– Все эксперты, как один утверждают, что автограф поддельный.
   Смысл его слов до нас дошел не сразу. Дольше всех в него врубался Индиана. Когда он понял значение слов, то недоверчиво произнес:
   – Расскажи это на конкурсе молодых талантов.
   Потом все же взял бумаги из рук деда и углубился в чтение. Изучив документы, он нервно расхохотался и сказал:
   – Да что они могут, эти наши придурки!? Откуда они что знают!? – потом подумал и добавил: – Надо ехать в Америку.

Эпилог.

   Лето кончилось внезапно. На смену ему пришла рыжая тетка и разметала по полям спутанные кудри. Из-под колес машин стали выпрыгивать желтые кружки и плясать вслед. Иногда шел дождь. В такую погоду крестьян неудержимо тянет копнить и скирдовать. А их платкастых подруг прибивает к обочинам дорог с пластмассовыми ведрами полными красных яблок.
   Мы ехали на том самом темно-синем москвиче из аэропорта обратно в город. За рулем сидел Индиана, рядом с ним Беатриса, а мы с Жанной на заднем сиденье. Я уезжал в Москву и давно бы уже летел в самолете, но в аэропорту, увидев, что я боюсь, Жанна убедила меня сдать билеты и поехать на поезде.
   Она сказала, что признаться всем в том, что тебе страшно лететь на самолете это смелый поступок. Мало того, с поезда можно в любой момент сойти и вернуться обратно. Я так и не понял, зачем она сказала последнюю фразу.
   Мы ехали на вокзал. Мои попутчики в один голос утверждали, что купить билеты до Москвы можно без проблем. Тополя махали нам приветственно, в том же ритме, что час назад кивали в спину, провожая.
   Индиана в который уже раз требовал, чтобы Беатриса рассказал ему о том, как мы выходили с витаминного завода. Ему нужны были подробности. Сколько машин, какого цвета у них были мигалки и подбегали ли к нам возбужденные репортеры. Эта история наделала много шума в газетах. Почему-то именно она дала повод репортерам выплеснуть всю грязь на Захарова. И если поначалу наверху защищали новоявленного депутата, то потом хором поспешили от него отречься. Аркашка выжил, ему удалили половину кишечника, половину желудка и треть печени. Теперь он лежал в тюремной больнице и ждал суда.
   Индиана оказался человеком не азартным, машину он не гнал и казалось хотел продлить прощание со мной.
   – Знаете, – сказал он, – я всегда мечтал, чтобы это произошло со мной. Завод горит, я выхожу из развалин весь израненный, а на встречу мне прекрасная Мэрилин.
   Мы с Жанной не очень прислушивались к его болтовне, да и Беатриса, казалось, тоже.
   – А здорово, что китайцы купили у тебя все твои картины, – обратился он к деду. – Теперь ты настоящий богач. Это правда, что китаянка обещала устроить твою персональную выставку в Пекине?
   – Да, – ответил Беатриса.
   – А Полупан оказался хорошим дядькой, – продолжил Джонс. – Ловко он отмазал нас на счет ружья.
   Спорить с ним никто не стал.
   Жанна держала меня за руку, а я никак не мог разобраться, трусливый я человек или храбрый.
   На вокзале, простояв немного в очереди, мы действительно без всяких проблем купили билеты на московский поезд, который отходил через пятнадцать минут. Уже объявили платформу и путь, состав был подан.
   Мы подошли к моему вагону и в нерешительности остановились.
   – Ну, что, – начал я, – пока что ли?
   Все молчали.
   Индиана взял меня за рукав и отвел в сторонку.
   – Хочу поговорить с тобой наедине, – скал он. – Эти двое надо мной смеются. А я не верю, что автограф фальшивый. Если поеду в Америку, можно пожить у тебя в Москве, пока выдают визу?
   – Без проблем.
   – Спасибо.
   Он немного помолчал, потом произнес:
   – Жизнь, Форест, это коробка конфет – никогда не знаешь, с какой начинкой тебе попадется.
   – Да уж, – глупо согласился я.
   – Ну, скажи, – попросил Индиана.
   – Что?
   – То, что нужно. Неужели не догадываешься?
   – Нет.
   – Ты должен сказать: “I’ll be back”.
   Я подумал и сказал:
   – Hasta la vista, baby!
   Индиана пожал мне руку с неожиданной силой.
   Дурной пример оказался заразительным, после Джонса меня отвел в сторону Беатриса.
   – Слушай, сказал он. – Есть одна вещь, о которой ты не знаешь. О ней никто не знает. На самом деле жена ушла, когда в один прекрасный момент застала меня в ее нижнем белье. Причина развода я сам. Мало того, обосновавшись за границей, она хотела забрать дочь, но я устроил так, что ее больше не пустили в Союз. Всю жизнь я врал.
   – Надо сказать об этом Жанне, – подумав, посоветовал я.
   – Я боюсь.
   – Не бойся.
   – И еще. В том, что я такой, хорошего мало. Мужики должны любить баб, а те должны от них рожать детей. Мы все несчастны.
   Я понял о ком он говорит.
   Беатриса обнял меня и слюняво поцеловал. Уверен, что на щеке остался вульгарный след от губной помады.
   Жанна тоже оригинальностью не отличилась. Только утащила меня гораздо дальше, прямо под динамик.
   – Послушай, – сказала она, из глаз брызнули слезы. – Это ведь Аркашка меня нанял, чтобы я с тобой провела время. Ты не подумай, не как проститутку. Я интим сразу отвергла. Просто денег совсем не было. А потом я по настоящему влюбилась.
   – Я знаю, – сказал я. – Спасибо, что сказала.
   – Все, что было, было по настоящему.
   Она всхлипнула.
   – Наверное, я от тебя заразилась и теперь всегда буду говорить только правду.
   Я велел Жанне подождать, сходил к портфелю, который охранял Джонс, достал из него небольшой сверток и вернулся к девушке.
   – Вот, – сказал я, – посмотри. Это тебе.
   Жанна разорвала газету и достала визитку. Она прочитала, что на ней написано и спросила:
   – Тут написано: директор филиала и моя фамилия. Это я что ли директор?
   – Да.
   – Ты хочешь сказать, что это настоящая визитная карточка и она моя?
   – Да. Я согласовал с Москвой. Сегодня утром забрал из типографии. Хотел сделать сюрприз.
   Жанна обняла меня и расцеловала.
   – Мы будем видеться?
   – Конечно, на выставках и совещаниях.
   – Ты самый лучший, – сказала она. – Самый добрый, самый умный. И в сексе тоже…
   После этих слов она громко и отчаянно разрыдалась.
   В динамик объявили, что московский поезд отправляется. Мы с Жанной вернулись к вагону. Увидев, рыдающую девушку у мужиков тоже покраснели глаза.
   Мы еще раз наспех обнялись, и я вскарабкался в вагон. Без труда найдя свое купе, я бросил портфель и чемодан на нижнее сиденье и вышел в проход. Троица стояла на перроне и махала руками. Теперь они уже рыдали все и нисколько этого не стеснялись.
   Я подумал, что в моей жизни, как теперь выяснилось, никогда не было близких товарищей. Я смотрел на престарелого педераста, очкастого фетишиста, красивую авантюристку и понимал, что это и есть мои настоящие друзья, возможно первые и единственные на этой огромной планете.
   Поезд тронулся. Несколько секунд и перрон исчез из вида.
   Я вошел в купе. Напротив меня сидела дородная женщина, судя по виду – бухгалтер. Я спрятал чемодан под сиденье и вышел, чтобы дать ей переодеться.
   В глазах рябило от несущихся навстречу столбов. Почему-то именно сейчас я задумался над причинами, которые толкнули Аркашку на убийства. Их было всего две – амбиции и деньги. Причем вторая, на мой взгляд гораздо более сильная. Получалось, что он забрал человеческие жизни в обмен на деньги. Стало быть – жизнь есть товар.
   Мысль не моя и не новая. Но мне так проще было понимать, ибо всю свою жизнь я имею дело с товаром, пусть и не таким ценным.
   И так, если жизнь – товар, то ее можно воспринимать как бренд, а стало быть и рекламировать, оформлять и придумывать слоганы.
   Мне показалось это интересным. В качестве примера я взял себя.
   Как можно продать мою жизнь?
   В голове возникло следующее объявление: Купите жизнь, немного б/у. За умеренную плату, Советского производства. Состав: жиры – 1 процент, углеводы – 5, белки – 2, вода – 70. В качестве бесплатного бонуса прилагается душа.
   Довольно забавно. Были еще варианты с капремонтом двигателя и ходовой, но их я отверг, как пошлые.
   Теперь я решил посочинять слоганы. Первое что пришло в голову: «жизнь – личное тело каждого». Минут через пятнадцать родился еще один: «жизнь – чья-то глупая выдумка, основанная на реальных событиях». Все это было красиво, но к торговле отношения не имело.
   Важна цена. Я долго думал на счет стоимости и наконец родил: « покупая дорогую жизнь, вы не всегда приобретаете лучшее, чаще всего вы переплачиваете за упаковку».
   Из купе вышла попутчица и сообщила, что она готова. Я сказал, что переодеваться не буду, тем не менее вошел и сел на свое место. В это окно была видна река. Минут десять я ни о чем не думал. Женщина достала курицу и лук. Она великодушно предложила мне эти яства. Я отказался.
   На женщине был точно такой же халат, как на Беатрисе. Я даже внимательней присмотрелся к даме на предмет того, не мужик ли она. Вроде нет.
   Поезд цокал и шатался.
   Ко мне пришло ощущение того, что я делаю что-то не так. Принять решение было тяжело. Раньше мне всегда помогали волшебные слова. Как быть теперь, когда я перестал считать, я не знал.
   Я стал вспоминать слова, которые выпали мне в этой поездке. Почти все они нашли свое применение. Остались только два. Самые дурацкие. Бак и ком. Чушь какая-то.
   Я стал думать про эти слова. Бесполезно. Тогда стал менять их местами. Бак, ком. Ком, бак. Ком бак. Ком бак. На что-то похоже. Скорее всего, на came back. Меня даже прошиб пот.
   Я вышел в коридор. Мимо проводница несла комплекты белья.
   – Скажите, обратился я к ней, – а когда следующая станция?
   – Это скорый поезд. Ближайшая остановка через пять часов.
   Я не вытерплю.
   – Ясно. А где тут у вас стоп-кран?
   – В обоих тамбурах. И вот, – она кивнула головой, – прямо около вашего купе.
   – Спасибо.
   – А зачем вам? – проводница подозрительно посмотрела на меня.
   – На всякий случай, – соврал я.