Страница:
– По-видимому, я единственная здесь, кто считает, что шесть часов – это время ужина. – Она указала на часы.
По мнению Сэма, Энджи слишком много размахивала руками, но он подумал, что, возможно, это было проявлением итальянской стороны ее характера, о чем она упомянула в разговоре с ним.
– Так когда наступает время ужина в этом доме?
– У девочек нет карманных часов, поэтому свисток на станции в шесть часов – единственный сигнал того, что время близится к ужину. Надо еще дать им время добраться до дома и умыться. Поэтому скажем, что самое подходящее время для ужина будет половина седьмого. – Он посмотрел на дочерей. – Мне не важно, чем вы занимаетесь, когда услышите свисток, но тотчас же отправляйтесь домой.
– Это время ужина девочек. А как насчет тебя?
– Теперь приближается лето и темнеет позже. Значит, я могу поработать на своем лучшем участке и буду приходить домой после захода солнца.
– Это не ресторан! – В глазах ее снова сверкнул гнев, и каждое произносимое слово она отделяла от другого, тыча пальцем в воздух. – Я накрываю на стол к ужину только раз, и никак не больше. К шести тридцати. Если ты успеваешь к этому времени, тебя ждет горячая пища и твоя тарелка. Но если ты не будешь успевать к половине седьмого, тебе придется довольствоваться тем, что останется.
Он недоуменно заморгал.
– И еще одна вещь. Ты разрешаешь своим дочерям слоняться вокруг «Старого дома» в надежде увидеть модно одетых шлюх? – Ее сердито прищуренные глаза встретили его взгляд. – Слово «шлюха» принадлежит им, а не мне.
Он уставился на дочерей.
– Я сказала ей, что мы идем к «Старому дому», и она нам разрешила!
– Люси, ты ведь отлично знаешь, что Энджи понятия не имеет о «Старом доме». Как, черт возьми, она могла бы это узнать?
– Сэм, не ругайся при девочках. – Теперь она примется учить его? Он бросил на нее хмурый взгляд, давая понять, что они еще побеседуют позже.
– Люси, Дейзи! Откуда вы знаете о «Старом доме»? – Они обменялись взглядами, будто не поверили своим ушам. Это был глупейший вопрос, и девочки удивились. Сэм прикусил губу и ждал ответа.
– Папа, все знают о «Старом доме». Это место, где живут самые красивые и модные шлюхи, – терпеливо пояснила Люси.
Это было фактом. Люси дала отцу понять, что только слабоумный, живя в Уиллоу-Крик, мог бы не знать, куда пойти, если испытываешь зуд, который можно утолить за две сотни долларов. И черт возьми, вероятно, она была права. Если уж пяти– и семилетки знали о «Старом доме», то кто же не знал?
– Нам нравится смотреть на выезд мисс Лили.
– Она ездит на блестящей черной лошади с хвостом, заплетенным в косичку. И носит хорошенькие шляпки с длинными перьями. Больше всего мне нравится та, что с красным пером, – кивнула Дейзи.
– Но самое лучшее то, что мисс Лили не смотрит ни направо, ни налево. Она смотрит прямо перед собой, будто ей и дела нет ни до кого. Она ездит вот так. – Уперев руки в бедра, Люси подняла подбородок, вздернула нос и заскользила по комнате с видом высокомерного презрения. – Мы видели также, как она выходит на люди. У нее самая красивая одежда!
Сказать, что Сэм был изумлен, означало бы преуменьшить его реакцию на целую милю. Он не мог этому поверить. Его дочери оказались пылкими поклонницами самой знаменитой проститутки в Уиллоу-Крик, но у них не нашлось ни одного доброго слова для достойной женщины, стоявшей в той же комнате.
– Ну, – сказал он потерянно после минуты молчания, не зная, с чего начать, – я не хочу, чтобы вы появлялись поблизости от «Старого дома». Вы меня слышите?
Они обе уставились на него, потом Люси сказала:
– Нам приходится идти в школу мимо «Старого дома».
Черт возьми! Утром «Старый дом» был безлюден, как могила, и он никогда не обращал на это заведение ни малейшего внимания. Он и не представлял, что там бывает в половине четвертого, когда девочки возвращались из школы без него.
– Ладно. Вы должны там проходить.
Следовало с этим покончить, чего бы ему это ни стоило, даже если это было последнее, что ему предстояло сделать в жизни.
– Но, вернувшись домой и поздоровавшись с Энджи, вы не должны снова отправляться к «Старому дому». Вы не должны слоняться возле злачных мест, И если я еще когда-нибудь услышу слово «шлюха», я вымою вам рты с мылом. Приличные маленькие девочки не произносят таких слов.
– Тогда как нам их называть, папа? – Дейзи хмуро посмотрела на него.
Этот вопрос вонзился в сознание Сэма, как нож в сердце. Дети их возраста ничего не должны знать ни о шлюхах, ни о борделях, и им незачем узнавать, как именовать проституток. Одного взгляда на Энджи ему оказалось достаточно, чтобы понять, что она думает точно так же. Но игорные дома, салуны и пивные были первыми заведениями, открывшимися в лагере старателей. Шлюхи и девушки из салунов оказывались там раньше жен и матерей. До недавнего времени в Уиллоу-Крик искательниц приключений и женщин легкого поведения было значительно больше, чем таких, как миссис Финн и Молли Джонсон. Конечно, его дочери знали о «Старом доме» и мисс Лили. Скольких еще публичных женщин они знали в лицо и по имени?
Сэм сжал кулаки. Он должен был найти свое счастье, сорвать куш. Тогда можно сделать операцию Дейзи и увезти дочерей как можно дальше от таких лагерей старателей, как этот.
– Если вы должны упоминать дам, живущих в «Старом доме», – сказал он, цедя слова сквозь зубы, – а я не понимаю, зачем вам о них говорить, тогда называйте их искательницами приключений.
Каким-то образом это выражение «искательницы приключений» меняло смысл профессии этих дам. Оно звучало интригующе и романтично. И казалось, что это завидная, достойная и желанная профессия.
Энджи покачала головой и тоже стиснула зубы.
– Лучше называть их «эти несчастные неудачницы». Они падшие ангелы.
Он тотчас же понял, что снова совершил ошибку. Обе его дочери теперь смотрели на него так, будто испытали тяжкое потрясение.
– Мисс Лили ушиблась, когда упала с небес? Она поэтому не поворачивает головы и не смотрит на нас? Она повредила шею, когда упала? – удивилась Дейзи.
Бывали моменты, когда он просто изнемогал под бременем отцовства. Каждое произносимое им слово загоняло его все дальше в угол. Он посмотрел на Энджи в надежде, что она выручит его. Но она сложила руки на груди и выжидательно подняла бровь, будто тоже хотела знать, получила ли мисс Лили какие-нибудь увечья после падения.
– По правде говоря, мисс Лили не падала с небес, – начал Сэм, – «Падший ангел» – это просто выражение, которое используют некоторые люди, считающие, что все женщины – ангелы, но некоторые больше недостойны так называться. Понятно?
– Кто сказал, что женщины – ангелы? – Внезапно глаза Дейзи наполнились слезами.
– О нет! Неужели мама должна упасть с небес? – Люси застонала, и слезы мгновенно покатились из-под ее ресниц.
– О! Я не хочу, чтобы мама стала падшим ангелом, как мисс Лили.
От ужаса и недоумения у Сэма отвисла челюсть. Почему, черт возьми, он так глупо себя повел? Он поднял глаза на Энджи:
– Ты можешь внести свою лепту в разговор, если хочешь. Я бы оценил твою помощь.
– Я и не помышляла об этом, – сказала она, делая шаг назад. – Я ведь предупреждала тебя, что ничего не понимаю в детях. Ты ввязался в эти дебаты, тебе и выкручиваться. – Она принялась обмахивать лицо краем шали. – По правде говоря, мне не мешает выйти подышать.
Ну разве она не была верна себе? Бросить его, когда он так нуждался в ее помощи!
Стараясь быть справедливым, он напомнил себе, что это был только второй день Энджи в его доме. Он встал на колени перед плачущими дочерьми.
– Давайте-ка начнем сначала.
По утрам, когда Джон Эврил проветривал помещение, «Золотой башмачок» уже не пах так сильно пивом и табачным дымом, как большую часть дня. Утром пол посыпали свежими опилками, опорожняли плевательницы и пепельницы. «Башмачок» пах кофе и знаменитым сырным хлебом миссис Эврил.
– Наши дети не должны проходить мимо «Старого дома» по дороге в школу.
Один из городских советников, к которому взывал Сэм, проглотил кусок сырного хлеба и покачал головой:
– Не могу в этом помочь, Сэм. «Старый дом» останется на месте.
– Я вовсе не предлагаю закрыть заведение и лишить леди работы. Я говорю, что надо построить другую школу – на склоне холма Беннет, где нет ни салунов, ни борделей.
– Но здесь уже есть школа, – напомнил мэр всем сидящим за столом.
– Я должен согласиться с Сэмом, – высказался один из советников, закуривая сигару. – В школе на Итон-стрит в одну комнату набили тридцать ребятишек.
– Окажись в этой школе и вдвое больше детей, мои дочери все равно вынуждены будут ходить туда. Но если мы построим другую, то сможем разделить детей на младшие и старшие классы и поместить их в разных комнатах, – кивнул Сэм.
– Это хорошо, но откуда взять деньги? Школы не растут на деревьях. И говоря откровенно, Сэм, этот город нуждается больше в других вещах, нежели школа. Например, нам нужна более просторная тюрьма. Теперь, когда у нас есть железная дорога, к нам постоянно приезжают важные люди, нам надо вымостить Беннет-стрит. Нам нужно больше уличных фонарей. Нам надо расчистить Поверти– Галч. – Мэр пожал плечами. – А ты хочешь еще одну школу.
– Предположим, я смогу обеспечить город еще одной школой, и городу это ничего не будет стоить. Придется только выделить землю под нее.
– Как ты собираешься это сделать? – Сэм с минуту подумал.
– Я ее построю и не возьму денег за работу. И готов поручиться, что моя команда тоже будет работать бесплатно. Мы могли бы попросить того нового парня, что открыл лесопилку, чтобы он ссудил нам лесу. А мы пустим шапку по кругу и соберем денег на материалы.
– Ну, это может сработать.
– У тебя не слишком много энтузиазма, – заметил Сэм. Один из советников подался вперед и оперся локтями о стол.
– Ходят разговоры, Сэм. Думаю, ты догадываешься о чем. – Лицо Сэма запылало от гнева. Горло его сдавило.
– Я не имею никакого отношения к этим пожарам.
– Никто и не говорит, что имеешь. Пока что все говорят только, что по странному совпадению два твоих последних дома сгорели дотла.
– Ты прав. Это совпадение! – Сэм говорил тихо, но жестко. – Чем же еще это может быть?
– Никто ни в чем тебя не обвиняет. Однако в обоих случаях были поджоги, и случились они до того, как строительство было полностью завершено. А десятником был ты.
Стараясь сохранить спокойствие, Сэм пристально оглядел всех собравшихся за столом.
– Первым проектом был зал собраний профсоюзов. – Он подался вперед, вынужденный оправдываться. – Здесь нет недостатка в тех, кто против профсоюзного движения. В прошлом году происходили ожесточенные стычки между сторонниками и противниками профсоюзов. Может быть, кому-то вздумалось выразить таким образом свое отношение к профсоюзам. Это никого бы не удивило. Трения и взаимное недовольство все еще не улеглись. Вторым проектом был дом Уиттира. Восемьдесят процентов здешних жителей, включая кое-кого из сидящих за этим столом, ненавидят Омера Уиттира.
Он сделал состояние, бессовестно надувая людей, вложивших средства в прииски, и лишая их доли прибыли. Уиттир балансировал на грани закона и беззакония, оставаясь в тени, да еще бахвалился тем, что никогда не совершал ничего противозаконного. Лазейки, которые он находил в законе, позволяли ему безнаказанно красть, не опасаясь последствий.
– Я бы сказал, что здесь не меньше нескольких сотен людей, которые ненавидят Уиттира настолько, что готовы спалить его новый дом. То, на что ты намекаешь, возможно. Не спорю, Сэм, я даже готов утверждать, что никто и не верит, что поджог – твоих рук дело. К чему бы тебе это? И не думай, что люди винят тебя в этих поджогах.
– Тогда в чем дело? – буркнул Сэм.
– Дело в том, что в обоих случаях ты был десятником на стройке. Сейчас и я, и шеф полиции, и все остальные считают это простым совпадением. – Мэр задумчиво посмотрел на Сэма. – Но если это снова повторится, считать это совпадением больше не будет никто. Ты меня понимаешь?
Сэм снова опустился на стул.
– Так вы не верите, что я не поджигатель? Вы считаете возможным, что это сделал я? И я настолько глуп, что совершу следующий поджог? Я вас правильно понял?
– Я просто говорю, что, если твой следующий дом сгорит, нам придется получше приглядывать за тобой. Может быть, кто-то предупреждает тебя, Сэм. Конечно, это звучит нелепо, но кто знает?
– Эти пожары не имеют никакого отношения к строительству новой школы. Вопрос в том, выделите вы мне землю или нет?
По тому, как переглянулись мужчины, сидевшие за столом, Сэм понял, что они, не произнеся ни слова, пришли к единодушному решению. Они смотрели друг на друга, откашливались, закуривали сигары или гасили их. В конце концов, поерзав, мэр сказал:
– Пока мы оставим этот вопрос открытым. Поговорим снова после того, как ты закончишь строить дом преподобного Драйфуса.
Сэм смотрел на них, не веря собственным ушам, охваченный гневом.
– Вы подождете и посмотрите, не подожжет ли кто-нибудь дом преподобного?
Клем взмахнул своей толстой сигарой.
– Ты должен признать, Сэм, что никто не питает злобы к преподобному и ни у кого нет никакой причины жечь его новый дом.
– Значит, если это все-таки произойдет, виноватым вы сочтете меня?
Оцепенев от обиды и негодования, Сэм оперся ладонями о стол, готовясь встать.
– Не будь ослом, Сэм. Сядь. Сколько раз тебе повторять? Никто не считает, что это ты жжешь построенные тобой дома. Все, что мы хотим сказать, – это что ты можешь быть жертвой. Это одна из возможных версий.
– Скоро мы заканчиваем строительство дома Драйфуса, – огрызнулся Сэм. – В день, когда преподобный и его жена въедут в дом, я снова приду к советнику и надеюсь, что вы дадите мне участок для строительства новой школы.
– Не хочешь ли ты, чтобы ее строил кто-нибудь другой, чтобы она была готова поскорее?
Мэр, подняв брови, наблюдал за Сэмом. Строительство новой школы было идеей Сэма. Он хотел ее построить ради своих дочерей и не скрывал этого.
– Особой спешки нет. Этот семестр почти кончается. Со строительством можно повременить до осени.
Он сам собирался построить школу и никому не хотел уступать это право. Мэр кивнул.
Оставшуюся часть дня Сэм прикидывал, какие материалы ему понадобятся для строительства школы и сколько всего потребуется, а также какую крышу он хотел бы сделать и где можно подешевле купить пузатую печь. К тому же еще нужны были парты и классные доски.
Когда раздался свисток, оповещавший о наступлении полудня, он остался на крыше дома Драйфуса, чтобы съесть свой обед на месте. Энджи дала ему с собой стеклянную банку полную говяжьего рагу с лапшой и подливкой, все то, чего он не съел накануне вечером. Конечно, еда не могла быть горячей, но он предвкушал, что она все же останется изысканной. К рагу у него еще был припасен изрядный ломоть хлеба и хороший кусок масла, завернутый в клеенку, а также яблоко, должно быть, извлеченное из погреба для хранения овощей. Там Энджи, вероятно, нашла его на дне корзинки. Но кожица его не была морщинистой, и, когда Сэм откусил кусочек, оно оказалось сладким. Сидя на солнышке на крыше дома преподобного Драйфуса и наслаждаясь своим обедом, Сэм смотрел сверху на покатые холмы, сбегавшие вниз, в долину. Городишко Уиллоу-Крик разрастался неравномерно, занимая землю, где еще недавно пасся скот.
Его взгляд задержался на двух обугленных строениях, расположенных недалеко друг от друга: на доме, предназначенном для собраний профсоюза, не более чем в двух кварталах отсюда, и сожженном дотла бывшем доме Уиттира.
Не было ни малейших сомнений в том, что это был умышленный поджог. Поджигатель даже не позаботился о том, чтобы все выглядело как результат несчастного случая или вмешательствосил природы. Сэм изложил свою точку зрения мэру и членам городского совета, почему выбор поджигателя мог пасть на здание профсоюза и дом Уиттира. И его догадка могла быть верной. Конечно, такое было возможно. Но внутренний голос Сэма подсказывал ему, что дело не в этом. Хмурясь, он швырнул огрызок яблока, целясь в кучу мусора.
После перерыва на обед Сэм собрал свою бригаду.
– С сегодняшнего дня и до тех пор, пока преподобный и его миссис не въедут в дом, я хочу, чтобы ночью здесь кто-нибудь дежурил. Я заплачу в полтора раза больше, чем за дневную работу.
Разумеется, дополнительная оплата должна была поступать из его кошелька.
– Есть желающие?
Мысль о дополнительных расходах вызвала у него содрогание, но еще один пожар лишил бы его средств к существованию. Если мэр и шериф были правы в том, что мишенью был именно Сэм, и если бы дом Драйфуса сгорел, то Сэма ожидали бы крупные неприятности. Он готов был согласиться с тем, что три пожара подряд никак нельзя было счесть совпадением. Если эти пожары не были совпадением, чутье подсказывало Сэму, кто и почему мог стоять за этим.
Глава 5
По мнению Сэма, Энджи слишком много размахивала руками, но он подумал, что, возможно, это было проявлением итальянской стороны ее характера, о чем она упомянула в разговоре с ним.
– Так когда наступает время ужина в этом доме?
– У девочек нет карманных часов, поэтому свисток на станции в шесть часов – единственный сигнал того, что время близится к ужину. Надо еще дать им время добраться до дома и умыться. Поэтому скажем, что самое подходящее время для ужина будет половина седьмого. – Он посмотрел на дочерей. – Мне не важно, чем вы занимаетесь, когда услышите свисток, но тотчас же отправляйтесь домой.
– Это время ужина девочек. А как насчет тебя?
– Теперь приближается лето и темнеет позже. Значит, я могу поработать на своем лучшем участке и буду приходить домой после захода солнца.
– Это не ресторан! – В глазах ее снова сверкнул гнев, и каждое произносимое слово она отделяла от другого, тыча пальцем в воздух. – Я накрываю на стол к ужину только раз, и никак не больше. К шести тридцати. Если ты успеваешь к этому времени, тебя ждет горячая пища и твоя тарелка. Но если ты не будешь успевать к половине седьмого, тебе придется довольствоваться тем, что останется.
Он недоуменно заморгал.
– И еще одна вещь. Ты разрешаешь своим дочерям слоняться вокруг «Старого дома» в надежде увидеть модно одетых шлюх? – Ее сердито прищуренные глаза встретили его взгляд. – Слово «шлюха» принадлежит им, а не мне.
Он уставился на дочерей.
– Я сказала ей, что мы идем к «Старому дому», и она нам разрешила!
– Люси, ты ведь отлично знаешь, что Энджи понятия не имеет о «Старом доме». Как, черт возьми, она могла бы это узнать?
– Сэм, не ругайся при девочках. – Теперь она примется учить его? Он бросил на нее хмурый взгляд, давая понять, что они еще побеседуют позже.
– Люси, Дейзи! Откуда вы знаете о «Старом доме»? – Они обменялись взглядами, будто не поверили своим ушам. Это был глупейший вопрос, и девочки удивились. Сэм прикусил губу и ждал ответа.
– Папа, все знают о «Старом доме». Это место, где живут самые красивые и модные шлюхи, – терпеливо пояснила Люси.
Это было фактом. Люси дала отцу понять, что только слабоумный, живя в Уиллоу-Крик, мог бы не знать, куда пойти, если испытываешь зуд, который можно утолить за две сотни долларов. И черт возьми, вероятно, она была права. Если уж пяти– и семилетки знали о «Старом доме», то кто же не знал?
– Нам нравится смотреть на выезд мисс Лили.
– Она ездит на блестящей черной лошади с хвостом, заплетенным в косичку. И носит хорошенькие шляпки с длинными перьями. Больше всего мне нравится та, что с красным пером, – кивнула Дейзи.
– Но самое лучшее то, что мисс Лили не смотрит ни направо, ни налево. Она смотрит прямо перед собой, будто ей и дела нет ни до кого. Она ездит вот так. – Уперев руки в бедра, Люси подняла подбородок, вздернула нос и заскользила по комнате с видом высокомерного презрения. – Мы видели также, как она выходит на люди. У нее самая красивая одежда!
Сказать, что Сэм был изумлен, означало бы преуменьшить его реакцию на целую милю. Он не мог этому поверить. Его дочери оказались пылкими поклонницами самой знаменитой проститутки в Уиллоу-Крик, но у них не нашлось ни одного доброго слова для достойной женщины, стоявшей в той же комнате.
– Ну, – сказал он потерянно после минуты молчания, не зная, с чего начать, – я не хочу, чтобы вы появлялись поблизости от «Старого дома». Вы меня слышите?
Они обе уставились на него, потом Люси сказала:
– Нам приходится идти в школу мимо «Старого дома».
Черт возьми! Утром «Старый дом» был безлюден, как могила, и он никогда не обращал на это заведение ни малейшего внимания. Он и не представлял, что там бывает в половине четвертого, когда девочки возвращались из школы без него.
– Ладно. Вы должны там проходить.
Следовало с этим покончить, чего бы ему это ни стоило, даже если это было последнее, что ему предстояло сделать в жизни.
– Но, вернувшись домой и поздоровавшись с Энджи, вы не должны снова отправляться к «Старому дому». Вы не должны слоняться возле злачных мест, И если я еще когда-нибудь услышу слово «шлюха», я вымою вам рты с мылом. Приличные маленькие девочки не произносят таких слов.
– Тогда как нам их называть, папа? – Дейзи хмуро посмотрела на него.
Этот вопрос вонзился в сознание Сэма, как нож в сердце. Дети их возраста ничего не должны знать ни о шлюхах, ни о борделях, и им незачем узнавать, как именовать проституток. Одного взгляда на Энджи ему оказалось достаточно, чтобы понять, что она думает точно так же. Но игорные дома, салуны и пивные были первыми заведениями, открывшимися в лагере старателей. Шлюхи и девушки из салунов оказывались там раньше жен и матерей. До недавнего времени в Уиллоу-Крик искательниц приключений и женщин легкого поведения было значительно больше, чем таких, как миссис Финн и Молли Джонсон. Конечно, его дочери знали о «Старом доме» и мисс Лили. Скольких еще публичных женщин они знали в лицо и по имени?
Сэм сжал кулаки. Он должен был найти свое счастье, сорвать куш. Тогда можно сделать операцию Дейзи и увезти дочерей как можно дальше от таких лагерей старателей, как этот.
– Если вы должны упоминать дам, живущих в «Старом доме», – сказал он, цедя слова сквозь зубы, – а я не понимаю, зачем вам о них говорить, тогда называйте их искательницами приключений.
Каким-то образом это выражение «искательницы приключений» меняло смысл профессии этих дам. Оно звучало интригующе и романтично. И казалось, что это завидная, достойная и желанная профессия.
Энджи покачала головой и тоже стиснула зубы.
– Лучше называть их «эти несчастные неудачницы». Они падшие ангелы.
Он тотчас же понял, что снова совершил ошибку. Обе его дочери теперь смотрели на него так, будто испытали тяжкое потрясение.
– Мисс Лили ушиблась, когда упала с небес? Она поэтому не поворачивает головы и не смотрит на нас? Она повредила шею, когда упала? – удивилась Дейзи.
Бывали моменты, когда он просто изнемогал под бременем отцовства. Каждое произносимое им слово загоняло его все дальше в угол. Он посмотрел на Энджи в надежде, что она выручит его. Но она сложила руки на груди и выжидательно подняла бровь, будто тоже хотела знать, получила ли мисс Лили какие-нибудь увечья после падения.
– По правде говоря, мисс Лили не падала с небес, – начал Сэм, – «Падший ангел» – это просто выражение, которое используют некоторые люди, считающие, что все женщины – ангелы, но некоторые больше недостойны так называться. Понятно?
– Кто сказал, что женщины – ангелы? – Внезапно глаза Дейзи наполнились слезами.
– О нет! Неужели мама должна упасть с небес? – Люси застонала, и слезы мгновенно покатились из-под ее ресниц.
– О! Я не хочу, чтобы мама стала падшим ангелом, как мисс Лили.
От ужаса и недоумения у Сэма отвисла челюсть. Почему, черт возьми, он так глупо себя повел? Он поднял глаза на Энджи:
– Ты можешь внести свою лепту в разговор, если хочешь. Я бы оценил твою помощь.
– Я и не помышляла об этом, – сказала она, делая шаг назад. – Я ведь предупреждала тебя, что ничего не понимаю в детях. Ты ввязался в эти дебаты, тебе и выкручиваться. – Она принялась обмахивать лицо краем шали. – По правде говоря, мне не мешает выйти подышать.
Ну разве она не была верна себе? Бросить его, когда он так нуждался в ее помощи!
Стараясь быть справедливым, он напомнил себе, что это был только второй день Энджи в его доме. Он встал на колени перед плачущими дочерьми.
– Давайте-ка начнем сначала.
По утрам, когда Джон Эврил проветривал помещение, «Золотой башмачок» уже не пах так сильно пивом и табачным дымом, как большую часть дня. Утром пол посыпали свежими опилками, опорожняли плевательницы и пепельницы. «Башмачок» пах кофе и знаменитым сырным хлебом миссис Эврил.
– Наши дети не должны проходить мимо «Старого дома» по дороге в школу.
Один из городских советников, к которому взывал Сэм, проглотил кусок сырного хлеба и покачал головой:
– Не могу в этом помочь, Сэм. «Старый дом» останется на месте.
– Я вовсе не предлагаю закрыть заведение и лишить леди работы. Я говорю, что надо построить другую школу – на склоне холма Беннет, где нет ни салунов, ни борделей.
– Но здесь уже есть школа, – напомнил мэр всем сидящим за столом.
– Я должен согласиться с Сэмом, – высказался один из советников, закуривая сигару. – В школе на Итон-стрит в одну комнату набили тридцать ребятишек.
– Окажись в этой школе и вдвое больше детей, мои дочери все равно вынуждены будут ходить туда. Но если мы построим другую, то сможем разделить детей на младшие и старшие классы и поместить их в разных комнатах, – кивнул Сэм.
– Это хорошо, но откуда взять деньги? Школы не растут на деревьях. И говоря откровенно, Сэм, этот город нуждается больше в других вещах, нежели школа. Например, нам нужна более просторная тюрьма. Теперь, когда у нас есть железная дорога, к нам постоянно приезжают важные люди, нам надо вымостить Беннет-стрит. Нам нужно больше уличных фонарей. Нам надо расчистить Поверти– Галч. – Мэр пожал плечами. – А ты хочешь еще одну школу.
– Предположим, я смогу обеспечить город еще одной школой, и городу это ничего не будет стоить. Придется только выделить землю под нее.
– Как ты собираешься это сделать? – Сэм с минуту подумал.
– Я ее построю и не возьму денег за работу. И готов поручиться, что моя команда тоже будет работать бесплатно. Мы могли бы попросить того нового парня, что открыл лесопилку, чтобы он ссудил нам лесу. А мы пустим шапку по кругу и соберем денег на материалы.
– Ну, это может сработать.
– У тебя не слишком много энтузиазма, – заметил Сэм. Один из советников подался вперед и оперся локтями о стол.
– Ходят разговоры, Сэм. Думаю, ты догадываешься о чем. – Лицо Сэма запылало от гнева. Горло его сдавило.
– Я не имею никакого отношения к этим пожарам.
– Никто и не говорит, что имеешь. Пока что все говорят только, что по странному совпадению два твоих последних дома сгорели дотла.
– Ты прав. Это совпадение! – Сэм говорил тихо, но жестко. – Чем же еще это может быть?
– Никто ни в чем тебя не обвиняет. Однако в обоих случаях были поджоги, и случились они до того, как строительство было полностью завершено. А десятником был ты.
Стараясь сохранить спокойствие, Сэм пристально оглядел всех собравшихся за столом.
– Первым проектом был зал собраний профсоюзов. – Он подался вперед, вынужденный оправдываться. – Здесь нет недостатка в тех, кто против профсоюзного движения. В прошлом году происходили ожесточенные стычки между сторонниками и противниками профсоюзов. Может быть, кому-то вздумалось выразить таким образом свое отношение к профсоюзам. Это никого бы не удивило. Трения и взаимное недовольство все еще не улеглись. Вторым проектом был дом Уиттира. Восемьдесят процентов здешних жителей, включая кое-кого из сидящих за этим столом, ненавидят Омера Уиттира.
Он сделал состояние, бессовестно надувая людей, вложивших средства в прииски, и лишая их доли прибыли. Уиттир балансировал на грани закона и беззакония, оставаясь в тени, да еще бахвалился тем, что никогда не совершал ничего противозаконного. Лазейки, которые он находил в законе, позволяли ему безнаказанно красть, не опасаясь последствий.
– Я бы сказал, что здесь не меньше нескольких сотен людей, которые ненавидят Уиттира настолько, что готовы спалить его новый дом. То, на что ты намекаешь, возможно. Не спорю, Сэм, я даже готов утверждать, что никто и не верит, что поджог – твоих рук дело. К чему бы тебе это? И не думай, что люди винят тебя в этих поджогах.
– Тогда в чем дело? – буркнул Сэм.
– Дело в том, что в обоих случаях ты был десятником на стройке. Сейчас и я, и шеф полиции, и все остальные считают это простым совпадением. – Мэр задумчиво посмотрел на Сэма. – Но если это снова повторится, считать это совпадением больше не будет никто. Ты меня понимаешь?
Сэм снова опустился на стул.
– Так вы не верите, что я не поджигатель? Вы считаете возможным, что это сделал я? И я настолько глуп, что совершу следующий поджог? Я вас правильно понял?
– Я просто говорю, что, если твой следующий дом сгорит, нам придется получше приглядывать за тобой. Может быть, кто-то предупреждает тебя, Сэм. Конечно, это звучит нелепо, но кто знает?
– Эти пожары не имеют никакого отношения к строительству новой школы. Вопрос в том, выделите вы мне землю или нет?
По тому, как переглянулись мужчины, сидевшие за столом, Сэм понял, что они, не произнеся ни слова, пришли к единодушному решению. Они смотрели друг на друга, откашливались, закуривали сигары или гасили их. В конце концов, поерзав, мэр сказал:
– Пока мы оставим этот вопрос открытым. Поговорим снова после того, как ты закончишь строить дом преподобного Драйфуса.
Сэм смотрел на них, не веря собственным ушам, охваченный гневом.
– Вы подождете и посмотрите, не подожжет ли кто-нибудь дом преподобного?
Клем взмахнул своей толстой сигарой.
– Ты должен признать, Сэм, что никто не питает злобы к преподобному и ни у кого нет никакой причины жечь его новый дом.
– Значит, если это все-таки произойдет, виноватым вы сочтете меня?
Оцепенев от обиды и негодования, Сэм оперся ладонями о стол, готовясь встать.
– Не будь ослом, Сэм. Сядь. Сколько раз тебе повторять? Никто не считает, что это ты жжешь построенные тобой дома. Все, что мы хотим сказать, – это что ты можешь быть жертвой. Это одна из возможных версий.
– Скоро мы заканчиваем строительство дома Драйфуса, – огрызнулся Сэм. – В день, когда преподобный и его жена въедут в дом, я снова приду к советнику и надеюсь, что вы дадите мне участок для строительства новой школы.
– Не хочешь ли ты, чтобы ее строил кто-нибудь другой, чтобы она была готова поскорее?
Мэр, подняв брови, наблюдал за Сэмом. Строительство новой школы было идеей Сэма. Он хотел ее построить ради своих дочерей и не скрывал этого.
– Особой спешки нет. Этот семестр почти кончается. Со строительством можно повременить до осени.
Он сам собирался построить школу и никому не хотел уступать это право. Мэр кивнул.
Оставшуюся часть дня Сэм прикидывал, какие материалы ему понадобятся для строительства школы и сколько всего потребуется, а также какую крышу он хотел бы сделать и где можно подешевле купить пузатую печь. К тому же еще нужны были парты и классные доски.
Когда раздался свисток, оповещавший о наступлении полудня, он остался на крыше дома Драйфуса, чтобы съесть свой обед на месте. Энджи дала ему с собой стеклянную банку полную говяжьего рагу с лапшой и подливкой, все то, чего он не съел накануне вечером. Конечно, еда не могла быть горячей, но он предвкушал, что она все же останется изысканной. К рагу у него еще был припасен изрядный ломоть хлеба и хороший кусок масла, завернутый в клеенку, а также яблоко, должно быть, извлеченное из погреба для хранения овощей. Там Энджи, вероятно, нашла его на дне корзинки. Но кожица его не была морщинистой, и, когда Сэм откусил кусочек, оно оказалось сладким. Сидя на солнышке на крыше дома преподобного Драйфуса и наслаждаясь своим обедом, Сэм смотрел сверху на покатые холмы, сбегавшие вниз, в долину. Городишко Уиллоу-Крик разрастался неравномерно, занимая землю, где еще недавно пасся скот.
Его взгляд задержался на двух обугленных строениях, расположенных недалеко друг от друга: на доме, предназначенном для собраний профсоюза, не более чем в двух кварталах отсюда, и сожженном дотла бывшем доме Уиттира.
Не было ни малейших сомнений в том, что это был умышленный поджог. Поджигатель даже не позаботился о том, чтобы все выглядело как результат несчастного случая или вмешательствосил природы. Сэм изложил свою точку зрения мэру и членам городского совета, почему выбор поджигателя мог пасть на здание профсоюза и дом Уиттира. И его догадка могла быть верной. Конечно, такое было возможно. Но внутренний голос Сэма подсказывал ему, что дело не в этом. Хмурясь, он швырнул огрызок яблока, целясь в кучу мусора.
После перерыва на обед Сэм собрал свою бригаду.
– С сегодняшнего дня и до тех пор, пока преподобный и его миссис не въедут в дом, я хочу, чтобы ночью здесь кто-нибудь дежурил. Я заплачу в полтора раза больше, чем за дневную работу.
Разумеется, дополнительная оплата должна была поступать из его кошелька.
– Есть желающие?
Мысль о дополнительных расходах вызвала у него содрогание, но еще один пожар лишил бы его средств к существованию. Если мэр и шериф были правы в том, что мишенью был именно Сэм, и если бы дом Драйфуса сгорел, то Сэма ожидали бы крупные неприятности. Он готов был согласиться с тем, что три пожара подряд никак нельзя было счесть совпадением. Если эти пожары не были совпадением, чутье подсказывало Сэму, кто и почему мог стоять за этим.
Глава 5
К субботе Энджи была рада, что дом Сэма оказался не так уж велик. Она теперь по-новому и с искренней благодарностью вспоминала миссис Дом, убиравшую обиталище Бертоли в течение многих лет. После того как утром уходили Сэм и девочки, она позволяла себе выпить еще одну чашку кофе, часто в обществе Молли Джонсон, после чего окуналась в изнурительную дневную работу. Она вытирала пыль, полировала, мыла, подметала, скребла, покупала провизию и готовила.
В центре ее деятельности была стряпня. Когда Энджи не выступала в роли поварихи, она готовилась к этому, убирала и чистила после очередной стряпни или размышляла о том, что приготовить в следующий раз. Все остальные дела она ухитрялась втиснуть между приготовлениями еды, как начинку между двумя ломтями хлеба в сандвиче.
Нынче утром в ожидании, пока поднимутся хлебы, она бросилась в зеленную на Беннет-стрит и купила моркови и картофеля, потому что в погребе овощей больше не оставалось. Это стоило уйму денег и вывело ее из себя, потому что на овощи она потратила деньги из собственного кармана. Оттуда она помчалась к мяснику, где купила двух кур – одну на вечер, другую для воскресного обеда. За кур она тоже расплатилась своими деньгами.
Когда Энджи добралась до дома, пришел поставщик льда со своей еженедельной глыбой льда и потребовал денег за доставку. На это ушло еще пятьдесят центов. Сняв шляпу и перчатки, она принялась месить тесто для булочек и оставила его подходить, пока выбивала пыль из половиков. Потом наступило время придать тесту форму. Подготовленные полуфабрикаты Энджи накрыла полотенцем, чтобы тесто подошло вторично.
Затем она присела на ступеньку кухонного крыльца, чтобы ощипать кур, складывая перья в старую наволочку. Она ненавидела ощипывать птицу, но приятно было сидеть на нежарком солнце, слушая шум повозок, проезжающих по Беннет-стрит, и грохот взрывов динамита в горах, к которым она уже успела привыкнуть.
На многих шахтах для откачки воды теперь пользовались водяными насосами. Из труб поднимались кольца дыма, сернистого и темного, и, переваливая через горные цепи, уплывали на юг. От поездов с рудой доносился свист и скрежет колес. Дым от них вливался в туман, висящий над долиной. Пыль повисала над улицами, домами, хижинами и палатками. Громогласный, шумный и полный энергии Уиллоу-Крик ничуть не походил на тот квартал Чикаго, где жила Энджи. Она вспоминала летние дни, такие мирные и спокойные, что порой ей казалось, будто она одна осталась на свете. Она знала, что это никогда не повторится. На шахтах работа шла круглые сутки, и город бодрствовал все двадцать четыре часа. Горняк, возвращавшийся после смены в полночь, мог поесть в дешевом ресторанчике или в месте подороже, а если сначала заворачивал в баню – поужинать в одном из отелей. Он мог заскочить в салун пропустить стаканчик-другой, сыграть в покер или пойти потанцевать в один из дансингов. Каковы бы ни были его пороки, он мог потрафить им в Уиллоу-Крик в любой час дня и ночи. Это вызвало у Энджи вопрос, чем занимался Сэм каждый вечер. Обычно он не возвращался домой до темноты. Вчера девочки уже легли в постель и уснули, когда он тихонько прокрался на кухню, чтобы узнать, не оставила ли Энджи для него ужин на плите. Она этого не сделала.
Но сегодня вечером она была намерена дождаться его. Им надо поговорить, этот разговор едва ли будет приятным. Пока хлеб пекся, Энджи резала кур и в уме перечисляла вопросы, которые считала нужным обсудить с Сэмом. И ей пришло в голову, что в последние пять дней она думала о Сэме больше, чем в истекшие десять лет. Она начинала ощущать его присутствие еще за завтраком, когда Сэм входил в кухню умыться и побриться. С первого дня это рутинное занятие – бритье – завораживало Энджи. Сначала он ставил на плиту воду в горшке. Потом снимал со стены зеркало и ставил его иа раковину, прислонив к стене. Затем он умывался и начинал шарить руками в поисках полотенца, которое обычно забывал здесь положить. Понаблюдав эту процедуру раза два, Энджи стала подогревать воду и раскладывать полотенце, едва успев встать и одеться. Конечно, это было ошибкой. Если женщина возлагала на себя какую-нибудь домашнюю обязанность, она закреплялась за ней навсегда. Теперь Сэм уже ждал горячей воды и приготовленного для него полотенца. Он, конечно, благодарил ее, но и только. После умывания Сэм точил бритву. Привычка, длившаяся годами, сделала его движения легкими и выверенными. Наконец он намыливал лицо и наклонялся к зеркалу, туго натягивая кожу до того, как прикоснуться к ней бритвой. Покончив с бритьем, он причесывался и завязывал волосы на затылке, где они вились и образовывали длинный локон, кожаным ремешком. Наблюдать за утренним туалетом Сэма казалось чуть ли не вторжением в его личную жизнь. Энджи испытывала при этом восхитительный трепет, как от соприкосновения с чем-то запретным. Никогда прежде она не видела, чтобы мужчина брился или причесывался. Она и не подозревала, что столь простое каждодневное действие могло создать эту странную атмосферу интимности.
Испытал ли Сэм нечто подобное в то первое утро, когда она ворвалась в кухню, одетая только в пеньюар и с волосами, заплетенными в косу, ниспадавшую на спину? Для нее этот инцидент оказался мучительным и неприятным. Но какое впечатление он произвел на Сэма? Было ли это моментом, сблизившим их? Стало ли напоминанием о Лоре? Ей не хотелось думать о Лоре, но трудно было о ней не думать. Ведь это был дом Лоры. На окнах висели ее занавески, на столе лежала ее скатерть. Лора то ли купила, то ли сама изготовила плетеные коврики. Она, вероятно, выбирала стулья и стол для той части большой комнаты, которая считалась гостиной. Кастрюли и столовые приборы принадлежали Лоре. Энджи спала на Лориной постели, готовила на ее плите и каждый день проводила долгие часы, сердясь на мужчину, которого Лора любила.
К тому же он не только вызывал гнев Энджи, но и заинтриговал ее. Сэм Холланд был красивым мужчиной, о котором когда-то Энджи мечтала и по которому томилась. Когда она смотрела на его рот, то вспоминала все долгие часы, которые провела во времена своего девичества в мечтах о его поцелуях. Смущенно она и теперь думала об этом.
Раздраженная нежелательным оборотом мыслей, Энджи положила куски курицы на горячую сковородку, потом пошла в спальню и принялась чистить весенний костюм, в котором собиралась завтра пойти в церковь. У нее оставалось время, чтобы сменить ленту на шляпке до того, как зажарится курица. Прежде чем почистить картошку, она закончила распаковывать последний из своих чемоданов. Внутри она нашла тщательно завернутую и упакованную любимую чайную чашку матери. На минуту Энджи присела на краешек кровати, держа чашку и блюдце в руках и вспоминая мать. Днем она писала письма за своим письменным столом, а рядом стояла эта чашка и чайник с чаем. Незадолго до смерти мать сидела на кровати, глядя в эту чайную чашку так, будто видела там вечность.
Энджи вертела чашку так и эдак, разглядывая узор из крошечных бутончиков на тонком фарфоре. Розы были такими же нежными и изящными, как ее мать. Энджи не понимала ясности духа и спокойствия матери и предполагала, что та не знала эмоциональных бурь и удивлялась всплескам гнева или радости мужа и дочери. Энджи и не думала и не выглядела, как мать. Она не обладала ее спокойствием и благородством и не была ни нежной, ни деликатной. Должно быть, она во многом разочаровала свою мать.
– О, мама! Мне так тебя не хватает. Я хотела бы поговорить с тобой о стольких вещах!
Энджи вздохнула, продолжая вертеть чашку в руках. Когда она готовилась к этому путешествию и укладывала вещи, то не предполагала, что задержится в Уиллоу-Крик дольше одной ночи. Она представляла, как поселится в маленьком домике и будет ждать окончания бракоразводного процесса.
Чашку она захватила с собой только как предмет, напоминающий о доме и его истории, чтобы она утешала ее в дни одиночества. Что бы, ради всего святого, подумала Эмили Бертоли, увидев, где Энджи живет теперь в ожидании начала новой жизни! Решив, что ей необходимо видеть что-то и касаться чего-то, что не принадлежало Лоре, Энджи поставила чашку с блюдцем на подоконник над кухонной раковиной, чтобы видеть их каждый раз, когда будет мыть посуду или готовить еду. Чашка с блюдцем будут ей напоминать о том, что ее пребывание здесь – дело временное. В конце концов она вернется домой, и на этот раз свободной женщиной.
В центре ее деятельности была стряпня. Когда Энджи не выступала в роли поварихи, она готовилась к этому, убирала и чистила после очередной стряпни или размышляла о том, что приготовить в следующий раз. Все остальные дела она ухитрялась втиснуть между приготовлениями еды, как начинку между двумя ломтями хлеба в сандвиче.
Нынче утром в ожидании, пока поднимутся хлебы, она бросилась в зеленную на Беннет-стрит и купила моркови и картофеля, потому что в погребе овощей больше не оставалось. Это стоило уйму денег и вывело ее из себя, потому что на овощи она потратила деньги из собственного кармана. Оттуда она помчалась к мяснику, где купила двух кур – одну на вечер, другую для воскресного обеда. За кур она тоже расплатилась своими деньгами.
Когда Энджи добралась до дома, пришел поставщик льда со своей еженедельной глыбой льда и потребовал денег за доставку. На это ушло еще пятьдесят центов. Сняв шляпу и перчатки, она принялась месить тесто для булочек и оставила его подходить, пока выбивала пыль из половиков. Потом наступило время придать тесту форму. Подготовленные полуфабрикаты Энджи накрыла полотенцем, чтобы тесто подошло вторично.
Затем она присела на ступеньку кухонного крыльца, чтобы ощипать кур, складывая перья в старую наволочку. Она ненавидела ощипывать птицу, но приятно было сидеть на нежарком солнце, слушая шум повозок, проезжающих по Беннет-стрит, и грохот взрывов динамита в горах, к которым она уже успела привыкнуть.
На многих шахтах для откачки воды теперь пользовались водяными насосами. Из труб поднимались кольца дыма, сернистого и темного, и, переваливая через горные цепи, уплывали на юг. От поездов с рудой доносился свист и скрежет колес. Дым от них вливался в туман, висящий над долиной. Пыль повисала над улицами, домами, хижинами и палатками. Громогласный, шумный и полный энергии Уиллоу-Крик ничуть не походил на тот квартал Чикаго, где жила Энджи. Она вспоминала летние дни, такие мирные и спокойные, что порой ей казалось, будто она одна осталась на свете. Она знала, что это никогда не повторится. На шахтах работа шла круглые сутки, и город бодрствовал все двадцать четыре часа. Горняк, возвращавшийся после смены в полночь, мог поесть в дешевом ресторанчике или в месте подороже, а если сначала заворачивал в баню – поужинать в одном из отелей. Он мог заскочить в салун пропустить стаканчик-другой, сыграть в покер или пойти потанцевать в один из дансингов. Каковы бы ни были его пороки, он мог потрафить им в Уиллоу-Крик в любой час дня и ночи. Это вызвало у Энджи вопрос, чем занимался Сэм каждый вечер. Обычно он не возвращался домой до темноты. Вчера девочки уже легли в постель и уснули, когда он тихонько прокрался на кухню, чтобы узнать, не оставила ли Энджи для него ужин на плите. Она этого не сделала.
Но сегодня вечером она была намерена дождаться его. Им надо поговорить, этот разговор едва ли будет приятным. Пока хлеб пекся, Энджи резала кур и в уме перечисляла вопросы, которые считала нужным обсудить с Сэмом. И ей пришло в голову, что в последние пять дней она думала о Сэме больше, чем в истекшие десять лет. Она начинала ощущать его присутствие еще за завтраком, когда Сэм входил в кухню умыться и побриться. С первого дня это рутинное занятие – бритье – завораживало Энджи. Сначала он ставил на плиту воду в горшке. Потом снимал со стены зеркало и ставил его иа раковину, прислонив к стене. Затем он умывался и начинал шарить руками в поисках полотенца, которое обычно забывал здесь положить. Понаблюдав эту процедуру раза два, Энджи стала подогревать воду и раскладывать полотенце, едва успев встать и одеться. Конечно, это было ошибкой. Если женщина возлагала на себя какую-нибудь домашнюю обязанность, она закреплялась за ней навсегда. Теперь Сэм уже ждал горячей воды и приготовленного для него полотенца. Он, конечно, благодарил ее, но и только. После умывания Сэм точил бритву. Привычка, длившаяся годами, сделала его движения легкими и выверенными. Наконец он намыливал лицо и наклонялся к зеркалу, туго натягивая кожу до того, как прикоснуться к ней бритвой. Покончив с бритьем, он причесывался и завязывал волосы на затылке, где они вились и образовывали длинный локон, кожаным ремешком. Наблюдать за утренним туалетом Сэма казалось чуть ли не вторжением в его личную жизнь. Энджи испытывала при этом восхитительный трепет, как от соприкосновения с чем-то запретным. Никогда прежде она не видела, чтобы мужчина брился или причесывался. Она и не подозревала, что столь простое каждодневное действие могло создать эту странную атмосферу интимности.
Испытал ли Сэм нечто подобное в то первое утро, когда она ворвалась в кухню, одетая только в пеньюар и с волосами, заплетенными в косу, ниспадавшую на спину? Для нее этот инцидент оказался мучительным и неприятным. Но какое впечатление он произвел на Сэма? Было ли это моментом, сблизившим их? Стало ли напоминанием о Лоре? Ей не хотелось думать о Лоре, но трудно было о ней не думать. Ведь это был дом Лоры. На окнах висели ее занавески, на столе лежала ее скатерть. Лора то ли купила, то ли сама изготовила плетеные коврики. Она, вероятно, выбирала стулья и стол для той части большой комнаты, которая считалась гостиной. Кастрюли и столовые приборы принадлежали Лоре. Энджи спала на Лориной постели, готовила на ее плите и каждый день проводила долгие часы, сердясь на мужчину, которого Лора любила.
К тому же он не только вызывал гнев Энджи, но и заинтриговал ее. Сэм Холланд был красивым мужчиной, о котором когда-то Энджи мечтала и по которому томилась. Когда она смотрела на его рот, то вспоминала все долгие часы, которые провела во времена своего девичества в мечтах о его поцелуях. Смущенно она и теперь думала об этом.
Раздраженная нежелательным оборотом мыслей, Энджи положила куски курицы на горячую сковородку, потом пошла в спальню и принялась чистить весенний костюм, в котором собиралась завтра пойти в церковь. У нее оставалось время, чтобы сменить ленту на шляпке до того, как зажарится курица. Прежде чем почистить картошку, она закончила распаковывать последний из своих чемоданов. Внутри она нашла тщательно завернутую и упакованную любимую чайную чашку матери. На минуту Энджи присела на краешек кровати, держа чашку и блюдце в руках и вспоминая мать. Днем она писала письма за своим письменным столом, а рядом стояла эта чашка и чайник с чаем. Незадолго до смерти мать сидела на кровати, глядя в эту чайную чашку так, будто видела там вечность.
Энджи вертела чашку так и эдак, разглядывая узор из крошечных бутончиков на тонком фарфоре. Розы были такими же нежными и изящными, как ее мать. Энджи не понимала ясности духа и спокойствия матери и предполагала, что та не знала эмоциональных бурь и удивлялась всплескам гнева или радости мужа и дочери. Энджи и не думала и не выглядела, как мать. Она не обладала ее спокойствием и благородством и не была ни нежной, ни деликатной. Должно быть, она во многом разочаровала свою мать.
– О, мама! Мне так тебя не хватает. Я хотела бы поговорить с тобой о стольких вещах!
Энджи вздохнула, продолжая вертеть чашку в руках. Когда она готовилась к этому путешествию и укладывала вещи, то не предполагала, что задержится в Уиллоу-Крик дольше одной ночи. Она представляла, как поселится в маленьком домике и будет ждать окончания бракоразводного процесса.
Чашку она захватила с собой только как предмет, напоминающий о доме и его истории, чтобы она утешала ее в дни одиночества. Что бы, ради всего святого, подумала Эмили Бертоли, увидев, где Энджи живет теперь в ожидании начала новой жизни! Решив, что ей необходимо видеть что-то и касаться чего-то, что не принадлежало Лоре, Энджи поставила чашку с блюдцем на подоконник над кухонной раковиной, чтобы видеть их каждый раз, когда будет мыть посуду или готовить еду. Чашка с блюдцем будут ей напоминать о том, что ее пребывание здесь – дело временное. В конце концов она вернется домой, и на этот раз свободной женщиной.