Затем глубоко вздохнул и медленно повернулся.
И чуть не упал в колодец. Потому что наконец попал в истинное пространство донжона замка Джеды – теперь лепреконское жилище.
Колодец был широченным, размером с саму башню. Я стоял на его краю, у основания узкой каменной лестницы, наклонной спиралью тянувшейся вверх. Как только я вступил на ступеньки, окружающее подернулось зыбью. Зазвучал приглушенный гул, внизу, на дне колодца, заплескалось что-то черное и густое, испещренное огоньками. Я отвел взгляд и больше туда не смотрел.
Пока я шел, ступени плавно изгибались, так что в какой-то момент я обнаружил, что колодец находится уже не внизу, а сбоку, и превратился в горизонтальную трубу. Соответственно, башня стала еще одной трубой, которая начиналась с другой стороны и тоже тянулась горизонтально – они как бы продолжали друг друга.
Некоторое время спустя они поменялись местами; башня переместилась вниз и стала колодцем, а колодец перебрался вверх и превратился в башню. Борясь с головокружением, я оглянулся. Ворота стали плохо различимыми ржавыми пятнами. На их фоне мелькнула какая-то фигура. Я сделал еще один шаг. Пространство дрогнуло, между мной и воротами возникла массивная каменная стена. Вид у нее был такой основательный, словно она все время там находилась.
Я пошел дальше, двигаясь словно внутри трубки-калейдоскопа, разноцветные стекляшки которого перемешивала рука великана – вот только цвета здесь были не яркими, а бледными, тусклыми. С каждым шагом пыльное пространство искажалось, фрагменты его смещались и перемешивались, из каких-то закоулков выплывали гнутые стены, мостки и галереи, висящие без видимых опор в неподвижном воздухе. Головокружение усилилось, у меня даже начали заплетаться ноги, но потом я как-то приспособился, и слабость прошла. Я шел, глядя прямо вперед, слыша пока еще приглушенные, но звучащие все громче шаги за спиной.
Винтовая лестница закручивалась спиралью, ввинчиваясь в затхлое лепреконское пространство, и с каждым шагом все новые, скрытые до сих пор подробности представали моему взгляду. Верх, низ, право и лево смешались и перепутались. И нигде никого живого. Окружающее было наполнено движением, но механическим, мертвым. Полностью потеряв всякое понятие о направлении, я продолжал идти. Теперь и колодцев не стало видно, их скрыли стены, лесенки, тянувшиеся в бесконечность аркады и галереи. Все это озаряли столбы тусклого света, в них висела пыль. Некоторые из световых столбов были изогнуты, даже закручены кольцами вокруг лестницы.
Шаги стали громче, я оглянулся. В калейдоскопе изменяющихся фрагментов возникла фигура.
Прихрамывая, за мной шел полулис. Одежда порвана, на голове запеклась кровь – падение с катафалка не прошло даром. Увидев, что я остановился, он вскинул самострел и выстрелил.
Сначала казалось, что крюк летит прямо в меня, но он тут же исчез. Мигнуло кольцо света, ближайшее из тех, что обвивали лестницу, и тут же крюк вылетел откуда-то сбоку, из треугольного окна с распахнутыми ставнями, которое само собой висело в воздухе. Крюк пронесся над моей головой и канул в пыльных тенях. Я побежал.
Изгиб лестницы скрыл от меня последнего гоминида. Рядом со ступенями возникла узкая стена, сложенная из грубо отесанных глыб. В верхней ее части имелись бойницы, щели между глыбами были такими широкими, что позволяли легко залезть наверх.
Что я и сделал, успев перебраться на стену, прежде чем из-за поворота возник полулис.
Здесь лежали камни, когда-то составлявшие кладку. Я схватил один, поднял над головой и со всей силы швырнул в преследователя, который как раз находился под стеной.
Он заметил движение и остановился. Камень сначала летел точно ему в голову, но потом резко свернул и исчез. Я увидел, как полулис, вскинув самострел, прицеливается мне в грудь, и тут же кольца света мигнули. Камень, описавший незримую петлю, вылетел откуда-то сбоку и так залепил лису в темя, что преследователя снесло с лестницы.
Я присел, чтобы перебраться на ступени, – и увидел лепрекона.
Стена напоминала извивающееся на ветру полотнище, которое в какой-то момент застыло. На другой ее стороне из теней торчала деревянная вышка. Там на корточках, спиной ко мне, сидел лепрекон. Это был один из братьев Грецки, но кто именно, разглядеть я не мог.
Передумав спускаться, я пошел по стене, стараясь ступать бесшумно. Коротышка сидел неподвижно, лишь иногда кивал своим мыслям, вниз от него отплывали облачка табачного дыма.
Я приблизился к вышке. Расстояние от стены было небольшое, но как раз когда я собрался прыгнуть, мне под ноги рухнул полулис.
Он возник из серого калейдоскопа и упал мордой вверх, а брошенный мною камень свалился следом и с хрустом размозжил рыжую голову.
Лепрекон, не вставая, начал оборачиваться, и я прыгнул.
В полете успел заметить, как клочковатые брови Грецки поползли вверх, и тут же завис на полпути между стеной и вышкой. Рука великана встряхнула башню-калейдоскоп так, что вокруг началась настоящая свистопляска.
Стена разморозилась и стала извиваться, будто и вправду была полотнищем материи; дико перекрученные плоскости начали возникать вокруг, кольца света свились в клубок и погасли. Вышку и лепрекона унесло куда-то из поля зрения, на их месте возникла широкая печная труба, в которую я и рухнул.
Больно ударяясь плечами и коленями, я пронесся, словно пушечное ядро сквозь ствол, и упал в кресло.
3
В широкое и мягкое кресло перед столиком, на котором рядом с пепельницей лежала дымящаяся трубка и стоял стакан с темным пивом, накрытый шапкой коричневой пены.
Я с такой силой ударился об это кресло, что в маленькой гостиной все подскочило. Взвились занавесочки на окнах, стакан каким-то образом оказался в моей руке, а трубка сама собой прыгнула в рот, ударив мундштуком по зубам.
Я затянулся. Чашечка трубки была обращена книзу, но я не лепрекон и не умею курить на их манер – табачные угольки посыпались мне на живот, я заорал, стряхивая их, и вскочил.
Сидящие в двух других креслах коротышки тоже вскочили.
Табак был чересчур крепким. Он ударил в голову, картинка окружающего подернулась рябью, истлела. Сквозь нее проявилось другое, истинное изображение: никакой гостиной, мы стоим на узкой дощатой площадке под крышей донжона, сквозь широкие щели видны его стены и, далеко внизу, каменный кружок пола. Кресла стали грубыми деревянными лавками, потолок – крышей здания.
Действие табака прошло, картинка стерлась, уступив место гостиной – наведенному лепреконами мареву. Я засветил одному из Грецки – кажется, старшему брату – стаканом между глаз, а второго ухватил за полу кафтана, но он вывернулся.
Из круглого отверстия в потолке свалился младший Агати. Увидев меня, он выхватил откуда-то трубку, мундштук которой мгновенно вытянулся, а чашечка увеличилась, и замахнулся ею, как палицей. Я быстро сунул руку в карман, приоткрыв шкатулку, выхватил пергамент. Тот развернулся, шелестя, с него заструился мягкий свет.
Этот свет озарил фигуры лепреконов. Яни и Арка отпрянули, палица в руках Агати опять превратилась в трубку. Свет как яд проел иллюзию – уютная гостиная будто стала плоской, нарисованной на невидимом холсте. Сияние пергамента растворило этот холст, в нем появилась рваная дыра, от нее разошлись и свернулись спиралями лоскутья, обнажив то, что я уже видел: дощатая площадка под крышей и грубые лавки вместо кресел.
Арка скорчил гримасу.
– Что нового? – спросил я как ни в чем не бывало.
Младший Грецки покрутил головой, попятился и уселся на лавку. Тут только я заметил, что рядом на полу лежит Курт Вислоухий – длинный и тощий дядька, одетый в какую-то рвань. Он спал, подложив под голову руки и шевеля во сне бровями.
– Пьяный, что ли? – спросил я.
– Всегда как.
Я сел, положив пергамент на колени. Льющийся с него свет исчез. Средний со старшим – Арка и Яни – тоже уселись и уставились на меня.
Не было никакого смысла хитрить с Грецки, так что я сразу приступил к делу:
– Вы брали всего на месяц, и потому такие большие проценты. Прошло полгода…
Младший махнул трубкой:
– Отдать не могли.
– А это не важно.
– Важно! Джа, был где? Отдали, тут если бы.
– Прочесть тебе еще раз долговое обязательство? – Я ткнул пальцем в пергамент. – В нем сказано, вы берете деньги под определенные проценты. И обязуетесь отдать долг сразу же, когда я его потребую, но не раньше, чем через месяц после того, как его взяли. Ладно, давай подсчитаем…
– Ах! – перебил старший Яни. – Получается что это? Под проценты дам я кому-то в долг. Лет на десять и исчезну. Потом что? Мне отдать он будет должен тысяч пять? Десять? Двад…
Я повысил голос:
– Подсчитаем! Каждый следующий месяц проценты идут уже и с добавленных к долгу процентов. Это будет… примерно четыреста монет.
– Ах-х!!! – Арка подскочил, на мгновение завис над скамейкой, потом опустился обратно. – Сотен четыре?! Разоритель ты!
Яни тоже кривил рожу и что-то бухтел, но младший Агати, главный у них, который и подписывал договор своей кровью, молчал. Он лучше братьев понимал, что к чему. Грецки ничего не могли поделать. Их собственная магия, магия подписанного долгового пергамента, принуждала их расплачиваться во что бы то ни стало. Если бы я не предъявил пергамент, Грецки, наверное, могли бы как-нибудь выкрутиться, схитрить – но не сейчас.
Я кивнул.
– Ладно, с этим разобрались. А вообще, как дела?
– На мели сейчас. Шумно в городе, зверствуют стражники протекторские. Порт подминает Самурай-эльф…
– Да еще и торговая баржа опять сгорела, – вставил я.
– Тоже и это.
Курт Вислоухий перевернулся во сне и внятно произнес:
– Чеши зад, служивый.
Ушей у него не было, на их месте остались розовые шрамы – Курт иногда на полном серьезе рассказывал, что проиграл свои уши в карты.
– Что ж вы народ надурили, будто утонули?
Арка покосился на меня.
– Дела сворачиваем в городе.
– Что так?
– Переехать желаем.
– Устали, отдохнуть хотите? И денег у вас сейчас нет?
– Нету, Джа, знаешь ты, правда это. Он, – младший показал трубкой на пергамент в моих руках, – соврать не даст.
– Ладно, верю, но с чего это вдруг у вас денег нет? Наоборот, если вы весь свой товар перед переездом распродали… Вот в чем тут дело, братишки. Вы вложили все средства во что-то. И дело такое важное, что после него придется вам валить из города. Потому и баржу сожгли, чтоб замести следы. Чтоб все решили, будто вы утонули. Но дело еще не завершено, товар не продан покупателю, потому вы пока здесь и наличных у вас нет.
По сморщенным рожам лепреконов было очень трудно что-либо понять, но я чувствовал, что прав.
– Репейник! Всё – репейник… – пробасил Вислоухий, не просыпаясь.
Агати сказал:
– Взял с чего? Крупное дело какое, следов заметание какое? Удумал что?
Я хмуро взглянул на него:
– Ты помнишь Дитена Графопыла, братишка? Большака, коротышку? Я… в общем, сердит был на него. Не важно почему. Только-только вернувшись в город, сразу же наткнулся на него. Ну и погнался, хотел зашибить. А он от меня давай удирать по крышам. Он же скокарь бывший, ему по крышам шастать сподручно… В порту это было. Я его почти догнал, уже на крайнем складе, заброшенном. Там крыша совсем трухлявая, она под нами проломилась, мы упали, а потом…
Я замолчал, глядя на них. А они с тревогой пялились на меня.
– Что? – спросил наконец Арка.
– Помните пролом в потолке? Новый?
Агати помолчал, раздумывая, затем спросил:
– Нас видел?
– Видел. И ваш карман. И то, что вы туда втащили. Вы вложили все наличные в жабью икру, вот потому сейчас и пустые…
– Взял?! – заорал Агати, вскакивая.
И двое других тоже вскочили. Гостиная подернулась излившейся от Грецки зелено-синей дымкой – она наполнила пространство рябью, рыбьими телами, водорослями, щупальцами прячущихся под камнями спрутов…
Я выкрикнул, разворачивая пергамент:
– Ничего я не взял! На месте ваша икра, в тайнике лежит!
Океанское дно, на котором мы вдруг очутились, исчезло. Лепреконы одновременно уселись обратно на лавку.
– Говоришь правду?
– А то! Чего это вы так всполошились?
Агати нехотя пояснил:
– Покупатель крутой вельми. Пропала если б икра, конец нам.
– Да. Красная Шапка шутить не любит…
– Шапка? – Он воззрился на меня. – Шапка при чем тут?
– Не он? Я просто прикидываю, для кого вы икру доставали. Не Шапка, а? Вряд ли это эплейцы или кто-то из баронов. Протектор с Неклоном тоже не стали бы иметь с вами дело… Кто еще, кого вы можете так опасаться? Ага, понял. Песчаный.
Он молчал.
– Значит, Герен Песчаный, точно. Видишь ли, братишка, после смерти Неклона дело сдвинулось с мертвой точки. Ты ведь слышал про фиалу? Фиала с макгаффином? Она в городе, некоторые даже считают, что в Большом Доме, хотя это и не так. Но они полагают, что фиала у Протектора. Протектора прикрывал Неклон, а кто мог подступиться к Неклону, да еще и на его территории? Теперь же, когда Неклона не стало, они собираются в гости… Кое-кто уже и прибыл. По заказу одного из жаждущих заполучить фиалу, Герена Песчаного, вы раздобыли икру. Но зачем ему икра, не пойму? Он что, хочет Большой Дом взорвать? То есть я пока не могу сообразить, как Герен собирается использовать икру в поисках фиалы…
– Не вари его, он же жареный! – вскричал Курт Вислоухий во сне. – Светоч, светоч темного царства!
– Не знаем точно, – сказал Агати. – Фиалы не для поисков икра ему нужна, быть может. Пустыне в его нет совсем икры. Будет когда возвращаться, увезти с собой икру хочет он так. Добывать не собирается фиалу Герен. По-моему, хочет уничтожить макгаффин он.
– А, домой, значит… Я-то думал, он хочет Капище взорвать.
Вот тут их проняло по-настоящему – я увидел на лицах Яни и Арка полное непонимание.
– Капище тут при чем? – осторожно поинтересовался Агати.
Вислоухий всхрапнул и вдруг с размаху саданул себя ладонью по щеке, будто прихлопывал комара. Покосившись на него, я ответил:
– Так фиала ж в Капище. Мне это одна аскетка успела сказать, перед тем как умерла. Вы вообще знаете ту историю? Аскетка работала на покойного Ван Бер Дерена и по его приказу перехватила фиалу до того, как она попала к Протектору с Неклоном. Аскетку ранили и преследовали, она убегала и через подземелья пробралась в Большой Дом, но по дороге успела спрятать фиалу в Капище. А почему, думаете, там сейчас весь этот шум? Гномы с Пеном Галатом насели, Капище закрыто… Потому что о фиале ведь еще кое-кто знает, хотя и немногие. И ремонт, что там орки затеяли, – это только прикрытие. На самом деле там фиалу ищут… Хорошо, братишки, меня фиала не особенно волнует. Когда у вас Герен собирается икру забирать?
– Попозже только, сегодня.
– Значит, еще успеем. Я пришел за долгом, как вы поняли. У вас денег нет, так расплатитесь икрой. Мне тут чуток достали, но я почти всю уже использовал, а мне еще нужно. Икра ведь у вас связанная? Особо много не надо, не волнуйтесь. Хватит одной жмени, Герен ничего и не заметит.
Я встал.
– Идем, чего сидите?
– Не сиди сиднем, – вставил Вислоухий. – А лежи лежнем.
– Зачем тебе икра? – спросил Агати.
– Ты лучше подумай, для чего ее на самом-то деле собирается Герен использовать, – произнес я, засовывая пергамент в карман. – А у меня свои планы.
Нападение и защита
1
Не надо было идти сюда, времени оставалось все меньше, но я не мог совладать с желанием в последний раз увидеть это место. Часа два назад мы с Грецки прокрались вдоль набережной к заброшенному складу. Проникнуть туда незамеченными оказалось довольно просто. Портовый район, да и весь город, опустели, лишь редкие прохожие попадались на улицах. Все чувствовали приближение каких-то бурных и опасных событий. На складе Грецки вытащили из тайника мешок и оделили меня двумя жменями икры в обмен на пергамент. Видно было, как жалко им расставаться даже с такой незначительной частью, но они спешили – как я понял, скоро сюда должен заявиться Герен Песчаный.
* * *
Дым стал виден, лишь когда я приблизился к холму – пожар охватил не все поместье, а лишь мезонин на крыше, да и тот горел как-то вяло, скорее всего, уже догорал. Ясно было, что огонь не перекинется на всю постройку, но вскоре погаснет.
Зато изогнутое дерево, росшее на склоне перед оградой, полыхало странным пламенем – бледным, как те шары, что висели на его ветвях в тайном пространстве лепреконов.
От дерева к дому тянулась широкая полоса выжженной травы, в копейной ограде зиял пролом. Слева от пролома на наконечники насажено несколько тел. Приглядевшись к ним, я не увидел ни одного защитника, лишь тех, кто штурмовал поместье.
Преодолев пролом, я быстро пошел по саду, то и дело натыкаясь на трупы.
Домик охраны перед входом тоже догорал, внутри сквозь обширные прорехи в стенах виднелось несколько обугленных тел. Большие двери, через которые прошлой ночью я убегал из дома, распахнуты. Тишина окутывала поместье. Я шагнул внутрь, пытаясь отделаться от мысли, что трупы в саду и на копейной ограде наблюдают за мной мертвыми глазами.
Возле осколков вазы, которую я ненароком разбил прошлой ночью, лежало отрубленное запястье. Сделав несколько шагов, я остановился перед широкой мраморной лестницей. Сдернутый с нее ковер бесформенной грудой лежал на полу первого этажа, мраморные ступени покрывали темные разводы. Стараясь не ступать на них, я медленно пошел вверх.
Сквозь пролом в потолке второго этажа доносилось потрескивание догорающего мезонина. Только этот звук и нарушал тишину. У дверей спальни лежал разрезанный от шеи до живота труп одного из парней Пена Галата. Я перешагнул через него, затем еще через несколько тел и остановился посреди спальни. Здесь стоял резкий, ядовитый запах, от которого начали слезиться глаза. Дыша ртом, я огляделся.
Перед глазами вдруг возник наполненный трупами зал в башне гномов, лярва Ланчи с пробитым глазом, торчащая из шеи карлика Ата стрела, эплеец Вага с подрубленными ногами… Я зажмурился, потряс головой, отгоняя непрошеное воспоминание, и широко раскрыл глаза.
Сломанный балдахин кровати лежал на полу. Гоблин Грам сидел, широко расставив ноги, обхватив руками массивное черное бюро. На крышке лежали листы пергамента и несколько перьев, а рядом покоилась отрубленная голова Грама – будто большая чернильница диковинной формы. Рот широко раскрыт, как и глаза, почти вылезшие из орбит. Я сделал еще шаг и увидел что-то мокро-блестящее, бесформенное… растоптанного гнома Пиндоса.
В стене позади кровати был пролом, за которым открывался тайник отца. Бюро перевернуто, все ящики выворочены и сломаны, содержимое их разбросано по полу. Запах стал невыносимым, слезы потекли из глаз, в горле запершило.
На кровати, лицом вверх, раскинув руки, лежал Даб.
От ударов, которые ему нанесли противники, большинство усеивающих кожу Даба бородавок лопнуло, взорвавшись, как переполненные гноем нарывы, выплеснув наружу лиловую жижу. Она пропитала прорванную во многих местах одежду Даба, одеяла и подушки. Изо лба бородавочника торчал до половины погруженный в голову гоблинский тесак.
Я закашлялся, прижал руку ко рту и стал пятиться.
– Ты – второй! – сказал я Дабу сквозь пальцы. – Второй, теперь остался только один.
Не выдержав запаха, развернулся и побежал, тремя прыжками преодолел мраморную лестницу, пересек коридор, выскочил в сад и лишь за копейной оградой остановился. Минуту стоял, тяжело дыша, затем снял с ремня сумку и раскрыл ее. Внутри лежали два мешочка – побольше, с жабьей икрой, которую мне отдали лепреконы Грецки, и второй, поменьше, тоже с икрой – но оставшейся от той, что раздобыл Большак. Основную часть я уже применил во время нападения эплейцев на гномий кондоминиум. Пришла пора использовать остальное.
2
С последней перекладины лестницы я спрыгнул на землю и сразу же отбежал в сторону, за кусты. Отсюда была видна почти вся улица – пустая, и старый двухэтажный дом – с заколоченными окнами и дверьми.
Чувствуя жжение в ладонях, потер руки. На них от лазанья по бесчисленным лестницам уже появились ссадины.
Я закрыл висящую на поясе сумку и быстро пошел в сторону порта.
Стояла тишина, слишком глубокая для этого времени дня. Я миновал несколько кварталов, по дороге дважды избегая встречи с патрулями, и на границе портового района услышал шум впереди. Сначала остановился, а затем побежал зигзагами, от дома к дому.
Перед «Облаком» возвышалась баррикада из перевернутых карет и телег. С десяток людей залегли спиной ко мне, обстреливая двери и окна борделя. В окнах мелькали головы оборонявшихся. Я присел, разглядывая все это, пытаясь сообразить, что происходит. Раздался отрывистый приказ, трое вскочили и бросились к «Облаку». Из окна второго этажа вылетел крутящийся предмет, с жужжанием пронесся между бегущими и по спирали вернулся обратно. Еще до того, как он скрылся в том же окне, один из нападавших с криком покатился по мостовой. Двое других метнулись обратно и прыгнули за баррикаду.
Все, кто там был, собрались в кружок. Донеслись неразборчивые голоса. Договорившись о чем-то, они совместными усилиями поставили одну карету на колеса и развернули к «Облаку».
Оборонявшиеся заметили эти маневры. Распахнулось сразу несколько окон; свист, дробный стук – с десяток стрел понеслось к баррикаде. Большая часть вонзилась в дерево, но один из нападавших упал.
Через приоткрытую дверцу кареты трое влезли внутрь, остальные встали позади и принялись толкать. Карета, постепенно набирая ход, покатилась к «Облаку».
Я увидел, что двое остались за баррикадой, причем один из них лежал неподвижно, а второй присел на корточки.
От «Облака» опять полетели стрелы, но все вонзились в карету, не причинив вреда. Карета пересекла двор перед борделем. Откуда-то слева выскочила еще одна группа – на этот раз гоблины – и побежала наперерез карете.
А та уже с треском вломилась в широкие парадные двери «Облака». Въехав почти до половины, она остановилась, перегородив проход. Через боковые дверцы нападавшие полезли в бордель. Тут из окна на крышу кареты спрыгнул эльф, а гоблины как раз достигли проломленных дверей. Эльф, бешено вращая клинком, который в лучах солнца превратился в серебристый круг, спрыгнул на головы врагам.
Я перевел взгляд на тех двоих, что остались за баррикадой, вытащил из ножен сабли и, стараясь не шуметь, осторожно пошел вперед.
Когда лезвия коснулись с двух сторон шеи Хорька Твюджа, он даже не пошевелился. Стоя спиной ко мне, закрывая того, кто лежал на земле, спросил:
– Кто?
– Я держу их крест-накрест, как ножницы, – произнес я. – Большие ножницы, Хорек. Сделаешь что-нибудь не то, и я чикну твою шею.
– Джа… – сказал Хорек. – А мы тебя все утро ищем.
– Ладно, вот и встретились. Много у тебя оружия?
– Мне хватает.
– Бросай. Только осторожно двигай руками.
Он помедлил, затем начал вытаскивать ножи и дротики. Я стоял за его спиной с саблями наготове. Хорек, не наклоняясь, приподнял ногу и достал из сапога тонкий стилет. При этом он чуть качнулся.
– Э! – сказал Хорек. – Резанул, Джа…
Из-под левого уха потекла тонкая красная струйка. Все-таки эти сабли были на удивление острыми – я же совсем не надавливал.
– Не отвлекайся, Хорек. Все?
– Все.
– Точно? Подумай.
Он громко зачавкал табаком, поднял вторую ногу и достал еще один стилет. На мостовой рядом с нами уже образовалась горка из оружия.
– Все теперь, точняк. Больше у меня ничего нет.
Я ждал.
– Ну, сказал же – все!
– Ладно. – Я опустил сабли. – Давай-ка, отойди…
Он сделал шаг в сторону и повернулся, но я на него уже не глядел – передо мной лежал Пен Галат. Голова старшины была перемотана, торчащие из-под повязки седые волосы потемнели и слиплись. На лбу темнела корка засохшей крови, губы плотно сжаты, а лицо серое.
– Я так понимаю, подставил ты нас, – произнес Хорек.
Я перевел взгляд на него – он жевал табак, лицо было, как всегда, спокойно – и опять взглянул на Пена.
– Жив?
– Жив-то жив, но…
Глаза Пена моргнули, рот приоткрылся.
– Тайник… – прошептал Галат. – В том поместье… пустой. Фиалы нет.
Я кивнул.
– Но в поместье был лиловый бородавочник, да?
Галат закрыл глаза. Все это время из «Облака» доносились крики и шум, а теперь они начали стихать.
– Как дело было, Хорек? Все рассказывай, подробно.
Он кивнул на Галата:
– Наши старшие скумекали объединиться и скопом на поместье наскочить ночью. Найти тайник, взять фиалу, а после ужо порешать, как с нею быть. Ну, меня-то отрядили к Лапуте с деньгами за «Облако», так что я уже под конец к поместью подгреб. Оказалось, там обретался бородавочник, что сейчас старшой в охране Большого Дома. А лиловый бородавочник, это ж… Его бьешь-бьешь, а что получается? Перья токо тупятся. А еще, когда по шишке попадешь, она лопается и тебе в мордень ядовитым дерьмом прыскает. Пятерым нашим рожи поразъедало так, что где глаза, где рот-нос – и не разобрать. И еще он Граму своим топором башку отсек. А Пиндоса вообще в лепешку стоптал. Ну, наши его, конечно, все же порезали. Бром в лобешник тесаком засадил. Ломанули стену – а тайник-то пустой. Что делать? Ты ж нас туда направил, Джа. Решили вернуться к Лапуте, ведь ты с ней дружен и последнее время в борделе отирался. Пришли, тебя нет… А у Брома, как Грама завалили, чердак-то… – Хорек постучал себя кулаком по лбу, – … уехал. И он вдруг ни с того ни с сего психанул: мол, все это дело с поместьем подстроено хозяином. – Твюдж повел головой в сторону Пена. – Чтоб, значит, остальных порешить, а «Облако» чтоб ему одному досталось. Мы Брома еле успокоили, подступили к Лапуте с вопросами, а тут эльфы налетели. Я-то теперь понял, они тоже тебя искали, но Бром окончательно свихнулся. Решил, что еще и Самурай хочет под себя бордель взять. Мол, Пен, ты и Самурай втроем сговорились…