Страница:
первый взгляд, наброски образовали сложную систему шестеренок и кривошипов,
производившую сильное впечатление уже одной своей непонятностью. По меньшей
мере раз в день животные приходили в ангар полюбоваться цицероновыми
чертежами. Даже самые необразованные, куры и утки, топтались между
различными узлами, стараясь не наступить на эти создания нечеловеческого
гения. Один Наполеон держался в стороне -- он с самого начала высказался
против мельницы. Тем более неожиданным было его появление. Тяжелой походкой
он обошел ангар и внимательно все рассмотрел, раза два фыркнув при этом;
затем он ненадолго задумался, как бы уже не обращая внимания на чертежи, и
вдруг, задрав ногу, так обильно выразил к ним свое отношение, что никакие
слова уже не понадобились. После чего он покинул помещение.
Из-за мельницы произошел настоящий раскол. Цицерон не отрицал, что
построить ветряк будет совсем не просто. Надо доставить камень, сложить
стены, сделать деревянные крылья, а потом еще где-то раздобыть динамо-машину
и кабель. (Где -- пока было неясно). Цицерон, однако, утверждал: в год можно
уложиться. И тогда животные будут работать всего три дня в неделю. Со своей
стороны, Наполеон настаивал на том, что главная задача момента -- это
решение продовольственного вопроса и что, пока они будут заниматься
ветряными мельницами, все просто с голоду подохнут. Животные разделились на
две партии, каждая со своим девизом: "Голосуйте за Цицерона и трехдневную
рабочую неделю" и "Голосуйте за Наполеона и полную кормушку". Единственным,
кто не примкнул ни к одной из партий, был Бенджамин. Он не верил ни в
изобилие еды, ни в спасительную мощь ветряной мельницы. С мельницей или без
мельницы, говорил он, жизнь может дать только одно облегчение -- кишечника.
Другим яблоком раздора был оборонный вопрос. Все прекрасно понимали:
хотя люди и потерпели поражение в Битве при Коровнике, в любой момент
возможна новая, более решительная попытка вернуть себе отнятое. Это
представлялось тем более вероятным, что слухи о победе восставших
распространились далеко за пределами "Скотского уголка" и весьма воодушевили
животных на соседних фермах. Тут-то в очередной раз и схлестнулись Цицерон с
Наполеоном. Наполеон призывал запасаться оружием и спешно овладевать боевыми
навыками. Цицерон призывал снова и снова посылать голубей, с тем чтобы пламя
Восстания перекинулось на другие фермы. Из слов первого вытекало, что, если
они не научатся защищаться, они погибли; из слов второго вытекало, что, если
Восстание победит повсеместно, отпадет необходимость в защите. Животные
выслушивали Наполеона, выслушивали Цицерона -- и переставали понимать, кто
из них прав... правым всегда казался тот, кто говорил в данный момент.
И вот наконец Цицерон завершил свой труд. В ближайшее воскресенье
вопрос, нужна или не нужна ветряная мельница, ставился на голосование. Когда
все собрались, Цицерон взял слово и, невзирая на помехи со стороны овец,
изложил свои доводы в пользу строительства ветряка. Слово взял Наполеон. Не
повышая голоса, он назвал мельницу совершеннейшей ахинеей, о которой и
говорить-то неловко, и тут же сел, демонстрируя полное равнодушие к
сказанному. Вся речь заняла от силы полминуты. Цицерон вскочил со своего
места и, перекрывая блеянье овец, произнес страстную речь в защиту мельницы.
До этого момента симпатии слушателей делились примерно поровну, но
элоквенция Цицерона не могла не захватить их. Яркими красками нарисовал он
завтрашний день "Скотского уголка", когда труд перестанет быть тяжкой
обузой. Его воображение на этот раз не остановилось на циркулярной пиле и
свеклорезке. Электричество, гремел он, приведет в движение молотилки и
плуги, бороны и газонокосилки, жнейки и сноповязалки, не говоря уже о том,
что в каждом стойле осуществится голубая мечта всякого животного: тепло,
светло и мухи не кусают. Когда он кончил, исход голосования не вызывал
сомнений. Но тут снова встал Наполеон и, как-то странно покосившись на
Цицерона, неожиданно завизжал не своим голосом.
В тот же миг со двора раздался душераздирающий лай, и, о ужас, в сарай
ворвались девять огромных псов в ошейниках с медными бляшками. Они
набросились на Цицерона, и только необыкновенное проворство уберегло его от
железных челюстей. В мгновение ока очутился он за порогом. От страха
потерявшие дар речи, животные сгрудились в дверях сарая и молча наблюдали за
погоней. Цицерон припустил кратчайшим путем через узкий вытянутый в сторону
дороги луг. Он несся со скоростью свиньи, преследователи наседали на пятки.
Вдруг он поскользнулся, и казалось, ему крышка, но он еще прибавил обороты и
сумел оторваться, и снова его стали настигать. Один из псов уже было цапнул
его за кончик хвоста, Цицерон еще наддал. Находясь на волосок от гибели, он
нырнул под изгородь и был таков.
Все возвращались назад молчаливые и подавленные. Вскоре в сарай
ввалились псы. Откуда они вообще взялись? Недоуменные вопросы рассеялись
довольно быстро: в этих зубастых молодчиков превратились те самые щенки,
которых Наполеон некогда отнял у матерей и выкормил в строжайшей тайне.
Полугодовалые, они поражали своими размерами, а свирепым видом походили на
волков. От Наполеона они не отходили ни на шаг. И виляли перед ним хвостом
точно так же, как раньше другие псы виляли хвостом перед мистером Джонсом.
В сопровождении собачьей охраны Наполеон взобрался на помост, где
однажды держал речь покойный Майор. Воскресные собрания, сказал Наполеон,
отменяются. Он назвал их пустой тратой времени. Впредь всеми
производственными вопросами станет заниматься специальный свинский комитет
(свинком) под председательством самого Наполеона. Заседания будут закрытыми,
принятые решения будут доводиться до общего сведения. По воскресеньям
животные, как и прежде, будут поднимать флаг и петь "Скот домашний, скот
бесправный", будут получать рабочее задание на неделю, но -- никаких
дебатов.
Слова Наполеона вызвали оторопь, хотя после увиденного все и так
пребывали в шоке. Кое-кто хотел возразить, но не находил подходящих
аргументов. Даже Работяга затуманился. Он прижал уши и несколько раз
встряхнул челкой, пытаясь собраться с мыслями, но, видимо, так ничего и не
собрал. Протест стихийно возник там, где его меньше всего можно было
ожидать. В переднем ряду четыре поросенка завизжали, загалдели, потом
повскакивали со своих мест и стали что-то кричать, перебивая друг дружку. На
них рыкнули псы из охраны, и поросята сели, разом прикусив языки. Тут овцы
закатили минут на пятнадцать концерт, грянув свое ударное "Четыре ноги
хорошо, две ноги плохо", и на этом вся дискуссия закончилась.
Позднее, когда все разошлись, Деловой пошел в массы разъяснять новую
политику.
-- Товарищи,-- сказал он,-- я надеюсь, каждый из вас оценил, какую
жертву принес товарищ Наполеон, взяв на себя дополнительное бремя власти.
Только не надо думать, будто роль лидера доставляет ему удовольствие. Это
огромная, тяжелая ответственность. Да, у нас все животные равны, и товарищ
Наполеон никому не позволит поставить это под сомнение. Но в ряде случаев,
товарищи, вы можете принять неверное решение, и что тогда? Взять хотя бы
Цицерона с его завиральными идеями строительства ветряной мельницы... вдруг
кто из вас -- даже подумать страшно! -- дал бы себя увлечь этому бандиту?
-- Он храбро сражался в Битве при Коровнике,-- напомнили оратору.
-- Быть храбрым мало,-- возразил Деловой.-- Главное -- исполнительность
и преданность общему делу. Что касается Битвы при Коровнике, то еще придет
время, и мы поймем, что вклад Цицерона в нашу победу был сильно преувеличен.
Дисциплина, товарищи, и еще раз дисциплина! Вот лозунг сегодняшнего дня.
Один ложный шаг -- и нас раздавят наши враги. Или, может быть, кто-то хочет,
чтобы вернулись времена Джонса?
И снова спорить было не о чем. Нет, никто не хотел, чтобы вернулись
времена Джонса. Если возврат к старому каким-то образом зависел от
воскресных дебатов, значит, воскресные дебаты следовало отменить. Работяга,
успевший за это время собрать свои мысли, выразил общий настрой: "Товарищ
Наполеон знает, что говорит". Кстати, с этого дня к его прежнему девизу
"Работать еще лучше" добавился новый: "Наполеон всегда прав".
А между тем установилась теплая погода, пришла пора весенней пахоты.
Ангар с чертежами будущей мельницы заколотили, сами чертежи скорее всего
затерли половой тряпкой. По воскресеньям в 10.00 животных собирали в большом
сарае, и каждое получало задание на неделю. Из могилы был извлечен череп
Майора, который поместили под флагштоком, рядом с ружьем. После подъема
флага животные проходили торжественным маршем мимо черепа незабвенного
кабана и уже затем направлялись в сарай. Прежний порядок, когда все сидели
вместе, был отменен. Наполеон, Деловой и еще один свиненок по кличке
Шибздик, прирожденный поэт-песенник, занимали первые места на помосте, за
ними полукругом располагались псы-охранники, за псами -- остальные свиньи.
Все прочие животные устраивались на полу сарая, лицом к помосту. Наполеон
отрывисто, по-солдатски зачитывал наряды на работу, после чего все пели
"Скот домашний, скот бесправный" (один раз) и расходились.
Через три недели после изгнания Цицерона, в очередное воскресенье,
животные не без удивления услышали на утреннем инструктаже, что ветряная
мельница все-таки будет строиться. Наполеон не объяснил, чем вызвана
перемена его решения, просто предупредил, что потребуется удвоить, а то и
утроить усилия; не исключено, добавил он, что будут урезаны пайки. Как
выяснилось, специальная комиссия из числа свиней осуществила за три недели
детальную проработку проекта. Строительство ветряка и в целом модернизация
производства, по расчетам, должны были занять два года.
Вечером того же дня Деловой приватным образом разъяснил каждому, что
Наполеон, в сущности, ничего не имел против мельницы. Наоборот, именно он
выдвинул эту идею, Цицерон же выкрал у него всю техническую документацию и
уже по ней набросал чертежи на полу ангара. Так что ветряк был, можно
сказать, любимым детищем товарища Наполеона. Тогда почему, спросил кто-то,
он даже слышать не хотел ни о какой мельнице? Деловой лукаво прищурился.
Оказывается, товарищ Наполеон пошел на хитрость. Он делал вид, что не хочет
слышать ни о какой мельнице, с помощью этого маневра он рассчитывал избавить
ферму от Цицерона, который при его коварстве действовал на всех разлагающе.
Теперь, когда нечего бояться очередного свинства с его стороны, можно смело
приступать к строительству. Деловой объяснил, что это называется тактикой.
"Тактика, товарищи, тактика!" -- радостно повторял он, суча ножками и
подергивая хвостиком. Животные не очень-то понимали смысл этого слова, но
Деловой говорил так убедительно, а случившиеся рядом три пса рычали так
угрожающе, что они не стали задавать лишних вопросов.
Весь год животные ишачили с утра до вечера. И все же они были
счастливы. Любые тяготы и жертвы казались не напрасными: трудились-то на
себя и на благо своих детей, а не на кучку двуногих грабителей и
бездельников.
Весной и летом ферма жила в режиме десятичасового рабочего дня. В
августе Наполеон отменил выходные; правда, было объявлено, что воскресный
труд -- дело сугубо добровольное. Однако всем, кто уклонится от работы,
будут вдвое урезаны пайки. При всем при том часть плановых заданий оказалась
сорвана. Не потянули с урожаем (по сравнению с прошлым годом), не посадили
корнеплоды, затянув весеннюю вспашку. Зима обещала быть трудной.
С ветряной мельницей вышли непредвиденные осложнения. Рядом с фермой
находился известняковый карьер, а в одной из надворных построек обнаружились
запасы песка и цемента, так что со стройматериалами проблемы не было. Зато
возникла проблема, как дробить породу. Без кирки или лома вроде не обойтись,
а как, спрашивается, их держать, когда ты стоишь на четвереньках? После
недель бесплодных попыток кто-то додумался использовать силу тяжести. На дне
карьера лежали огромные глыбы, и вот, обвязав их веревками, коровы, лошади,
овцы, а в наиболее критические моменты даже свиньи,-- словом, всем миром,
натужно, пядь за пядью втаскивали глыбу наверх, а затем сбрасывали с откоса,
так что она сама раскалывалась. Дальнейшее, как говорится, было делом
техники. Куски известняка доставляли к месту назначения, кто как -- лошади
на тележках, Бенджамин и Мюриэл в легкой старенькой двуколке, а овцы --
волоком.
Так или иначе, дело продвигалось медленнее, чем хотелось бы. Порой
целый день уходил на то, чтобы из последних сил втащить наверх здоровенную
глыбу... а потом она скатывалась к подножию холма и не разбивалась. Без
Работяги, который один стоил всей команды, ничего бы не вышло. Бывало, глыба
уже готова сорваться обратно в карьер, увлекая за собой отчаянно кричащих
животных, но тут Работяга упирался всеми четырьмя ногами и удерживал
неподъемный вес. Одно загляденье было наблюдать, как он упрямо, с
медлительностью улитки, лезет вверх, буравя копытами каменистый склон, как
легкие работают словно кузнечные мехи, как ходуном ходят мощные бока,
лоснящиеся от пота. Хрумка не раз просила его не перенапрягаться, но
Работяга пропускал ее слова мимо ушей. У него на все был один ответ, а
точнее два: "Работать еще лучше" и "Наполеон всегда прав". Он
передоговорился с петухом, чтобы тот будил его за сорок пять минут до общего
подъема. Если же выдавалось немного свободного времени -- а его теперь не
много выдавали,-- Работяга спускался в карьер, загружал тележку и тащил ее в
гордом одиночестве.
К концу лета, когда запас известняка сочли достаточным, началось
строительство ветряной мельницы под чутким руководством свиней.
Несмотря на тяжелые условия работы, жаловаться в общем-то было грех.
Если еды не прибавилось (по сравнению с пресловутыми временами правления
мистера Джонса), то, по крайней мере, и не убавилось. Одно то, что животным
не надо было кормить пятерых дармоедов, перевешивало любые минусы. Не говоря
уже о том, что труд стал более эффективным и экономичным. К примеру,
прополка сорняков осуществлялась с тщательностью, о которой люди могли
только мечтать. Или такой момент: поскольку животные сами у себя не
воровали, отпала необходимость огораживать поля под зерновыми культурами, а
значит, не уходили лишние силы на установку и починку плетней. Однако к
исходу лета начались перебои то с одним, то с другим. Не хватало парафина,
подков, гвоздей, бечевы, лепешек для собак,-- а главное, не было никакой
возможности самим обеспечить себя всем этим. Со временем понадобятся семена
и минеральные удобрения, кой-какая техника и, наконец, оборудование для
ветряной мельницы. Где, спрашивается, все это взять?
Однажды утром на воскресном инструктаже Наполеон объявил новый курс. С
этого дня "Скотский уголок" начинает торговать с соседями -- о нет, не с
целью извлечения прибыли, а исключительно для приобретения самого
необходимого. Интересы мельницы, сказал Наполеон, должны быть поставлены во
главу угла. Планировалось продать немного сена и часть собранной пшеницы,
если же вырученных средств окажется недостаточно, то и большую партию яиц,
которые всегда пользуются спросом на рынке. Пусть эта жертва окрылит наших
кур, сказал Наполеон, а уж мы не забудем об их личном вкладе в строительство
мельницы.
И снова животные ощутили смутное беспокойство. Не иметь никаких дел с
человеком, не заниматься торговлей, не прикасаться к деньгам -- разве все
эти решения не принимались на историческом собрании сразу после изгнания
Джонса? Они были еще живы в их памяти... во всяком случае полуживы. Четыре
поросенка, те, которые уже осмелились однажды протестовать, что-то там робко
вякнули, но устрашающий рык псов из охраны заставил их умолкнуть. Тут очень
кстати вступили овцы со своим "Четыре ноги хорошо, две ноги плохо", и
секундная неловкость была замята. Наполеон поднял копытце и, когда
установилась тишина, сказал, что все необходимые шаги уже, собственно,
предприняты. Животные будут ограждены от контактов с людьми, на этот счет
они могут быть спокойны. Всю черновую работу Наполеон берет на себя. Некто
мистер Уимпер, поверенный, согласился выступить посредником между "Скотским
уголком" и остальным миром. По понедельникам он будет получать на ферме все
инструкции. Свою речь Наполеон закончил обычным призывом "Да здравствует
„Скотский уголок"!", потом спели "Скот домашний, скот бесправный" и
разошлись.
Днем Деловой постарался рассеять все сомнения. Он заверил каждого, что
решения о том, чтобы не заниматься торговлей и не прикасаться к деньгам, не
только не принимались, но даже не обсуждались. Эти глупейшие фантазии мог
породить разве что Цицерон с его склонностью к опасным утопиям. Не всех
слова Делового убеждали, и тогда он прикидывался эдаким простачком: "А
может, вам все приснилось? Какие решения? Они где-нибудь записаны?" И
поскольку, действительно, нигде и ничего записано не было, оставалось только
признать, что произошло недоразумение.
Отныне по понедельникам, как было объявлено, на ферме появлялся мистер
Уимпер. Этот низкорослый мужчина с плутоватым лицом и внушительными баками
вел более чем скромные дела, однако он раньше других сообразил, что без
маклера "Скотскому уголку" не обойтись и это дело сулит неплохие
комиссионные. Присутствие Уимпера на ферме оскорбляло животное достоинство,
поэтому все старательно его избегали. Хотя было на что посмотреть, когда
Наполеон, стоя на четвереньках, отдавал приказания стоящему во весь
человеческий рост Уимперу; это зрелище вызывало у животных чувство гордости
и отчасти примиряло их с создавшейся ситуацией.
Шло время, и отношения "Скотского уголка" с враждебным человеческим
окружением постепенно менялись. Не то чтобы люди стали меньше ненавидеть
ферму, сумевшую добиться определенных успехов; скорее наоборот, они
ненавидели ее пуще прежнего. Все наперебой доказывали друг другу, что рано
или поздно ферма обанкротится, а затея с ветряной мельницей лопнет, как
мыльный пузырь. В питейных заведениях прямо на столиках раскладывались
диаграммы, из которых явствовало, что мельница просто обязана рухнуть, а
если она все же устоит, то уж махать крыльями наверняка не будет. Но вот
парадокс: при всей своей неприязни люди не могли не воздать должное тому,
как умело четвероногие ведут хозяйство. Это проявилось прежде всего в том,
что они перестали делать вид, будто ферма все еще называется "Райский
уголок". Они также перестали нянчиться с Джонсом, и тот, потеряв всякую
надежду вернуть собственность, уехал из этих мест. Пока все контакты
"Скотского уголка" с внешним миром ограничивались Уимпером, однако ходили
упорные слухи, что Наполеон собирается заключить торговую сделку не то с
Пилкингтоном из "Фоксвуда", не то с Фредериком из "Пинчфилда"... во всяком
случае, не с обоими сразу.
Как-то под шумок свиньи забрались в дом, да так там и остались. Снова
животным показалось, что когда-то они принимали решение, запрещающее им жить
в доме, и снова Деловой легко их опроверг. Разве постоянная работа мысли, на
которую обрекли себя свиньи, не предполагала с самого начала некоего
уединения? И разве пристало вождю (так в последнее время он называл
Наполеона) жить в хлеву? Так-то оно так, а все же многих смущало, что свиньи
теперь не только едят на кухне и отдыхают в гостиной, но и спят в постели.
Работяга разрешил все сомнения коронной фразой "Наполеон всегда прав", зато
Хрумка, у которой не было пока оснований жаловаться на плохую память,
нарочно пошла к большому сараю прочесть соответствующую заповедь. Увы, это
оказалось ей не под силу, пришлось звать на помощь Мюриэл.
-- Прочти-ка мне четвертую заповедь,-- попросила она.-- Там что-то
говорится про постель.
Мюриэл долго шевелила молча губами и наконец разродилась:
-- "Не спи в постели на простынях".
Странно, подумала Хрумка, о простынях вроде ничего не говорилось... но
раз написано, значит, так и было. Тут очень кстати оказался рядом Деловой в
сопровождении псов-охранников и сразу поставил все точки над i.
-- Кажется, вы удивлены тем, что мы, свиньи, спим в постели? --
спокойно поинтересовался Деловой.-- А почему бы и нет? Или существуют
какие-то противопоказания? Постель, по определению, есть ложе для сна.
Соломенная подстилка в стойле -- это, строго говоря, та же постель. Против
чего мы всегда возражали, так это против простыней, являющихся изобретением
человека. Мы же простыни сняли и спим под одеялами. Очень, скажу я вам,
удобно. Учтите, это минимальные удобства, без которых мы просто не смогли бы
мыслить в полную силу. Или мы, товарищи, не заслужили отдыха? Или вы хотите,
чтобы мы выбились из сил и снова наступили времена Джонса?
Ответ был известен заранее, и, таким образом, тема себя исчерпала.
Никто не возмущался и спустя несколько дней, узнав, что отныне свиньи будут
вставать утром на час позже.
Осень животные встретили усталые, но довольные. Позади был тяжелый год,
впереди (после продажи части сена и зерна) предвиделись затруднения с
продовольствием, однако мельница искупала все. Или, вернее сказать,
полмельницы. После уборочной стояла сухая солнечная погода, и животные с
удвоенным рвением таскали известняк, радуясь тому, что их детище подрастет
еще на вершок. Работяга вставал по ночам -- поработать часок-другой при
свете луны. Когда выдавалась свободная минута, животные топтались перед
ветряком, восхищаясь толщиной и идеальной отвесностью стен, даже не
верилось, что они сами сотворили это чудо. Один только старый Бенджамин не
разделял всеобщего энтузиазма, предпочитая отделываться загадочной фразой
про ослов, которые живут долго.
В ноябре с юго-запада задули страшные ветры. Из-за сильной влажности не
схватывался цемент, работы пришлось приостановить. Однажды ночью ураган был
такой силы, что постройки ходили ходуном и с крыш срывало черепицы.
Раскудахтались со сна куры -- им коллективно приснилось, будто где-то
бабахнули из ружья. Утром все вышли на двор и увидели такую картину:
флагшток переломился, как спичка, один из вязов оказался вырван с корнем. А
в следующую секунду животный крик потряс ферму. Зрелище было не для
слабонервных: мельница лежала в руинах.
Не сговариваясь, животные помчались к холму. Наполеон, который обычно
нес себя с поистине царским достоинством, припустил быстрее всех. Вот оно,
их творение, разрушенное до основания, камня на камне не осталось!
Онемевшие, они скорбно разглядывали хаотичные нагромождения камней, с таким
трудом добытых и сюда доставленных. Наполеон молча расхаживал среди руин,
время от времени принюхиваясь к чему-то под ногами. Его хвостик словно
одеревенел и ходил как маятник, что свидетельствовало о напряженной работе
мысли. Вдруг он остановился, явно приняв какое-то решение.
-- Товарищи,-- негромко произнес он,-- знаете ли вы, кто в этом
повинен? Знаете ли вы, кто сровнял с землей нашу мельницу? ЦИЦЕРОН! --
неожиданно загремел он. -- Это его грязных лап дело! Желая отомстить за свой
позор и отбросить нас назад в строительстве новой жизни, этот предатель,
этот злодей из злодеев пробрался на ферму под покровом ночи и за несколько
часов уничтожил то, что мы создавали в течение года. Так вот, я заочно
приговариваю Цицерона к смертной казни. "Животная доблесть" 2-й степени и
полмешка яблок тому, кто выдаст его правосудию! Мешок яблок тому, кто
доставит его живым!
Все стояли потрясенные: даже от Цицерона трудно было ожидать подобного
святотатства. По рядам пронеслись негодующие возгласы, в головах уже зрели
планы поимки изверга звериного рода. Почти сразу неподалеку от холма
обнаружились характерные следы раздвоенных копыт -- они вели к живой
изгороди. Наполеон тщательно обнюхал их своим пятачком... последние сомнения
отпали. Можно было предположить, что Цицерон нашел убежище в "Фоксвуде".
-- Ни секунды промедления, товарищи! -- воззвал к животным Наполеон,
потеряв вдруг всякий интерес к цепочке следов. -- Не до отдыха. Прямо сейчас
мы начинаем отстраивать мельницу и будем работать всю зиму, при любой
погоде. Мы покажем этой грязной свинье, что нас голыми руками не возьмешь.
Помните: ничто не может сорвать наши планы, все намеченное будет выполнено!
Вперед, товарищи! Даешь ветряную мельницу! Да здравствует "Скотский уголок"!
Зима выдалась суровая. За ураганными ветрами последовала оттепель со
снегом, а затем ударили заморозки, которые держались до середины февраля.
Животные отдавали последние силы для восстановления мельницы, прекрасно
понимая, что на них устремлены сотни глаз и что каждая их неудача
встречается бурным ликованием в стане врага.
Это ж какими надо быть злопыхателями, чтобы очевидной версии, будто
мельницу разрушил Цицерон, предпочесть надуманное: мол-де, она сама рухнула
из-за слишком тонких стен. Разумеется, животные не принимали эти разговоры
всерьез. Другое дело, что стены теперь решено было возводить вдвое толще, а
значит, требовалось еще столько же известняка. Довольно долго карьер лежал
под снегом и ни о каких работах не могло быть и речи. Потом снег растаял,
производившую сильное впечатление уже одной своей непонятностью. По меньшей
мере раз в день животные приходили в ангар полюбоваться цицероновыми
чертежами. Даже самые необразованные, куры и утки, топтались между
различными узлами, стараясь не наступить на эти создания нечеловеческого
гения. Один Наполеон держался в стороне -- он с самого начала высказался
против мельницы. Тем более неожиданным было его появление. Тяжелой походкой
он обошел ангар и внимательно все рассмотрел, раза два фыркнув при этом;
затем он ненадолго задумался, как бы уже не обращая внимания на чертежи, и
вдруг, задрав ногу, так обильно выразил к ним свое отношение, что никакие
слова уже не понадобились. После чего он покинул помещение.
Из-за мельницы произошел настоящий раскол. Цицерон не отрицал, что
построить ветряк будет совсем не просто. Надо доставить камень, сложить
стены, сделать деревянные крылья, а потом еще где-то раздобыть динамо-машину
и кабель. (Где -- пока было неясно). Цицерон, однако, утверждал: в год можно
уложиться. И тогда животные будут работать всего три дня в неделю. Со своей
стороны, Наполеон настаивал на том, что главная задача момента -- это
решение продовольственного вопроса и что, пока они будут заниматься
ветряными мельницами, все просто с голоду подохнут. Животные разделились на
две партии, каждая со своим девизом: "Голосуйте за Цицерона и трехдневную
рабочую неделю" и "Голосуйте за Наполеона и полную кормушку". Единственным,
кто не примкнул ни к одной из партий, был Бенджамин. Он не верил ни в
изобилие еды, ни в спасительную мощь ветряной мельницы. С мельницей или без
мельницы, говорил он, жизнь может дать только одно облегчение -- кишечника.
Другим яблоком раздора был оборонный вопрос. Все прекрасно понимали:
хотя люди и потерпели поражение в Битве при Коровнике, в любой момент
возможна новая, более решительная попытка вернуть себе отнятое. Это
представлялось тем более вероятным, что слухи о победе восставших
распространились далеко за пределами "Скотского уголка" и весьма воодушевили
животных на соседних фермах. Тут-то в очередной раз и схлестнулись Цицерон с
Наполеоном. Наполеон призывал запасаться оружием и спешно овладевать боевыми
навыками. Цицерон призывал снова и снова посылать голубей, с тем чтобы пламя
Восстания перекинулось на другие фермы. Из слов первого вытекало, что, если
они не научатся защищаться, они погибли; из слов второго вытекало, что, если
Восстание победит повсеместно, отпадет необходимость в защите. Животные
выслушивали Наполеона, выслушивали Цицерона -- и переставали понимать, кто
из них прав... правым всегда казался тот, кто говорил в данный момент.
И вот наконец Цицерон завершил свой труд. В ближайшее воскресенье
вопрос, нужна или не нужна ветряная мельница, ставился на голосование. Когда
все собрались, Цицерон взял слово и, невзирая на помехи со стороны овец,
изложил свои доводы в пользу строительства ветряка. Слово взял Наполеон. Не
повышая голоса, он назвал мельницу совершеннейшей ахинеей, о которой и
говорить-то неловко, и тут же сел, демонстрируя полное равнодушие к
сказанному. Вся речь заняла от силы полминуты. Цицерон вскочил со своего
места и, перекрывая блеянье овец, произнес страстную речь в защиту мельницы.
До этого момента симпатии слушателей делились примерно поровну, но
элоквенция Цицерона не могла не захватить их. Яркими красками нарисовал он
завтрашний день "Скотского уголка", когда труд перестанет быть тяжкой
обузой. Его воображение на этот раз не остановилось на циркулярной пиле и
свеклорезке. Электричество, гремел он, приведет в движение молотилки и
плуги, бороны и газонокосилки, жнейки и сноповязалки, не говоря уже о том,
что в каждом стойле осуществится голубая мечта всякого животного: тепло,
светло и мухи не кусают. Когда он кончил, исход голосования не вызывал
сомнений. Но тут снова встал Наполеон и, как-то странно покосившись на
Цицерона, неожиданно завизжал не своим голосом.
В тот же миг со двора раздался душераздирающий лай, и, о ужас, в сарай
ворвались девять огромных псов в ошейниках с медными бляшками. Они
набросились на Цицерона, и только необыкновенное проворство уберегло его от
железных челюстей. В мгновение ока очутился он за порогом. От страха
потерявшие дар речи, животные сгрудились в дверях сарая и молча наблюдали за
погоней. Цицерон припустил кратчайшим путем через узкий вытянутый в сторону
дороги луг. Он несся со скоростью свиньи, преследователи наседали на пятки.
Вдруг он поскользнулся, и казалось, ему крышка, но он еще прибавил обороты и
сумел оторваться, и снова его стали настигать. Один из псов уже было цапнул
его за кончик хвоста, Цицерон еще наддал. Находясь на волосок от гибели, он
нырнул под изгородь и был таков.
Все возвращались назад молчаливые и подавленные. Вскоре в сарай
ввалились псы. Откуда они вообще взялись? Недоуменные вопросы рассеялись
довольно быстро: в этих зубастых молодчиков превратились те самые щенки,
которых Наполеон некогда отнял у матерей и выкормил в строжайшей тайне.
Полугодовалые, они поражали своими размерами, а свирепым видом походили на
волков. От Наполеона они не отходили ни на шаг. И виляли перед ним хвостом
точно так же, как раньше другие псы виляли хвостом перед мистером Джонсом.
В сопровождении собачьей охраны Наполеон взобрался на помост, где
однажды держал речь покойный Майор. Воскресные собрания, сказал Наполеон,
отменяются. Он назвал их пустой тратой времени. Впредь всеми
производственными вопросами станет заниматься специальный свинский комитет
(свинком) под председательством самого Наполеона. Заседания будут закрытыми,
принятые решения будут доводиться до общего сведения. По воскресеньям
животные, как и прежде, будут поднимать флаг и петь "Скот домашний, скот
бесправный", будут получать рабочее задание на неделю, но -- никаких
дебатов.
Слова Наполеона вызвали оторопь, хотя после увиденного все и так
пребывали в шоке. Кое-кто хотел возразить, но не находил подходящих
аргументов. Даже Работяга затуманился. Он прижал уши и несколько раз
встряхнул челкой, пытаясь собраться с мыслями, но, видимо, так ничего и не
собрал. Протест стихийно возник там, где его меньше всего можно было
ожидать. В переднем ряду четыре поросенка завизжали, загалдели, потом
повскакивали со своих мест и стали что-то кричать, перебивая друг дружку. На
них рыкнули псы из охраны, и поросята сели, разом прикусив языки. Тут овцы
закатили минут на пятнадцать концерт, грянув свое ударное "Четыре ноги
хорошо, две ноги плохо", и на этом вся дискуссия закончилась.
Позднее, когда все разошлись, Деловой пошел в массы разъяснять новую
политику.
-- Товарищи,-- сказал он,-- я надеюсь, каждый из вас оценил, какую
жертву принес товарищ Наполеон, взяв на себя дополнительное бремя власти.
Только не надо думать, будто роль лидера доставляет ему удовольствие. Это
огромная, тяжелая ответственность. Да, у нас все животные равны, и товарищ
Наполеон никому не позволит поставить это под сомнение. Но в ряде случаев,
товарищи, вы можете принять неверное решение, и что тогда? Взять хотя бы
Цицерона с его завиральными идеями строительства ветряной мельницы... вдруг
кто из вас -- даже подумать страшно! -- дал бы себя увлечь этому бандиту?
-- Он храбро сражался в Битве при Коровнике,-- напомнили оратору.
-- Быть храбрым мало,-- возразил Деловой.-- Главное -- исполнительность
и преданность общему делу. Что касается Битвы при Коровнике, то еще придет
время, и мы поймем, что вклад Цицерона в нашу победу был сильно преувеличен.
Дисциплина, товарищи, и еще раз дисциплина! Вот лозунг сегодняшнего дня.
Один ложный шаг -- и нас раздавят наши враги. Или, может быть, кто-то хочет,
чтобы вернулись времена Джонса?
И снова спорить было не о чем. Нет, никто не хотел, чтобы вернулись
времена Джонса. Если возврат к старому каким-то образом зависел от
воскресных дебатов, значит, воскресные дебаты следовало отменить. Работяга,
успевший за это время собрать свои мысли, выразил общий настрой: "Товарищ
Наполеон знает, что говорит". Кстати, с этого дня к его прежнему девизу
"Работать еще лучше" добавился новый: "Наполеон всегда прав".
А между тем установилась теплая погода, пришла пора весенней пахоты.
Ангар с чертежами будущей мельницы заколотили, сами чертежи скорее всего
затерли половой тряпкой. По воскресеньям в 10.00 животных собирали в большом
сарае, и каждое получало задание на неделю. Из могилы был извлечен череп
Майора, который поместили под флагштоком, рядом с ружьем. После подъема
флага животные проходили торжественным маршем мимо черепа незабвенного
кабана и уже затем направлялись в сарай. Прежний порядок, когда все сидели
вместе, был отменен. Наполеон, Деловой и еще один свиненок по кличке
Шибздик, прирожденный поэт-песенник, занимали первые места на помосте, за
ними полукругом располагались псы-охранники, за псами -- остальные свиньи.
Все прочие животные устраивались на полу сарая, лицом к помосту. Наполеон
отрывисто, по-солдатски зачитывал наряды на работу, после чего все пели
"Скот домашний, скот бесправный" (один раз) и расходились.
Через три недели после изгнания Цицерона, в очередное воскресенье,
животные не без удивления услышали на утреннем инструктаже, что ветряная
мельница все-таки будет строиться. Наполеон не объяснил, чем вызвана
перемена его решения, просто предупредил, что потребуется удвоить, а то и
утроить усилия; не исключено, добавил он, что будут урезаны пайки. Как
выяснилось, специальная комиссия из числа свиней осуществила за три недели
детальную проработку проекта. Строительство ветряка и в целом модернизация
производства, по расчетам, должны были занять два года.
Вечером того же дня Деловой приватным образом разъяснил каждому, что
Наполеон, в сущности, ничего не имел против мельницы. Наоборот, именно он
выдвинул эту идею, Цицерон же выкрал у него всю техническую документацию и
уже по ней набросал чертежи на полу ангара. Так что ветряк был, можно
сказать, любимым детищем товарища Наполеона. Тогда почему, спросил кто-то,
он даже слышать не хотел ни о какой мельнице? Деловой лукаво прищурился.
Оказывается, товарищ Наполеон пошел на хитрость. Он делал вид, что не хочет
слышать ни о какой мельнице, с помощью этого маневра он рассчитывал избавить
ферму от Цицерона, который при его коварстве действовал на всех разлагающе.
Теперь, когда нечего бояться очередного свинства с его стороны, можно смело
приступать к строительству. Деловой объяснил, что это называется тактикой.
"Тактика, товарищи, тактика!" -- радостно повторял он, суча ножками и
подергивая хвостиком. Животные не очень-то понимали смысл этого слова, но
Деловой говорил так убедительно, а случившиеся рядом три пса рычали так
угрожающе, что они не стали задавать лишних вопросов.
Весь год животные ишачили с утра до вечера. И все же они были
счастливы. Любые тяготы и жертвы казались не напрасными: трудились-то на
себя и на благо своих детей, а не на кучку двуногих грабителей и
бездельников.
Весной и летом ферма жила в режиме десятичасового рабочего дня. В
августе Наполеон отменил выходные; правда, было объявлено, что воскресный
труд -- дело сугубо добровольное. Однако всем, кто уклонится от работы,
будут вдвое урезаны пайки. При всем при том часть плановых заданий оказалась
сорвана. Не потянули с урожаем (по сравнению с прошлым годом), не посадили
корнеплоды, затянув весеннюю вспашку. Зима обещала быть трудной.
С ветряной мельницей вышли непредвиденные осложнения. Рядом с фермой
находился известняковый карьер, а в одной из надворных построек обнаружились
запасы песка и цемента, так что со стройматериалами проблемы не было. Зато
возникла проблема, как дробить породу. Без кирки или лома вроде не обойтись,
а как, спрашивается, их держать, когда ты стоишь на четвереньках? После
недель бесплодных попыток кто-то додумался использовать силу тяжести. На дне
карьера лежали огромные глыбы, и вот, обвязав их веревками, коровы, лошади,
овцы, а в наиболее критические моменты даже свиньи,-- словом, всем миром,
натужно, пядь за пядью втаскивали глыбу наверх, а затем сбрасывали с откоса,
так что она сама раскалывалась. Дальнейшее, как говорится, было делом
техники. Куски известняка доставляли к месту назначения, кто как -- лошади
на тележках, Бенджамин и Мюриэл в легкой старенькой двуколке, а овцы --
волоком.
Так или иначе, дело продвигалось медленнее, чем хотелось бы. Порой
целый день уходил на то, чтобы из последних сил втащить наверх здоровенную
глыбу... а потом она скатывалась к подножию холма и не разбивалась. Без
Работяги, который один стоил всей команды, ничего бы не вышло. Бывало, глыба
уже готова сорваться обратно в карьер, увлекая за собой отчаянно кричащих
животных, но тут Работяга упирался всеми четырьмя ногами и удерживал
неподъемный вес. Одно загляденье было наблюдать, как он упрямо, с
медлительностью улитки, лезет вверх, буравя копытами каменистый склон, как
легкие работают словно кузнечные мехи, как ходуном ходят мощные бока,
лоснящиеся от пота. Хрумка не раз просила его не перенапрягаться, но
Работяга пропускал ее слова мимо ушей. У него на все был один ответ, а
точнее два: "Работать еще лучше" и "Наполеон всегда прав". Он
передоговорился с петухом, чтобы тот будил его за сорок пять минут до общего
подъема. Если же выдавалось немного свободного времени -- а его теперь не
много выдавали,-- Работяга спускался в карьер, загружал тележку и тащил ее в
гордом одиночестве.
К концу лета, когда запас известняка сочли достаточным, началось
строительство ветряной мельницы под чутким руководством свиней.
Несмотря на тяжелые условия работы, жаловаться в общем-то было грех.
Если еды не прибавилось (по сравнению с пресловутыми временами правления
мистера Джонса), то, по крайней мере, и не убавилось. Одно то, что животным
не надо было кормить пятерых дармоедов, перевешивало любые минусы. Не говоря
уже о том, что труд стал более эффективным и экономичным. К примеру,
прополка сорняков осуществлялась с тщательностью, о которой люди могли
только мечтать. Или такой момент: поскольку животные сами у себя не
воровали, отпала необходимость огораживать поля под зерновыми культурами, а
значит, не уходили лишние силы на установку и починку плетней. Однако к
исходу лета начались перебои то с одним, то с другим. Не хватало парафина,
подков, гвоздей, бечевы, лепешек для собак,-- а главное, не было никакой
возможности самим обеспечить себя всем этим. Со временем понадобятся семена
и минеральные удобрения, кой-какая техника и, наконец, оборудование для
ветряной мельницы. Где, спрашивается, все это взять?
Однажды утром на воскресном инструктаже Наполеон объявил новый курс. С
этого дня "Скотский уголок" начинает торговать с соседями -- о нет, не с
целью извлечения прибыли, а исключительно для приобретения самого
необходимого. Интересы мельницы, сказал Наполеон, должны быть поставлены во
главу угла. Планировалось продать немного сена и часть собранной пшеницы,
если же вырученных средств окажется недостаточно, то и большую партию яиц,
которые всегда пользуются спросом на рынке. Пусть эта жертва окрылит наших
кур, сказал Наполеон, а уж мы не забудем об их личном вкладе в строительство
мельницы.
И снова животные ощутили смутное беспокойство. Не иметь никаких дел с
человеком, не заниматься торговлей, не прикасаться к деньгам -- разве все
эти решения не принимались на историческом собрании сразу после изгнания
Джонса? Они были еще живы в их памяти... во всяком случае полуживы. Четыре
поросенка, те, которые уже осмелились однажды протестовать, что-то там робко
вякнули, но устрашающий рык псов из охраны заставил их умолкнуть. Тут очень
кстати вступили овцы со своим "Четыре ноги хорошо, две ноги плохо", и
секундная неловкость была замята. Наполеон поднял копытце и, когда
установилась тишина, сказал, что все необходимые шаги уже, собственно,
предприняты. Животные будут ограждены от контактов с людьми, на этот счет
они могут быть спокойны. Всю черновую работу Наполеон берет на себя. Некто
мистер Уимпер, поверенный, согласился выступить посредником между "Скотским
уголком" и остальным миром. По понедельникам он будет получать на ферме все
инструкции. Свою речь Наполеон закончил обычным призывом "Да здравствует
„Скотский уголок"!", потом спели "Скот домашний, скот бесправный" и
разошлись.
Днем Деловой постарался рассеять все сомнения. Он заверил каждого, что
решения о том, чтобы не заниматься торговлей и не прикасаться к деньгам, не
только не принимались, но даже не обсуждались. Эти глупейшие фантазии мог
породить разве что Цицерон с его склонностью к опасным утопиям. Не всех
слова Делового убеждали, и тогда он прикидывался эдаким простачком: "А
может, вам все приснилось? Какие решения? Они где-нибудь записаны?" И
поскольку, действительно, нигде и ничего записано не было, оставалось только
признать, что произошло недоразумение.
Отныне по понедельникам, как было объявлено, на ферме появлялся мистер
Уимпер. Этот низкорослый мужчина с плутоватым лицом и внушительными баками
вел более чем скромные дела, однако он раньше других сообразил, что без
маклера "Скотскому уголку" не обойтись и это дело сулит неплохие
комиссионные. Присутствие Уимпера на ферме оскорбляло животное достоинство,
поэтому все старательно его избегали. Хотя было на что посмотреть, когда
Наполеон, стоя на четвереньках, отдавал приказания стоящему во весь
человеческий рост Уимперу; это зрелище вызывало у животных чувство гордости
и отчасти примиряло их с создавшейся ситуацией.
Шло время, и отношения "Скотского уголка" с враждебным человеческим
окружением постепенно менялись. Не то чтобы люди стали меньше ненавидеть
ферму, сумевшую добиться определенных успехов; скорее наоборот, они
ненавидели ее пуще прежнего. Все наперебой доказывали друг другу, что рано
или поздно ферма обанкротится, а затея с ветряной мельницей лопнет, как
мыльный пузырь. В питейных заведениях прямо на столиках раскладывались
диаграммы, из которых явствовало, что мельница просто обязана рухнуть, а
если она все же устоит, то уж махать крыльями наверняка не будет. Но вот
парадокс: при всей своей неприязни люди не могли не воздать должное тому,
как умело четвероногие ведут хозяйство. Это проявилось прежде всего в том,
что они перестали делать вид, будто ферма все еще называется "Райский
уголок". Они также перестали нянчиться с Джонсом, и тот, потеряв всякую
надежду вернуть собственность, уехал из этих мест. Пока все контакты
"Скотского уголка" с внешним миром ограничивались Уимпером, однако ходили
упорные слухи, что Наполеон собирается заключить торговую сделку не то с
Пилкингтоном из "Фоксвуда", не то с Фредериком из "Пинчфилда"... во всяком
случае, не с обоими сразу.
Как-то под шумок свиньи забрались в дом, да так там и остались. Снова
животным показалось, что когда-то они принимали решение, запрещающее им жить
в доме, и снова Деловой легко их опроверг. Разве постоянная работа мысли, на
которую обрекли себя свиньи, не предполагала с самого начала некоего
уединения? И разве пристало вождю (так в последнее время он называл
Наполеона) жить в хлеву? Так-то оно так, а все же многих смущало, что свиньи
теперь не только едят на кухне и отдыхают в гостиной, но и спят в постели.
Работяга разрешил все сомнения коронной фразой "Наполеон всегда прав", зато
Хрумка, у которой не было пока оснований жаловаться на плохую память,
нарочно пошла к большому сараю прочесть соответствующую заповедь. Увы, это
оказалось ей не под силу, пришлось звать на помощь Мюриэл.
-- Прочти-ка мне четвертую заповедь,-- попросила она.-- Там что-то
говорится про постель.
Мюриэл долго шевелила молча губами и наконец разродилась:
-- "Не спи в постели на простынях".
Странно, подумала Хрумка, о простынях вроде ничего не говорилось... но
раз написано, значит, так и было. Тут очень кстати оказался рядом Деловой в
сопровождении псов-охранников и сразу поставил все точки над i.
-- Кажется, вы удивлены тем, что мы, свиньи, спим в постели? --
спокойно поинтересовался Деловой.-- А почему бы и нет? Или существуют
какие-то противопоказания? Постель, по определению, есть ложе для сна.
Соломенная подстилка в стойле -- это, строго говоря, та же постель. Против
чего мы всегда возражали, так это против простыней, являющихся изобретением
человека. Мы же простыни сняли и спим под одеялами. Очень, скажу я вам,
удобно. Учтите, это минимальные удобства, без которых мы просто не смогли бы
мыслить в полную силу. Или мы, товарищи, не заслужили отдыха? Или вы хотите,
чтобы мы выбились из сил и снова наступили времена Джонса?
Ответ был известен заранее, и, таким образом, тема себя исчерпала.
Никто не возмущался и спустя несколько дней, узнав, что отныне свиньи будут
вставать утром на час позже.
Осень животные встретили усталые, но довольные. Позади был тяжелый год,
впереди (после продажи части сена и зерна) предвиделись затруднения с
продовольствием, однако мельница искупала все. Или, вернее сказать,
полмельницы. После уборочной стояла сухая солнечная погода, и животные с
удвоенным рвением таскали известняк, радуясь тому, что их детище подрастет
еще на вершок. Работяга вставал по ночам -- поработать часок-другой при
свете луны. Когда выдавалась свободная минута, животные топтались перед
ветряком, восхищаясь толщиной и идеальной отвесностью стен, даже не
верилось, что они сами сотворили это чудо. Один только старый Бенджамин не
разделял всеобщего энтузиазма, предпочитая отделываться загадочной фразой
про ослов, которые живут долго.
В ноябре с юго-запада задули страшные ветры. Из-за сильной влажности не
схватывался цемент, работы пришлось приостановить. Однажды ночью ураган был
такой силы, что постройки ходили ходуном и с крыш срывало черепицы.
Раскудахтались со сна куры -- им коллективно приснилось, будто где-то
бабахнули из ружья. Утром все вышли на двор и увидели такую картину:
флагшток переломился, как спичка, один из вязов оказался вырван с корнем. А
в следующую секунду животный крик потряс ферму. Зрелище было не для
слабонервных: мельница лежала в руинах.
Не сговариваясь, животные помчались к холму. Наполеон, который обычно
нес себя с поистине царским достоинством, припустил быстрее всех. Вот оно,
их творение, разрушенное до основания, камня на камне не осталось!
Онемевшие, они скорбно разглядывали хаотичные нагромождения камней, с таким
трудом добытых и сюда доставленных. Наполеон молча расхаживал среди руин,
время от времени принюхиваясь к чему-то под ногами. Его хвостик словно
одеревенел и ходил как маятник, что свидетельствовало о напряженной работе
мысли. Вдруг он остановился, явно приняв какое-то решение.
-- Товарищи,-- негромко произнес он,-- знаете ли вы, кто в этом
повинен? Знаете ли вы, кто сровнял с землей нашу мельницу? ЦИЦЕРОН! --
неожиданно загремел он. -- Это его грязных лап дело! Желая отомстить за свой
позор и отбросить нас назад в строительстве новой жизни, этот предатель,
этот злодей из злодеев пробрался на ферму под покровом ночи и за несколько
часов уничтожил то, что мы создавали в течение года. Так вот, я заочно
приговариваю Цицерона к смертной казни. "Животная доблесть" 2-й степени и
полмешка яблок тому, кто выдаст его правосудию! Мешок яблок тому, кто
доставит его живым!
Все стояли потрясенные: даже от Цицерона трудно было ожидать подобного
святотатства. По рядам пронеслись негодующие возгласы, в головах уже зрели
планы поимки изверга звериного рода. Почти сразу неподалеку от холма
обнаружились характерные следы раздвоенных копыт -- они вели к живой
изгороди. Наполеон тщательно обнюхал их своим пятачком... последние сомнения
отпали. Можно было предположить, что Цицерон нашел убежище в "Фоксвуде".
-- Ни секунды промедления, товарищи! -- воззвал к животным Наполеон,
потеряв вдруг всякий интерес к цепочке следов. -- Не до отдыха. Прямо сейчас
мы начинаем отстраивать мельницу и будем работать всю зиму, при любой
погоде. Мы покажем этой грязной свинье, что нас голыми руками не возьмешь.
Помните: ничто не может сорвать наши планы, все намеченное будет выполнено!
Вперед, товарищи! Даешь ветряную мельницу! Да здравствует "Скотский уголок"!
Зима выдалась суровая. За ураганными ветрами последовала оттепель со
снегом, а затем ударили заморозки, которые держались до середины февраля.
Животные отдавали последние силы для восстановления мельницы, прекрасно
понимая, что на них устремлены сотни глаз и что каждая их неудача
встречается бурным ликованием в стане врага.
Это ж какими надо быть злопыхателями, чтобы очевидной версии, будто
мельницу разрушил Цицерон, предпочесть надуманное: мол-де, она сама рухнула
из-за слишком тонких стен. Разумеется, животные не принимали эти разговоры
всерьез. Другое дело, что стены теперь решено было возводить вдвое толще, а
значит, требовалось еще столько же известняка. Довольно долго карьер лежал
под снегом и ни о каких работах не могло быть и речи. Потом снег растаял,