Кард Орсон Скотт. Голос тех, кого нет

   — Корнерой говорит, что ей можно доверять, — сказал Человек. И, выслушав Крикунью, добавил: — И материнское дерево тоже с этим согласно.
   — Отдадите ли вы ей свою землю? — настаивал Эндер.
   — Мир велик, — перевел Человек. — Она может взять леса других племен. Да и вы тоже. Мы с радостью отдадим их вам.
   Эндер оглянулся на Элу и Кванду.
   — Все это очень хорошо, — сказала Эла. — Но имеют ли они право делать такой подарок?
   — Определенно нет, — ответила Кванда. — Они даже воюют с другими племенами.
   — Мы убьем их всех, если это вас беспокоит, — предложил Человек. — Мы стали очень сильны. Три сотни и еще двадцать детей. Через десять лет ни одно племя не устоит перед нами.
   — Человек, — вмешался Эндер, — скажи Крикунье, что сейчас мы договариваемся с вами. С остальными племенами мы поговорим позже.
   Человек очень быстро, кажется, путаясь в словах, перевел и мгновенно получил ответ.
   — Нет. Нет. Нет.
   — Что ей не нравится? — поинтересовался Эндер.
   — Вы не должны договариваться с нашими врагами. Вы пришли к нам. Если вы пойдете к ним, значит, вы тоже враги.
   В эту минуту на краю поляны появились огоньки. Стрела и Листоед вывели из леса Новинью, Квима и Ольядо.
   — Нас послал Миро, — объяснил Ольядо.
   — Как он? — спросила Кванда.
   — Парализован, — брякнул Квим, чем спас Новинью от необходимости сообщать это мягко.
   — Носса Сеньора, — прошептала Кванда. — Святая Дева.
   — Но, судя по всему, это временно, — вступила Новинья. — Прежде чем пойти сюда, я взяла его за руку. Он почувствовал это и пожал мою. Еле-еле, но это значит, что нервные цепи целы, хотя бы некоторые.
   — Простите, — прервал их Эндер. — Но об этом вы сможете побеседовать дома, в Милагре. У меня здесь несколько другие проблемы.
   — Ах да, извините, — вздохнула Новинья. — Сообщение Миро. Он не может говорить, но передавал нам по буквам, а промежутки мы заполняли сами. Свинксы собираются начать войну, используя преимущества, полученные от нас. Стрелы, численное превосходство — они будут просто непобедимы. Однако, если я правильно его поняла. Миро утверждает, что для них война — это вопрос не только захвата территории. Это возможность смешения генов. Мужская экзогамия. Победившее племя получает в свое распоряжение деревья, выросшие из тел убитых на войне.
   Эндер посмотрел на Человека, Листоеда, Стрелу.
   — Это правда, — сказал Стрела. — Конечно, это правда. Мы стали самым мудрым племенем. Любой из нас будет лучшим отцом, чем все остальные свинксы вместе взятые.
   — Понимаю, — кивнул Эндер.
   — Вот почему Миро хотел, чтобы мы пошли к вам прямо сейчас, ночью, — объяснила Новинья. — Пока переговоры не завершены. Этому следует положить конец.
   Человек встал, покачиваясь и размахивая руками, как будто он сейчас оттолкнется и взлетит.
   — Этого я не переведу.
   — Переведу я, — вмешался Листоед.
   — Прекратить! — рявкнул Эндер. Раньше он не позволял себе такого сильного крика. Все немедленно замолчали, только эхо еще минуту звенело между деревьями. — Листоед, — спокойно продолжил Эндер, — моим переводчиком будет только Человек.
   — Кто ты такой, чтобы запрещать мне разговаривать с женами? Я свинкс, а ты никто.
   — Человек, — улыбнулся Эндер. — Скажи Крикунье, что, если она позволяет Листоеду переводить слова, которые мы говорим между собой, значит, он шпион. А если она допускает, чтобы за нами шпионили, с ней не стоит разговаривать. Мы пойдем домой, и вы ничего от нас не получите. Я заберу Королеву Улья и отыщу ей другую планету. Ты понял?
   Конечно, он понял. А еще, Эндер точно знал это, Человек был доволен. Листоед пытался перехватить роль переводчика, тем самым покушаясь на авторитет Человека, а вместе с ним и Эндера. Когда Человек закончил свою речь, Крикунья запела, обратившись к Листоеду. Оглушенный, он быстро отступил к лесу и остался там вместе с другими свинксами. Наблюдать.
   Но Человека нельзя было назвать марионеткой. Он и виду не подал, что благодарен за вмешательство, и теперь глядел Эндеру и глаза.
   — Ты говорил, что не будешь пытаться изменить нас.
   — Я говорил: не буду пытаться изменить вас больше, чем необходимо.
   — А почему это необходимо? Это наше дело, наше и других свинксов.
   — Осторожно, — шепнула Кванда. — Он очень расстроен.
   Прежде чем пытаться убедить Крикунью, он должен перетащить на свою сторону Человека.
   — Вы — наши первые друзья среди свинксов. Вы завоевали нашу любовь и наше доверие. Мы никогда не причиним вам зла и никогда не предоставим другим свинксам преимущества перед вами. Но мы пришли не только к вам. Мы представляем человечество и хотим передать наши знания всем свинксам, все равно, к какому племени они принадлежат.
   — Вы представляете далеко не все человечество. Вы собираетесь воевать с другими людьми. Так как же вы можете утверждать, что наши войны — зло?
   Наверняка Писарро, несмотря на все погодные условия, легче было справиться с Атауальпой.
   — Мы пытаемся предотвратить войну с другими людьми, — объяснил Эндер. — А если мы все же в нее ввяжемся, это будет не наша война, мы от нее ничего не выигрываем. Это будет ваша война, война за ваше право выйти к звездам. — Эндер поднял свою открытую ладонь. — Мы отреклись от принадлежности к роду человеческому, чтобы стать вам раман. — Он сжал руку в кулак. — Человек, и свинкс, и жукер здесь, на Лузитании, станут единым целым. Все люди. Все жукеры. Все свинксы.
   Человек сидел неподвижно. Переваривал. Наконец поднял голову:
   — Голос, это очень тяжело. До того как сюда пришли вы, люди, все другие свинксы… Их следовало убивать, и всю третью жизнь они — рабы в наших лесах. Этот лес был когда-то полем боя, и самые древние деревья — воины, павшие в том бою. Старевшие из отцов — герои этого сражения, а наши дома сделаны из трусов. Всю свою жизнь мы готовимся побеждать врагов, чтобы жены могли посадить материнское дерево в новом лесу и сделать нас могучими и великими. За последние десять лет мы научились использовать стрелы, чтобы убивать издалека. Мы делаем бурдюки из шкур кабр и горшки из глины и теперь не будем страдать от жажды в сухих степях. Мы теперь умеем использовать амарант и корни мердоны, а значит, будем сильными, нас будет много, и вдали от масиос родного леса у нас останется еда. И мы радовались этому, потому что знали: мы победим. Мы принесем наших жен, маленьких матерей, героев в каждый уголок великого мира, а потом — к звездам. Это наша мечта, Голос, а теперь ты говоришь, что мы должны отказаться от нее.
   Это была сильная речь. Никто из спутников Эндера не мог посоветовать ему, что отвечать. Человек почти убедил их.
   — Ваша мечта — хорошая мечта, — кивнул Эндер. — Об этом мечтают все живые существа. Это желание заключено в самой жизни, в ее корнях — расти, пока весь мир вокруг не станет частью тебя, не окажется под твоим контролем. Это жажда величия. Но есть два пути ее утоления. Первый — убивать все, что не есть ты, переваривать или уничтожать, пока в мире не останется ничего, что противилось бы тебе. Но это путь зла. Ты говоришь всей Вселенной — только я буду велик, и, чтобы для меня хватило места, остальные должны отдать все, что имеют, и превратиться в ничто. Понимаешь ли ты, Человек, что, если бы люди думали так, поступали так, мы могли бы убить всех свинксов на Лузитании и сделать эту планету нашим домом? Что стало бы с твоей мечтой, если бы мы оказались злыми?
   Человек старался понять.
   — Я вижу, вы принесли нам драгоценные дары когда могли забрать у нас то немногое, чем мы владели. Но что пользы от даров, если с их помощью мы не можем стать великими?
   — Мы хотим, чтобы вы росли, отправились к звездам и чтобы здесь, на Лузитании, вы были многочисленны и сильны — тысячи матерей, жен, братьев. Мы научим вас выращивать разные растения, разводить животных. Эти женщины — Эла и Новинья — будут работать всю свою жизнь, чтобы создать больше растений, способных жить на Лузитании, и плоды своих трудов станут отдавать вам. Но почему хоть один свинкс из другого дерева должен умирать, чтобы вы получили все это? И почему в считаете злом то, что мы хотим поделить наши дары на всех?
   — Если все станут так же сильны, как и мы, чего мы тогда добьемся?
   «В самом деле, чего я жду от этого брата? — подумал Эндер. Его народ всегда измерял свою мощь, сравнивая с другим племенем. Их лес — это не пятьдесят или пятьсот гектаров, он больше или меньше леса соседнего племени. Я сейчас пытаюсь за час сделать работу, для которой необходимо поколение, — изменить у них точку зрения на самих себя. Точку отсчета».
   — Корнерой велик? — спросил Эндер.
   — Я говорю «да», — отозвался Человек. — Он мой отец. Его дерево не старейшее и не самое толстое в лесу, но никто не помнит, чтобы какой-нибудь другой отец принес столько детей в такой короткий срок.
   — В каком-то смысле все его дети — это все еще часть его самого? Чем больше детей он зачинает, тем более славным становится?
   Человек медленно кивнул.
   — И чем больше ты сделаешь в своей жизни, тем сильнее прославишь своего отца, правильно?
   — Если дети совершают великие дела — да, это огромная честь для отца.
   — Но разве нужно тебе уничтожать остальные великие деревья для вящей славы твоего отца?
   — Все не так, — возразил Человек. — Все великие деревья — отцы племени. И все малые деревья — братья.
   Но Эндер заметил, что Человек не так уверен, как раньше. Он сопротивлялся идеям Эндера, потому что они были чужды ему, а не потому, что считал их неправильными или непонятными. Он начинал осваивать их.
   — Посмотри на жен, — продолжал Эндер. — У них нет своих детей. Они не могут быть великими подобно твоему отцу.
   — Голос, но ты же знаешь, что они — выше всех. Все племя слушается их. Когда они хорошо правят нами, племя процветает, когда племя умножается, жены становятся сильней.
   — Несмотря на то что никто из вас не приходится им сыном.
   — Как же это может быть?
   — И все же вы создаете их власть и величие. Они вам никто — не мать, не отец, и все же они растут, когда растете вы, и процветают, когда процветаете вы.
   — Мы все — одно племя.
   — Но почему вы одно племя? У вас разные отцы, разные матери.
   — Потому что мы — племя! Мы живем вместе здесь, в лесу, мы…
   — Если чужой свинкс из другого племени придет и попросит права остаться и быть вашим братом?
   — Мы никогда не сделаем его отцом!
   — Но вы попытались сделать это с Пипо и Либо!
   Человек тяжело дышал.
   — Я вижу, — сказал он. — Они были частью племени. Пришли с неба, но мы приняли их как братьев и пытались сделать отцами. Племя это то, что мы считаем племенем. Если мы говорим, что племя — это все малыши в лесу и все деревья леса, значит, так оно и есть. Даже если половина древних деревьев — павшие воины другого племени. Мы стали одним, потому что сказали мы одно.
   В душе Эндер восхищался этим маленьким раман. Очень немногие люди могли воспринять эту идею, а тем более распространить ее за узкое определение племени, семьи, нации.
   Человек зашел Эндеру за спину, прислонился к нему Эндер почувствовал его дыхание на своей щеке, а потом Человек прижался к нему щекой. Теперь они смотрели в одном направлении, Эндер понял.
   — Ты видишь то же, что и я.
   — Вы, люди, вырастете, сделав нас частью себя. Люди, свинксы, жукеры — вместе раман. Тогда мы одно племя, и наше величие принадлежит вам, а ваше — нам. — Эндер почувствовал, как Человек дрожит. — Вы показали нам, теперь мы должны открыть путь другим племенам. Как одно племя все вместе. Мы поможем им расти. И будем расти с ними.
   — Вы можете посылать учителей, — предложил Эндер. — Братья пойдут в другие племена, обретут третью жизнь в других лесах, там вырастут их дети…
   — Это странно, тяжело будет объяснить все женам, — посетовал Человек. — Или вовсе невозможно. Их мозг работает совсем не так, как мозг братьев. Брат может думать о сотне разных вещей. Но жена думает только об одном: что хорошо для племени, или еще проще: что хорошо для детенышей и маленьких матерей.
   — Можешь ты заставить их понять? — спросил Эндер.
   — Много лучше, чем ты, — ответил Человек. — Но, возможно, у меня тоже не получится.
   — Не думаю.
   — Ты пришел, чтобы заключить договор между нами, свинксами этого племени, и вами, людьми, живущими на этой планете. Люди других миров не признают этого договора, да и свинксы других лесов не подчинятся ему.
   — Мы хотим заключить такой же договор со всеми свинксами.
   — И согласно этому договору вы, люди, обязуетесь научить нас всему, что знаете?
   — Так быстро, как только вы сможете учиться.
   — Отвечать на все вопросы?
   — Если нам известны ответы.
   — Так! Если! Это не слова для договора! Дай мне прямой ответ, Голос Тех, Кого Нет! — Человек встал, оторвался от Эндера, прошел вперед, чуть наклонился, чтобы посмотреть ему — сверху вниз — прямо в глаза. — Обещай научить нас всему, что знаешь!
   — Обещаю.
   — И обещай также вернуть к жизни Королеву, чтобы она помогала нам.
   — Я верну ее к жизни. Но вам придется заключать с ней отдельный договор. Она не подчиняется законам людей.
   — Ты обещаешь дать ей новую жизнь вне зависимости от того, поможет она нам или нет?
   — Да.
   — Ты обещаешь повиноваться нашему закону, когда находишься в лесу? И ты согласен, что на землю прерий, необходимую нам, тоже будут распространяться наши законы?
   — Да.
   — И вы вступите в войну со всеми остальными людьми на всех звездах, чтобы защитить нас и открыть нам путь в космос?
   — Уже.
   Человек расслабился, отступил, снова уселся на землю. Провел по ней пальцем черту.
   — Чего ты хочешь от нас? — спросил он. — Мы будем подчиняться вашим законам в городе и на ваших землях в степи.
   — Да.
   — Вы не хотите, чтобы мы шли на войну.
   — Да.
   — И это все?
   — Еще одно.
   — То, что ты просишь, совершенно невозможно, — сказал Человек. — Поэтому вреда не будет, если попросишь и еще.
   — Третья жизнь, — начал Эндер. — Когда она начинается? Когда вы убиваете свинкса и он потом превращается в дерево, не так ли?
   — Первая жизнь проходит внутри материнского дерева, где мы никогда не видим света, слепо едим мясо наших матерей и пьем соки дерева. Вторая жизнь начинается, когда мы выходим под сень леса и живем в сумерках — бегаем, карабкаемся, ходим, а еще смотрим, поем, разговариваем и делаем вещи своими руками. А в третьей жизни мы тянемся к солнцу и пьем его, мы поднимаемся наконец к полному свету, движемся только под ветром, только думаем и иногда, когда братья барабанят по стволу, говорим с ними. Да, это и есть третья жизнь.
   — У людей нет третьей жизни.
   Человек ошарашенно посмотрел на него.
   — Когда мы умираем, даже если вы сажаете нас, ничего не вырастает. Не получается дерева. Мы не пьем солнце. Когда мы умираем, мы мертвы.
   Человек перевел взгляд на Кванду.
   — Но вторая книга, которую ты дала нам, все время говорит о жизни после смерти и новом рождении.
   — Но мы живем не как деревья, — ответил Эндер. — Ты не можешь прикоснуться к нам или поговорить с нами.
   — Я не верю тебе, — сказал Человек. — Если это правда, зачем Пипо и Либо заставили нас посадить их?

 
   Новинья опустилась на колени рядом с Эндером, касаясь его, нет, прижимаясь к нему.
   — Как они заставили вас? — спросил Эндер.
   — Они принесли великий дар и добились высокой чести. Человек и свинкс, вместе. Пипо и Мандачува, Либо и Листоед. Мандачува и Листоед думали, что завоевали третью жизнь, но Пипо и Либо не согласились. Они настояли на том, чтобы получить дар самим. Зачем они делали это, если у людей нет третьей жизни?
   Тут зазвучал дрожащий голос Новиньи:
   — Что они должны были сделать, чтобы дать третью жизнь Мандачуве и Листоеду?
   — Посадить их, конечно, — удивился Человек. — Ну, так же, как сегодня.
   — А что сегодня? — потребовал Эндер.
   — Ты и я, — расплылся в улыбке Человек. — Человек и Голос Тех, Кого Нет. Если мы заключим договор, если жены и люди придут к соглашению, это будет славный день, великий день. А потому ты дашь мне третью жизнь. Или я дам ее тебе.
   — Собственной рукой?
   — Конечно же. Если ты не пожелаешь воздать мне честь, я должен буду воздать тебе.
   Эндер вспомнил картину, которую видел впервые всего дне недели назад: Пипо, вскрытый и выпотрошенный, распластан на склоне холма.
   — Человек, — начал Эндер, — худшее преступление, которое только может совершить один из людей, — убийство. И самый худший способ совершить его — это взять живое существо и резать его, пока оно не умрет от боли и потери крови.
   И снова Человек застыл неподвижно, пытаясь вникнуть в смысл сказанного.
   — Голос, — наконец заговорил он. — Мой разум видит только два пути. Если люди не знают третьей жизни, значит, посадить их — это убить, навсегда. Мы думали, Пипо и Либо оставляли себе лучшую долю и обделили Листоеда и Мандачуву, лишив благодарности за их деяния. Мы думали, вы, люди, пришли из-за ограды на склон и вырвали их из земли прежде, чем они успели пустить корни. Мы думали, это вы совершили убийство, когда унесли Пипо и Либо. Но теперь я понимаю, что все было по-другому. Пипо и Либо не могли даровать Мандачуве и Листоеду третью жизнь, потому что это для них выглядело как убийство. А потому им легче было согласиться на собственную смерть, чем убить одного из нас.
   — Да, — подтвердила Новинья.
   — Но если все было так, почему вы, люди, обнаружив их тела на склоне, не пришли в лес и не убили всех нас? Почему вы не разожгли большой костер и не спалили в нем наших отцов и даже материнское дерево?
   От края леса до них донесся исполненный скорби и тоски крик Листоеда.
   — Если бы вы срубили одно из наших деревьев, — продолжал Человек, — если бы вы убили одно только дерево, мы пришли бы к вам ночью и убили бы всех и каждого из вас. И если бы кому-то из вас удалось уцелеть, мы послали бы братьев понести эту историю в другие племена, и никто из вас не покинул бы эту землю живым. Почему вы не уничтожили нас за убийство Пипо и Либо?
   Внезапно за спиной Человека возник задыхающийся Мандачува. Он бросился на землю, протянув к Эндеру руки.
   — Я резал его этими руками! — крикнул он. — Я пытался оказать ему честь и навсегда срубил его дерево!
   — Нет, — ответил Эндер, взял руки Мандачувы в свои и сжал их, — вы оба считали, что спасаете жизнь другого. Он причинил тебе боль, а ты… ты убил его, но вы оба верили, что делаете друг другу добро. Этого достаточно. Теперь все будет иначе. Теперь мы знаем, что вы не стремились убивать. А вы знаете, что, когда в человека вонзается нож, он умирает навсегда. Это последнее условие соглашения, Человек. Вы не должны больше брать людей в третью жизнь, потому что мы не знаем, как туда попасть.
   — Когда я расскажу про это женам, — сказал Человек, — вы услышите крик их горя, такой страшный, как звук ломающихся деревьев в бурю.
   Он повернулся и встал перед Крикуньей, несколько минут что-то ей втолковывал. Потом возвратился к Эндеру.
   — Теперь уходите.
   — У нас еще нет договора.
   — Мне нужно поговорить со всеми женами. Они не станут этого делать, пока вы стоите здесь, под сенью материнского дерева. Когда здесь чужие, они должны оберегать малышей. Стрела выведет вас из леса. Подождите меня на склоне, там, где Корнерой смотрит на ограду. Спите, если сможете. Я расскажу женам про договор и попытаюсь заставить их понять, что мы должны обходиться с другими племенами по-доброму, как вы поступили с нами.
   Повинуясь порыву. Человек протянул руку и коснулся живота Эндера.
   — Я даю еще одно обещание. Свое. Я буду всегда чтить тебя, но никогда не убью.
   Эндер поднял руку и положил ее на теплый живот Человека. Шишечки были просто горячими.
   — Я тоже буду чтить тебя.
   — И если договор между твоим и моим племенем будет заключен, ты поможешь мне, возьмешь меня в третью жизнь? Позволишь мне расти и пить свет?
   — Могу ли я сделать это быстро? Не тем медленным и мучительным пу…
   — И превратить меня в одно из молчащих деревьев? Никогда не быть отцом? Никакой чести — только кормить своим соком грязных масиос да отдавать древесину братьям, когда они станут петь мне?
   — А разве нет кого-нибудь еще, кто мог бы сделать это? — спросил Эндер. — Разве кто-нибудь из братьев, знающий ваш путь жизни и смерти, не может заменить меня?
   — Ты ничего не понимаешь, — покачал головой Человек. — Вот так все племя узнает, что была сказана правда. Либо я беру тебя в третью жизнь, либо ты даешь ее мне, либо договор остается неподписанным. Я не стану убивать тебя, Голос, а нам обоим нужно это соглашение.
   — Я согласен.
   Человек кивнул, отвел руку и направился к Крикунье.
   — О Деус, — прошептала Кванда. — Как же у вас поднимется рука?
   Эндер не ответил ей. Он просто шел через лес, следом за Стрелой, и внимательно смотрел под ноги. Новинья отдала проводнику свой фонарик, и Стрела баловался с ним, как ребенок: то расширял, то сужал луч спета, любовался огромными страшными тенями, которые отбрасывали деревья и кусты. И вообще был счастлив. Эндер никогда не видел такого веселого свинкса.
   А за спиной они слышали голоса жен, страшную, горькую какофонию. Человек рассказал им правду о Пипо и Либо, о том, что они умерли настоящей смертью, чтобы не делать с Мандачувой и Листоедом то, что им казалось убийством. Только когда они отошли достаточно далеко и рыдания жен стали слышны хуже, чем звуки шагов и вой ветра в листве, люди осмелились заговорить.
   — Это была месса по душе моего отца, — сказала Кванда.
   — И моего, — добавила Новинья. И все поняли, что она говорит о Пипо, а не о давно умершем Венерадо, Густо.
   Но Эндер не участвовал в беседе, он не знал Пипо и Либо, а потому не хранил памяти о них, не разделял общей скорби. Он мог думать только о деревьях этого леса. Когда-то давным-давно все они были живыми свинксами, ходили, дышали — каждый из них. Свинксы могли петь им песни, разговаривать с ними, могли иногда понять, что говорят деревья. Но Эндер-то не мог. Для Эндера деревья не были людьми, он никогда не научится воспринимать их как людей. Если он вонзит нож в тело Человека, то в глазах свинксов это, конечно, не будет убийством, но все равно тем самым отсечет, уничтожит ту часть жизни Человека, которую он, Эндер, способен понять. Как свинкс Человек для него — настоящий раман, брат… Как дерево… Он будет только надгробием, могильным камнем — ни во что другое Эндер не способен поверить. Потому что не может понять.
   «И снова, — подумал он, — мне придется убивать, хотя я дал себе слово никогда больше этого не делать».
   Он почувствовал, как рука Новиньи взяла его за локоть. Новинья оперлась о него.
   — Помогите мне, — попросила она. — В этой темноте я словно слепая.
   — У меня прекрасное ночное зрение, — весело отозвался Ольядо откуда-то сзади.
   — Заткнись, полено, — яростно прошептала Эла. — Мама хочет идти рядом с ним.
   Оба — и Новинья, и Эндер — ясно слышали этот шепот, и каждый мог ощутить беззвучный смех другого. Они шли по тропинке, Новинья прижималась к нему все ближе.
   — Да, я думаю, у вас хватит мужества сделать то, что вы должны, — сказала она так, что только он мог услышать.
   — Холодный и беспощадный? — спросил он. В интонации был намек на иронию, но слова прозвучали неожиданно правдиво и оставили металлический привкус во рту.
   — У вас достаточно доброе сердце, — сказала она, — чтобы прижечь рану другого раскаленным железом, если это единственный способ исцелить ее.
   У нее было право говорить так, сегодня вечером она сама почувствовала прикосновение этого железа. И Эндер поверил ей, и у него стало легче на сердце. Он был готов к кровавой работе, ожидавшей его.

 
   Эндер не думал, что сможет заснуть. Мысль о том, что ждет впереди, гнала всякий сон. Но, проснувшись от тихого голоса, он понял, что лежит на склоне, на упругом ковре капима. Голова его покоилась на коленях Новиньи. И все еще не рассвело. Недолго проспал.
   — Они идут, — повторила Новинья.
   Эндер сел. Когда-то, ребенком, он просыпался сразу и мгновенно, но тогда от этого зависела жизнь, тогда он был солдатом. Сейчас ему потребовалось несколько секунд, чтобы проснуться. Кванда, Эла — обе не спят и смотрят на него. Ольядо уснул. Квим только зашевелился, просыпается. Высокое дерево — третья жизнь Корнероя — поднимается в небо всего в нескольких метрах от них. А совсем близко, за оградой, первые домики Милагра прижимаются к склону, а над ними, на самом высоком холме, плывут монастырь и собор.
   С другой стороны, от леса, вереницей спускались вниз Человек, Мандачува, Листоед, Стрела, Чашка, Календарь, Червяк, Танцор и несколько других братьев, чьих имен Кванда не могла назвать.
   — Я их никогда не видела, — сказала она. — Они, наверно, из других общин.
   «Ну, есть ли у нас договор? — спросил себя Эндер. — Только это сейчас важно. Удалось ли Человеку убедить жен принять новый взгляд на мир?»
   Человек тащил что-то завернутое в листья. Не сказав ни слова, свинксы положили сверток перед Эндером. Человек осторожно развернул его. Это была компьютерная распечатка.
   — «Королева Улья» и «Гегемон», — шепотом объяснила Кванда. — Миро принес им эту книгу.
   — Договор, — объявил Человек.
   Только тогда они поняли, что распечатка перевернута чистой стороной вверх. Только она уже не была чистой. При свете фонарика они смогли увидеть нечеткие печатные буквы. Большие и очень неуклюжие. Кванда ахнула.