Новоселов Дмитрий. Нарушители правил

   Человек как раз открывал входную дверь. Он толкнул ее наружу, потом вытащил ключ и сел на корточки.
   – Эй! – опять заорал я.
   Человек лег, выполз по-пластунски через порог и захлопнул дверь ногой. Я бы, конечно, его догнал, но непонятные действия настолько поразили меня, что я еще секунд пять не мог двигаться. Я подумал, что он глухой и сумасшедший.
   Подбежав к двери, я подергал за ручку, повертел колесико замка, навалился плечом. Бесполезно. Дверь открывалась ключом, а ключ забрал этот тип.
   Медлить больше нельзя. Я уже почти горел. Дым не давал дышать. Я стал суетливо бегать по квартире и открывать подряд все двери. Вот спальня, тут дыма еще нет. Окно, отвесная стена. Вот комната ребенка, окно, стена, внизу двор. Мне пришла мысль, разбить окно и привлечь этим чье-нибудь внимание. Я уже протянул руку, но вспомнил, что открытое окно – дополнительный источник кислорода. Я только дам пищу для огня и устрою сквозняк. Тогда у меня не будет ни каких шансов.
   Надо тушить! Я ринулся на кухню, но огонь уже поедал коридор. Тушить поздно! Я помчался на лоджию. Открыв дверь из зала, сделал неловкий шаг, споткнулся о труп и упал лицом в землю из-под фикуса. Огонь со стороны кухни пробрался на балкон.
   Я поднялся и посмотрел наружу. С лоджии можно было конечно и покричать. Но, внизу лес, все равно никто не услышит. Высунулся по пояс. Чтобы не сгореть, оставался всего один выход – перебраться к соседям. Я уже собрался лезть, но вспомнил про Тихонова. Мне показалось, что оставлять его здесь как-то не по-товарищески. Вот проблема!
   Я схватил бывшего директора бывшего «Бумторга» за кисти и потащил в попавшуюся до этого на пути ванную. Кое-как перевалив его через край джакузи, я заткнул пробку, зачем-то перекрестил и пустил воду. Теперь он будет как живой. Душил кашель, недолго потерять сознание от угарного газа.
   Примчавшись обратно на лоджию, я наткнулся на огонь. Он уже лизал левый край. Нужно спасаться. И что-то сделать с папкой. Я решил просто тупо бросить ее вниз. Если останусь в живых – найду, дай бог, не украдут. Прицелился и запустил ее параллельно земле, как кидают камешки в воду, когда хотят поесть блинчиков. Папка планировала не долго, через секунду она перевернулась и камнем пошла вниз, застряв на сосне метрах в двух от земли. «Точно не украдут», – подумал я и, перемахнув через перила, встал ногами на нижний карниз и приставным шагом двинулся в сторону соседней квартиры. Посреди пути, преодолевая стену между лоджиями, я отпустил левую руку от рамы, чтобы нащупать опору у соседей. Во время этого опасного маневра нужно было стоять на месте, но из-за отсутствия опыта я продолжал переставлять ноги. В самый неподходящий момент карниз кончился, и левая нога упала в пустоту. Правая тоже соскользнула. Процарапав носом стену, я повис на одной руке. Сердце упало в штаны вместе с геморроем.
   Я заставил себя успокоиться. Вначале нащупал ногами опору, потом аккуратно поднял левую руку и снова взялся за парапет. Чтобы прийти в себя понадобилось тридцать два гулких, на весь квартал ударов сердца.
   Отклонившись назад, я посмотрел на цель своего путешествия. Радости это зрелище мне не принесло. У соседей лоджия была застеклена пластиковыми окнами, и все они были закрыты изнутри.
   Я вернулся назад. Пришлось наступать прямо в огонь. Я чувствовал, что у меня горят брови. Схватил с пола подставку под цветы и снова перелез наружу. Держась правой рукой за парапет, я подошел как можно ближе к соседским окнам и стал наносить этой железкой удары по стеклу. Я даже не сразу почувствовал, что мое орудие было раскалено от огня. Бить было неудобно и поначалу результатов никаких не было. Руки, которая находилась в квартире Тихонова, касалось пламя.
   Наконец стекло треснуло. Потом разбилось. Осталось сбить осколки, чтобы не ампутировать себе пальцы. Я не смог до конца закончить эту процедуру, потому что выронил подставку, и потому что уже не мог терпеть жар. Железяка пролетела кувыркаясь все девять этажей, стукнулась о землю и подпрыгнула до окон второго этажа.
   Лучше бы я не смотрел вниз. Зрелище не прибавило смелости. Наконец, собрав в кулак всю волю, я протянул руку и ухватился за соседский парапет. Получилось небольшое распятие. Одна рука на одной стороне, другая у соседей, а ноги набок. Секунды через две переставил к соседям ногу. Почти шпагат. Теперь самое сложное. Нужно перенести одновременно правую руку и ногу. Из кармана послышался танец с саблями. Хороший саундтрек к моим выкрутасам. Три четыре. Ух. Сердце рвалось из рубашки. Вроде получилось.
   У соседей нижний карниз гораздо уже. Я упирался самыми носками, практически одними большими пальцами. Немного передохнув, попробовал перевалиться внутрь. Удалось мне это с третьего раза. Я плюхнулся на серую плитку и чуть не разрыдался. Дрожало все тело. Каждая частичка.
   Музыка кончилась, потом опять заиграла. Я решил, что, если это жена, то не буду брать. Я не смогу скрыть свою проблему, а она сойдет с ума. Оказалось, что это наяривал Аркашка.
   – Ну, как вы там? – бодро спросил он.
   – Вызывай пожарных, милицию и скорую. Тихонов мертв, а я чуть живой.
   – Ты где?
   – Квартира Тихонова горит, а я перебрался к соседям.
   – Ни фига! Что у вас там происходит?
   – Потом расскажу.
   В разбитое окно стало затягивать дым. Дверь из лоджии в квартиру к счастью не была заперта. Я толкнул ее и прополз в зал, оставляя за собой кровавые пятна. Мне хотелось уйти как можно дальше от очага возгорания.
   Чтобы не умереть до приезда спасателей, необходима перевязка. Я стал шарить по ящикам, в поисках бинта или другой чистой тряпки, но они на удивление оказались пустыми. Наверное, это была квартира губернатора, и в ней никто не жил. Только на кухне удалось найти старую, грязную, сбившуюся в комок марлю, которую я изорвал на лоскуты и неумело завязал порезы и раны. В течение трех секунд марля из серой превратилась в багряную.
   От входной двери шел дым. Я проковылял в самую дальнюю комнату и открыл окно. Оно тоже выходило в лес. По земле бегали возбужденные люди и показывали вверх пальцами.
   Пожарные приехали через десять минут. Они начали наступление из коридора – я слышал голоса и топот ног – а так же со стороны леса, подняв огромную раздвижную лестницу. В защитных костюмах и блестящих касках они были похожи на персонажей из компьютерных игр. Одни очень быстро карабкались по никелированным ступенькам, другие с сумасшедшей скоростью разматывали на земле шланги. Все действовали четко и слаженно, как на учениях и страшно матерились при этом.
   Пока они тушили пожар, я вычислил длину их лестницы. Конечно, результат был не совсем точен, потому что угол наклона стрелы пришлось определять на глаз. Высоту этажа я принял за два и семь.
   Когда запахло баней, и дым превратился в пар, две группы пожарных встретились. Они сняли шлемы и закурили. Двое на Тихоновской лоджии, а один прямо на верхних ступеньках лестницы.
   – С вами все в порядке? – спросил он, увидев в окне мою физиономию. – Теперь вы можете выйти в коридор.
   Я исчез из окна, и теперь уже безбоязненно прошел на лоджию.
   – Со мной не все в порядке, – сообщил я им, очутившись рядом, – а в коридор я выйти не могу, потому что у меня нет ключа, – я рассказал им о своих акробатических подвигах и о взрыве, с которого все началось.
   Тот, который стоял на лестнице, связался по рации с машиной. Оператор повернул манипулятор в мою сторону, и парень протянул мне страховочный пояс. Секунд через пять я снова оказался в квартире Тихонова, вернее в том, что от нее осталось.
   Один из МЧС-ников твердо взял меня под локоть и вывел в коридор. В группе людей около лифта он выбрал взглядом невысокого молодого парня в штатском и подвел меня к нему.
   – Этот человек находился в квартире, – представил он меня. – И еще, там, в ванной, полной воды, плавает труп.
   После такой рекомендации человек проявил ко мне интерес. Он отвел меня на пол этажа ниже и попросил рассказать о том, как все было. После моего правдивого рассказа парень сочувственно вздохнул и защелкнул на моих окровавленных руках наручники.
   – Никуда не уходи, – сказал он. – Мы разберемся. Такой порядок.
   Я прислонился к стене и, собирая на спину плевки и побелку, опустился на корточки. Мне было все равно. Я закрыл глаза и стал считать, какой мощности должен быть двигатель, чтобы доставлять на девятый этаж один литр воды в секунду, если один литр воды весит один килограмм. Задачка была не сложной, но меня постоянно отвлекали. Один раз подошел врач, молодой пацан, осмотрел меня и заявил, что меня нужно срочно отвезти в больницу.
   – Ты патологоанатом? – спросил его человек в штатском.
   – Да.
   – Вот и иди, занимайся трупом
   – Я вас предупредил, – пожал плечами врач.
   Наконец, пришел серьезный сержант.
   – Этот что ли? – спросил он у штатского.
   – Угу.
   – Пошли, – он пнул меня в ботинок.
   Мы спустились вниз, спасибо ему, что на лифте. Двор был полностью забит людьми. Дети и пенсионеры. Я хотел посчитать, чтобы вывести процентное соотношение, но тут ко мне подлетела боевая девушка с микрофоном. Она засеменила рядом, но на нас не смотрела, а повернула лицо в камеру, которую направил на нее подбежавший следом оператор.
   – Сегодня, – затараторила она, – было совершено покушение на губернатора. Преступники заложили фугас, мощность которого пока неизвестна. К счастью, губернатора в это время не было дома. Пострадал один человек. Перед вами один из задержанных. Этот человек подозревается в теракте.
   Последнюю фразу она произнесла с брезгливостью и деланным ужасом.
   – Вы можете сообщить, за что вас задержали? – обратилась она ко мне.
   Сержант, поняв, что его снимают, замедлил шаг. Я представил себе, как сегодня вечером он купит пива, посадит у телевизора всю семью, и станет ждать, когда же его покажут.
   Я промолчал и отвернулся. Девушка отстала, но не потому, что не успевала за нами, а из-за оператора, который не мог развить особой прыти, приложившись глазом к видоискателю.
   – Мы будем следить за развитием событий, – пообещала корреспондент, – и в ближайшее время сообщим вам, почему планы преступников сорвались.
   Меня посадили в воронок и отвезли в то самое отделение, куда я приходил делать заявление о грабеже, мало того, препроводили в ту самую комнату, в которой стоял стол с надписью «менты – козлы». После этого я совсем не удивился, когда минут через десять в железную дверь вошли Полупан и Ситдиков. Мне показалось, что, увидев меня, Полупан вздрогнул. Он почесал за ухом, устало плюхнулся на табурет, не стал язвить или там восклицать: «о, какие люди»! а просто спросил:
   – Где очки?
   Я поднес руки к лицу. Их действительно не было.
   – Потерял.
   Полупан пожал плечами:
   – Рассказывай.
   Я рассказал все по порядку и подробно. Не забыл упомянуть и про человека, который таким странным способом покинул квартиру Тихонова.
   – Он именно пополз? – уточнил Ситдиков.
   – Именно.
   – Прямо на животе?
   – Да, по-пластунски.
   – А зачем?
   – Если бы я знал.
   В диалог вмешался Полупан:
   – А Тихонова ты, значит, не топил?
   – Нет.
   – А от чего он умер?
   – Мне показалось, что он неудачно упал во время взрыва. Наверное, сломаны шейные позвонки.
   – Он упал во время взрыва, умер, а потом запрыгнул в ванну?
   – В ванну его положил я.
   – Зачем?
   Как мне объяснить, чтобы не выглядело враньем? Я сказал правду.
   – Ты положил его в воду, чтобы он не сгорел? Хотя он уже был мертв?
   – Да.
   Силовики переглянулись.
   Они дали мне ручку и велели написать все, что я им только что рассказал. Руки отказывались держать перо, и оно периодически падало на пол. Мои кисти до сих пор были завернуты в грязную марлю, но это никого не волновало.
   – Ладно, – устало сказал Полупан, прочитав мое творение, – иди отсюда.
   Ситдиков изумленно уставился на коллегу. Я тоже несказанно удивился.
   – Я? – спросил я.
   – Да, – подтвердил милиционер. – Давай, давай, иди. Надоел уже. Проваливай.
   Ситдиков хотел было возразить, но лицо Полупана налилось и превратилось в камень. А что можно возразить булыжнику?
   – Под твою ответственность, – все-таки выдавил из себя прокурор.
   – Конечно.
   От недоумения я потерял способность двигаться.
   – Тебя пинками, что ли выгнать? – раздраженно спросил Полупан.
   Я подумал, что пинками не надо и встал.
   – Стой, осадил Полупан. – Ты куда сейчас?
   – В отель.
   – Ладно, никуда из города не уезжай без моего разрешения.
   Я хорошо знал дорогу до гостиницы. В сизом вечере вульгарно светился бутик «Париж», метрах в пятидесяти от него пугающе темнела подворотня, в которой честный грабитель отобрал у меня портфель. А после нее уже совсем близко, через площадь, истыканную неоновыми фонарями, виднелся мой временный приют.
   – Опять подрался? – как-то буднично спросил Спартак.
   – Мне нужна зеленка и бинты или лейкопластырь.
   – Легко.
   Я взял ключ и поднялся в номер.
   Лоскуты, в которые превратилась новая одежда, рассыпались при малейшем прикосновении. Без очков я не мог, как следует рассмотреть весь ущерб, нанесенный моему телу, и это было благом для моих нервов, но если судить по восхищенным возгласам, которые стал извергать Спартак, притащивший медикаменты, он был немалым.
   – Помочь? – участливо спросил он.
   – Нет, спасибо.
   Оставшись один, я стал разматывать повязки. Кровь засохла, и тряпка казалась кожей, которую сдирают по живому. Я корчился и орал. Мне было так одиноко и плохо в этих безразличных стенах. Да и переодеться не во что. Замечательный повод.
   Я позвонил Жанне.
   – Привет, дорогой, – обрадовалась она. – А папа говорил, что ты больше не появишься.
   – Как не появлюсь? У тебя же мой портфель.
   – Портфель? Где?
   – Должен в коридоре стоять, – испугался я.
   Жанна пошла посмотреть.
   – Да, стоит. Так ты из-за портфеля? – разочаровано спросила она.
   – Нет. Не только. Мне нужна моя спортивная одежда. Ты можешь ее привести в гостиницу?
   – Наверное, – по изменившемуся голосу можно было догадаться, что она обиделась.
   – Подожди, – передумал я. – Ты сейчас где?
   – Дома.
   – Диктуй адрес.
   Я взял со стола ручку и записал на салфетке. Позвонил Спартаку и попросил вызвать такси, потом собрал бинты и зеленку в пакет, туда же бросил пару носков и трусы. Я не мог тут больше оставаться.
   Где-то между вторым и третьим этажами бравурный и агрессивный армянский танец заставил вздрогнуть меня и лифтера. Я подумал, что нужно сменить мелодию.
   – Ты где? – спросил Тагамлицкий. Вот не отдыхается ему!
   – В гостинице в лифте еду.
   – Тебя только что показывали по телевизору. Ты что там вытворяешь? – он был раздражен. Возможно, завидовал моей славе.
   – Это ошибка следствия.
   – Не много ли ошибок за последнее время?
   Что я мог сказать в ответ? Пришлось промолчать.
   – Ты виделся с Тихоновым?
   – Да.
   – Каков результат?
   – Результата нет. Тихонов мертв.
   – Что?!
   – Он взорвался.
   Последовала пауза.
   – Ну и какие твои дальнейшие действия?
   – Я пока не знаю.
   – Значит, так. Завтра чтобы было ясно и четко расписано по пунктам, что ты собираешься предпринять, чтобы выполнить поставленную перед тобой задачу. Если плана действий не будет, я докладываю шефу, что ты завалил задание и отзываю тебя в Москву. Затраты на бесполезную командировку вычтем из твоей зарплаты.
   Тагамлицкий даже не поинтересовался деталями, он готовился отбивать чечетку после того, как смешает меня с грязью в глазах у шефа.
   – Постараюсь, – обреченно сказал я.
   В такси позвонила жена. На этот раз от музыки вздрогнул таксист. Хорошо, что хоть руль не выпустил.
   – Лапа, ты где?
   – В такси.
   – Слушай, только что звонила Элла Жуткер, она утверждает, что якобы видела тебя по телевизору, как будто бы тебя опять арестовали! Это правда?
   – Это была ошибка, – расплывчато сказал я.
   – Вот и я ей говорю, что такого не может быть. Какое покушение на губернатора? При чем тут ты? Ей давно пора проверить зрение.
   Я не стал объяснять ей, что слово «ошибка» не относится к Элле Жуткер и к тому, что она видела. Есть много возможностей, говоря чистую правду ввести человека в заблуждение. В данном случае на благо.
   – Ты скоро приедешь? Мы так соскучились!
   – В худшем случае завтра.
   – Почему в худшем? – капризно спросила она.
   – Потому что это будет означать, что я не справился с задачей, и меня могут уволить.
   – Уволить? Как уволить? Пупс, не мели ерунды. Ты гений, – голос у жены стал испуганный. – Я в тебя верю. Ты должен справиться. Оставайся столько, сколько надо. Мы подождем. Целую.
   – И я.
   Машина свернула на Чернышевского.
   – Вон к тому дому, – указал я таксисту. – Пожалуйста, высадите прямо у подъезда. У меня непрезентабельный вид.
   Таксисту было якобы все равно, он пожал плечами и прижался к самому бордюру, но все-таки внимательно посмотрел на меня, забирая деньги.
   В таких старых подъездах большие окна. В молодости мы поднимались на третий или четвертый этаж, погреться у батареи и посмотреть на чужую жизнь напротив, если ее не успели закрыть шторами. Надо будет подсказать на счет шторок Беатрисе, хотя замочная скважина – это все-таки круче.
   – Жанна! Тут какой-то оборванец к тебе пожаловал, – крикнул, легкий на помине Беатриса, открыв дверь. – Я же говорил, – понизив голос, обратился он ко мне, – если есть в радиусе ста километров какой-нибудь придурок, он обязательно прилипнет к моей дочери.
   – Я не придурок, – с сомнением ответил я.
   – Да что ты говоришь? А кого это там во всех новостях показывают, да еще так красочно, что моя дочь оторваться не может? – на Беатрисе красовалась обновка – черный со звездами халат с большим вырезом. Интересно, как ему удается создавать ложбинку на коже между искусственных грудей?
   Из комнаты появилась Жанна. Она смотрела на меня с ужасом, сочувствием и любовью. Эта взрывоопасная смесь гармонировала с ее каштановыми волосами.
   – Ой! Ой! Ой! – запричитала она. – Что с тобой твориться! Боже! Ты опять весь изранен! Да что же это такое!? Быстро в ванную.
   Она затащила меня в санузел, пустила воду и стала нежно раздевать. Даже ее мягкие, тонкие аккуратные пальцы и те причиняли боль. Она окружила меня сочувствием, причитала, и сама чуть не плакала, видя как я корчу рожи. Почувствовав заботу, я принялся вовсю страдать. Это так приятно, почти счастье, когда тебя жалеют. Я стонал и охал, а когда полез в воду, капризничал и хныкал.
   Я был голый, но совершенно ее не стеснялся.
   – Полежи минут двадцать, милый, а я пока приготовлю еду.
   Ей нравилось за мной ухаживать.
   Честно говоря, боль была жуткой, причем одновременно во всем теле. Такое случилось со мной впервые и как себя вести я не знал, потому что ни одним из правил такая ситуация не предусматривалась. Мне казалось, что я веду себя как тряпка, а истинный мужик должен с улыбкой смотреть на свои раны. Я еще не знал, что настоящее испытание ждало меня впереди, и это было испытание зеленкой.
   Тут уж я совсем распоясался, даже стыдно.
   Кое-где Жанна меня перевязала, и я стал выглядеть эффектно и загадочно.
   Беатриса притащил халат, естественно, женский, он оказался впору и мы, наконец, расселись за столом, образовав правильный треугольник. Халаты на нас были одинакового кроя.
   После рюмки водки Беатриса оценивающе осмотрел меня и сообщил:
   – Прекрасно выглядишь. Тебе идет.
   Вот еще не хватало, чтобы он принял меня за своего.
   – Между прочим, – продолжил Беатриса свою мысль. – Все великие женщины мира были переодетыми мужчинами.
   – Да ну? – ехидно переспросил я. – Например, кто?
   – Например, Мона Лиза, – с готовностью ответил Беатриса.
   – Это не новость, – возразил я. – Очень многие считают, что Леонардо придал этой даме свои черты.
   – Ничего он не придавал. Он рисовал с натуры.
   – Как это?
   – Очень просто, создавая полотно, он смотрел на себя в зеркало. Поэтому у портрета некая асимметрия. Я проводил опыт, брал репродукцию Джоконды, подходил к зеркалу и смотрел. В отраженном виде черты становились более правильными, и открывалось, что перед тобой мужчина. Это была его домашняя одежда.
   – Вы хотите сказать, что Леонардо да Винчи щеголял по дому переодетым в женщину?
   – Тебе этого не понять.
   Я пожал плечами.
   – Ну, хорошо, а кто еще?
   – Тебе всех перечислить?
   – Ну, нет. Хоть кого-то.
   Жанна сидела опустив глаза в тарелку, она стыдилась этого разговора.
   – Все началось с египетской царицы Хатшепсут, – продолжил Беатриса. – Почему-то принято считать, что это была женщина, переодетая в мужчину. Но, изучив материал, я понял, что ничего подобного, он был настоящим фараоном, просто у него была женская сущность, и, в конце концов, подданные запутались. Он хотел, чтобы его считали женщиной, поэтому и вошел в историю, как женщина.
   – А я всегда считал, что самой великой царицей Египта была Клеопатра. Может, и она была переодетым мужчиной?
   – Нет, – раздраженно ответил Беатриса. – Она была женщиной. Но, что же в ней великого? После нее не стало Египта!
   – Ну, а кто еще? – из вредности спросил я. Так как первый раз слышал про Хатшепсут, то возразить не мог, а поспорить хотелось. – Из современных.
   – Сколько угодно. Фаина Каплан, Раневская, Софья Ковалевская, Нани Брегвадзе, наконец!
   Тут уж я не выдержал и расхохотался. Беатрису мой смех не на шутку обидел. Чтобы дискуссия не переросла в ссору, Жанна предложила сменить тему.
   – А меня сегодня опять не приняли на работу, – сказала она. – Им не подошло мое образование. Заочное их, видите ли, не устраивает. А зачем тогда вызывали на собеседование? В резюме же все написано! Потом одна женщина из кадров сказала, что я не умею себя вести на интервью. Такая приятная особа. Вот, – Жанна показала клочок бумаги, – она написала мне список книг, по которым можно подготовиться. Завтра куплю.
   – Книги книгами, но все-таки прием на работу – это дело субъективное, – вставил я умную мысль. – Важно понравиться начальнику.
   – А я хочу, чтобы меня приняли за ум.
   Я подумал, что в Жаннином случае лучше давить на красоту, но промолчал.
   Все это время я не замечал, что ем. Оказывается, салат, жареную картошку и мясо под майонезом. Пальчики оближешь.
   – Ты это сама готовила? – спросил я у Жанны.
   – Нет, па…
   – Я, – перебил ее Беатриса.
   – Вы хорошая домохозяйка, – примирительно похвалил я.
   Беатриса зарделся и застеснялся.
   У Жанны на телефоне запела «АBBА». Она сказала:
   – Да, я, – потом передала трубку мне.
   – Это, Спартак, – сказала трубка.
   – Кто?
   – Рисепшн.
   – А.
   – Тут менты. Они тебя пасут.
   – В смысле?
   – В смысле ждут. Как только вы уехали, подъехала тонированная семерка, из нее вышел мусор и прямо к моей стойке. Я, говорит, ищу такого-то и такого-то, в смысле – тебя. Он в номере? Я говорю, нет уехал. На чем? На такси. Номер не запомнил? Я говорю, не запомнил. Он вышел, сел в тачку и типа отъехал, а сам стоит за углом и ждет. Вроде как спрятался.
   – Это точно, милиция?
   – Точно.
   – Он что удостоверение показал?
   – Нет. От него запах.
   – Какой?
   – Ментовской.
   – Не факт.
   – Факт.
   – А сорок первого «москвича» там нет?
   – Нет. У ментов только «жигули». Это парни из наружки, если тебя это интересует. Они посидят до утра, потом начнут пробивать таксистов. К обеду будут уже в курсе, куда ты делся. Ты там следы не заметал?
   – Нет, прямо до подъезда.
   – Тогда жди гостей. Только ты не бойся, брать тебя, у них задачи нет, просто топтуны.
   – Спасибо за информацию.
   – Легко. Я сразу понял, что ты крутой.
   Все окончательно запуталось. Я осознал, что пришла пора разобраться с теми событиями, которые в последнее время творились вокруг моей скромной персоны. Надо взять лист, бумагу и составить задачу. Это будет задача на логику без цифр и величин. Неизвестным будет причина, которая вызывает действия. Мне нужно с кем-то посоветоваться.
   В наличии имелись только неуравновешенная девица, которую нигде не берут на работу и престарелый трансвестит. Это не лучшие советчики, но все же.
   Я пересказал своим друзьям разговор со Спартаком и попросил Жанну принести карандаш и бумагу.
   – Я буду чертить круги, каждый из которых будет обозначать конкретное событие, произошедшее со мной по приезде в ваш город, буду подробно рассказывать о нем, и мы все вместе попытаемся найти между ними что-то общее. Это что-то будем обозначать стрелками. Надеюсь, что у нас получится читаемая схема.
   Отец с дочерью отнеслись к моему предложению с энтузиазмом. Правда, чертить сам я не мог, руки отказывались держать карандаш. Чертила Жанна, мне оставалось только говорить.
   Я стал рассказывать с момента, когда пришел в офис к Чебоксарову, но потом вспомнил про папку и начал с самолета. Всего у нас получилось шесть неправильных эллипсов. Первый – отравление адвоката; второй – попытка ограбления комнаты; третий – похищение портфеля; четвертый – убийство Чебоксарова; пятый – тюрьма; шестой – убийство Тихонова. Беатриса быстро вник в происшествия и предложил убрать из списка тюрьму. Он обосновал это предложение тем, что тюрьма не является самостоятельным событием, а лишь следствие убийства Чебоксарова. Я убрал тюрьму. Жанна предложила начертить дополнительный эллипс для Аркашки. Он взялся, откуда ни возьмись, и по ее словам, очень подозрителен. Я заверил ее, что Аркашка к другим событиям не имеет отношения, у него чисто шкурные интересы, которые он сразу обозначил. Еще Жанна хотела придать статус события нашей с ней встрече, но я сказал, что это, конечно, важное происшествие, но с криминалом никак не связанное.