Олшеври-младший Б.. Вампиры замка Карди

   – А змея исчезла во время катастрофы?
   – Утонула, полагаю. Лежит теперь на дне океана, в моей каюте, в шкатулке… Очень надеюсь, что на самом деле это было просто ожерелье! Хотя многие признаки указывали на то, что с ожерельем что-то было неправильно. Но я надеюсь… Что не оно стало причиной катастрофы!
   – О, нет! – безмятежно ответил лорд Годальминг. – Причины катастрофы «Титаника» давно изучены. У «Титаника» и у двух других кораблей, построенных по тому же чертежу, была несовершенная рулевая система. И, кажется, все три корабля – затонули. Но катастрофа «Титаника» более всего известна из-за немыслимого количества человеческих жертв. К тому же два других корабля были военными. В общем, сэр Карди, вы можете не беспокоиться насчет корабля. А вот насчет ожерелья… Оно не утонуло. Шесть лет назад некий аноним выставил его на аукцион.
   Карди-старший выглядел искренне удрученным.
   – Надеюсь, вы не подозреваете в этом меня? – резко спросил он.
   – Нет, что вы! Зачем бы вам скрывать свою же собственность? Полагаю, это сделал тот, кто обыскивал каюты первого класса на тонущем корабле… А затем сумел спастись вместе с похищенными ценностями.
   – И кто купил это ожерелье? Или – тоже аноним?
   – Нет. Ожерелье купил я. И передал в дар Британскому Музею, – все тем же ровным тоном ответил англичанин.
   – О, Боже… Надо бы съездить в Англию после войны. Посмотреть на него. Или – нет, не надо. Не хочу больше видеть проклятую драгоценность! – вздохнул Карди-старший.
   – Вернемся же к вопросу о замке. Что могло привлечь нацистов в вашем родовом имении?
   – Что, кроме вампиров, могло привлечь в моем замке кого бы то ни было? – невесело усмехнулся Карди-старший. – Ничего… Не знаю. Там осталось много старых вещей. Но их должны бы разворовать местные жители. Еще во время Первой мировой. Вряд ли бы их мог бы удержать старый монах граф Карло! Разве что вампиров побоялись бы… А если не вещи – то, возможно, архитектура? Опять бред какой-то. Зачем тогда направлять туда отряд СС? Вы сказали – туда поехали ученые. Какие конкретно ученые?
   – Разные. И врачи, и этнографы. Это-то и кажется самым странным!
   – Вы сказали, первым предположением было – что в замке намереваются оборудовать секретный завод…
   – Да, и именно это предположение кажется самым… самым разумным. И самым реалистичным. Это – официальная точка зрения нашего командования. Но вот только – зачем там этнограф? Еще врачи – худо-бедно, но понять можно… Возможно, они планируют проводить исследования для создания вирусного или химического оружия. Но этнограф? Да еще такой известный ученый, как Отто Хофер?! И распоряжение о выделении средств для экспедиции в замок Карди подписано не только Гиммлером, но и генералом Хаусхоффером.
   – А кто такой этот Хаусхоффер?
   – Известный нацистский мистик.
   – А Отто Хофер?
   – Этнограф. Особенно интересовался легендами о вампирах…
   Воцарилось молчание.
   Нарушить которое решился опять-таки англичанин.
   – Я добился разрешения на личное участие в операции. Ведь я – тоже этнограф. Хоть и не такой известный, как Отто Хофер. Я добился разрешения на этот разговор с вами. Мне нужны планы вашего замка, граф Карди. Мне нужны карты окрестностей. Для начальства… А для меня самого – мне нужна ваша помощь, сэр!
   – Я готов. Всем, чем могу…
   – Расскажите мне. Все. Правду! Клянусь – никто не узнает об этом… Без вашего разрешения. Все равно я не смогу сообщить об этом моему начальству. Меня примут за сумасшедшего, вы ведь понимаете… Но я… Я верю в вампиров. Я знаю, что вампиры существуют!
   – Боже! – вздохнул Карди-старший. – Тогда вы действительно безумец… Как и я!
   Гарри недоуменно воззрился на отца.
   Пока отец с англичанином говорили о вампирах, как о вымысле доктора Вейса – Гарри был спокоен, хотя и не понимал, зачем говорить о книжке, не лучше ли сразу приступить к главному вопросу.
   Когда англичанин заявил, что верит в вампиров… Гарри удивился. Но только слегка. Он знал, что все англичане – чудаки. Ну, и этот оказался не исключением!
   Но вот когда отец заявил, что верит в вампиров… Или Гарри просто неправильно его понял?
   – Так вы расскажете? Расскажете мне? – спрашивал лорд Годальминг, подавшись вперед в кресле. – Когда это началось на самом деле? Когда появились первые упоминания о неумерших в вашей семье? Ведь это, как правило, бывает семейной болезнью…
   Он весь трепетал и даже нос у него как-то вытянулся, как у пойнтера, учуявшего добычу.
   – Не только расскажу. Но и покажу вам кое-что…
   Карди-старший стремительно вышел из комнаты.
   Гарри, оставшись наедине с англичанином, чувствовал себя очень неловко. Но за время отсутствия отца, лорд Годальминг не произнес ни единого слова. Это было немного обидно – он что же, считает Гарри недостаточно интересным собеседником? Но, с другой стороны… Гарри не представлял себе, как вообще следует разговаривать с человеком, верящим в вампиров!!!
   Отец вернулся. В руках у него был свиток пожелтевших листов и две тетради. Листы он положил на стол.
   – Это – карты и планы.
   Одну тетрадь – толстую, в черной кожаной обложке, с золотыми уголками и изящным золотым замочком – протянул гостю.
   Другую – тоже довольно старую, но вполне обычную на вид – оставил себе.
   – Это – дневник моего предка. Пра-пра-пра… В общем, первого американского Карди. Приехавшего сюда в начале прошлого столетия и оставившего здесь потомство. Уже сам по себе этот документ был бы интересен… Но главное – именно этот мой предок, граф Раду Карди, был выведен в романе как «американский граф». А иногда мой друг Вейс в запале называл его даже «графом Дракулой»! В этом дневнике подробно описаны события, предшествовавшие превращению Раду Карди в вампира. Если бы не последующие события – те, о которых вы знаете из книги Вейса – этот дневник можно было бы счесть бредом сумасшедшего… Особенно обратите внимание на последнюю запись! Она была сделана уже после того, как Раду Карди официально был признан умершим!
   – О, Боже, – вздохнул англичанин и дрожащими пальцами расстегнул замочек.
   – Дневник записан на старом румынском. Вы не знаете румынского? Ну, не страшно. Я сделал перевод. Вот он, – Карди старший раскрыл вторую тетрадь и прочел:
   – Дневник путешественника Раду, графа Карди, начатый в апреле 1825 года…
 
   Когда Карди-старший закончил читать, воцарилось молчание, прерываемое лишь тиканьем часов и шелестом крыльев ночных насекомых, привлеченных светом ночника. Когда наступила ночь? Гарри не заметил… И англичанин смотрел на ночник с таким удивлением, словно подозревал его сверхъестественное происхождение. Но Гарри-то помнил. что ночник принесла старая чернокожая служанка. Вот только он тогда не обратил внимание, что это – ночник, что за окнами сгустилась тьма, что время ужина уже прошло… Но хорош предок! Настоящий сумасшедший!
   – Он был сумасшедший! – решительно заявил Гарри, и слова его взорвали тишину. – Просто больной человек. С богатым воображением. И главное – он же верил в вампиров! И… Он верил, что стал вампиром!
   – Да. И еще он выкопал из земли свой гроб, привез его на родину, в замок Карди, и сам приехал в качестве «слуги-сопровождающего». Его старший сын к тому времени умер, умерла и невестка. Внучка Мария, так и оставшаяся – единственной, вышла замуж за австрийского офицера Фридриха Драгенкопфа. У нее росли дети: его правнуки – Карло и Люсия. Но, видимо, Раду Карди к тому времени уже совершенно утратил все человеческое… Он убил свою внучку, Марию. И свою правнучку, Люсию. И это – помимо множества других жертв… По округе прошла настоящая волна смертей! Правда, вампиром, из всех убитых графом, стала почему-то только Мария. Позже к ней присоединилась итальянка Рита – между прочим, невеста его внука Карло, лишь чудом спасшегося!
   – Очень забавная история, отец, но я не верю… – начал было Гарри.
   Но его перебил тихий, скучающий голос лорда Годальминга.
   – А вам и не нужно верить в это, молодой человек. Верьте в то, во что вам проще верить. Ну, например, в то, что замок ваших предков нацисты хотят использовать в качестве помещения для изготовления оружия, которое они потом против нас же и направят! Прежде всего – против моих соотечественников, но позже может придти и ваше время, ведь Америка и Англия – союзники… В это вы верите?
   – Верю. И мне очень больно это слышать. Но все же, мне кажется, что вы с отцом верите в то, что…
   – Это наше дело, Гарри, во что мы верим! – оборвал его теперь уже отец. – Давайте закончим этот бессмысленный спор. У лорда Годальминга очень мало времени. Мы должны изучить карты. Я, конечно, отдам вам копии. И даже оригиналы, если хотите. Но лучше, если первый раз вы их изучите в сопровождении моих комментариев. Я все-таки там был и хорошо помню… Пусть это будет вкладом семьи Карди в наше общее великое дело!
   – Вклад уже был, – прошептал Гарри.
   – Да. Гибель Натаниэля. И твое ранение. Но это – ваш вклад. Пусть будет и мой… Взгляните, лорд Годальминг, вот этими крестиками на всех картах помечена часовня, где… Ну, вы понимаете?
   – Да. Понимаю.
   Три головы склонились над картами.
   Чуть позже заглянула Кристэлл и предложила поздний ужин.
   Но все трое мужчин отказались. Им было сейчас не до еды…
   Этой ночью Гарри не напился.
   И на кладбище не ходил.

Часть третья
Кровавая охота

Глава XIV. Покойники в подземелье

   Присутствие в замке темной, неведомой силы чувствовали все, но никто еще не видел ее воочию, поэтому по возвращении в казарму, Уве пришлось пересказать еще раз то, что он рассказывал доктору Гисслеру, и даже немного более того.
   Окруженный всеобщим напряженным вниманием Уве вальяжно развалился на койке. Закинув ногу на ногу, положив руки за голову и мечтательно глядя в потолок, он припоминал:
   – Она была красива… Черные волосы, белая кожа, губы яркие, пухленькие, и зубки… хорошие такие зубки, остренькие… А фигурка – просто блеск! И одето на ней что-то такое воздушное, полупрозрачное, развевающееся… Все видно… сиськи… задница… И похоже этой твари нравилось, что все у нее видно.
   Уве говорил громко, очень надеясь на то, что его слышат. Еще не стемнело, еще и закат не догорел, но Нечто – оно теперь не боялось бродить по замку даже днем – могло быть здесь. Нечто должно было понять, что Оно не напугало Петера Уве, что Петер Уве смеется над Ним, откровенно и нагло издевается, и если Оно решило, что тот теперь от страха не сможет заснуть – Оно ошибается!
   Страху нельзя отдаваться, даже на время, даже чуть-чуть, если только подпустишь его к сокровенной и нежной глубине, он вцепится когтями и не отпустит, он поведет за собой, потащит, и уже не вырваться тогда… Будешь сидеть белый как полотно, как сидит сейчас на своей койке Вильфред Бекер, будешь как он шарахаться от каждой тени, и ворочаться без сна все ночи напролет, умрешь еще до того, как тебя убьют, пойдешь к смерти уже готовенький, уже давно настроенный на то, чтобы умереть.
   Нечто действительно напугало Уве, напугало как то исподволь – не набрасывалось ведь оно и не угрожало, а скользнуло всего-навсего тенью, которую тот и не разглядел-то толком – бесплотным призраком, туманом, облачком тьмы, какой не бывает на земле никогда, которая может быть только там… Там в неведомом мире льда и огня, вечного стона, бесконечной боли.
   Петер Уве выгонял из себя страх, выбивал, выжигал злыми язвительными и оскорбительными словами, заставлял себя смеяться над страхом, и наверное, у него получалось, потому что он говорил и говорил со все возрастающим азартом, и слушатели его уже не были так напряжены, одни хмыкали и качали головами, другие ржали и отпускали сальные шуточки, третьи с разгоревшимися глазами строили предположения, где же сейчас действительно красавчик Котман, и уж не развлекается ли он втихаря с демонической красоткой, пока они тут сокрушаются о его кончине.
   Даже Клаус Крюзер, сам похожий на чудовище из-за своей ободранной и покрытой синяками физиономии, ухмылялся, морщась от боли, и осторожно касался кончиками пальцев пластыря под глазом, где царапина была особенно глубокой. Ему тоже пришлось повстречаться с нечистью, с обезумевшей и оттого необычайно сильной девкой, с которой справились еле-еле втроем, из-за которой удалось сбежать какому-то проворному мальчишке, которого искали потом весь день, да так и не нашли.
   Скорее всего, мальчишка был теперь там же, где и Холгер Котман и искать его не было больше смысла.
   Жертва не смогла избежать своей участи, только отправилась на заклание раньше времени – то, что ей не удалось покинуть замок было доподлинно известно, потому как следов найти не удалось, а следы непременно остались бы.
   Только у Вильфреда Бекера выражение лица оставалось унылым, а взгляд пустым. Он был уже не здесь, и наверное, он как никто другой из всех был уже готов умереть.
   Был готов…
   Но Смерть почему-то все еще не хотела его. Может быть, берегла для чего-то? Смерть почему-то выбирала сейчас тех, в ком жизнь кипела через край, кто ничего не боялся.
   Самых сильных, самых крепких и здоровых.
   Может быть, с ними Ей было интереснее?
 
   Должно быть, правы те, кто утверждают, что ребенку легче пережить свалившиеся на него беды, чем взрослому человеку. Сознание взрослого грубо и закоснело, в иные моменты оно просто отказывается верить очевидному просто потому, что это очевидное не вписывается в устоявшуюся картину мира.
   Дети же видят мир немножко иначе, чем взрослые и воспринимают самые невероятные – с точки зрения взрослого – вещи, как само собой разумеющиеся. Они доверчивы, они гибки, они пронырливы и хитры, они внимательны и любопытны, их чувство самосохранения развито невероятно, их сила и выносливость, их жажда жизни способны преодолеть немыслимые препятствия.
   Дети никогда не смиряются с поражением!
   А самое главное их преимущество перед взрослыми в том, что они не верят в то, что могут умереть! Пусть погибают все, кто их окружает, пусть рушатся города, моря выходят из берегов, просыпается нечистая сила или идет война, ребенок никогда не впадет в отчаяние, никогда не опустит в бессилии руки и не отдастся на волю судьбы с возгласом: "А пропадай оно все!"
   Видя смерть своих родителей и друзей, видя гибель целого мира, ребенок будет думать – "Я буду жить!"
   И при этом ребенок может пожертвовать собою ради сущей ерунды… Опять-таки не осознавая по настоящему, что может умереть – умереть на самом деле.
   Жизнь – игра, и смерть – игра… Даже для тех, кто прошел через гетто или концлагерь… Особенно для них.
   Дети умеют приспосабливаться, принимать любые правила игры, и там, где взрослый будет метаться в безумии, рвать на себе волосы или глушить спиртное – ребенок наморщит лоб, закусит губу и будет думать со всей серьезностью о том, что делать, чтобы выжить и всех победить.
   Димка и Мойше сидели прижавшись друг к другу и трясясь от страха, не шевелясь и почти не дыша.
   При этом Димке в копчик больно упиралась ребром проклятущая банка с тушенкой, но у того даже в мыслях не было подсунуть руку под зад и вытащить банку, он вообще не чувствовал ни боли, ни каких бы то ни было неудобств в тот момент, он весь превратился в слух и в обоняние.
   Так прошло какое-то время.
   Потом Мойше тихонько вздохнул.
   Потом Димка охнул и вытащил-таки из-под себя жесткую банку, ощупал со всех сторон, убедился, что это именно банка – в нынешних обстоятельствах можно было ждать и чего-то куда более зловещего – и отложил в сторону.
   – Может фонарик включишь? – попросил он Мойше, – Осмотреться бы…
   Мойше щелкнул кнопкой, и яркий свет вспыхнул, ослепив на мгновение привыкшие к темноте глаза мальчишек, потом – когда глаза попривыкли, представив их взору маленький, заваленный камнями так, что оставался только узенький проход, закуток, коморочку, где, вероятно, в иные времена слуги хранили какой-нибудь подсобный инвентарь типа метел и тряпок, где теперь лежал потрепанный серый матрас, громоздились когда-то стоявшие аккуратной стопочкой, а теперь разбросанные одинаковые промасленные банки без этикеток.
   – Хорошее укрытие, – с удовольствием произнес Мойше, – Немцы никогда сюда не ходят. Боятся. А вампиры… ну от них все равно нигде не спрятаться, от них только серебром отбиться можно…
   Димка молчал, он вдруг подумал, что в этом темном закутке (укрытии сомнительной все-таки надежности) ему придется остаться одному. Совсем одному! Ведь Мойше уйдет, вернется в свою уютную комнату – он просто не может не уйти! Он должен уйти!
   – Не уходи… – прошептал Димка, – Пожалуйста, не бросай меня здесь одного!
   Мойше помрачнел.
   – Не могу, – сказал он именно то, что Димка и ожидал от него услышать, – Но ты не дрейфь! Я буду приходить к тебе каждую ночь… если смогу, конечно. Мне понимаешь, надо знать, что там происходит, а что я смогу узнать, если останусь здесь?! У меня ведь там мама осталась, Дима, я должен попытаться ее спасти, если это еще возможно!
   – А как ты думаешь, что с ней могло случиться? – испуганно спросил Димка.
   Мойше сидел, по-турецки подогнув под себя ноги, фонарик лежал у него на коленях, так отбрасывая тень на лицо мальчишки, что выражение его казалось очень скорбным. Впрочем, скорее всего оно на самом деле и было таким.
   – Она… Она стала какой-то странной. Была всегда печальной и очень доброй, а стала какой-то радостной, смеялась громко… А радоваться-то нечему! Совсем! И в лице появилось что-то такое… В общем, понимаешь, это была и мама и в то же время как будто совсем не мама… Как будто кто-то чужой, холодный, и очень издалека… или изглубока… нет, из глубины… вселился в маму и постепенно подчинил ее себе.
   Мойше всхлипнул, раздраженно стряхнул слезы рукавом рубашки.
   – Но она еще бывала прежней… Иногда… Тогда она плакала, обнимала меня, и говорила, что для нее теперь все уже кончилось, но что меня в обиду она не даст теперь никому, что теперь она сможет по-настоящему меня защищать…
   Мойше плакал, опустив голову так, чтобы не было видно его лица. Слезы капали, оставляя темные пятна на светлых (когда-то светлых) штанах, потому что он больше не вытирал их, он сидел сцепив руки так сильно, что побелели костяшки пальцев, всхлипывал и шмыгал носом.
   Димка сел с ним рядом, обнял за плечи.
   – Ты знаешь, я думаю, ее можно спасти! Правда! Надо только придумать как…
   Мойше покачал головой.
   – Она уже несколько дней совсем не приходит!
   – Мы ее найдем… – сказал Димка очень тихо, – Обязательно… Перебьем всех вампиров, и тогда чары пропадут. Так всегда бывает…
   Он хотел сказать "в сказках", но вовремя осекся.
   – Так должно быть…
 
   Мойше ушел, оставив Димке фонарик, открывалку для консервов и фляжку с водой. Фонарик велел беречь – потому как батарейки не вечные, да и воду…
   – Кто знает, когда я в следующий раз смогу придти, – сказал он, – Может меня поймают по дороге и съедят! Или застрелят… Смотря кто поймает…
   Но сидеть в темноте было страшно невыносимо! С одной стороны душу грела мысль о том, что он на свободе и даже вполне надежно спрятан от немцев, с другой стороны – вампиров, которые вообще обладают нечеловеческими возможностями, стоило бояться ничуть не меньше!
   Вот так – находясь между двух огней, в темноте кромешной, в гробовой тишине, в сырой и холодной коморке Димка сидел час… другой… третий, потом улегся, свернувшись калачиком на тощеньком матрасе, накрылся серым солдатским одеялом и уснул.
   "Наверное, уже утро, – думал он, засыпая, – Наверное, все вампиры вернулись в свои гробы".
   Кто знает, так ли это было на самом деле, но в любом случае никто не потревожил димкин сон, и когда тот проснулся – опять-таки непонятно в какое время суток, ему было уже совсем не так страшно, как поначалу.
   А сидеть на одном месте было скучно, уныло, да и прямо-таки невыносимо от одолевавших грустных мыслей. Хотелось деятельности, хотелось знания и понимания оперативной обстановки, чтобы действовать как-то! Чтобы спасть Мойше, его маму, Таньку, Януша и остальных!
   Время дорого!
   Мальчик на скорую руку сжевал полбанки жирной говядины (если бы еще с хлебом, было бы совсем хорошо!), вооружился фонариком, серебряной палкой и – пошел.
 
   Как и было велено ему, Димка старался беречь фонарик, но в кромешной темноте это оказалось невозможным. Шагу нельзя было ступить, чтобы не запутаться в паутине, не удариться обо что-нибудь, не споткнуться, не испугаться чего-то, что, как казалось, мелькнуло впереди.
   В конце концов, после того, как он едва не умер от страха после чьего-то холодного прикосновения, что на поверку оказалось всего лишь одним из лоскутов паутины, Димка фонарик включил. И сразу почувствовал себя куда лучше!
   Поначалу ему казалось, что эта разрушенная часть замка состоит из сплошных лабиринтов и запутанных переходов, он даже боялся, что не найдет своего тайного убежища. На самом деле развалины представляли опасность только для таких бедолаг, кто способен заблудиться в трех соснах, Димка же к таковым не относился и очень быстро понял, что длинных коридоров всего три. Один, судя по всему, вел в обжитую часть замка, куда вел другой вообще не имело теперь значения, потому как обвалившаяся наружная стена засыпала его безнадежно, третий спускался в подвал.
   Идти в подвал мальчик не решился – что-то оттолкнуло его, когда он сунул было туда нос, сердце забилось сильнее и похолодело в животе, в обжитую часть замка, он естественно, не пошел тоже, потому как был сейчас день – время сна вампиров и время бодрствования фашистов.
   Оставалось побродить по округе, позаглядывать в уцелевшие комнатки…
   Вампиры спят. Возможно, в подвале. Они не станут нападать на него сейчас. И если Мойше прав, если немцы действительно боятся соваться в эту часть замка, он, Димка, здесь в полной безопасности… До наступления темноты.
   Обрушенная и завалившая один из коридоров стена образовала довольно большую дыру, ведущую наружу. Серенький свет едва-едва пробивался через сплетение кривых веток и темно-коричневых, каких-то скукоженных листьев, забившихся в разлом видимо по той простой причине, что за его пределами места для жизнедеятельности уже не хватало.
   Димка осторожно подобрался к рваному краю искрошившейся кирпичной стены, выглянул, жмурясь от солнечных бликов, порою все-таки пробивавших хитросплетение ветвей и листьев.
   В самом деле, сад в этом месте оказался заросшим до безобразия! Если вдруг случится такая необходимость срочно выбираться из замка, вряд ли стоит принимать в расчет этот проем. И от земли далеко – ее даже не видно там внизу, одни ветки кругом – да и не продерешься сквозь них, будешь биться, как в паутине, пока не схватят, только исцарапаешься весь.
   Димка побродил немного по комнатам – по бывшим комнатам, потому что не осталось в них уже ничего от старой обстановки, вся мебель вынесена, окна заколочены, большинство дверей снято с петель. Должно быть эта половина замка развалилась еще при жизни в нем старых хозяев. То ли не было у них денег на ремонт, то ли просто желания не было всем этим заниматься… А может быть окрестные крестьяне не так уж боялись обитающей в замке нежити и перетаскали себе в хозяйство все, что плохо лежало уже после того, как замок опустел. Ведь Мойше говорил, что вампиры были надежно заперты в своих гробах и не было от них никакого беспокойства до самых тех пор, пока его дед со товарищи не решили таковой порядок вещей изменить.
   Как бы там ни было, обследование коридоров и комнат не подарило Димке ничего интересного, разве что позволило ему чувствовать себя увереннее в своих новых владениях.
   Здесь было очень тихо и покойно, и не хотелось верить, что чуть дальше по коридору расположился вооруженный до зубов отряд эсэсовцев, и страшный как Кощей Бессмертный из детских сказок, седой старикашка профессор – каким-то образом оказавшийся дедом милейшего парня Мойше – проводил непонятные эксперименты, скармливая для чего-то вампирам живых детей.
   Димка все время думал, как они там, живы ли еще? Прошлой ночью умерла Мари-Луиз… Должно быть сегодня на съедение вампирам поведут кого-то еще… Кого?…
   Нет, с наступлением темноты обязательно нужно будет выбраться в сад. Собрать в кулак волю и не поддаться вампировым чарам! Как только присосется он к жертве, отвлечется от всего окружающего, тут и треснуть его серебряной палкой по голове! А потом хватать жертву и тащить в убежище. Эх, если бы Мойше помог, совершить задуманное было бы совсем просто, но Димка решил, что на худой конец справится и один.
   Если вампиры и в самом деле боятся серебра – а мальчик успел уже в этом убедиться сам – его серебряная палка должна быть для них пострашнее, чем автомат Калашникова… Еще бы осиновым колом обзавестись, только вот некогда искать осину (если таковая вообще есть в вампирьем саду) да и колышек обтачивать нечем!