О`Хара Джон. Дело Локвудов

   — Я не очень тебя понимаю.
   — А вот слушай. Переводя страну на пятидневную рабочую неделю, ты должен нанять больше людей. Но это будут уже люди без квалификации. Плохие специалисты и лодыри, а платить им придется столько же, сколько и квалифицированным. Вот что, по-моему, получится, если разделить работу между большим числом людей. Ты вынужден будешь брать неквалифицированных людей. Я понял это, когда строил дом. Я не против, если хороший плотник получает высокое жалованье, но ведь такие же деньги приходится платить и лодырям. Теперь о тех, кто не имеет квалификации. Мне потребовалось убрать старую изгородь, и я нанял чернорабочих. Ты думаешь, они все одинаково хорошо работали? Нет. Примерно половина из них, правда, честно отрабатывала свои деньги, что же до остальных, то они еле двигались и старались сделать как можно меньше.
   — Но какое отношение это имеет к фондовой бирже?
   — Эх, Пен! Да чего будут стоить акции, если промышленные предприятия станут переплачивать своим рабочим? Цены на сырье тоже ведь возрастут, и тогда в стране начнется инфляция, как это случилось в Германии и Австрии. Там сейчас за пятнадцать центов, если считать на наши деньги, можно купить отличный маузер.
   — Благодарю. Я уже наслышан об их инфляции.
   — В таком случае тебе должно быть понятно, что значит удержать то, что имеешь. Иногда я задаюсь вопросом: хочу ли я и дальше играть на бирже?
   — Что?!
   — Впрочем, хочу. Я тоже жаден. А жаль. Таким, как мы с тобой, следовало бы выйти из игры на какое-то время. Но мы не выйдем. Даже думать об этом глупо. Великое множество акций продается сейчас по ценам, далеко не оправдываемым прибылью. Это — нездоровая практика. Она означает, что с нами — людьми, у которых есть деньги на покупку акций, — дело обстоит столь же скверно, как с рабочими. Рабочие вызывают инфляцию тем, что получают слишком много денег, а мы — тем, что взвинчиваем цены на акции до уровня, намного превышающего их реальную стоимость.
   — Таких разговоров я тут слышал предостаточно, Игра на понижение.
   — Не думаю, что здесь только игра на понижение. Беда в том, что мы всего в двух шагах от биржи, а там все, что ни скажет человек, воспринимается либо как игра на понижение, либо как игра на повышение. Думать иначе вы, ребята, не можете.
   — Я не маклер. Пожалуйста, не путай меня с ними.
   — Нетрудно спутать. Ты рассуждаешь, как маклер. Откровенно скажу: не люблю я фондовой биржи. Не люблю опасной игры. Хорошо бы найти два-три предприятия и вложить в них капитал. Приобрести пакет акций по той цене, какой они стоят, и держать их лет двадцать — тридцать. А платить за них деньги, которых они не стоят, я не хочу. Слишком на многое взвинчены цены. Но я, к сожалению, не в силах противостоять соблазну и потому продолжаю покупать.
   — Ты не больше меня противишься легкому заработку.
   — Боюсь, что так. В душе я скряга. Противно только платить по пятьдесят долларов за пятнадцатидолларовые акции. Кстати, как там сегодня дела?
   — На бирже? Вот, смотри. «Эллайд кемикл» — сто двадцать четыре, «Братья Додж» — двадцать два с половиной, «Америкэн рэдиейтор» — сто восемь, на два пункта ниже. «Йеллоу трэк» — двадцать семь с половиной.
   — Ясно, — сказал Джордж Локвуд. — Где ты встречаешься со своими приятелями?
   — У Рэя в конторе. Обед он велел принести туда. Если ты идешь, мне придется позвонить ему. Ну, как?
   — То, что я скажу, им не понравится.
   — А ты молчи или не ходи совсем.
   — Ладно, помолчу и послушаю. Для разнообразия, — сказал Джордж Локвуд.
   Пенроуз Локвуд попросил свою секретаршу позвонить секретарше Рэя Тэрнера и сказать, что на обед к ним придет еще и мистер Джордж Локвуд.
   — Как Джеральдина? Она ужинала у нас на прошлой неделе. Ты знаешь, наверно.
   — Да.
   — Уилме показалось, что она выглядит немного усталой.
   — Она действительно устала. Закупала мебель для нового дома. Как Уилма?
   — Хорошо. Может, поужинаете у нас как-нибудь? Сколько ты здесь пробудешь?
   — С неделю. Пришлось мне удирать из Шведской Гавани.
   — Как так?
   — Какой-то деревенский парнишка убился, черт побери, на моей территории.
   — Когда?
   — Вчера. Вчера во второй половине дня. Дом закончили, последние плотники-итальянцы наконец уехали, и я возвратился домой. Попил чаю и только хотел принять ванну, как позвонил сторож. Мальчишка упал с дерева на стену и напоролся на две пики.
   — На пики?
   — У меня там сверху торчат пики. Ну, он на них а упал.
   — Ужасно. Сколько ему было лет?
   — Тринадцать — четырнадцать. Из большой семьи. Сын фермера по имени Зенер. Я ни в чем не виноват. Мальчишка залез ко мне на территорию — может, высматривал, чем бы поживиться. А я сбежал из Шведской Гавани, чтобы не отвечать на вопросы и не присутствовать на следствии. Разговаривал с Артуром Мак-Генри — с юридической стороны у меня все в порядке. Но я стараюсь не иметь никаких дел с местными горожанами. Знакомство поддерживаю, но фамильярных отношений с бакалейщиками и с прочей публикой такого рода всегда избегаю. Мне не хотелось разговаривать с репортерами и отвечать на вопросы следователей. На это у меня есть адвокат. Между прочим, Джеральдина ничего не знает, так что ей — ни слова.
   — Разумеется.
   — Еще воспримет это как дурное предзнаменование. Ты ведь знаешь Джеральдину.
   — Она все равно узнает.
   — Но не сразу. Если я скажу ей потом, она не будет так потрясена. Если б она узнала вчера вечером, то почти наверняка сказала бы, что не станет жить в этом доме. Проклятие на дом Локвудов.
   — Ты так это называешь?
   — Нет, конечно. Но в представлении других это выглядит так. Романтизируют злосчастную историю с воришкой. О чем ты задумался? Не нравится, что я назвал его воришкой?
   — Да нет, наверно, так оно и было, — ответил Пенроуз Локвуд.
   — Тогда что же гложет тебя? В мыслях ты блуждаешь где-то очень далеко отсюда.
   — Нет. Я совсем рядом. У меня своя проблема. Ничего похожего на твою, но проблема.
   — Могу я помочь?
   — Думаю, да. Ты всегда был сообразительней меня по части женщин. Может быть, ты подумаешь за меня. Сам-то я, кажется, думать разучился. По крайней мере, об этом. И из-за этого не могу думать ни о чем другом.
   — Попробуем, Пен.
   — Только не называй меня братишкой.
   — Но мысленно-то можно, я думаю? Я хочу помочь. Не так уж много на свете людей, которым я хотел бы помочь. Итак, у тебя есть подруга.
   — За всю совместную жизнь с Уилмой, а женаты мы с ней более двадцати лет, я никогда не изменял ей. Бывали моменты, когда, как мне кажется, я мог завести роман и один раз уже почти завел. Это было во время войны, на Лиг-Айленде, где стояла наша часть. Девушка, вернее женщина, из Филадельфии, жена одного моего знакомого, которого ты не знаешь. Но мы оба поняли, что это — только блажь, потому что в глубине души она любила своего мужа, а я — Уилму. И мы перестали встречаться. Сейчас, когда я об этом думаю, я вижу, что между нами не было ничего такого, за что ее муж или Уилма могли бы быть в претензии. Мы просто любили беседовать. За все время знакомства я поцеловал ее только раз, и после этого мы поняли, куда это может повести. Мы сразу же порвали отношения.
   — И ты ни разу с ней не переспал?
   — Я же сказал тебе. Поцеловал ее единственный раз — и только. Я не такой, как ты, Джордж.
   — Откуда ты знаешь, какой я? Продолжай.
   Пенроуз Локвуд встал и подошел к окну. Но взгляд его был устремлен не на дома деловых кварталов Нью-Йорка, а в свое прошлое.
   — Три года назад или чуть раньше я встретил молодую женщину. Ей немногим более двадцати лет. Красивая. Достаточно умная. Образованная. Кажется, из хорошей зажиточной семьи. Не из Нью-Йорка. Мне приходилось видеться с ней довольно часто, и постепенно, не отдавая себе в этом отчета, я начал испытывать к ней влечение. Видимо, здесь сыграло роль то, что мы часто виделись. Красивая молодая девушка — таких тысячи работают в Нью-Йорке, — на них обращаешь внимание (потому что они хорошенькие) и тут же забываешь об их существовании. И вот, встречаясь с ней повседневно, время от времени перекидываясь парой слов, я перестал смотреть на нее как на безымянную хорошенькую девушку и скучал, если подолгу не видел.
   — Привычка.
   — Конечно, — согласился Пенроуз Локвуд. — Как ты, наверное, догадываешься, она работала в одном из здешних финансовых учреждений. Однажды после работы я подвез ее на такси домой. Время у меня было свободное, и я зашел к ней.
   — Это случилось три года назад?
   — Собственно, уже почти четыре. До того дня в наших отношениях не было ничего личного. Она была для меня мисс такая-то, а я для нее — мистер Локвуд. — Он отошел от окна и сел в просторное вращающееся кожаное кресло, сложил руки на груди и вперил взгляд в свои ботинки. — Это необыкновенная женщина. Несмотря на свои двадцать три года, она уже была замужем, развелась и теперь живет снова под девичьей фамилией. Ее муж был профессиональный картежник в одном из городов Запада, но узнала она об этом лишь когда они отправились в свадебное путешествие в Саратогу. Когда она поняла, что у него за друзья, он признался, что лгал ей. Никаким продавцом облигаций он вообще не был, а был самым что ни на есть профессиональным картежником. Не прошло и года, как она устала от такой жизни. Переключиться на другое занятие он не захотел, сказав, что уже поздно. Тогда она ушла от него, но он не пошел на конфликт. Ему было под сорок, он уже сменил трех-четырех жен, но и скрыл это от нее, а при регистрации брака дал о себе ложные сведения. Поэтому естественно, что он не хотел поднимать шума и довольно охотно дал ей развод. После развода она не захотела возвращаться в свой родной город к родителям и поступила на курсы стенографии и машинописи. Квалифицированной стенографистке с ее внешностью и умом нетрудно найти в Нью-Йорке работу. Кроме того, она три года училась в университете, что ставило ее значительно выше обычных стенографисток, и поэтому ее назначили старшей в группе.
   — Никак ты не доберешься до сути, Пен, — прервал его Джордж Локвуд.
   — Это потому, что мне еще не приходилось никому об этом рассказывать. Я хочу, чтоб и ты понял, что это — не дешевая, случайная интрижка. Ни с ее стороны, ни с моей.
   — И тем не менее она скоро стала интрижкой, насколько я могу судить, — сказал Джордж Локвуд.
   — Нам незачем вдаваться в подробности, верно? Я не очень горжусь собой. Мне тогда было сорок шесть лет, и я не имел оснований ломать свою жизнь. У меня прекрасная жена, хорошие друзья, много денег. Но когда я попадал в общество той девушки, приезжал к ней домой, меня словно подменяли. — Он повернул кресло так, что снова оказался лицом к окну. — У нее в квартире стояло пианино. У меня дома оно тоже было, но я никогда к нему не прикасался, а тут начал играть. Она покупала ноты всех музыкальных новинок, и я играл, а она пела. У нее хороший голос, контральто. Я стал проводить у нее все субботние вечера. Не буду притворяться, Джордж, будто мы встречались только ради невинных развлечений. Это не так. Но связь эта вызывала во мне какое-то совершенно новое чувство. Прежде отношения с женщиной никогда не связывались в моем сознании с понятием любви, и теперь я понимаю, чего нам с Уилмой не хватало. Равнодушие Уилмы было в значительной мере следствием моего равнодушия.
   — Слово «любовь» я слышу впервые в этом разговоре, — сказал Джордж Локвуд. — Ты был влюблен в эту молодую женщину?
   — Я и сейчас влюблен — вот в чем дело, — сказал Пенроуз Локвуд. — Она собирается выйти замуж, и я готов пойти на все, лишь бы этому помешать.
   — На все, кроме женитьбы?
   — Не кроме, а включая женитьбу.
   — Ты делал ей предложение?
   — Да. Прошлым летом, когда она сказала, что у нее есть другой человек, который хочет на ней жениться. Потом она уехала в отпуск, и, пока ездила, у нее случился приступ аппендицита. — Пенроуз быстро взглянул на брата.
   — Ничего, Пен, — сказал Джордж Локвуд, — я все равно уже догадался.
   — Каким образом? Что я сказал?
   — Когда ты говорил об ее способностях и о том, что она старшая в группе стенографисток. Да я и раньше начал догадываться. Ты же не со многими стенографистками видишься каждый день. Кроме того, мисс Стрейдмайер действительно самая интересная в нашей конторе.
   — Как-то летом, когда мы были с ней вдвоем, она сказала мне о своем женихе.
   — Ты переспал с ней тогда?
   — Нет. Я хотел, но она не стала.
   — Что она ответила, когда ты сделал ей предложение?
   — Она сказала, что не пойдет за меня и что уволится с работы и я забуду про нее.
   — А ты что сказал?
   — Я посоветовал ей взять отпуск за свой счет и не появляться у нас, пока не захочется, лишь бы потом она вернулась.
   — Зачем?
   — Я знаю, что ей хорошо со мной. Если она хочет попытать счастья в замужестве, я не имею права препятствовать. Но я уверен, что ей захочется вернуть то, что было между нами. Ей будет этого не хватать. Три, даже почти четыре года нас связывали отношения, которые когда-то казались мне невозможными.
   — Ты думаешь, она была верна тебе все эти годы?
   — Вначале — нет. Но последние три года — да.
   — Ты веришь ей на слово, Пен.
   Пенроуз Локвуд улыбнулся.
   — Она никогда не давала мне обещаний. Просто я уверен. Этим-то и хороша неопытность, Джордж. Ты на моем месте был бы полон сомнений, потому что ты, так сказать, человек бывалый. Но этот опыт тебе обошелся Дорого. Ты вынужден сомневаться в людях, ибо сам даешь им повод сомневаться в тебе.
   — Это правда, — согласился Джордж Локвуд. — Я верю женщинам меньше, чем ты.
   — О, ты законченный циник. И не только в отношении женщин.
   — Циник, но всегда — оптимист. Итак, ты сказал, что перед тобой проблема. Какая?
   — Теперь уж и не знаю, есть ли она. Ты выслушал мои излияния — и спасибо. Мне это очень помогло. Все стало яснее. Мэриан выйдет за этого молодого человека замуж, и мне придется потерпеть немного. Но она вернется.
   — А потом что? Ты на ней женишься?
   — Да. Она имеет право испробовать тот путь, который ей открывается, и я не стану поперек дороги.
   — В таком случае, все ясно. Надеюсь, ты не станешь жалеть, что доверился мне, — сказал Джордж Локвуд.
   — Напротив. Я чувствую большое облегчение.
   — Один только вопрос, Пен: что, если она не разочаруется в своем браке с этим молодым человеком?
   — Ты, как всегда, предельно дотошен. А я уже начал недоумевать, почему ты не задаешь мне этого вопроса, — сказал Пенроуз Локвуд. — Я думал об этом. Боялся этого. Но теперь я понимаю, что подобные сомнения не вяжутся с тем, во что я действительно верю. Что я действительно знаю.
   — Ну, раз ты так уверен…
   — И циник же ты, Джордж. А ведь ты много теряешь из-за своего цинизма.
   — Да, я знаю. Ну, ладно, пошли к Рэю Тэрнеру, в его солидную, отделанную красным деревом контору. Или, может, она отделана мореным дубом?
   Братья одновременно поднялись с мест. Джордж Локвуд помог Пенроузу надеть пальто, и они отправились в кабинет Джорджа, где Пенроуз помог Джорджу надеть пальто. Потом Джордж взял брата под руку, и они пошли к лифту.
 
 
   Оказалось, что кабинет Рэя Тэрнера отделан не красным деревом и не мореным дубом, а на современный лад — сучковатой сосной. Он был достаточно просторен, и официант из ресторана свободно вкатил туда буфетный столик с едой.
   — Джордж, я уже забыл, когда мы виделись в последний раз. Не часто вы бываете в наших краях, и я рад, что сегодня вы с нами.
   — Я же не здешний. Сельский провинциал, — сказал Джордж Локвуд.
   — Говорят, помещиком заделались, — сказал Рай Тэрнер.
   — Я тоже слышал, — подтвердил Чарли Боум. — Однако этот сельский провинциал зарабатывает больше любого из нас. Чем тогда кончилось у вас с этими карбюраторами, если не секрет?
   — Отнюдь, — ответил Джордж Локвуд. — Как говорят англичане, сорвали небольшой куш. Спросите Пена.
   — Мы отвоевали патент. Да вы же знаете, — сказал Пенроуз Локвуд.
   — Да, знаю, — подтвердил Чарли Боум.
   — Ну, а потом продали свои права фирме «Карлтон — Мак-Леод», — сказал Пенроуз Локвуд.
   — Ах, так это они приобрели права? — спросил Боум.
   — Да. Но мы выторговали некоторое количество обычных и привилегированных акций, — сказал Пенроуз Локвуд.
   — И, полагаю, некоторое количество наличных? — спросил Боум.
   — Ну, разумеется, и наличных, — подтвердил Джордж Локвуд. — Всегда, всегда наличные.
   — Что ж, я и сам, как правило, предпочитаю такие же сделки, — сказал Боум. — Из каждой операции стремлюсь извлечь какие-то наличные деньги. Значит, вы предпочли акции гонорарам?
   — Именно так, — ответил Пенроуз Локвуд. — Меньше бухгалтерской работы. С гонорарами-то иногда странные истории получаются, а когда у тебя акции, то чувствуешь себя уверенней.
   — Конечно, уверенней, — согласился Боум.
   — Кто желает коктейль? — спросил Рэй Тэрнер.
   — Я — нет, — сказал Чарли Боум.
   — Спасибо, не хочу, — сказал Пенроуз Локвуд.
   — А я, пожалуй, выпью мартини, Рэй, — сказал Джордж Локвуд.
   — И я с вами за компанию, — сказал Рэй Тэрнер. — Смешать или потрясти?
   — Потрясти, и посильнее. Я так больше люблю.
   — И я тоже, — сказал Тэрнер. — Официант, вы слышали?
   — Да, сэр, — ответил официант, принимаясь за дело.
   — Вернетесь к нам примерно через час, — приказал Тэрнер. — Еду мы сами возьмем. Мы заказали омаров по-ньюбергски, господа. Одобряете, Джордж?
   — Было бы грешно отказываться от такого блюда, — ответил Джордж Локвуд.
   — Расскажите мне о вашем имении, — попросил Тэрнер.
   — Что ж, я приобрел около трехсот акров земли. Через год-другой, надеюсь, у нас будет там неплохая охота.
   — Лошади? — спросил Чарли Боум.
   — Лошадей нет. Жена не ездит, я тоже давно бросил. В тех краях верховой ездой не увлекаются.
   — С гончими на лис не охотятся? — спросил Боум.
   — В радиусе пятидесяти миль — нет. Просто стоит на холме дом, окруженный с трех сторон лесом.
   — А какого вида дом, Джордж? Мы вот все думаем, покупать готовый или строить, — сказал Тэрнер.
   — Пожалуй, я назвал бы это колониальным стилем «Локвуд». Красный кирпич, два этажа, мансарда, подвал. Вход посредине. Очень простой дом.
   — И сколько же комнат в таком доме? — спросил Боум.
   — Восемнадцать. Глядя на фасад, этого не скажешь. С виду он кажется меньше. Кроме того, две квартиры над гаражом. Есть теннисный корт и небольшой плавательный бассейн. В дальнейшем построю еще флигель для гостей, где можно будет переодеться и в случае крайней нужды — переночевать. Вообще же мы не собираемся часто принимать гостей.
   — Устроились основательно, — сказал Тэрнер.
   — Да. У нас много воды. Водится дичь. Встречаются олени. Есть фруктовые деревья. Если потребуется, мы можем подолгу оттуда не вылезать. Я всегда говорил: если уж строиться, то чтобы чувствовать себя потом в новом доме так, как чувствовали себя первые Локвуды, поселившиеся в этой стране.
   — А когда это было, Джордж? — спросил Боум.
   — Наш предок приехал сюда в начале восемнадцатого столетия. Кажется, он помогал строить конестогские фургоны^[1] и в одном из них совершил путешествие в Центральную Пенсильванию и поселился там. Верно я говорю, брат Пенроуз?
   — Да. И где-то по дороге открыл лавку. И был убит индейцами. Или считалось, что его убили индейцы. Но я уже достаточно вам наболтал. Брат просил меня говорить сегодня поменьше.
   — Продолжайте, это же интересно, — сказал Боум. — Не знаю, как Рэю, но мне действительно интересно. Моя фамилия ведь раньше писалась Б-о-у-е-м. По-пенсильвански.
   — Верно, — сказал Джордж Локвуд.
   — Один из моих предков был… кажется, он был губернатором Пенсильвании. Но потом с ним случилась какая-то неприятность, и он уехал на Запад. Может, он и не был губернатором, но пенсильванцем — это точно. Сами-то мы — мой отец, родители матери — родом из Индианы и Иллинойса, но все равно можем считать себя коренными пенсильванцами.
   — Выпьем еще, Джордж? — предложил Тэрнер.
   — Нет, благодарю, Рэй. Но вы пейте.
   — Никогда не могу до конца оценить вкус мартини, пока не выпью по второму разу. Пожалуйста, ешьте, господа. Приступайте, я сделаю два глотка и нагоню вас. — Тэрнер выпил еще два коктейля и принялся за омара. Управился он с ним раньше гостей.
   Сладкого никто не захотел, поэтому все встали и, налив себе кофе, уселись вокруг письменного стола Тэрнера.
   — Пока вы не начали, Рэй. Если разговор будет конфиденциальным и я помешаю, то я могу уйти, — предупредил Джордж Локвуд.
   — Да, разговор сугубо конфиденциальный, Джордж. Но я не хочу, чтобы вы уходили, — ответил Тэрнер. — Нам с Чарли сделали одно предложение. Как вы знаете, мы с ним не компаньоны, но время от времени работаем вместе, и из-за этого нас стали принимать за компаньонов.
   — Я не вложил в фирму Рэя ни пятака. Так же как и он — в мою.
   — Верно. Ни одна из наших фирм не причастна к этому делу. Понимаете, господа?
   — Да, — сказал Пенроуз Локвуд.
   — Ясно. Так вот что нам стало известно от одного клиента фирмы Чарли в штате Огайо. Фирма Чарли имеет отделение в Кливленде, и один из его клиентов — не очень значительный, но давнишний — спросил Чарли, вкладывал ли он когда-нибудь капитал в небольшое, только начинающееся дело.
   — Наш клиент — пожилой человек. Он отошел от дел и живет в одном из городков штата Огайо. Сельский адвокат. Среди местных жителей он пользуется очень хорошей репутацией, и через него мы приобрели ряд новых клиентов. Так что я выслушал его. Он сказал, что один его знакомый хочет начать дело. И вот что он мне дал. — Чарли Боум взял с письменного стола Тэрнера картонную коробку, открыл ее и, вынув какой-то предмет, завернутый в толстую фольгу, передал Пенроузу Локвуду. Потом взял еще один такой же предмет и передал Джорджу Локвуду.
   — Разверните.
   Братья сняли обертку.
   — Похоже на конфету, — сказал Пенроуз Локвуд.
   — Это и есть конфета. Откусите, — предложил Боум.
   Братья Локвуды откусили и стали жевать, одобрительно кивая.
   — Великолепно, — сказал Джордж Локвуд. — Я рад, что отказался от сладкого.
   — Я вообще не ем конфет, но эта мне нравится, — сказал Пенроуз Локвуд.
   — Суфле, шоколадная помадка, размельченный кокосовый орех и сверху — толстый слой шоколада, — сказал Джордж Локвуд. — Но к помадке, мне кажется, примешано что-то еще.
   — Верно, — согласился Чарли Боум. — Но что? По совести говоря, я не знаю. Можно было бы сдать на анализ, но где гарантия, что химик не начнет производство таких конфет сам? Итак, вы согласны с тем, что они приятны на вкус. А по мне, так они самые вкусные из всех конфет, какие я когда-либо ел. А ем я их много: они отбивают охоту к спиртному. Рецепт придумала одна женщина из того же городка в штате Огайо. Мне бы хотелось пустить эти конфеты в продажу. Рэю — тоже. Увлекла нас эта идея.
   — И до такой степени увлекла, что мы уже прикинули возможные расходы на рекламу в масштабе всей страны. Сперва надо придумать хорошее название, потом приступить к делу. Реклама в «Сатердей ивнинг пост» и «Кольерс». Детские журналы. Газеты. Плакаты. Анонсы в вагонах и автобусах. Найти человека типа Нормана Бел Гедеса, который придумал бы упаковку и форму конфеты. Сами конфеты ничего не будут стоить. Все деньги пойдут на рекламу. Создадим спрос на них еще до того, как эти чертовы конфеты увидят свет. Вот зачем нам нужны деньги. Что вы об этом думаете, Пен?
   — Как вам сказать. Конфеты мне понравились, но я не стал бы вкладывать деньги нашей компании в рекламу. Они могут оказаться выброшенными на ветер. А что, если конфеты не станут покупать, — много мы вернем с рекламы? Ничего не вернем. Таково мое мнение. Возможно, Джордж думает иначе.
   — Касательно денег компании я думаю то же, что и брат. Ему ведь приходится считаться и с интересами акционеров.
   — Иными словами, вы отказываетесь, — заключил Тэрнер.
   — Вы не совсем меня поняли, — возразил Локвуд. — Сколько вы предполагаете истратить и сколько вам вообще потребуется денег?
   — Точные суммы засекречены, Джордж, — ответил Тэрнер. — Всего, возможно, что-нибудь около миллиона. Львиная доля этих средств пойдет на рекламу. Это я могу вам сказать, даже если вы не решитесь дать деньги.
   — Можете рассчитывать на мой вклад в пределах ста пятидесяти тысяч долларов, — сказал Джордж Локвуд.
   — Что? Вы шутите?! — воскликнул Тэрнер.
   — Какие там шутки, когда речь идет о ста пятидесяти тысячах долларов, — возразил Джордж Локвуд.
   — Вот это да, — сказал Чарли Боум.
   — Пень, тебе тоже следует присоединиться. Вложи свои деньги, — сказал Джордж Локвуд.
   — Боюсь, что не смогу, — ответил Пенроуз Локвуд.
   — Пятьдесят тысяч?
   — Извини, Джордж. Я понимаю, когда люди тратят деньги на рекламу реального товара, но рекламировать то, чего нет…
   — Ты же ел конфету, — напомнил Джордж Локвуд.
   — Но ведь они хотят сначала разрекламировать, а потом производить. Если бы речь шла о рекламе нового автомобиля, то в случае неудачи остался бы по крайней мере металлический-лом. А тут ничего не будет. Извини, Джордж, не могу.
   — Ну, а я с вами, господа, — сказал Джордж Локвуд. — Пен, ты свободен. У нас сейчас будет закрытое совещание.
   Пенроуз Локвуд встал.
   — Будь я проклят, если встречал когда-нибудь более загадочного человека. И этот человек — мой родной брат. Благодарю вас за обед, Рэй. Чарли, пока. И желаю вам удачи. Всем троим. Может, я еще пожалею, а может — и нет. Во всяком случае, у меня не будет бессонных ночей, когда в «Сатердей ивнинг пост» появятся рекламные объявления. До свидания. — С этими словами Пенроуз ушел.