Страница:
17 я н в а р я 1894 г о д а: "Эти строки имеют целью с благодарностью подтвердить получение Вашего столь содержательного письма из Сучжоу от 2 - 4 сентября... Раньше чем через год я не опубликую своего труда, но Ваши любезные сообщения позволили мне в процессе моей работы находиться все время на высоте современных исследований Азии... Мне хочется поблагодарить Вас от всего сердца и пожелать счастья в исследованиях Наньшаня, которые, несмотря на все путешествия предшествовавших ученых, столь плодотворны, что обеспечивают Вам заслуженное и выдающееся место в истории географии в ряду исследователей Центральной Азии на все времена. Вы достигли этой цели в молодые годы, и наша наука должна еще многое ожидать от Вас. Я бы хотел, чтобы Вы повсюду, на Вашей родине и вне ее, получили признание, которое Вы заслужили своими выдающимися работами".
5 н о я б р я 1894 г о д а: "Вчера мне было очень приятно получить через Пекин Ваше любезное письмо из Сучжоу... Надеюсь, что Вы уже счастливо достигли Петербурга. Там, конечно. Ваши специалисты не откажут Вам в том признании, на которое Вам дают право Ваши исключительные достижения. Между исследователями Центральной Азии теперь имя Обручева будет во все времена называться в числе первых, и своим путешествием Вы создали славу не только себе самому, но и Вашему народу...
Тем, что Вы дали одной из крупных азиатских цепей мое скромное имя. Вы доставили мне большую радость и отметили столь особенным отличием, что, по правде, я не знаю, как Вас благодарить, чтобы выразить вполне мои чувства. Я рассматриваю это как величайшую честь для себя и как ценнейшую награду, подобной которой я до сих пор еще не получал. Она будет в моей старости высоким поощрением за истекшие годы моей работы".
2 м а я 1896 г о д а: "После того как я недавно так нерешительно спрашивал Вас о связи Хамар-Дабана и Саянского хребта к югу от Байкала, я обязан Вам сегодня сообщить, что мне после долгих поисков удалось найти молодого человека, который хорошо говорит по-русски и немецки, так что при его помощи я ознакомлюсь с русской литературой... Мне теперь многое сделалось ясным, что я раньше не понимал. С удивлением слежу я за объяснениями Черского и Чекановского и счастлив разнообразными данными, в то время как до сих пор был ограничен сведениями из скудных немецких и французских резюме.
Ваши любезные письма о Забайкалье имеют для меня еще большее значение; наконец-то исполнились мои многолетние стремления, долго остававшиеся без результата, - ознакомиться с замечательными трудами русских специалистов. Конечно, это требует терпения и времени, но я каждый день все глубже проникаю в сущность предмета, и интерес мой растет с каждым отрывком".
22 и ю н я 1898 г о д а: "Я получил Ваше содержательное письмо от 12/24 мая и недоумеваю, как я должен выразить Вам свою благодарность за столь обильные и любезные сообщения...
Ваше послание не могло прийти более своевременно: я только что заказал в Лейпциге вычертить речную сеть части Центральной Азии... и подготовить ее гравировку, чтобы нанести главные линии. А теперь я получил Ваши важнейшие дополнения.
Так как Вы любезно обещаете мне, что осенью Вы предполагаете прислать еще дальнейшие сообщения о Чите, то я решил окончание моей карты отложить до этого времени; то, что Вы сообщаете об отклонении разлома Яблонового хребта в направлении Малханского хребта, так интересно и неожиданно, что каждая новая деталь будет важна".
3 с е н т я б р я 1898 г о д а: "Я принял полностью Ваши взгляды на дизъюнктивные линии в этой области и позволил себе нанести большую часть Ваших линий на карту основных структурных линий Внутренней Азии, которая находится в работе... С величайшим интересом ожидаю Ваши дальнейшие любезные сообщения..."
4 а в г у с т а 1899 г о д а: "Последние присланные мне корректурные листы "Китая" долго ждали меня, так как я сам совершил маленькую поездку...
Можете ли Вы сообщить мне на открытке, лежит ли вулкан Мушкетова или вулкан Обручева к западу от Витима? Я отметил только, что по обе стороны колена есть по вулкану".
14 о к т я б р я 1899 г о д а: "Вы мне опять доставили много радости. Прежде всего я должен поблагодарить за доклад и карту. ...Во-вторых, спасибо за новые корректурные листы. Я очень рад, что у меня есть Алашань...
Благодарю также за интересный китайский лист XXI. Когда я получил его, я был несколько удивлен формой Сулайхэ и искаженным южным очертанием Бейшаня. Ваше любезное письмо успокоило меня. Гранитную топографию я также получил и благодарю за нее".
13 ф е в р а л я 1900 г о д а: "Вы так любезны и дружественны ко мне, что все мое письмо должно превратиться в благодарность. Я благодарю Вас сердечно за конец (корректур) 1-го тома "Китая", с окончанием которого я сердечно поздравляю, так же, как с началом 2-го, а также в высшей степени важным забайкальским отчетом. Сейчас я погрузился целиком в альпийскую главу... Мне очень желательны Ваши дальнейшие сообщения о Хингане".
17 а в г у с т а 1900 г о д а: "Только что я получил листы 43 - 54 великолепного второго тома и сердечно благодарю. Ваш прекрасный опрокинутый профиль Алашаня в т. 1, а также все вплоть до Ланьчжоу я тщательно изучил. Ваши карты и, в частности, карта лессовой области Наньшаня были мне чрезвычайно полезны. Не будет ли это чересчур неучтиво с моей стороны, если я попрошу прислать какой-нибудь использованный оттиск карт к этим последним таблицам".
6 ф е в р а л я 1901 г о д а: "Я только что получил Ваши последние листы корректуры и таблицы и тороплюсь поблагодарить Вас. Вам удалось путем этой большой и серьезной работы уже в молодые годы стать в ряды важнейших исследователей Азии, оказать большие услуги нашей науке, повысить признание научной работы Вашей родины и обеспечить себе благодарность и высокое признание со стороны всех специалистов... Теперь никто не может говорить о структуре этой большой части света без того, чтобы не назвать Ваше имя".
Многие годы спустя академик Вернадский, вспоминая свои встречи с
Зюссом, напишет академику Обручеву: "От него я слышал, что он считал
том, посвященный России, больше Вашим, чем своим".
Надо только исправить небольшую ошибку Вернадского - том, о
котором говорил Зюсс, был посвящен Азии в целом...
Вернувшись в ноябре 1894 года из Китая, Владимир Афанасьевич
недолго пробыл в Петербурге. Уже в мае всей семьей вновь выехали в
Иркутск - вновь пароходами по рекам, вновь по Сибирскому тракту.
Уже начиналась постройка Транссибирской железной дороги, и
Владимир Афанасьевич, оставаясь геологом Иркутского горного
управления, был назначен начальником Восточносибирской горной партии,
которая должна была обследовать будущую трассу.
Четыре следующих полевых сезона прошли в маршрутах по Южному
Забайкалью - до устья Шилки включительно. Вместе с двумя помощниками
Обручев провел планомерную, хотя и не детальную, геологическую
съемку; были описаны главные месторождения полезных ископаемых
золота, железа, угля, который в первую очередь требовался для
строящейся железной дороги.
Конечно, Обручева интересовали и общие вопросы геологии
Забайкалья. Как считал Зюсс, весь этот район представляет собой некий
первичный участок земной коры - "Древнее темя Азии". Геологические
данные, собранные к тому времени, свидетельствовали о полном
отсутствии морских отложений в этом районе. Следовательно, высокое
нагорье Забайкалья за всю геологическую историю никогда не
затоплялось морем. По мнению Зюсса, при позднейших складчатых
движениях к этому нагорью присоединялись более молодые горные цепи
алтаиды, которые постепенно наращивали площадь Азиатского материка.
Подытоживая собственные наблюдения в Забайкалье, Обручев писал:
"Отсутствие палеозойских морских отложений позволяет думать, что вся область после образования складок из архейских (то есть древнейших) и метаморфических пород осушилась, больше не затоплялась морем, а подвергалась разломам, которые расчленили ее поверхность на возвышенности (горсты) и впадины (грабены). По трещинам разломов в разное время прорывались вулканические излияния. Во впадинах некоторое время существовали большие озера, в которых отложилась угленосная толща; она была нарушена только слабыми складкообразовательными движениями, а больше - разломами, по которым изливались базальты. В четвертичное время во впадинах опять образовались большие озера, воды которых заливали склоны горных цепей на значительную высоту; они представляли целую сеть, имевшую сток в Байкал, уровень которого стоял значительно выше современного, что обнаружил уже Черский. По этой сети озер в Байкал могли пробраться жители моря: тюлень, губка и др., появление которых в пресном озере, расположенном среди обширного материка, иначе трудно объяснить.
В общем, наши наблюдения в Селенгинской Даурии как будто подтвердили вывод Черского относительно большой древности этой области, отсутствия в ее пределах палеозойских и более молодых морских отложений и ее вхождение в состав высокого плоскогорья, которое с востока... ограничено Яблоновым хребтом; было выяснено большое развитие угленосных третичных и четвертичных отложений, а высокое залегание последних на склонах согласовалось с его выводом о прежнем, более высоком уровне Байкала. Среди новых данных наибольшее значение имели наблюдения относительно распространенных разломов и вертикальных движений земной коры, создавших современный рельеф, а также связанных с ними излияний вулканических пород (...).
На основании всех имеющихся данных нужно думать, что Селенгинская Даурия в вышеуказанных границах представляет очень древний участок материка Азии, сложенный из докембрийских отложений, подвергшихся складчатой дислокации в конце докембрия. С тех пор, с начала палеозоя, эта область оставалась сушей и подвергалась вертикальным движениям. Ее древние складчатые хребты были уже размыты в течение палеозоя, в конце которого... эти движения в нескольких местах создали впадины, в которых образовались озера и отложились осадки, кое-где с углем, перемежаясь с обильным вулканическим материалом происходивших одновременно излияний и извержений. Рельеф, созданный этими движениями, к половине мезозоя был уже сглажен, и в конце юры новые движения того же типа опять создали впадины, еще более многочисленные, с озерами, в которых образовались угленосные отложения. Омоложенный рельеф снова сглаживался и еще несколько раз подновлялся вертикальными движениями в третичное и четвертичное время, сопутствуемыми излияниями базальта. Последние поднятия четвертичного времени вызвали оледенение высших цепей, во всяком случае двукратное.
Но интересный вывод, вытекающий из наличия молодых вертикальных движений, омоложавших рельеф Селенгинской Даурии, состоит в следующем: нахождение угленосных толщ на перевале железной дороги через хребет Цаган-дабан, слоистых галечников и песков высоко на склонах современных хребтов теперь уже нельзя считать доказательствами прежнего высокого стояния уровня вод как в мезозойских, так и в четвертичных озерах, заполнявших впадины между этими хребтами. Эти водные отложения при молодых поднятиях могли или даже должны были быть подняты выше своего первоначального положения, и судить по их современному положению о высоте уровня озер, в которых они отложились, над дном современных долин, нельзя. И так как горные цепи, образующие раму оз. Байкал, принимали участие в молодых поднятиях, то вывод Черского о прежнем высоком уровне этого озера, сделанный на основании нахождения озерных песков и галечников на высоте до 330 м над современным уровнем, требует пересмотра с новой точки зрения..."
Древнее темя Азии - одна из проблем, которые интересовали
Владимира Афанасьевича всю жизнь. Почти полвека спустя он писал:
"Приходится отметить, что этот вопрос о древнем темени, главную часть
которого составляет Селенгинская Даурия, до сих пор еще не решен
окончательно, так как все позднейшие исследования этой области не
смогли собрать достаточно материала для этого решения... Хотя на
Витимском плоскогорье уже найдена морская фауна среднего докембрия,
но временное затопление части древнего темени морем еще не доказывает
отсутствия этого темени".
На протяжении многих десятилетий проблема древнего темени
вызывала оживленные, даже ожесточенные споры. Порой Обручев был
полемически резок: "...отсутствие этого темени еще никем бесспорно не
доказано, и, пока этого не будет сделано, я не имею основания
отвергать его".
Только после кончины Владимира Афанасьевича новые геологические
данные позволили наконец решить этот спорный вопрос. По современным
представлениям, древнее темя Азии никогда не существовало. И сам этот
термин сдан теперь в архив истории геологии...
Осенью 1898 года Обручев возвращался в Петербург уже на поезде.
Восточно-Сибирская партия полностью завершила свои полевые работы.
Надо было заканчивать разборку геологических коллекций
забайкальских и китайских, надо было готовить к печати дневники
путешествия по Центральной Азии...
"Петербургский период" длился три года. Обручев побывал в Вене,
наконец-то лично познакомился с Зюссом. В 1899 году принимал участие
в работе VII Международного географического конгресса, а год спустя
в работе VIII Международного геологического конгресса. Вышли в свет
два тома его "Дневников", удостоенные Золотой медали Русского
географического общества.
Весной 1901 года Владимир Афанасьевич получил неожиданное
предложение - возглавить кафедру геологии и стать деканом горного
отделения, которое создавалось в только что распахнувшем двери
Томском технологическом институте.
Дважды уже предлагали ему перейти на преподавательскую работу
в Москве, в Петербурге, но он отказывался.
"К преподавательской деятельности у меня большой склонности не было и возникало опасение, что профессура сильно затруднит мою исследовательскую работу, которая составляла уже основную задачу моей жизни. В этом отношении Е. Л. Зубашев (директор института. - А. Ш.) успокоил меня указанием, что летние каникулы давали возможность уезжать на полевые работы, а границы Центральной Азии, которая все еще привлекала меня, были от Томска только немного дальше, чем от Иркутска. В смете Томского технологического института имелись суммы на научные экспедиции.
Жена согласилась ехать в Сибирь... В отношении ученья сыновей, о котором уже приходилось думать, я узнал с удовольствием, что в Томске имелось реальное училище, так что не было необходимости отдавать детей в классическую гимназию, к которой я по личному опыту питал отвращение. Обдумав все "за" и "против", я дал свое согласие".
Как он мог не дать согласия, когда и горное отделение, и кафедра
геологии должны были стать первыми в Сибири! Но...
Обручев, уже всемирно известный ученый, не имел до сих пор
никаких ученых званий, кроме единственного - геолог. И это самое "но"
чуть было не возникло.
"Всеподданнейший доклад Министра Народного Просвещения.
ИЗЛОЖЕНИЕ ДЕЛА. Попечитель Западно-Сибирского учебного округа,
согласно постановлению Совета Томского технологического института...
ходатайствует о назначении состоящего при Главном Горном управлении
горного инженера, Надворного Советника Обручева и т. д. ординарного
профессора по кафедре геологии названного Института.
ЗАКОН. На основании ст. 8... Положения о Томском Технологическом
Институте на кафедры по предметам, для которых установлены ученые
университетские степени, назначаются лица, имеющие ученую степень
доктора.
СООБРАЖЕНИЯ. В силу сего закона горный инженер Обручев не может
быть назначен профессором геологии в названный Институт. Усматривая,
однако, что по отзыву специалистов о научных работах Обручева он
является выдающимся геологом, знатоком Сибири и вообще Азии в
геологическом и географическом отношениях и что благодаря его трудам,
главным образом, и изучена геология Сибири, я находил бы возможным
назначить горного инженера Обручева и. д. ординарного профессора по
кафедре геологии...
ИСПРАШИВАЕТСЯ. Не благоугодно ли будет ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ
ВЕЛИЧЕСТВУ ВЫСОЧАЙШЕ повелеть исполнить как предложено.
Генерал-адъютант Ванновский".
Его императорскому величеству было, к счастью, благоугодно. В
сентябре 1901 года в Томском технологическом институте появился новый
и. д. ординарного профессора. Поясним - таинственное "и. д." в
переводе с канцелярского означает "исправляющий должность"...
Всего-навсего семь десятков горных инженеров насчитывалось к
этому времени в Сибири. Бывая на рудниках, приисках, Обручев видел,
насколько неграмотно велись зачастую работы. Разведкой новых
месторождений, по существу, никто и не занимался.
Трудные задачи стояли перед деканом горного отделения. Все
приходилось начинать действительно с нуля. Владимир Афанасьевич
участвовал в разработке проекта здания, в котором должно было
разместиться горное отделение. По его инициативе началось создание
музеев - горного и отдельно
геолого-минералогическо-палеонтологического, который, как писал
Обручев, "явится первым в своем роде во всей Азиатской России".
Чуть ли не впервые в России в Томском технологическом институте
была введена узкая специализация на старших курсах. На горном
отделении: горная (рудничная), металлургическая, маркшейдерская и по
предложению Обручева разведочно-геологическая.
Перед последним курсом учебная программа предусматривала
геологическую практику. Кажется, тоже впервые в России. Практика
проводилась в районе знаменитых Красноярских Столбов. Студенты,
разделившись по парам, проводили самостоятельные маршруты и
составляли геологическую карту района.
В качестве дипломной работы студенты-геологи должны были
выполнить петрографическое описание коллекции горных пород
определенного типа или района, или провести разведку какого-либо
месторождения полезных ископаемых.
Для наглядности обучения Владимир Афанасьевич лично изготовил и
раскрасил пять с половиной тысяч (!) диапозитивов, которые
демонстрировались во время лекций с помощью "волшебного фонаря". Сам
Обручев читал физическую геологию, петрографию, геологию рудных
месторождений. Впервые ввел он в программу обучения курс "Полевая
геология".
"Необходимым условием успешной работы геолога в поле, помимо его
личных качеств как исследователя, является соответствующее снаряжение
- прочное, удобное и полное..."
Сегодня, может быть, даже наивными кажутся некоторые строки
вводной части курса:
"Геологический молоток является самым необходимым орудием
геолога. Наиболее употребителен и практичен следующий фасон: один
конец головки молотка тупой, другой заострен клином...
Наиболее удобен формат записных книжек: 9 или 10 см ширины, 12
13 см длины и 1 см толщины..."
Но ведь все это - и оптимальную форму геологического молотка, и
наиболее удобные размеры полевого дневника или мешочков для
геологических образцов - все это установил патриарх советских
геологов Владимир Афанасьевич Обручев.
"Весь его богатейший полевой опыт, - пишет биограф, геолог по
профессии, - был обобщен и изложен в виде курса "Полевой геологии"
обширного свода правил и приемов работы в пустыне, тайге и горах,
осмотра, измерения и зарисовки обнажений, классификации
палеонтологических находок и т. д. Сегодня редко кто из сотен тысяч
геологов страны знает, что большинство этих приемов внедрил в
практику Обручев. Не все их он изобрел, не все придумал, но первым
обобщил и классифицировал, выделил как самостоятельную область
геологических работ и стал им обучать студентов".
За всеми этими учебными делами, за административными хлопотами
не так-то легко было выбраться в поле самому. Но все-таки он трижды
побывал в Пограничной Джунгарии - в 1905, 1906 и 1909 годах.
Еще Зюсс при первой их встрече обратил внимание Обручева на
Джунгарию:
"Вот область Центральной Азии, о строении которой ничего не
известно. На карте здесь нанесены горные цепи, но принадлежат ли они
еще Алтаю или относятся уже к системе Тянь-шаня - никто не может
сказать определенно. Здесь эти две огромные горные системы
соприкасаются. Сюда следовало бы послать русскую экспедицию. Ведь эта
местность так близка к вашей границе с Китаем, что туда нетрудно
попасть".
Некоторые трудности были, но русским консулом в Джунгарии
оказался, к счастью, бывший переводчик русского консульства в
Кульдже, хорошо знакомый Обручеву. Разрешение китайских властей было
получено, помощь в организации экспедиции - обещана.
Три полевых сезона провел Владимир Афанасьевич в Джунгарии. В
первом путешествии с ним работал старший сын Владимир, в двух
последних - любимый ученик Михаил Антонович Усов. Сын Сергей принимал
участие во всех трех экспедициях, а проводниками неизменно были Гайса
Мусин Мухарямов и его сын Абу-Бекир.
За три полевых сезона Обручев оконтурил и многократно пересек
всю Джунгарию. Были открыты месторождения нефти, угля, золота, жилы
особой разновидности самородного асфальта, который позже назван в
честь Владимира Афанасьевича - "обручевитом".
Еще об одном удивительном, в своем роде уникальном открытии
рассказывает сам Обручев:
ЭОЛОВЫЙ ГОРОД
...Мы долго шли по равнине южного подножия Харасырхэ, составляющей длинный и полого понижающийся пьедестал этого небольшого хребта, сложенный из пролювия, вынесенного временными потоками из гор. Такие наклонные равнины, окружающие со всех сторон изолированные горные гряды или примыкающие с одной стороны к длинным хребтам, монголы называют "бэль" (...).
Этот длинный спуск привел наконец к широкой долине с крупными кустами и солончаковыми впадинами, в которых весной, очевидно, скоплялась вода. Миновав ее, мы начали подниматься на цепь Хара-арат; она параллельна Хара-сырхэ, но длиннее ее и тянется от р. Дям до р. Кобук. Это плоские скалистые горки и холмы с котловинами и долинами в промежутках между отдельными грядами и группами, с очень скудной растительностью и большим развитием черного лака пустыни. Мы долго шли по извилистой тропе на юго-запад, пересекая горы наискось, и только к закату вышли из них в местность совершенно другого характера. Она была сложена из песчаников и глин, но не таких пестрых, как юрские отложения, а желтоватых, розоватых и зеленоватых, лежавших горизонтально и расчлененных оврагами и ложбинами, похожими на улицы и переулки, на отдельные холмы с крутыми или отвесными боками, напоминавшими здания - дома, башни, столбы, отдельные стены в 3 4 м высоты. Мы ехали по этим улицам и переулкам, и нам казалось, что мы очутились среди развалин большого города. На стенах видны были как бы карнизы, и нередко в них торчали шарообразные камни, похожие на ядра, застрявшие при бомбардировке. Я вспомнил, что в старых стенах г. Ревеля* видел подобные ядра. Но некогда было останавливаться, чтобы изучать свиту этих пород и формы выветриванья. Солнце уже село, а, по словам Гайсы, до воды и корма было еще далеко.
_______________
* Ныне город Таллин.
Уже смеркалось, когда мы вышли из этих развалин в большую впадину, по которой были разбросаны большие бугры с кустами тамариска, очевидно, солончак. Здесь в сумерки среди бугров Гайса потерял дорогу, и пришлось ночевать без воды и корма. Развьючили ишаков, но не отпустили ни их, ни лошадей. Вода для людей у нас была с собой; мы сварили чай, но палатки не разбивали и улеглись, не раздеваясь, между вьюками. Ночь была теплая и прошла спокойно. Чуть свет все были на ногах и пошли дальше. Скоро вышли из бугров на ровную голую площадь, которая весной была залита водой, судя по вязкости почвы, но через нее шла протоптанная тропинка. Если бы мы ночью пошли дальше без дороги, мы бы попали на топкие места и намучились с ишаками, которые вязли бы на каждом шагу.
За этой площадью началась густая растительность по долине р. Дям высокая трава, кусты, рощи тополей. Долина имела больше километра в ширину и на западе была ограничена довольно высоким обрывом розоватого цвета, разрезанным крутыми оврагами и рытвинами. Под этим обрывом, по словам Гайсы, было русло реки; но он повел нас к одной из рощ на восточной окраине долины, где знал колодец. Это было удобно и для меня, так как с востока долину ограничивало продолжение тех "развалин", которые мы прошли в сумерки и не успели осмотреть. В роще мы нашли колодец, развьючились, поставили палатки. Но когда достали воду, она оказалась очень мутной, солоноватой и с сильным запахом тухлых яиц, то есть сероводорода.
Наши животные, ночевавшие без водопоя после длинного перехода, воду эту пили очень неохотно и мало. На дне колодца осталась густая вонючая грязь. Абубекир разделся, взял заступ и ведро и спустился в колодец, который имел около 2,5 м глубины. Всю грязь выбрали и затем вычерпали еще раз воду, которая набралась на место грязи. После этого вода стала такой, которую животные пили хорошо, а после их водопоя набравшаяся вода годилась и для нас; она чуть пахла сероводородом, но при кипячении этот запах исчезал.
5 н о я б р я 1894 г о д а: "Вчера мне было очень приятно получить через Пекин Ваше любезное письмо из Сучжоу... Надеюсь, что Вы уже счастливо достигли Петербурга. Там, конечно. Ваши специалисты не откажут Вам в том признании, на которое Вам дают право Ваши исключительные достижения. Между исследователями Центральной Азии теперь имя Обручева будет во все времена называться в числе первых, и своим путешествием Вы создали славу не только себе самому, но и Вашему народу...
Тем, что Вы дали одной из крупных азиатских цепей мое скромное имя. Вы доставили мне большую радость и отметили столь особенным отличием, что, по правде, я не знаю, как Вас благодарить, чтобы выразить вполне мои чувства. Я рассматриваю это как величайшую честь для себя и как ценнейшую награду, подобной которой я до сих пор еще не получал. Она будет в моей старости высоким поощрением за истекшие годы моей работы".
2 м а я 1896 г о д а: "После того как я недавно так нерешительно спрашивал Вас о связи Хамар-Дабана и Саянского хребта к югу от Байкала, я обязан Вам сегодня сообщить, что мне после долгих поисков удалось найти молодого человека, который хорошо говорит по-русски и немецки, так что при его помощи я ознакомлюсь с русской литературой... Мне теперь многое сделалось ясным, что я раньше не понимал. С удивлением слежу я за объяснениями Черского и Чекановского и счастлив разнообразными данными, в то время как до сих пор был ограничен сведениями из скудных немецких и французских резюме.
Ваши любезные письма о Забайкалье имеют для меня еще большее значение; наконец-то исполнились мои многолетние стремления, долго остававшиеся без результата, - ознакомиться с замечательными трудами русских специалистов. Конечно, это требует терпения и времени, но я каждый день все глубже проникаю в сущность предмета, и интерес мой растет с каждым отрывком".
22 и ю н я 1898 г о д а: "Я получил Ваше содержательное письмо от 12/24 мая и недоумеваю, как я должен выразить Вам свою благодарность за столь обильные и любезные сообщения...
Ваше послание не могло прийти более своевременно: я только что заказал в Лейпциге вычертить речную сеть части Центральной Азии... и подготовить ее гравировку, чтобы нанести главные линии. А теперь я получил Ваши важнейшие дополнения.
Так как Вы любезно обещаете мне, что осенью Вы предполагаете прислать еще дальнейшие сообщения о Чите, то я решил окончание моей карты отложить до этого времени; то, что Вы сообщаете об отклонении разлома Яблонового хребта в направлении Малханского хребта, так интересно и неожиданно, что каждая новая деталь будет важна".
3 с е н т я б р я 1898 г о д а: "Я принял полностью Ваши взгляды на дизъюнктивные линии в этой области и позволил себе нанести большую часть Ваших линий на карту основных структурных линий Внутренней Азии, которая находится в работе... С величайшим интересом ожидаю Ваши дальнейшие любезные сообщения..."
4 а в г у с т а 1899 г о д а: "Последние присланные мне корректурные листы "Китая" долго ждали меня, так как я сам совершил маленькую поездку...
Можете ли Вы сообщить мне на открытке, лежит ли вулкан Мушкетова или вулкан Обручева к западу от Витима? Я отметил только, что по обе стороны колена есть по вулкану".
14 о к т я б р я 1899 г о д а: "Вы мне опять доставили много радости. Прежде всего я должен поблагодарить за доклад и карту. ...Во-вторых, спасибо за новые корректурные листы. Я очень рад, что у меня есть Алашань...
Благодарю также за интересный китайский лист XXI. Когда я получил его, я был несколько удивлен формой Сулайхэ и искаженным южным очертанием Бейшаня. Ваше любезное письмо успокоило меня. Гранитную топографию я также получил и благодарю за нее".
13 ф е в р а л я 1900 г о д а: "Вы так любезны и дружественны ко мне, что все мое письмо должно превратиться в благодарность. Я благодарю Вас сердечно за конец (корректур) 1-го тома "Китая", с окончанием которого я сердечно поздравляю, так же, как с началом 2-го, а также в высшей степени важным забайкальским отчетом. Сейчас я погрузился целиком в альпийскую главу... Мне очень желательны Ваши дальнейшие сообщения о Хингане".
17 а в г у с т а 1900 г о д а: "Только что я получил листы 43 - 54 великолепного второго тома и сердечно благодарю. Ваш прекрасный опрокинутый профиль Алашаня в т. 1, а также все вплоть до Ланьчжоу я тщательно изучил. Ваши карты и, в частности, карта лессовой области Наньшаня были мне чрезвычайно полезны. Не будет ли это чересчур неучтиво с моей стороны, если я попрошу прислать какой-нибудь использованный оттиск карт к этим последним таблицам".
6 ф е в р а л я 1901 г о д а: "Я только что получил Ваши последние листы корректуры и таблицы и тороплюсь поблагодарить Вас. Вам удалось путем этой большой и серьезной работы уже в молодые годы стать в ряды важнейших исследователей Азии, оказать большие услуги нашей науке, повысить признание научной работы Вашей родины и обеспечить себе благодарность и высокое признание со стороны всех специалистов... Теперь никто не может говорить о структуре этой большой части света без того, чтобы не назвать Ваше имя".
Многие годы спустя академик Вернадский, вспоминая свои встречи с
Зюссом, напишет академику Обручеву: "От него я слышал, что он считал
том, посвященный России, больше Вашим, чем своим".
Надо только исправить небольшую ошибку Вернадского - том, о
котором говорил Зюсс, был посвящен Азии в целом...
Вернувшись в ноябре 1894 года из Китая, Владимир Афанасьевич
недолго пробыл в Петербурге. Уже в мае всей семьей вновь выехали в
Иркутск - вновь пароходами по рекам, вновь по Сибирскому тракту.
Уже начиналась постройка Транссибирской железной дороги, и
Владимир Афанасьевич, оставаясь геологом Иркутского горного
управления, был назначен начальником Восточносибирской горной партии,
которая должна была обследовать будущую трассу.
Четыре следующих полевых сезона прошли в маршрутах по Южному
Забайкалью - до устья Шилки включительно. Вместе с двумя помощниками
Обручев провел планомерную, хотя и не детальную, геологическую
съемку; были описаны главные месторождения полезных ископаемых
золота, железа, угля, который в первую очередь требовался для
строящейся железной дороги.
Конечно, Обручева интересовали и общие вопросы геологии
Забайкалья. Как считал Зюсс, весь этот район представляет собой некий
первичный участок земной коры - "Древнее темя Азии". Геологические
данные, собранные к тому времени, свидетельствовали о полном
отсутствии морских отложений в этом районе. Следовательно, высокое
нагорье Забайкалья за всю геологическую историю никогда не
затоплялось морем. По мнению Зюсса, при позднейших складчатых
движениях к этому нагорью присоединялись более молодые горные цепи
алтаиды, которые постепенно наращивали площадь Азиатского материка.
Подытоживая собственные наблюдения в Забайкалье, Обручев писал:
"Отсутствие палеозойских морских отложений позволяет думать, что вся область после образования складок из архейских (то есть древнейших) и метаморфических пород осушилась, больше не затоплялась морем, а подвергалась разломам, которые расчленили ее поверхность на возвышенности (горсты) и впадины (грабены). По трещинам разломов в разное время прорывались вулканические излияния. Во впадинах некоторое время существовали большие озера, в которых отложилась угленосная толща; она была нарушена только слабыми складкообразовательными движениями, а больше - разломами, по которым изливались базальты. В четвертичное время во впадинах опять образовались большие озера, воды которых заливали склоны горных цепей на значительную высоту; они представляли целую сеть, имевшую сток в Байкал, уровень которого стоял значительно выше современного, что обнаружил уже Черский. По этой сети озер в Байкал могли пробраться жители моря: тюлень, губка и др., появление которых в пресном озере, расположенном среди обширного материка, иначе трудно объяснить.
В общем, наши наблюдения в Селенгинской Даурии как будто подтвердили вывод Черского относительно большой древности этой области, отсутствия в ее пределах палеозойских и более молодых морских отложений и ее вхождение в состав высокого плоскогорья, которое с востока... ограничено Яблоновым хребтом; было выяснено большое развитие угленосных третичных и четвертичных отложений, а высокое залегание последних на склонах согласовалось с его выводом о прежнем, более высоком уровне Байкала. Среди новых данных наибольшее значение имели наблюдения относительно распространенных разломов и вертикальных движений земной коры, создавших современный рельеф, а также связанных с ними излияний вулканических пород (...).
На основании всех имеющихся данных нужно думать, что Селенгинская Даурия в вышеуказанных границах представляет очень древний участок материка Азии, сложенный из докембрийских отложений, подвергшихся складчатой дислокации в конце докембрия. С тех пор, с начала палеозоя, эта область оставалась сушей и подвергалась вертикальным движениям. Ее древние складчатые хребты были уже размыты в течение палеозоя, в конце которого... эти движения в нескольких местах создали впадины, в которых образовались озера и отложились осадки, кое-где с углем, перемежаясь с обильным вулканическим материалом происходивших одновременно излияний и извержений. Рельеф, созданный этими движениями, к половине мезозоя был уже сглажен, и в конце юры новые движения того же типа опять создали впадины, еще более многочисленные, с озерами, в которых образовались угленосные отложения. Омоложенный рельеф снова сглаживался и еще несколько раз подновлялся вертикальными движениями в третичное и четвертичное время, сопутствуемыми излияниями базальта. Последние поднятия четвертичного времени вызвали оледенение высших цепей, во всяком случае двукратное.
Но интересный вывод, вытекающий из наличия молодых вертикальных движений, омоложавших рельеф Селенгинской Даурии, состоит в следующем: нахождение угленосных толщ на перевале железной дороги через хребет Цаган-дабан, слоистых галечников и песков высоко на склонах современных хребтов теперь уже нельзя считать доказательствами прежнего высокого стояния уровня вод как в мезозойских, так и в четвертичных озерах, заполнявших впадины между этими хребтами. Эти водные отложения при молодых поднятиях могли или даже должны были быть подняты выше своего первоначального положения, и судить по их современному положению о высоте уровня озер, в которых они отложились, над дном современных долин, нельзя. И так как горные цепи, образующие раму оз. Байкал, принимали участие в молодых поднятиях, то вывод Черского о прежнем высоком уровне этого озера, сделанный на основании нахождения озерных песков и галечников на высоте до 330 м над современным уровнем, требует пересмотра с новой точки зрения..."
Древнее темя Азии - одна из проблем, которые интересовали
Владимира Афанасьевича всю жизнь. Почти полвека спустя он писал:
"Приходится отметить, что этот вопрос о древнем темени, главную часть
которого составляет Селенгинская Даурия, до сих пор еще не решен
окончательно, так как все позднейшие исследования этой области не
смогли собрать достаточно материала для этого решения... Хотя на
Витимском плоскогорье уже найдена морская фауна среднего докембрия,
но временное затопление части древнего темени морем еще не доказывает
отсутствия этого темени".
На протяжении многих десятилетий проблема древнего темени
вызывала оживленные, даже ожесточенные споры. Порой Обручев был
полемически резок: "...отсутствие этого темени еще никем бесспорно не
доказано, и, пока этого не будет сделано, я не имею основания
отвергать его".
Только после кончины Владимира Афанасьевича новые геологические
данные позволили наконец решить этот спорный вопрос. По современным
представлениям, древнее темя Азии никогда не существовало. И сам этот
термин сдан теперь в архив истории геологии...
Осенью 1898 года Обручев возвращался в Петербург уже на поезде.
Восточно-Сибирская партия полностью завершила свои полевые работы.
Надо было заканчивать разборку геологических коллекций
забайкальских и китайских, надо было готовить к печати дневники
путешествия по Центральной Азии...
"Петербургский период" длился три года. Обручев побывал в Вене,
наконец-то лично познакомился с Зюссом. В 1899 году принимал участие
в работе VII Международного географического конгресса, а год спустя
в работе VIII Международного геологического конгресса. Вышли в свет
два тома его "Дневников", удостоенные Золотой медали Русского
географического общества.
Весной 1901 года Владимир Афанасьевич получил неожиданное
предложение - возглавить кафедру геологии и стать деканом горного
отделения, которое создавалось в только что распахнувшем двери
Томском технологическом институте.
Дважды уже предлагали ему перейти на преподавательскую работу
в Москве, в Петербурге, но он отказывался.
"К преподавательской деятельности у меня большой склонности не было и возникало опасение, что профессура сильно затруднит мою исследовательскую работу, которая составляла уже основную задачу моей жизни. В этом отношении Е. Л. Зубашев (директор института. - А. Ш.) успокоил меня указанием, что летние каникулы давали возможность уезжать на полевые работы, а границы Центральной Азии, которая все еще привлекала меня, были от Томска только немного дальше, чем от Иркутска. В смете Томского технологического института имелись суммы на научные экспедиции.
Жена согласилась ехать в Сибирь... В отношении ученья сыновей, о котором уже приходилось думать, я узнал с удовольствием, что в Томске имелось реальное училище, так что не было необходимости отдавать детей в классическую гимназию, к которой я по личному опыту питал отвращение. Обдумав все "за" и "против", я дал свое согласие".
Как он мог не дать согласия, когда и горное отделение, и кафедра
геологии должны были стать первыми в Сибири! Но...
Обручев, уже всемирно известный ученый, не имел до сих пор
никаких ученых званий, кроме единственного - геолог. И это самое "но"
чуть было не возникло.
"Всеподданнейший доклад Министра Народного Просвещения.
ИЗЛОЖЕНИЕ ДЕЛА. Попечитель Западно-Сибирского учебного округа,
согласно постановлению Совета Томского технологического института...
ходатайствует о назначении состоящего при Главном Горном управлении
горного инженера, Надворного Советника Обручева и т. д. ординарного
профессора по кафедре геологии названного Института.
ЗАКОН. На основании ст. 8... Положения о Томском Технологическом
Институте на кафедры по предметам, для которых установлены ученые
университетские степени, назначаются лица, имеющие ученую степень
доктора.
СООБРАЖЕНИЯ. В силу сего закона горный инженер Обручев не может
быть назначен профессором геологии в названный Институт. Усматривая,
однако, что по отзыву специалистов о научных работах Обручева он
является выдающимся геологом, знатоком Сибири и вообще Азии в
геологическом и географическом отношениях и что благодаря его трудам,
главным образом, и изучена геология Сибири, я находил бы возможным
назначить горного инженера Обручева и. д. ординарного профессора по
кафедре геологии...
ИСПРАШИВАЕТСЯ. Не благоугодно ли будет ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ
ВЕЛИЧЕСТВУ ВЫСОЧАЙШЕ повелеть исполнить как предложено.
Генерал-адъютант Ванновский".
Его императорскому величеству было, к счастью, благоугодно. В
сентябре 1901 года в Томском технологическом институте появился новый
и. д. ординарного профессора. Поясним - таинственное "и. д." в
переводе с канцелярского означает "исправляющий должность"...
Всего-навсего семь десятков горных инженеров насчитывалось к
этому времени в Сибири. Бывая на рудниках, приисках, Обручев видел,
насколько неграмотно велись зачастую работы. Разведкой новых
месторождений, по существу, никто и не занимался.
Трудные задачи стояли перед деканом горного отделения. Все
приходилось начинать действительно с нуля. Владимир Афанасьевич
участвовал в разработке проекта здания, в котором должно было
разместиться горное отделение. По его инициативе началось создание
музеев - горного и отдельно
геолого-минералогическо-палеонтологического, который, как писал
Обручев, "явится первым в своем роде во всей Азиатской России".
Чуть ли не впервые в России в Томском технологическом институте
была введена узкая специализация на старших курсах. На горном
отделении: горная (рудничная), металлургическая, маркшейдерская и по
предложению Обручева разведочно-геологическая.
Перед последним курсом учебная программа предусматривала
геологическую практику. Кажется, тоже впервые в России. Практика
проводилась в районе знаменитых Красноярских Столбов. Студенты,
разделившись по парам, проводили самостоятельные маршруты и
составляли геологическую карту района.
В качестве дипломной работы студенты-геологи должны были
выполнить петрографическое описание коллекции горных пород
определенного типа или района, или провести разведку какого-либо
месторождения полезных ископаемых.
Для наглядности обучения Владимир Афанасьевич лично изготовил и
раскрасил пять с половиной тысяч (!) диапозитивов, которые
демонстрировались во время лекций с помощью "волшебного фонаря". Сам
Обручев читал физическую геологию, петрографию, геологию рудных
месторождений. Впервые ввел он в программу обучения курс "Полевая
геология".
"Необходимым условием успешной работы геолога в поле, помимо его
личных качеств как исследователя, является соответствующее снаряжение
- прочное, удобное и полное..."
Сегодня, может быть, даже наивными кажутся некоторые строки
вводной части курса:
"Геологический молоток является самым необходимым орудием
геолога. Наиболее употребителен и практичен следующий фасон: один
конец головки молотка тупой, другой заострен клином...
Наиболее удобен формат записных книжек: 9 или 10 см ширины, 12
13 см длины и 1 см толщины..."
Но ведь все это - и оптимальную форму геологического молотка, и
наиболее удобные размеры полевого дневника или мешочков для
геологических образцов - все это установил патриарх советских
геологов Владимир Афанасьевич Обручев.
"Весь его богатейший полевой опыт, - пишет биограф, геолог по
профессии, - был обобщен и изложен в виде курса "Полевой геологии"
обширного свода правил и приемов работы в пустыне, тайге и горах,
осмотра, измерения и зарисовки обнажений, классификации
палеонтологических находок и т. д. Сегодня редко кто из сотен тысяч
геологов страны знает, что большинство этих приемов внедрил в
практику Обручев. Не все их он изобрел, не все придумал, но первым
обобщил и классифицировал, выделил как самостоятельную область
геологических работ и стал им обучать студентов".
За всеми этими учебными делами, за административными хлопотами
не так-то легко было выбраться в поле самому. Но все-таки он трижды
побывал в Пограничной Джунгарии - в 1905, 1906 и 1909 годах.
Еще Зюсс при первой их встрече обратил внимание Обручева на
Джунгарию:
"Вот область Центральной Азии, о строении которой ничего не
известно. На карте здесь нанесены горные цепи, но принадлежат ли они
еще Алтаю или относятся уже к системе Тянь-шаня - никто не может
сказать определенно. Здесь эти две огромные горные системы
соприкасаются. Сюда следовало бы послать русскую экспедицию. Ведь эта
местность так близка к вашей границе с Китаем, что туда нетрудно
попасть".
Некоторые трудности были, но русским консулом в Джунгарии
оказался, к счастью, бывший переводчик русского консульства в
Кульдже, хорошо знакомый Обручеву. Разрешение китайских властей было
получено, помощь в организации экспедиции - обещана.
Три полевых сезона провел Владимир Афанасьевич в Джунгарии. В
первом путешествии с ним работал старший сын Владимир, в двух
последних - любимый ученик Михаил Антонович Усов. Сын Сергей принимал
участие во всех трех экспедициях, а проводниками неизменно были Гайса
Мусин Мухарямов и его сын Абу-Бекир.
За три полевых сезона Обручев оконтурил и многократно пересек
всю Джунгарию. Были открыты месторождения нефти, угля, золота, жилы
особой разновидности самородного асфальта, который позже назван в
честь Владимира Афанасьевича - "обручевитом".
Еще об одном удивительном, в своем роде уникальном открытии
рассказывает сам Обручев:
ЭОЛОВЫЙ ГОРОД
...Мы долго шли по равнине южного подножия Харасырхэ, составляющей длинный и полого понижающийся пьедестал этого небольшого хребта, сложенный из пролювия, вынесенного временными потоками из гор. Такие наклонные равнины, окружающие со всех сторон изолированные горные гряды или примыкающие с одной стороны к длинным хребтам, монголы называют "бэль" (...).
Этот длинный спуск привел наконец к широкой долине с крупными кустами и солончаковыми впадинами, в которых весной, очевидно, скоплялась вода. Миновав ее, мы начали подниматься на цепь Хара-арат; она параллельна Хара-сырхэ, но длиннее ее и тянется от р. Дям до р. Кобук. Это плоские скалистые горки и холмы с котловинами и долинами в промежутках между отдельными грядами и группами, с очень скудной растительностью и большим развитием черного лака пустыни. Мы долго шли по извилистой тропе на юго-запад, пересекая горы наискось, и только к закату вышли из них в местность совершенно другого характера. Она была сложена из песчаников и глин, но не таких пестрых, как юрские отложения, а желтоватых, розоватых и зеленоватых, лежавших горизонтально и расчлененных оврагами и ложбинами, похожими на улицы и переулки, на отдельные холмы с крутыми или отвесными боками, напоминавшими здания - дома, башни, столбы, отдельные стены в 3 4 м высоты. Мы ехали по этим улицам и переулкам, и нам казалось, что мы очутились среди развалин большого города. На стенах видны были как бы карнизы, и нередко в них торчали шарообразные камни, похожие на ядра, застрявшие при бомбардировке. Я вспомнил, что в старых стенах г. Ревеля* видел подобные ядра. Но некогда было останавливаться, чтобы изучать свиту этих пород и формы выветриванья. Солнце уже село, а, по словам Гайсы, до воды и корма было еще далеко.
_______________
* Ныне город Таллин.
Уже смеркалось, когда мы вышли из этих развалин в большую впадину, по которой были разбросаны большие бугры с кустами тамариска, очевидно, солончак. Здесь в сумерки среди бугров Гайса потерял дорогу, и пришлось ночевать без воды и корма. Развьючили ишаков, но не отпустили ни их, ни лошадей. Вода для людей у нас была с собой; мы сварили чай, но палатки не разбивали и улеглись, не раздеваясь, между вьюками. Ночь была теплая и прошла спокойно. Чуть свет все были на ногах и пошли дальше. Скоро вышли из бугров на ровную голую площадь, которая весной была залита водой, судя по вязкости почвы, но через нее шла протоптанная тропинка. Если бы мы ночью пошли дальше без дороги, мы бы попали на топкие места и намучились с ишаками, которые вязли бы на каждом шагу.
За этой площадью началась густая растительность по долине р. Дям высокая трава, кусты, рощи тополей. Долина имела больше километра в ширину и на западе была ограничена довольно высоким обрывом розоватого цвета, разрезанным крутыми оврагами и рытвинами. Под этим обрывом, по словам Гайсы, было русло реки; но он повел нас к одной из рощ на восточной окраине долины, где знал колодец. Это было удобно и для меня, так как с востока долину ограничивало продолжение тех "развалин", которые мы прошли в сумерки и не успели осмотреть. В роще мы нашли колодец, развьючились, поставили палатки. Но когда достали воду, она оказалась очень мутной, солоноватой и с сильным запахом тухлых яиц, то есть сероводорода.
Наши животные, ночевавшие без водопоя после длинного перехода, воду эту пили очень неохотно и мало. На дне колодца осталась густая вонючая грязь. Абубекир разделся, взял заступ и ведро и спустился в колодец, который имел около 2,5 м глубины. Всю грязь выбрали и затем вычерпали еще раз воду, которая набралась на место грязи. После этого вода стала такой, которую животные пили хорошо, а после их водопоя набравшаяся вода годилась и для нас; она чуть пахла сероводородом, но при кипячении этот запах исчезал.