— Надо быть осторожнее с дровами, так можно и без глаза остаться, — следователь про себя решал — задержать Пуглова на разрешенные УПК тринадцать суток или за неимением неопровержимых улик отпустить домой? Все-таки не пьяный, свежих следов драки нет, претензий со стороны других задержанных не имеется. Да и нет уверенности, что это тот, кто разыскивается за убийство ювелира. «Никуда этот фрукт не денется и, если потребуется, возьмем его с унитаза…» — решил про себя следователь. А вслух сказал:
— У нас нет оснований вас задерживать и потому можете быть свободны.
Пуглов поднялся с казенного стула и, не совсем веря в услышанное, чего-то еще ждал. А о нем как бы уже забыли: следователь, обернувшись к двери, крикнул: «Сержант, давай следующего!»
Когда Альфонс проходил мимо барьера, его взгляд встретился со взглядом Ройтса.
— Алик, меня, видно, повязали, — сказал тот Пуглову. — Оставь сигареты.
Пуглов протянул пачку «Голливуда» и при этом, перегнувшись через барьер, шепнул Ройтсу: «Менты что-то копают вокруг Симчика, будь осторожен.» — И уже громче:
— Если дадут сутки, завтра принесу пайку и покурить…Выйдешь раньше, дай знать, чтобы я успел сварить хороший кофе…
— Мы ему здесь устроим и чай и кофе со сливками, — оскалился Король. — Ты лучше принеси ему ведро бодяги.
Дежурный, сидевший напротив барьера, прикрикнул:
— Отставить, разговорчики! А вы, — обратился он к Пуглову, — идите домой, пока мы не передумали.
— Да ладно гнать туфту, — огрызнулся Пуглов. — Отпустил бы ты меня, лейтенант, если бы закон не был на моей стороне. — Он подмигнул на прощание Ройтсу и направился к выходу.
Из милиции он пошел по спокойной, с односторонним движением улице, мимо бывшего пионерлагеря и мастерской по ремонту холодильников.
Возле бара «Изумруд» ему встретился инкассатор Гунар, с сумкой под мышкой. Лицо у него красное, глаза весело блестели. «Уже остограммился, — подумал Пуглов, — в этом Гунча верен себе». Они знакомы с тех пор, когда Пуглов работал барменом в ресторане «Морская жемчужина».
Увидев Альфонса, Гунар остановился и отвел свободную руку в сторону.
— Вот так встреча! — воскликнул инкассатор. — Когда ты, Алик, вернешься на свою прежнюю работу?
— Думаю, никогда. Пока я сидел, мой кабак продали частнику…Да хрен с ним, забудь…Давно с тобой не виделись, может, зайдем в «Изумруд» и возьмем чего-нибудь на грудь?
— Я пас! — воскликнул Гунар. — Я сегодня уже причастился.
— Это твоя последняя точка? — вдруг вырвалось у Альфонса.
— Финита! Через десять минут сдаю мешок в банк и я свободный казак.
— Наверное, нынешнюю выручку не сравнишь с нашей, — опять кто-то невидимый дернул его за язык.
— Я бы так не сказал…Впрочем, иногда за смену я собирал два мешка, а сейчас…Да нет, почти столько же, хотя раз на раз не приходится. Рад был тебя, Алик, видеть, побегу, — обменявшись рукопожатием и поправив на поясе кобуру с ПМ, Гунар шустро зашагал к стоящей возле черного хода машине.
Это был обыкновенный уазик, с опоясывающей цельнометаллический кузов зеленой полосой. На крыше торчала синяя мигалка.
На заднем сиденье угадывалась фигура еще одного инкассатора. Шофер курил, приоткрыв форточку, и на его лице лежало скучающее выражение. Пуглов обратил внимание, что все дверцы у машины без ручек и открываются изнутри, другим инкассатором.
Альфонс обошел вокруг кафе, осмотрел подходы, двор, расположенной по соседству конторы водоканала. Остановившись в густой тени липы, он сосредоточенно о чем-то думал, отчего на лбу обозначились темные прорези морщин.
Вернувшись домой, позвонил Татьяне на работу, но там сказали, что она заболела. Он набрал домашний номер и когда ответила Анна Александровна, спросил Татьяну. Ответ его озадачил: Татьяна плохо чувствует и к телефону подходить не желает. На следующий день, утром, позвонил Ройтс. Довольно бодрым голосом отрапортовал: «Докладывает десятисуточник Ройтс, отправляющийся на строительство жилого дома».
Пуглов слушал его с довольной миной на лице, хотя испытывал к своему приятелю двойственное чувство.
— Можешь сделать зигзаг в мою сторону? Тогда гони сюда, есть крупный разговор.
— Но я не по форме одет.
— Я тебя и так узнаю. Давай, дуй сюда!
Когда Игорь открыл дверь, Пуглов разразился гомерическим смехом.
— Вот не знал, что в твоем гардеробе есть и такое!
На Ройтсе были надеты военные галифе, заправленные в кирзовые с отворотами сапоги, а на плечах — старая стеганная фуфайка….. Его вороненую голову венчал темно-синий с фестонами берет.
— Ты знаешь, старик, тебе эта форма даже идет. Как будто мы снова встретились в зоне.
— Не говори, счастливые были времена, — Ройтс достал из кармана какую-то бумагу и положил перед Пугловым.
Альфонс прочитал вслух: «Повестка. Явиться не позднее…к следователю, иметь при себе…»
— Это из-за драки?
— А черт его знает. Я думал, что черные дни уже позади, но нет…Ты знаешь, что выкинула Лелька? Дала, дуреха, деру. Даже не оставила записки, словно я ей чужой дядя.
— И куда она могла навострить лыжи?
— Я думаю, она подалась в Белоруссию, к сестре.
По лицу Пуглова прошла мимолетная тень подозрительности. Однако он сказал о другом.
— Баба с воза, кобыле легче. А если честно, я ее понимаю. Когда следователь в ментуре завел речь о шраме, я тоже немного струхнул. Вообще у меня такое ощущение, что они что-то знают. Во всяком случае, тыкаются в неслучайном направлении и от этого меня тошнит. И эта какая-то странная облава, фотографирование, допрос…Сколько ты имеешь в резерве времени?
— Сержант меня отпустил на пару часов. Но за это я ему обещал притащить блок «Кента». Черт с ним, пусть ментяра травится.
Альфонс кивнул и неожиданно спросил:
— Скажи, Игорь, только честно — ты готов пойти со мной на одно…На одно весьма рискованное дело? Только ты не верти своей башкой, а смотри мне в глаза.
— Значит, крупное дело затевается?
— Крупное и рискованное. Хватит нам ходить в шестерках у Рощинского…
— Что может из этого дела выгореть? — переходя на жесткий тон, спросил Ройтс.
— Как минимум, пару миллионов рябчиков. Это, конечно, не ахти сколько, но для тренинга достаточно.
— Это сколько же в зеленом исчислении? — в Ройтсе забурлил азарт охотника.
— Около ста штук, ради которых можно пойти на риск.
— А что в этом деле можно потерять?
Вопрос был риторический и Пуглов вместо слов провел пальцем по кадыку.
— Значит, можно поплатиться башкой? Тоже неплохо…И как ты себе это представляешь?
— Я это себе хорошо представляю, но ты мне так и не ответил — ни да, ни нет…
— С суммой я согласен, но важен технический расчет. Давай, Алик, выкладывай нюансы, — в Ройтсе уже вовсю бушевало его хищное любопытство.
— Может быть, это даже хорошо, что ты будешь на сутках — прекрасное алиби. Если удачно провернем эту авантюру, сразу же махнем на Кавказ или Украину. А лучше всего в Сибирь, на лесоповал. Немного помантулим и — Рим, Крым, Монте-Карло к нашим услугам.
— Все это звучит, словно песня моей юности, но…Но в каком месте нас ожидают бабки? Не в банк же ты задумал затесаться?
— Почти. Речь идет об инкассаторской машине. Поэтому твоя тачка должна быть на ходу, работать, как часы, поскольку все будут решать скорости. — И, поднявшись с кресла, Альфонс закончил разговор. — У тебя есть время подумать и предложить свой план. Если передумаешь, не обижусь, но буду искать другого напарника.
Ройтс был в шоке от сказанного. И единственное, что ему хотелось немедленно сделать — крикнуть во все легкие: «Алик, черт бы тебя побрал, да я согласен! Я готов, говори, когда и где!» Но Таракан все же не произнес вслух эти слова, ибо другая его часть была сложнее и тверже первой.
— Идея капитальная, — сказал он, наконец. — Но, согласись, и мой план с «Бриллиантом» тоже неплох…
— Может он и неплох, но слишком много действующих лиц, а затея с доверенностью мне кажется абсолютно бредовой. А то, что я предлагаю, вполне реальное дело, — Альфонс постучал пальцем по виску. — Все будет зависеть только от нас с тобой. Поэтому я и спрашиваю — согласен ты или дать время на раздумье?
— Считай, что согласен. Без вариантов…
— И с учетом возможных последствий? Чтобы потом никто из нас не перекладывал вину на другого.
— Век наркоты не видать! — торжественно поклялся Ройтс. — Мне такая глухая жизнь остотиздела. Дешевка Король может позволить себе царские хоромы с роялем, бабу с жопой-линкором, а мы с тобой…
— А кстати, как на нарах чувствует себя Король?
— Алик, ты меня не смеши. Этот пикадор отмазался. Монтана в тот же вечер пустила в ход все свои блядские связи. Его даже на суд не возили. И Каратист отделался только штрафом. А о Бурине я вообще не говорю. Ты, наверное, сам слышал как он еще в кегельбане разговаривал с капитаном, а тот, как последняя парчушка, перед ним заискивал. Да о чем речь, Алик, все схвачено и не нами заплачено. Причем, в американских долларах…
Пуглов подошел к окну и стал рассматривать шустрящий по делам люд. Его мысли сейчас были где-то далеко-далеко. А Ройтс, скосив глаз, наблюдал за Пугловым. И если бы Таракан знал, что обозначает слово «одухотворенность», он именно так определил бы выражение лица своего друга. А может быть, это ему только показалось: осенний свет иногда делает настоящие чудеса с лицами, накладывая на них случайный, несвойственный им грим значимости.
— Слышь. Алик, не мог бы ты выделить мне немного деньжат? Ну, из тех, которые дал Бурин, когда мы рвали когти с авторулетки…
Пуглов, не отрываясь от окна, почти с раздражением, проговорил:
— Я их в одну финансовую фирмочку на депозит кинул. Пусть понемногу капают проценты…А зачем тебе, Игорь, срочно понадобились бабки?
— Да так, — пожал плечами Ройтс, — просто хотелось бы получить свою законную долю…
Глава пятнадцатая
Глава шестнадцатая
— У нас нет оснований вас задерживать и потому можете быть свободны.
Пуглов поднялся с казенного стула и, не совсем веря в услышанное, чего-то еще ждал. А о нем как бы уже забыли: следователь, обернувшись к двери, крикнул: «Сержант, давай следующего!»
Когда Альфонс проходил мимо барьера, его взгляд встретился со взглядом Ройтса.
— Алик, меня, видно, повязали, — сказал тот Пуглову. — Оставь сигареты.
Пуглов протянул пачку «Голливуда» и при этом, перегнувшись через барьер, шепнул Ройтсу: «Менты что-то копают вокруг Симчика, будь осторожен.» — И уже громче:
— Если дадут сутки, завтра принесу пайку и покурить…Выйдешь раньше, дай знать, чтобы я успел сварить хороший кофе…
— Мы ему здесь устроим и чай и кофе со сливками, — оскалился Король. — Ты лучше принеси ему ведро бодяги.
Дежурный, сидевший напротив барьера, прикрикнул:
— Отставить, разговорчики! А вы, — обратился он к Пуглову, — идите домой, пока мы не передумали.
— Да ладно гнать туфту, — огрызнулся Пуглов. — Отпустил бы ты меня, лейтенант, если бы закон не был на моей стороне. — Он подмигнул на прощание Ройтсу и направился к выходу.
Из милиции он пошел по спокойной, с односторонним движением улице, мимо бывшего пионерлагеря и мастерской по ремонту холодильников.
Возле бара «Изумруд» ему встретился инкассатор Гунар, с сумкой под мышкой. Лицо у него красное, глаза весело блестели. «Уже остограммился, — подумал Пуглов, — в этом Гунча верен себе». Они знакомы с тех пор, когда Пуглов работал барменом в ресторане «Морская жемчужина».
Увидев Альфонса, Гунар остановился и отвел свободную руку в сторону.
— Вот так встреча! — воскликнул инкассатор. — Когда ты, Алик, вернешься на свою прежнюю работу?
— Думаю, никогда. Пока я сидел, мой кабак продали частнику…Да хрен с ним, забудь…Давно с тобой не виделись, может, зайдем в «Изумруд» и возьмем чего-нибудь на грудь?
— Я пас! — воскликнул Гунар. — Я сегодня уже причастился.
— Это твоя последняя точка? — вдруг вырвалось у Альфонса.
— Финита! Через десять минут сдаю мешок в банк и я свободный казак.
— Наверное, нынешнюю выручку не сравнишь с нашей, — опять кто-то невидимый дернул его за язык.
— Я бы так не сказал…Впрочем, иногда за смену я собирал два мешка, а сейчас…Да нет, почти столько же, хотя раз на раз не приходится. Рад был тебя, Алик, видеть, побегу, — обменявшись рукопожатием и поправив на поясе кобуру с ПМ, Гунар шустро зашагал к стоящей возле черного хода машине.
Это был обыкновенный уазик, с опоясывающей цельнометаллический кузов зеленой полосой. На крыше торчала синяя мигалка.
На заднем сиденье угадывалась фигура еще одного инкассатора. Шофер курил, приоткрыв форточку, и на его лице лежало скучающее выражение. Пуглов обратил внимание, что все дверцы у машины без ручек и открываются изнутри, другим инкассатором.
Альфонс обошел вокруг кафе, осмотрел подходы, двор, расположенной по соседству конторы водоканала. Остановившись в густой тени липы, он сосредоточенно о чем-то думал, отчего на лбу обозначились темные прорези морщин.
Вернувшись домой, позвонил Татьяне на работу, но там сказали, что она заболела. Он набрал домашний номер и когда ответила Анна Александровна, спросил Татьяну. Ответ его озадачил: Татьяна плохо чувствует и к телефону подходить не желает. На следующий день, утром, позвонил Ройтс. Довольно бодрым голосом отрапортовал: «Докладывает десятисуточник Ройтс, отправляющийся на строительство жилого дома».
Пуглов слушал его с довольной миной на лице, хотя испытывал к своему приятелю двойственное чувство.
— Можешь сделать зигзаг в мою сторону? Тогда гони сюда, есть крупный разговор.
— Но я не по форме одет.
— Я тебя и так узнаю. Давай, дуй сюда!
Когда Игорь открыл дверь, Пуглов разразился гомерическим смехом.
— Вот не знал, что в твоем гардеробе есть и такое!
На Ройтсе были надеты военные галифе, заправленные в кирзовые с отворотами сапоги, а на плечах — старая стеганная фуфайка….. Его вороненую голову венчал темно-синий с фестонами берет.
— Ты знаешь, старик, тебе эта форма даже идет. Как будто мы снова встретились в зоне.
— Не говори, счастливые были времена, — Ройтс достал из кармана какую-то бумагу и положил перед Пугловым.
Альфонс прочитал вслух: «Повестка. Явиться не позднее…к следователю, иметь при себе…»
— Это из-за драки?
— А черт его знает. Я думал, что черные дни уже позади, но нет…Ты знаешь, что выкинула Лелька? Дала, дуреха, деру. Даже не оставила записки, словно я ей чужой дядя.
— И куда она могла навострить лыжи?
— Я думаю, она подалась в Белоруссию, к сестре.
По лицу Пуглова прошла мимолетная тень подозрительности. Однако он сказал о другом.
— Баба с воза, кобыле легче. А если честно, я ее понимаю. Когда следователь в ментуре завел речь о шраме, я тоже немного струхнул. Вообще у меня такое ощущение, что они что-то знают. Во всяком случае, тыкаются в неслучайном направлении и от этого меня тошнит. И эта какая-то странная облава, фотографирование, допрос…Сколько ты имеешь в резерве времени?
— Сержант меня отпустил на пару часов. Но за это я ему обещал притащить блок «Кента». Черт с ним, пусть ментяра травится.
Альфонс кивнул и неожиданно спросил:
— Скажи, Игорь, только честно — ты готов пойти со мной на одно…На одно весьма рискованное дело? Только ты не верти своей башкой, а смотри мне в глаза.
— Значит, крупное дело затевается?
— Крупное и рискованное. Хватит нам ходить в шестерках у Рощинского…
— Что может из этого дела выгореть? — переходя на жесткий тон, спросил Ройтс.
— Как минимум, пару миллионов рябчиков. Это, конечно, не ахти сколько, но для тренинга достаточно.
— Это сколько же в зеленом исчислении? — в Ройтсе забурлил азарт охотника.
— Около ста штук, ради которых можно пойти на риск.
— А что в этом деле можно потерять?
Вопрос был риторический и Пуглов вместо слов провел пальцем по кадыку.
— Значит, можно поплатиться башкой? Тоже неплохо…И как ты себе это представляешь?
— Я это себе хорошо представляю, но ты мне так и не ответил — ни да, ни нет…
— С суммой я согласен, но важен технический расчет. Давай, Алик, выкладывай нюансы, — в Ройтсе уже вовсю бушевало его хищное любопытство.
— Может быть, это даже хорошо, что ты будешь на сутках — прекрасное алиби. Если удачно провернем эту авантюру, сразу же махнем на Кавказ или Украину. А лучше всего в Сибирь, на лесоповал. Немного помантулим и — Рим, Крым, Монте-Карло к нашим услугам.
— Все это звучит, словно песня моей юности, но…Но в каком месте нас ожидают бабки? Не в банк же ты задумал затесаться?
— Почти. Речь идет об инкассаторской машине. Поэтому твоя тачка должна быть на ходу, работать, как часы, поскольку все будут решать скорости. — И, поднявшись с кресла, Альфонс закончил разговор. — У тебя есть время подумать и предложить свой план. Если передумаешь, не обижусь, но буду искать другого напарника.
Ройтс был в шоке от сказанного. И единственное, что ему хотелось немедленно сделать — крикнуть во все легкие: «Алик, черт бы тебя побрал, да я согласен! Я готов, говори, когда и где!» Но Таракан все же не произнес вслух эти слова, ибо другая его часть была сложнее и тверже первой.
— Идея капитальная, — сказал он, наконец. — Но, согласись, и мой план с «Бриллиантом» тоже неплох…
— Может он и неплох, но слишком много действующих лиц, а затея с доверенностью мне кажется абсолютно бредовой. А то, что я предлагаю, вполне реальное дело, — Альфонс постучал пальцем по виску. — Все будет зависеть только от нас с тобой. Поэтому я и спрашиваю — согласен ты или дать время на раздумье?
— Считай, что согласен. Без вариантов…
— И с учетом возможных последствий? Чтобы потом никто из нас не перекладывал вину на другого.
— Век наркоты не видать! — торжественно поклялся Ройтс. — Мне такая глухая жизнь остотиздела. Дешевка Король может позволить себе царские хоромы с роялем, бабу с жопой-линкором, а мы с тобой…
— А кстати, как на нарах чувствует себя Король?
— Алик, ты меня не смеши. Этот пикадор отмазался. Монтана в тот же вечер пустила в ход все свои блядские связи. Его даже на суд не возили. И Каратист отделался только штрафом. А о Бурине я вообще не говорю. Ты, наверное, сам слышал как он еще в кегельбане разговаривал с капитаном, а тот, как последняя парчушка, перед ним заискивал. Да о чем речь, Алик, все схвачено и не нами заплачено. Причем, в американских долларах…
Пуглов подошел к окну и стал рассматривать шустрящий по делам люд. Его мысли сейчас были где-то далеко-далеко. А Ройтс, скосив глаз, наблюдал за Пугловым. И если бы Таракан знал, что обозначает слово «одухотворенность», он именно так определил бы выражение лица своего друга. А может быть, это ему только показалось: осенний свет иногда делает настоящие чудеса с лицами, накладывая на них случайный, несвойственный им грим значимости.
— Слышь. Алик, не мог бы ты выделить мне немного деньжат? Ну, из тех, которые дал Бурин, когда мы рвали когти с авторулетки…
Пуглов, не отрываясь от окна, почти с раздражением, проговорил:
— Я их в одну финансовую фирмочку на депозит кинул. Пусть понемногу капают проценты…А зачем тебе, Игорь, срочно понадобились бабки?
— Да так, — пожал плечами Ройтс, — просто хотелось бы получить свою законную долю…
Глава пятнадцатая
Чтобы снять стресс, Рощинский отправился в город. Выпив в «Нептуне» чашку двойного кофе с шоколадной булочкой, он пошел в сторону сквера. Однако возле секс-шопа остановился и стал глазеть на витрину. Здесь он уже пару раз бывал, когда с помощью современных технических ухищрений хотел поправить свое пошатнувшееся половое недомогание. И ничего кроме разочарования: ни пищевые добавки, предназначенные для активизации половой потенции, ни биостимуляторы ему не помогли и он закаялся прибегать к помощи секс-шопа.
Нащупав в кармане несколько купюр, он все же ступил на порог магазина и открыл дверь. Раздался мелодичный звук висевшего над дверью колокольчика, в нос ударили специфические запахи, какие обычно бывают а магазинах с иностранными товарами.
Он подошел к продавщице и попросил меню-прейскурант секс-видиков. Заплатив тридцать пять рублей за три минуты сомнительного удовольствия, он прошел в отдельную кабину, которая по размерам была едва ли больше собачьей будки. Небольшой диванчик, а над дверью — экран телевизора. Справа от сиденья подвешен рулон туалетной бумаги, под которым находилась красного цвета мусорная корзина. Когда дверь за ним закрылась, где-то включили видеомагнитофон и на экране появились первые кадры. Чтобы их видеть, надо было далеко назад закинуть голову, что сразу же окунуло его в дискомфортное состояние.
На сей раз он выбрал порнофильм с участием нескольких лесбиянок. Это был черно-белый «коктейль» — белые девицы резвились с чернокожими. Ничего особенного: обычное кувыркание, округлые черно-белые ягодицы, розовые языки и змеиной гибкости тела.
Однако не успел он разобраться что к чему, как три минуты кончились и экран погас. Единственным ощутимым результатом от увиденного были легкое смятение и вспотевшие подмышки. Он оторвал кусок туалетной бумаги и вытер ладони. Ему показалось, что он только что держал в руках эти лоснящиеся, потные тела, которые вопреки своему предназначению возбуждать, вызвали в нем отвращение…
Возвращаясь домой, он заглянул в охотничий магазин и купил коробку патронов с разрывными пулями. На этикетке был изображен медведь, вставший на задние лапы, а в передних держащий медовые соты. На последние гроши он купил газету, батон и консервы «Тефтели в томате».
Владимир Ефимович уже вошел в коридор, когда услышал телефонный звонок. Открыв дверь, он затрусил в другую комнату. Сняв трубку, без нажима сказал: «Рощинский слушает». Звонила Авдеева… И хотя в голосе ничего особенного не было, однако паузы между словами показались ему немного затянутыми.
— Приходи ко мне, — сказал он. — Хлеб у меня есть…Нет, от творога не откажусь.
Авдеева пришла довольно скоро и принесла две пачки обезжиренного творога. Рощинский скипятил чайник и вытащил из буфета остатки былой роскоши — полбутылки ликера «Мокко».
— У тебя усталый вид, — сказал он женщине, и взял ее за руку. — Что-нибудь не ладится?
— Не ладится? Это мягко сказано, — Авдеева вздохнула так горестно, что только слепой мог не заметить, какая буря у нее на душе. — Что-то невероятное творится с моей Татьяной. Ее словно подменили, все время плачет и ни в какую не идет на работу…
— Возможно, это связано с возрастом. Происходит ломка натуры. И это пройдет.
— У нее ужасная депрессия. Она смотрит в глаза, а слезы как из незакрытого крана. Хочу отвести к психиатру.
— Замуж ей пора, а не к психиатру вести, — Рощинский не чувствовал интереса к разговору.
Авдеева открыла сумочку и достала из нее кулон — тот, который Рощинский подарил Татьяне. Желтый камушек разбросал на скатерти веселые искорки.
Рощинский так и застыл, словно его поразила молния.
— Аня, по-моему, ты делаешь глупости. Это детские капризы и нет никакой трагедии.
— Нет, я так не думаю. Что-то случилось после того, как этот кулончик оказался у нее на шее. Я знаю своего ребенка лучше, Таня не из тех, кто по каждому пустяку капризничает. — Поэтому забери, Володя, кулончик и все остальное. Это не наша с Таней энергетика, — женщина вскинула на него глаза и Рощинский увидел, что они до краев наполнены слезами.
— Аня, прошу тебя…Не надо, не плачь…Может, мне поговорить с Татьяной? Мне она может сказать то, чего никогда не скажет тебе.
Авдеева носовым платком промокала слезы.
У нас раньше не было тайн друг от друга, но тут что-то скрывается ужасное. Просто ужасное…
— Может, не дай Бог, она подхватила какую-нибудь заразу?
— Мне стыдно, но я тоже об этом думала. Эти чертовы спиды, не знаешь откуда какую напасть ждать.
Авдеева, не сдержавшись, зарыдала.
— Поплачь, родная, — Рощинский погладил ее по голове. — Если бы я мог плакать, все проблемы, наверное, были бы намного проще. Но о чем я подумал…Может, ее обидел Пуглов? Возможно, она забеременела и не хочет, чтобы ты об этом узнала?
— Она бы сказала. Здесь что-то другое, гораздо серьезнее…Между нами говоря, я водила ее к врачу, сделали анализ крови, — Авдеева поднялась со стула и подошла к окну. — У нее в крови нашли наркотик…
Да слушай ты их больше. Сейчас могут поставить любой диагноз, чтобы из человека выкачать последнюю копейку.
— Конечно, ни за что нельзя ручаться, — Авдеева ладонью вытерла глаза.
Ему хотелось хоть как-то ее поддержать, но у него не было настроя на душеспасительные разговоры. Он и сам чувствовал, как почва уходит у него из-под ног и нет рядом опоры, за которую можно было бы зацепиться. Кругом одни тонущие…
— И все же ты не спеши. Не все так страшно, как порой нам кажется. И пойми, Аня, одну простую вещь: к человеку с чистой душой никакая грязь не прилипает. Если золото действительно имеет разрушительное воздействует на людей, то оно прежде всего должно было порушить мою жизнь.
— А разве уже не порушило? Золото притянуло к тебе бандитов…И убийство…
У него едва с языка не сорвался рассказ о вероломстве Ройтса. Однако какая-то необъяснимая сила сдержала его. Наверное, это было ощущение тайны, с которой делиться с другими, значит, обречь их тоже на подобные страдания.
— Ты, Аня, все же дай мне телефон Пуглова, у меня к нему есть небольшой разговор, — попросил он Авдееву…
…Они встретились с Альфонсом в сквере возле казино.
— Что с моим кольцом? — сразу спросил Рощинский. — Что-нибудь наторговали?
— Нам дали за него полцены…Как объяснил ювелир, это склеенный бриллиант, — Пуглов силился вспомнить то слово, которое назвал Плинер, но никак не мог вспомнить.
— Дуплет? — подсказал Рощинский.
— Он, мать его так! Но зато по своему знаменит, — Альфонс не стал прижимать Рощинского в угол рассказами о гибели какого-то Бонвивана. — Вы нам заплатили за похороны Ножичка, так? Мы взяли за кольцо две с половиной штуки, значит, излишек я вам возвращаю.
Пуглов вытащил из кармана красивый кожаный портмоне и вылущил оттуда несколько стодолларовых купюр
— Не жирно, — сказал Рощинский, изображая на лице разочарование, — я, честно говоря, надеялся на большее.
Когда Пуглов собрался уходить, Владимир Ефимович произнес:
— Не гони, Алик, у меня к тебе есть еще разговор.
Пуглов закурил и уселся на лавку. Игра у него все равно не шла и он не рвался назад в казино.
— Я разговаривал с матерью Татьяны…Ты слышишь меня?
Альфонс кивнул.
Может, ты в курсе, почему девчонка впала в такую депрессию?
— Я сам вот уже какой день не могу с ней встретиться.
— Мать сказала, что она резко изменилась после ее дня рождения. Где вы с ней были? Ты можешь мне, как мужчина мужчине, сказать правду?
— Честно говоря, мне не совсем понятно, что происходит. Плохое настроение, это еще не повод для моего допроса.
— Но с ней встречаешься ты, а не я, — Рощинского стал раздражать Альфонс
— Встречались? Это слишком громко сказано. Несколько раз заходили в кафе и в кино. Я не скрываю, что она мне нравится, но я так же знаю, как прохладно она ко мне относится. Это тебе о чем-нибудь говорит?
— Ты знаешь, что у нее в крови обнаружен наркотик?
Рощинский искоса взглянул на Пуглова и увидел, как изменилось его лицо. А изменилось оно потому, что Альфонс тот час же смекнул, кто в его окружении балуется наркотиками. Он вспомнил тот вечер, когда они с Татьяной пришли к нему домой — выпили шампанского, потом он ушел к матери, потому что к ней приехал Плинер. Затем он вернулся и застал Татьяну в интересном положении. Ни Лельки, ни Игоря у него уже не было. Вспомнил он и другое: в тот вечер он звонил Ройтсу домой, но застал только Волкогонову, которой он попенял за быстрый уход. Однако Лелька объяснила, что они поссорились с Игорем и она, психанув, одна ушла домой. Но Альфонс хорошо помнил, как сам Ройтс говорил ему, что от него они уходили вместе с Волкогоновой… Значит, врет Игорек, что-то скрывает?
Однако Рощинскому Пуглов об этом ни-ни.
— У меня у самого иногда бывает такая чернуха в башке, хоть кричи караул. Честно говоря, наш разговор мне не нравится. Я тоже, как мужчина мужчине, скажу вам: я Татьяну даже не… Ну не было у нас с ней постели, понимаете? Хотя я не раз подъезжал к ней. И меня ее настроение тоже беспокоит, но я тут не вижу никакой драмы.
— Зато мать ее видит. Я знаю семью Авдеевых довольно давно и они не из тех, кто на пустом месте будет закатывать истерику.
— Возможно…Но, чтобы разобраться что к чему, мне надо самому переговорить с Татьяной.
— Так переговори, черт возьми!
Пуглов отшвырнул сигарету. Ему было все противно, а главное, в нем начало расти подозрение в отношении Ройтса.
— Вы передайте Анне Александровне, чтобы она позвала к телефону Татьяну, когда я сегодня вечером буду ей звонить.
— Ты лучше сам сходи к ней. Телефон — для таких как я пенсионеров. А ты повнимательнее приглядись к своему дружку…
Пуглов, глядя на Рощинского, вспомнил когда-то им высказанное предупреждение: «Я тебе уже говорил, что Игорь тебя подведет под монастырь. Это еще тот сукин сын…»
— Что вы имеете в виду? — у Пуглова заходили на скулах желваки.
— У меня ничего нет, кроме интуиции и шестидесяти с лишним лет за плечами, — слукавил Толстяк. Ему не хотелось до поры до времени рассказывать о визите Ройтса.
— Этого мало, чтобы быть пророком. С таким же успехом я мог бы сказать про вас… Если по большому счету, это ведь вы втравили нас в историю с Симчиком.
— Забудем об этом. Если бы вы с Ройтсом не были бы готовы к подобным подвигам, никто бы вас никуда не втравил. Вы напоминаете жеребцов, которым куда бы не бежать, лишь бы бить копытами…
Пуглов, затушив сигарету о подошву кроссовок, в которых он был обут, поднялся с лавки.
— Каждый живет, как умеет, — сказал Альфонс. — В этом бардачном мире лично у меня не много осталось вариантов.
— Передай, Алик, своему дружку горячий привет и пусть на всякий случай сделает прививку от бешенства, — Рощинский тоже поднялся и словно надутый шар покатился по дорожке сквера. Засунув руки в карманы своего безразмерного плаща с оторванным клапаном, и надвинув шляпу чуть ли не на нос, он шел и глотал неопределенность.
Пуглов смотрел ему вслед и обмозговывал свою мрачную и тоже неопределенную думу. Он не знал, куда направить свои стопы — мир перед ним лежал измызганный старыми проблемами и лишь сентябрьский ветер в кронах деревьев о чем-то непонятном лопотал над его головой.
Нащупав в кармане несколько купюр, он все же ступил на порог магазина и открыл дверь. Раздался мелодичный звук висевшего над дверью колокольчика, в нос ударили специфические запахи, какие обычно бывают а магазинах с иностранными товарами.
Он подошел к продавщице и попросил меню-прейскурант секс-видиков. Заплатив тридцать пять рублей за три минуты сомнительного удовольствия, он прошел в отдельную кабину, которая по размерам была едва ли больше собачьей будки. Небольшой диванчик, а над дверью — экран телевизора. Справа от сиденья подвешен рулон туалетной бумаги, под которым находилась красного цвета мусорная корзина. Когда дверь за ним закрылась, где-то включили видеомагнитофон и на экране появились первые кадры. Чтобы их видеть, надо было далеко назад закинуть голову, что сразу же окунуло его в дискомфортное состояние.
На сей раз он выбрал порнофильм с участием нескольких лесбиянок. Это был черно-белый «коктейль» — белые девицы резвились с чернокожими. Ничего особенного: обычное кувыркание, округлые черно-белые ягодицы, розовые языки и змеиной гибкости тела.
Однако не успел он разобраться что к чему, как три минуты кончились и экран погас. Единственным ощутимым результатом от увиденного были легкое смятение и вспотевшие подмышки. Он оторвал кусок туалетной бумаги и вытер ладони. Ему показалось, что он только что держал в руках эти лоснящиеся, потные тела, которые вопреки своему предназначению возбуждать, вызвали в нем отвращение…
Возвращаясь домой, он заглянул в охотничий магазин и купил коробку патронов с разрывными пулями. На этикетке был изображен медведь, вставший на задние лапы, а в передних держащий медовые соты. На последние гроши он купил газету, батон и консервы «Тефтели в томате».
Владимир Ефимович уже вошел в коридор, когда услышал телефонный звонок. Открыв дверь, он затрусил в другую комнату. Сняв трубку, без нажима сказал: «Рощинский слушает». Звонила Авдеева… И хотя в голосе ничего особенного не было, однако паузы между словами показались ему немного затянутыми.
— Приходи ко мне, — сказал он. — Хлеб у меня есть…Нет, от творога не откажусь.
Авдеева пришла довольно скоро и принесла две пачки обезжиренного творога. Рощинский скипятил чайник и вытащил из буфета остатки былой роскоши — полбутылки ликера «Мокко».
— У тебя усталый вид, — сказал он женщине, и взял ее за руку. — Что-нибудь не ладится?
— Не ладится? Это мягко сказано, — Авдеева вздохнула так горестно, что только слепой мог не заметить, какая буря у нее на душе. — Что-то невероятное творится с моей Татьяной. Ее словно подменили, все время плачет и ни в какую не идет на работу…
— Возможно, это связано с возрастом. Происходит ломка натуры. И это пройдет.
— У нее ужасная депрессия. Она смотрит в глаза, а слезы как из незакрытого крана. Хочу отвести к психиатру.
— Замуж ей пора, а не к психиатру вести, — Рощинский не чувствовал интереса к разговору.
Авдеева открыла сумочку и достала из нее кулон — тот, который Рощинский подарил Татьяне. Желтый камушек разбросал на скатерти веселые искорки.
Рощинский так и застыл, словно его поразила молния.
— Аня, по-моему, ты делаешь глупости. Это детские капризы и нет никакой трагедии.
— Нет, я так не думаю. Что-то случилось после того, как этот кулончик оказался у нее на шее. Я знаю своего ребенка лучше, Таня не из тех, кто по каждому пустяку капризничает. — Поэтому забери, Володя, кулончик и все остальное. Это не наша с Таней энергетика, — женщина вскинула на него глаза и Рощинский увидел, что они до краев наполнены слезами.
— Аня, прошу тебя…Не надо, не плачь…Может, мне поговорить с Татьяной? Мне она может сказать то, чего никогда не скажет тебе.
Авдеева носовым платком промокала слезы.
У нас раньше не было тайн друг от друга, но тут что-то скрывается ужасное. Просто ужасное…
— Может, не дай Бог, она подхватила какую-нибудь заразу?
— Мне стыдно, но я тоже об этом думала. Эти чертовы спиды, не знаешь откуда какую напасть ждать.
Авдеева, не сдержавшись, зарыдала.
— Поплачь, родная, — Рощинский погладил ее по голове. — Если бы я мог плакать, все проблемы, наверное, были бы намного проще. Но о чем я подумал…Может, ее обидел Пуглов? Возможно, она забеременела и не хочет, чтобы ты об этом узнала?
— Она бы сказала. Здесь что-то другое, гораздо серьезнее…Между нами говоря, я водила ее к врачу, сделали анализ крови, — Авдеева поднялась со стула и подошла к окну. — У нее в крови нашли наркотик…
Да слушай ты их больше. Сейчас могут поставить любой диагноз, чтобы из человека выкачать последнюю копейку.
— Конечно, ни за что нельзя ручаться, — Авдеева ладонью вытерла глаза.
Ему хотелось хоть как-то ее поддержать, но у него не было настроя на душеспасительные разговоры. Он и сам чувствовал, как почва уходит у него из-под ног и нет рядом опоры, за которую можно было бы зацепиться. Кругом одни тонущие…
— И все же ты не спеши. Не все так страшно, как порой нам кажется. И пойми, Аня, одну простую вещь: к человеку с чистой душой никакая грязь не прилипает. Если золото действительно имеет разрушительное воздействует на людей, то оно прежде всего должно было порушить мою жизнь.
— А разве уже не порушило? Золото притянуло к тебе бандитов…И убийство…
У него едва с языка не сорвался рассказ о вероломстве Ройтса. Однако какая-то необъяснимая сила сдержала его. Наверное, это было ощущение тайны, с которой делиться с другими, значит, обречь их тоже на подобные страдания.
— Ты, Аня, все же дай мне телефон Пуглова, у меня к нему есть небольшой разговор, — попросил он Авдееву…
…Они встретились с Альфонсом в сквере возле казино.
— Что с моим кольцом? — сразу спросил Рощинский. — Что-нибудь наторговали?
— Нам дали за него полцены…Как объяснил ювелир, это склеенный бриллиант, — Пуглов силился вспомнить то слово, которое назвал Плинер, но никак не мог вспомнить.
— Дуплет? — подсказал Рощинский.
— Он, мать его так! Но зато по своему знаменит, — Альфонс не стал прижимать Рощинского в угол рассказами о гибели какого-то Бонвивана. — Вы нам заплатили за похороны Ножичка, так? Мы взяли за кольцо две с половиной штуки, значит, излишек я вам возвращаю.
Пуглов вытащил из кармана красивый кожаный портмоне и вылущил оттуда несколько стодолларовых купюр
— Не жирно, — сказал Рощинский, изображая на лице разочарование, — я, честно говоря, надеялся на большее.
Когда Пуглов собрался уходить, Владимир Ефимович произнес:
— Не гони, Алик, у меня к тебе есть еще разговор.
Пуглов закурил и уселся на лавку. Игра у него все равно не шла и он не рвался назад в казино.
— Я разговаривал с матерью Татьяны…Ты слышишь меня?
Альфонс кивнул.
Может, ты в курсе, почему девчонка впала в такую депрессию?
— Я сам вот уже какой день не могу с ней встретиться.
— Мать сказала, что она резко изменилась после ее дня рождения. Где вы с ней были? Ты можешь мне, как мужчина мужчине, сказать правду?
— Честно говоря, мне не совсем понятно, что происходит. Плохое настроение, это еще не повод для моего допроса.
— Но с ней встречаешься ты, а не я, — Рощинского стал раздражать Альфонс
— Встречались? Это слишком громко сказано. Несколько раз заходили в кафе и в кино. Я не скрываю, что она мне нравится, но я так же знаю, как прохладно она ко мне относится. Это тебе о чем-нибудь говорит?
— Ты знаешь, что у нее в крови обнаружен наркотик?
Рощинский искоса взглянул на Пуглова и увидел, как изменилось его лицо. А изменилось оно потому, что Альфонс тот час же смекнул, кто в его окружении балуется наркотиками. Он вспомнил тот вечер, когда они с Татьяной пришли к нему домой — выпили шампанского, потом он ушел к матери, потому что к ней приехал Плинер. Затем он вернулся и застал Татьяну в интересном положении. Ни Лельки, ни Игоря у него уже не было. Вспомнил он и другое: в тот вечер он звонил Ройтсу домой, но застал только Волкогонову, которой он попенял за быстрый уход. Однако Лелька объяснила, что они поссорились с Игорем и она, психанув, одна ушла домой. Но Альфонс хорошо помнил, как сам Ройтс говорил ему, что от него они уходили вместе с Волкогоновой… Значит, врет Игорек, что-то скрывает?
Однако Рощинскому Пуглов об этом ни-ни.
— У меня у самого иногда бывает такая чернуха в башке, хоть кричи караул. Честно говоря, наш разговор мне не нравится. Я тоже, как мужчина мужчине, скажу вам: я Татьяну даже не… Ну не было у нас с ней постели, понимаете? Хотя я не раз подъезжал к ней. И меня ее настроение тоже беспокоит, но я тут не вижу никакой драмы.
— Зато мать ее видит. Я знаю семью Авдеевых довольно давно и они не из тех, кто на пустом месте будет закатывать истерику.
— Возможно…Но, чтобы разобраться что к чему, мне надо самому переговорить с Татьяной.
— Так переговори, черт возьми!
Пуглов отшвырнул сигарету. Ему было все противно, а главное, в нем начало расти подозрение в отношении Ройтса.
— Вы передайте Анне Александровне, чтобы она позвала к телефону Татьяну, когда я сегодня вечером буду ей звонить.
— Ты лучше сам сходи к ней. Телефон — для таких как я пенсионеров. А ты повнимательнее приглядись к своему дружку…
Пуглов, глядя на Рощинского, вспомнил когда-то им высказанное предупреждение: «Я тебе уже говорил, что Игорь тебя подведет под монастырь. Это еще тот сукин сын…»
— Что вы имеете в виду? — у Пуглова заходили на скулах желваки.
— У меня ничего нет, кроме интуиции и шестидесяти с лишним лет за плечами, — слукавил Толстяк. Ему не хотелось до поры до времени рассказывать о визите Ройтса.
— Этого мало, чтобы быть пророком. С таким же успехом я мог бы сказать про вас… Если по большому счету, это ведь вы втравили нас в историю с Симчиком.
— Забудем об этом. Если бы вы с Ройтсом не были бы готовы к подобным подвигам, никто бы вас никуда не втравил. Вы напоминаете жеребцов, которым куда бы не бежать, лишь бы бить копытами…
Пуглов, затушив сигарету о подошву кроссовок, в которых он был обут, поднялся с лавки.
— Каждый живет, как умеет, — сказал Альфонс. — В этом бардачном мире лично у меня не много осталось вариантов.
— Передай, Алик, своему дружку горячий привет и пусть на всякий случай сделает прививку от бешенства, — Рощинский тоже поднялся и словно надутый шар покатился по дорожке сквера. Засунув руки в карманы своего безразмерного плаща с оторванным клапаном, и надвинув шляпу чуть ли не на нос, он шел и глотал неопределенность.
Пуглов смотрел ему вслед и обмозговывал свою мрачную и тоже неопределенную думу. Он не знал, куда направить свои стопы — мир перед ним лежал измызганный старыми проблемами и лишь сентябрьский ветер в кронах деревьев о чем-то непонятном лопотал над его головой.
Глава шестнадцатая
Грабеж инкассаторской машины откладывался. Отбыв десятисуточный срок, Ройтс занялся ремонтом машины. Он отогнал ее в автосервис и оставил на попечение старого корефана. Потом он позвонил Пуглову и предупредил, что между тремя и четырьмя часами зайдет к нему.
В буфете, куда он по дороге заскочил опохмелиться, пахло смешанными запахами, настоянными на водочном перегаре и сигаретном дыме. Взяв кружку пива, он пристроился к компании из трех человек. Это были совсем мальчишки, но речь вели о вещах серьезных. Один из них рассказывал о ратных подвигах в Чечне. О том, как их пятерых омоновцев, окружили боевики и предлагали сдаться, пообещав не сдирать живьем кожу, а прикончить путем безболезненного отсечения головы.
Ройтс вынул из кармана упаковку эфедрина и, вылущив из нее четыре таблетки, кинул их в рот. Запил пивом, закурил и расположился ждать кайфа. Он курил, бездумно прислушивался к трепу молодняка и витал в своих разноцветных облаках.
Заметив за дальним столом когда-то виденное, оплывшее от пьянки лицо, Ройтс махнул рукой, мол, давай, парень, иди сюда…А тот, подняв кружку, на всю пивную рявкнул: «Хайль, Жирик! Чубайса на шашлык!» От другого столика отделился мужичок с ноготок, подошел к адепту ЛДПР и без замаха саданул того по скуле. Жириновец сник и сполз на грязный пол, а вместе с ним свалилась кружка и звон от разбившегося стекла мигом разлетелся во внезапно наступившей тишине.
— Придурки сенегальские! — выругался Ройтс и прильнул губами к щербатому краю пивного бокала. Он пил пиво, а ему казалось, что весь мир качается на огромных качелях, отчего в паху приятно захолодало. — Пикадоры, зажрались скоты, — он раздавил о край пустой кружки сигарету и вышел из буфета.
По дороге к Пуглову заглянул еще в одну забегаловку, где выпил стакан сухого вина. К Альфонсу он явился в полном порядке — пьяный, сытый и нос в табаке. С собой он принес бутылку коньяка и связку бананов.
И после того, как Пуглов посвятил его в свои планы, воображение Таракана взбрыкнуло, словно молодой козлик. В магазин, где работала Лелька, тоже приезжал инкассаторский уазик и, наверное, поэтому все воображаемые им сцены были связаны именно с машиной этой марки.
Он знал, что деньги возят три человека, включая водителя. Но как эти деньги взять? Сначала ничего путного у Ройтса не получалось. Допустим, размышлял он, с пистолетом в руках выскочить из-за угла дома, открыть дверцу и, наставив пистолет…А в это время, поправил себя Таракан, второй инкассатор, который всегда находится в салоне, вытащит «дуру» и тогда неизвестно, у кого больше шансов не оказаться трупом.
Интересно, сколько времени потребуется инкассатору сходить за выручкой и вернуться в машину? И где лучше всего брать инкассаторов? Может, в самой глухой части города открыть один из дорожных колодцев? Или натянуть на пути машины стальной трос?
Но по мере того, как начинал действовать эфедрин, воображение Ройтса стало отдаляться от реальности. То он вдруг увидел себя с гранатометом в руках, стоящим на середине бульвара Единства, по которому обязательно проедет инкассаторская машина, то залегшим в кювете с противотанковыми гранатами в руках. Единственное, что его в тот момент смущало — разлетевшиеся после взрыва деньги, что ему казалось абсолютно непоправимым делом…
— Алик, — сказал он, — у нас должен быть простой и надежный план, детально расписанный по минутам.
— Ты только, Таракаша, не строй из себя великого стратега. Лучше налей…
…Пуглов вынул из секретера блокнот для писем и шариковую ручку.
— Ты, разумеется, знаешь, где находится кафе «Изумруд»? Тогда рисуем кафе, а от него проведем две улицы, — линии на бумаге изобразились не очень ровные, легкая дрожь в руках мешала каллиграфическому начертанию. — Да налей же ты мне, наконец! — вскипел Альфонс. — Видишь, лапы дрожат.
— Это сейчас дрожат, а что будет там? — Ройтс уверенно смотрел на мир.
— Там будет все тихо, как в морге. Руки у меня дрожат не от страха, а от предвкушения навара…
В буфете, куда он по дороге заскочил опохмелиться, пахло смешанными запахами, настоянными на водочном перегаре и сигаретном дыме. Взяв кружку пива, он пристроился к компании из трех человек. Это были совсем мальчишки, но речь вели о вещах серьезных. Один из них рассказывал о ратных подвигах в Чечне. О том, как их пятерых омоновцев, окружили боевики и предлагали сдаться, пообещав не сдирать живьем кожу, а прикончить путем безболезненного отсечения головы.
Ройтс вынул из кармана упаковку эфедрина и, вылущив из нее четыре таблетки, кинул их в рот. Запил пивом, закурил и расположился ждать кайфа. Он курил, бездумно прислушивался к трепу молодняка и витал в своих разноцветных облаках.
Заметив за дальним столом когда-то виденное, оплывшее от пьянки лицо, Ройтс махнул рукой, мол, давай, парень, иди сюда…А тот, подняв кружку, на всю пивную рявкнул: «Хайль, Жирик! Чубайса на шашлык!» От другого столика отделился мужичок с ноготок, подошел к адепту ЛДПР и без замаха саданул того по скуле. Жириновец сник и сполз на грязный пол, а вместе с ним свалилась кружка и звон от разбившегося стекла мигом разлетелся во внезапно наступившей тишине.
— Придурки сенегальские! — выругался Ройтс и прильнул губами к щербатому краю пивного бокала. Он пил пиво, а ему казалось, что весь мир качается на огромных качелях, отчего в паху приятно захолодало. — Пикадоры, зажрались скоты, — он раздавил о край пустой кружки сигарету и вышел из буфета.
По дороге к Пуглову заглянул еще в одну забегаловку, где выпил стакан сухого вина. К Альфонсу он явился в полном порядке — пьяный, сытый и нос в табаке. С собой он принес бутылку коньяка и связку бананов.
И после того, как Пуглов посвятил его в свои планы, воображение Таракана взбрыкнуло, словно молодой козлик. В магазин, где работала Лелька, тоже приезжал инкассаторский уазик и, наверное, поэтому все воображаемые им сцены были связаны именно с машиной этой марки.
Он знал, что деньги возят три человека, включая водителя. Но как эти деньги взять? Сначала ничего путного у Ройтса не получалось. Допустим, размышлял он, с пистолетом в руках выскочить из-за угла дома, открыть дверцу и, наставив пистолет…А в это время, поправил себя Таракан, второй инкассатор, который всегда находится в салоне, вытащит «дуру» и тогда неизвестно, у кого больше шансов не оказаться трупом.
Интересно, сколько времени потребуется инкассатору сходить за выручкой и вернуться в машину? И где лучше всего брать инкассаторов? Может, в самой глухой части города открыть один из дорожных колодцев? Или натянуть на пути машины стальной трос?
Но по мере того, как начинал действовать эфедрин, воображение Ройтса стало отдаляться от реальности. То он вдруг увидел себя с гранатометом в руках, стоящим на середине бульвара Единства, по которому обязательно проедет инкассаторская машина, то залегшим в кювете с противотанковыми гранатами в руках. Единственное, что его в тот момент смущало — разлетевшиеся после взрыва деньги, что ему казалось абсолютно непоправимым делом…
— Алик, — сказал он, — у нас должен быть простой и надежный план, детально расписанный по минутам.
— Ты только, Таракаша, не строй из себя великого стратега. Лучше налей…
…Пуглов вынул из секретера блокнот для писем и шариковую ручку.
— Ты, разумеется, знаешь, где находится кафе «Изумруд»? Тогда рисуем кафе, а от него проведем две улицы, — линии на бумаге изобразились не очень ровные, легкая дрожь в руках мешала каллиграфическому начертанию. — Да налей же ты мне, наконец! — вскипел Альфонс. — Видишь, лапы дрожат.
— Это сейчас дрожат, а что будет там? — Ройтс уверенно смотрел на мир.
— Там будет все тихо, как в морге. Руки у меня дрожат не от страха, а от предвкушения навара…