В поликлинике я пробуду недолго. Если бы меня не хотели удалить, Флора Анатольевна вызвала бы медсестру по телефону.
Ей вполне это по силам. Но меня отправляют в поселковую поликлинику. Значит… тело перенесут в ближайшие сорок минут — час.
Я вынула из камеры кассету с записью вчерашнего вечера и бережно спрятала ее в сумочку. Это мой спасательный жилет и расставаться с ним смерти подобно.
Вставив чистую кассету, я бегом бросилась в гараж.
На мое счастье, в нем никого не было.
Я нашла на стеллажах с автокосметикой укромное место, спрятала камеру за баллоном с полиролью, укрыла ее ветошью, направила в сторону «Форда» и включила на запись.
Если я права, то события начнут развиваться в ближайшее время.
Едва я успела отскочить к Боливару, как в гараж зашел дежурный шофер.
— На чем поедем? — спросил он.
— Без разницы, — испуганно ответила я.
Шофер снял со щитка ключи от «БМВ», открыл мне дверцу и сел за руль.
Уверенные движения водителя завораживали своей небрежной точностью, я откинулась на сиденье и закрыла глаза. Шины шуршали по гравию, солнце прорывалось сквозь листву и скользило по векам. Короткая передышка августовского утра, как я любила это время года! Теперь я его возненавижу.
Дети сбежали с крыльца и запрыгнули на заднее сиденье. Им успели сообщить о поездке к теплому морю, и сейчас малышей волновало одно — какие игрушки взять с собой в самолет.
А я представляла себе объектив видеокарт меры, направленный на багажник «Форда», и переживала, что не успела проверить ракурс и включить лампы дневного света.
Справится камера с задачей или нет?
В поликлинике дети притихли и процедуру перенесли беспрекословно. Тамара Ивановна постаралась их как следует напугать липучей заразой. По-моему, было сказано что-то об отваливающихся ушах и носах, детки не хотели лишиться такой красоты и обреченно спустили штанишки.
Подобный героизм требовал поощрения, я попросила шофера остановиться у аптеки и отправилась покупать жутко полезные сухарики.
Шагая через площадь, я полной грудью вдыхала воздух более чистый и свежий, чем в поместье, прекрасно понимая, что это всего лишь игра подсознания. Меня окружал тот же воздух Подмосковья, но дышалось иначе. Свободно.
И в тот же момент я поняла, что очень хочу на Кипр. К маме Геннадия Зое Федоровне, в очищенный кондиционерами воздух виллы, на прогретые солнцем камни голубой лагуны, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Загадка исчезнувшего трупа — не лучшее, что произошло со мной в жизни.
Я хочу воспитывать детей, а не закрывать усталой грудью вражеские амбразуры.
Ощущение свободы пропало, едва мы пересекли периметр поместья. Охраны было больше, чем обычно, парни провожали подозрительными взглядами даже машину с детьми хозяина. Напряжение в атмосфере только что не искрило, и мою грудь опять стянул обруч страха.
Отправив детей в дом, я проехала с шофером до гаража. Там, на корточках перед моей машиной, сидел Геннадий с бутылкой пива в руках и недовольно смотрел, как я слезаю с кожаных сидений «БМВ».
— Как самочувствие? — прежде всего поинтересовалась я.
Геннадий молча потряс ключами «Форда».
— Открыли?!
— Вы, Мария Павловна, стихов не пишете? Уж больно творчески рассеянны.
Ключи валялись под колесами вашего недокормленного джипа.
— Да? — растерянно спросила я. — И когда вы их нашли?
— Только что. Хорошо, не начал в замках ковыряться. Ловите. — Он подкинул ключи и тут же поморщился от резкого движения.
— Голова болит? Примите аспирин…
— Лучше сто грамм…
— Неграмотный опохмел ведет к длительному запою, — авторитетным ханжеским тоном заявила я.
— Откуда такая осведомленность, — усмехнулся Бурмистров и вздохнул. — Все по книжкам живете, Мария Павловна. А тут, рядом с вами, хороший человек погибает.
— Это в вас, Геночка, абстинентный синдром говорит и отравленные алкоголем нервы. Тревожное состояние присутствует?
— Год не отпускает, — четко произнес он и грустно посмотрел на меня.
Я немного помолчала и спросила:
— Поедете с нами на Кипр?
— А имеет смысл?
Я пожала плечами.
— Отдохнете…
— Нет, — Гена резко встал. — Отдохнуть я и здесь могу. Вы.., хотите, чтобы я поехал?
— Да.
Он пристально разглядывал меня с высоты своего роста, я испугалась, что сейчас он меня поцелует перед объективом камеры, и отскочила в сторону.
Он понял мое движение как очередной отказ, дернулся, словно от удара, поставил полупустую бутылку на капот «Форда» и, ни слова не говоря, вышел.
Ну вот и все. Я смотрела ему вслед и уговаривала себя, что так оно и нужно, так будет правильно, сейчас не ко времени… Но почему-то плакала.
Утерев кулаком слезы, я подошла к стеллажам и достала камеру. Пленка закончилась давным-давно. «Дура», — обругала я себя и открыла багажник «Форда».
Пусто и воняет бензином. Небольшая запасная канистра лежала на боку, из-под неплотно завернутой крышки натекла лужица бензина, я взяла впитывающую салфетку и навела порядок.
Возможно, я уничтожала следы преступления, делала это собственными руками, ими же затягивая петлю на своей шее. Но я так устала от интриг и версий, что мне было все равно. Вечером я улетаю на Кипр, оставляя дому все его тайны. Старая развалина поднаторела в этом искусстве, и не мне с ней тягаться.
Полная равнодушия, я поднялась в свою комнату, побросала кое-как в чемодан и сумку вещи… Интересно, с Кипром существует договоренность о выдаче преступников? Наверняка.
Представив себя спускающейся по трапу самолета в наручниках и под конвоем, я нервно рассмеялась. Каждый имеет право на пятнадцать минут славы. Вот уж когда я получу ее сполна! «Гувернантка-убийца», «Тело олигарха под кроватью любовницы»…
Какие еще заголовки украсят подскочившие тиражи выпусков желтой прессы? Покойный журналюг не жаловал, попляшут папарацци на его косточках.
Дверь моей комнаты тихо отворилась.
Я обернулась на звук шагов и замерла.
— Кто это? — Леонид швырнул на кровать россыпь фотографий.
Я мельком взглянула на снимки «Фаина» входит в темный кабинет, выходит из него, из дома и растворяется в темноте парка.
— Понятия не имею.
Леонид схватил меня за запястье и больно сжал, притягивая к себе.
— В глаза, в глаза смотри. Спрашиваю еще раз, кто это?!
Я зло отпихнула его свободной рукой.
— Пошел вон, гад. Не знаю!
Он опешил, невольно разжал руку, и я вывернулась. Но отходить не стала, я не буду испуганно метаться по комнате. Надоело.
— Я выполнила то, что ты требовал.
— Когда? — Он никак не мог опомниться от происшедшей со мной перемены.
— Проверь записи камер, — усмехнулась я. — Около пяти Бурмистров попросил меня зайти в кабинет и перевести текст факса.
Потом его вызвали, он вышел и оставил меня одну. Я все успела. Так? Свою задачу я выполнила, мы в расчете. А кто на снимках, понятия не имею. Нас не представляли друг другу.
Растерянность садиста доставляла мне странное удовольствие. Чего еще я о себе не знаю? Добро пожаловать, Мария Павловна, в мир новых ощущений. «Вещь в себе» — так, кажется, назвал меня Геннадий.
— И не вздумай мне мстить! — разозленной коброй я шипела в лицо врага. — Уничтожу.
— Ты?! — негодяй медленно приходили норму.
— Я. Я записала наш последний разговор и с сопроводительным письмом оставила у одного из прежних нанимателей. И не дай тебе бог обидеть кого-либо из моих близких! Поверь, человек, у которого хранится компра, сожрет тебя с удовольствием!
Я блефовала столь уверенно, словно всю жизнь не детей воспитывала, а мерзавцев укрощала.
Он поверил мне тут же.
— Не думаю, что облитый водой компьютер — достойный повод для уничтожения. — Он уже лукавил. Исследовал мою реакцию.
— Возможно, — согласилась я. — Вот и не доводи меня до греха. Я свое слово держу всегда. Надеюсь, ты тоже. А теперь мне надо собраться. Кстати, копию записи вчерашнего вечера тебе оставить? Есть занимательные кадры.
— Какие? — мгновенно среагировал он.
— Всякие, — уклонилась я. — Впрочем… это вряд ли кого заинтересует. Правда?
Он смотрел на меня с пристальностью снайпера, выбирающего место для пули.
— Шантаж?
— Упаси бог, — отмахнулась я. — У самой рыльце в пушку. Просто оставь меня в покое. Я еду на Кипр, отвлекусь, загорю немного… Не скучай тут без меня.
Я играла с огнем, издевалась, мстила за унижение и ожоги пощечин.
Он это понимал и, не оборачиваясь, прихватив снимки «Фаины», вышел.
Уф, я устало опустилась в кресло. Счет 1:1. Что дальше?
Но мы летели на Кипр. Охранник придавал мне статус очень важной персоны, возил-носил чемоданы и вообще.., смотрелся и старался быть.
Под мышкой у него болталась пустая кобура, но тем не менее он словно чувствовал сданный в ней в багаж пистолет.
Близнецы жили в тех же ощущениях и изводились вопросом, как бы попросить у дяди портупею поиграть. Молодой, но важный «дядя» так же играл «в оружие». Он его любил всем сердцем и тайком принюхивался к запаху кожи и пороха из-под подмышки.
Близнецы, с детства привыкшие к роскоши и вниманию («люблю богатых в третьем поколении», не помню, кто сказал, но суть передана верно), барахтались в широких креслах, отказывались, на взгляд совка, от деликатесов и вели себя вполне прилично. Мне не досаждали, стюардесс не теребили, не капризничали. Припекало только вооруженному пустой кобурой дяде Павлу.
Забавно, мужчины с детства до седых волос оставляют себе жестокие игры. Как женщины игру в «дочки-матери». Только игры со временем становятся дороже.
Я сидела у иллюминатора, пользовалась коротким забвением и вспоминала.
Из семьи нас провожала только Тамара Ивановна. Недостаток внимания родственников восполнялся многочисленностью охраны — до Шереметьево нас эскортировали два джипа, битком набитые черными пиджаками. Сопровождение плотно вело микроавтобус, в котором сидели я, Тамара Ивановна, дети и тот самый дядя Паша, тогда еще при пистолете.
На мой вопрос «Что происходит?» экономка сурово поджимала губы и делала значительное лицо.
Из микроавтобуса детей вынимали в лучших традициях гангстерских боевиков — прикрывая бронированными спинами и расчищая толпу встречающих квадратными плечами. Маневр, естественно, удался. Все Шереметьево проводило деток любопытствующими взглядами. (Это я, кстати, о мужчинах и играх.) У бортика таможенного контроля Тамара Ивановна расстроилась, промокнула платочком две слезинки и перецеловала всех путешественников, кроме дяди Паши.
— Вы там.., осторожнее, — всхлипнула она.
— А в чем дело?!
Экономка лишь горестно высморкалась, перекрестила нашу группку и помахала рукой:
— Ступайте. Вам позвонят.
«В профилактории разворачивается второй акт трагедии, — думала я, шагая на паспортный контроль. — Интересно, каким будет финал?»
Как всегда, дельная мысль посетила меня на ходу. Знай я в тот момент, что увожу в своем чемодане все разгадки интриги, развернулась бы в тот же миг, пробилась сквозь все кордоны и помчалась на Петровку.
Но я не знала.
Перед самым отъездом мне удалось ненадолго запереться в детской. Там стоял видеомагнитофон с адаптером для маленьких кассет, и я быстренько просмотрела запись, сделанную камерой в гараже.
Основное время пленки занимала съемка едва различимых во тьме машин. Крошечное оконце под самым потолком давало недостаточно света, я о лампах не побеспокоилась и получила в награду беспокойство за некачественную запись.
Перемотав пустые места, увидела я немного. Ракурс, естественно, был выбран неверно, везде тьма египетская, но Леонида я разглядела четко. Он перекладывал что-то из багажника «Форда» в свою машину. И он был не один.
Этот второй ни разу не попал в объектив, не произнес ни слова. Но он там был.
Свою машину Леонид поставил между «Фордом» и стеллажами, на которых укрылась камера. В процессе переноса чего-то он только кряхтел и матерился, иногда поворачивая голову к лестнице в дом. Соучастник молча, без движения стоял у дверей, и если бы не последняя четкая фраза, которую Леонид произнес, усаживаясь перед объективом в свою машину, я бы решила, что второй человек мне мерещится.
— Адью, — кивнул Леонид в сторону двери в дом. — Передачу я уже подготовил.
Будет море цветов.
Вот и весь улов. Что перекладывалось из багажника в багажник, не видно; пола соучастника я не определила, так как к подельнику Леня не обратился ни разу по имени.
«Шпион из меня аховый, — подумала я тогда. — Ни тела, ни сообщника, одно матерное кряхтение. Даже доказать, что перекладывалось что-либо именно из моей машины, сможет лишь экспертиза. Леня своим „Мерседесом“ весь обзор перекрыл. Это я знаю, что и откуда, а на пленке ничего не разобрать».
Зацепилась я только за слово «передача».
И, сидя в самолете, рыскала в великом и могучем, пытаясь определить верный синоним. «Передача». В свете последних событий первой на ум приходит передача тюремная. Интересно, в КПЗ цветов море передают? Вряд ли. Хотя.., смотря кого посадят.
Но как-то не вязалось море цветов с парашей в углу. И следующей на ум приходила передача телевизионная. О преждевременной кончине олигарха, о безутешной вдове в черной шляпке от Шанель и о многочисленных венках от друзей и соратников.
Но тело не было еще обнаружено. Стопроцентной уверенности в том, что удастся с помощью пленки доказать его былое наличие, нет. И, верная политике не дразнить гусей, я летела на Кипр и помалкивала, тем не менее не забывая о синонимах.
Примеряя слово «передача» к ситуации, я прикладывала слова друг к другу, и у меня получалось многое. А нужно единственное, но верное.
Итак. Бывает передача документов… прав.., в машине тоже кое-что есть, но это не из той оперы, да и с цветами слабо ассоциируется. И почему Леня не выразился определеннее?! Передать можно все! Включая наследство. А эта передача, судя по всему, скоро состоится.
Было бы интересно взглянуть на завещание господина Бурмистрова. Как оно составлено?
Но для этого тело должно быть обнаружено. Или нет? По-моему, в случае исчезновения умершего начинается какая-то многолетняя катавасия, и потенциальная вдова… Нет. В наследствах я понимаю еще меньше, чем в шпионаже. И пообещать могу лишь одно — если тело пропадет на годы, я пойду в милицию и сдамся вместе с информацией. И будь что будет.
С этой нетрусливой мыслью я попросила стюардессу принести бокал вина и выпила за упокой души господина Бурмистрова.
Он был неплохим мужиком, и оставлять его смерть безнаказанной я не имею права.
Но пока остается хоть малейшая надежда на развитие событий без моего участия, буду ждать. Думаю, в раскрытии преступления заинтересованы люди гораздо более влиятельные, чем простая гувернантка.
Кроме конвертика с белым порошком и пленки с записью гаражного происшествия, в чемодане я везла еще одну запись — юбилея покойного. Может быть, с ее помощью удастся мне вычислить сообщника Леонида?
Первой под подозрение попадала мадам.
Но она никак не среагировала на просыпанный порошок, о котором, кстати, знала половина профилактория. Когда Флора Анатольевна предложила мне лекарство, рядом сидел Феликс, стояла с кофейником наготове Тамара Ивановна, невдалеке бродила Раиса. И вообще, о своих благотворительных акциях мадам побеседовать любила.
И Флора Анатольевна — одна из основных наследников. А это мотив.
Но сегодня утром она была столь равнодушна в своей печали, что я терялась.
Кроме мадам, с охраной мог разобраться и непосредственный их шеф Анатолий Викторович. После того как один из его подчиненных продал фотографии Бурмистрова желтой прессе, с хозяином у Анатолия Викторовича сложились странные отношения.
Но, помня о дружбе отца с Басковым и благодаря заступничеству мадам, Бурмистров не стал его увольнять. Он свел необходимое общение до минимума и исключил его из числа обедающих в доме. Шеф безопасности был предан Флоре Анатольевне, и он мог настоять на удалении детей из дома, из страны при тревожных и подозрительных обстоятельствах.
Но, если следовать этим размышлениям, легкое подозрение касалось и Тамары Ивановны, готовой ради племянницы парк вырубить.
Кто? Кто стоял рядом с Леонидом в гараже и ждал передачи с морем цветов?!
Женщина. Сомневаюсь, что для отставного чекиста Анатолия Викторовича цветы в радость.
Тогда мадам. Но почему я до сих пор жива?!
Если начнется расследование, неважно, убийства или исчезновения хозяина, опросят всех. И она не может быть уверена в том, что меня не раскрутят на признание в шалостях. А дальше ниточка потянется к Леониду. Этот шалун не гувернантка, у него иные мотивы, существенные, и за Леню возьмутся всерьез.
Да-а-а, меня не зря удалили. Но все это временно.
Легкий хмель от бокала вина сделал меня храброй, и я уже жалела, что не сдала пленки и порошок в милицию. С Феликсом, для полного комплекта.
Закрыв глаза, я вспомнила прощальный жест профессионального Эдимиона.
Я с близнецами усаживаюсь в микроавтобус.., бледная мадам на крыльце.., за ее спиной Феликс снимает воображаемую шляпу и отвешивает шутливый поклон. Как мушкетер… Стоп. Тогда этот жест показался мне смутно знакомым. Где и когда я его видела?!
Театр. Провинциальный детский театр, премьера на московской сцене…
А кто у нас завзятый театрал?! Кто посещает все премьеры?!
Я нетерпеливо заерзала в кресле. Боже, как я глупа. Апрель. Я и Ольга привели детей на утренний показ спектакля. На сцене Д'Артаньян склоняется перед королевой и искоса.., бросает лукавый взгляд на нашу ложу.
Тогда я еще сказала Ольге: «Д'Артаньян к вам неравнодушен». Она покраснела, и после этого спектакля я впервые присматривала за Тиной две недели. Пока мама посещала сеансы «иглотерапии».
Ольга?!
Вычислить клиентку Феликса я должна была раньше. Все лежало на поверхности.
Сестра знала о привычках брата, о том, как он обращается с женщинами, о доме Ольга знала все. Она писала стихи, легко обращалась с пером и бумагой, и обработать «мемуары» Флоры для нее не проблема. Кстати, и подсунуть Флоре молодого секретаря, как месть гулливому братцу, она тоже могла.
Если бы я раньше соединила все факты воедино, добавила туда легкую грусть Эндимиона и поняла, что так уверенно вести две роли мог только профессиональный актер?!
Я должна была догадаться раньше. Думаю, Феликс начинал с Чацкого в «Горе от ума».
Недаром он так испугался, когда я его об этом спросила.
Красивая молодая женщина со средствами и достаточной информацией. Театралка и поэтесса с легкой сумасшедшинкой, о которой постоянно твердил ее муж. Мотив у нее может быть, и, следовательно, Леонид оказывается не так уж и не прав, говоря о легком сдвиге жены.
А вдруг Леню и самого использовали?!
Я испугалась самой мысли. Но подспудно в голове крутились вопросы. Ольга заодно с Леонидом? И не Феликс ли стоял у дверей гаража?
Теперь я запуталась окончательно. Совсем недавно мне казалось, я что-то нащупала, что-то поняла…. Но Ольга?!
Зачем?! Наследство? Ее не интересовали деньги, по крайней мере, в степени, необходимой для убийства.
Заставил муж? Вряд ли. Между ними нет доверия и близости, и сейчас я знаю почему.
Леня мерзавец и садист.
Или это не она клиентка Феликса?
Еще и еще раз я собирала воедино портрет нанимательницы секретаря и приходила к выводу — Ольга.
Но почему они обеспечили меня алиби?!
Я об этом не просила, камеру предложил сам Феликс.
Если только.., в ней не был сбит таймер, отсчитывающий секунды в углу каждого кадра. Я сосредоточилась и попыталась вспомнить, соответствовало ли время гаражной съемки реальному.
Не помню.
Я помнила лишь одно, Феликс просил начинать съемку после восьми вечера, а я заехала в поселковый супермаркет, купила лишние кассеты и начала снимать гораздо раньше. Возможно, в этом мое спасение.
И, возможно, я правильно сделала, что не понеслась в милицию, размахивая кассетами как стопроцентным алиби. Иногда, Мария Павловна, вы бываете непредсказуемо мудры.
Ободренная этой мыслью, я и покинула самолет.
В аэропорту нас встречала мама Геннадия Зоя Федоровна Бурмистрова, преподаватель математики, с удовольствием ушедший на покой.
От учительского прошлого у Зои Федоровны остались цепкий взор экзаменатора, следящего за шпаргалками, и голос, хорошо поставленный многолетним ораторством.
Она была широка в кости, роста гораздо выше среднего, а размер ее обуви произвел впечатление даже на дядю Пашу, получившего наконец пистолет.
Я не переставала удивляться глупостям природы. Зоя Федоровна имела все черты породы Бурмистровых, а Гена, сухощавый и гибкий, пошел в своего отца, чью фамилию Зоя Федоровна так и не взяла. Если верить профилакторским любителям посплетничать, папа Геннадия преподавал физику в сельской школе, куда после института по распределению попала молоденькая Зоя Бурмистрова. Ненадолго, всего на семь месяцев до декретного отпуска.
На вилле, за которой присматривала Зоя Федоровна, царил образцовый порядок и симметрия во всем. Даже швабры стояли по росту.
Я приезжала на Кипр уже в третий раз.
Зоя Федоровна любила терпкое вино Кипра и огненные закаты. Каждый вечер она садилась на террасе с бокалом рубинового вина и провожала солнце.
Кресло на террасе стояло лишь одно. Одно кресло, плетеный столик и хорошая погода, — что еще надо женщине, чтобы состариться достойно?
— Мужа надо, — усмехнулась я, сидя в другом плетеном кресле.
— Необязательное условие. — Зоя Федоровна покачала головой. — Те мужчины, которых встречала я, радуют лишь своим отсутствием.
— Не повезло, — вздохнула я.
— А вам, Маша?
— Пожалуй, и мне…
Мы немного погрустили, опровергая теорию женского счастья Зои Федоровны, и выпили по глотку вина. Выкупанные дети давно спали, дядя Паша смотрел в гостиной телевизор, а мы закат.
— Что у вас произошло в феврале? — внезапно спросила Зоя Федоровна.
— Вы о чем? — трусливо переспросила я.
— О вас и о Геннадии.
Я не знала, что ответить, и промолчала.
— Он приехал такой.., понурый.
— Гена до странности обидчив, — вильнула я.
— Он тонко чувствующий человек, — возразила Зоя Федоровна, — особенно это относится к нюансам. С ним лучше объясниться, чем молчать. Такого накрутит.., философ.
— Он вам жаловался?
— Никогда, — категорически ответила Зоя Федоровна. — Но, как каждая мать, я хорошо знаю настроения своего сына.
Я боялась этой темы и, заполнив паузу глотком вина, спросила:
— Зоя Федоровна, а где училась Ольга?
— Во ВГИКе на сценарном. Только она его не закончила.
— Почему?
— Любовь. У нее был бурный роман с юношей с актерского, но.., роман закончился плохо.
— Чем?
— Стрессом. А почему вы спрашиваете?
— Любопытна очень, — отшутилась я. — А не помните, как звали юношу?
— Нет. Какое-то редкое было имя…
— Может быть, Феликс?
— Может быть. — Зоя Федоровна с интересом посмотрела на меня. — Вам кто-то насплетничал?
— Немного, — смутилась я. — Но все-таки почему расстались Ольга и Феликс?
— А я вам не говорила, что юношу звали Феликс. Его звали иначе.
В этом я сомневалась. Прежде чем принять человека в свой дом, Дмитрий Максимович Бурмистров проверял его благонадежность до седьмого колена. Феликс должен быть Феликсом с рождения. Не шпионы же они, в самом деле?! Хотя.., имя могло быть сценическим псевдонимом, перешедшим в паспорт.
И почему Зоя Федоровна насторожилась? Ей кто-то доложил о появлении в доме одноименного секретаря? Оперативно, ничего не скажешь, прошло всего четыре недели, а весь Кипр в курсе дела…
— Леонида Ольга полюбила тут же после разрыва с юношей? — я постаралась произнести это слегка насмешливо.
— Не знаю. — Зоя Федоровна пожала плечами. — Но замуж за него вышла так стремительно, что удивила многих.
— А бедный юноша?
— Он исчез.
— Вы его видели?
— Ольга не знакомила его ни с кем из семьи. Вы закончили с вопросами?
Зоя Федоровна оборвала меня довольно резко. Что ж, каждая семья имеет скелет в шкафу и выставлять кости напоказ не стремится.
Мы немного поболтали ни о чем и разошлись по своим комнатам.
Несмотря на трудный день, перелет и дорогу, уснуть я не могла долго. Я тонула в вопросах, ответы на которые должна была найти раньше. Почему я никогда не рассматривала Ольгу как подозреваемую? Потому что она была мне приятна? А ее муж нет?
Когда-то краем уха я слышала, что Ольга училась на сценариста. Но спрятала это знание, убрала его подальше. Геннадий говорил мне, что тетушка не кисейная барышня и родню ждет сюрприз. Я и на это не обратила внимания. Интересно, Гена знал о Феликсе?
И где была моя голова раньше?! Сюжет со скальпами, дохлой рыбой и переодеванием могла разработать только профессиональная сценаристка! А воплотить — только настоящий артист. Все лежало на поверхности.
Ей вполне это по силам. Но меня отправляют в поселковую поликлинику. Значит… тело перенесут в ближайшие сорок минут — час.
Я вынула из камеры кассету с записью вчерашнего вечера и бережно спрятала ее в сумочку. Это мой спасательный жилет и расставаться с ним смерти подобно.
Вставив чистую кассету, я бегом бросилась в гараж.
На мое счастье, в нем никого не было.
Я нашла на стеллажах с автокосметикой укромное место, спрятала камеру за баллоном с полиролью, укрыла ее ветошью, направила в сторону «Форда» и включила на запись.
Если я права, то события начнут развиваться в ближайшее время.
Едва я успела отскочить к Боливару, как в гараж зашел дежурный шофер.
— На чем поедем? — спросил он.
— Без разницы, — испуганно ответила я.
Шофер снял со щитка ключи от «БМВ», открыл мне дверцу и сел за руль.
Уверенные движения водителя завораживали своей небрежной точностью, я откинулась на сиденье и закрыла глаза. Шины шуршали по гравию, солнце прорывалось сквозь листву и скользило по векам. Короткая передышка августовского утра, как я любила это время года! Теперь я его возненавижу.
Дети сбежали с крыльца и запрыгнули на заднее сиденье. Им успели сообщить о поездке к теплому морю, и сейчас малышей волновало одно — какие игрушки взять с собой в самолет.
А я представляла себе объектив видеокарт меры, направленный на багажник «Форда», и переживала, что не успела проверить ракурс и включить лампы дневного света.
Справится камера с задачей или нет?
В поликлинике дети притихли и процедуру перенесли беспрекословно. Тамара Ивановна постаралась их как следует напугать липучей заразой. По-моему, было сказано что-то об отваливающихся ушах и носах, детки не хотели лишиться такой красоты и обреченно спустили штанишки.
Подобный героизм требовал поощрения, я попросила шофера остановиться у аптеки и отправилась покупать жутко полезные сухарики.
Шагая через площадь, я полной грудью вдыхала воздух более чистый и свежий, чем в поместье, прекрасно понимая, что это всего лишь игра подсознания. Меня окружал тот же воздух Подмосковья, но дышалось иначе. Свободно.
И в тот же момент я поняла, что очень хочу на Кипр. К маме Геннадия Зое Федоровне, в очищенный кондиционерами воздух виллы, на прогретые солнцем камни голубой лагуны, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Загадка исчезнувшего трупа — не лучшее, что произошло со мной в жизни.
Я хочу воспитывать детей, а не закрывать усталой грудью вражеские амбразуры.
Ощущение свободы пропало, едва мы пересекли периметр поместья. Охраны было больше, чем обычно, парни провожали подозрительными взглядами даже машину с детьми хозяина. Напряжение в атмосфере только что не искрило, и мою грудь опять стянул обруч страха.
Отправив детей в дом, я проехала с шофером до гаража. Там, на корточках перед моей машиной, сидел Геннадий с бутылкой пива в руках и недовольно смотрел, как я слезаю с кожаных сидений «БМВ».
— Как самочувствие? — прежде всего поинтересовалась я.
Геннадий молча потряс ключами «Форда».
— Открыли?!
— Вы, Мария Павловна, стихов не пишете? Уж больно творчески рассеянны.
Ключи валялись под колесами вашего недокормленного джипа.
— Да? — растерянно спросила я. — И когда вы их нашли?
— Только что. Хорошо, не начал в замках ковыряться. Ловите. — Он подкинул ключи и тут же поморщился от резкого движения.
— Голова болит? Примите аспирин…
— Лучше сто грамм…
— Неграмотный опохмел ведет к длительному запою, — авторитетным ханжеским тоном заявила я.
— Откуда такая осведомленность, — усмехнулся Бурмистров и вздохнул. — Все по книжкам живете, Мария Павловна. А тут, рядом с вами, хороший человек погибает.
— Это в вас, Геночка, абстинентный синдром говорит и отравленные алкоголем нервы. Тревожное состояние присутствует?
— Год не отпускает, — четко произнес он и грустно посмотрел на меня.
Я немного помолчала и спросила:
— Поедете с нами на Кипр?
— А имеет смысл?
Я пожала плечами.
— Отдохнете…
— Нет, — Гена резко встал. — Отдохнуть я и здесь могу. Вы.., хотите, чтобы я поехал?
— Да.
Он пристально разглядывал меня с высоты своего роста, я испугалась, что сейчас он меня поцелует перед объективом камеры, и отскочила в сторону.
Он понял мое движение как очередной отказ, дернулся, словно от удара, поставил полупустую бутылку на капот «Форда» и, ни слова не говоря, вышел.
Ну вот и все. Я смотрела ему вслед и уговаривала себя, что так оно и нужно, так будет правильно, сейчас не ко времени… Но почему-то плакала.
Утерев кулаком слезы, я подошла к стеллажам и достала камеру. Пленка закончилась давным-давно. «Дура», — обругала я себя и открыла багажник «Форда».
Пусто и воняет бензином. Небольшая запасная канистра лежала на боку, из-под неплотно завернутой крышки натекла лужица бензина, я взяла впитывающую салфетку и навела порядок.
Возможно, я уничтожала следы преступления, делала это собственными руками, ими же затягивая петлю на своей шее. Но я так устала от интриг и версий, что мне было все равно. Вечером я улетаю на Кипр, оставляя дому все его тайны. Старая развалина поднаторела в этом искусстве, и не мне с ней тягаться.
Полная равнодушия, я поднялась в свою комнату, побросала кое-как в чемодан и сумку вещи… Интересно, с Кипром существует договоренность о выдаче преступников? Наверняка.
Представив себя спускающейся по трапу самолета в наручниках и под конвоем, я нервно рассмеялась. Каждый имеет право на пятнадцать минут славы. Вот уж когда я получу ее сполна! «Гувернантка-убийца», «Тело олигарха под кроватью любовницы»…
Какие еще заголовки украсят подскочившие тиражи выпусков желтой прессы? Покойный журналюг не жаловал, попляшут папарацци на его косточках.
Дверь моей комнаты тихо отворилась.
Я обернулась на звук шагов и замерла.
— Кто это? — Леонид швырнул на кровать россыпь фотографий.
Я мельком взглянула на снимки «Фаина» входит в темный кабинет, выходит из него, из дома и растворяется в темноте парка.
— Понятия не имею.
Леонид схватил меня за запястье и больно сжал, притягивая к себе.
— В глаза, в глаза смотри. Спрашиваю еще раз, кто это?!
Я зло отпихнула его свободной рукой.
— Пошел вон, гад. Не знаю!
Он опешил, невольно разжал руку, и я вывернулась. Но отходить не стала, я не буду испуганно метаться по комнате. Надоело.
— Я выполнила то, что ты требовал.
— Когда? — Он никак не мог опомниться от происшедшей со мной перемены.
— Проверь записи камер, — усмехнулась я. — Около пяти Бурмистров попросил меня зайти в кабинет и перевести текст факса.
Потом его вызвали, он вышел и оставил меня одну. Я все успела. Так? Свою задачу я выполнила, мы в расчете. А кто на снимках, понятия не имею. Нас не представляли друг другу.
Растерянность садиста доставляла мне странное удовольствие. Чего еще я о себе не знаю? Добро пожаловать, Мария Павловна, в мир новых ощущений. «Вещь в себе» — так, кажется, назвал меня Геннадий.
— И не вздумай мне мстить! — разозленной коброй я шипела в лицо врага. — Уничтожу.
— Ты?! — негодяй медленно приходили норму.
— Я. Я записала наш последний разговор и с сопроводительным письмом оставила у одного из прежних нанимателей. И не дай тебе бог обидеть кого-либо из моих близких! Поверь, человек, у которого хранится компра, сожрет тебя с удовольствием!
Я блефовала столь уверенно, словно всю жизнь не детей воспитывала, а мерзавцев укрощала.
Он поверил мне тут же.
— Не думаю, что облитый водой компьютер — достойный повод для уничтожения. — Он уже лукавил. Исследовал мою реакцию.
— Возможно, — согласилась я. — Вот и не доводи меня до греха. Я свое слово держу всегда. Надеюсь, ты тоже. А теперь мне надо собраться. Кстати, копию записи вчерашнего вечера тебе оставить? Есть занимательные кадры.
— Какие? — мгновенно среагировал он.
— Всякие, — уклонилась я. — Впрочем… это вряд ли кого заинтересует. Правда?
Он смотрел на меня с пристальностью снайпера, выбирающего место для пули.
— Шантаж?
— Упаси бог, — отмахнулась я. — У самой рыльце в пушку. Просто оставь меня в покое. Я еду на Кипр, отвлекусь, загорю немного… Не скучай тут без меня.
Я играла с огнем, издевалась, мстила за унижение и ожоги пощечин.
Он это понимал и, не оборачиваясь, прихватив снимки «Фаины», вышел.
Уф, я устало опустилась в кресло. Счет 1:1. Что дальше?
* * *
С непосредственностью закостенелого совка я наслаждалась уютом первого класса. Можно ругать демократов и ностальгировать по кубинскому детству, но первый класс моментально поднимает крыльями авиалайнера любого совка на мировой уровень. Только попробуй раз, и ты, как Хемингуэй, всегда в Париже.Но мы летели на Кипр. Охранник придавал мне статус очень важной персоны, возил-носил чемоданы и вообще.., смотрелся и старался быть.
Под мышкой у него болталась пустая кобура, но тем не менее он словно чувствовал сданный в ней в багаж пистолет.
Близнецы жили в тех же ощущениях и изводились вопросом, как бы попросить у дяди портупею поиграть. Молодой, но важный «дядя» так же играл «в оружие». Он его любил всем сердцем и тайком принюхивался к запаху кожи и пороха из-под подмышки.
Близнецы, с детства привыкшие к роскоши и вниманию («люблю богатых в третьем поколении», не помню, кто сказал, но суть передана верно), барахтались в широких креслах, отказывались, на взгляд совка, от деликатесов и вели себя вполне прилично. Мне не досаждали, стюардесс не теребили, не капризничали. Припекало только вооруженному пустой кобурой дяде Павлу.
Забавно, мужчины с детства до седых волос оставляют себе жестокие игры. Как женщины игру в «дочки-матери». Только игры со временем становятся дороже.
Я сидела у иллюминатора, пользовалась коротким забвением и вспоминала.
Из семьи нас провожала только Тамара Ивановна. Недостаток внимания родственников восполнялся многочисленностью охраны — до Шереметьево нас эскортировали два джипа, битком набитые черными пиджаками. Сопровождение плотно вело микроавтобус, в котором сидели я, Тамара Ивановна, дети и тот самый дядя Паша, тогда еще при пистолете.
На мой вопрос «Что происходит?» экономка сурово поджимала губы и делала значительное лицо.
Из микроавтобуса детей вынимали в лучших традициях гангстерских боевиков — прикрывая бронированными спинами и расчищая толпу встречающих квадратными плечами. Маневр, естественно, удался. Все Шереметьево проводило деток любопытствующими взглядами. (Это я, кстати, о мужчинах и играх.) У бортика таможенного контроля Тамара Ивановна расстроилась, промокнула платочком две слезинки и перецеловала всех путешественников, кроме дяди Паши.
— Вы там.., осторожнее, — всхлипнула она.
— А в чем дело?!
Экономка лишь горестно высморкалась, перекрестила нашу группку и помахала рукой:
— Ступайте. Вам позвонят.
«В профилактории разворачивается второй акт трагедии, — думала я, шагая на паспортный контроль. — Интересно, каким будет финал?»
Как всегда, дельная мысль посетила меня на ходу. Знай я в тот момент, что увожу в своем чемодане все разгадки интриги, развернулась бы в тот же миг, пробилась сквозь все кордоны и помчалась на Петровку.
Но я не знала.
Перед самым отъездом мне удалось ненадолго запереться в детской. Там стоял видеомагнитофон с адаптером для маленьких кассет, и я быстренько просмотрела запись, сделанную камерой в гараже.
Основное время пленки занимала съемка едва различимых во тьме машин. Крошечное оконце под самым потолком давало недостаточно света, я о лампах не побеспокоилась и получила в награду беспокойство за некачественную запись.
Перемотав пустые места, увидела я немного. Ракурс, естественно, был выбран неверно, везде тьма египетская, но Леонида я разглядела четко. Он перекладывал что-то из багажника «Форда» в свою машину. И он был не один.
Этот второй ни разу не попал в объектив, не произнес ни слова. Но он там был.
Свою машину Леонид поставил между «Фордом» и стеллажами, на которых укрылась камера. В процессе переноса чего-то он только кряхтел и матерился, иногда поворачивая голову к лестнице в дом. Соучастник молча, без движения стоял у дверей, и если бы не последняя четкая фраза, которую Леонид произнес, усаживаясь перед объективом в свою машину, я бы решила, что второй человек мне мерещится.
— Адью, — кивнул Леонид в сторону двери в дом. — Передачу я уже подготовил.
Будет море цветов.
Вот и весь улов. Что перекладывалось из багажника в багажник, не видно; пола соучастника я не определила, так как к подельнику Леня не обратился ни разу по имени.
«Шпион из меня аховый, — подумала я тогда. — Ни тела, ни сообщника, одно матерное кряхтение. Даже доказать, что перекладывалось что-либо именно из моей машины, сможет лишь экспертиза. Леня своим „Мерседесом“ весь обзор перекрыл. Это я знаю, что и откуда, а на пленке ничего не разобрать».
Зацепилась я только за слово «передача».
И, сидя в самолете, рыскала в великом и могучем, пытаясь определить верный синоним. «Передача». В свете последних событий первой на ум приходит передача тюремная. Интересно, в КПЗ цветов море передают? Вряд ли. Хотя.., смотря кого посадят.
Но как-то не вязалось море цветов с парашей в углу. И следующей на ум приходила передача телевизионная. О преждевременной кончине олигарха, о безутешной вдове в черной шляпке от Шанель и о многочисленных венках от друзей и соратников.
Но тело не было еще обнаружено. Стопроцентной уверенности в том, что удастся с помощью пленки доказать его былое наличие, нет. И, верная политике не дразнить гусей, я летела на Кипр и помалкивала, тем не менее не забывая о синонимах.
Примеряя слово «передача» к ситуации, я прикладывала слова друг к другу, и у меня получалось многое. А нужно единственное, но верное.
Итак. Бывает передача документов… прав.., в машине тоже кое-что есть, но это не из той оперы, да и с цветами слабо ассоциируется. И почему Леня не выразился определеннее?! Передать можно все! Включая наследство. А эта передача, судя по всему, скоро состоится.
Было бы интересно взглянуть на завещание господина Бурмистрова. Как оно составлено?
Но для этого тело должно быть обнаружено. Или нет? По-моему, в случае исчезновения умершего начинается какая-то многолетняя катавасия, и потенциальная вдова… Нет. В наследствах я понимаю еще меньше, чем в шпионаже. И пообещать могу лишь одно — если тело пропадет на годы, я пойду в милицию и сдамся вместе с информацией. И будь что будет.
С этой нетрусливой мыслью я попросила стюардессу принести бокал вина и выпила за упокой души господина Бурмистрова.
Он был неплохим мужиком, и оставлять его смерть безнаказанной я не имею права.
Но пока остается хоть малейшая надежда на развитие событий без моего участия, буду ждать. Думаю, в раскрытии преступления заинтересованы люди гораздо более влиятельные, чем простая гувернантка.
Кроме конвертика с белым порошком и пленки с записью гаражного происшествия, в чемодане я везла еще одну запись — юбилея покойного. Может быть, с ее помощью удастся мне вычислить сообщника Леонида?
Первой под подозрение попадала мадам.
Но она никак не среагировала на просыпанный порошок, о котором, кстати, знала половина профилактория. Когда Флора Анатольевна предложила мне лекарство, рядом сидел Феликс, стояла с кофейником наготове Тамара Ивановна, невдалеке бродила Раиса. И вообще, о своих благотворительных акциях мадам побеседовать любила.
И Флора Анатольевна — одна из основных наследников. А это мотив.
Но сегодня утром она была столь равнодушна в своей печали, что я терялась.
Кроме мадам, с охраной мог разобраться и непосредственный их шеф Анатолий Викторович. После того как один из его подчиненных продал фотографии Бурмистрова желтой прессе, с хозяином у Анатолия Викторовича сложились странные отношения.
Но, помня о дружбе отца с Басковым и благодаря заступничеству мадам, Бурмистров не стал его увольнять. Он свел необходимое общение до минимума и исключил его из числа обедающих в доме. Шеф безопасности был предан Флоре Анатольевне, и он мог настоять на удалении детей из дома, из страны при тревожных и подозрительных обстоятельствах.
Но, если следовать этим размышлениям, легкое подозрение касалось и Тамары Ивановны, готовой ради племянницы парк вырубить.
Кто? Кто стоял рядом с Леонидом в гараже и ждал передачи с морем цветов?!
Женщина. Сомневаюсь, что для отставного чекиста Анатолия Викторовича цветы в радость.
Тогда мадам. Но почему я до сих пор жива?!
Если начнется расследование, неважно, убийства или исчезновения хозяина, опросят всех. И она не может быть уверена в том, что меня не раскрутят на признание в шалостях. А дальше ниточка потянется к Леониду. Этот шалун не гувернантка, у него иные мотивы, существенные, и за Леню возьмутся всерьез.
Да-а-а, меня не зря удалили. Но все это временно.
Легкий хмель от бокала вина сделал меня храброй, и я уже жалела, что не сдала пленки и порошок в милицию. С Феликсом, для полного комплекта.
Закрыв глаза, я вспомнила прощальный жест профессионального Эдимиона.
Я с близнецами усаживаюсь в микроавтобус.., бледная мадам на крыльце.., за ее спиной Феликс снимает воображаемую шляпу и отвешивает шутливый поклон. Как мушкетер… Стоп. Тогда этот жест показался мне смутно знакомым. Где и когда я его видела?!
Театр. Провинциальный детский театр, премьера на московской сцене…
А кто у нас завзятый театрал?! Кто посещает все премьеры?!
Я нетерпеливо заерзала в кресле. Боже, как я глупа. Апрель. Я и Ольга привели детей на утренний показ спектакля. На сцене Д'Артаньян склоняется перед королевой и искоса.., бросает лукавый взгляд на нашу ложу.
Тогда я еще сказала Ольге: «Д'Артаньян к вам неравнодушен». Она покраснела, и после этого спектакля я впервые присматривала за Тиной две недели. Пока мама посещала сеансы «иглотерапии».
Ольга?!
Вычислить клиентку Феликса я должна была раньше. Все лежало на поверхности.
Сестра знала о привычках брата, о том, как он обращается с женщинами, о доме Ольга знала все. Она писала стихи, легко обращалась с пером и бумагой, и обработать «мемуары» Флоры для нее не проблема. Кстати, и подсунуть Флоре молодого секретаря, как месть гулливому братцу, она тоже могла.
Если бы я раньше соединила все факты воедино, добавила туда легкую грусть Эндимиона и поняла, что так уверенно вести две роли мог только профессиональный актер?!
Я должна была догадаться раньше. Думаю, Феликс начинал с Чацкого в «Горе от ума».
Недаром он так испугался, когда я его об этом спросила.
Красивая молодая женщина со средствами и достаточной информацией. Театралка и поэтесса с легкой сумасшедшинкой, о которой постоянно твердил ее муж. Мотив у нее может быть, и, следовательно, Леонид оказывается не так уж и не прав, говоря о легком сдвиге жены.
А вдруг Леню и самого использовали?!
* * *
Не-е-е-т. Это похоже на бред. Все, что угодно, но Ольга — убийца брата?!Я испугалась самой мысли. Но подспудно в голове крутились вопросы. Ольга заодно с Леонидом? И не Феликс ли стоял у дверей гаража?
Теперь я запуталась окончательно. Совсем недавно мне казалось, я что-то нащупала, что-то поняла…. Но Ольга?!
Зачем?! Наследство? Ее не интересовали деньги, по крайней мере, в степени, необходимой для убийства.
Заставил муж? Вряд ли. Между ними нет доверия и близости, и сейчас я знаю почему.
Леня мерзавец и садист.
* * *
Зачем?!Или это не она клиентка Феликса?
Еще и еще раз я собирала воедино портрет нанимательницы секретаря и приходила к выводу — Ольга.
Но почему они обеспечили меня алиби?!
Я об этом не просила, камеру предложил сам Феликс.
Если только.., в ней не был сбит таймер, отсчитывающий секунды в углу каждого кадра. Я сосредоточилась и попыталась вспомнить, соответствовало ли время гаражной съемки реальному.
Не помню.
Я помнила лишь одно, Феликс просил начинать съемку после восьми вечера, а я заехала в поселковый супермаркет, купила лишние кассеты и начала снимать гораздо раньше. Возможно, в этом мое спасение.
И, возможно, я правильно сделала, что не понеслась в милицию, размахивая кассетами как стопроцентным алиби. Иногда, Мария Павловна, вы бываете непредсказуемо мудры.
Ободренная этой мыслью, я и покинула самолет.
В аэропорту нас встречала мама Геннадия Зоя Федоровна Бурмистрова, преподаватель математики, с удовольствием ушедший на покой.
От учительского прошлого у Зои Федоровны остались цепкий взор экзаменатора, следящего за шпаргалками, и голос, хорошо поставленный многолетним ораторством.
Она была широка в кости, роста гораздо выше среднего, а размер ее обуви произвел впечатление даже на дядю Пашу, получившего наконец пистолет.
Я не переставала удивляться глупостям природы. Зоя Федоровна имела все черты породы Бурмистровых, а Гена, сухощавый и гибкий, пошел в своего отца, чью фамилию Зоя Федоровна так и не взяла. Если верить профилакторским любителям посплетничать, папа Геннадия преподавал физику в сельской школе, куда после института по распределению попала молоденькая Зоя Бурмистрова. Ненадолго, всего на семь месяцев до декретного отпуска.
На вилле, за которой присматривала Зоя Федоровна, царил образцовый порядок и симметрия во всем. Даже швабры стояли по росту.
Я приезжала на Кипр уже в третий раз.
Зоя Федоровна любила терпкое вино Кипра и огненные закаты. Каждый вечер она садилась на террасе с бокалом рубинового вина и провожала солнце.
Кресло на террасе стояло лишь одно. Одно кресло, плетеный столик и хорошая погода, — что еще надо женщине, чтобы состариться достойно?
— Мужа надо, — усмехнулась я, сидя в другом плетеном кресле.
— Необязательное условие. — Зоя Федоровна покачала головой. — Те мужчины, которых встречала я, радуют лишь своим отсутствием.
— Не повезло, — вздохнула я.
— А вам, Маша?
— Пожалуй, и мне…
Мы немного погрустили, опровергая теорию женского счастья Зои Федоровны, и выпили по глотку вина. Выкупанные дети давно спали, дядя Паша смотрел в гостиной телевизор, а мы закат.
— Что у вас произошло в феврале? — внезапно спросила Зоя Федоровна.
— Вы о чем? — трусливо переспросила я.
— О вас и о Геннадии.
Я не знала, что ответить, и промолчала.
— Он приехал такой.., понурый.
— Гена до странности обидчив, — вильнула я.
— Он тонко чувствующий человек, — возразила Зоя Федоровна, — особенно это относится к нюансам. С ним лучше объясниться, чем молчать. Такого накрутит.., философ.
— Он вам жаловался?
— Никогда, — категорически ответила Зоя Федоровна. — Но, как каждая мать, я хорошо знаю настроения своего сына.
Я боялась этой темы и, заполнив паузу глотком вина, спросила:
— Зоя Федоровна, а где училась Ольга?
— Во ВГИКе на сценарном. Только она его не закончила.
— Почему?
— Любовь. У нее был бурный роман с юношей с актерского, но.., роман закончился плохо.
— Чем?
— Стрессом. А почему вы спрашиваете?
— Любопытна очень, — отшутилась я. — А не помните, как звали юношу?
— Нет. Какое-то редкое было имя…
— Может быть, Феликс?
— Может быть. — Зоя Федоровна с интересом посмотрела на меня. — Вам кто-то насплетничал?
— Немного, — смутилась я. — Но все-таки почему расстались Ольга и Феликс?
— А я вам не говорила, что юношу звали Феликс. Его звали иначе.
В этом я сомневалась. Прежде чем принять человека в свой дом, Дмитрий Максимович Бурмистров проверял его благонадежность до седьмого колена. Феликс должен быть Феликсом с рождения. Не шпионы же они, в самом деле?! Хотя.., имя могло быть сценическим псевдонимом, перешедшим в паспорт.
И почему Зоя Федоровна насторожилась? Ей кто-то доложил о появлении в доме одноименного секретаря? Оперативно, ничего не скажешь, прошло всего четыре недели, а весь Кипр в курсе дела…
— Леонида Ольга полюбила тут же после разрыва с юношей? — я постаралась произнести это слегка насмешливо.
— Не знаю. — Зоя Федоровна пожала плечами. — Но замуж за него вышла так стремительно, что удивила многих.
— А бедный юноша?
— Он исчез.
— Вы его видели?
— Ольга не знакомила его ни с кем из семьи. Вы закончили с вопросами?
Зоя Федоровна оборвала меня довольно резко. Что ж, каждая семья имеет скелет в шкафу и выставлять кости напоказ не стремится.
Мы немного поболтали ни о чем и разошлись по своим комнатам.
Несмотря на трудный день, перелет и дорогу, уснуть я не могла долго. Я тонула в вопросах, ответы на которые должна была найти раньше. Почему я никогда не рассматривала Ольгу как подозреваемую? Потому что она была мне приятна? А ее муж нет?
Когда-то краем уха я слышала, что Ольга училась на сценариста. Но спрятала это знание, убрала его подальше. Геннадий говорил мне, что тетушка не кисейная барышня и родню ждет сюрприз. Я и на это не обратила внимания. Интересно, Гена знал о Феликсе?
И где была моя голова раньше?! Сюжет со скальпами, дохлой рыбой и переодеванием могла разработать только профессиональная сценаристка! А воплотить — только настоящий артист. Все лежало на поверхности.