Кард Орсон Скотт. Голос тех, кого нет

   Человек на мгновение заколебался, потом, видимо, решил, что из этих двоих Эндер менее опасен.
   — Она не сказала «святой».
   — Говори мне все, что она сказала, и как можно точнее, — приказал Эндер.
   — Если ты не святой, — спросил Человек, — откуда ты узнал, что она говорила на самом деле?
   — Пожалуйста, — попросил Эндер. — Будь правдив и с ней, и со мной.
   — Тебе я больше не солгу, — пообещал Человек. — Но когда я перевожу ей, для нее мой голос произносит твои слова. Мне нужно отвечать осторожно.
   — Не нужно лгать, — сказал Эндер. — И не бойся. Очень важно, чтобы она слышала именно то, что я говорю. Передай ей это. Скажи, что я прошу простить тебя за грубые и недостойные речи, ибо я невоспитанный фрамлинг, а ты обязан переводить точно.
   Человек закатил глаза, но все же повернулся к Крикунье и начал объяснять.
   Она коротко ответила. Человек перевел.
   — Она говорит, что ее голова — не из корня мердоны. Конечно, она все прекрасно понимает.
   — Скажи ей, что люди никогда раньше не видели такого большого дерева. Попроси ее рассказать нам, что она и другие жены делают с ним.
   Кванда помотала головой.
   — Прямо к цели. С ума сойти!
   Но когда Человек закончил перевод, Крикунья немедленно подошла к дереву, коснулась его и начала петь.
   Теперь, стоя у самого ствола, они уже могли рассмотреть копошащиеся на коре маленькие создания. Большинство — четыре или пять сантиметров в длину. Выглядят почти как зародыши, только розоватые тельца покрыты тонким темным пушком. Глаза открыты. Малыши карабкались друг на друга, пытаясь пробиться к одному из белых влажных потеков на стволе.
   — Амарантовая каша, — пояснила Кванда.
   — Новорожденные, — добавила Эла.
   — Не новорожденные, — поправил Человек. — Они уже так выросли, что почти могут ходить.
   Эндер шагнул к дереву, протянул руку. Крикунья тут же оборвала свою песнь. Но Эндер не остановился. Он коснулся пальцами коры — рядом с одним из малышей. Неуклонно двигаясь вперед, детеныш натолкнулся на его ладонь, взобрался на нее, вцепился…
   — Ты знаешь этого по имени? — спросил Эндер.
   Перепуганный Человек торопливо перевел. И тут же сообщил ответ Крикуньи.
   — Это один из моих братьев, — сказал он. — Он не получит имени, пока не сможет ходить на двух ногах. Его отец — Корнерой.
   — А мать?
   — Ой, у маленьких матерей никогда не было имен, — отозвался Человек.
   — Спроси.
   Человек подчинился. Крикунья ответила.
   — Она говорит, что его мать была очень сильной и очень храброй. Она много ела и принесла пятерых детей. — Человек коснулся ладонью лба. — Пятеро детей — это очень много. И она была достаточно жирна, чтобы прокормить их всех.
   — Мать приносит кашу, которую они едят?
   Человек на мгновение онемел от страха.
   — Голос, я не могу сказать этого. Ни на каком языке.
   — Почему?
   — Но ведь я уже говорил. Она была достаточно жирна, чтобы прокормить всех пятерых малышей. Положи на место маленького брата и позволь жене спеть дереву.
   Эндер снова прижал руку к стволу, и детеныш уполз. Крикунья продолжила прерванную песнь. Кванда явно была возмущена бесцеремонностью Эндера. А вот Эла просто светилась от возбуждения.
   — Разве вы не понимаете? Новорожденные едят тело своей матери.
   Эндер отступил на шаг.
   — Как ты можешь такое говорить? — возмутилась Кванда.
   — Посмотрите, как они ползают по стволу — точь-в-точь маленькие масиос. Должно быть, прежде они и масиос были конкурентами. — Эла провела пальцем по коре дерева — в стороне от потеков амарантовой каши. — Дерево источает сок. Вот, видите, в трещинах. В прошлом, до Десколады, здесь жили насекомые, которые пили сок, а детеныши свинксов и черви масиос пожирали насекомых. Вот почему свинксы смогли смешать свои гены с генами дерева. Здесь живут не только их дети. Взрослым все время приходится забираться на деревья, чтобы собирать масиос. Даже когда у них были другие источники пищи, они все-таки не могли оставить деревья — их привязывал к ним жизненный цикл. Задолго до того, как они сами стали деревьями.
   — Мы изучаем общество свинксов, — нетерпеливо сказала Кванда, — а не характер их эволюции.
   — Я провожу важные переговоры, — прервал ее Эндер. — А потому разбирайтесь в чем можете, ради Бога, но не устраивайте мне здесь семинар.
   Песня достигла кульминационной точки. Огромный ствол прорезала трещина.
   — Они не собираются свалить для нас это дерево, нет? — спросила испуганно Кванда.
   — Она просит дерево открыть нам свое сердце. — Человек снова приложил руку ко лбу. — Это материнское дерево, оно единственное в нашем лесу. Нельзя, чтобы ему причинили зло, ибо тогда все наши дети будут рождаться от других деревьев, а все наши отцы умрут.
   Голоса остальных жен слились с песней Крикуньи. Трещина превратилась в большое отверстие. Эндер сделал шаг в сторону и встал прямо перед ним. Внутри было слишком темно, и он не мог ничего разглядеть.
   Эла вынула из кармана на поясе фонарик и протянула ему. Рука Кванды вылетела вперед и схватила Элу за запястье.
   — Механизм! — крикнула она. — Такие вещи нельзя приносить сюда!
   Эндер мягко вынул фонарик из руки Элы.
   — Ограда отключена, — напомнил он. — И все мы теперь вольны заниматься Сомнительной Деятельностью. — Он направил фонарик в землю и включил, потом чуть сдвинул пальцем колечко, чтобы ослабить интенсивность и увеличить охват. Жены что-то бормотали, а Крикунья погладила Человека по животу.
   — Я сказал им, что вы можете ночью делать маленькие луны, — объяснил тот, — и принесли такую с собой.
   — Если я впущу этот свет в сердце материнского дерева, это повредит кому-нибудь?
   Человек спросил Крикунью, а Крикунья потянулась к фонарику. Затем, уже сжимая его в дрожащих руках, она что-то тихо пропела, а потом направила серебряный луч прямо в отверстие, но тут же отшатнулась и отвела его.
   — Свет ослепляет их, — перевел Человек.
   Джейн уже говорила на ухо Эндеру:
   — Звук ее голоса отражается от стен дупла. Когда свет попал внутрь, эхо смодулировало сигнал, изменив характер звука и добавив обертоны. Дерево ответило, используя собственный голос Крикуньи.
   — Видеть можешь? — тихо спросил Эндер.
   — Стань на колени, поднеси меня поближе, подожди минуту, а потом засовывай голову в отверстие.
   Эндер подчинился. Он стоял, чуть покачивая головой, чтобы дать Джейн возможность смотреть под разными углами, слушал, что она говорит. Потом продвинулся чуть глубже, довольно долго неподвижно постоял на коленях, а затем повернулся к остальным.
   — Маленькие матери. Там маленькие матери, те, что беременны. Не больше четырех сантиметров в длину. Одна из них как раз сейчас рожает.
   — Ты видишь через сережку? — спросила Эла.
   Кванда встала на колени рядом с ним, попыталась всмотреться, но ничего не увидела.
   — Редкий случай сексуального диморфизма, — заметила она. — Самки достигают зрелости почти сразу после рождения, вынашивают детенышей и умирают. — Она подозвала Человека. — Те малыши, что ползают по стволу, они все братья?
   Человек повторил Крикунье вопрос. Жена протянула руку к трещине, сняла со ствола довольно крупного детеныша и пропела несколько слов объяснения.
   — Это маленькая жена, — перевел Человек. — Когда она вырастет, присоединится к остальным и станет заботиться о детях.
   — Только одна? — удивилась Эла.
   Эндер встряхнулся и встал.
   — Эта самка стерильна, а если нет, они все равно не позволят ей спариться. У нее не может быть детей.
   — Но почему? — спросила Кванда.
   — У них нет родового канала, — объяснил Эндер. — Детеныши прогрызают себе путь наружу.
   Кванда шепотом прочла молитву.
   А у Элы разыгрался аппетит исследователя.
   — Невероятно! — воскликнула она. — Но если они так малы, как же они спариваются с самцами?
   — Естественно, мы относим их к отцам — рассмеялся Человек. — А как же еще это может происходить? Отцы-то не способны прийти сюда, разве не так?
   — Отцы, — пробормотала Кванда. — Так они называют самые уважаемые деревья.
   — Правильно, — подхватил Человек. — У отцов пористая кожа. Они выдувают свою пыль на кору и смешивают с соком. Мы относим маленькую мать к тому дереву, которое избрали жены. Она ползает по коре, сок, смешанный с пылью, попадает в ее животик и наполняет ее малышами.
   Кванда молча показала пальцем на маленькие шишечки на животе Человека.
   — Да, — подтвердил Человек. — Это наши сучья. Брат, удостоенный чести, сажает маленькую мать на один из своих сучьев, и она держится, крепко-крепко, всю дорогу до отца. — Он погладил свой живот. — Это самая большая радость, доступная нам во второй жизни. Мы носили бы маленьких матерей каждую ночь, если бы могли.
   Крикунья запела (хоть уши зажимай!), и отверстие в стволе начало затягиваться.
   — Все эти самки, все эти маленькие матери, — поинтересовалась Эла, — они разумны?
   Этого слова Человек не знал.
   — Они в сознании? — спросил Эндер.
   — Конечно.
   — Он хочет узнать, — объяснила Кванда, — могут ли маленькие матери думать? Понимают ли они речь?
   — Они? — переспросил Человек. — Да нет, они не умнее кабр. И лишь ненамного, умнее масиос. Они делают только три вещи. Едят, ползают и держатся за наши сучья. А вот те, кто на стволе дерева, сейчас начинают учиться. Я помню, как ползал по коре материнского дерева. Значит, тогда у меня была память. Но я один из немногих, кто помнит так далеко.
   Слезы навернулись на глаза Кванды.
   — Все эти матери… Они рождаются, совокупляются, дают жизнь и умирают. Такими маленькими. Они даже не успевают понять, что жили.
   — М-да, половой диморфизм, доведенный до смешного, — покачала головой Эла. — Самки достигают зрелости в раннем возрасте, самцы — в глубокой старости, а доминирующие самки стерильны. Какая ирония, не правда ли? Они управляют целым племенем, но не могут передать свои гены…
   — Эла, — прервала ее Кванда, — а если мы придумаем способ, позволяющий этим несчастным рожать и не быть съеденными? Кесарево сечение. А для детенышей — питательные заменители, высокое содержание белка. Как ты думаешь, может маленькая мать выжить и стать взрослой?
   У Элы даже не было возможности ответить. Эндер схватил их обеих за руки и оттащил от дерева.
   — Как вы смеете? — прошептал он. — А если они отыщут способ — и наши трехлетние девочки начнут рожать детей, а те, чтобы появиться на свет, станут поедать маленькие тела своих матерей?
   — О чем вы говорите? — возмутилась Кванда.
   — Это омерзительно, — согласилась Эла.
   — Мы пришли сюда не для того, чтобы подрубить корень всей их жизни, — твердо сказал Эндер, — а чтобы проложить путь и разделить с ними мир. Через сто или пятьсот лет, когда они будут знать достаточно, чтобы самим вносить изменения, они решат, что им делать с тем, как рождаются их дети. Но мы ведь даже представить себе не можем, что произойдет, если число взрослых самцов и самок уравняется. И что, кстати, будут делать эти самки? Они ведь больше не смогут рожать детей, не так ли? И стать отцами, как самцы, тоже. Так зачем они?
   — Но они умирают еще до жизни…
   — Они есть то, что они есть. И они сами будут решать, что им менять. Они, а не вы, с вашим слепым человеческим желанием помочь им прожить полные и счастливые жизни, совсем как наши.
   — Вы правы, — сказала Эла. — Конечно, вы правы, простите меня.
   Для Элы свинксы не были людьми, просто еще один вид местной фауны. А она привыкла, что у инопланетных животных вывихнутая и нечеловеческая линия жизни. Но Эндер видел, что Кванда все еще расстроена. В ее сознании давно произошел переход: она думала о свинксах, как о нас, а не как о них. Она принимала все известные ей странности в их поведении, даже убийство ее отца, как нечто находящееся в пределах допустимого. Это значило, что она куда более терпима и куда лучше понимает свинксов, чем Эла, даже если Эла станет учиться. Но именно эта позиция делала Кванду уязвимой: она не могла спокойно смотреть на жестокие обычаи своих друзей.
   А еще Эндер заметил, что после многих лет общения со свинксами Кванда переняла одну из их привычек. В минуты душевной тревоги, боли, беспокойства ее тело словно каменело. А потому он напомнил ей о принадлежности к роду человеческому тем, что обнял ее за плечи и притянул к себе.
   От его прикосновения Кванда чуть-чуть оттаяла, нервно рассмеялась и тихо сказала:
   — Вы знаете, о чем я все время думаю? Что маленькие матери рожают детей и умирают некрещеными.
   — Если епископ Перегрино обратит свинксов, — ответил Эндер, — возможно, они позволят окропить внутренность материнского дерева святой водой и произнести все надлежащие слова.
   — Не смейтесь надо мной.
   — Я не смеюсь. Однако сегодня мы будем просить их только о тех изменениях, которые позволят нам свободно жить рядом с ними, и не более. И сами согласимся измениться лишь настолько, чтобы они могли выносить наше присутствие. Соглашайся. Иначе нам придется снова подключить ограду. Неограниченный контакт действительно может погубить их.
   Эла кивнула в знак согласия, но Кванда опять окаменела, и Эндер впился пальцами в ее плечо. Она тоже кивнула. Он ослабил пожатие.
   — Прости меня, — сказал он. — Но они есть то, что есть. Если хочешь, они то, чем сотворил их Господь. А потому не пытайся изменить их по своему образу и подобию.
   Он возвратился к материнскому дереву, где ждали Человек и Крикунья.
   — Прошу прощения за паузу, — извинился Эндер.
   — Все в порядке, — ответил Человек. — Я объяснил ей, что произошло.
   Эндер почувствовал, как у него все похолодело внутри.
   — И что ты ей сказал?
   — Я сказал, что они хотели сделать с маленькими матерями что-то, из-за чего мы стали бы больше походить на людей, но ты ответил, что они должны отказаться от этого или ты вернешь ограду на место. Что ты сказал: свинксы должны оставаться свинксами, а люди — людьми.
   Эндер улыбнулся. Перевод Человека был совершенно верен по сути, и у свинкса хватило ума не вдаваться в частности. Кто знает, вдруг женам захотелось бы, чтобы маленькие матери продолжали жить, и они потребовали бы этого, не представляя себе последствий такого гуманного жеста. Да, Человек оказался превосходным дипломатом: сказал правду и опустил все по-настоящему важное.
   — Ну что ж, — начал Эндер. — Теперь, когда мы познакомились друг с другом, пора приниматься за серьезный разговор.
   Эндер сидел на голой земле. Крикунья устроилась так же напротив него. Она пропела несколько слов.
   — Она сказала, что вы должны научить нас всему, что знаете, взять нас с собой к звездам, принести нам Королеву Улья и отдать ту световую палочку, что принесла с собой новая женщина, а иначе этой же ночью она пошлет всех братьев этого леса зарезать всех людей, пока они спят, а тела повесить высоко над землей, чтобы лишить вас третьей жизни. — Заметив тревожные взгляды людей, Человек протянул руку и коснулся груди Эндера. — Нет, нет, ты должен понять. Это ничего не значит. Мы всегда так начинаем, когда ведем переговоры с другим племенем. Разве ты считаешь нас сумасшедшими? Мы никогда не убьем вас! Вы дали нам амарант, горшки, «Королеву Улья» и «Гегемона».
   — Скажи, чтобы она взяла обратно свои слова, если хочет получить что-нибудь еще.
   — Я повторяю, Голос, это ничего не значит.
   — Она произнесла эти слова, и я не стану разговаривать с ней, пока они будут между нами.
   Человек заговорил.
   Крикунья вскочила на ноги и обошла вокруг материнского дерева, высоко подняв руки и что-то громко распевая.
   Человек наклонился к Эндеру:
   — Она жалуется великой матери всех жен, что ты — брат, который не знает своего места. Она говорит, что ты оскорбительно груб и что с тобой невозможно иметь дело.
   Эндер кивнул:
   — Да, она совершенно права. Мы наконец сдвинулись с мертвой точки.
   Крикунья снова опустилась на землю напротив Эндера. Бросила что-то на мужском языке.
   — Она говорит, что никогда не станет убивать людей и запретит это всем женам и братьям. Она требует, чтобы я напомнил тебе, что вы вдвое выше нас ростом, что вы знаете все, а мы — ничего. Ну, достаточно она унизилась перед тобой для продолжения разговора?
   Она хмуро следила за ним, ожидала ответа.
   — Да, — сказал Эндер. — Теперь мы можем начать.

 
   Новинья стояла на коленях возле постели Миро. Рядом пристроились Ольядо и Квим. Дом Кристано укладывал спать Грего и Квару, и его немузыкальная колыбельная была едва слышна за хриплым, затрудненным дыханием Миро.
   Миро открыл глаза.
   — Миро, — позвала Новинья.
   Он застонал.
   — Миро, ты дома, в постели. Ты перелез через ограду, когда она была включена. Доктор Навьо сказал, что твой мозг поврежден. Мы не знаем, временная это травма или нет. Возможно, ты частично парализован. Но ты жив, Миро, и доктор Навьо говорит, что может компенсировать то, что ты потерял. Понимаешь? Я говорю правду. Наверное, поначалу будет очень плохо, но, по-моему, стоит попробовать.
   Он тихо застонал. Но это не был крик боли. Он пытался что-то сказать и не мог.
   — Ты способен двигать челюстью, Миро? — спросил Квим.
   Миро медленно открыл и закрыл рот.
   Ольядо поднял руку примерно на метр над головой Миро и покачал ею.
   — Ты можешь следить глазами за движениями рук?
   Миро снова застонал.
   — Когда хочешь сказать «нет», закрывай рот, — посоветовал Квим, — а когда «да» — открывай его.
   Миро закрыл рот и промычал:
   — М-м-м-м.
   Новинья не могла удержаться, несмотря на собственные ободряющие слова. Это было самым страшным, что когда-либо случалось с ее детьми. Когда Лауро потерял глаза и превратился в Ольядо (она ненавидела это прозвище, но теперь часто использовала его сама), она думала, что хуже быть уже не может. Но Миро, парализованный, беспомощный, неспособный даже ощутить пожатие ее руки, — это невыносимо. Ей было больно и горько, когда умер Пипо, еще горше, когда умер Либо, смерть Маркано принесла ей боль и сожаление. Она даже помнила ту сосущую пустоту, которая наступила, когда ее отца и мать опустили в могилу. Но не было страдания хуже, чем видеть несчастье своего ребенка и не иметь сил помочь.
   Она встала, чтобы уйти. Ради него. Надо плакать тихо и в другом месте.
   — М-м. М-м. М-м.
   — Он не хочет, чтобы ты уходила, — перевел Квим.
   — Я останусь, если хочешь, — сказала Новинья. — Но тебе лучше снова уснуть. Навьо сказал, что чем больше ты будешь спать, тем скорее…
   — М-м. М-м. М-м.
   — Спать он тоже не хочет, — добавил Квим.
   Новинья подавила почти инстинктивное желание прикрикнуть на Квима, сказать ему, что она и сама прекрасно слышит и понимает ответы Миро. Но сейчас не время для ссор. Кроме того, именно Квим выдумал ту систему, которой Миро пользовался для общения. Он имеет право гордиться этим, считать себя голосом Миро. Так он утверждает себя как член семьи. Показывает, что не сбежит, несмотря на то что услышал сегодня на прассе, объясняет, что простил ее, а потому она придержала язык.
   — Наверное, он хочет нам что-то сказать, — предположил Ольядо.
   — М-м.
   — Или задать вопрос, — вставил Квим.
   — М-м. А-а.
   — Замечательно, — нахмурился Квим. — Если он не может двигать руками, значит, и писать тоже не способен.
   — Семантическая проблема, — кивнул Ольядо. — Зрение. Он может читать. Если мы перенесем его к терминалу, я пущу алфавит по порядку, и Миро будет говорить «да», когда увидит нужную букву.
   — Это затянется на всю жизнь, — возразил Квим.
   — Хочешь попробовать? — спросила Новинья.
   Миро хотел.
   Втроем они перетащили его в переднюю и уложили на кушетку. Ольядо нажал несколько клавиш, и в воздухе над терминалом повис алфавит — в таком развороте, что Миро было видно все. Затем Ольядо составил короткую программу, заставлявшую буквы по очереди зажигаться на долю секунды. Несколько проверочных прогонов — нужно установить время: программа должна работать достаточно медленно, чтобы Миро мог назвать нужную букву, прежде чем в воздухе вспыхнет следующая.
   Миро, в свою очередь, существенно ускорил ход событий, намеренно сокращая слова.
   — С-В-И.
   — Свинксы, — сказал Ольядо.
   — Да, — поддержала Новинья. — Почему ты перелез через ограду к свинксам?
   — М-м-м-м-м-м!
   — Он задает вопрос, мама, — объяснил Квим. — Он сейчас не хочет отвечать.
   — А-а.
   — Ты хочешь знать, что со свинксами, которые были там, когда ты полез через ограду? — спросила Новинья.
   Он хотел.
   — Они вернулись обратно в лес. Вместе с Квандой, Элой и Голосом Тех, Кого Нет. — Она быстро рассказала ему о совещании в покоях епископа, обо всем, что они узнали о свинксах, и обо всех решениях. — Когда они отключили ограду, чтобы спасти тебя, они согласились поднять восстание против Конгресса. Ты понимаешь? Законы Конгресса отменены. Ограда превратилась в набор проводов. Ворота останутся открыты.
   На глаза Миро навернулись слезы.
   — Это все, что ты хотел узнать? — поинтересовалась Новинья. — Ты должен уснуть.
   — Н-нет, — ответил он. — Н-нет. Нет.
   — Подожди, пока его глаза прояснятся, — сказал Квим. — А потом мы еще почитаем.
   — Д-И-Г-А-Ф-А-Л.
   — Дига ао Фаланте Пелос Муэртос, — прочел Ольядо.
   — Что должны мы сказать Голосу? — спросил Квим.
   — Лучше тебе уснуть сейчас, расскажешь после, — начала Новинья. — Он не вернется еще много часов. Он пошел договариваться об отношениях между нами и свинксами. Об общих правилах. Чтобы они больше не убили никого из нас, чтобы не повторилась история с Пипо и Л… твоим отцом.
   Но Миро отказывался спать. Он продолжал составлять по буквам свое послание. А остальные угадывали из его сокращений, что нужно передать Голосу. А еще они поняли, что он хочет отправить сообщение немедленно, прежде чем завершатся переговоры.
   А потому Новинья оставила Дома Кристано и Дону Кристан со своими младшими детьми. Уже на выходе, в передней, она остановилась у постели старшего сына. Работа утомила его, он закрыл глаза и дышал неровно. Новинья коснулась его руки, взяла ее, крепко пожала. Она знала, что он не может почувствовать ее прикосновения, но это нужно было не ему, а ей.
   И тут Миро открыл глаза, и мать почувствовала слабое ответное пожатие.
   — Я поняла, — прошептала она. — Все будет в порядке.
   Он снова закрыл глаза. Новинья встала и на ощупь добралась до двери.
   — Мне что-то попало в глаз, — сказала она Ольядо. — Возьми меня под руку, пока я сама не смогу видеть дорогу.
   Квим уже сидел на ограде.
   — До ворот слишком далеко, — крикнул он. — Мама, ты сможешь перелезть?
   С большим трудом, но она смогла это сделать.
   — Так. Одно я уже знаю. Нужно потребовать у Босквиньи разрешения поставить здесь еще одни ворота.
   Было уже поздно, за полночь. Обе девушки, Эла и Кванда, боролись с подступающей дремотой. А Эндер — нет. Торговля и препирательства с Крикуньей начисто вывели его из себя, тело отреагировало соответствующим образом, и теперь, даже вернись он домой и прими снотворное, прошли бы часы, прежде чем он смог бы заснуть.
   Он сейчас знал куда больше о том, чего свинксы хотят и в чем нуждаются. Лес был их домом, их народом и единственной по-настоящему необходимой собственностью. Но в последнее время появление полей амаранта заставило их понять, что степь — это тоже полезная земля, которую надо контролировать. Однако у них не было даже понятия мер длины. Как же измерить землю? Сколько гектаров нужно под амарант? Сколько земли отойдет людям? Сами свинксы не вполне понимали, что им нужно, а потому Эндеру приходилось ломать голову еще и над этим.
   А еще хуже вышло с понятиями «закон» и «правительство». Для свинксов все было очень просто: жены правят. Наконец Эндеру удалось заставить их понять, что люди устанавливают свои законы совсем по-другому и что человеческие законы существуют для решения человеческих проблем. Чтобы объяснить, зачем людям отдельные, собственные законы, Эндер рассказал про брачные обычаи человечества. Его позабавил явный ужас Крикуньи при мысли о спаривающихся взрослых. А уж то, что мужчины и женщины имеют равные права… Понятия семьи и родства, не распространяющиеся на все племя, были для нее «свойственным братьям ослеплением». Нет ничего плохого в том, что Человек гордится числом детей своего отца, но жены-то отбирают отцов только исходя из интересов племени. Племя и индивид — только к этим категориям жены относились с уважением.
   И все же со временем они поняли, что человеческие законы должны действовать в границах поселений людей, а законы свинксов — только в племенах. Другое дело, где эти границы будут проходить. После трех часов споров и взаимного непонимания они пришли только к одному решению: законы свинксов правят лесом, и все люди, вступающие в лес, должны подчиняться им. Законы людей действуют внутри ограды, и свинксы, миновавшие ее, также обязаны подчиняться им. Всю остальную планету следует разделить, но позже. Очень маленькая победа, но все же что-то.
   — Вы должны понять, — вдалбливал Эндер, — людям будет нужно много открытой земли. Но это только часть проблемы. Вы хотите, чтобы Королева Улья научила вас, помогла вам добывать руду, выплавлять металл, изготовлять орудия. Но ей тоже потребуется земля. И она очень быстро станет сильнее, чем люди и малыши вместе взятые.
   Каждый из жукеров, объяснял он, абсолютно послушен и удивительно трудолюбив. Они очень быстро опередят людей и по производительности, да и по всему остальному. Если Королева вернется к жизни на Лузитании, с ней все время придется считаться.