначе, как вот таким косвенным способом. Ник привалился к дереву, стараясь переложить на него свой вес, и решил подумать. Несомненно, выход был. Он не верил, что Авалон мучил его по каким-то малозначащим причинам. И если выход был, то он должен обрести желание, терпение и разум, чтобы отыскать его.
Бесцельные усилия здесь не помогут. Он не смог бы дотянуться до кинжалов, находящихся исключительно лишь в поле его зрения, а не в поле досягаемости. Итак... что же оставалось?
Свободы тела в его распоряжении не было. Свобода разума, свобода духа... мог ли он воспользоваться ими? Телепатия... предвидение... это были силы разума... паранормальные силы. Но этим талантом обладали немногие, и он вовсе не относился к их числу.
Кинжалы... в поле зрения... свобода разума...
Авалон ждал. Но Ник был уверен, что ему от него ждать было нечего. А то, что должен сделать Ник, должно исходить исключительно из его собственного желания и силы.
Эти кинжалы... нужда в них...
Ник старался изо всех сил сконцентрировать внимание на ближайшем к нему клинке - это был тонкий нож, который выронила женщина. Нож... веревка... одно встречается с другим, даруя свободу.
Нож... веревка... Он должен выбросить из головы все, кроме этого сверкающего лезвия, красноватого от света угасающего костра, и веревки, опутавшей его руки. Нож... веревка...
Струйки пота стекали по его лицу. У него было странное ощущение, будто какая-то часть его стремилась высвободиться из его тела. Часть его... например, рука... в поисках свободы. Если бы он мог подвинуть этот нож одним своим желанием... при чем тогда его рука?
Тогда Ник изменил тактику. Кисть... предплечье... свобода... стремление к костру. Ведь его тело в чем-то слушалось его, а как будет на этот раз? Теперь, как он ощущал, сформировалось нечто, слабое и неясное - коснувшееся ножа. Итак, железо не препятствовало этому! Ник сконцентрировался. Рука, пять пальцев... пальцы смыкаются вокруг ручки. Это теперь сероватое нечто... было уже там... сжимало ручку.
Итак, была ладонь, были пальцы, но ладонь должна быть связана с предплечьем, иначе бесполезна. Предплечье... он заставил себя вообразить запястье, затем предплечье. И еще раз произошло слияние того мглистого сероватого материала. Он присоединился к ладони, и теперь ею можно управлять.
Вот!
Никогда в своей жизни он не сосредотачивал ни на одном деле столько напряженных усилий, как сейчас. Длинная-предлинная "рука" из легкой дымки начала подтягиваться назад, к нему. Он должен удержать ее... он должен!
Ник задыхался. Назад, тянуть назад... он должен подтянуть нож!
Теперь лезвие находилось уже далеко от костра, двигаясь по земле короткими рывками, как будто, энергия Ника ослабевала и терялась. Но нож двигался! Ник не чувствовал триумфа, а только одно стремление: сжимать и тянуть.
И вот нож лежал у его ног. Там же он мог разглядеть туманные очертания ладони, удлиненного предплечья, теперь свернувшегося как лишенная натяжения веревка, слегка светившаяся в темноте. Ник так устал... усталость, какой он не ощущал еще ни разу в жизни, повисла над ним черной мантией. И если он даст ей опуститься, то пропадет.
Нож следовало поднять! Свернувшаяся кольцом сероватая субстанция стала толще, безвольные петли превратились в более осязаемую, более различимо оформившуюся массу с рукой на конце. Теперь вверх! Вся сила Ника сконцентрировалась на его желании.
Лезвие рывками поднялось вверх. Острие уже упиралось в его колено. Он подтянул нож выше, к первому витку веревки. Режь! Он отдал приказ... режь!
Нож двинулся медленно, слишком медленно. Ник едва не запаниковал, но затем взял себя в руки. Медленно, но он двигался...
Режь!
Очень слабо, лезвие двигалось то вперед, то назад по туго затянутой петле кожаной веревки. Только бы лезвие оказалось достаточно острым! Не думай об этом... не думай ни о чем, кроме главного... режь... режь... режь!
И вот петля свалилась к его ногам. Туманная масса сжалась, и вместе с ней упал на землю и нож. Ник яростно напрягал все оставшиеся силы. Его путы опали, и он свалился, падая головой вперед, истощенный и бездыханный.
Он повернул голову, чтобы взглянуть на Авалона. Но Герольд исчез. Ник лежал один между догорающими кострами, один из деревянных крестов вырисовывался кривым силуэтом, между ним и спадающим светом костра. Он освободился от дерева, но его руки все еще были связаны, ноги онемели, а тело истощено.
Руки... он должен освободить руки. Рядом был нож. Ник лежал, разглядывая его. Еще раз он попытался воссоздать руку. Но сила, использованная, чтобы доставить этот нож сюда - она исчезла. И если он и мог помочь себе, то должен сделать это только физическими усилиями.
Он с трудом перевернулся, сгибаясь почти вдвое, попытался дотянуться до лезвия. Его следовало как-то закрепить... но его связанные руки онемели. Нож необходимо заклинить! Он попытался силой своего веса воткнуть рукоятку в землю. Ему попался камень, который он тоже решил использовать... Он терпеливо работал, до тех пор, пока не решил, что лезвие достаточно прочно торчит из земли. Теперь вверх и вниз, вверх и вниз - он начал двигать запястья, даже не уверенный, что лезвие задевает за веревку.
Он не был уверен, пока она не свалилась с рук, после чего наступили покалывания от восстанавливающегося кровообращения. После этого он заставил себя подняться на ноги и прислонился к дереву, которое было местом его плена. Нож на земле... железо. С трудом, придерживая себя одной рукой за дерево, Ник наклонился, чтобы подобрать его. И хотя ему было очень трудно ухватить рукоятку пальцами, он все же сумел затолкать нож за пояс.
Снова опасность возможного нападения испугала его. Он пользовался деревом как опорой, скользя вокруг него, чтобы отойти подальше от костра. Но ноги плохо слушались его, как будто он вообще не мог ходить. Кусты... если бы он только мог закатиться в них или под них...
Пошатываясь, Ник двигался вперед. Впереди, едва различимые во мраке, виднелись густые заросли. Он опустился на колени, затем пригнулся еще, протискиваясь в них, в надежде обрести убежище, пока он не придет в себя после того, как растратил последнюю частицу своей драгоценной энергии.
То, что свалилось на него, не было похоже на настоящий сон, скорее это было истощение тела, столь огромное, что он не мог даже на дюйм оторвать от земли безвольно лежащую руку. Он был в плену неимоверной усталости, хотя рассудок его оставался абсолютно ясным.
Тем не менее, он так и не смог понять, что именно сделал Формальный механизм этого - да, был ему ясен: он подобрал нож и освободил себя. Но как все-таки ему удалось совершить это?
Существуют законы природы. В прошлой своей жизни он был приучен верить в невозможность только что сделанного им. Но здесь, как видно, законы его мира не соблюдались. Герольд рассуждал о трех степенях свободы. Этой ночью Ник воспользовался одной из них, чтобы достичь второй, используя такой способ, которым, он мог поклясться, достичь его было бы нельзя.
Ник прикрыл глаза. Сейчас лучше ни о чем не думать... перестать удивляться, перестать размышлять. Закрыть память. Ему нужно освободиться от всего, не думать, не действовать...
Успокоение, медленное исцеление... Зло, такое всеобъемлющее, исчезло. Земля под Ником слегка прогнулась, принимая на себя тяжесть его страдающего тела, и как будто убаюкивала его. Ветки и листья слегка касались его обращенного вверх лица, их свежий запах наполнял его ноздри. Он был наедине с землей, с кустами, листьями... Он невредим... он находился в безопасности... он сохранил самообладание... Сон, опустившийся на него, был без сновидений.
Он не проснулся сразу, не потому, что что-то потревожило его. Осознание реальности происходило медленно и мягко, сон отступал шаг за шагом. Он уже мог слышать негромкое щебетание, легкий шелест и шуршание...
Ник открыл глаза. Со всех сторон его окружали листья, они плотно смыкались над ним, кончики некоторых из них мягко касались его лица. Он начал вспоминать, как и почему оказался здесь. Кругом пробуждался день.
Все его тело испытывало боль, оцепенение все еще не покинуло его, на запястьях огнем горели ссадины. Однако он чувствовал себя удивительно, по-новому, как будто страдания его тела не имели сейчас никакого значения. И он не имел намерения куда-либо двигаться.
Это было не то чувство умиротворения и безопасности, которое он ощущал в пустующем фермерском доме. Это чувство было незнакомое, но дружеское, как будто он получил право шагнуть за ту дверь, которая открывалась в новую и неизведанную жизнь.
Голод и жажда вернулись, вынуждая его заняться делом. Ник с трудом выбрался из своего убежища. Его руки все еще были опухшими, и рубцы на запястьях кровоточили. Где-то поблизости должен был быть ручей!
Нетвердо держась на ногах, он направился вперед. Там он обнаружил выгоревшие костры, два кинжала, кол, с укрепленным на нем крестом, теперь принимавшим солнечные ванны на открытом лугу. Ник миновал камень, на котором раньше сидела женщина, и опустился на колени около воды. Затем он лег, распластавшись на земле, чтобы быть ближе к поверхности, обрызгал лицо влагой и свесил руки в прохладную воду, которая, как огнем, обожгла его раны. И это вывело его из дремотного состояния.
По тому, с какой силой светило солнце, он решил, что, должно быть, близилась середина дня. Сможет ли он найти дорогу к пещере? А может быть, ее обитатели отправились на его поиски? И куда улетели тарелки?
Пристально оглядываясь по сторонам, Ник не находил никаких следов того, что в этом лагере побывал кто-то с тех пор, как те люди сбежали. Он подобрал с земли кинжалы, но не прикоснулся к кресту, оставив его лежать, где тот был. Затем он медленно повернулся, пытаясь определить направление, откуда пришел сюда, но лишь окончательно запутался.
Деревья обеспечивали укрытие от летающих охотников, но, с другой стороны, лес был населен своими странными обитателями. Он мог бы отправиться вдоль ручья, воспользовавшись им как проводником... но куда заведет такой проводник? Насколько он знал, около их пещеры не было ни ручья, ни другого водоема. И, к тому же, он страдал от голода...
Ник подумал о том, чтобы поймать рыбу, и с этой точки зрения было оправдано его намерение идти вдоль ручья. Хотя как он собирался поймать какого-либо обитателя воды - он не имел понятия. На небольшом расстоянии вверх по ручью он обнаружил кусты, сплошь усыпанные ягодами.
И тут она рассмеялась, потому что, несмотря на самообладание, Ник, задыхаясь, раскрыл рот, а она стояла, поводя хлыстом из стороны в сторону, и наблюдала за пленником, насколько он, по ее мнению, осознавал угрозу. Но пока она готовилась к очередному акту, ей вновь пришлось потерпеть неудачу из-за монаха.
Он уже встал и теперь издавал звуки, которые могли быть лишь воем, выражавшим ярость и гнев. И выражение это было столь неистовым, что разбудило солдат, и их руки мгновенно потянулись к оружию, а часовой мгновенно выскочил из кустов и бегом присоединился к своим приятелям.
Женщина, однако, не теряла самообладания, ожидая, когда в криках монаха возникнут успокоительные аккорды. А затем ответила ему, с такой же резкостью. Но все же она оставила Ника в покое. По-видимому, желания монаха все еще исполнялись. Ник лишь со всей страстью хотел бы знать, каковы они были на самом деле.
Как только начали спускаться сумерки, он вспомнил о пещере. Теперь они уже хватились его, но даже если и обнаружили место, где он вышел, то никогда не догадаются, куда он делся. И ради собственной безопасности, они не отправятся на его поиски по открытой местности. И он понял, что у него нет шансов на спасение.
Он с небольшими перерывами пытался ослабить веревки на запястьях. Но его ладони окончательно онемели, и отсутствие чувствительности распространялось выше, к предплечьям. Ствол дерева, к которому он был привязан, удерживал его в вертикальном положении, но у него онемели и ноги. И он даже не был уверен, что вообще сможет хоть как-то идти, если бы каким-то чудом обретет свободу.
С приближением темноты солдаты засуетились. В течение дня у них был только один костер. Теперь они сооружали второй, на некотором расстоянии от первого. Монах трудился над длинными сухими ветками, которые сначала очень тщательно выбрал. Он обстругал их ножом, что висел у него на поясе, связал стеблями травы, так, как он, видимо, делал уже не раз, и изготовил, таким образом, несколько деревянных крестов.
Держа их в руках, он приблизился к Нику и начал втыкать их в землю, как будто, делая это, возводил барьер вокруг пленника. Во время работы он что-то бормотал, и Нику показалось, что время от времени он узнает некоторые латинские слова. Установив кресты, монах начал методически ходить вдоль этой линии, дотрагиваясь до каждого из них металлическим крестом, прикрепленным к колу, и не переставал что-то распевать вслух. Все остальные шли следом за ним и время от времени поднимали свои голоса в поддержку церемонии, производимой монахом.
Затем они зажгли второй костер, свет от которого усиливался с нарастанием темноты. Лошадь и мул еще раз сходили на водопой и теперь были привязаны на лугу между двух костров, в то время как их хозяева повесили на их тощие шеи веревки с кусками металла. На свет от двух костров теперь собралась вся компания. Солдаты вытащили кинжалы и держали их в руках так, словно готовились к осаде. А монах воткнул кол с крестом в землю и встал недалеко от Ника.
Весь их вид говорил об ожидании, и Ник поймал себя на том, что и сам начал прислушиваться, хотя к чему, он так и не смог вообразить. Время от времени монах что-то бормотал, а те, что находились у костра, переминались с ноги на ногу или проявляли другие признаки усталости, но бдительности не теряли.
Ник начал очень постепенно улавливать некий смрад, напоминающий запах, который постоянно исходил от этих людей. Только это был не смрад, рожденный телом, а скорее, порожденный духом. Это оказалось новое ощущение, с которым никогда раньше он не был знаком, однако смог распознать его просто потому, что оно имело место. Так же как тот фермерский дом, где они скрывались, был обителью добра, так и то, что сейчас обволакивало все вокруг, заявляло о себе, как угрожающее зло.
Остальные тоже, должно быть, чувствовали его приближение. И это не был Авалон, Ник был так уверен в этом, как будто сам этот факт заявлял о себе во весь голос.
Сырое, тяжелое облако разложения... Затем Ник услышал скрежет, будто что-то тяжелое движется через кусты, с тяжелым дыханьем.
Стоявшие у костров подняли вверх руки - в них было железо, которое они старались держать на виду. Тем временем монах выдернул из земли свой крест и теперь был готов использовать его так же, как и при встрече с Ником.
Вот уже ближе... Ник заметил, как подрагивали кусты слева. Он повернул голову, чтобы разглядеть, что же, в конце концов, может выползти оттуда. В окружении веток возникла голова. И он заставил себя взглянуть на нее, хотя страх почти парализовал его волю и он весь дрожал.
Серовато-белая, извращенная, абсолютно скотская - она была непристойным воплощением любого ночного кошмара. Она злобно взглянула, выставив ядовитые клыки, и - исчезла. Змея или нечто, позаимствовавшее змеиное тело, извиваясь, вывернулось с другого направления. Теперь можно было отчетливо видеть на теле змеи женскую голову. И как только существо приблизилось, раздался шипящий голос, произносящий слова, которые, скорее всего, должны быть понятны собравшимся у костров, потому что с криками, полными страха и ярости, один из солдат рванулся вперед, целясь своим ножом в нападавшее существо. Клинок вонзился в тело как раз сзади смеющейся головы.
Но на теле не осталось никакой раны, и человек отшатнулся назад, коротко выкрикивая что-то. Он уже забыл про нож и теперь закрывал глаза руками, сжавшись в комок, в то время как женщина-змея свернулась кольцом и отступила, и когда монах замахнулся на нее крестом - мгновенно исчезла.
И это было только начало осады.
Глава 11
Появились чудовища, монстры, передвигавшиеся на четырех ногах, и другие, напоминавшие гуманоидов. Они медленно крались, шипели, плевались, кричали, грозили, как будто только для того, чтобы снова скользнуть в тень и уступить место другим. Но до сих пор никто из этой отвратительной компании не напал на собравшуюся у огня "когорту". Однако само их появление раздражало нервы, поддерживало постоянное напряжение. И было очевидно, что нервы у всех на пределе. Возможно, здесь сказались еще и предыдущие встречи их с подобной угрозой.
Когда же нечто с козлиной головой, но с самым настоящим человеческим телом, если не считать хвост и заканчивавшиеся копытами ноги, резвясь и подскакивая, выпрыгнуло на освещенное костром пространство, встав на дыбы и пританцовывая около солдат, то один из них вскинул вверх голову и пролаял как собака. Тот, кто в свое время захватил Ника, набросился на своего приятеля и сбил его с ног. Тот лежал на земле, не переставая завывать. Козлоголовый заржал, высоко подпрыгнул в воздухе и щелкнул копытами.
Тут же подскочил монах с крестом, и тот исчез, с пронзительным криком, отходя назад и спотыкаясь, как будто перед ним была зловещая угроза. Но на его место тут же выскочил другой, с человеческим же телом, излучавшим золотое сияние, за спиной у него были белые крылья, торчавшие из самых лопаток. На широченных плечах его устроилась голова филина. Левая рука его слегка опиралась на спину волка, размером с добрую лошадь.
- Андрас! - Похоже, монах узнал это привидение. - Демон! - И вновь он нанес удар своим оружием.
Но на этот раз его атака была не столь эффективной, потому что клюв на обросшей перьями голове начал издавать звук. Он нарастал, становясь звонче и выше, наполняя ночь и головы всех присутствующих... Ник вздрогнул от боли, в то время как звук продолжался и нарастал...
Страдания становились все сильнее, пока он не стал ощущать ничего, кроме этого звука. И он, должно быть, был близок к потере сознания, когда увидел, очень смутно, что те, кто находились между костров, побросали свое оружие, и даже монах теперь оказался без креста. Они зажали руками уши, на лицах их отражались мученья, и нетвердой походкой, пошатываясь из стороны в сторону, они устремились вперед.
Но не на встречу с золотистым дьяволом, потому что тот уже давным-давно исчез. Нет, раскачиваясь, они ринулись в кусты, притягиваемые некоей силой, противостоять которой были не в состоянии. Солдаты. Женщина, спотыкавшаяся в длинной, волочившейся по земле юбке. Наконец, монах, с лицом, обезумевшим от ужаса, похожим на страдающую маску, исчезающую в надвигающейся темноте. Ник тоже чувствовал эту силу и вырывался из своих пут. Веревки глубоко врезались в его тело, когда он пытался подчиниться требованиям этого визгливого крика.
Но боролся он безуспешно. Но боль от звука была невыносимой, пока он не подчинялся этим призывам - он должен пойти! Однако он не мог. И, наконец, он оказался выбит из игры. Обессиливший и изможденный, он удерживался на ногах только веревками.
Его захватчики исчезли. Костлявая лошадь и одноухий мул остались. И оба животных проявляли явные попытки пощипать траву, словно ничего не случилось. Боль в его голове прошла, хотя он все еще мог слышать в отдалении все тот же терзающий, но теперь постепенно замирающий, звук.
Какова же судьба тех, кто откликнулся на этот призыв? Этого Ник не знал. В то, что кто-нибудь вернется убить его или освободить, он не верил. Он был ошеломлен тем испытанием, которому подверглись его уши, но постепенно начал осознавать реальность, отдавая себе отчет в том, что он по-прежнему был в ловушке.
Поблескивая в свете костра, лежали кинжалы, которые когда-то использовали для защиты стоявшие там люди. Но это оружие было так далеко от него, словно находилось в его родном мире.
Это случилось в тот момент, когда он начал приходить в себя от истязающего звука и смог откинуть голову назад, прижимая ее к грубой коре дерева, пытаясь найти подходящий угол обзора, чтобы разглядеть, что именно привлекло его внимание. Был ли это летающий монстр?
Но он ухватил только мимолетный отблеск, однако был уверен, что не ошибся. Одна из тарелок устремилась в сторону исчезнувших беглецов.
Был ли этот звук направлен на то, чтобы выгнать на открытое пространство всех, скрывавшихся здесь, чтобы там они могли быть пойманы? Те монстры... Казалось, что находившиеся здесь люди были в состоянии узнать их. Он припомнил, как монах обратился к тому, с головой филина... но что они могли поделать с ними? Этих монстров могли использовать специально для того, чтобы вызвать нервный срыв и разоружить намеченные жертвы.
Но если охотники в тарелках могут находить свои жертвы, они могли бы узнать и про него! Возможно, они уже и знают и еще, к тому же, уверены, что он надежно связан. Ему следует срочно освободиться!
В этот момент Ник боялся воздушных охотников гораздо больше, чем любого из скакавших здесь ночью монстров. Потому что монстры могли быть всего лишь видениями, тогда как летающие тарелки были реальны.
Освободиться - но как? Кинжалы... у него не было никаких шансов добраться до них, во всяком случае, не больше, чем звать на помощь Строуда, Крокера или викария. Или повстречать Герольда...
Герольд!
В памяти Ника застыло изображение Герольда, каким он видел его, выходя из пещеры. Казалось, сверкающий плащ так и мерцает у него перед глазами. Постепенно его страхи улеглись. Зловоние зла, пришедшее с темнотой, исчезло. Все, что сейчас ощущал Ник на своем покрытом испариной лице, это свежий ветерок со стороны леса, с его приятными запахами.
Но оставалась летающая тарелка! Освободиться! Освободиться, прежде чем ее экипаж появится здесь! Он ужасно устал, пытаясь ослабить веревки - хотя в итоге затянул их еще сильнее. Его руки и ноги становились угрожающе бесчувственными.
Герольд... Несмотря на острую необходимость думать о способе освобождения, Ник продолжал созерцать запечатлевшееся в памяти видение Авалона.
- Авалон!
Что заставило его произнести это имя?
Лошадь громко заржала. Она вскинула голову, словно приглашая кого-то, и заржала снова, а в ответ ей проревел мул. Оба животных перестали жевать траву. Они стояли, глядя на дерево, где был привязан Ник.
А потом... Он был там!
Еще одно виденье? Если так, то оно слишком материально.
- Авалон? - Ник не удержался от вопроса. Поможет ли Герольд ему освободиться? Или, поскольку Ник не принял его сделки, он так и останется здесь, дожидаясь своей участи, которую определят воздушные охотники?
- Я - Авалон. - Ник отчетливо расслышал ответ.
- Можешь... освободить меня? - Ник перешел прямо к делу. Пусть Герольд скажет "да" или "нет", и с этим будет покончено.
- Каждый должен освобождаться сам. Свободу можно лишь предложить, а выбор - за тобой.
- Но... я не могу двинуться... даже чтобы взять у тебя то драгоценное яблоко, если бы я даже и захотел!
Как и раньше, выражение лица Герольда оставалось бесстрастным. Вокруг всей его фигуры было заметное свечение, но исходило оно не от костров.
- Есть три степени свободы. - На этот раз Авалон не доставал яблоко. Есть свобода тела, есть свобода разума и есть свобода духа. Человек должен обрести все три, если действительно хочет освободиться от рабства.
Ник чувствовал, как им овладевает ярость. Время - его враг, и у него не было никакого желания тратить его на философские беседы.
- Но это не сделает меня свободным.
- Свобода - она лежит внутри тебя, - ответил Авалон. - Как и внутри каждого живущего существа...
Затем он чуть повернулся, его пристальный взгляд переместился с Ника на лошадь и мула. Некоторое время он внимательно рассматривал двух животных. Затем они энергично вскинули головы, ведя себя с гораздо большей настороженностью, чем можно было наблюдать у них до сих пор.
Они направились в кусты, сунули головы и шеи в листву и начали вертеть ими с какой-то явно осмысленной целью. Их движения заставляли ветки и сучки стаскивать с их шеи веревки с кусками металла. После этого, опустив головы, они выскочили наружу, уже без веревок, оставшихся висеть на сучках.
Освободившись, они направились прямо к Герольду и склонили перед ним свои головы. Он же вытянул руку, но не стал дотрагиваться до их поводьев. Те, в свою очередь, упали на землю, давая лошадям свободу от всего, что на них возложили люди.
Тем не менее, они все еще стояли и внимательно смотрели на Герольда, и тогда он повернулся к ним спиной, как будто они понимали друг друга. Наконец, лошадь заржала, а мул заревел. И, повернувшись, они вместе ускакали в ночь.
- Если ты можешь освободить их, - с жаром заговорил Ник, - ты можешь освободить и меня.
- Свобода - она твоя, и только ты можешь взять ее.
В том, что он говорил, была какая-то цель, а вовсе не желание унизить узника. Ник был убежден в этом. Лошадь и мул должны были сами освободить себя от "слабого железа", которое люди навесили им на шеи. Но его же попытки освободить себя только истощали последние силы. Он не мог освободиться сам это было невозможно.
- Как? - спросил он.
Ответа не последовало.
- Ты же освободил животных! - с попыткой обвинения, выкрикнул Ник.
Но Герольд по-прежнему молчал.
Свобода, которую может взять только он сам? Возможно, потому, что он не принял предложение Авалона, Герольд не мог или не хотел помочь ему иначе, как вот таким косвенным способом. Ник привалился к дереву, стараясь переложить на него свой вес, и решил подумать. Несомненно, выход был. Он не верил, что Авалон мучил его по каким-то малозначащим причинам. И если выход был, то он должен обрести желание, терпение и разум, чтобы отыскать его.
Бесцельные усилия здесь не помогут. Он не смог бы дотянуться до кинжалов, находящихся исключительно лишь в поле его зрения, а не в поле досягаемости. Итак... что же оставалось?
Свободы тела в его распоряжении не было. Свобода разума, свобода духа... мог ли он воспользоваться ими? Телепатия... предвидение... это были силы разума... паранормальные силы. Но этим талантом обладали немногие, и он вовсе не относился к их числу.
Кинжалы... в поле зрения... свобода разума...
Авалон ждал. Но Ник был уверен, что ему от него ждать было нечего. А то, что должен сделать Ник, должно исходить исключительно из его собственного желания и силы.
Эти кинжалы... нужда в них...
Ник старался изо всех сил сконцентрировать внимание на ближайшем к нему клинке - это был тонкий нож, который выронила женщина. Нож... веревка... одно встречается с другим, даруя свободу.
Нож... веревка... Он должен выбросить из головы все, кроме этого сверкающего лезвия, красноватого от света угасающего костра, и веревки, опутавшей его руки. Нож... веревка...
Струйки пота стекали по его лицу. У него было странное ощущение, будто какая-то часть его стремилась высвободиться из его тела. Часть его... например, рука... в поисках свободы. Если бы он мог подвинуть этот нож одним своим желанием... при чем тогда его рука?
Тогда Ник изменил тактику. Кисть... предплечье... свобода... стремление к костру. Ведь его тело в чем-то слушалось его, а как будет на этот раз? Теперь, как он ощущал, сформировалось нечто, слабое и неясное - коснувшееся ножа. Итак, железо не препятствовало этому! Ник сконцентрировался. Рука, пять пальцев... пальцы смыкаются вокруг ручки. Это теперь сероватое нечто... было уже там... сжимало ручку.
Итак, была ладонь, были пальцы, но ладонь должна быть связана с предплечьем, иначе бесполезна. Предплечье... он заставил себя вообразить запястье, затем предплечье. И еще раз произошло слияние того мглистого сероватого материала. Он присоединился к ладони, и теперь ею можно управлять.
Вот!
Никогда в своей жизни он не сосредотачивал ни на одном деле столько напряженных усилий, как сейчас. Длинная-предлинная "рука" из легкой дымки начала подтягиваться назад, к нему. Он должен удержать ее... он должен!
Ник задыхался. Назад, тянуть назад... он должен подтянуть нож!
Теперь лезвие находилось уже далеко от костра, двигаясь по земле короткими рывками, как будто, энергия Ника ослабевала и терялась. Но нож двигался! Ник не чувствовал триумфа, а только одно стремление: сжимать и тянуть.
И вот нож лежал у его ног. Там же он мог разглядеть туманные очертания ладони, удлиненного предплечья, теперь свернувшегося как лишенная натяжения веревка, слегка светившаяся в темноте. Ник так устал... усталость, какой он не ощущал еще ни разу в жизни, повисла над ним черной мантией. И если он даст ей опуститься, то пропадет.
Нож следовало поднять! Свернувшаяся кольцом сероватая субстанция стала толще, безвольные петли превратились в более осязаемую, более различимо оформившуюся массу с рукой на конце. Теперь вверх! Вся сила Ника сконцентрировалась на его желании.
Лезвие рывками поднялось вверх. Острие уже упиралось в его колено. Он подтянул нож выше, к первому витку веревки. Режь! Он отдал приказ... режь!
Нож двинулся медленно, слишком медленно. Ник едва не запаниковал, но затем взял себя в руки. Медленно, но он двигался...
Режь!
Очень слабо, лезвие двигалось то вперед, то назад по туго затянутой петле кожаной веревки. Только бы лезвие оказалось достаточно острым! Не думай об этом... не думай ни о чем, кроме главного... режь... режь... режь!
И вот петля свалилась к его ногам. Туманная масса сжалась, и вместе с ней упал на землю и нож. Ник яростно напрягал все оставшиеся силы. Его путы опали, и он свалился, падая головой вперед, истощенный и бездыханный.
Он повернул голову, чтобы взглянуть на Авалона. Но Герольд исчез. Ник лежал один между догорающими кострами, один из деревянных крестов вырисовывался кривым силуэтом, между ним и спадающим светом костра. Он освободился от дерева, но его руки все еще были связаны, ноги онемели, а тело истощено.
Руки... он должен освободить руки. Рядом был нож. Ник лежал, разглядывая его. Еще раз он попытался воссоздать руку. Но сила, использованная, чтобы доставить этот нож сюда - она исчезла. И если он и мог помочь себе, то должен сделать это только физическими усилиями.
Он с трудом перевернулся, сгибаясь почти вдвое, попытался дотянуться до лезвия. Его следовало как-то закрепить... но его связанные руки онемели. Нож необходимо заклинить! Он попытался силой своего веса воткнуть рукоятку в землю. Ему попался камень, который он тоже решил использовать... Он терпеливо работал, до тех пор, пока не решил, что лезвие достаточно прочно торчит из земли. Теперь вверх и вниз, вверх и вниз - он начал двигать запястья, даже не уверенный, что лезвие задевает за веревку.
Он не был уверен, пока она не свалилась с рук, после чего наступили покалывания от восстанавливающегося кровообращения. После этого он заставил себя подняться на ноги и прислонился к дереву, которое было местом его плена. Нож на земле... железо. С трудом, придерживая себя одной рукой за дерево, Ник наклонился, чтобы подобрать его. И хотя ему было очень трудно ухватить рукоятку пальцами, он все же сумел затолкать нож за пояс.
Снова опасность возможного нападения испугала его. Он пользовался деревом как опорой, скользя вокруг него, чтобы отойти подальше от костра. Но ноги плохо слушались его, как будто он вообще не мог ходить. Кусты... если бы он только мог закатиться в них или под них...
Пошатываясь, Ник двигался вперед. Впереди, едва различимые во мраке, виднелись густые заросли. Он опустился на колени, затем пригнулся еще, протискиваясь в них, в надежде обрести убежище, пока он не придет в себя после того, как растратил последнюю частицу своей драгоценной энергии.
То, что свалилось на него, не было похоже на настоящий сон, скорее это было истощение тела, столь огромное, что он не мог даже на дюйм оторвать от земли безвольно лежащую руку. Он был в плену неимоверной усталости, хотя рассудок его оставался абсолютно ясным.
Тем не менее, он так и не смог понять, что именно сделал Формальный механизм этого - да, был ему ясен: он подобрал нож и освободил себя. Но как все-таки ему удалось совершить это?
Существуют законы природы. В прошлой своей жизни он был приучен верить в невозможность только что сделанного им. Но здесь, как видно, законы его мира не соблюдались. Герольд рассуждал о трех степенях свободы. Этой ночью Ник воспользовался одной из них, чтобы достичь второй, используя такой способ, которым, он мог поклясться, достичь его было бы нельзя.
Ник прикрыл глаза. Сейчас лучше ни о чем не думать... перестать удивляться, перестать размышлять. Закрыть память. Ему нужно освободиться от всего, не думать, не действовать...
Успокоение, медленное исцеление... Зло, такое всеобъемлющее, исчезло. Земля под Ником слегка прогнулась, принимая на себя тяжесть его страдающего тела, и как будто убаюкивала его. Ветки и листья слегка касались его обращенного вверх лица, их свежий запах наполнял его ноздри. Он был наедине с землей, с кустами, листьями... Он невредим... он находился в безопасности... он сохранил самообладание... Сон, опустившийся на него, был без сновидений.
Он не проснулся сразу, не потому, что что-то потревожило его. Осознание реальности происходило медленно и мягко, сон отступал шаг за шагом. Он уже мог слышать негромкое щебетание, легкий шелест и шуршание...
Ник открыл глаза. Со всех сторон его окружали листья, они плотно смыкались над ним, кончики некоторых из них мягко касались его лица. Он начал вспоминать, как и почему оказался здесь. Кругом пробуждался день.
Все его тело испытывало боль, оцепенение все еще не покинуло его, на запястьях огнем горели ссадины. Однако он чувствовал себя удивительно, по-новому, как будто страдания его тела не имели сейчас никакого значения. И он не имел намерения куда-либо двигаться.
Это было не то чувство умиротворения и безопасности, которое он ощущал в пустующем фермерском доме. Это чувство было незнакомое, но дружеское, как будто он получил право шагнуть за ту дверь, которая открывалась в новую и неизведанную жизнь.
Голод и жажда вернулись, вынуждая его заняться делом. Ник с трудом выбрался из своего убежища. Его руки все еще были опухшими, и рубцы на запястьях кровоточили. Где-то поблизости должен был быть ручей!
Нетвердо держась на ногах, он направился вперед. Там он обнаружил выгоревшие костры, два кинжала, кол, с укрепленным на нем крестом, теперь принимавшим солнечные ванны на открытом лугу. Ник миновал камень, на котором раньше сидела женщина, и опустился на колени около воды. Затем он лег, распластавшись на земле, чтобы быть ближе к поверхности, обрызгал лицо влагой и свесил руки в прохладную воду, которая, как огнем, обожгла его раны. И это вывело его из дремотного состояния.
По тому, с какой силой светило солнце, он решил, что, должно быть, близилась середина дня. Сможет ли он найти дорогу к пещере? А может быть, ее обитатели отправились на его поиски? И куда улетели тарелки?
Пристально оглядываясь по сторонам, Ник не находил никаких следов того, что в этом лагере побывал кто-то с тех пор, как те люди сбежали. Он подобрал с земли кинжалы, но не прикоснулся к кресту, оставив его лежать, где тот был. Затем он медленно повернулся, пытаясь определить направление, откуда пришел сюда, но лишь окончательно запутался.
Деревья обеспечивали укрытие от летающих охотников, но, с другой стороны, лес был населен своими странными обитателями. Он мог бы отправиться вдоль ручья, воспользовавшись им как проводником... но куда заведет такой проводник? Насколько он знал, около их пещеры не было ни ручья, ни другого водоема. И, к тому же, он страдал от голода...
Ник подумал о том, чтобы поймать рыбу, и с этой точки зрения было оправдано его намерение идти вдоль ручья. Хотя как он собирался поймать какого-либо обитателя воды - он не имел понятия. На небольшом расстоянии вверх по ручью он обнаружил кусты, сплошь усыпанные ягодами.