Страница:
К простому народу Павел I был всегда ласков, и когда войска строились для прохождения мимо него, тростью своею он слегка отодвигал народ, говоря: "Прошу отодвинуться немного назад", затем, взяв трость свою под левую мышку и сняв с правой руки перчатку с крагенами, вынимал из правого кармана своего куски хлеба и потчевал им теснившихся к нему собак. Когда же войска уже подходили, он слегка отгонял собак тростью, говоря: "Ну, теперь ступайте", и собаки, понимая это и получив свою подачу, сами собою удалялись".
Какая домашняя, семейная сцена с участием "грозного" императора!
В конце февраля наступила оттепель. Павел велел оседлать коня. С прогулки он вернулся возбужденным и растерянным. Встретившему его обер-шталмейстеру Муханову сказал: "Мне показалось, что я задыхаюсь, мне не хватало воздуха, чтобы дышать. Я чувствовал, что умираю... Уж не задушат ли меня?" Муханов ответил, что это, вероятно, действие оттепели.
Император ничего не ответил и покачал головой, лицо его стало задумчивым. Он не проронил ни слова до самого возвращения в замок.
Павел Петрович был суеверен. С малых лет он верил во все чудесное - в приметы, видения, сны, предсказания. Верил, потому что и сам обладал даром предвидения. Вспомним, как малолетний Павел предчувствовал кончину любимой им бабушки Елизаветы Петровны. Он глубоко верил в явившийся ему призрак прадеда Петра Великого, в вещий свой сон накануне смерти матери.
Уже по вступлении его на престол случилось событие, которое также носило печать чудесного. Караульный солдат у старого Летнего дворца рассказывает своим начальникам о бывшем ему видении - седой старец явился ему и велел сказать императору, чтобы на месте дворца был построен храм во имя Николая Чудотворца с приделом архистратига Михаила. Когда солдат возразил старцу, что он не смеет утруждать государя, старец ответил, что государь об этом уже знает.
Доложили Павлу I о рассказе солдата. "Да, я уже это знал", - был ответ императора.
Велено было построить церковь во имя Николая Чудотворца с приделом архистратига Михаила, и вновь построенный здесь же дворец был назван Михайловским. Заметим, что двум сыновьям, родившимся в 96-м и 98-м годах, были даны имена Николая и Михаила, впервые в родословной русского императорского дома. Можно предположить, что Павел Петрович "знал об этом" еще будучи великим князем. Вспомним и его слова, сказанные при закладке Михайловского дворца: "Здесь я родился, здесь и умру". Или такой еще более странный случай. Император принимает присягу, первой присягает Мария Федоровна, за ней старший сын, наследник Александр. Только он начал присягать, вдруг "император подошел к великому князю и изустно изволил повелеть прибавить к присяге слова: "И еще клянусь не посягать на жизнь государя и родителя моего!" Эти прибавленные слова к присяге поразили всех присутствующих как громовой удар", - пишет очевидец.
Другой случай. На следующий день после воцарения Павла I во дворце служили благодарственный молебен. Густым басом протодиакон провозглашает на ектенье: "Благочестивейшему, самодержавнейшему, Великому Государю нашему императору Александру Павловичу". Тут он заметил ужасную свою ошибку, и голос его сразу оборвался. Павел Петрович тотчас подходит к нему и громко, спокойно говорит: "Сомневаюсь, отец Иван, чтобы ты дожил до того времени, когда на ектенье будет поминаться император Александр". Всеобщее смятение, служба кое-как заканчивается. Диакон, вернувшись домой, от страха заболевает, с ним делается удар, и в ту же ночь он умирает. Павел осыпает благодеяниями его семью".
По вере его многие приметы сбывались - и те, что предвещали удачу, и те, что сулили неудачу и даже гибель. Они сопровождали несчастного императора всю жизнь, и многие его неожиданные для всех поступки объяснялись не логикой, а глубокой верой в судьбу, в свое предназначение.
В ночь перед гибелью Павлу Петровичу приснился сон - на него натягивают кафтан с такой силой, что он начал задыхаться и проснулся от страшной боли. А перед тем как уйти в спальню в последнюю свою ночь на 12 марта император произнес: "Чему быть - того не миновать". В этих словах тихая покорность судьбе и велениям рока.
Что-то роковое присутствует и в той магии цифр, которые сопровождают его жизнь. Павел I царствовал 4 года 4 месяца и 4 дня; Михайловский дворец строился 4 года, прожил он в нем - 40 дней. Из трех четверок сложилось и роковое число дня гибели императора - 12 марта.
На фронтоне Михайловского дворца была сделана надпись: "Дому подобает святыня Господня в долготу дней". В надписи букв столько, сколько лет прожил создатель дворца, - 47. Но эту же цифру можно обнаружить если отсчитать от дня рождения императора - 20 сентября до дня его вступления на престол - 6 ноября.
В четверг 7 марта Палена опять призвали ко двору, говорили, что Кутайсов "добился прощения". Теперь он вынужден спешить - удар, приуроченный к Пасхе (после 24 марта), переносится им на 15 марта "к началу мартовских ид". Но 9 марта происходит событие, которое приближает развязку. В этот день, как и обычно, рано утром Павел I работает. На докладе обер-прокурор Обольянинов, фон Пален в приемной дожидается своей очереди.
"9 марта я вошел в кабинет Павла в семь часов утра, чтобы подать ему по обыкновению рапорт о состоянии столицы, - рассказывал он Ланжерону. - Я застал его озабоченным, серьезным, он запирает дверь и молча смотрит на меня в упор минуты с две и говорит наконец:
- Господин фон Пален, были вы здесь в 1762 году?
- Да, ваше величество.
- Так вы были здесь?
- Да, ваше величество, но что вам угодно этим сказать?
- Вы участвовали в заговоре, лишившем моего отца престола и жизни?
- Ваше величество, я был свидетелем переворота, а не действующим лицом, я был очень молод, служил унтер-офицером в кавалергардском полку. Я ехал на лошади со своим полком, ничего не подозревая, что происходит. Но почему, ваше величество, вы задаете мне этот вопрос?
- Почему? Да потому, что хотят повторить 1762 год.
Я затрепетал при этих словах, но тотчас же овладел собою и сказал:
- Да, ваше величество, это хотят сделать. Я это знаю и участвую в заговоре.
- Как! Вы это знаете и участвуете в заговоре? Что вы мне говорите!
- Сущую правду, ваше величество, я участвую в нем и должен делать вид, что участвую ввиду моей должности, ибо как мог бы я иначе узнать, что намерены они делать, если не притворюсь, что хочу способствовать их замыслам? Но не беспокойтесь - вам нечего опасаться, я держу в руках все нити заговора, и скоро все станет вам известно. Не старайтесь проводить сравнений между вашими опасностями и опасностями, угрожавшими вашему отцу. Он был иностранец, а вы русский, он ненавидел русских, открыто выражал презрение к ним и возбудил против себя народ. Вы же, наоборот, любите русских, уважаете и цените их и пользуетесь их любовью. Он не был коронован, а вы коронованы, он преследовал духовенство, вы же почитаете его. Он до крайности раздражил против себя гвардейские полки, вам же эти полки совершенно преданы. В его время не было никакой полиции в Петербурге, а ныне она так усовершенствована, что не делается ни шага, не говорится ни единого слова без моего ведома. Каковы бы ни были намерения императрицы, но она не обладает ни способностями, ни силой воли вашей матери. У нее взрослые дети, между тем как вашему высочеству в 1762 году было лишь семь лет.
- Все это так, - отвечал он, - но, конечно, не надо дремать.
На этом наш разговор и остановился, я тотчас же написал про него великому князю".
Возможно, фон Пален преувеличивает свою находчивость и удивительное хладнокровие, разговор состоялся с глазу на глаз, но о том, что такой разговор произошел, свидетельствует и А. Чарторыйский: "Павел объявляет Палену, что знает о заговоре. "Это невозможно, - отвечает совершенно спокойно Пален, - ибо в таком случае я, который все знаю, был бы сам в числе заговорщиков". Этот ответ и добродушная улыбка генерал-губернатора совершенно успокоили Павла".
Встретившись с Александром в потайном месте, встревоженный фон Пален убеждает его не медлить и уже завтра совершить переворот. Наследник колеблется, но соглашается на 11-е, когда в карауле будет дежурить верный ему третий батальон Семеновского полка. "Великий князь заставил меня отсрочить до 11 дня, - говорил Пален Ланжерону, - когда дежурным будет третий батальон Семеновского полка, в котором он был уверен еще более, чем в других остальных. Я согласился на это с трудом и был не без тревоги в следующие два дня". Так фон Пален неожиданно для себя приобретает могущественного союзника в лице самого царя. В этот же день он объявляет дежурным офицерам гарнизона о возможности заговора, с тем чтобы действовать открыто, с ведома царя. Один из этих офицеров, семеновец Леонтьев, вспоминает: "Дня за четыре до 12 марта мы были собраны все в доме графа Палена у Полицейского мосту по утру до развода. По полном нашем съезде и по помещении нас в зале сего дома граф вышел к нам в полном мундире и, раскланявшись, сказал громким голосом: "Господа! До сведения государя императора доходит о существовании заговора в столице, но его величество надеется на вашу верность". При этом мемуарист отметил "коварную улыбку губернатора".
Очевидно, в этот день тайно были посланы курьеры за Ростопчиным, Аракчеевым и Линденером. Сын отставного майора из старинного, но обедневшего рода Алексей Аракчеев с отличием закончил кадетский корпус и был оставлен при нем преподавателем математики и экзерции. Когда в 1792 году наследнику Павлу Петровичу потребовался расторопный и квалифицированный артиллерист, ему рекомендовали поручика Аракчеева. "Соблюдение воинской дисциплины, точное исполнение приказов, хорошее знание артиллерии уже тогда обратили на него внимание будущего императора".
С восшествием Павла I на престол на Аракчеева посыпались милости: уже 7 ноября 1796 года он назначается комендантом Петербурга, а через несколько дней жалуется чином генерал-майора Преображенского полка, награждается орденами Анны I степени и Александра Невского. 12 декабря Павел дарит Аракчееву имение Грузины с 2 тысячами душ и жалует его в бароны.
С 4 января 1799 года Аракчеев назначается командиром лейб-гвардии артиллерийского батальона и инспектором всей кавалерии. Но после одной из вспышек высочайшего гнева, вызванного попыткой Аракчеева обвинить в упущении по службе вместо своего брата невиновного офицера, он подвергается опале и удаляется в Грузины.
Однажды в Гатчине, взяв руку сына и Аракчеева, отец соединил их и сказал: "Будьте друзьями!" Александр запомнил этот случай, для него это была не просто фраза, а завет отца сыну. Он верит в то, что, будь Аракчеев в столице, он сумел бы предотвратить несчастье. В 1803 году Аракчеев был восстановлен в прежней должности, а в 1808 стал военным министром. По свидетельству современников, он много сделал для повышения боеготовности русской армии в преддверии Отечественной войны 1812 года.
"Должно отдать ему справедливость, - писал его современник Н. И. Греч, - он преобразовал в 1809 году нашу артиллерию, что показала и Отечественная война 1812 года".
"...Самовластьем беспредельным и строгостью, конечно, сделал много хорошего: восстановил дисциплину, сформировал заново, можно сказать, армию, расстроенную неудачами 1806 и 1807 годов, удовлетворил справедливые претензии, учредил запасы", - считает другой его современник.
Положение резко меняется в 1815 году, когда Александр I целиком доверяет управление государством Аракчееву. "Впервые в истории России приказы временщика были по силе равными царским", - писал В. М. Глинка.
К этому времени император совершенно разочаровался в людях. Он больше не доверял своим приближенным и презирал их. "Они мне не друзья - они служили России, своему честолюбию и корысти", - говорил он. В Аракчееве он видел одного из тех, кто был невиновен в смерти отца, человека безусловно ему преданного и бескорыстного.
Военные поселения, муштра, палочная дисциплина и полицейский режим стали характерны для его десятилетнего правления, получившего в народе название "аракчеевщина". С 1823 года Аракчеев был единственным докладчиком при государе по всем делам. Он стал вершителем дел и судеб в России.
Генерал Линденер, бывший прусский ротмистр, приглашенный наследником для обучения гатчинского войска и ставший комендантом Петропавловской крепости, также подвергся опале. Он жил в своем имении под Калугой.
У Павла не осталось ни преданных друзей, ни близких. После десятилетней счастливой супружеской жизни он не только охладел к Марии Федоровне, но и подозревает ее участие в заговоре. Подросшие дети вызывают лишь недоверие: "Слишком хорошо удалось внушить ему недоверие к императрице и к его старым слугам", - вспоминал Чарторыйский.
10 марта, воскресенье. Из воспоминаний принца Евгения Вюртембергского: "Утром в воскресенье я нашел государя не в лучшем настроении, чем вчера. Дибич во время военного смотра сказал мне, что государыня и оба великих князя, очевидно, в чем-то провинились. Государь пожал мне руку с благоволением, как бы желая сказать: "У меня сейчас нет времени с тобой общаться, но не сочти это за меньшее к тебе расположение".
Александр, шеф Семеновского полка, встретив поручика Полторацкого, приказывает ему "принять на себя вне очереди начальствование караулом" на другой день.
Воскресный вечер. Вечерний стол накрыт на 23 куверта. Перед ужином состоялся "французский концерт". Принц Евгений Вюртембергский обратил внимание на то, что даже выступление мадам Шевалье не очень привлекло внимание царя, что великая княгиня Елизавета была тиха и печальна; Александр разделял ее грусть; царица испуганно смотрела вокруг и, казалось, хотела понять, какими новыми, несущими беду мыслями занят ее муж.
"...После концерта государь, как обычно, удалился, - вспоминает принц Евгений, - но его удаление, ожидаемое дольше, чем обычно, сопровождалось поведением, ставшим мне понятным только спустя некоторое время. Когда открылись боковые двери, он подошел к государыне, стоявшей справа, остановился перед ней, насмешливо улыбаясь, скрестил руки, непрестанно пыхтя по своему обыкновению, что он делал, находясь в высшей степени нерасположения, и затем те же угрожающие жесты повторил перед обоими великими князьями. Наконец он подошел к графу Палену, с мрачной миной прошептал ему на ухо несколько слов и затем пошел ужинать. Все молча последовали за ним, охваченные страхом. На мой вопрос: "Что это значит?" графиня Ливен коротко ответила: "Вас и меня это не касается". За мрачным столом царила мертвая тишина; после ужина государь отстраняет с насмешливой улыбкой свою жену и сыновей, которые хотели попрощаться с ним, и внезапно уходит, не простившись. Государыня заплакала, и вся семья ушла глубоко опечаленная".
Тревожное, беспокойное состояние обитателей дворца, атмосфера неуверенности, смутного ожидания беды, нагнетаемая Паленом, на руку заговорщикам. Это один из способов предохранить опасное дело от провала. Приходится только удивляться дьявольской энергии, хладнокровию и расчетливости Палена. С непоколебимым упорством и предусмотрительностью идет он к намеченной цели. В этот вечер он долго работает. "Воскресенье, записывает Гёте, - свадьба Жерве, на которую Пален обязан прийти, но не приходит". Он занят.
Глава семнадцатая
11 МАРТА
Ид марта берегись.
В. Шекспир
11 марта, понедельник шестой недели великого поста. Последний день царствования Павла I. Как обычно, он встал между четырьмя и пятью часами утра. До девяти работал: утверждено шесть законов, в том числе именной "О дозволении киргизскому народу кочевать между Уралом и Волгой". Состоялись утренние доклады Обольянинова и Палена. Помилованным накануне двум арестантам царь велит дать "по сту рублей на дорогу". Потом был рассмотрен целый ряд донских доносов об оскорблении величества. Павел велит "отпустить всех без наказания".
Полковник конногвардейского полка Н. А. Саблуков, эскадрон которого дежурил во дворце, видит и слышит, как Пален отвечает на вопрос императора о принятых мерах безопасности: "...ничего больше не требуется. Разве только, ваше величество, удалите вот этих якобинцев (указал на дверь, где стоял караул из конногвардейцев) да прикажите заколотить эту дверь (в спальню императрицы)". Оба этих совета, - пишет Саблуков, - злополучный монарх не преминул исполнить, как известно, на свою собственную погибель".
В 9 часов Павел в сопровождении Александра едет "осматривать войска". Он явно не в настроении. Семеновец Леонтьев вспоминает: "11 марта на разводе государь весьма прогневался на сменившийся караул нашего полка второго батальона, кричал на батальонного шефа генерала Мозавского, а наследнику сказал: "Вашему высочеству свиньями надо командовать, а не людьми". Наследник вместо поклона отвернулся и закусил губу - мы все это видели".
Коварный Пален использует и эту возможность, чтобы вызвать недовольство офицеров. По свидетельству Вельяминова-Зернова, "он собрал офицеров гвардии на своей квартире (как это часто бывало) и объявил им особое неудовольствие государя их службой и угрозу всех сослать. Все разъехались с горестными лицами и с унынием в сердце. Всякий желал перемены".
..."С 11 часов их величества изволили прогуливаться по городу верхом: его императорское величество с графом Кутайсовым, ее императорское величество с фрейлиной Протасовой 2-й..."
Около полудня у статуи Клеопатры Павел беседует с писателем Коцебу, который работает над описанием Михайловского замка: "Император долго и восторженно говорит о живописи и скульптуре..."
Обед, как и обычно, в час дня. Стол накрыт на восемь кувертов. Приглашены: обер-камергер Строганов, адмирал граф Кушелев, генерал от инфантерии Кутузов, вице-канцлер князь Куракин, обер-гофмаршал Нарышкин, обер-шталмейстер граф Кутайсов. Все они не участвуют в заговоре и не подозревают о его существовании. Кутайсов, Нарышкин и Кушелев намечены Паленом к аресту. Его план уже приводится в исполнение: караул преображенцев составлен так, что две трети его состоят из солдат раскассированного лейб-гренадерского полка, "весьма дурно расположенных к императору", командовать караулом назначен подпоручик Марин, поэт и острослов, считавший себя врагом деспотичного царя.
Полковник Саблуков неожиданно получает приказ дежурить по полку, в то время как его эскадрон должен заступить в караул. Он разыскивает великого князя Константина, шефа полка, чтобы доложить ему об этом, но не находит.
Генерал Беннигсен собирается покинуть столицу. На Невском он "случайно" встретил Платона Зубова, который просил его зайти потолковать. Беннигсен соглашается. "Я согласился, - пишет он, - еще не подозревая, о чем может быть речь, тем более что я собирался на другой день выехать из Петербурга в свое имение в Литве. Вот почему я перед обедом отправился к графу Палену просить у него, как у военного коменданта, необходимого мне паспорта на выезд. Он отвечал мне: "Да отмените свой отъезд, мы еще послужим вместе, - и добавил: - Князь Зубов скажет вам остальное". Я заметил, что он все время был смущен и взволнован. Так как мы были связаны дружбой издавна, то я впоследствии очень удивился, что он не сказал мне о том, что должно было случиться..."
Не оставляя мысли об отъезде, генерал Беннигсен отправился к Обольянинову, чтобы проститься, и "оттуда часов в 10 приехал к Зубову".
Из окна кабинета Павел видит группу офицеров, прогуливающихся в парадной форме и лентах. Он просит директора и устроителя Павловска К. Кюхельбекера пойти узнать: "что значит это собрание?"
"Пользуются хорошею погодою, - ответил Кюхельбекер, возвратясь к царю. - Прогуливаются".
Поэт В. К. Кюхельбекер рассказывал Н. А. Маркевичу, как его отец "в последние дни жизни императора Павла вошел в случайную милость царскую и чуть не сделался таким же временщиком, как Кутайсов. Павел уже не мог обходиться без него".
В восемь часов вечера полковник Саблуков прибыл во дворец для доклада Константину. Но его не пускают к великому князю, ссылаясь на то, что он находится под арестом. Саблуков, сказав, что он дежурный по полку, прошел в кабинет и застал Константина в сильном волнении. Через несколько минут появился Александр, имевший вид "испуганного, крадущегося зайца".
"Вдруг, - пишет Саблуков, - дверь отворилась и появился государь в сапогах со шпорами, со шляпой в одной руке и с палкой в другой и направился, как на параде, прямо к ним. Александр побежал в свои покои, Константин словно окаменел на месте, опустил руки и имел такой вид, будто стоит безоружным перед медведем. Я обернулся и передал государю мой доклад о состоянии полка. Государь сказал: "Ты дежурный?" - дружелюбно кивнул и вышел. Тотчас Александр заглянул в комнату.
- Ну, брат, что ты на это скажешь? - спросил Константин. - Разве я не говорил тебе, что он (указывая на меня) не будет бояться?
Александр спросил меня, неужели же я не боюсь государя.
- Нет, - сказал я. - Я исполняю свой долг и боюсь только моего шефа великого князя Константина.
- Иди домой и будь насторожен, - сказал Константин.
Вернулся я домой смущенным и преисполненным дурных предзнаменований..."
Ужин, как обычно, начался в половине девятого. Стол был накрыт на 19 персон. Среди приглашенных был и М. И. Кутузов, к которому Павел благоволил, с дочкой Прасковьей, фрейлиной, впервые присутствующей за императорским столом. Вошел Павел. Порывистым движением он протянул камер-лакею шляпу, оглядел присутствующих и сел на свое место посередине стола. Справа от него сели Александр с женой Елизаветой Алексеевной, за ней Мария Павловна, будущая герцогиня Сакен-Веймарская, покровительница великого Гёте. Слева от Павла села Мария Федоровна, за ней Константин с женой Анной Федоровной. По эту же сторону стола сели три статс-дамы Пален, Ливен и Ренне. Остальные приглашенные разместились на противоположной стороне. Павел был оживлен и весел. Впервые поданный к столу фарфоровый сервиз с видами Михайловского дворца вызвал у него настоящий восторг: "Государь был в чрезвычайном восхищении, многократно целовал рисунки на фарфоре и говорил, что это был один из счастливейших дней в его жизни". Хорошее настроение хозяина передалось и окружающим все наперебой восхищались сервизом и дворцом. Лишь один Александр не принимал участия в разговоре, сидел насупившись, мрачнее тучи.
Князь Н. Б. Юсупов, пушкинский "вельможа", участник последнего ужина императора, вспоминал: "Во время ужина великий князь Александр Павлович был молчалив и задумчив; император Павел, напротив того, был чрезвычайно весел и разговорчив. Заметив, что великий князь Александр Павлович не в обыкновенном расположении духа, император спросил у него: "Сударь, что с вами сегодня?"
- Государь, - отвечал великий князь, - я чувствую себя не совсем хорошо.
- В таком случае обратитесь к врачу и полечитесь. Нужно пресекать недомогание вначале, чтоб не допустить серьезной болезни.
Великий князь ничего не отвечал, но наклонился и потупил глаза. Через несколько минут великий князь Александр чихнул. Император сказал ему:
- За исполнение всех ваших желаний".
О драматичности ситуации, сложившейся за столом, рассказывает В. Н. Головина: "Отец и сын сидели рядом за столом... Император думал, что его сын покушается на его жизнь; великий князь считал себя приговоренным к заключению своим отцом".
М. И. Кутузов: "После ужина император взглянул на себя в зеркало, имевшее недостаток и делавшее лица кривыми. Он посмеялся над этим и сказал мне: "Посмотрите, какое смешное зеркало, я вижу себя в нем с шеей на сторону". Это было за полтора часа до его кончины.
Своему близкому другу И. М. Муравьеву-Апостолу, отцу будущих декабристов, Кутузов добавил, что разговор шел о смерти. "На тот свет идтить - не котомки шить", - были прощальными словами Павла I Кутузову".
Осведомленный вельможа князь С. М. Голицын рассказывал: "Ужин, как обыкновенно, кончился в половине десятого. Заведено было, что все выходили в другую комнату и прощались с государем, который в десять часов бывал уже в постели. В этот вечер он также вышел в другую комнату, но ни с кем не простился и сказал только: "Чему быть, того не миновать". Вот такое предчувствие имел император Павел".
Без четверти десять к дежурившему по полку Саблукову прибыл фельдъегерь императора с приказанием немедленно прибыть во дворец. "Такое распоряжение всегда считается серьезным и принимается за дурной знак, пишет Саблуков. - Корнет Андреевский, стоявший на часах, сказал мне, что не произошло ничего особенного, что государь у государыни, три раза проходил мимо караула, и каждый раз очень ласково кланялись. В 16 минут одиннадцатого в прихожей появился государь в чулках и башмаках. Он только что отужинал. Его собачка шпиц бежала впереди; за государем следовал генерал-адъютант Уваров. Государь подошел прямо ко мне и сказал мне по-французски:
- Вы якобинец?
- Точно так, ваше величество.
- Не вы сами, а ваш полк?
- Я - пожалуй, но относительно полка вы заблуждаетесь.
- Я знаю, что лучше, караул должен удалиться.
Я скомандовал "Направо марш", и корнет Андреевский удалился со своими солдатами. Затем государь начал говорить со мною по-русски и повторил, что мы якобинцы. Я возражал с живостью и отвергал подобное обвинение. Он оставался при том, что ему лучше знать, и прибавлял, что отдал приказ выслать полк из города и распределить по деревням. При этом очень дружески сказал мне:
Какая домашняя, семейная сцена с участием "грозного" императора!
В конце февраля наступила оттепель. Павел велел оседлать коня. С прогулки он вернулся возбужденным и растерянным. Встретившему его обер-шталмейстеру Муханову сказал: "Мне показалось, что я задыхаюсь, мне не хватало воздуха, чтобы дышать. Я чувствовал, что умираю... Уж не задушат ли меня?" Муханов ответил, что это, вероятно, действие оттепели.
Император ничего не ответил и покачал головой, лицо его стало задумчивым. Он не проронил ни слова до самого возвращения в замок.
Павел Петрович был суеверен. С малых лет он верил во все чудесное - в приметы, видения, сны, предсказания. Верил, потому что и сам обладал даром предвидения. Вспомним, как малолетний Павел предчувствовал кончину любимой им бабушки Елизаветы Петровны. Он глубоко верил в явившийся ему призрак прадеда Петра Великого, в вещий свой сон накануне смерти матери.
Уже по вступлении его на престол случилось событие, которое также носило печать чудесного. Караульный солдат у старого Летнего дворца рассказывает своим начальникам о бывшем ему видении - седой старец явился ему и велел сказать императору, чтобы на месте дворца был построен храм во имя Николая Чудотворца с приделом архистратига Михаила. Когда солдат возразил старцу, что он не смеет утруждать государя, старец ответил, что государь об этом уже знает.
Доложили Павлу I о рассказе солдата. "Да, я уже это знал", - был ответ императора.
Велено было построить церковь во имя Николая Чудотворца с приделом архистратига Михаила, и вновь построенный здесь же дворец был назван Михайловским. Заметим, что двум сыновьям, родившимся в 96-м и 98-м годах, были даны имена Николая и Михаила, впервые в родословной русского императорского дома. Можно предположить, что Павел Петрович "знал об этом" еще будучи великим князем. Вспомним и его слова, сказанные при закладке Михайловского дворца: "Здесь я родился, здесь и умру". Или такой еще более странный случай. Император принимает присягу, первой присягает Мария Федоровна, за ней старший сын, наследник Александр. Только он начал присягать, вдруг "император подошел к великому князю и изустно изволил повелеть прибавить к присяге слова: "И еще клянусь не посягать на жизнь государя и родителя моего!" Эти прибавленные слова к присяге поразили всех присутствующих как громовой удар", - пишет очевидец.
Другой случай. На следующий день после воцарения Павла I во дворце служили благодарственный молебен. Густым басом протодиакон провозглашает на ектенье: "Благочестивейшему, самодержавнейшему, Великому Государю нашему императору Александру Павловичу". Тут он заметил ужасную свою ошибку, и голос его сразу оборвался. Павел Петрович тотчас подходит к нему и громко, спокойно говорит: "Сомневаюсь, отец Иван, чтобы ты дожил до того времени, когда на ектенье будет поминаться император Александр". Всеобщее смятение, служба кое-как заканчивается. Диакон, вернувшись домой, от страха заболевает, с ним делается удар, и в ту же ночь он умирает. Павел осыпает благодеяниями его семью".
По вере его многие приметы сбывались - и те, что предвещали удачу, и те, что сулили неудачу и даже гибель. Они сопровождали несчастного императора всю жизнь, и многие его неожиданные для всех поступки объяснялись не логикой, а глубокой верой в судьбу, в свое предназначение.
В ночь перед гибелью Павлу Петровичу приснился сон - на него натягивают кафтан с такой силой, что он начал задыхаться и проснулся от страшной боли. А перед тем как уйти в спальню в последнюю свою ночь на 12 марта император произнес: "Чему быть - того не миновать". В этих словах тихая покорность судьбе и велениям рока.
Что-то роковое присутствует и в той магии цифр, которые сопровождают его жизнь. Павел I царствовал 4 года 4 месяца и 4 дня; Михайловский дворец строился 4 года, прожил он в нем - 40 дней. Из трех четверок сложилось и роковое число дня гибели императора - 12 марта.
На фронтоне Михайловского дворца была сделана надпись: "Дому подобает святыня Господня в долготу дней". В надписи букв столько, сколько лет прожил создатель дворца, - 47. Но эту же цифру можно обнаружить если отсчитать от дня рождения императора - 20 сентября до дня его вступления на престол - 6 ноября.
В четверг 7 марта Палена опять призвали ко двору, говорили, что Кутайсов "добился прощения". Теперь он вынужден спешить - удар, приуроченный к Пасхе (после 24 марта), переносится им на 15 марта "к началу мартовских ид". Но 9 марта происходит событие, которое приближает развязку. В этот день, как и обычно, рано утром Павел I работает. На докладе обер-прокурор Обольянинов, фон Пален в приемной дожидается своей очереди.
"9 марта я вошел в кабинет Павла в семь часов утра, чтобы подать ему по обыкновению рапорт о состоянии столицы, - рассказывал он Ланжерону. - Я застал его озабоченным, серьезным, он запирает дверь и молча смотрит на меня в упор минуты с две и говорит наконец:
- Господин фон Пален, были вы здесь в 1762 году?
- Да, ваше величество.
- Так вы были здесь?
- Да, ваше величество, но что вам угодно этим сказать?
- Вы участвовали в заговоре, лишившем моего отца престола и жизни?
- Ваше величество, я был свидетелем переворота, а не действующим лицом, я был очень молод, служил унтер-офицером в кавалергардском полку. Я ехал на лошади со своим полком, ничего не подозревая, что происходит. Но почему, ваше величество, вы задаете мне этот вопрос?
- Почему? Да потому, что хотят повторить 1762 год.
Я затрепетал при этих словах, но тотчас же овладел собою и сказал:
- Да, ваше величество, это хотят сделать. Я это знаю и участвую в заговоре.
- Как! Вы это знаете и участвуете в заговоре? Что вы мне говорите!
- Сущую правду, ваше величество, я участвую в нем и должен делать вид, что участвую ввиду моей должности, ибо как мог бы я иначе узнать, что намерены они делать, если не притворюсь, что хочу способствовать их замыслам? Но не беспокойтесь - вам нечего опасаться, я держу в руках все нити заговора, и скоро все станет вам известно. Не старайтесь проводить сравнений между вашими опасностями и опасностями, угрожавшими вашему отцу. Он был иностранец, а вы русский, он ненавидел русских, открыто выражал презрение к ним и возбудил против себя народ. Вы же, наоборот, любите русских, уважаете и цените их и пользуетесь их любовью. Он не был коронован, а вы коронованы, он преследовал духовенство, вы же почитаете его. Он до крайности раздражил против себя гвардейские полки, вам же эти полки совершенно преданы. В его время не было никакой полиции в Петербурге, а ныне она так усовершенствована, что не делается ни шага, не говорится ни единого слова без моего ведома. Каковы бы ни были намерения императрицы, но она не обладает ни способностями, ни силой воли вашей матери. У нее взрослые дети, между тем как вашему высочеству в 1762 году было лишь семь лет.
- Все это так, - отвечал он, - но, конечно, не надо дремать.
На этом наш разговор и остановился, я тотчас же написал про него великому князю".
Возможно, фон Пален преувеличивает свою находчивость и удивительное хладнокровие, разговор состоялся с глазу на глаз, но о том, что такой разговор произошел, свидетельствует и А. Чарторыйский: "Павел объявляет Палену, что знает о заговоре. "Это невозможно, - отвечает совершенно спокойно Пален, - ибо в таком случае я, который все знаю, был бы сам в числе заговорщиков". Этот ответ и добродушная улыбка генерал-губернатора совершенно успокоили Павла".
Встретившись с Александром в потайном месте, встревоженный фон Пален убеждает его не медлить и уже завтра совершить переворот. Наследник колеблется, но соглашается на 11-е, когда в карауле будет дежурить верный ему третий батальон Семеновского полка. "Великий князь заставил меня отсрочить до 11 дня, - говорил Пален Ланжерону, - когда дежурным будет третий батальон Семеновского полка, в котором он был уверен еще более, чем в других остальных. Я согласился на это с трудом и был не без тревоги в следующие два дня". Так фон Пален неожиданно для себя приобретает могущественного союзника в лице самого царя. В этот же день он объявляет дежурным офицерам гарнизона о возможности заговора, с тем чтобы действовать открыто, с ведома царя. Один из этих офицеров, семеновец Леонтьев, вспоминает: "Дня за четыре до 12 марта мы были собраны все в доме графа Палена у Полицейского мосту по утру до развода. По полном нашем съезде и по помещении нас в зале сего дома граф вышел к нам в полном мундире и, раскланявшись, сказал громким голосом: "Господа! До сведения государя императора доходит о существовании заговора в столице, но его величество надеется на вашу верность". При этом мемуарист отметил "коварную улыбку губернатора".
Очевидно, в этот день тайно были посланы курьеры за Ростопчиным, Аракчеевым и Линденером. Сын отставного майора из старинного, но обедневшего рода Алексей Аракчеев с отличием закончил кадетский корпус и был оставлен при нем преподавателем математики и экзерции. Когда в 1792 году наследнику Павлу Петровичу потребовался расторопный и квалифицированный артиллерист, ему рекомендовали поручика Аракчеева. "Соблюдение воинской дисциплины, точное исполнение приказов, хорошее знание артиллерии уже тогда обратили на него внимание будущего императора".
С восшествием Павла I на престол на Аракчеева посыпались милости: уже 7 ноября 1796 года он назначается комендантом Петербурга, а через несколько дней жалуется чином генерал-майора Преображенского полка, награждается орденами Анны I степени и Александра Невского. 12 декабря Павел дарит Аракчееву имение Грузины с 2 тысячами душ и жалует его в бароны.
С 4 января 1799 года Аракчеев назначается командиром лейб-гвардии артиллерийского батальона и инспектором всей кавалерии. Но после одной из вспышек высочайшего гнева, вызванного попыткой Аракчеева обвинить в упущении по службе вместо своего брата невиновного офицера, он подвергается опале и удаляется в Грузины.
Однажды в Гатчине, взяв руку сына и Аракчеева, отец соединил их и сказал: "Будьте друзьями!" Александр запомнил этот случай, для него это была не просто фраза, а завет отца сыну. Он верит в то, что, будь Аракчеев в столице, он сумел бы предотвратить несчастье. В 1803 году Аракчеев был восстановлен в прежней должности, а в 1808 стал военным министром. По свидетельству современников, он много сделал для повышения боеготовности русской армии в преддверии Отечественной войны 1812 года.
"Должно отдать ему справедливость, - писал его современник Н. И. Греч, - он преобразовал в 1809 году нашу артиллерию, что показала и Отечественная война 1812 года".
"...Самовластьем беспредельным и строгостью, конечно, сделал много хорошего: восстановил дисциплину, сформировал заново, можно сказать, армию, расстроенную неудачами 1806 и 1807 годов, удовлетворил справедливые претензии, учредил запасы", - считает другой его современник.
Положение резко меняется в 1815 году, когда Александр I целиком доверяет управление государством Аракчееву. "Впервые в истории России приказы временщика были по силе равными царским", - писал В. М. Глинка.
К этому времени император совершенно разочаровался в людях. Он больше не доверял своим приближенным и презирал их. "Они мне не друзья - они служили России, своему честолюбию и корысти", - говорил он. В Аракчееве он видел одного из тех, кто был невиновен в смерти отца, человека безусловно ему преданного и бескорыстного.
Военные поселения, муштра, палочная дисциплина и полицейский режим стали характерны для его десятилетнего правления, получившего в народе название "аракчеевщина". С 1823 года Аракчеев был единственным докладчиком при государе по всем делам. Он стал вершителем дел и судеб в России.
Генерал Линденер, бывший прусский ротмистр, приглашенный наследником для обучения гатчинского войска и ставший комендантом Петропавловской крепости, также подвергся опале. Он жил в своем имении под Калугой.
У Павла не осталось ни преданных друзей, ни близких. После десятилетней счастливой супружеской жизни он не только охладел к Марии Федоровне, но и подозревает ее участие в заговоре. Подросшие дети вызывают лишь недоверие: "Слишком хорошо удалось внушить ему недоверие к императрице и к его старым слугам", - вспоминал Чарторыйский.
10 марта, воскресенье. Из воспоминаний принца Евгения Вюртембергского: "Утром в воскресенье я нашел государя не в лучшем настроении, чем вчера. Дибич во время военного смотра сказал мне, что государыня и оба великих князя, очевидно, в чем-то провинились. Государь пожал мне руку с благоволением, как бы желая сказать: "У меня сейчас нет времени с тобой общаться, но не сочти это за меньшее к тебе расположение".
Александр, шеф Семеновского полка, встретив поручика Полторацкого, приказывает ему "принять на себя вне очереди начальствование караулом" на другой день.
Воскресный вечер. Вечерний стол накрыт на 23 куверта. Перед ужином состоялся "французский концерт". Принц Евгений Вюртембергский обратил внимание на то, что даже выступление мадам Шевалье не очень привлекло внимание царя, что великая княгиня Елизавета была тиха и печальна; Александр разделял ее грусть; царица испуганно смотрела вокруг и, казалось, хотела понять, какими новыми, несущими беду мыслями занят ее муж.
"...После концерта государь, как обычно, удалился, - вспоминает принц Евгений, - но его удаление, ожидаемое дольше, чем обычно, сопровождалось поведением, ставшим мне понятным только спустя некоторое время. Когда открылись боковые двери, он подошел к государыне, стоявшей справа, остановился перед ней, насмешливо улыбаясь, скрестил руки, непрестанно пыхтя по своему обыкновению, что он делал, находясь в высшей степени нерасположения, и затем те же угрожающие жесты повторил перед обоими великими князьями. Наконец он подошел к графу Палену, с мрачной миной прошептал ему на ухо несколько слов и затем пошел ужинать. Все молча последовали за ним, охваченные страхом. На мой вопрос: "Что это значит?" графиня Ливен коротко ответила: "Вас и меня это не касается". За мрачным столом царила мертвая тишина; после ужина государь отстраняет с насмешливой улыбкой свою жену и сыновей, которые хотели попрощаться с ним, и внезапно уходит, не простившись. Государыня заплакала, и вся семья ушла глубоко опечаленная".
Тревожное, беспокойное состояние обитателей дворца, атмосфера неуверенности, смутного ожидания беды, нагнетаемая Паленом, на руку заговорщикам. Это один из способов предохранить опасное дело от провала. Приходится только удивляться дьявольской энергии, хладнокровию и расчетливости Палена. С непоколебимым упорством и предусмотрительностью идет он к намеченной цели. В этот вечер он долго работает. "Воскресенье, записывает Гёте, - свадьба Жерве, на которую Пален обязан прийти, но не приходит". Он занят.
Глава семнадцатая
11 МАРТА
Ид марта берегись.
В. Шекспир
11 марта, понедельник шестой недели великого поста. Последний день царствования Павла I. Как обычно, он встал между четырьмя и пятью часами утра. До девяти работал: утверждено шесть законов, в том числе именной "О дозволении киргизскому народу кочевать между Уралом и Волгой". Состоялись утренние доклады Обольянинова и Палена. Помилованным накануне двум арестантам царь велит дать "по сту рублей на дорогу". Потом был рассмотрен целый ряд донских доносов об оскорблении величества. Павел велит "отпустить всех без наказания".
Полковник конногвардейского полка Н. А. Саблуков, эскадрон которого дежурил во дворце, видит и слышит, как Пален отвечает на вопрос императора о принятых мерах безопасности: "...ничего больше не требуется. Разве только, ваше величество, удалите вот этих якобинцев (указал на дверь, где стоял караул из конногвардейцев) да прикажите заколотить эту дверь (в спальню императрицы)". Оба этих совета, - пишет Саблуков, - злополучный монарх не преминул исполнить, как известно, на свою собственную погибель".
В 9 часов Павел в сопровождении Александра едет "осматривать войска". Он явно не в настроении. Семеновец Леонтьев вспоминает: "11 марта на разводе государь весьма прогневался на сменившийся караул нашего полка второго батальона, кричал на батальонного шефа генерала Мозавского, а наследнику сказал: "Вашему высочеству свиньями надо командовать, а не людьми". Наследник вместо поклона отвернулся и закусил губу - мы все это видели".
Коварный Пален использует и эту возможность, чтобы вызвать недовольство офицеров. По свидетельству Вельяминова-Зернова, "он собрал офицеров гвардии на своей квартире (как это часто бывало) и объявил им особое неудовольствие государя их службой и угрозу всех сослать. Все разъехались с горестными лицами и с унынием в сердце. Всякий желал перемены".
..."С 11 часов их величества изволили прогуливаться по городу верхом: его императорское величество с графом Кутайсовым, ее императорское величество с фрейлиной Протасовой 2-й..."
Около полудня у статуи Клеопатры Павел беседует с писателем Коцебу, который работает над описанием Михайловского замка: "Император долго и восторженно говорит о живописи и скульптуре..."
Обед, как и обычно, в час дня. Стол накрыт на восемь кувертов. Приглашены: обер-камергер Строганов, адмирал граф Кушелев, генерал от инфантерии Кутузов, вице-канцлер князь Куракин, обер-гофмаршал Нарышкин, обер-шталмейстер граф Кутайсов. Все они не участвуют в заговоре и не подозревают о его существовании. Кутайсов, Нарышкин и Кушелев намечены Паленом к аресту. Его план уже приводится в исполнение: караул преображенцев составлен так, что две трети его состоят из солдат раскассированного лейб-гренадерского полка, "весьма дурно расположенных к императору", командовать караулом назначен подпоручик Марин, поэт и острослов, считавший себя врагом деспотичного царя.
Полковник Саблуков неожиданно получает приказ дежурить по полку, в то время как его эскадрон должен заступить в караул. Он разыскивает великого князя Константина, шефа полка, чтобы доложить ему об этом, но не находит.
Генерал Беннигсен собирается покинуть столицу. На Невском он "случайно" встретил Платона Зубова, который просил его зайти потолковать. Беннигсен соглашается. "Я согласился, - пишет он, - еще не подозревая, о чем может быть речь, тем более что я собирался на другой день выехать из Петербурга в свое имение в Литве. Вот почему я перед обедом отправился к графу Палену просить у него, как у военного коменданта, необходимого мне паспорта на выезд. Он отвечал мне: "Да отмените свой отъезд, мы еще послужим вместе, - и добавил: - Князь Зубов скажет вам остальное". Я заметил, что он все время был смущен и взволнован. Так как мы были связаны дружбой издавна, то я впоследствии очень удивился, что он не сказал мне о том, что должно было случиться..."
Не оставляя мысли об отъезде, генерал Беннигсен отправился к Обольянинову, чтобы проститься, и "оттуда часов в 10 приехал к Зубову".
Из окна кабинета Павел видит группу офицеров, прогуливающихся в парадной форме и лентах. Он просит директора и устроителя Павловска К. Кюхельбекера пойти узнать: "что значит это собрание?"
"Пользуются хорошею погодою, - ответил Кюхельбекер, возвратясь к царю. - Прогуливаются".
Поэт В. К. Кюхельбекер рассказывал Н. А. Маркевичу, как его отец "в последние дни жизни императора Павла вошел в случайную милость царскую и чуть не сделался таким же временщиком, как Кутайсов. Павел уже не мог обходиться без него".
В восемь часов вечера полковник Саблуков прибыл во дворец для доклада Константину. Но его не пускают к великому князю, ссылаясь на то, что он находится под арестом. Саблуков, сказав, что он дежурный по полку, прошел в кабинет и застал Константина в сильном волнении. Через несколько минут появился Александр, имевший вид "испуганного, крадущегося зайца".
"Вдруг, - пишет Саблуков, - дверь отворилась и появился государь в сапогах со шпорами, со шляпой в одной руке и с палкой в другой и направился, как на параде, прямо к ним. Александр побежал в свои покои, Константин словно окаменел на месте, опустил руки и имел такой вид, будто стоит безоружным перед медведем. Я обернулся и передал государю мой доклад о состоянии полка. Государь сказал: "Ты дежурный?" - дружелюбно кивнул и вышел. Тотчас Александр заглянул в комнату.
- Ну, брат, что ты на это скажешь? - спросил Константин. - Разве я не говорил тебе, что он (указывая на меня) не будет бояться?
Александр спросил меня, неужели же я не боюсь государя.
- Нет, - сказал я. - Я исполняю свой долг и боюсь только моего шефа великого князя Константина.
- Иди домой и будь насторожен, - сказал Константин.
Вернулся я домой смущенным и преисполненным дурных предзнаменований..."
Ужин, как обычно, начался в половине девятого. Стол был накрыт на 19 персон. Среди приглашенных был и М. И. Кутузов, к которому Павел благоволил, с дочкой Прасковьей, фрейлиной, впервые присутствующей за императорским столом. Вошел Павел. Порывистым движением он протянул камер-лакею шляпу, оглядел присутствующих и сел на свое место посередине стола. Справа от него сели Александр с женой Елизаветой Алексеевной, за ней Мария Павловна, будущая герцогиня Сакен-Веймарская, покровительница великого Гёте. Слева от Павла села Мария Федоровна, за ней Константин с женой Анной Федоровной. По эту же сторону стола сели три статс-дамы Пален, Ливен и Ренне. Остальные приглашенные разместились на противоположной стороне. Павел был оживлен и весел. Впервые поданный к столу фарфоровый сервиз с видами Михайловского дворца вызвал у него настоящий восторг: "Государь был в чрезвычайном восхищении, многократно целовал рисунки на фарфоре и говорил, что это был один из счастливейших дней в его жизни". Хорошее настроение хозяина передалось и окружающим все наперебой восхищались сервизом и дворцом. Лишь один Александр не принимал участия в разговоре, сидел насупившись, мрачнее тучи.
Князь Н. Б. Юсупов, пушкинский "вельможа", участник последнего ужина императора, вспоминал: "Во время ужина великий князь Александр Павлович был молчалив и задумчив; император Павел, напротив того, был чрезвычайно весел и разговорчив. Заметив, что великий князь Александр Павлович не в обыкновенном расположении духа, император спросил у него: "Сударь, что с вами сегодня?"
- Государь, - отвечал великий князь, - я чувствую себя не совсем хорошо.
- В таком случае обратитесь к врачу и полечитесь. Нужно пресекать недомогание вначале, чтоб не допустить серьезной болезни.
Великий князь ничего не отвечал, но наклонился и потупил глаза. Через несколько минут великий князь Александр чихнул. Император сказал ему:
- За исполнение всех ваших желаний".
О драматичности ситуации, сложившейся за столом, рассказывает В. Н. Головина: "Отец и сын сидели рядом за столом... Император думал, что его сын покушается на его жизнь; великий князь считал себя приговоренным к заключению своим отцом".
М. И. Кутузов: "После ужина император взглянул на себя в зеркало, имевшее недостаток и делавшее лица кривыми. Он посмеялся над этим и сказал мне: "Посмотрите, какое смешное зеркало, я вижу себя в нем с шеей на сторону". Это было за полтора часа до его кончины.
Своему близкому другу И. М. Муравьеву-Апостолу, отцу будущих декабристов, Кутузов добавил, что разговор шел о смерти. "На тот свет идтить - не котомки шить", - были прощальными словами Павла I Кутузову".
Осведомленный вельможа князь С. М. Голицын рассказывал: "Ужин, как обыкновенно, кончился в половине десятого. Заведено было, что все выходили в другую комнату и прощались с государем, который в десять часов бывал уже в постели. В этот вечер он также вышел в другую комнату, но ни с кем не простился и сказал только: "Чему быть, того не миновать". Вот такое предчувствие имел император Павел".
Без четверти десять к дежурившему по полку Саблукову прибыл фельдъегерь императора с приказанием немедленно прибыть во дворец. "Такое распоряжение всегда считается серьезным и принимается за дурной знак, пишет Саблуков. - Корнет Андреевский, стоявший на часах, сказал мне, что не произошло ничего особенного, что государь у государыни, три раза проходил мимо караула, и каждый раз очень ласково кланялись. В 16 минут одиннадцатого в прихожей появился государь в чулках и башмаках. Он только что отужинал. Его собачка шпиц бежала впереди; за государем следовал генерал-адъютант Уваров. Государь подошел прямо ко мне и сказал мне по-французски:
- Вы якобинец?
- Точно так, ваше величество.
- Не вы сами, а ваш полк?
- Я - пожалуй, но относительно полка вы заблуждаетесь.
- Я знаю, что лучше, караул должен удалиться.
Я скомандовал "Направо марш", и корнет Андреевский удалился со своими солдатами. Затем государь начал говорить со мною по-русски и повторил, что мы якобинцы. Я возражал с живостью и отвергал подобное обвинение. Он оставался при том, что ему лучше знать, и прибавлял, что отдал приказ выслать полк из города и распределить по деревням. При этом очень дружески сказал мне: