О`Брайен Джудит. Выйти замуж за лорда

   – Вот вы где обе, – промолвила она, улыбаясь.
   Прошло четыре года после смерти капитана Уайтстоуна, а она все еще носила траур, что-то серое с янтарным, и символическую брошь, сделанную из волос мужа: косичка в золотом кольце.
   Траур королевы Виктории длился более десяти лет, и это позволило Гарриет тоже стать надолго печальной, но со вкусом одевающейся вдовой – не столько из-за желания носить траур, а скорее из соображений экономии. Можно было носить одну и ту же одежду, и у соседей не было повода осуждать ее, что они непременно бы сделали в другом случае.
   – Миссис Уайтстоун, – испуганно вскочила Констанс.
   Это заставило Гарриет весело рассмеяться.
   – Моя дорогая! Ты сознаешь, что через месяц ты станешь леди Филип Гастингс? Пожалуйста, позволь мне привыкнуть к тому, что теперь я буду вскакивать каждый раз, когда ты будешь входить!
   – Мама, правда, это самая романтическая история на свете! – вздохнула Мелоди.
   – Да, Мелоди, ты права. Вот письмо из Гастингс-Хауса. Я хотела как можно скорее вручить его тебе, Констанс.
   Гарриет протянула девушке письмо. Констанс какое-то время испуганно смотрела на незнакомый почерк – он был мелким и очень аккуратным. Констанс решила, что письмо, должно быть, от матери Филипа.
   – Позвольте, я прочту его сейчас же, – промолвила она, не заметив, как Гарриет лукаво подмигнула дочери, прежде чем кивком дать согласие Констанс читать в их присутствии.
   Распечатав письмо, девушка убедилась, что оно было от Филипа.
   – Странно, – пробормотала она, еще не начиная читать.
   – Что-то не так? – Гарриет была хорошо воспитанным человеком, чтобы не заглядывать ей через плечо, и потому не подошла к Констанс.
   – Я никогда не видела почерка Филипа.
   – У него очень аккуратный почерк, – заметила Гарриет, пряча улыбку. – Я думаю, тебе многое еще предстоит узнать о своем будущем муже. Пойдем, Мелоди. Дадим мисс Ллойд отдохнуть от нас.
   Но Констанс движением руки остановила их.
   – О Господи! – нахмурила она брови, читая дальше.
   – Я надеюсь, никаких плохих новостей? – удивилась Гарриет.
   – Нет-нет. Только это несколько странно. Филип не сможет сам привезти меня в Гастингс-Хаус.
   – Да?
   – Он не сможет этого сделать. Его мать считает, что ему лучше уделить больше времени выборам, а не тратить целых четыре дня на то, чтобы ездить за мной. – Констанс огорченно заморгала, а затем тряхнула головой. – Думаю, она права. Филип все эти годы жил в Лондоне, в Боллсбридже знают только его имя, а не его самого.
   – Целых четыре дня, – растерянно промолвила Гарриет, склонив голову набок. – Но если ехать поездом, уйдет гораздо меньше времени.
   – Судя по этому письму, герцогиня не доверяет железным дорогам. – Констанс покачала головой. – Она считает, что железные дороги – это что-то противоестественное и не от Бога. Поэтому она хочет, чтобы я приехала в карете.
   – О, какая жалость! – Мелоди сочувственно коснулась руки Констанс. – Я так надеялась, что снова увижу бесподобного лорда Гастингса. Ты помнишь, мама, какой благородный, просто царственный у него профиль, правда, мисс Ллойд? Я уверена, что вы заметили, какой точеный нос у вашего будущего мужа.
   – Да, заметила, – улыбнулась Констанс и пошутила: – И он так мило смотрится на его лице, удачно посаженный между глазами и как раз над ртом.
   Гарриет улыбнулась и нежно обняла Констанс.
   – Ты не представляешь, дорогая, как мне будет не хватать тебя. Я завидую всем, кто живет в Гастингс-Хаусе.
   – До тех пор, пока они не знают, что их ждет, миссис Уайтстоун. – Констанс тоже крепко обняла ее.
   – Но, мисс Ллойд, – Мелоди направилась к двери, – как вы попадете в Гастингс-Хаус, если лорд не может сопровождать вас? Кто же будет вас охранять? Боже, столько всяких историй рассказывают, да и я читала о том, как опасны дороги ночью: везде разбойники, убийцы под каждым деревом. Теперь дороги чуть опустели из-за того, что есть поезда. Вы не можете одна ехать!
   – Конечно, не могу. И что самое странное во всем этом – это то, что он посылает за мной своего школьного друга. Сейчас скажу… – Она заглянула в письмо. – Вот. Он пишет, что это его самый близкий друг по школе и Оксфорду. Его зовут мистер Джозеф Смит.
   – Джозеф Смит? – Мелоди нахмурила лоб, но потом испугалась, что это может привести к морщинам, и тут же расслабилась. – Такое примитивное имя. Не думаю, что он какой-нибудь известный человек, и конечно же, не аристократ. Он, наверное, просто никто.
   – Мисс Уайтстоун, вам, оказывается, присущ чудовищный снобизм, – упрекнула дочь Гарриет. – Я должна серьезно поговорить с твоей гувернанткой на сей счет.
   Смеясь, все трое покинули комнату и спустились вниз, где их уже ждал чай.
 
   – Чего только мне не приходилось делать ради тебя, Гастингс, – пробормотал Джозеф Смит, отпивая еще глоток виски.
   Филип незаметно поднял палец и посмотрел на безукоризненно одетого официанта, который тут же молча поставил графин на красного дерева полированный столик между двумя креслами, обитыми кожей, в которых сидели друзья. Шум Лондона, крики мальчишек – уличных торговцев, грохот повозок едва долетали сюда на тихую Пэл-Мэл и еще меньше за толстые стены и тяжелые портьеры клуба. Тот, кто бывал в Лондоне, знает, что это оплот аристократизма в городе, исключая Мальборо-Хаус принца Уэльского. Разумеется, за Мальборо-Хаусом утвердилась слава самого изысканного дома в Лондоне, а значит, и во всем мире.
   Филип надеялся, что однажды он будет гостем в доме его величества принца. Он заметил, как блеснул тот особый знакомый огонек в глазах принца, когда он танцевал с мисс Ллойд. Это означало, что любому, кто окажется связанным с мисс Ллойд, доступ в дом будущего короля Англии будет открыт. Как только девушка станет его женой, он войдет в круг тех, кого принимают в Мальборо-Хаусе. Этот день уже близок. Возможно, Филипу окажут честь, и он тоже станет членом Мальборо-клуба, этой неприступной цитадели королевского наследника, находящейся по соседству с Мальборо-Хаусом.
   Филип улыбался своему другу, безнадежному старомодному простаку Джозефу Смиту.
   – Ну же, Смит, соглашайся. Это отнимет у тебя всего каких-нибудь четыре дня, чтобы привезти ее в Гастингс-Хаус. К тому же я знаю, что тебе надо обязательно наведаться на твою новую фабрику. Где она?
   – Во всяком случае, не по соседству с островом Уайт. Черт возьми, Филип, почему ты не выбрал себе жену в Лондоне и не сэкономил бы и свое и мое время?
   Филип понимал досаду своего друга. Когда Джозеф сердился, его оксфордский акцент уступал место певучим ритмам родного валлийского. Филип так никогда и не узнал, в каком городе родился его друг. Знал только, что название города очень длинное и в нем мало гласных. Филип с удовольствием переменил тему разговора:
   – Она же станет твоей невестой. Ты сам должен поехать за ней, а не посылать меня. Ты это знаешь, разве не так? – Джозеф еще плеснул себе виски.
   – Мать требует, чтобы я остался здесь. – Филип вдруг стал внимательно разглядывать свои ногти, словно искал на них многозначительные знаки.
   – Расскажи мне подробнее о ней, Гастингс. Все, что я знаю, – это то, что она американка из хорошей семьи. Вот и все, что ты мне сказал. Из какой она части Америки?
   – Из восточной, кажется. Ты слышал, что Рендольф Черчилль в Лондоне? Мне надо поговорить с ним относительно его женитьбы на американке. Возможно, его жена даже знает мою невесту. Они обе американки, понимаешь?
   – Старый добрый Крыжовник, – улыбнулся Джозеф, вспомнив школьное прозвище их юного друга Черчилля.
   У того в Итоне была не лучшая репутация. Даже тот, кто окончил школу недавно, был наслышан о том, что он мошенник и плут. Ему не прочили блестящего будущего и хорошей карьеры, ибо считали, что он и далее будет позорить великое прошлое своей знаменитой семьи.
   – Ты ее помнишь, Джозеф. Это бывшая Дженни Джером, дочь Леонарда Джерома из Нью-Йорк-Сити. А теперь она леди Рендольф Черчилль. Кажется, она собирается подарить ему первенца. Это будет мальчик. Американские женщины рожают только мальчиков, да благословит их Бог. Во всяком случае, так считает моя мама.
   Джозеф глубоко вздохнул и покачал головой. Непохожий на своего бледного, элегантного друга-аристократа, Джозеф был загорелым от постоянного пребывания на открытом воздухе. Если Филип холил свои бакенбарды песочного цвета, то лицо Джозефа было гладко выбрито, что делало его шрам на левой щеке особенно заметным. Филип явно не одобрял этого.
   Джозеф брился не вопреки моде, а лишь потому, что его беспокойный образ жизни и постоянные разъезды лишали его всякой возможности отращивать и холить бакенбарды, да и интереса к этому не было. Джозеф Смит с золотисто-каштановой, излишне длинной копной волос, слишком загорелый и мускулистый, чтобы казаться элегантным, совершенно не собирался приспосабливаться к вкусам завсегдатаев Карлтон-клуба.
   Но он был его членом. Его богатство сделало его более чем желанным членом большинства клубов, как и желанным гостем на любых светских сборищах. Немало молодых леди не побоялись бы признаться в том, что они находят его неотразимым, мужественным, чуть диковатым. Такой приятный контраст с изысканными денди.
   – Филип, я тебя спросил о твоей невесте, а не о жене Рендольфа. Как ее зовут?
   – О! Констанс. Да, так ее зовут. Она сирота, насколько мне известно. Ее семья, мне говорили, была когда-то богатой. Да, ее зовут Констанс Ллойд.
   – Значит, она с восточного побережья Америки. Откуда именно?
   – Что ты имеешь в виду? Откуда? Джозеф, твое пристрастие к деталям наводит скуку.
   – Если я должен провести с этой женщиной в экипаже много часов, я должен знать о ней как можно больше. Прежде всего откуда она? Ты можешь вспомнить? Из штата Мэн или Нью-Джерси?
   – Не помню, черт побери! Ты же знаешь, что я не был в Америке, Джозеф! Подожди-подожди. Кажется, штат Виргиния. Да, она из Виргинии. Или из Южной Каролины?
   – Конфедератка, – промолвил Джозеф. – Это интересно. – Он улыбнулся своему другу. – Итак, она украла твое сердце. Влюблен с первого взгляда?
   – Видишь ли… э-э…
   – Перестань увиливать от ответа, со мной это не пройдет. Я слишком хорошо тебя знаю. Почему такой завидный жених, как лорд Гастингс, женится на бедной сироте, конфедератке, бывшей гувернантке? Весьма забавно, полагаю. А ну-ка расскажи!
   – Черт! Ну ладно. Потому что никто другой не хочет идти за меня.
   Джозеф менее всего ожидал услышать это от своего друга, поэтому от удивления у него перехватило дыхание и он поперхнулся глотком виски и брызнул прямо в лицо Филипу.
   – Только не на мои бакенбарды! Я сегодня подстриг и попудрил их! – отшатнулся Филип, аккуратно вытирая бакенбарды носовым платком.
   – Прости, Филип. Что ты хочешь сказать этим своим «никто не хочет идти за меня»? Вытри слева, там осталось еще немного виски.
   Филип в гневе уставился на него, увидев на его загорелом лице насмешку.
   – Из-за моего отца, черт бы его побрал! Теперь от меня будет разить, как от бочки со спиртом!
   – Не бойся. Это никого не удивит. Почему ты винишь своего отца?
   – Ты прекрасно знаешь, как; впрочем, и все остальные тоже, что мой отец чудаковат. Ты попал и на мой галстук. Он тоже влажный…
   – Успокойся, как всегда, у тебя безукоризненный вид. Да, твой отец считается человеком со странностями. Но вместе с тем он один из самых богатых аристократов Англии. А это что-то да значит.
   – Да, конечно. Ты и твои советы по удачным вложениям принесли нам больше, чем наши земли. Химические краски, не так ли? Кто мог подумать, что искусственная краска индиго спасет нас от, казалось бы, неминуемой катастрофы. Но черт побери, Смит, он тратит свои деньги на то, что роет траншеи в поместье. Ты знаешь, что он строит большой зал на двести человек?
   – Неужели? Сейчас? Должно быть, это будет неплохим дополнением к вашему особняку.
   – Если бы, но он строит его под землей, под яблоневым садом. По туннелям, на ручных тележках, гости будут прибывать туда из дома. – Филип аккуратно сложил носовой платок и сунул его в карман. – Я знаю, что у моего отца есть прозвище – Крот. Его ему дали наши знакомые, причем люди нашего круга, весьма воспитанные и деликатные. Убери с лица эту противную ухмылку, Джозеф. Она тебе не идет.
   – Прости. Дело в том, что я чертовски привязан к твоему отцу. Я испытываю к нему куда больше любви, чем к своим родственникам в Уэльсе. Он хороший добрый человек, Филип. На твоем месте, я бы гордился им.
   – Гордиться им? Он вот уже пятнадцать лет как не покидает поместья. Он путешествует по своему туннелю, требует туда доставлять ему завтрак, считая, что нет ничего плохого в готовом завтраке в упаковке. Мне кажется, его заветная мечта прорыть туннель до Лондона, чтобы вовсе не выходить из-под земли. Моя бедная матушка…
   – Твою бедную матушку вполне устраивает подобная ситуация. Она просто нравится ей, – перебил его Джозеф. – Ей нравится думать, что вся жизнь в поместье под ее неусыпным надзором, как и вообще все дела поместья. – Понизив голос почти до шепота, он добавил: – Ведь она держит под надзором и тебя тоже.
   Филип, кажется, не слышал этих слов.
   – Газеты отказались напечатать ее последнее извещение. Она очень рассержена этим, Смит. Очень рассержена.
   – Неужели она до сих пор посылает в «Таймс» эти обманные извещения? Они еще больше способствуют слухам. Никто не верит, что твой отец умер. А если это случится, дай Бог чтобы не скоро, вам придется убеждать всех, что это действительно так, но вам никто уже не поверит, даже врачи. Какую смерть твоя мать придумала на сей раз?
   – Что он погиб от случайного выстрела на охоте.
   Джозеф Смит весело рассмеялся:
   – Твой отец не охотился уже бог знает сколько лет.
   – Ничего нет смешного в этом, Смит. Она надеялась, что, убрав таким способом отца с дороги, она даст мне возможность жениться на самой лучшей невесте этого сезона. Я второй сын, у меня нет ни профессии, ни заработка, и у меня репутация светского бездельника.
   – Перестань, Филип, твои дела не так уж плохи.
   – Хуже не бывает. Я предложил руку и сердце не менее чем пяти женщинам в этом сезоне, и каждая из них отказала мне. Даже Лиллиан Лайсл.
   Джозеф опять засмеялся.
   – Как она поживает? Я не видел ее с прошлого Рождества.
   – Она потолстела еще на фунт, а ее усы просто пугают. Но, представляешь, даже Лиллиан Лайсл посмела рассмеяться мне в лицо, когда я объяснялся ей в любви.
   – Черт побери, Гастингс, чего ты ожидал? Не ты ли сам послал ей в прошлом году садовые ножницы для ее усов? Почему же ты удивляешься тому, что она не захотела каждый год к Рождеству получать от тебя в качестве подарков садовый инвентарь? И так до конца дней своих?
   Филип промолчал, раздумывая.
   – Разве этот случай с садовыми ножницами был в прошлом году? Господи, совсем забыл. Я был чертовски пьян тогда, помнишь?
   – Конечно, ты был пьян. А как другие невесты?
   – Они все опасаются, что в нашем роду наследственной болезнью является безумие. И все из-за выходок моего отца, черт побери. Ни одна женщина не выйдет за меня замуж, потому что мой отец – Крот.
   – Твой отец не безумен, Филип. Он один из самых здравомыслящих людей, которых я когда-либо встречал. Он лишь принял разумное решение избегать общества, что только говорит о его большом уме.
   – Дело не в этом. Моего старшего брата эта сплетня не коснулась. Только потому, что он старший, понимаешь? Он без труда найдет невесту. Он наследник. Он может быть каким угодно сумасшедшим, но сделает лучший выбор на ярмарке невест в любом сезоне.
   – Но он за это время так и не повел ни одну из них к алтарю.
   – Он вот-вот это сделает. Мама не боится за Диши, он найдет себе жену. Она беспокоится обо мне, вот в чем дело. Все эти слухи, Смит, о моих похождениях, понимаешь. Но не все же мы такие работяги, как ты, старина.
   – Не всем и следует такими быть, – мрачно промолвил Смит. – Все же ты выбрал себе красивую невесту. По слухам, что до меня дошли, она потрясающая красотка. А ты, надеюсь, испытываешь к ней нежные чувства, раз спешишь с венчанием.
   Филип пожал плечами.
   – Мать настаивает, чтобы я женился до выборов.
   – А при чем здесь выборы?
   – Она где-то разузнала, что быть холостяком в мои тридцать лет кому-то может показаться странным. Я поехал в Каус с целью найти невесту. И когда уже потерял всякую надежду, я увидел как его высочество принц Уэльский танцует с чертовски прехорошенькой молодой женщиной. Старина Берти просто сиял от удовольствия, а принцесса Уэльская тоже не сводила с нее глаз. Я подождал, когда они станцуют целых три вальса, а затем перешел дорогу Рафферти, тому парню со шрамом на лице. Прости, я не в обиду тебе это сказал.
   Смит улыбнулся и кивнул, чтобы Филип, не смущаясь, продолжал:
   – Я пригласил ее на танец. Мама сразу это заметила, у нее есть свои источники, ты сам знаешь. Выяснилось, что она из хорошей семьи, но родители умерли, и она сирота, что особенно понравилось маме.
   На этот раз Смит опрокинул в себя виски.
   – Почему это должно было понравиться твоей матери?
   – Потому что это означает меньше забот. В Гастингс-Хаус не нагрянет большая шумная семья американцев, никакая вульгарная сватья не будет разглядывать ее драгоценности и нюхательные табакерки, а потом воспитывать моих сыновей.
   – Сыновей?
   – Американские жены всегда рожают сыновей. Кроме выборов это была еще одна причина для моей женитьбы. Мама считает, что бедра у невесты достаточно широки, чтобы рожать детей. Мы снимали с нее мерку для подвенечного платья, которым займется мама.
   – Это просто смешно. Ты хотя бы знаешь что-нибудь о женщине, которая станет твоей женой? Какая она, Филип?
   – Красивая, с темными волосами, насколько я помню, и говорит со сносным американским акцентом.
   – И это все, что нам следует знать, не так ли?
   Появившийся за левым плечом Филипа официант не дал ему ответить. В руках официанта был серебряный поднос, а на нем запечатанное письмо. Конверт лежал адресом вниз, как принято в клубе. Немало женских репутаций было бы погублено, если бы имя адресата было раскрыто.
   – Сэр?
   Джозеф взял письмо.
   – Спасибо, – поблагодарил он официанта и вскрыл конверт.
   Когда он начал читать письмо, морщины на его лбу стали еще заметнее. Прочитав письмо, он вложил его в конверт.
   – Будет ответ, сэр? – справился официант, чуть наклонив голову.
   – Нет, Бейкер. Ответ не нужен, благодарю вас.
   Филип переждал, когда уйдет официант, и продолжил разговор.
   – Ты окажешь мне эту услугу, Смит? Ты отвезешь вместо меня Констанс в Гастингс-Хаус?
   Он выглядел как попавший в трудную историю подросток.
   – Конечно, сделаю. Кажется, мне тоже нужно в эти места по своим делам. – Он помолчал какое-то время, глядя на огонь в камине. Когда он тряхнул головой, лицо его снова стало спокойным. – Как-нибудь я тоже обращусь к тебе и попрошу оказать мне услугу, она будет многого тебе стоить и доставит немало хлопот.
   Довольный, Филип только хмыкнул:
   – Я надеюсь, что оправдаю твои ожидания. Спасибо, Джозеф, ты настоящий друг. – Он поднял свой стакан, и джентльмены выпили за дружбу.

Глава 2

   Констанс уже в который раз взглянула на каминные часы. На ней был новый темно-коричневый костюм для путешествий, излишне обтягивающий ее, к чему она совсем не привыкла. Этот костюм вместе с другими был вчера прислан ей из Гастингс-Хауса. К посылке было приложено письмо от матери Филипа с краткими, но исчерпывающими указаниями. Эта одежда должна была помочь ей избежать чувства неловкости, которое может испытывать женщина, когда она плохо одета.
   От Филипа не было ни слова. Он ничего не добавил к посланию своей матери, в котором не было и намека на предстоящий брак. Казалось, герцогиня избегала упоминать об этом. Знает ли Филип о вещах, которые послала его мать?
   В холле уже стояли ее старенький сундук и письменное бюро. Это были все ее вещи, если не считать подарков от будущей свекрови – красивой одежды, которая должна была спасти ее от пренебрежительных взглядов посторонних. С этим сундуком она приехала сюда из Ричмонда почти десять лет назад. С ним же она отправляется в свою новую жизнь.
   Бюро, принадлежавшее еще ее матери, доставляло Констанс немало радостных воспоминаний даже в самые мрачные времена жизни. Но бывали моменты, когда она не могла поднять ее крышку, чтобы опять увидеть плотно закрытые хрустальные чернильницы, гусиные перья с потемневшими от чернил кончиками, которыми ее мать писала свои последние письма.
   В дальнем отделении бюро хранились пожелтевшие листки бумаги с инициалами матери, которые она заказала еще до начала войны. Это была единственная вещь, которая осталась у Констанс от ее прежней жизни, когда она уезжала, чтобы стать гувернанткой. Только ее она взяла с собой, покидая родину.
   – Он скоро будет здесь, Констанс, – ободряюще сказала Гарриет, заметив, как волнуется девушка. – Он точно указал в записке время приезда твоего провожатого: между десятью и десятью с половиной утра, а сейчас только двадцать минут одиннадцатого. Я буду очень удивлена, если он опоздает.
   Констанс покорно кивнула:
   – И я тоже. Судя по его письму, мне кажется, что он удивительно пунктуален.
   – Это не такая уж плохая черта, моя дорогая. Ты не должна сердиться на него за то, что не он сам отвезет тебя в Гастингс-Хаус. Твой жених очень высокого мнения об этом Джозефе Смите, раз доверяет ему самое дорогое, что у него есть. Единственная вина его друга в том, что он не лорд Гастингс. О, я слышу звук подъехавшей к крыльцу кареты.
   Обе женщины продолжали сидеть, прислушиваясь к тому, как горничная Бетти открывает дверь.
   Констанс услышала мужской голос, низкий и довольно приятный. Открылась дверь, и в гостиную стремительно вошла Бетти: лицо ее покраснело от волнения, накрахмаленный чепец чуть съехал набок.
   – Мистер Смит прибыл, мэм, – доложила она и придержала дверь.
   Джозеф Смит вошел в небольшую гостиную дома Уайтстоунов. Он был совсем не таким, каким его представляла себе Констанс. Несмотря на его довольно плебейское имя, она ожидала увидеть человека, похожего на Филипа, – стройного, элегантного щеголя с бакенбардами. Этот же был высок, даже выше Филипа, широк в плечах, такому ничего не стоило поднять одной рукой стул, как перышко, и запросто швырнуть его в другой конец комнаты. У него были густые с бронзовым отливом волосы, прямые и не такие шелковистые, как у Филипа. Казалось, от его острого взгляда ничто не может укрыться, хотя Констанс не смогла определить цвет глаз, но, кажется, они были такого же золотистого цвета, как и его волосы. А его лицо, чисто выбритое, было приятным и более чем просто красивым. Констанс привыкла к мужчинам, обросшим бородой, которая словно и служила тому, чтобы скрывать выражение их лица. Видеть столь открытым мужское лицо было для Констанс несколько непривычным и странным, даже немного волнующим, особенно лицо мужчины, столь безукоризненно одетого. Ее это несколько смутило.
   – Мисс Ллойд? – обратился гость к Гарриет, которая вспыхнула ярким румянцем и отрицательно покачала головой.
   – Боюсь, что нет, мистер Смит. Я Гарриет Уайтстоун. Вот мисс Ллойд. – Она указала на Констанс.
   Та неуверенно улыбнулась и тоже кивнула. Она чувствовала какую-то неловкость в его присутствии.
   – Простите, мисс Ллойд.
   Теперь он, казалось, избегал смотреть на нее, переминался с ноги на ногу и перекладывал перчатку из одной руки в другую. Похоже, ему было достаточно одного взгляда, чтобы составить свое мнение о Констанс. Судя по его лицу, оно было не в ее пользу.
   – Мне хотелось, чтобы наш отъезд не задержался. Я прикажу кучеру взять ваши вещи. – Он направился к двери.
   – Да, конечно. – Констанс встретила взгляд Гарриет, в котором тоже было удивление.
   Обе не понимали, чем вызвана подобная резкость мистера Смита.
   – У меня всего лишь один сундук. И бюро.
   – Только один сундук? Бюро? – В голосе мистера Смита было явное недоумение, но он тут же умолк и кивнул: – Понимаю.
   Он еще раз окинул ее взглядом, и у нее создалось впечатление, что мистер Смит осуждает не только ее, Констанс Ллойд, но и то, что у нее всего один сундук, и прежде всего то, что у нее есть бюро.
   Прежде чем хорошенько подумать, она вдруг почувствовала, что вся напряглась, и, крепко сжав руки, постаралась, чтобы ей хотя бы не изменил голос.
   – Почти десять лет, мистер Смит, я была гувернанткой и не нуждалась в большом и изысканном гардеробе. Если вам не нравится мой единственный сундук, прошу извинить меня, но с этим я ничего не могу поделать в данной ситуации. А что касается бюро, то не считаю нужным что-либо объяснять вам. Да и причин не вижу.
   Мистер Смит остановился и оглядел ее долгим, медленным и изучающим взглядом, начав с макушки, с виска, на котором бешено пульсировала жилка, зачем-то остановился на веточке лавра на ее платье, затем взгляд его упал на ее обувь не самого лучшего качества, ибо герцогиня почему-то забыла спросить свою будущую невестку, какого размера туфли она носит.
   «Значит, я не сдержалась, – корила себя Констанс. – Если Филип узнает, как я повела себя, не будет ничего удивительного в том, что он разорвет помолвку, прогонит меня…»
   Констанс услышала смех. Стоя в гостиной дома Уайтстоунов, мистер Смит смеялся. Искренне, от всей души. Побледневшее лицо Гарриет Уайтстоун вспыхнуло, и она вдруг тоже расхохоталась. Наконец мистер Смит обрел дар речи: