Страница:
Граф Ф. Г. Головкин свидетельствует, что, "когда Павел Петрович, еще в бытность свою великим князем, после кончины своей первой жены обнаружил такое неутешное горе, что даже опасались за его рассудок и жизнь, принц Генрих Прусский, находившийся тогда в Петербурге, придумал, как средство спасти цесаревича от его печали, обвинить покойную великую княгиню в недостаточной верности супружескому долгу. Для этой цели были пущены в дело не только подложные письма, но и Платон, бывший духовником Натальи Алексеевны, ввиду благости цели - спасти цесаревича от его горя согласился подтвердить распущенную клевету, сказав великому князю, что узнал об этом из собственного признания усопшей, сделанного ею на предсмертной исповеди".
Невосполнимая утрата обожаемой жены наложила отпечаток на характер Павла. Он замыкается, становится подозрительным. "Его доверчивость и пылкая благодарность за ласку сменяются надменностью и заносчивостью, которыми он пытается защитить свою легкоранимую душу", - писал современник.
По настоянию матери спустя год Павел едет в Берлин на смотрины невесты Софии Доротеи, принцессы Вюртембергской, будущей Марии Федоровны. Впервые увидев наследника, проницательный Фридрих II, тонкий психолог и знаток людей, предрекает ему печальное будущее. "Великий князь, - писал он, - показался мне гордым, высокомерным и резким; все это давало повод знакомым с Россией опасаться того, что ему трудно будет удержаться на троне, что, управляя суровым и угрюмым народом, распущенным к тому же слабым правлением нескольких императриц, он должен страшиться участи, подобной участи его несчастного отца".
Незадолго до второй женитьбы Павел писал барону Сакену: "Вы можете видеть из письма моего, что я не из мрамора и что сердце мое далеко не такое черствое, как многие полагают, моя жизнь докажет это..."
Он рвется к государственной деятельности, полон сил, энергии и здравых мыслей, но мать не желает этого. Когда началась турецкая война, Павел просится волонтером в действующую армию, Екатерина отказывает, ссылаясь на семейные обстоятельства. "Вся Европа знает мое желание служить отечеству, что она скажет, когда увидит, что я не в армии", - возражает Павел. "А она скажет, - отвечала Екатерина, - что великий князь - покорный сын".
30 сентября 1776 года Павел женится на Марии Федоровне. Молодая чета поселяется в усадьбе, подаренной императрицей, в трех верстах от Царского Села, названной селом Павловским. "Они ведут довольно замкнутую жизнь, имея холодные формальные отношения с большим двором", - свидетельствует современник.
Брак был счастливым - молодые супруги жили в любви и согласии. "Они долго смотрели друг на друга глазами влюбленных".
Довольно приятная, женственная, доброжелательная и терпеливая Мария Федоровна обожает мужа и детей, любит музыку и цветы. Она устраивает в Павловске литературный кружок и театральные премьеры, возводит постройки и разбивает сады. Много внимания молодая хозяйка уделяет благотворительным и воспитательным учреждениям, что дает повод Н. М. Карамзину сказать, что она была бы превосходным министром народного просвещения.
Малый двор жил своей особой жизнью, сосредоточенной вокруг Павла Петровича. Здесь царили покой и уют, самым ценным качеством считалось чувство юмора, а самой сложной проблемой - здоровье великого князя.
К досаде императрицы, Н. И. Панин играл здесь роль как бы верховного арбитра. Мария Федоровна прониклась к нему самыми добрыми чувствами и даже спорила с мужем, кто из них больше любит Никиту Ивановича, которому она писала, что кроме Павла Петровича он единственный человек, с кем она может быть откровенной.
Молодые супруги мечтали о счастье иметь ребенка и строили радужные планы. Насколько цесаревич проникся святостью новых предстоящих ему обязанностей, видно из его письма к бывшему воспитателю архиепископу Платону. "Молите теперь Бога, - писал он, - о подвиге, которым счастие и удовольствие мое усугубится удовольствием общим. Начало декабря началом будет отеческого для меня звания. Сколь велико оное по пространству новых возлагаемых чрез сие от Бога на меня должностей!.."
12 декабря 1777 года родился первенец великий князь Александр Павлович. А на другой день императрица забрала его у счастливых родителей, заявив, что сама будет заниматься воспитанием внука.
Удар был неожиданным и несправедливым! Стоит ли говорить, какие чувства вызвал в душе сына поступок матери. Теперь ни о каком согласии или взаимопонимании между ними не могло быть и речи.
"Память об отце отдалила его от матери, а мать, оторвав от него собственных его детей, сперва поселила отчуждение между ними и отцом, а потом недоверие".
В сентябре 1781 года граф и графиня Северные по настоянию императрицы отправляются в длительное путешествие по Европе. Мария Федоровна в отчаянии, она боится за судьбу детей и хочет взять их с собой, но императрица против. Они посещают Вену, Венецию, Неаполь, Рим, Флоренцию, Милан, Турин, Лион, Париж. Осматривают музеи, библиотеки, академии; встречаются с учеными, художниками, писателями. "Бомарше читал им "Свадьбу Фигаро", еще бывшую в рукописи"; встречались они с Даламбером, посетили могилу Руссо в Эрменонвиле. Лагарп, читая в академии посвященное Павлу послание в стихах, называет его Петровичем. Их переписка впоследствии была издана. "Письма эти, - писал П. А. Вяземский, - представляют любопытную картину тогдашней современной чопорности, они приносят честь и писавшему их, и тем, к которым они были написаны".
В Париже "король принял цесаревича как друга, герцог Орлеанский как гражданина, принц Конде как императора". Даламбер и другие европейские умы находили в наследнике "знания и возвышенный характер". Философ Гримм писал о нем: "В Версале казалось, что он так же хорошо знает французский двор, как и свой собственный. В мастерских наших художников он обнаруживает всесторонние знания, и его лестные отзывы делали художникам честь. В наших лицеях и академиях он показывал своими похвалами и вопросами, что не существует дарований или работ, которые бы его не интересовали".
Двор был покорен остроумием, любезностью и воспитанностью великого князя, его знаниями в области французского искусства и языка. На вопрос Людовика XVI, имеются ли в его свите люди, на которых бы он мог положиться, Павел Петрович с присущей ему выразительностью ответил: "Ах, я был бы очень недоволен, если бы возле меня находился хотя бы самый маленький пудель, ко мне привязанный, мать моя велела бы бросить его в воду, прежде чем мы оставили бы Париж".
В Неаполе, когда заговорили о законодательной деятельности Екатерины II, ее сын с горечью заметил: "Какие могут быть законы в стране, где царствующая императрица остается на престоле, попирая их ногами". В Вене, где "все удивлялись серьезному и возвышенному складу ума наследника, его любознательности и простоте его вкусов", во избежание недоразумений отменили постановку "Гамлета" - "зачем иметь двух Гамлетов, одного в зале, другого на сцене?".
Отправляя сына в Европу, императрица хотела показать ей неспособность сына царствовать, но добилась обратного - Европа признала в наследнике человека, способного управлять Россией.
В ноябре 1782 года великокняжеская чета вернулась на родину.
Н. И. Панин продолжает оставаться первым министром, но значение его падает: восходит звезда энергичного, талантливого Григория Потемкина. Екатерина больше не нуждается в своем "обидчике" и предпочитает ему вице-канцлера Безбородко.
В конце апреля 1781 года Никита Иванович берет трехмесячный отпуск. Английский посол Гаррис с удовлетворением сообщает в Лондон об отставке человека, доставившего Англии столько хлопот своей политикой "вооруженного нейтралитета". "...Невероятно, чтобы граф Панин снова вступил в управление делами, - писал посол. - Он хочет приехать сюда ко времени привития оспы великим князем. Это в особенности не нравится императрице, которая с гневом сказала, что не понимает, зачем будет Панин при этом случае; что он всегда вел себя, как будто был членом семьи, и ее дети и внучата столько же принадлежали ему, как и ей... Но, прибавила государыня, если Панин думает, что когда-нибудь вступит в должность первого министра, он жестоко ошибается. При дворе моем он не будет иметь другой должности, кроме обязанности сиделки".
В день отъезда Павла с женой за границу Екатерина II в последний раз встретилась с Паниным. "...Она явно выразила ему свое презрение, что необыкновенно смутило спокойную и неподвижную физиономию Панина", сообщает очевидец. Отставленный от дел и любимого воспитанника, Панин тяжело заболел.
Уже на следующий день после приезда великокняжеская чета посетила опального Панина. Он весь вечер провел с ними, хотя и был слаб после болезни.
Павел радовался встрече и своему возвращению, беспрестанно шутил и дурачился, рассказывая о зарубежных впечатлениях. До того было хорошо и весело, что под конец Никита Иванович попросил любимого воспитанника взять серьезный тон - не было больше сил смеяться.
Состоялся и серьезный разговор "Об истребившейся в России совсем всякой формы государственного правления". Находясь под большим впечатлением от этого разговора, Павел Петрович наспех, в тот же вечер, с несвойственной ему небрежностью стиля, записал: "Поверено было о неудобствах и злоупотреблениях нынешнего рода администрации нашей... нашли за лучшее согласовать необходимо нужную монархическую екзекутивную власть по обширности территории государства, с преимуществом той вольности, которая нужна каждому состоянию для предохранения себя от деспотизма самого государя или частного чего-либо. Должно различать власть законодательную и власть законы хранящую и их исполняющую. Законодательная может быть в руках государя, но с согласия государства, а не инако, без чего обратится в деспотизм. Законы хранящая должна быть в руках под государем, предопределенным управлять государством..."
Следующая их встреча состоялась только 29 марта. "Были тут и объяснения и слезы умиления. Нет, не забыли его, просто боялись навредить, навлечь подозрения".
На другой день Никита Иванович был бодр, весел и часто вспоминал своего любимца. А под утро, в четыре часа, с ним случился удар. Послали за врачами и великим князем.
"...Кончина сего добродетельного мужа, приключившаяся 31 марта 1783 года, поразила сродников и друзей внезапным ударом, - писал Д. Фонвизин. Накануне горестного сего происшествия был он здоровее и веселее обыкновенного, но поутру в четыре часа, ложась в постелю, вдруг лишился он языка и памяти поражением апоплексическим... Через несколько часов скончался он на глазах возлюбленного питомца своего, для которого он жил и к которому привязанность его была нежнейшая и беспредельная. В этот момент, когда душа его разлучилась от тела, великий князь бросился перед ним на колени и целовал руку его, орошая ее горчайшими слезами. "Боже мой, дай ему хотя одну минуту чувства, чтобы он почувствовал, сколь я ему одолжен", - воскликнул он. Государыня - великая княгиня вне себя исторгнута была почти силою из сего несчастного дома. Стенание и вопль сродников, друзей и слуг изображали неизреченное душевное их страдание... Весь город был душевно огорчен кончиною мудрого и добродетельного мужа. Казалось, что всякий со смертью его нечто потерял. Погребение его было третьего апреля. Вынос тела удостоен был присутствием его императорского высочества. Прощаясь последний раз со своим другом и воспитателем, поцеловал он руку его с таким рыданием, что не было человека, которого бы сердце не растерзалось жалостию и не наполнилось внутренним убеждением о доброте сердца наследника Российского престола. Все знатные особы, коим позволяло здоровье, проводили тело его пешком в Невский монастырь. Скопление народа было превеликое..."
Погребение состоялось в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры, где покоились особы царского происхождения и выдающиеся государственные деятели России. Спустя пять лет над могилой Панина был поставлен мраморный памятник работы известного скульптора Мартоса с надписью: "Панин, граф Никита Иванович, друг человечества, предводительствовал двадцать лет политическими делами, приобрел колену своему графское достоинство и имел доверенность воспитать наследника престола всероссийского".
Денис Иванович Фонвизин увековечил память друга и покровителя замечательным произведением "Житие графа Никиты Ивановича Панина". Это и некролог и биография, документальное и публицистическое произведение, направленное против "презрительной корысти, пристрастия, невежества и раболепства".
...До конца дней своих сохранил Павел любовь и сердечную привязанность к незабвенному наставнику, сыгравшему большую роль в его судьбе. Он ставит ему памятник в Павловске и роду графов Паниных завещает: "...перо бриллиантовое с бантом, что на Андреевской шляпе носил, и портрет мой, который вручит жена моя на память моей любви к покойному воспитателю моему; еще возлагаю на старшего моего сына и всех моих потомков наблюдение долга моей благодарности противу рода означенного воспитателя моего покойного графа Никиты Ивановича, которого краткость моего века не дозволила мне им доказать".
Они были сердечно привязаны друг к другу. И разве могли они себе представить, что единственный племянник Панина, названный в честь просвещенного дяди Никитой, станет первым виновником гибели горячо любимого им воспитанника.
В 1789 году скончался мужественный и прямодушный Петр Иванович Панин, "персональный обидчик" императрицы. "Болтовня Панина" была предметом оживленной переписки между Екатериной и московским главнокомандующим князем Волконским. На очередное его донесение, что "Петр Панин много и дерзко болтает", она с удовлетворением отвечает: "Что касается до дерзкого вам известного болтуна, то я здесь кое-кому внушила, чтобы до него дошло, что если он не уймется, то я принуждена буду его унимать, наконец..."
Четыре года не дожил до воцарения Павла I и Д. И. Фонвизин.
* * *
Я обличал порок и невежество.
Д. Фонвизин
Вершиной творчества Фонвизина да и всей русской драматургии XVIII века стала комедия "Недоросль", написанная весной 1782 года. Ее премьера состоялась 24 сентября в Петербурге, "в театре, что на Царицыном лугу". Успех был необыкновенный. "...Бабушка моя сказывала мне, - вспоминал Вяземский, - что в представлении "Недоросля" в театре была давка, сыновья Простаковых и Скотининых, приехавшие на службу из степных деревень, присутствовали тут и, следственно, видели перед собою своих близких, знакомых, свою семью".
А. С. Пушкин назвал "Недоросля" "народною комедией" - она не только смешила, но и заставляла задуматься над важнейшими общественными вопросами. "Фонвизин взял героев Недоросля прямо из жизненного омута..." писал Ключевский.
Комедия с успехом шла во всех крупных городах России и дожила до наших дней.
"Комедия Фонвизина поражает огрубелое зверство человека, - писал великий Гоголь, - происшедшее от долгого, бесчувственного, непотрясаемого застоя в отдаленных углах и захолустьях России. Она выставила так страшно эту кору огрубенья, что в нем почти не узнаешь русского человека. Кто может узнать что-нибудь русское в этом злобном существе, исполненном тиранства, какова Простакова, мучительница крестьян, мужа и всего, кроме своего сына? А между тем чувствуешь, что нигде в другой земле, ни во Франции, ни в Англии, не могло образоваться такое существо. Эта безумная любовь к своему детищу есть наша сильная русская любовь, которая в человеке, потерявшем свое достоинство, выразилась в таком извращенном виде, в таком чудном соединении с тиранством, так что, чем более она любит свое дитя, тем более ненавидит все, что не есть ее дитя... Это Русь в самом страшном и худшем - в своем невежестве и самодовольстве!"
Восхищенный комедией, Потемкин сказал автору фразу, ставшую крылатой: "Умри, Денис, иль больше не пиши: имя твое бессмертно будет по одной этой пьесе".
Спустя три дня после кончины Панина Фонвизин подает в отставку. Весной 1785 года с ним случился удар, в августе - второй: отнялись рука и нога. Но он мужественно переносит болезнь и продолжает писать.
Из записок И. И. Дмитриева, поэта и министра: "В шесть часов пополудни приехал Фонвизин. Увидя его в первый раз, я вздрогнул и почувствовал всю бедность и тщету человеческую. Он вступил в кабинет Державина, поддерживаемый двумя молодыми офицерами... Уже он не мог владеть одною рукою, равно и одна нога одеревенела. Обе поражены были параличом. Говорил с крайним усилием и каждое слово произносил голосом охриплым и диким; но большие глаза его быстро сверкали. Первый брошенный на меня взгляд привел меня в смятение. Разговор не замешкался. Он приступил ко мне с вопросом о своих сочинениях... Наконец спросил меня и о чужом сочинении: что я думаю об "Душеньке"? Потом Фонвизин сказал хозяину, что он привез показать ему новую свою комедию "Гофмейстер"... Игривость ума не оставляла его и при болезненном состоянии тела. Несмотря на трудность рассказа, он заставлял нас не однажды смеяться... Мы расстались с ним в одиннадцать часов вечера, а наутро он уже был во гробе".
На Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры над одной из могил сохранилось большое каменное надгробие. На нем надпись: "Фонвизин Денис Иванович, статский советник, родился 3 апреля 1745 года, умер 1 декабря 1792 года. Жил 48 лет, семь месяцев, 28 дней".
"Сатиры смелой властелин и друг свободы", мечтавший о конституции и освобождении крепостных крестьян, заслужил вечную память в сердцах потомков.
Глава восьмая
ГАТЧИНА
Я знаю, что вас долго оскорбляли
и преследовали, но в последнее
царствование все честные люди
подверглись подобной участи, и я
первый.
Из письма Павла I Потоцкому
В сорока двух верстах от Петербурга "над озером Хотчино" еще в XV веке существовало небольшое новгородское село Хотчино. В начале XVIII века, после освобождения прибалтийских земель от шведских захватчиков, здесь находилась финская усадьба - мыза. В 1712 году гатчинская мыза с приписанными к ней деревнями была подарена Петром I любимой сестре царевне Наталье Алексеевне. После ее смерти в 1717 году владельцы мызы неоднократно менялись, а в 1763 году Екатерина II подарила ее Григорию Орлову. После его смерти в 1783 году Екатерина выкупила мызу у братьев и подарила ее сыну.
С августа 1783 года начался самый мрачный, гатчинский период в жизни Павла. Здесь, в 42 верстах от столицы, окончательно созрели политические взгляды и реформаторские планы будущего императора. Здесь он мучился страхом и подозрениями, ревниво мечтал о власти, истово молился и думал о смерти. Здесь определился его характер, сложный и противоречивый "странное смешение благороднейших влечений и ужасных наклонностей".
Его по-прежнему не допускают к участию в государственных делах; единственно, что ему разрешается, это завести небольшое гатчинское войско. Отношения с матерью окончательно разладились - они боятся друг друга. Павла окружают доносители и шпионы - каждое его слово и каждый поступок становятся тотчас же известными матери.
"Простого благоволения с его стороны было достаточно, чтобы повредить! Какая горечь должна была отравить его сердце! - писал современник Павла А. Коцебу. - Отсюда родилась в нем справедливая ненависть ко всему окружавшему его мать; отсюда образовалась черта характера, которая в его царствование причиняла, может быть, наиболее несчастий: постоянное опасение, что не оказывают ему должного почтения. До самого зрелого возраста он был приучен к тому, что на него не обращали никакого внимания и что даже осмеивали всякий знак оказанного ему почтения; он не мог отрешиться от мысли, что и теперь достоинство его недостаточно уважаемо; всякое невольное или даже мнимое оскорбление его достоинства снова напоминало ему его прежнее положение; с этим воспоминанием возвращались и прежние ненавистные ему ощущения, но уже с сознанием, что отныне в его власти не терпеть прежнего обращения, и таким образом являлись тысячи поспешных, необдуманных поступков, которые казались ему лишь восстановлением его нарушенных прав... монарх ничего не сделал для потомства, если отравил сердце своего преемника. Многие скорбевшие о Павле не знали, что, в сущности, они обвиняли превозносимую ими Екатерину".
Наследник престола живет уединенно - императрица неприязненно относится к смельчакам, рискнувшим посетить сына без ее ведома. Старшие дети с малых лет оторваны от семьи и живут с бабкой, которая сама занимается воспитанием внуков.
В назначенные дни, раз в неделю, он приезжает к матери и к детям с "видом строгим, всем внушая страх". Он ненавидит и презирает фаворитов, которые в угоду императрице открыто выказывают ему свое пренебрежение и "сеют недоверие и подозрительность в отношениях между матерью и сыном".
"...Сим призраком (заговором. - Авт.) беспрестанно смущали государыню, - писал А. С. Пушкин, - и тем отравляли сношения между матерью и сыном, которого раздражали и ожесточали ежедневные мелочные досады и подлая дерзость временщиков. А. И. Бибиков не раз был посредником между императрицей и великим князем. Вот один из тысячи примеров: великий князь, разговаривая однажды о военных движениях, подозвал полковника Бибикова (брат Александра Ильича) и спросил, во сколько времени полк его (в случае тревоги) может поспеть в Гатчину? На другой день Александр Ильич узнает, что о вопросе великого князя донесено и что у брата его отымают полк. Александр Ильич, расспросив брата, бросился к императрице и объяснил ей, что слова великого князя были не что иное, как военное суждение, а не заговор. Государыня успокоилась, но сказала: "Скажи брату своему, что в случае тревоги полк его должен идти в Петербург, а не в Гатчину".
"Павел подозревал даже Екатерину II в злом умысле на свою особу, рассказывал генерал Беннигсен. - Он платил шпионам с целью знать, что говорили и думали о нем и чтобы проникнуть в намерения своей матери относительно себя. Трудно поверить следующему факту, который, однако, действительно имел место. Однажды он пожаловался на боль в горле. Екатерина II сказала ему на это: "Я пришлю вам своего медика, который хорошо меня лечил". Павел, боявшийся отравы, не мог скрыть своего смущения, услыша имя медика своей матери. Императрица, заметив это, успокоила сына, заверив его, что лекарство самое безвредное и что он сам решит, принимать его или нет".
Генерал-майор Л. Н. Энгельгардт: "Можно сказать, что он совсем был не злопамятен; бывали времена, и не редко, он показывал благородную душу и к добру расположенное сердце. Думать надобно, что, ежели бы он не претерпел столько неудовольствий в продолжительное царствование Екатерины II, характер его не был бы так раздражен и царствование его было бы счастливо для России, ибо он помышлял о благе оной... Если б он окружен был лучше, говорили бы ему правду и не льстили бы ему из подлой корысти, приводя его на гнев, он был бы добрый государь. Но когда истина была, есть и будет при дворе?"
* * *
Правящие боялись допустить до дел
Павла с его особыми взглядами и
правилами, ни с кем не связанного и
независимого.
В. Ключевский
К беспорядкам привыкли по давности. "Действовали люди с великими идеями, энергичные и находчивые, но не любившие вникать в подробности исполнения, следить за исполнителями, мало технически подготовленные или считавшие: правила - пустой формализм, а сила в даровитом усмотрении... Россия после 1775 года по закону стройное и величественное здание, в подробностях - хаос, беспорядок - картина мазками, рассчитанная на дальнего зрителя".
"Везде плутовство на плутовстве, - свидетельствовал известный писатель и ученый А. Т. Болотов, - сплетни, скопы, заговоры, замышляющие ограбление казны..." Даже великий князь Александр жаловался своему другу Кочубею: "В наших делах господствует неимоверный беспорядок: грабят со всех сторон, все части управления дурны, порядок изгнан отовсюду, а императрица стремится лишь к расширению пределов".
Гатчинский затворник, не допускаемый до государственных дел, невольно превращается в оппозиционно настроенного наблюдателя творящегося в государстве и под влиянием этих наблюдений вырабатывает свою программу.
Когда в 1788 году ему разрешили наконец ехать в действующую армию в Финляндию, Павел оставляет завещание, три письма к жене, одно к детям и наказ об управлении государством.
"В наказе с особенной любовью о крестьянстве, - указывает Ключевский, - которое содержит собою все прочие части и своими трудами, следовательно, особого уважения достойно... Переменить и разрешить судьбу заводских крестьян и других сельских классов. Уменьшение питейного дохода как развратительного для нравов. Доходы земли держать соразмерно возможности с надобностью; промыслы поощрять, ибо основаны на труде и прилежании.
Внешняя политика: не нужна России чья-либо помощь; задача политическое равновесие, доверие к соседям и соседей к нам - для чего честность, союз с северными державами, в нас нуждающимися. Главный пункт: надлежит положить закон, кому быть государем... Отвращение к переворотам и чувство законности, воспитанное конституционалистом Н. Паниным. Далее в наказе - укрепить войско и флот дисциплиной и учением".
В программе Павла два главных начала: устранение привилегий (во имя равенства всех перед законом) и установление однообразного порядка (во имя закона, взамен личного усмотрения).
Невосполнимая утрата обожаемой жены наложила отпечаток на характер Павла. Он замыкается, становится подозрительным. "Его доверчивость и пылкая благодарность за ласку сменяются надменностью и заносчивостью, которыми он пытается защитить свою легкоранимую душу", - писал современник.
По настоянию матери спустя год Павел едет в Берлин на смотрины невесты Софии Доротеи, принцессы Вюртембергской, будущей Марии Федоровны. Впервые увидев наследника, проницательный Фридрих II, тонкий психолог и знаток людей, предрекает ему печальное будущее. "Великий князь, - писал он, - показался мне гордым, высокомерным и резким; все это давало повод знакомым с Россией опасаться того, что ему трудно будет удержаться на троне, что, управляя суровым и угрюмым народом, распущенным к тому же слабым правлением нескольких императриц, он должен страшиться участи, подобной участи его несчастного отца".
Незадолго до второй женитьбы Павел писал барону Сакену: "Вы можете видеть из письма моего, что я не из мрамора и что сердце мое далеко не такое черствое, как многие полагают, моя жизнь докажет это..."
Он рвется к государственной деятельности, полон сил, энергии и здравых мыслей, но мать не желает этого. Когда началась турецкая война, Павел просится волонтером в действующую армию, Екатерина отказывает, ссылаясь на семейные обстоятельства. "Вся Европа знает мое желание служить отечеству, что она скажет, когда увидит, что я не в армии", - возражает Павел. "А она скажет, - отвечала Екатерина, - что великий князь - покорный сын".
30 сентября 1776 года Павел женится на Марии Федоровне. Молодая чета поселяется в усадьбе, подаренной императрицей, в трех верстах от Царского Села, названной селом Павловским. "Они ведут довольно замкнутую жизнь, имея холодные формальные отношения с большим двором", - свидетельствует современник.
Брак был счастливым - молодые супруги жили в любви и согласии. "Они долго смотрели друг на друга глазами влюбленных".
Довольно приятная, женственная, доброжелательная и терпеливая Мария Федоровна обожает мужа и детей, любит музыку и цветы. Она устраивает в Павловске литературный кружок и театральные премьеры, возводит постройки и разбивает сады. Много внимания молодая хозяйка уделяет благотворительным и воспитательным учреждениям, что дает повод Н. М. Карамзину сказать, что она была бы превосходным министром народного просвещения.
Малый двор жил своей особой жизнью, сосредоточенной вокруг Павла Петровича. Здесь царили покой и уют, самым ценным качеством считалось чувство юмора, а самой сложной проблемой - здоровье великого князя.
К досаде императрицы, Н. И. Панин играл здесь роль как бы верховного арбитра. Мария Федоровна прониклась к нему самыми добрыми чувствами и даже спорила с мужем, кто из них больше любит Никиту Ивановича, которому она писала, что кроме Павла Петровича он единственный человек, с кем она может быть откровенной.
Молодые супруги мечтали о счастье иметь ребенка и строили радужные планы. Насколько цесаревич проникся святостью новых предстоящих ему обязанностей, видно из его письма к бывшему воспитателю архиепископу Платону. "Молите теперь Бога, - писал он, - о подвиге, которым счастие и удовольствие мое усугубится удовольствием общим. Начало декабря началом будет отеческого для меня звания. Сколь велико оное по пространству новых возлагаемых чрез сие от Бога на меня должностей!.."
12 декабря 1777 года родился первенец великий князь Александр Павлович. А на другой день императрица забрала его у счастливых родителей, заявив, что сама будет заниматься воспитанием внука.
Удар был неожиданным и несправедливым! Стоит ли говорить, какие чувства вызвал в душе сына поступок матери. Теперь ни о каком согласии или взаимопонимании между ними не могло быть и речи.
"Память об отце отдалила его от матери, а мать, оторвав от него собственных его детей, сперва поселила отчуждение между ними и отцом, а потом недоверие".
В сентябре 1781 года граф и графиня Северные по настоянию императрицы отправляются в длительное путешествие по Европе. Мария Федоровна в отчаянии, она боится за судьбу детей и хочет взять их с собой, но императрица против. Они посещают Вену, Венецию, Неаполь, Рим, Флоренцию, Милан, Турин, Лион, Париж. Осматривают музеи, библиотеки, академии; встречаются с учеными, художниками, писателями. "Бомарше читал им "Свадьбу Фигаро", еще бывшую в рукописи"; встречались они с Даламбером, посетили могилу Руссо в Эрменонвиле. Лагарп, читая в академии посвященное Павлу послание в стихах, называет его Петровичем. Их переписка впоследствии была издана. "Письма эти, - писал П. А. Вяземский, - представляют любопытную картину тогдашней современной чопорности, они приносят честь и писавшему их, и тем, к которым они были написаны".
В Париже "король принял цесаревича как друга, герцог Орлеанский как гражданина, принц Конде как императора". Даламбер и другие европейские умы находили в наследнике "знания и возвышенный характер". Философ Гримм писал о нем: "В Версале казалось, что он так же хорошо знает французский двор, как и свой собственный. В мастерских наших художников он обнаруживает всесторонние знания, и его лестные отзывы делали художникам честь. В наших лицеях и академиях он показывал своими похвалами и вопросами, что не существует дарований или работ, которые бы его не интересовали".
Двор был покорен остроумием, любезностью и воспитанностью великого князя, его знаниями в области французского искусства и языка. На вопрос Людовика XVI, имеются ли в его свите люди, на которых бы он мог положиться, Павел Петрович с присущей ему выразительностью ответил: "Ах, я был бы очень недоволен, если бы возле меня находился хотя бы самый маленький пудель, ко мне привязанный, мать моя велела бы бросить его в воду, прежде чем мы оставили бы Париж".
В Неаполе, когда заговорили о законодательной деятельности Екатерины II, ее сын с горечью заметил: "Какие могут быть законы в стране, где царствующая императрица остается на престоле, попирая их ногами". В Вене, где "все удивлялись серьезному и возвышенному складу ума наследника, его любознательности и простоте его вкусов", во избежание недоразумений отменили постановку "Гамлета" - "зачем иметь двух Гамлетов, одного в зале, другого на сцене?".
Отправляя сына в Европу, императрица хотела показать ей неспособность сына царствовать, но добилась обратного - Европа признала в наследнике человека, способного управлять Россией.
В ноябре 1782 года великокняжеская чета вернулась на родину.
Н. И. Панин продолжает оставаться первым министром, но значение его падает: восходит звезда энергичного, талантливого Григория Потемкина. Екатерина больше не нуждается в своем "обидчике" и предпочитает ему вице-канцлера Безбородко.
В конце апреля 1781 года Никита Иванович берет трехмесячный отпуск. Английский посол Гаррис с удовлетворением сообщает в Лондон об отставке человека, доставившего Англии столько хлопот своей политикой "вооруженного нейтралитета". "...Невероятно, чтобы граф Панин снова вступил в управление делами, - писал посол. - Он хочет приехать сюда ко времени привития оспы великим князем. Это в особенности не нравится императрице, которая с гневом сказала, что не понимает, зачем будет Панин при этом случае; что он всегда вел себя, как будто был членом семьи, и ее дети и внучата столько же принадлежали ему, как и ей... Но, прибавила государыня, если Панин думает, что когда-нибудь вступит в должность первого министра, он жестоко ошибается. При дворе моем он не будет иметь другой должности, кроме обязанности сиделки".
В день отъезда Павла с женой за границу Екатерина II в последний раз встретилась с Паниным. "...Она явно выразила ему свое презрение, что необыкновенно смутило спокойную и неподвижную физиономию Панина", сообщает очевидец. Отставленный от дел и любимого воспитанника, Панин тяжело заболел.
Уже на следующий день после приезда великокняжеская чета посетила опального Панина. Он весь вечер провел с ними, хотя и был слаб после болезни.
Павел радовался встрече и своему возвращению, беспрестанно шутил и дурачился, рассказывая о зарубежных впечатлениях. До того было хорошо и весело, что под конец Никита Иванович попросил любимого воспитанника взять серьезный тон - не было больше сил смеяться.
Состоялся и серьезный разговор "Об истребившейся в России совсем всякой формы государственного правления". Находясь под большим впечатлением от этого разговора, Павел Петрович наспех, в тот же вечер, с несвойственной ему небрежностью стиля, записал: "Поверено было о неудобствах и злоупотреблениях нынешнего рода администрации нашей... нашли за лучшее согласовать необходимо нужную монархическую екзекутивную власть по обширности территории государства, с преимуществом той вольности, которая нужна каждому состоянию для предохранения себя от деспотизма самого государя или частного чего-либо. Должно различать власть законодательную и власть законы хранящую и их исполняющую. Законодательная может быть в руках государя, но с согласия государства, а не инако, без чего обратится в деспотизм. Законы хранящая должна быть в руках под государем, предопределенным управлять государством..."
Следующая их встреча состоялась только 29 марта. "Были тут и объяснения и слезы умиления. Нет, не забыли его, просто боялись навредить, навлечь подозрения".
На другой день Никита Иванович был бодр, весел и часто вспоминал своего любимца. А под утро, в четыре часа, с ним случился удар. Послали за врачами и великим князем.
"...Кончина сего добродетельного мужа, приключившаяся 31 марта 1783 года, поразила сродников и друзей внезапным ударом, - писал Д. Фонвизин. Накануне горестного сего происшествия был он здоровее и веселее обыкновенного, но поутру в четыре часа, ложась в постелю, вдруг лишился он языка и памяти поражением апоплексическим... Через несколько часов скончался он на глазах возлюбленного питомца своего, для которого он жил и к которому привязанность его была нежнейшая и беспредельная. В этот момент, когда душа его разлучилась от тела, великий князь бросился перед ним на колени и целовал руку его, орошая ее горчайшими слезами. "Боже мой, дай ему хотя одну минуту чувства, чтобы он почувствовал, сколь я ему одолжен", - воскликнул он. Государыня - великая княгиня вне себя исторгнута была почти силою из сего несчастного дома. Стенание и вопль сродников, друзей и слуг изображали неизреченное душевное их страдание... Весь город был душевно огорчен кончиною мудрого и добродетельного мужа. Казалось, что всякий со смертью его нечто потерял. Погребение его было третьего апреля. Вынос тела удостоен был присутствием его императорского высочества. Прощаясь последний раз со своим другом и воспитателем, поцеловал он руку его с таким рыданием, что не было человека, которого бы сердце не растерзалось жалостию и не наполнилось внутренним убеждением о доброте сердца наследника Российского престола. Все знатные особы, коим позволяло здоровье, проводили тело его пешком в Невский монастырь. Скопление народа было превеликое..."
Погребение состоялось в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры, где покоились особы царского происхождения и выдающиеся государственные деятели России. Спустя пять лет над могилой Панина был поставлен мраморный памятник работы известного скульптора Мартоса с надписью: "Панин, граф Никита Иванович, друг человечества, предводительствовал двадцать лет политическими делами, приобрел колену своему графское достоинство и имел доверенность воспитать наследника престола всероссийского".
Денис Иванович Фонвизин увековечил память друга и покровителя замечательным произведением "Житие графа Никиты Ивановича Панина". Это и некролог и биография, документальное и публицистическое произведение, направленное против "презрительной корысти, пристрастия, невежества и раболепства".
...До конца дней своих сохранил Павел любовь и сердечную привязанность к незабвенному наставнику, сыгравшему большую роль в его судьбе. Он ставит ему памятник в Павловске и роду графов Паниных завещает: "...перо бриллиантовое с бантом, что на Андреевской шляпе носил, и портрет мой, который вручит жена моя на память моей любви к покойному воспитателю моему; еще возлагаю на старшего моего сына и всех моих потомков наблюдение долга моей благодарности противу рода означенного воспитателя моего покойного графа Никиты Ивановича, которого краткость моего века не дозволила мне им доказать".
Они были сердечно привязаны друг к другу. И разве могли они себе представить, что единственный племянник Панина, названный в честь просвещенного дяди Никитой, станет первым виновником гибели горячо любимого им воспитанника.
В 1789 году скончался мужественный и прямодушный Петр Иванович Панин, "персональный обидчик" императрицы. "Болтовня Панина" была предметом оживленной переписки между Екатериной и московским главнокомандующим князем Волконским. На очередное его донесение, что "Петр Панин много и дерзко болтает", она с удовлетворением отвечает: "Что касается до дерзкого вам известного болтуна, то я здесь кое-кому внушила, чтобы до него дошло, что если он не уймется, то я принуждена буду его унимать, наконец..."
Четыре года не дожил до воцарения Павла I и Д. И. Фонвизин.
* * *
Я обличал порок и невежество.
Д. Фонвизин
Вершиной творчества Фонвизина да и всей русской драматургии XVIII века стала комедия "Недоросль", написанная весной 1782 года. Ее премьера состоялась 24 сентября в Петербурге, "в театре, что на Царицыном лугу". Успех был необыкновенный. "...Бабушка моя сказывала мне, - вспоминал Вяземский, - что в представлении "Недоросля" в театре была давка, сыновья Простаковых и Скотининых, приехавшие на службу из степных деревень, присутствовали тут и, следственно, видели перед собою своих близких, знакомых, свою семью".
А. С. Пушкин назвал "Недоросля" "народною комедией" - она не только смешила, но и заставляла задуматься над важнейшими общественными вопросами. "Фонвизин взял героев Недоросля прямо из жизненного омута..." писал Ключевский.
Комедия с успехом шла во всех крупных городах России и дожила до наших дней.
"Комедия Фонвизина поражает огрубелое зверство человека, - писал великий Гоголь, - происшедшее от долгого, бесчувственного, непотрясаемого застоя в отдаленных углах и захолустьях России. Она выставила так страшно эту кору огрубенья, что в нем почти не узнаешь русского человека. Кто может узнать что-нибудь русское в этом злобном существе, исполненном тиранства, какова Простакова, мучительница крестьян, мужа и всего, кроме своего сына? А между тем чувствуешь, что нигде в другой земле, ни во Франции, ни в Англии, не могло образоваться такое существо. Эта безумная любовь к своему детищу есть наша сильная русская любовь, которая в человеке, потерявшем свое достоинство, выразилась в таком извращенном виде, в таком чудном соединении с тиранством, так что, чем более она любит свое дитя, тем более ненавидит все, что не есть ее дитя... Это Русь в самом страшном и худшем - в своем невежестве и самодовольстве!"
Восхищенный комедией, Потемкин сказал автору фразу, ставшую крылатой: "Умри, Денис, иль больше не пиши: имя твое бессмертно будет по одной этой пьесе".
Спустя три дня после кончины Панина Фонвизин подает в отставку. Весной 1785 года с ним случился удар, в августе - второй: отнялись рука и нога. Но он мужественно переносит болезнь и продолжает писать.
Из записок И. И. Дмитриева, поэта и министра: "В шесть часов пополудни приехал Фонвизин. Увидя его в первый раз, я вздрогнул и почувствовал всю бедность и тщету человеческую. Он вступил в кабинет Державина, поддерживаемый двумя молодыми офицерами... Уже он не мог владеть одною рукою, равно и одна нога одеревенела. Обе поражены были параличом. Говорил с крайним усилием и каждое слово произносил голосом охриплым и диким; но большие глаза его быстро сверкали. Первый брошенный на меня взгляд привел меня в смятение. Разговор не замешкался. Он приступил ко мне с вопросом о своих сочинениях... Наконец спросил меня и о чужом сочинении: что я думаю об "Душеньке"? Потом Фонвизин сказал хозяину, что он привез показать ему новую свою комедию "Гофмейстер"... Игривость ума не оставляла его и при болезненном состоянии тела. Несмотря на трудность рассказа, он заставлял нас не однажды смеяться... Мы расстались с ним в одиннадцать часов вечера, а наутро он уже был во гробе".
На Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры над одной из могил сохранилось большое каменное надгробие. На нем надпись: "Фонвизин Денис Иванович, статский советник, родился 3 апреля 1745 года, умер 1 декабря 1792 года. Жил 48 лет, семь месяцев, 28 дней".
"Сатиры смелой властелин и друг свободы", мечтавший о конституции и освобождении крепостных крестьян, заслужил вечную память в сердцах потомков.
Глава восьмая
ГАТЧИНА
Я знаю, что вас долго оскорбляли
и преследовали, но в последнее
царствование все честные люди
подверглись подобной участи, и я
первый.
Из письма Павла I Потоцкому
В сорока двух верстах от Петербурга "над озером Хотчино" еще в XV веке существовало небольшое новгородское село Хотчино. В начале XVIII века, после освобождения прибалтийских земель от шведских захватчиков, здесь находилась финская усадьба - мыза. В 1712 году гатчинская мыза с приписанными к ней деревнями была подарена Петром I любимой сестре царевне Наталье Алексеевне. После ее смерти в 1717 году владельцы мызы неоднократно менялись, а в 1763 году Екатерина II подарила ее Григорию Орлову. После его смерти в 1783 году Екатерина выкупила мызу у братьев и подарила ее сыну.
С августа 1783 года начался самый мрачный, гатчинский период в жизни Павла. Здесь, в 42 верстах от столицы, окончательно созрели политические взгляды и реформаторские планы будущего императора. Здесь он мучился страхом и подозрениями, ревниво мечтал о власти, истово молился и думал о смерти. Здесь определился его характер, сложный и противоречивый "странное смешение благороднейших влечений и ужасных наклонностей".
Его по-прежнему не допускают к участию в государственных делах; единственно, что ему разрешается, это завести небольшое гатчинское войско. Отношения с матерью окончательно разладились - они боятся друг друга. Павла окружают доносители и шпионы - каждое его слово и каждый поступок становятся тотчас же известными матери.
"Простого благоволения с его стороны было достаточно, чтобы повредить! Какая горечь должна была отравить его сердце! - писал современник Павла А. Коцебу. - Отсюда родилась в нем справедливая ненависть ко всему окружавшему его мать; отсюда образовалась черта характера, которая в его царствование причиняла, может быть, наиболее несчастий: постоянное опасение, что не оказывают ему должного почтения. До самого зрелого возраста он был приучен к тому, что на него не обращали никакого внимания и что даже осмеивали всякий знак оказанного ему почтения; он не мог отрешиться от мысли, что и теперь достоинство его недостаточно уважаемо; всякое невольное или даже мнимое оскорбление его достоинства снова напоминало ему его прежнее положение; с этим воспоминанием возвращались и прежние ненавистные ему ощущения, но уже с сознанием, что отныне в его власти не терпеть прежнего обращения, и таким образом являлись тысячи поспешных, необдуманных поступков, которые казались ему лишь восстановлением его нарушенных прав... монарх ничего не сделал для потомства, если отравил сердце своего преемника. Многие скорбевшие о Павле не знали, что, в сущности, они обвиняли превозносимую ими Екатерину".
Наследник престола живет уединенно - императрица неприязненно относится к смельчакам, рискнувшим посетить сына без ее ведома. Старшие дети с малых лет оторваны от семьи и живут с бабкой, которая сама занимается воспитанием внуков.
В назначенные дни, раз в неделю, он приезжает к матери и к детям с "видом строгим, всем внушая страх". Он ненавидит и презирает фаворитов, которые в угоду императрице открыто выказывают ему свое пренебрежение и "сеют недоверие и подозрительность в отношениях между матерью и сыном".
"...Сим призраком (заговором. - Авт.) беспрестанно смущали государыню, - писал А. С. Пушкин, - и тем отравляли сношения между матерью и сыном, которого раздражали и ожесточали ежедневные мелочные досады и подлая дерзость временщиков. А. И. Бибиков не раз был посредником между императрицей и великим князем. Вот один из тысячи примеров: великий князь, разговаривая однажды о военных движениях, подозвал полковника Бибикова (брат Александра Ильича) и спросил, во сколько времени полк его (в случае тревоги) может поспеть в Гатчину? На другой день Александр Ильич узнает, что о вопросе великого князя донесено и что у брата его отымают полк. Александр Ильич, расспросив брата, бросился к императрице и объяснил ей, что слова великого князя были не что иное, как военное суждение, а не заговор. Государыня успокоилась, но сказала: "Скажи брату своему, что в случае тревоги полк его должен идти в Петербург, а не в Гатчину".
"Павел подозревал даже Екатерину II в злом умысле на свою особу, рассказывал генерал Беннигсен. - Он платил шпионам с целью знать, что говорили и думали о нем и чтобы проникнуть в намерения своей матери относительно себя. Трудно поверить следующему факту, который, однако, действительно имел место. Однажды он пожаловался на боль в горле. Екатерина II сказала ему на это: "Я пришлю вам своего медика, который хорошо меня лечил". Павел, боявшийся отравы, не мог скрыть своего смущения, услыша имя медика своей матери. Императрица, заметив это, успокоила сына, заверив его, что лекарство самое безвредное и что он сам решит, принимать его или нет".
Генерал-майор Л. Н. Энгельгардт: "Можно сказать, что он совсем был не злопамятен; бывали времена, и не редко, он показывал благородную душу и к добру расположенное сердце. Думать надобно, что, ежели бы он не претерпел столько неудовольствий в продолжительное царствование Екатерины II, характер его не был бы так раздражен и царствование его было бы счастливо для России, ибо он помышлял о благе оной... Если б он окружен был лучше, говорили бы ему правду и не льстили бы ему из подлой корысти, приводя его на гнев, он был бы добрый государь. Но когда истина была, есть и будет при дворе?"
* * *
Правящие боялись допустить до дел
Павла с его особыми взглядами и
правилами, ни с кем не связанного и
независимого.
В. Ключевский
К беспорядкам привыкли по давности. "Действовали люди с великими идеями, энергичные и находчивые, но не любившие вникать в подробности исполнения, следить за исполнителями, мало технически подготовленные или считавшие: правила - пустой формализм, а сила в даровитом усмотрении... Россия после 1775 года по закону стройное и величественное здание, в подробностях - хаос, беспорядок - картина мазками, рассчитанная на дальнего зрителя".
"Везде плутовство на плутовстве, - свидетельствовал известный писатель и ученый А. Т. Болотов, - сплетни, скопы, заговоры, замышляющие ограбление казны..." Даже великий князь Александр жаловался своему другу Кочубею: "В наших делах господствует неимоверный беспорядок: грабят со всех сторон, все части управления дурны, порядок изгнан отовсюду, а императрица стремится лишь к расширению пределов".
Гатчинский затворник, не допускаемый до государственных дел, невольно превращается в оппозиционно настроенного наблюдателя творящегося в государстве и под влиянием этих наблюдений вырабатывает свою программу.
Когда в 1788 году ему разрешили наконец ехать в действующую армию в Финляндию, Павел оставляет завещание, три письма к жене, одно к детям и наказ об управлении государством.
"В наказе с особенной любовью о крестьянстве, - указывает Ключевский, - которое содержит собою все прочие части и своими трудами, следовательно, особого уважения достойно... Переменить и разрешить судьбу заводских крестьян и других сельских классов. Уменьшение питейного дохода как развратительного для нравов. Доходы земли держать соразмерно возможности с надобностью; промыслы поощрять, ибо основаны на труде и прилежании.
Внешняя политика: не нужна России чья-либо помощь; задача политическое равновесие, доверие к соседям и соседей к нам - для чего честность, союз с северными державами, в нас нуждающимися. Главный пункт: надлежит положить закон, кому быть государем... Отвращение к переворотам и чувство законности, воспитанное конституционалистом Н. Паниным. Далее в наказе - укрепить войско и флот дисциплиной и учением".
В программе Павла два главных начала: устранение привилегий (во имя равенства всех перед законом) и установление однообразного порядка (во имя закона, взамен личного усмотрения).