– Знаешь что, Ян!.. Ну некогда мне, понимаешь…
– Ах, некогда ему. А чем, извините за нескромность, ваша светлость так занята? Наблюдением роста курсовой стоимости государственных облигаций на вторичном рынке? У вас ведь других активов нет?
– И этим тоже. Пусть это занимает минуту в сутки – а все равно обязан. Кроме того, ты про «Рим Заполярный» забыл? Это, между прочим, также наше имущество и за ним пригляд необходим, постоянный причем. Банчок-то наш, чтобы ты знал, тоже ртом воздух ловит, с сердечком перебои у нашего банка. Всем топ-менеджерам крышу с плеч – временно, надеюсь – снесло, хоть кто-то должен управляющим мозги вправлять?..
– Ну, разве что. И все равно: извольте дурью не маяться, а отдыхать. И курить поменьше.
Вправка мозгов заключалась, в основном, в переводе всех подконтрольных Сигорду денежных потоков (немногочисленных, но полноводных) в «Рим Заполярный», ибо потери банка, завязанного значительными ресурсами на фондовый рынок были весьма ощутимы, Сигорд, от греха подальше, подстраховывал его единственным эффективным лекарством, деньгами. Он то и дело организовывал совещания совета директоров, на которых излучал оптимизм и непоколебимую уверенность: как ни странно, пример поведения одного из крупнейших акционеров – влиял на остальных и благотворно влиял, тем более, что денежные потоки «от Сигорда» реально помогали делу, помогали банку выполнять свои обязательства перед контрагентами и внешне держаться перед ними как ни в чем не бывало. Вслед за Сигордом, послушавшись его советов, несколько довольно крупных брокерских контор, специализировавшихся на бумагах традиционных компаний, перевели свои счета в «Заполярный» и банк вздохнул еще чуть свободнее.
Еще через два месяца ситуация понемногу стала возвращаться в обычное русло, для выживших компаний это было долгожданное благо, погибшим юридическим лицам (и нескольким физическим, со слабыми нервами) было уже все равно.
Большая часть фондовиков потерпела колоссальные убытки, значительно меньшая часть, из «традиционалистов», почти не пострадала, «Дом фондовых ремесел», практически единственный, хорошо приподнялся на этом кризисе. Но благоразумно не трубил о своих победах во всеуслышание, даже премии сотрудникам остались на обычном уровне. Хотя, если уж совсем строго подходить к конспирации, молча рассуждал Сигорд, премии бы лучше не давать: в эти лихие дни, для непосвященных, зарплата вовремя – вот самая драгоценная премия. Самих компаньонов такая конспирация никак не касалась и премии обоим получились миллионные.
Яблонски тотчас укатил за город, обустраивать оба свежеприобретенных имения, свое и Сигорда, себе – небольшое шале на восьми акрах земли, Сигорду – по соседству, но уже едва ли не замок посреди гигантского леса.
– На хрена мне четыреста акров, ты об этом подумал? Кто земельный налог с них платить будет – об этом ты подумал?
– Вы будете. Большая часть налогов пойдет на культивацию и мелиорацию, это предусмотрено льготами, я консультировался. Лес очень приличный, почти половина – сосняк на холмах, с выходом к озеру, будете рыбу ловить, грибы собирать. И я заодно.
– Дороги грибочки выйдут.
– Не дороже денег. Кроме того, будет вам где укрыться от мира и цивилизации, вы же сами то и дело об этом мечтаете.
– Я-то мечтаю, да сельская вилла посреди материка тут не спасет… – Сигорд ворчать ворчал, но не препятствовал Яблонски обустраивать свой быт, деньги шли в закрома рекой, на что-то их нужно было тратить. Тем более, что Яблонски постоянно давит на то, что загородные угодья вовсе и не трата, а вложение в недвижимость, изо всех вложений надежнейшее.
– Слышишь, Ян?
– Да, я слушаю вас?
– Надо чтобы на краю света, посреди океана, свой дом, свое небо, своя… свое… свой мир чтобы. Свой остров. Понимаешь, Яблонски: свой остров посреди океана, чтобы никто, никак и ни по какому поводу…
Этот разговор об океанском острове возник чуть позже, чем о ловле рыбе и собирании грибов в собственном имении…
Гораздо позже, если время мерить не поступью часовых и минутных стрелок, но тяжестью пережитых событий…
Сигорд сидел в конторе – и почему-то один. Только что была полна коробочка народу: обеденное время, Яблонски с челядью, Гюнтер с Софией, Марк Бун с ежедневным докладом по внебиржевому филиалу – и вдруг никого. Марк Бун отчитался и уехал, Яблонски и Анджело с Алисой давно уже дома, на набережной, Гюнтера срочно дернули в военный комиссариат, София тоже за чем-то таким принудительным отпросилась, Сигорд не помнит…
В дверь постучали и вошли. Трое.
– Господин Сигорд?
– Да. Чем обязан? – Сигорд недобро смотрел на пришельцев поверх очков, но в глубине души был даже рад случайному отвлечению от всяких разных сорных дум не по делу…
– Меня зовут Энди. Энди Уорхол, но вряд ли мое имя вам что-то скажет.
– Абсолютно ничего.
– В таком случае, я присяду.
– В каком случае? Я вам не предлагал сесть.
– Я самостоятельно, дабы мои ассистенты не утратили уважение к моим сединам и моей способности вести деловые переговоры.
Незнакомцу было лет под сорок, а может и за тридцать, но никакой седины в его волосах, черных, жестких и курчавых, не наблюдалось. Его «ассистенты» были гораздо моложе и крепче на вид, хотя и сам черноволосый незнакомец, будучи невысоким, не казался хлипким.
Сигорду не нужно было объяснять, как выглядят и пахнут большие, очень большие неприятности, следовало тотчас же вызывать биржевую службу охраны, сына вызывать, а лучше и то, и другое вместе, но… Где-то была кнопка экстренной помощи – но хоть убей он не представляет, где она может быть. Забыл, ч-черт…
– Повторяю: я не приглашал ни вас, ни ваших ассистентов, и будет лучше, если вы покинете помещение сами. И немедленно.
– Гм… Предвидя подобный поворот событий, господин Сигорд, мы позаботились, чтобы ни ваши сотрудники, ни ваши алярм-системы не помешали нашему с вами диалогу. Я люблю мирные диалоги.
– Вы из Конторы, или из Службы?
– Мы из частного бизнеса. Нас привели к вам проблемы, вы их нам решите.
– Да-а? Вы уверены?
– То есть абсолютно.
– Хм… Это интересно. Минуточку, восемнадцать пятнадцать: я должен сделать немедленный звонок в офис…
– Сожалею, но вы его не сделаете. Майк, дай ему в чан, если попытается шалить с телефонами и кнопками. Сильно стукни, но без следов и особенно без сотрясений мозга. Кстати, Сигорд, всю связь мы вам временно порушили. Видите, как мы ценим возможность беспрепятственно пообщаться с вами о делах?
– Вижу, польщен.
– Суть дела: в результате известных вам событий многие фирмы и организации потеряли чертову уйму денег. Мои заказчики – как раз одни из этих людей. Поскольку они не чужие мне люди, я очень близко к сердцу принял их проблемы и хочу эти деньги им вернуть. С вашей помощью.
– То есть, хотите у меня деньги отнять?
– Ничуть не бывало. Хотя… Мне-то все равно, можете и своими поделиться, у вас много, мы знаем. Но заказчик категорически предпочитает, чтобы они вернулись к нам принципиально тем же путем, но с обратным знаком, то есть в результате положительных сдвигов на Бабилонском фондовом рынке.
– Да неужели? Прошу прощения, вы могли бы попросить вашего Майка отойти на пару шагов? Звонить я никуда не собираюсь, но мне очень трудно думать, когда надо мной висит чей-то кулак или кастет.
– Отойди, Майк.
– Спасибо. Господин Энди Уорхол, не в моих полномочиях определять, куда двигаться фондовому рынку, я только игрок.
– А я вообще в этом деле ни бельмеса. Мне поручили – я передаю. Но смысл поручения в том – я крепко его усвоил, наизусть выучил – что вы должны вернуть нам потерянные деньги тем же путем, как мы их потеряли, то есть в результате операций на бирже. То, что я говорю – имеет смысл, для вас, как для специалиста, или суть моей просьбы вам по-прежнему непонятна?
– Суть понятна, хотя…
– Хотя?
– Хотя и странна предельно. Но тогда выскажите ее чуть подробнее, с цифрами, с наименованиями.
– Это позже. Пока мне велено вам передать поручение, а вы должны обдумать его… э… сейчас, сейчас… ага: концептуально. Вот так будет дословно: вы должны обдумать возможность воплощения замысла концептуально.
– Понимаете… Чтобы концептуально, все равно необходимы некие исходные… Миллион, грубо говоря, я могу отдать вам в эту же секунду, сейчас, наличными. – Сигорд приподнял над столом ключи от сейфа.
– Славные деньги. Я был бы счастлив их иметь, но… Нам нужны шестьсот миллионов. Так что пусть ваш миллион остается вашим, в пределах вашего сейфа.
– Шестьсот??? Да я в кино таких денег не видывал.
– У вас больше, мы знаем. Но нам нужны, повторяю, не ваши, а наши. На днях я с вами свяжусь и приступим, засучив рукава. Связь вам восстановят быстро, ничего существенного мы там не нарушали. До свидания, господин Сигорд.
– До свидания, – машинально ответил Сигорд, – до свидания.
Первое, что он сделал, когда за посетителями закрылась дверь – сорвал трубку с базы. Глухо. Но сотовый работал и Сигорд позвонил сыну.
– Рик? Але? Слышишь меня? Срочно приезжай. Срочно, говорю, более важного дела у тебя нет. Нет… Жив, здоров… пока… Короче, жду в конторе просто немедленно. Сверхважно, вне всего остального. Жду.
Сын приехал через четверть часа. Тут же, с порога, Сигорд принялся рассказывать отрепетированную за эти минуты речь, чтобы не сбивчиво, по полочкам, не упуская главного, не рассыпаясь в мелочах.
– Угу. Первую порцию инфы я усвоил. Теперь, пап, кофейку попей, за монитором посиди, а я пока разберусь по местным…
Через десять минут все виды связи в офисе были восстановлены – буквально два проводка почему-то где-то отошли. Где – техники мгновенно обнаружили, почему – только руками развели: бывает. Неполадки также случились и в диспетчерском центре внутрибиржевой охраны: последний час видеозапись точек наблюдения не велась, то есть и смотреть там нечего. Кроме того, по настойчивому требованию господина Ричарда и согласно договорам между его фирмой и биржей, охрана тщательно проверила книгу записей входящих и перечень всех выданных пропусков, постоянных и временных. Никакого Энди Уорхола там не было, никто и никогда из охраны и персонала биржи такого имени не слышал. По описанию – вроде бы никто из охраны таких посетителей не видел. Это само собой, это понятно. Еще и стукнуть не замедлят адресатам: спрашивали, мол, искали.
– Слышишь, папа?
– Да?
– Отвлекись, я более-менее составил себе представление. Как это и водится в анекдотах: у меня две новости, хорошая и плохая. С какой начать?
Сигорд выпятил губу и терпеливо кивнул:
– С плохой, чтобы не портить анекдота.
– Плохая новость: это люди не из Службы и не из Конторы.
– Почему плохая? – Сигорд решил подсократить многозначительные паузы между фразами и насытить их требуемыми вопросами. Мирным путем, не раздражаясь. Нервы…
– Потому что официальные люди, подрабатывающие на стороне шустряки из силовых ведомств, когда наезжают – чаще берут на арапа и очень редко применяют убойную силу. Не любят они выходить из под защиты своих ведомств и действовать на свой страх и риск. Им больше свойственно опираться на репутацию своих альма-матер и действовать психологически, давить на характер, угрожая от лица Конторы, там, или даже Службы. Здесь – не тот почерк. Стало быть эти типы, что тебя тряхнули – прямые уголовники, а они куда более решительно пускаются в насильственные акции с применением… ну…
– А хорошая?
– С уголовниками управиться легче. С ними самими, аналогичными способами. Не совсем легче, проще. Деньги у тебя есть, я надеюсь… Чтобы нанять нужный ассортимент защиты. Или здесь трудности? Если заминка – тоже не очень велика беда, попро…
– Сколько угодно есть, вне любого ценника нанимай.
– Тем проще. Твои деньги, наши силы – не думаю, чтобы это было серьезно. Единственное, что меня смущает… Странность требования – каким способом им деньги нужны, и такая… хилая не хилая… тонкая артподготовка, с возможностью дать тебе собраться с силами и мыслями. Если это от самоуверенности и неопытности – замечательно, если от уверенности в своих силах… Посмотрим. Пока же – собирайся, я отвезу тебя домой, там посидишь дня три-четыре, сколько понадобится. Яблонски за городом? Сейчас же пошлю охрану на объекты, а его самого… К тебе? Давай к тебе, еще и лучше. И правильно: вдвоем вам не так скучно будет. Вот уж в шахматы наиграетесь…
Ехать пришлось на моторе Сигорда, за рулем сидел Ричард, потому что его новенькую бээмвэшку, беспечно оставленную вне стоянки (однако оснащенную всеми современными средствами защиты), тотчас угнали. Может быть это было совпадение, может – разминка мускулов, но Ричард – видно было – сразу же подобрался, замкнулся в себе. Впрочем, Сигорду было также не до общения, смутно было на душе и гадостно. Оставалось ждать.
* * *
– …слышишь меня, папа?
– Да, сын.
– Яблонски у тебя?
– Да, все нормально.
– Не выходите из дома, открывайте только Алисе в сопровождении Анджело. Ну и мне, само собой. Ни на какие призывы куда-то срочно ехать – не реагируй, а сначала дозвонись до меня. Даже если скажут, что со мной что-то случилось – не верь, мы не в Голливуде. Мотор мой – цел и невредим – под окнами стоит.
– Поздравляю, скоро ты управился.
– Папа… Я ни при чем. Это они угнали и пригнали.
– Зачем?
– Демонстрируют проработанность темы: тихо, скромно, ласково расшатывают тебя и меня для согласия на их условия. Показывают крутость и то, что знают о нас многое.
– А… Рик, извини… А твои? Шонна, там…
– Моих, надо думать, не тронут. Эта проблема тебя никак не касается. Уверяю тебя. Все, что касается безопасности – я знаю не хуже, упустить – ничего не упущу. Короче, они вот-вот на тебя выйдут – сразу дай мне знать.
– Может быть, сразу в Контору обратиться? За ценою не постоим, как говорится.
– Может быть, но это на крайний случай. Понимаешь, насчет Конторы… Либо они официально согласятся и будут весьма неповоротливы, ленивы, либо возьмутся неофициально за деньги – но это хуже, чем наши.
– Понятно. Тебе виднее, сын, пока.
Короткие гудки.
– Вот же сукин кот! Ты смотри, Блондин, какой этот Ричи нагленький!
– Рик, а не Ричи. Голова у него варит, не отнять. Только почему это он решил, что мы не захотим надавить через детей и внуков ихних?
– Так и надавим! Проблем-то…
– Нет, не скажи, вполне вероятно, что и не станем. Все имеет свою цену, любое давление. Он понимает, что мы способны поставить их на прослушку и на всякий случай озвучивает, дает нам «оборотку»: мягко показывает, что нас не боится, на шантаж не поддастся и готов на многое, если мы будем, в его понимании, «борзеть». Это тертый чувак, с характером. Но он просто не знает, на кого нарвался и не понимает того, как нам нужны услуги этого Сиги-барыги, папаши егонного.
* * *
Прошло двое суток, и незнакомцы молчали, никак не давали о себе знать. Нельзя сказать, чтобы затишье это успокаивало Сигорда и его сына, но – вот странность – вселяло какую-то иррациональную надежду, что все рассеется само собой, как дурная анонимная шутка. На третьи сутки Сигорд просто-таки был вынужден покинуть дом и отправиться в банк, где на совещании совета директоров требовалась его подпись, сделанная самолично в присутствии нотариуса. Теоретически, преодолев огромное количество организационных и иных трудностей, реально было бы организовать подобное совещание в квартире Сигорда, но Сигорд, посовещавшись с Яблонски и сыном, решил, что это будут непомерные издержки, не денежные, но информационные, статутные… Бронированный мотор Сигорд с презрением отверг, поехал на представительском «Меркурии»: сын за рулем, сзади и спереди – джипы, моторы с охраной, восемь проверенных ребят, профессиональных охранников, у каждого лицензия на ствол и сами стволы на руках, автоматического и полуавтоматического действия.
До банка добрались без проблем, а на обратном пути их взяли. Все было предельно просто и буднично: служба дорожной безопасности прижала маленький кортеж к обочине и намертво заякорила оба джипа сопровождения. «Меркурию» разрешили немедленно и в обязательном порядке убираться на все четыре стороны. Никакие объяснения и звонки «наверх» и адвокатам, никакие бумаги, включая те, что с водяными знаками и портретами государственных мужей, действия не возымели. Сын проявил чудеса напора и рассудительности и выбил из «дорожников» их мотор – в сопровождение, но за километр до дому мотор срочно вызвали на происшествие и дальнейшее было вполне понятно и предсказуемо: помятый мотор поперек пути, дверцы хлопают, люди в масках и камуфляже… «Сидеть, выйти из мотора, руки за голову, повязок на глазах не трогать, сюда, быстрее…»
Потом уже, в здании, где они оказались, их развели по сторонам: сына отдельно, Сигорда отдельно.
Это был склад, подвальное помещение без окон, более чем наполовину заставленное стеллажами от пола до потолка, на стеллажах коробки – наклеек не разобрать, видимо, какая-то бытовая утварь. Сигорду пришлось подождать около часа, сидя на одной из коробок, прежде чем его завели в помещение, несколько более приспособленное для человеческого обитания, видимо, клерковское рабочее место. Обычный канцелярский стол, два стула, таких же простых и канцелярских, кипы бланков и бумаг на столе, древний черный телефон с диском, компьютер старого образца, не включен…
Сигорда усадили на свободный стул перед столом, а напротив него, опершись предплечьями на столешницу, уже сидел здоровенный детина, лет под пятьдесят, в сером производственном халате поверх костюма, красные толстые ручищи сцеплены в замок, во рту незажженная сигарета. Детина молча ждал, пока оба сопровождающих выйдут из подвала.
– Ты Сигорд, да? – Сигорд поразмыслил, выбирая форму ответа.
– Да.
– Сейчас подойдет один человек и тогда поговорим. Если куришь, кури. Пепел прямо на пол стряхивай. Как тебе у нас?
– Пока не скучно. – Детина загыгыкал и посмотрел на часы.
– Да где же он, сучья лапа!..
– Это кто сучья лапа? Я, что ли?
– Не я, по крайней мере. Сучья лапа – это не сука, так, нет? Привет. Не задирайся, Блондин, и не бери на жалость, я не извинюсь за твое опоздание.
– Поскольку ты сам скотина. Если я задержался, то потому лишь, что… уважительная причина, одним словом. – Последние слова тот, кого назвали Блондином, таинственный посетитель Сигорда на бирже, произнес с нажимом и первый собеседник кивнул, принимая объяснение.
– Короче, Сигорд. Готов слушать? – Это уже Блондин включился в беседу.
– Готов.
– Нам нужны шестьсот миллионов. Верни нам их – и наша благодарность окажется безмерна: сотни горячих спасибо, торт, аплодисменты и все такое.
– Я у вас ничего не забирал. – Жирный согласно кивнул, показывая, что – да, спорить не о чем, не забирал.
– Мы знаем. Но вот этот господин уже объяснял тебе, что мы «попали», что называется, на ваших полянах, и очень хотим вернуть утраченное с твоей помощью.
– А почему с моей? Есть и побогаче моего люди.
– Гм… Ты… не горячись, старик. Моя бы воля – дал бы тебе в рыло и ты сразу бы все понял. Есть и побогаче тебя. Но то был бы разбой, а не деловое сотрудничество, которое мы тебе предлагаем. Я бы лично и перед разбоем не остановился, но – подчеркиваю – то я, да и я взялся бы лишь в знакомой для меня области. В этой же ситуации считается, что риск при отбирании таких сумм чрезмерно велик… Слишком много следов, федеральные комиссии, гигантские потоки странных денег в странные адреса… В результате – засветка и массовые расстрелы. Пропавшие же у нас деньги… Они такого сорта, такой особенности… Что наши с Блондином заказчики настаивают на добровольном и, главное, «чистом» возвращении. И в этом есть определенный смысл: одни шестьсот лимонов вроде бы и равны другим шестистам лимонам, но и не равны… В одном случае это залатанный косяк, компенсация за косяк, то есть – все равно великая оплошность, слабопростительная, а в другом случае – колебания денежных средств туда-сюда, деловые будни. Впрочем, тебе и понимать не надо. Сделай – и гуляй себе куда хочешь.
– Нет. Не сделаю.
– Что-о???
– Чего?
– Что слышали. Могу объяснить – почему, перед тем как вы за меня возьметесь… физически…
– Это – я тебе мигом, не откладывая, сучок заперданный…
– Нестор, присядь на место, как брата прошу. Пожалуйста, не надо вот этого вот… Сигорд, объясняйте.
– Я не вижу особой разницы в тех или этих миллионах, но я знаю разницу между вольной жизнью и подневольной…
– Сидел, что ли?
– Дело не в кандалах и решетках.
– А в чем, тогда?
– Если я вам уступлю и сделаю, как вы просите – хотя и не представляю как – вы уже никогда с меня не слезете, пока досуха не выдоите.
– Мы так не поступаем.
– Это слова. Но даже если и не досуха – я весь остаток дней буду коровой в стаде коров, щипать траву и доиться, и радоваться будням – но под вечным кнутом пастуха. Так уже было в моей жизни, и похуже того было, а больше не будет. Не – будет. Я – отказываюсь – работать – на – вас.
– Да ты что, сбрендил, урод… Блондин, засохни, теперь я буду говорить. Я! Понял? – Называемый Блондином раздраженно ухмыльнулся и чуть отошел в сторону, показывая, что не мешает стучать кулаком в грудь, рявкать грозным голосом и иными проверенными способами решать возникшую проблему.
– Твой сын у нас. Убьем и, как ты выражаешься, того похуже с ним сделаем. Дочь твоя в Иневии, Яблонски твой дружок, дети, внуки – ты всем этим рисковать вздумал? И твое здоровьице… Его потом никакими деньгами не исправишь, если выживешь. А после таких слов и ты жив не будешь. Но сначала переживешь всех своих родных и близких, я тебя уверяю. А чтобы ты поверил в серьезность наших намерений, я тебе для аванса отрублю кисть руки. Левую.
– Нестор, дурак ты, что ли! Палец отруби и хватит! А лучше не ему, а сыну. На его глазах. Завтра ухо любимой внучки пришлем… Ну и так далее, пока не израсходуем весь материал, или пока вы не согласитесь… – Сигорд неловко спрыгнул со стула и побежал было к стене – он хотел с разбегу удариться в нее головой и, если повезет, умереть. Но Блондин легко перехватил его на пути, заломил руки и вернул на место, усадил на стул.
– В побег, что ли, собрался? Так – как, с сына начнем? Отпускаю, сиди смирно.
Сигорд горько заплакал. Платок был рядом, в нагрудном кармане, но Сигорд не вспомнил о нем и рыдал, размазывая слезы по щекам рукавами дорогущего, «от Беландо», пиджака. Сигорд рыдал в голос, всхлипывая, охал и тряс седой головой, не стесняясь того, как он выглядит в этот жалкий для себя момент. Опытные Нестор и Блондин замерли, боясь неосторожным возгласом или замечанием нарушить эти очень важные мгновения «слома», после которых воля к сопротивлению у жертвы заканчивается навсегда…
– На, водички попей. Минеральная, без газа. Успокойся, на самом деле мы не такие уж и звери… – Голос Нестора мягко вклинился в паузу между всхлипами, рокотал чуть ли ни примирительно.
– НЕТ. Я решил – и можете рубить на моих глазах кого угодно, хоть себя. Я вам ничего не должен и платить не буду.
– Успокойся, не горячись. Пока мы будем трудиться над твоим сыном, палец за пальцем, сустав за суставом, у тебя будет время передумать. Готов?
Сигорд всхлипнул последний раз, вытащил-таки платок, отер им лицо, шею…
– Да, я готов. Приступайте. Прости меня, сын, обещаю, клянусь, что тебя не переживу..
Блондин и Нестор переглянулись.
– Жадный же ты мэн… Хм… Мне даже самому любопытно стало – сколько ты продержишься на такой ноте. – Нестор снял трубку телефона – Эй, давайте сюда молодого, колоду несите и топор.
Сигорд вздрогнул: он все же каким-то дальним, глубинным своим нутром надеялся на чудо, на случайность, на фортуну, на… на чудо, сродни тому, которое однажды…
Железная дверь перднула от напряжения в петлях и впустила кого-то, Сигорд не видел – кого, он спиной сидел к двери. Но он знал – кого… Вот бы успеть умереть…
Вдруг сидящий детина, тот, кого Блондин называл Нестором, вскочил и замер с выпученными глазами, и Блондин словно застыл на месте.
– Как дела, ребята? Я так понял – упирается?
– Угу. Я думаю, может, отложить на пару дней, этот героический дух из него повыветрится. А пока молодому оттяпать чего по мелочи, на его глазах, чтобы этому лучше думалось. А?
– А ты чего думаешь?
– Я… я с Нестором согласен, подождать бы денек-другой.
– Может быть. Вы идите пока, отдохните, то, сё, а я сам с ним побеседую. Хорошо?
Оба Сигордовых мучителя, Блондин и Нестор, даже кивками не посмели выразить свое согласие, но без промедления ринулись к двери.
– Стоп. Так вы что, друг друга по никнеймам кличете? Вслух? При посторонних?
– Как?..
– Чего?..
– Никак. Никнейм – это, типа, временное погоняло у современного фратовья. Вот, например, твой никнейм был Энди Уорхол – чем он тебе не подошел? Неосторожность была проявлена вами обоими, после поговорим. Дверь поплотнее закройте. Я сам позову, когда надо будет.
– Добрый день, Сигорд.
– Добрый разве?
– От нас с вами зависит.
– Я уже все свое сказал, новостей не будет. Ни завтра, ни послезавтра.
– Да, я понял, что вы на испуг не повелись и уперлись накрепко. Нет, лучше я на ты буду звать-обращаться, мне так привычнее. Меня можешь звать Стивен, Стив. На ты, на вы – без разницы. Значит, примерную суть требований наших ты знаешь. Твою позицию я понял. Не хочешь никому служить, не хочешь ни от кого зависеть, и это твое нехотение крепче смерти. Так?