Осборн Мэгги. Пока ты со мной

   По сжатым челюстям Сэма пробежала судорога.
   – Знаешь, иногда я чувствую, будто женат по-настоящему, – процедил он тихо сквозь зубы. – Мы видимся через день, ссоримся все время, и между нами нет сексуальных отношений.
   Сэм повернулся, шагнул в сторону и исчез в темноте.

Глава 9

   – Могу я говорить откровенно, миссис Холланд?
   – Будьте любезны, – сухо отозвалась Энджи. Ей был неприятен мрачный взгляд, который сапожник бросал на кайму юбки Дейзи с той минуты, как они вошли в мастерскую. Она могла понять профессиональный интерес мистера Кравица. Но его чрезмерное внимание к увечью девочки и то, как он воззрился на нее, нервировало Дейзи и причиняло ей боль. Она остро чувствовала свою ущербность и пыталась укрыться за юбками Энджи.
   – Что касается маленькой леди, то лакированные каблуки и лайковый верх – бессмысленная трата моего мастерства и ваших денег.
   Это объяснялось просто: Дейзи при ходьбе делала упор на щиколотку и, следовательно, должна была смять лаковый каблук и опираться на мягкий верх.
   – Лучше было бы выбрать прочную крепкую кожу. Энджи выпрямилась. Дейзи прижималась к ее боку, будто хотела исчезнуть.
   – Нам, мистер Кравиц, нужны башмаки на каждый день и воскресная обувь.
   – Понимаю. Но маленькая мисс поцарапает лак и…
   – Я это понимаю.
   Она уперлась холодным взглядом в лоб мистера Кравица, как раз между его глазами. Ее тон, поза, осанка и ледяное выражение лица – все это давало ему понять, что оскорбительная дискуссия окончена. Как он смел намекать на то, что Дейзи должна обходиться каждодневной обувью в воскресенье?
   – Деньги ваши, – сказал мистер Кравиц, пожимая плечами.
   – Как любезно, что вы это поняли. Может быть, теперь продолжим?
   Смерив Энджи проницательным взглядом, Кравиц поманил Люси, стоявшую у окна и смотревшую на пробку из экипажей, образовавшуюся на Беннет-стрит.
   – Если вы, молодая леди, сядете, я сниму мерку с ваших ног.
   Дейзи потянула Энджи за рукав и подняла на нее глаза, полные мольбы:
   – Я не хочу новых башмаков. Пожалуйста, не заставляй меня. – Слезы унижения сдавили ей горло.
   Правильный ответ не сразу приходил в голову Энджи, когда у нее возникали сложности с девочками. Конечно, она понимала, почему оскорбленная Дейзи так сжималась под взглядом чужого человека и не хотела показывать ему искалеченную ногу. Дейзи и Энджи-то до сих пор не позволяла на нее смотреть. Но как сшить Дейзи новые башмаки, если сапожник не сможет снять мерку с ее ног?
   – Сначала снимите мерку с Люси, – распорядилась Энджи, обращаясь к Кравицу, потом подошла к большому окну, выходившему на улицу.
   Беннет-стрит поджаривалась на солнце, окутанная облаками пыли и размельченного до состояния пудры, конского навоза. Сплошным потоком по ней двигались телеги, коляски и всадники. Энджи с трудом могла прочесть надписи на вывесках лавок в дальнем конце улицы из-за транспорта и пыльной дымки.
   В отличие от лавок и магазинов Чикаго в Уиллоу-Крик бизнес не был сгруппирован в одном месте. С одной стороны от мастерской сапожника размещалась мастерская седельника, а с другой – возвышалось здание отеля. Рядом с, конюшнями держал свою лавку бакалейщик. Пункты анализа руды испещряли ландшафт. Там и тут, как грибы, вырастали салуны, в одном месте рядом с больницей, в другом – возле магазина дамской одежды. Одна лавка скобяных товаров располагалась на Голден-авеню, другая – на противоположном конце города в конце Майерс-стрит. Энджи немогла понять причин такой странной застройки города.
   – Энджи? – прошептала Дейзи.
   – Я думаю об этом.
   – Я сделаю все, что ты скажешь, если ты не станешь меня заставлять снимать мерку.
   Энджи вздохнула и принялась теребить пальцы своих перчаток.
   – У тебя есть еще одна пара башмаков дома?
   – Да, есть старые.
   – Ладно. Снимай башмак.
   Встав на колени, она смотрела в полные слез глаза Дейзи.
   – Мы оставим твой башмак у мистера Кравица.
   – Зачем?
   – Вместо того чтобы снимать с тебя мерку, мы попросим его использовать твой башмак в качестве образца. Но тебе придется идти домой в одних чулках. Тебе нравится такой план? – Улыбаясь, она заправила прядь пепельных волос за ухо Дейзи.
   – О, благодарю тебя! – Дейзи закрыла глаза и прижалась лбом к плечу Энджи.
   Энджи взяла в руки искореженный поношенный башмак Дейзи и передала его мистеру Кравицу.
   – Я хочу для обеих девочек по паре лаковых праздничных башмаков с лайковым верхом и по паре башмаков на каждый день. Для Дейзи вы используете в качестве образца вот этот башмак. Только новый сделайте чуточку больше.
   Кравиц поднял глаза от ног Люси, с которой снимал мерку, и нахмурился:
   – Чуточку больше? Так не пойдет, миссис Холланд. Мне нужна точная мерка. Особенно в этом случае.
   – Нет, с этим мы согласиться не можем, – ответила Энджи вежливо, но твердо. – Если новые башмаки не вполне подойдут, я принесу их назад и придется подгонять их до тех пор, пока они не окажутся впору.
   Кравиц целую минуту выдерживал ее взгляд, потом воздел руки вверх. Энджи распознала признаки капитуляции.
   – Ладно, пока все. Сколько стоят две пары нарядных башмаков и на каждый день?
   Он разглядывал странного вида деформированный потрепанный башмак, который держал в руке.
   – Башмаки на заказ по специальной мерке стоят пять долларов за пару. Для этой молодой леди башмаки будут стоить по два доллара пятьдесят центов за пару.
   Каменное выражение его лица не допускало возражений.
   – Это грабеж, – хмуро огрызнулась Энджи. – Пошли, девочки.
   Дойдя до двери, она обернулась, испепеляя сапожника взглядом. Глаза ее были жесткими, как черные камни.
   – Когда башмаки будут готовы?
   – Через неделю, если считать с завтрашнего дня.
   – Это неприемлемо, – возразила Энджи. – Башмаки должны быть готовы к послезавтрашнему дню.
   – Я не смогу.
   – За те деньги, что я вам плачу, вы изготовите их к тому дню и часу, которые я вам назову. И я называю этот день – послезавтра! – Она смотрела на него яростными прищуренными глазами, лицо ее раскраснелось, серьги покачивались от негодования. – Я даю вам лишний день. Мне бы хотелось получить башмаки раньше.
   Упрямое выражение ее лица говорило само за себя. Было яснее ясного, что она хочет сказать: попробуйте этого не сделать, и я вам ни черта не заплачу.
   Высоко подняв голову и вздернув подбородок, Энджи выплыла на тротуар и повернула к магазину дамских товаров.
 
   – Это слишком тяжело, – пробормотала Люси, опустив голову. – Сначала ты спорила со швеей, а теперь с мистером Кравицем, и Дейзи приходится идти домой по Беннет-стрит в одних чулках. Неужели завтра она пойдет в школу босиком? Я бы просто умерла на ее месте.
   – У Дейзи есть пара старых башмаков, которые она сможет надеть в школу.
   Она бросила недовольный взгляд на Люси. Терпению ее приходил конец.
   – Мне жаль тебя затруднять, но все же смотри по сторонам, чтобы тебя не затоптали люди, выходящие из магазинов.
   Люси надула губы.
   – Ты еще должна заплатить миссис Хутсн и мистеру Кравицу.
   – Но миссис Хутен согласилась использовать пуговицы и украшения, а мистер Кравиц сошьет вам башмаки к послезавтрашнему дню. Надеюсь, за свои деньги я получу соответствующие услуги. Если тебя это смущает, выходи замуж за богатого человека.
   Энджи отточила зубки еще в Чикаго, пользуясь услугами чикагских торговцев, и из своего опыта извлекла несколько универсальных истин. Скромность и вежливость никогда не ценились этими людьми. Давным-давно она выбежала из комнаты, вместо того чтобы добиться своего. Но у нее было десять бесконечно долгих лет на размышление.
   Она наблюдала за Люси, когда они покупали перчатки, сумочки и новые носовые платки. Если Энджи одобряла какой-нибудь аксессуар или предлагала его купить, Люси тотчас же отвергала его. Если Энджи тяготела к какому-нибудь прилавку и направлялась туда, Люси немедленно двигалась в противоположном направлении. Что было еще хуже, они, казалось, развязали подпольную войну за внимание Дейзи. Полная сомнений и смущенная, Дейзи следовала за Энджи, а потом, опомнившись, бросалась на зов Люси и снова возвращалась к Энджи, прежде чем Люси успевала оттащить ее в сторону. Наконец она зажмурилась и ударилась в слезы.
   Люси бросила взгляд в проход и сказала:
   – Смотри, что получилось из-за тебя.
   – С этим покончено, – мрачно ответила Энджи.
   Она набрала вещей, которые, по ее мнению, были им необходимы, сделав выбор за девочек, и понесла их к прилавку. И предоставила Люси утешать Дейзи, не будучи уверенной, что это правильное решение, а не наискорейший способ покончить с конфликтом.
   Ни одна из них не произнесла ни слова, пока они не оказались дома. Энджи положила покупки на кухонный стол.
   – Я надеялась, что этот поход по магазинам будет приятным. Сожалею, что так не получилось.
   Хуже всего было то, что она не знала, почему вышло именно так. Что она сказала или сделала не так?
 
   – Надень свои старые башмаки, и мы пойдем гулять, – распорядилась Люси.
   Ожидая сестру, она смотрела, как Энджи снимает шляпу и перчатки, потом складывает свою летнюю накидку.
   – Папочка любил мою маму, – сказала она внезапно.
   Энджи смотрела на ее вызывающе выпяченный подбородок и гневно скривленный рот. Потом принялась развязывать пакеты.
   – Уверена, что он ее любил.
   – Я много раз видела, как они целовались.
   Ее пальцы неуверенно ощупывали веревочки, стягивавшие пакеты, потом она овладела собой, и руки ее задвигались твердо.
   – Это мило.
   – Тебя он не целует.
   Отвернувшись от Энджи, она крикнула сестре, все еще остававшейся в спальне:
   – Ты готова наконец?
   Дейзи Выбежала из спальни и побежала к парадной двери, неуклюже покачиваясь из стороны в сторону.
   – Подожди минутку, – крикнула она Люси.
   Она вернулась в дом с охапкой водосборов, которую застенчиво и безмолвно сунула в руки Энджи. Потом побежала к задней двери, крича, чтобы Люси поторопилась.
   Энджи недоуменно глядела на цветы, посаженные ею самой на переднем дворе только сегодня утром. Где-то в груди у нее начиналась странная боль.
   Каждую третью ночь Сэм дежурил от полуночи до утра на строительной площадке возле дома Драйфуса. Самым тяжелым было бодрствовать в тихие часы ночи, когда начинали сказываться длительный недосып и усталость. Ночь казалась нескончаемой.
 
   Подавив зевок, он поднял фонарь, чтобы осмотреть штукатурку на стенах новой гостиной преподобного. Работа Рэйфа была выше всяких похвал. Ни он, ни один из его рабочих не жили в роскошных домах, но они знали, как построить такой дом, с гордостью подумал Сэм. А уж дом священника был работой высшей пробы. На дверях были даже наличники и притолоки с вырезанными на них розочками. Отделка дома близилась к концу. Скоро начнется покраска, и в начале следующей недели они уберут мусор со строительной площадки.
   Эти мысли принесли ему облегчение, и он позволил себе расслабиться, испытав внезапную вспышку оптимизма. Как только Сзм передаст ключ преподобному Драйфусу, его три «может быть» превратятся в «ты – выполнил – работу». Возможно, начнется его везение и худшая страница его жизни останется в прошлом.
   Взбодрившись, Сэм вышел наружу и обошел весь дом, осторожно ступая в чернильной темноте. В этот час ни в одном окне близлежащих домов не было света, а тяжелые облака скрывали луну. Он не заметил возле дома ничего подозрительного и не услышал никаких необычных звуков.
   Успокоенный, Сэм сел на землю, чтобы съесть свой сандвич с маслом и сыром. Он оперся спиной о шершавую грубую кору тополя. Энджи и девочки будут спать, блаженно отдыхать в своих постелях. Тяжелая густая коса Энджи будет покоиться на подушке. Может быть, верхние пуговицы ее ночной рубашки будут расстегнуты. Сэм незаметно задремал.
   Внезапно он проснулся. Черт бы его побрал! Ведь он бы уволил любого из своих рабочих, усни тот во время дежурства, а теперь сам совершил такую оплошность. С минуту он прислушивался к тихому шелесту листьев над головой и думал об Энджи, в следующую – окончательно выдернул себя из сна.
   Вытянув карманные часы и поднеся их к глазам, он попытался определить, который час, но тьма в тени тополя была слишком густой. Тихонько выругавшись, он подошел к окну гостиной, где было светлее.
   Его глаза округлились, а рот, готовый открыться в зевке, закрылся. Сукин сын!
   Не более чем через три секунды Сэм миновал входную дверь и оказался в гостиной. К потолку, свиваясь кольцами и вызывая резь в глазах, поднимался дым. Тряпки, бумага и щепки, сваленные в центре комнаты в кучу, горели.
   Рванув с плеч свою джинсовую куртку, Сэм принялся сбивать ею пламя и разбрасывать горящие куски тряпок и дерева по голому полу гостиной. Слава Богу, что эти дощечки не были облиты керосином. После долгих десяти минут борьбы с огнем Сэму удалось затоптать пламя. Кашляя, он открыл окна и высунул голову наружу, чтобы вдохнуть свежею ночного воздуха, пока рядом с его головой вился дым, выходя из комнаты.
   Пожар продолжался недолго. Сэм опоздал с поимкой поджигателя всего нанесколько минут. Он с силой саданул кулаком по подоконнику. Не засни он, мог бы поймать преступника. И тогда волнениям пришел бы конец. Ему больше не пришлось бы беспокоиться, наймет ли его кто-нибудь на работу в следующий раз. Было бы покончено со страхами и опасениями, что он не сможет прокормить семью. Девочки тогда смогли бы поступить в школу подальше от «Старого дома». Закончились бы ночные дежурства, и он смог бы откладывать больше денег в горшочки Энджи.
   Но он уснул, грезя о поцелуе, который не должен был повториться. Черт побери!
   Разъяренный и полный отвращения к самому себе, Сэм опустился на колени, чтобы посмотреть, велик ли урон, нанесенный полу. Потом он взобрался на лестницу, чтобы осмотреть пятна копоти, оставленные дымом на потолке, прежде чем открыть часы, лежавшие возле фонаря.
   Работая как проклятый, он смог бы закрасить эти пятна до рассвета. Но с полом не справился бы до прибытия своей команды. Впрочем, он сумеет заменить обгоревшие доски, и тогда не останется следов ночного происшествия. Никому не надо знать, что дом Драйфуса чуть было не сгорел, не проснись он вовремя.
   Мрачный, Сэм собрал краски, кисти и постелил тряпки на пол, чтобы на нем не осталось брызг. Он приладил фонарь, потом взобрался на лестницу. С завтрашнего дня он поставит на ночное дежурство двоих рабочих.
   Но сейчас он знал ответ. Осторожно расспросив людей, Сэм выяснил, что ни одна живая душа в округе не питала неприязни к преподобному Драйфусу. Один из городских советников настойчиво внушал ему: «Все любят и уважают, преподобного, Сэм, как и тебя».
   Но кто-то не любил и не уважал Сэма Холланда. И Сэм подозревал, что знает его. Он не мог себе представить, что ошибся или что для этой вражды есть иная причина. Вопрос теперь состоял в том, что делать.
 
   Энджи свела стирку к рутине. Сначала она ставила на плиту огромный котел с ветчиной и бобами, достаточный, чтобы хватило на два ужина, что освобождало ей два дня – для стирки и для глажки. Потом она принималась за стирку, полоскание, синьку, крахмаленье и развешивание белья для просушки. Если бы не чувство вины, то день стирки прошел бы на этот раз гладко.
   Стоя на солнце возле бельевой веревки и вытирая руки о передник, она смотрела прищуренными глазами на полог палатки Сэма. Ладно, она была готова признать, что он делал все возможное, чтобы помочь Дейзи. Он работал на строительстве дома Драйфуса по десять часов в день, потом еще по нескольку часов на своем участке, а каждую третью ночь проводил на дежурстве от полуночи до утра. Почему он это делал, она не знала, но он не отступал от этого правила. Под глазами Сэма обозначились круги тяжелой усталости. К тому же в последнее время он казался рассеянным. Несправедливо, что она осложнила ему жизнь, отказавшись стирать на него. Кроме того, то, что он был вынужден отдавать свои вещи в прачечную, стоило денег, которые можно было бы сэкономить и отложить на лечение Дейзи.
   Бормоча что-то невнятное, она вошла в его палатку и принялась со вздохом собирать его рабочую одежду и его чертово белье, носки и носовые платки. Она намеренно старалась не думать, пока стирала его нижнее белье, а потом развесила его таким образом, чтобы соседи не знали, что она изменила свои намерения. Устало вздохнув, Энджи вернулась на кухню, чтобы отстирать на доске его рабочую одежду.
   Она оставила его джинсовую куртку напоследок, потому что ее перед был покрыт черными пятнами и требовал особой обработки на стиральной доске. Но, когда она приступила к работе, черные пятна оказались дырами. Поднеся куртку к окну, она рассмотрела эти дыры при ярком освещении. Дыры были обуглены по краям.
   Обгоревшие участки ткани были довольно большими, а дыры слишком крупными и неровными, чтобы их можно было заштопать.
   Хмурясь, Энджи попыталась представить обстоятельства, при которых куртка Сэма могла быть так сильно повреждена. По-видимому, случился пожар. Но леди имели обыкновение мусолить городские сплетни в церковном дворе после службы, и ни одна из них ни словом не упомянула о пожаре. Сэм тоже ничего об этом не говорил.
   После минутного раздумья Энджи сняла передник, привела в порядок прическу, надела шляпу, перчатки и плащ на каждый день. Она собиралась кое-куда пойти по домашним делам, если закончит стирку рано, до прихода девочек из школы. Если она поторопится расплатиться с кредиторами и не станет мешкать, то успеет оплатить еженедельные счета, отправить письмо Питеру, забрать у сапожника новые башмаки для девочек, и у нее еще останется минут двадцать, чтобы заглянуть на стройку дома Драйфуса к Сэму.
   Подъем с Беннет-стрит на Голден-авеню был крутым, и она слегка запыхалась, когда добралась до строительной площадки. Ей пришлось остановиться передохнуть. Энджи заслонила рукой глаза и оглядела новый двухэтажный дом священника.
   Первой ее мыслью было, что жена преподобного будет в восторге от затейливой отделки и резных стропил, а также от широкой веранды в тени тополя. Но тотчас же пришла трезвая мысль, что Сэм – даровитый строитель. Дом был элегантным, крепким, и каждая его деталь была выполнена превосходно.
   Один из мужчин, красивших дом снаружи, спустился по приставной лестнице и перешел через дорогу.
   – Энджи? Что ты здесь делаешь? – Сэм улыбался, удивленный и польщенный.
   – Принесла тебе немного бобов с ветчиной, – ответила она, вынимая горшок с едой из своей матерчатой хозяйственной сумки. – Это на вечер. Когда ты пойдешь на свой участок, – добавила она, видя, что он удивлен. – О, чуть не забыла дать тебе ложку. Вот она.
   – Ты очень заботлива.
   Он принял от нее горшок с ужином, но глаза его были недоверчиво прищурены.
   – Я просто подумала: к тому времени, когда ты вернешься домой, я уже уберу со стола. – Она смущенно развела руками, лицо ее стало пунцовым. – Я знаю, что ты должен к этому времени проголодаться. Между обедом и ужином пройдет много времени.
   Подозрения Сэма улеглись, и в его глазах появились смешинки.
   – Тебе незачем оправдываться, если ты совершила добрый поступок и проявила внимание.
   – У тебя странное выражение лица. Будто ты подумал, что бобы отравлены или что-то в этом роде.
   – Я просто удивился. Вот и все.
   Конечно, с ней не все в порядке, если она питает слабость к мужчине в рабочей одежде и рубашке с рукавами, закатанными до локтей, подумала Энджи беспомощно, делая отчаянное усилие не краснеть и обмахиваясь рукой. Она смотрела на светло-золотые волоски, покрывавшие его руки с сильными мускулами, казавшиеся на солнце коричневыми. Потом ее взгляд переместился на прядь длинных темных волос и стягивавший их на затылке ремешок. Когда волнистая прядь волос, обрамлявшая щеку, стала казаться Энджи слишком волнующей, она опустила взгляд на молоток, придерживаемый петлей на его джинсовой одежде и свисавший с бедра.
   О Господи! Что с ней творится? Картинки, которые она тайно разглядывала в медицинской энциклопедии, дразнили ее воображение и оставляли ее с легкой и пустой головой без мыслей, близкой к обмороку.
   – Энджи? Ты в порядке?
   Схватив ее за локоть, он поддержал ее.
   Но ощущение его крепких пальцев на руке только усугубило ее состояние. Огненный электрический разряд пробежал по ее руке до плеча, и она дернулась от него.
   – Мне не следовало стирать твою одежду, – прошептала Энджи, Оказалось, что прикосновение к мужской одежде и белью может сотворить с женским воображением странные вещи. Но откуда ей было это знать?
   – Что?
   – Я выстирала твою одежду, – сказала она, уклоняясь от его руки.
   Ее подбородок тотчас же взметнулся вверх, а в глазах появился вызов, что не допускало никаких комментариев.
   Это лишило его дара речи. Он стоял перед ней, высокий, красивый. Под кожей его рук играли мускулы. От его проницательного взгляда по телу ее снова пробежал электрический ток, будто молния ударила в спину Энджи. У нее промелькнула мысль, что она, возможно, заболевает летней лихорадкой. Стоять так близко к нему было опасно – ей становилось то нестерпимо жарко, то ее начинал бить озноб.
   Она покачала головой, стараясь отогнать опасные образы, от которых у нее возникало ощущение, что она съела что-то не то.
   – Я пришла спросить о твоей куртке.
   Быстрый взгляд на его руки убедил ее в том, что на них ожогов не было – ни на загорелой коже предплечий, ни на шее.
   – Я собралась ее постирать, но куртка испорчена настолько, что ее уже не починить.
   Отвернувшись от Энджи, Сэм смотрел через дорогу на дом преподобного.
   – Сэм! Похоже, что это следы от пожара. Тебе грозила опасность?
   – Поговорим об этом сегодня вечером. Хочешь осмотреть дом?
   От бессилия и разочарования уголки ее губ опустились. Она хотела поговорить об этом сейчас же, немедленно. Но то, как упрямо стояли его ноги и как он скрестил руки на груди, убедило ее в том, что эта тайна останется неразгаданной, пока он не будет готов ответить на ее вопросы.
   – Мне бы хотелось посмотреть, – ответила Энджи, позволяя ему взять ее пакеты.
   Маляры, стоявшие на приставных лестницах, заулыбались ей и приподняли шляпы. Один из них ухмыльнулся и сделал знак Сэму, одобрительно подняв большой палец, и Энджи покраснела.
   Дом был замечательный, такой, в котором Энджи была бы счастлива жить сама. Молча она разглядывала узоры на обоях в гостиной, в столовых и спальнях, окна, украшенные драпировками, и полы, покрытые коврами. Большой пушистый папоротник в горшке, помещенный в глубокую оконную нишу, довершал картину. Это было совершенство.
   В просторной, полной воздуха кухне было место и для рабочего стола, и для стирки.
   – Это чудесный дом, Сэм, – сказала она с искренним восхищением. Энджи достаточно знала о строительстве, чтобы понимать, что дом построен хорошо, что в нем учтено все до мельчайших деталей.
   Сэм прислонился к дверному косяку, наблюдая за тем, как она осматривает кухонные шкафчики и полки.
   – Может быть, ты слышала о новом отеле у вокзала? В среду вечером там будет грандиозное открытие.
   Он редко говорил что-нибудь такое, чего она ожидала, но на этот раз Энджи была вся внимание и уловила в его речи некий намек.
   – Одна из леди упоминала на прошлой неделе об этом грандиозном открытии отеля, когда мы собирались вместе, чтобы заняться штопкой. Но туда будут пускать только по приглашениям.
   – Я приглашен. Хотела бы ты пойти? – Он неуверенно кашлянул и принялся водить носком ботинка по пятну краски на полу. – Там будут танцы и поздний ужин.
   Ее челюсть отвисла, и она уставилась на него.
   – Тилли Морган сказала, что туда съедутся люди из Денвера и Колорадо-Спрингс, что из местных приглашены только большие шишки, крупные чиновники.
   – Выходит, что я достаточно поработал в городских комитетах, если кто-то считает, что я большая шишка. – Его губы изогнулись в усмешке. – В частности, это моя заслуга, как и одного из моих комитетов, что построен общественный туалет возле бани. Так хочешь пойти на открытие отеля?
   В мыслях она уже лихорадочно копалась в чемодане, который еще не распаковывала, разглядывая свои платья – отвергая одно, одобряя другое.
   Потом она вопросительно посмотрела на Сэма:
   – А у тебя есть приличный костюм для танцев?
   Он, уязвленный, ответил ей укоризненным взглядом.
   – Когда надо, я умею собраться с силами.
   Она ответила неуверенным взмахом дрожащей руки.
   – Конечно, умеешь. Мне надо идти. Скоро придут девочки, и я должна быть дома.
   Танцы! Она никогда не ходила на танцы с мужчиной, без родителей и кого-нибудь из старших подруг или родственниц. Она никогда не танцевала с одним партнером два раза кряду, кроме отца. Никогда не флиртовала с мужчиной во время вальса. Ее статус замужней женщины без мужа обрекал ее на скучное стояние у стены. В тех редких случаях, когда муж или брат подруги приглашали ее ради приличия на танец, поведение Энджи было однообразно осмотрительным.