Осипов Сергей. Демоны вне расписания

   Вернувшись после этой отлучки, Денис словно хотел компенсировать отнятые у Насти три дня – он был неотлучно при ней, он сидел в общежитии и ждал ее, пока Настя решала свои проблемы в университете. Какой-нибудь сторонний наблюдатель мог бы решить, что Денис чего-то или кого-то боится, да только откуда было Насте взять этого стороннего беспристрастного наблюдателя?
   Прошло несколько дней, и Денис сказал:
   – Мне нужно будет съездить за город. Поедешь со мной?
   – Ты уже спрашивал, – улыбнулась Настя.
   – Да? И что ты ответила?
   – Я ответила – куда угодно.
   – Что это значит?
   – Я поеду с тобой в любое место. За город так за город.
   – Хорошо.
   – У тебя там дела?
   – Дела, – подтвердил он и нахмурился. Насте больше нравилось, когда Денис улыбается, поэтому она подкралась к нему сзади, взлохматила ему волосы и прошептала в ухо:
   – Деловая колбаса!
   – Это не смешно, – сказал он.
   – У тебя получится, – сказала ему Настя.
   – Что? – как-то встревоженно встрепенулся он. – Что у меня получится?
   – У тебя все получится. Даже если сейчас тебе кажется, что ничего не выйдет, на самом деле все получится.
   – Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Денис. – Ты ведь даже не знаешь, что у меня за дела…
   – Я чувствую.
   – Как ты можешь чувствовать, ты же не… – он осекся. – Я понял. Ты просто хочешь, чтобы у меня все было хорошо.
   – Я хочу, чтобы у нас все было хорошо.
   – Ты мне поможешь?
   – Конечно.
   – Хорошо, – сказал он, и Насте показалось, что напряжение, сконцентрировавшееся в вертикальной складке между его бровей, чуть ослабло…
   А может быть, это ей только показалось. В любом случае, знай Настя хотя бы самое чуть-чуть про дела Дениса, она поняла бы, что помощи от нее в этих делах быть не может.
   Интересно, что Денис про свои дела знал все, но почему-то при этом надеялся на Настю. Этому есть два возможных объяснения. Первое объяснение состоит в том, что Денис вел себя как последний болван. Второе объяснение состоит в том, что Денис знал про Настю нечто такое, чего пока не знала ни она, ни…
   Нет, пожалуй, второй вариант нельзя назвать правдоподобным. Поэтому остановимся на первом варианте, который подразумевает, что Денис Андерсон вел себя как болван.
   То, что он при этом был болваном королевских кровей, его совершенно не извиняет.
   Ни капельки.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
КОНЦЕРТ ДЛЯ ДОЖДЯ И АВТОМАТИЧЕСКОГО ОРУЖИЯ,
ИЛИ КАК ТЕРЯЮТ ГОЛОВУ НЕ ОТ ЛЮБВИ

1

   – Теперь ты вспомнила?
   – Да, теперь я вспомнила.
   – Тогда это… рассказывай.
   – Черта с два.
   После Старых Пряников они перешли на «ты», но, похоже, это был последний шаг навстречу, который они могли сделать. Филипп Петрович тщательно поправил шарф, как будто ликвидация мелкого недостатка в одежде могла исправить всю ситуацию. Он исподлобья смотрел на Настю, ожидая каких-то разъяснений, но их не было, и Филипп Петрович был вынужден пуститься в расспросы:
   – И почему же?
   – А ты не понимаешь?
   – Ты устала?
   Вот тут-то Настя повернулась к нему и удостоила Филиппа Петровича таким взглядом, которого тот явно не ожидал и которому был не рад.
   – Да, я устала, – сказала Настя и поняла, что ей сейчас до смерти хочется снять сапоги; не просто снять, а зашвырнуть куда подальше и не надевать день, два, неделю. Сидеть босиком и шевелить пальцами ног. Однако для этого нужно было сначала нагнуться и расстегнуть «молнию» – усилие, находящееся за пределами человеческих возможностей. Поэтому Настя сидела в сапогах, и это доводило градус кипения ее чувств до опасного максимума.
   – Да, я устала, потому что меня сначала таскали по городу, а потом меня резали, а потом это подземелье… – Настю передернуло при воспоминании о бесконечной дороге в сыром коридоре, под конец которого ей казалось, что в сапоги ей налили цемента, а кислород в тамошнем воздухе заменили каким-то ядовитым газом, от которого легкие режет словно ножом… – Я устала, потому что весь день… Нет, всю неделю, нет, месяц! – Если бы она была в лучшей форме, то поняла бы, что месяц – это тоже неправильный вариант. – Весь месяц меня таскают с места на места, будто куклу, мне ничего не объясняют, меня не считают за человека, просто вытирают об меня ноги, словно… – Тут у Насти перехватило дыхание. Она сделала несколько яростных вдохов и продолжила: – Я хочу знать, что, как и почему! Зачем вам Денис Андерсон, что тут вокруг нас творится… Что было у меня в шее, что это был за ужас в Старых Пряниках, что там был за парад уродов… Я хочу все это знать! И пока я это все не узнаю, я тебе и слова не скажу про то, что я вспомнила! И я не шучу! У меня все ваши тайны и отговорки уже вот тут! – Настя схватилась за горло и стиснула его так, что сделала себе больно. – Я вам не кукла, со мной нельзя так…
   – Да, я понял, – спокойно сказал Филипп Петрович. – Немного сумбурно, но основную мысль я уловил.
   Он посмотрел на часы.
   – Может, лучше завтра? То есть после того, как отоспишься?
   Настя замотала головой. За окном не было даже намека на рассвет, там были лишь темные занавеси ночи, но Настя не думала о сне. Точнее, она думала о нем, но не как о желанном отдыхе, а как о двери, в которую могут вломиться кошмарные персонажи прошлой ночи; как о двери, которую стоит запереть на все замки да еще прислонить к ней изнутри что-нибудь тяжелое. Поэтому она хотела услышать все разъяснения сейчас, пока Филипп Петрович не придумал новых отговорок или пока не случилось чего похуже… Нет, завтра будет не лучшим временем для разговоров, потому что завтра может и не быть.
   Они выбрались из подземного хода в каком-то заброшенном доме на окраине Старых Пряников. То есть это Насте он показался заброшенным, а Филипп Петрович, принюхавшись и присмотревшись – хотя куда там можно было присматриваться в кромешной тьме? – предложил побыстрее сваливать отсюда.
   Потом они вышли на шоссе и поймали попутку, даже не спрашивая, куда машина направляется, – просто чтобы уехать из Старых Пряников. Примерно через час из ночи возникли огни небольшого поселка, который словно прилип к заправочной станции. Настя и Филипп Петрович оказались единственными посетителями в круглосуточном придорожном кафе, где заспанный кавказец поджарил им яичницу с помидорами и колбасой, налил чаю и тут же задремал прямо за стойкой, подложив ладонь под небритую щеку. Радио ностальгически хрипело песнями двадцатилетней давности, и кавказец улыбался во сне.
   Настя подчищала хлебной корочкой тарелку, а Филипп Петрович достал мобильный телефон и завел длинный разговор неизвестно с кем и непонятно о чем – он предварительно отошел от Насти на солидное расстояние, и это стало еще одной каплей, продолбившей Настино терпение и смирение, в итоге чего терпение и смирение взорвались криком:
   – У меня все ваши тайны и отговорки уже вот тут!
   Кавказец, впрочем, от Настиного вопля даже не пошевелился.
   – То есть ты хочешь, чтобы я сейчас все тебе объяснил?
   – Да, прямо сейчас.
   – Ну… И с чего мне начинать? – Филипп Петрович задумчиво поскреб щетину. Похоже, он и вправду не знал, с какого момента следует подключить Настю к этой странной и, вероятно, длинной истории.
   Настя посмотрела на Филиппа Петровича и увидела завернутого в длинное пальто усталого мужчину, который когда-то подобрал ее на заснеженной дороге возле горящей штаб-квартиры Покровского. Который не раздумывая дал ей пистолет, когда она попросила гарантий безопасности. Который пока не сделал ей ничего плохого. Пока.
   Интересно, что видел в тот же самый миг Филипп Петрович, глядя на Настю. Куклу, которую таскают за собой по соображениям, о которых кукла никогда не узнает? Марионетку, которая обречена до конца своих дней дергаться по команде хозяина? Невезучую дуру, которую угораздило так вляпаться в прошлом году, что до сих пор она не может понять, кто же она – кукла или человек?
   – Ты сказал Давиду, что я арестована, – Настя начала с недавнего, а потому особенно болезненного и пугающего.
   – Ну, я бы еще и не то сказал, чтобы выбраться оттуда.
   – То есть я не арестована?
   – Я не арестовываю людей, Настя. Я их иногда убиваю, но не арестовываю. Я же не полицейский и не судья.
   – Ты говорил про Большой Совет, на который ты работаешь…
   – Да, я комиссар Большого Совета.
   – Что это такое?
   – Это мои хозяева. Можно сказать, что это влиятельная международная организация.
   – И они поручили тебе найти Дениса Андерсона?
   – Да.
   – Зачем?
   – Потому что он – важная персона.
   – А поконкретнее?
   – Сын одного из членов Большого Совета. – Филипп Петрович на секунду задумался, а затем уточнил: – Сын короля Утера.
   – Что?! Какого еще короля?
   – Утера Лионейского, – сказал Филипп Петрович и выжидательно посмотрел на Настю.
   – Лионейского? О, – Настя кивнула. – Понятно. Это я помню: Лионея, политический строй – монархия. Еще с XV века. То есть…
   – Денис Андерсон – особа королевской крови. Наследник королевского престола Лионеи. Дела короны и дела Большого Совета требуют его немедленного возвращения домой. Поэтому я должен его найти и вернуть.
   – А он что же, не оставил вам адреса, телефона?
   – Настя, Денис Андерсон, по сути дела, сбежал из дома. Он поссорился с отцом и уехал, никому ничего не сказав.
   – Ха, – сказала Настя.
   – Что это значит?
   – То есть я связалась с принцем. Ай да я.
   – Получается, что так. Ну, тебя устраивают мои объяснения?
   – Я ведь только начала спрашивать, – сказала Настя. – Я только начала…

2

   – Так когда мы поедем? – спросила Настя.
   – В субботу, – сказал он. – Утром в субботу
   – Суббота… Хорошо, я смогу договориться на работе.
   – Договориться о чем? – удивился Денис. – И на какой работе?
   – Вообще-то, на стипендию особо не разгуляешься, поэтому приходится… – тут она поняла, что слово «стипендия» тоже относится к числу понятий, требующих разъяснения. Ох уж эти иностранцы… Покончив с кратким обзором политики правительства в сфере высшего образования, Настя вернулась к началу: – И поэтому мне нужно подрабатывать. Последние полгода я работала продавцом в отделе женской одежды, там можно договориться о персональном графике, да и шмотки по дешевке можно прикупить… Но денег там платят немного, поэтому на лето я думаю устроиться куда-нибудь в другое место.
   – Ты продаешь одежду? Так ты зарабатываешь себе на жизнь? – задумчиво произнес Денис, как будто услышанное стало для него откровением.
   – Да, а что?
   – Ничего, – сказал он, словно продолжая осмысливать слова Насти и еще не добравшись до их глубинного смысла.
   – А ты как зарабатываешь на жизнь? – спросила Настя. Это был глупый вопрос, то есть вопрос ради самого вопроса, ради продолжения разговора и лишь самую малость – чтобы побольше узнать о Денисе. Его этот вопрос не то чтобы напугал, но заставил напрячься. Настя не любила, когда Денис нервничал, и поэтому первая же и пожалела о заданном вопросе. Но было уже поздно, и ей пришлось выслушать ответ.
   – Я… – протянул он, и Настя отвела глаза от его лица, потому что по лицу было видно, что Денис пытается соврать, но у него не получается, ему стыдно… – У меня богатая семья, – сказал он наконец.
   – Это хорошо, – отозвалась Настя, радуясь не столько факту богатства семьи Дениса, сколько тому факту, что Денис нашел хоть какой-то ответ. Она не собиралась развивать эту тему дальше – смертельная ошибка в системе ценностей Монаховой – и свернула на безопасную тему субботнего отгула. – Я смогу договориться насчет субботы, потом отработаю, – сказала Настя.
   – Ладно, – сказал Денис.
   – Надо что-то подготовить к субботе?
   Он почему-то опять напрягся.
   – Подготовить?
   – Ну, я не знаю, что это за поездка… Иногда люди ездят за город на шашлыки, на пикник. Тогда они берут с собой еду, всякие там термосы, шампуры… У нас будет пикник или…
   – Нет, ничего не надо готовить, – сказал Денис. – Это будет поездка по делу.
   – На весь день?
   – Если все будет хорошо, к обеду мы вернемся, – сказал Денис.
   Она не стала спрашивать, когда они вернутся, если все будет плохо. Не спросила, потому что ничего плохого не могло случиться во время загородной поездки Насти и ее замечательного Дениса в солнечную субботу в начале июля, когда все экзамены были кое-как, но сданы, стипендия за летние месяцы получена, и в сумме это означало, что все прекрасно в этом прекраснейшем из миров.
   Эту идиллию не могли испортить даже злонамеренные звонки от Монаховой.
   – Подруга, – загадочным голосом сказала она, – у тебя с этим Денисом все по-прежнему? Вы не разбежались?
   – Не дождешься.
   – Хм, – сказала Монахова. – Даже не знаю, стоит ли тебе говорить…
   – Если ты позвонила, значит, уже решила, что стоит.
   – Логично, – согласилась Монахова. – Тогда слушай. На днях я и мой мешок…
   – Кто?
   – Мой близкий друг.
   – Это который продает пластиковые трубы?
   – Ты безнадежно отстала от жизни – это тот, у которого сеть супермаркетов. Так вот, мы с ним пару дней назад были в одном ресторане на одной закрытой вечеринке по поводу дня рождения одного известного бизнесмена…
   – Рада за тебя и за твой мешок.
   – Там был твой Денис.
   – Где?
   – Я же говорю – в одном ресторане на одной закрытой…
   – Ты ничего не путаешь?
   – Нет, я не путаю. Это был он.
   – Ну и что?
   Судя по звукам в трубке, Монахову чуть не хватил удар. Когда она пришла в себя, то немедленно накинулась на Настю с разъяснениями:
   – Как что?! Он ведь тебе про это не рассказал! Тебя с собой туда не взял! И ты говоришь – ну и что?! Что за наплевательское отношение?!
   – А с кем он там был? – осторожно поинтересовалась Настя.
   – Хм. Знаешь… Врать не буду, я не видела, чтобы там с ним была какая-то баба.
   – Ну вот видишь…
   – Зато он полвечера проболтал с каким-то седым стариком.
   – Что?
   – У тебя не было подозрений насчет его ориентации?
   – Монахова, ты дура и не лечишься.
   – То есть подозрения были.
   – То есть ты дура! Не было никаких подозрений! Тем более ты сама говоришь – старик…
   – Лет пятьдесят. Вполне подходящий возраст для…
   – Наверное, это его родственник.
   – Надеешься на лучшее? Как я тебя понимаю…
   – Монахова, это все? Ты позвонила только ради этого?
   – А этого мало? Ты там повнимательнее со своим Денисом… У меня сильное предчувствие, что он в конце концов выкинет такой фокус, что ты вспомнишь меня и пожалеешь, что вовремя…
   Настя отключила Монахову. Да, да, конечно, фокус в конце концов случился, но когда это произошло, Настя не стала вспоминать разговор с подругой и жалеть, что вовремя не сделала то и не сказала это…
   Было уже не до этого.

3

   Снаружи зарядил дождь, поначалу едва заметный, вкрадчивый, втирающийся в доверие, а потом, словно осознав свою безнаказанность, превратившись в шумный торжествующий потоп, устремившийся с ночного неба на землю в полную свою силу. Неказистое придорожное кафе как-то сразу превратилось в островок тепла и спокойствия посреди непогоды и холода.
   Филипп Петрович не на шутку озаботился дождем – он выглянул на крыльцо, оценил интенсивность ненастья и вздохнул.
   – По такой погоде они не скоро до нас доберутся, – сказал он Насте.
   – Что еще за они?
   – Я позвонил своим ребятам. Они подъедут и вытащат нас отсюда. Через час-полтора.
   – У тебя еще и ребята имеются? Я-то думала, что ты сам по себе…
   – Настя, Большой Совет – это солидная организация, и народу там хватает. Просто поиски Дениса Андерсона… Ну, это не та работа, которую делают толпой в сто человек, бегая по всей Европе и тыча каждому встречному в нос его фотографии.
   – Вы хотели все сделать по-тихому.
   – Да, вот именно.
   – Боялись огласки, – уверенно продолжала Настя. Наконец-то хоть что-то было ей ясно. – Боялись, что про скандал в королевской семье напишут в газетах, расскажут в новостях на телевидении… Хотя, честно говоря, я не помню, чтобы по телевизору хоть раз говорили про этого вашего Утера…
   – Надо было все сделать тихо, – подтвердил Филипп Петрович. – Но не из-за прессы. Есть вещи посерьезнее, чем светская хроника. Тем более что ты права – семья Дениса никогда особенно не светилась, а стало быть, большого интереса к жизни этой династии нет.
   – И что же это за серьезные вещи?
   – Хм, – сказал Филипп Петрович. – Понимаешь, Настя, с одной стороны, я просто не имею права открыть тебе все. С другой стороны, если бы я открыл тебе все, ты бы мне не поверила.
   – Не поверила? Это что же такое невероятное ты бы мне рассказал? Что-нибудь про Кощея Бессмертного, который перебирается из одного тела в другое и так существует уже сотни лет? Или какие-нибудь легенды про болотных уродцев, которые… – Настя вспомнила ресторан в Старых Пряниках, и ее передёрнуло. – Или что-нибудь про вампиров? Про волосатых карликов, которые прорывают подземные проходы, напившись перед этим кофе? Это вы называете невероятными вещами? Так вот, я напомню, что я все это уже видела. Не могу сказать, что мне это понравилось. Я хотела бы не верить в то, что я видела, но поскольку я это видела, мне придется в это верить!
   Филипп Петрович пожал плечами.
   – Что? – не поняла Настя.
   – Да, ты это видела… Но то, что ты видела… это такие мелочи.
   – Что?! Если это мелочи, то что тогда…
   – Когда за нами подъедут мои ребята, они отвезут нас в безопасное место. Я посоветуюсь с начальством насчет положения вещей, и они, скорее всего, дадут тебе допуск первой степени.
   – Это что еще такое?
   – Это право получить кое-какую информацию. Чтобы поверить, понять и убрать многие вопросы, которые не дают тебе покоя, Настя.
   – Если б ты только знал, как они меня достали, эти вопросы… Ведь когда-то, до встречи с Денисом, все в моей жизни было просто и понятно… Наверное, так оно и было. Но сейчас я уже не могу в такое поверить, потому что меня словно выбросило в другой мир, в мир, в котором я ничего не знаю и ничего не понимаю, и с каждым днем вопросов у меня все больше, и моя голова пухнет от этих вопросов… Я должна тебе сказать, что это очень неприятно – жить в мире, правил которого ты не понимаешь, смысла которого ты не знаешь…
   – Выбросило в другой мир? – переспросил Филипп Петрович. – Ну да, примерно так оно и есть. Что-то в этом роде. Допуск первой степени позволит тебе понять основные правила, понять смысл…
   – Первой степени – это ведь самый главный допуск, так?
   – Нет. Это допуск низшей степени.
   – Как? Почему?
   – Потому что большего тебе и не потребуется, Настя. Я надеюсь, что не потребуется.
   – Ты что, за дуру меня принимаешь? Думаешь, что мне и низший допуск сгодится?! Я имею право знать все, я это право вот этой своей шеей заработала, так что…
   – Настя, есть такие старые слова: «Во многом знании много печали». Это настолько правильно, что… У меня допуск пятой степени, Настя, и надеюсь никогда не получить шестую степень. Я не хочу знать того, что положено знать с допуском шестой степени. Да я и с пятой-то степенью плохо сплю по ночам…
   – Но ведь есть люди, у которых есть шестая степень.
   – Есть. Мне их жалко.
   – А есть у кого седьмая или восьмая?
   – Говорят, что есть. Хотя лично я с такими не встречался.
   – А всего этих степеней…
   – Десять.
   – То есть должны быть люди и с десятой степенью?
   – Люди? – задумался Филипп Петрович. – Вряд ли.
   Настя не поняла этого ответа, но не стала переспрашивать, потому что вспомнила про другое, более важное:
   – Почему тогда, в ресторане, тот мужчина в камуфляже сказал про меня – не стопроцентный человек?
   – Он так сказал? Разве?
   – Когда незнакомый человек говорит тебе такое в лицо – это запоминается.
   – Пожалуй. Это ведь было до того, как мы поехали к брату Максу?
   Настя согласно кивнула.
   – А значит, до того, как брат Макс вытащил из тебя вот эту штуку… – Филипп Петрович порылся во внутреннем кармане пальто и, словно кости, выбросил на стол полупрозрачную пластиковую коробочку.
   Настя побледнела и непроизвольно откинулась на спинку стула.
   – А эта штука, – продолжил Филипп Петрович, аккуратно сняв крышку с коробочки и обнажив ее содержимое: нечто похожее одновременно на мертвого червяка и на деталь какого-то сложного механизма, скажем, антикварных часов. – Эта штука, которая сидела в тебе, не является человеческим органом. Поэтому технически ты в тот момент не была стопроцентным человеком. Теперь тебе понятно?
   – Ага. Почти.
   – Так что не волнуйся, сейчас ты снова полноценный человек, хотя шея еще, наверное, побаливает, так? Да и какая-то часть памяти все-таки не восстановится. Эта сволочь ее сожрала.
   – Сожрала? Так это… – Настя присмотрелась к странному предмету, который издали можно было принять за кусок изогнутой проволоки. – Он что, живой?
   Она спросила и тут же вспомнила металлический звук, с которым извлеченный из ее тела червяк упал на подставленное блюдце. Филипп Петрович вытащил футляр с очками, протер стекла и, как через лупу, посмотрел через них на червяка.
   – Так и есть. – Филипп Петрович убрал очки. – Сначала я тоже подумал, что это живая тварь. Я видел таких «беспамятников» раньше, видел, как их вытаскивали из людей. Есть такие места в Южной Америке, где они водятся. Но теперь-то понятно, что это сделанная вещь. Сделанная по образцу живой твари, из металла, пластика и еще бог знает чего. Сделанная так, чтобы ее сложнее было обнаружить. Был бы там обычный червяк, я бы разглядел его еще тогда, на лыжной базе. А это… Да, это очень хитрая штука… И это очень плохо.
   – Плохо?
   – А что хорошего в том, что какие-то люди употребили весь свой талант и всю свою изобретательность на создание этой маленькой гадкой твари? Она ведь предназначена не для того, чтобы сделать мир прекраснее, не для того, чтобы сделать людей счастливее… – Филипп Петрович говорил это так печально и так неподдельно искренне, что Настя ему посочувствовала. Не миру, не людям, а отдельно взятому Филиппу Петровичу, который сейчас выглядел еще более выжатым и постаревшим, чем минуту назад.
   И поскольку именно он был Настиной единственной защитой и надеждой, он был спасительной нитью, которая позволит ей выбраться из лабиринта, то Настя не хотела видеть этого человека таким, не хотела видеть его усталость и уязвимость, потому что, видя это, она чувствовала и себя обреченной – на смерть или на кое-что похуже.
   Так что она поспешила сменить тему разговора.

4

   Настя отцепилась от Дениса, слезла с мотоцикла, подергала затекшими ногами и огляделась. Места были, прямо скажем, не слишком романтичные. Скорее их следовало назвать «заброшенные». Здесь отовсюду веяло запустением – и не только от кирпичных развалин какого-то сельскохозяйственного сооружения, не только от дорожного указателя, который безнадежно тонул в гигантских лопухах; казалось, что пыль забвения лежит и на деревьях, и на траве, и на линии горизонта.
   Настя на всякий случай отряхнула джинсы и с надеждой посмотрела на Дениса: может быть, он все-таки ошибся поворотом?
   – Туда, – сказал Денис.
   – Ты уверен?
   – Сто пудов, – ответил Денис и улыбнулся. Настя развела руками, что означало – ну раз уж ты так уверен…
   На самом деле он, конечно же, не был ни в чем уверен. Он притащил меня туда именно потому, что не был ни в чем уверен. Он привез меня потому, что боялся идти туда один, боялся там пропасть и не оставить следа. Что бы там про него потом ни говорили и ни писали, Денис Андерсон всегда помнил про свое происхождение, и это происхождение, в частности, не позволяло ему безвестно сгинуть где-то в российской провинции. Получается, что я выступала тогда в роли то ли одушевленной записки «Вскрыть в случае моего невозвращения», то ли в роли страховочного троса, по которому Денис собирался выкарабкаться обратно. Это было так прагматично и настолько лишено лирики, что я даже рада, что тогда я ни о чем таком и не догадывалась. Я просто тащилась за Денисом вниз по склону, любовалась, как он уверенно вышагивает по направлению к старым армейским складам…
   Короче говоря, овца овцой.
   Все это выглядело настолько сомнительно, что Настя готова была каждую секунду спрашивать: «А ты уверен?» Ты уверен в этом богом забытом месте, ты уверен в этом выползшем из земли кирпичном червяке, ты уверен в этой двери? Ты уверен, что в нее надо стучать?
   – Стой здесь, – сказал Денис. – Я вернусь примерно… через полчаса. Если меня не будет долго – садись на мотоцикл, возвращайся в город и звони в консульство.
   – Хорошо. Только я не умею ездить на мотоцикле. И я не знаю телефона консульства.
   Он удивился и задумался.
   – Тогда поймай попутку. Что?
   Настя ничего не сказала, но взглядом словно пыталась телепатически внушить Денису простую мысль, что попуток в этих краях не водится.
   – Вызови такси, – наконец решил он. – А телефон консульства… Телефон узнаешь в справочной.