Страница:
– Хорошо, – снова согласилась Настя. – Если только кто-то захочет сюда ехать… И еще.
– Что?
– Ты не мог бы мне объяснить, что происходит?
5
6
7
8
9
– Что?
– Ты не мог бы мне объяснить, что происходит?
5
Так что Настя поспешила сменить тему разговора.
– Ты сказал про этого червяка – сделанный так, чтобы его сложнее было обнаружить.
– Да, – кивнул Филипп Петрович.
– Но тот человек в ресторане… Он ведь даже близко ко мне не подходил и все равно определил… Как он мог разглядеть то, что у меня под кожей?
Филипп Петрович удивленно уставился на Настю.
– Я совсем замотался, – с сожалением пробормотал он. – Да, я должен был сам сообразить, сам догадаться… Но была такая спешка…
– Так что? Как это ему удалось?
– Моим мозгам не помешало бы часов пять полноценного отдыха… Пока я могу придумать два варианта. Первый – ему скорректировали глаза.
Настя раскрыла рот, и Филипп Петрович быстро стал объяснять:
– У меня, как и у тебя, обычные человеческие глаза, и чтобы видеть всякие штуки типа вживленного паразита или болотной твари, замаскировавшейся под человека – хорошо замаскировавшейся, – мне нужно вот это, – он снова извлек футляр с очками. – Ясно? А вот если человек разглядел такую вещь без очков и на расстоянии, то он либо не человек, либо ему что-то сделали с глазами.
– Контактные линзы?
– Я думаю, другие глаза. Это удобнее.
– Другие глаза, – повторила Настя. – Ага, понятно. А вторая версия?
– Вторая версия заключается в том, что ему не надо было ничего разглядывать. Он знал, кто ты такая, и знал, что сидит у тебя в шее.
– Откуда?
– Теперь уже твоим мозгам нужно проветриться. Откуда можно получить такую информацию? От тех людей, которые запустили в тебя эту тварь.
– От Покровского и Лизы?
– От их компании. Их ведь там было не двое и не трое, так?
Настя кивнула. Воспоминания о добром докторе и пожилом мужчине с кустистыми бровями подействовали на нее, как струйка ледяной воды за шиворот.
– Но… – попыталась она опрокинуть возникший призрак прошлого. – Ведь тот мужчина и его болотная команда работали на Гарджели, разве не так? А Лиза и Покровский – они были сами по себе, они выкрали Иннокентия из подвала Гарджели…
– Все так, – согласился Филипп Петрович. – Да, эта болотная компания работала на Гарджели, но подрабатывала еще в пяти других местах. Такое бывает сплошь и рядом. Если бы им удалось тебя взять, они стали бы торговаться со всеми заинтересованными лицами и сдали бы тебя тому, кто заплатит больше.
– Насчет Гарджели мне все понятно – он думает, что я виновата в смерти его брата. Но вот эта компания Покровского – зачем я им? И зачем им нужен был Иннокентий?
– Настя, – Филипп Петрович устало махнул рукой, – давай не все сразу, ладно? Нельзя получить все ответы на все вопросы, так не бывает. Как только получаешь ответ, сразу возникает два новых вопроса, и так до бесконечности… Поэтому останови свой конвейер по производству вопросов, дай и конвейеру отдохнуть.
– Ладно. Последний вопрос.
Филипп Петрович обреченно вздохнул.
– Если они, эти люди: Покровский, добрый доктор и Лиза – хотели, чтобы червяк сожрал у меня часть памяти, почему было не пустить живого червяка? Зачем было запускать искусственного?
– Это надо у них спросить. Наверное, натурального не было под рукой, за натуральным надо в Южную Америку обращаться. А искусственный у них был…
– Может быть, и так. Или…
– Что?
– Я все не могу забыть, как они мне говорили – это мина, которая взорвется, как только я выйду из повиновения. Я все время думала об этом как о мине, и мне до сих пор кажется…
– Что это мина?
– Что через это устройство они до сих пор держат меня на крючке.
– То есть ты хочешь сказать, – задумчиво произнес Филипп Петрович, – что они могли сделать не просто копию червяка… Да, не просто скопировать, а добавить еще какие-то функции. Скажем, взрывное устройство… или… или радиосигнал.
– Что?
– В такой штуке был бы кстати радиосигнал, через который можно было бы засечь и определить местонахождение объекта.
– И… – Настя с ненавистью посмотрела на открытую пластиковую коробочку посреди стола. Рядом с солонкой, перечницей и керамической стойкой для салфеток коробка выглядела совершенно безобидно. – И эта штука испускает сигнал?!
– Черт его знает.
– Давайте возьмем молоток, раздолбим ее в порошок и выбросим.
– Во-первых, у меня нет молотка. Во-вторых, я хочу, чтобы ее посмотрели специалисты. Поэтому она останется в целости и сохранности.
– А как же сигнал? А вдруг за нами следят? А мы тут сидим уже час и просидим еще бог знает сколько времени!
– Дождь – он для всех дождь. Сюда сложно добраться всем – и нашим, и не нашим. А потом, если там действительно был сигнал, то он шел от тебя с самого твоего побега, он шел, но ведь они до тебя не добрались… – Филипп Петрович внезапно замолчал.
– Что?
– Нет, ничего. Не добрались – и хорошо, – сказал Филипп Петрович и поддернул пальто, словно бы ему вдруг стало холодно.
– Ты сказал про этого червяка – сделанный так, чтобы его сложнее было обнаружить.
– Да, – кивнул Филипп Петрович.
– Но тот человек в ресторане… Он ведь даже близко ко мне не подходил и все равно определил… Как он мог разглядеть то, что у меня под кожей?
Филипп Петрович удивленно уставился на Настю.
– Я совсем замотался, – с сожалением пробормотал он. – Да, я должен был сам сообразить, сам догадаться… Но была такая спешка…
– Так что? Как это ему удалось?
– Моим мозгам не помешало бы часов пять полноценного отдыха… Пока я могу придумать два варианта. Первый – ему скорректировали глаза.
Настя раскрыла рот, и Филипп Петрович быстро стал объяснять:
– У меня, как и у тебя, обычные человеческие глаза, и чтобы видеть всякие штуки типа вживленного паразита или болотной твари, замаскировавшейся под человека – хорошо замаскировавшейся, – мне нужно вот это, – он снова извлек футляр с очками. – Ясно? А вот если человек разглядел такую вещь без очков и на расстоянии, то он либо не человек, либо ему что-то сделали с глазами.
– Контактные линзы?
– Я думаю, другие глаза. Это удобнее.
– Другие глаза, – повторила Настя. – Ага, понятно. А вторая версия?
– Вторая версия заключается в том, что ему не надо было ничего разглядывать. Он знал, кто ты такая, и знал, что сидит у тебя в шее.
– Откуда?
– Теперь уже твоим мозгам нужно проветриться. Откуда можно получить такую информацию? От тех людей, которые запустили в тебя эту тварь.
– От Покровского и Лизы?
– От их компании. Их ведь там было не двое и не трое, так?
Настя кивнула. Воспоминания о добром докторе и пожилом мужчине с кустистыми бровями подействовали на нее, как струйка ледяной воды за шиворот.
– Но… – попыталась она опрокинуть возникший призрак прошлого. – Ведь тот мужчина и его болотная команда работали на Гарджели, разве не так? А Лиза и Покровский – они были сами по себе, они выкрали Иннокентия из подвала Гарджели…
– Все так, – согласился Филипп Петрович. – Да, эта болотная компания работала на Гарджели, но подрабатывала еще в пяти других местах. Такое бывает сплошь и рядом. Если бы им удалось тебя взять, они стали бы торговаться со всеми заинтересованными лицами и сдали бы тебя тому, кто заплатит больше.
– Насчет Гарджели мне все понятно – он думает, что я виновата в смерти его брата. Но вот эта компания Покровского – зачем я им? И зачем им нужен был Иннокентий?
– Настя, – Филипп Петрович устало махнул рукой, – давай не все сразу, ладно? Нельзя получить все ответы на все вопросы, так не бывает. Как только получаешь ответ, сразу возникает два новых вопроса, и так до бесконечности… Поэтому останови свой конвейер по производству вопросов, дай и конвейеру отдохнуть.
– Ладно. Последний вопрос.
Филипп Петрович обреченно вздохнул.
– Если они, эти люди: Покровский, добрый доктор и Лиза – хотели, чтобы червяк сожрал у меня часть памяти, почему было не пустить живого червяка? Зачем было запускать искусственного?
– Это надо у них спросить. Наверное, натурального не было под рукой, за натуральным надо в Южную Америку обращаться. А искусственный у них был…
– Может быть, и так. Или…
– Что?
– Я все не могу забыть, как они мне говорили – это мина, которая взорвется, как только я выйду из повиновения. Я все время думала об этом как о мине, и мне до сих пор кажется…
– Что это мина?
– Что через это устройство они до сих пор держат меня на крючке.
– То есть ты хочешь сказать, – задумчиво произнес Филипп Петрович, – что они могли сделать не просто копию червяка… Да, не просто скопировать, а добавить еще какие-то функции. Скажем, взрывное устройство… или… или радиосигнал.
– Что?
– В такой штуке был бы кстати радиосигнал, через который можно было бы засечь и определить местонахождение объекта.
– И… – Настя с ненавистью посмотрела на открытую пластиковую коробочку посреди стола. Рядом с солонкой, перечницей и керамической стойкой для салфеток коробка выглядела совершенно безобидно. – И эта штука испускает сигнал?!
– Черт его знает.
– Давайте возьмем молоток, раздолбим ее в порошок и выбросим.
– Во-первых, у меня нет молотка. Во-вторых, я хочу, чтобы ее посмотрели специалисты. Поэтому она останется в целости и сохранности.
– А как же сигнал? А вдруг за нами следят? А мы тут сидим уже час и просидим еще бог знает сколько времени!
– Дождь – он для всех дождь. Сюда сложно добраться всем – и нашим, и не нашим. А потом, если там действительно был сигнал, то он шел от тебя с самого твоего побега, он шел, но ведь они до тебя не добрались… – Филипп Петрович внезапно замолчал.
– Что?
– Нет, ничего. Не добрались – и хорошо, – сказал Филипп Петрович и поддернул пальто, словно бы ему вдруг стало холодно.
6
– Ты не мог бы мне объяснить, что происходит? – спросила Настя.
О, этот замечательный вопрос, который я потом задавала десятки и сотни раз, задавала разным людям, плохим и хорошим, разговорчивым и не очень. Я достигла больших высот в задавании этого вопроса, я могу задавать его с разными интонациями: умоляюще, требовательно, истерично, почти равнодушно. Мне кажется, что в моей жизни был такой момент, когда я только и делала, что задавала всем подряд этот вопрос.
Добавлю, что частота произнесения этого вопроса совершенно не гарантирует вам внятного и всеобъемлющего ответа. Проверено на собственном опыте. Скорее всего, вам наврут с три короба.
Так вот, на скользкую дорожку бессмысленных вопросов и лживых ответов меня подтолкнул именно Денис Андерсон.
– Ты не мог бы мне объяснить, что происходит? – вежливо спросила я. И он, как полагается, наврал мне по полной программе. Учитывая его происхождение и аристократическую щедрость, наврано там было короба на четыре с половиной, не меньше.
Он сказал, что за железной дверью обосновался пожилой торговец антиквариатом, тот самый, который продал Денису меч. Он сказал, что старик уже слегка не в себе, поэтому и забрался в это удаленное и подозрительное место. Денис сказал, что должен передать старику одну вещь… Вот, собственно, и все.
Он считал, что сказанного достаточно. А Настя… Настя никогда не любила шумных выяснений отношений, она всегда старалась найти компромисс в отношениях с людьми, даже если этот компромисс достигался за счет уступок с ее стороны. А обычно так он и достигался.
А уж с Денисом все было еще хуже. В том смысле, что Настя принимала его таким, каким он был, и ничего не требовала сверх того. Никаких претензий, никаких осуждающих взглядов и надутых губ. С точки зрения Монаховой, это было абсолютно неприемлемое поведение. «Ты что в него вцепилась, как будто он последний мужик на земле?» – как-то резанула Монахова. Настя пожала плечами. «Наверное, для меня он и есть последний, – сказала она. – Других для меня не существует». – «Меня сейчас от тебя стошнит», – скорбно сообщила в ответ Монахова.
И вот теперь он завез ее в запредельную глушь и в утешение рассказал сказку про какого-то безумного антиквара. И он считал, что этого достаточно. И он ждал, что Настя улыбнется своей обычной доверчивой улыбкой и скажет:
– Хорошо. Я сделаю все, как ты хочешь.
Вместо этого Настя вытащила мобильник и попыталась позвонить Монаховой. Черта с два у нее это получилось.
– Не достает, – растерянно сказала Настя. Попасть в зону, не покрываемую мобильной связью, было для нее сейчас все равно что попасть в Зазеркалье, таинственную страну, где обычные человеческие правила и законы природы не действуют. Потом она сообразила, что стоит в низине, а надо, наверное, снова вылезти на дорогу, и тогда, может быть…
– Настя? – Денис проявлял нетерпение.
– Что? – Настя опустила руку с мобильником, еще раз огляделась кругом и еще раз удостоверилась, что это место не внушает ей доверия. Здесь в воздухе витало какое-то напряжение, причем непонятно было, откуда оно берется, ведь ничего особо угрожающего в этом пейзаже не было, он был не пугающим, а скорее унылым. Но тем не менее… – Ты хочешь, чтобы я стояла здесь и ждала тебя?
– Да.
– И через полчаса ты выйдешь?
– Может быть, даже раньше.
– А ты все это время будешь у своего антиквара?
– Да.
На языке у нее вертелся вопрос: «И ты думаешь, что я в это поверю?» – но вслух она ничего подобного не сказала, она просто кивнула. Больше того, Настя уже и придумала устраивающее ее саму объяснение, почему она не сказала «И ты думаешь, что я в это поверю?». Объяснение было такое: сейчас было бы неправильно отвлекать Дениса от дел. Правильно будет выяснить все непонятное потом, когда они сядут на мотоцикл и уберутся отсюда ко всем чертям.
– Хорошо, – сказала Настя. – Хорошо, иди. Я подожду.
Он улыбнулся – слегка вымученно, как ей показалось, – быстро коснулся ее губ своими и тут же побежал в сторону металлической двери. Там он остановился, обернулся и махнул Насте рукой. В другой руке у него была небольшая спортивная сумка. Стало быть, там и помещалась та самая вещь, которую надо было отдать антиквару. «Наверное, это просто бизнес, – подумала Настя. – Просто бизнес. У Дениса не хватило денег на меч, и он отрабатывает недостающую сумму, выполняя поручения. Привез из города какую-нибудь книгу или статуэтку… А зачем ему все-таки меч? Он мне об этом говорил? А я его об этом спрашивала?»
Настя засомневалась. Она совершенно не разбиралась в оружии и антиквариате, но не надо было быть специалистом, чтобы после единственного прикосновения понять – это Вещь. И в поисках такой Вещи, наверное, можно было забраться в эти дебри, можно было заплатить какие-то бешеные деньги… Только как же Денис собирается вывозить эту штуку из страны? Если меч по-настоящему ценный, то Денису могут и не разрешить вывоз меча. Или запросят кучу денег за разрешение… Да, как бы он со своим мечом не нажил себе бед.
Позже, вспоминая эти свои рассуждения, я могла разве что горько усмехаться. Гипотетические таможенные проблемы были настолько ничтожны по сравнению с теми проблемами, которые Денис к тому времени нажил… Однако мои наивные девичьи мысли были вполне объяснимы – я ведь даже и приблизительно не представляла, в какую историю вляпался мой любимый Денис. Откуда мне было знать?! А вот то, что Денис, который прекрасно представлял масштаб сгущающихся над ним туч, вел себя совершенно спокойно, если не сказать расслабленно, – это было уже из разряда необъяснимых феноменов человеческой психологии. Вероятно, Денис страдал крайней формой юношеского легкомыслия, усиленного воспитанием в замкнутой среде королевской семьи. Вероятно, внутри его сидел передающийся по наследству монархический ген, под влиянием которого начинаешь думать, что с тобой ничего не может случиться, потому что ты стоишь на ступеньку выше остального мира…
Но иногда этот остальной мир протягивает руку, хватает тебя за ногу и стаскивает со ступени к себе, в смрад, боль, отчаяние и невероятную уязвимость всего живого.
Так и вышло.
Денис уже несколько раз постучал в металлическую дверь и теперь неуверенно переминался подле нее, подозревая, что все же не совсем правильно выбил по металлу кодовый стук, и думая, что надо бы ещё раз повторить на всякий случай…
Но тут дверь открылась, оттуда вышел Ключник и схватил Дениса за горло. Настя взвизгнула, Денис выронил свою сумку, и оттуда неторопливо выкатилась человеческая голова. Она сделала несколько оборотов по земле, потом замерла в вертикальном положении и посмотрела на Настю.
О, этот замечательный вопрос, который я потом задавала десятки и сотни раз, задавала разным людям, плохим и хорошим, разговорчивым и не очень. Я достигла больших высот в задавании этого вопроса, я могу задавать его с разными интонациями: умоляюще, требовательно, истерично, почти равнодушно. Мне кажется, что в моей жизни был такой момент, когда я только и делала, что задавала всем подряд этот вопрос.
Добавлю, что частота произнесения этого вопроса совершенно не гарантирует вам внятного и всеобъемлющего ответа. Проверено на собственном опыте. Скорее всего, вам наврут с три короба.
Так вот, на скользкую дорожку бессмысленных вопросов и лживых ответов меня подтолкнул именно Денис Андерсон.
– Ты не мог бы мне объяснить, что происходит? – вежливо спросила я. И он, как полагается, наврал мне по полной программе. Учитывая его происхождение и аристократическую щедрость, наврано там было короба на четыре с половиной, не меньше.
Он сказал, что за железной дверью обосновался пожилой торговец антиквариатом, тот самый, который продал Денису меч. Он сказал, что старик уже слегка не в себе, поэтому и забрался в это удаленное и подозрительное место. Денис сказал, что должен передать старику одну вещь… Вот, собственно, и все.
Он считал, что сказанного достаточно. А Настя… Настя никогда не любила шумных выяснений отношений, она всегда старалась найти компромисс в отношениях с людьми, даже если этот компромисс достигался за счет уступок с ее стороны. А обычно так он и достигался.
А уж с Денисом все было еще хуже. В том смысле, что Настя принимала его таким, каким он был, и ничего не требовала сверх того. Никаких претензий, никаких осуждающих взглядов и надутых губ. С точки зрения Монаховой, это было абсолютно неприемлемое поведение. «Ты что в него вцепилась, как будто он последний мужик на земле?» – как-то резанула Монахова. Настя пожала плечами. «Наверное, для меня он и есть последний, – сказала она. – Других для меня не существует». – «Меня сейчас от тебя стошнит», – скорбно сообщила в ответ Монахова.
И вот теперь он завез ее в запредельную глушь и в утешение рассказал сказку про какого-то безумного антиквара. И он считал, что этого достаточно. И он ждал, что Настя улыбнется своей обычной доверчивой улыбкой и скажет:
– Хорошо. Я сделаю все, как ты хочешь.
Вместо этого Настя вытащила мобильник и попыталась позвонить Монаховой. Черта с два у нее это получилось.
– Не достает, – растерянно сказала Настя. Попасть в зону, не покрываемую мобильной связью, было для нее сейчас все равно что попасть в Зазеркалье, таинственную страну, где обычные человеческие правила и законы природы не действуют. Потом она сообразила, что стоит в низине, а надо, наверное, снова вылезти на дорогу, и тогда, может быть…
– Настя? – Денис проявлял нетерпение.
– Что? – Настя опустила руку с мобильником, еще раз огляделась кругом и еще раз удостоверилась, что это место не внушает ей доверия. Здесь в воздухе витало какое-то напряжение, причем непонятно было, откуда оно берется, ведь ничего особо угрожающего в этом пейзаже не было, он был не пугающим, а скорее унылым. Но тем не менее… – Ты хочешь, чтобы я стояла здесь и ждала тебя?
– Да.
– И через полчаса ты выйдешь?
– Может быть, даже раньше.
– А ты все это время будешь у своего антиквара?
– Да.
На языке у нее вертелся вопрос: «И ты думаешь, что я в это поверю?» – но вслух она ничего подобного не сказала, она просто кивнула. Больше того, Настя уже и придумала устраивающее ее саму объяснение, почему она не сказала «И ты думаешь, что я в это поверю?». Объяснение было такое: сейчас было бы неправильно отвлекать Дениса от дел. Правильно будет выяснить все непонятное потом, когда они сядут на мотоцикл и уберутся отсюда ко всем чертям.
– Хорошо, – сказала Настя. – Хорошо, иди. Я подожду.
Он улыбнулся – слегка вымученно, как ей показалось, – быстро коснулся ее губ своими и тут же побежал в сторону металлической двери. Там он остановился, обернулся и махнул Насте рукой. В другой руке у него была небольшая спортивная сумка. Стало быть, там и помещалась та самая вещь, которую надо было отдать антиквару. «Наверное, это просто бизнес, – подумала Настя. – Просто бизнес. У Дениса не хватило денег на меч, и он отрабатывает недостающую сумму, выполняя поручения. Привез из города какую-нибудь книгу или статуэтку… А зачем ему все-таки меч? Он мне об этом говорил? А я его об этом спрашивала?»
Настя засомневалась. Она совершенно не разбиралась в оружии и антиквариате, но не надо было быть специалистом, чтобы после единственного прикосновения понять – это Вещь. И в поисках такой Вещи, наверное, можно было забраться в эти дебри, можно было заплатить какие-то бешеные деньги… Только как же Денис собирается вывозить эту штуку из страны? Если меч по-настоящему ценный, то Денису могут и не разрешить вывоз меча. Или запросят кучу денег за разрешение… Да, как бы он со своим мечом не нажил себе бед.
Позже, вспоминая эти свои рассуждения, я могла разве что горько усмехаться. Гипотетические таможенные проблемы были настолько ничтожны по сравнению с теми проблемами, которые Денис к тому времени нажил… Однако мои наивные девичьи мысли были вполне объяснимы – я ведь даже и приблизительно не представляла, в какую историю вляпался мой любимый Денис. Откуда мне было знать?! А вот то, что Денис, который прекрасно представлял масштаб сгущающихся над ним туч, вел себя совершенно спокойно, если не сказать расслабленно, – это было уже из разряда необъяснимых феноменов человеческой психологии. Вероятно, Денис страдал крайней формой юношеского легкомыслия, усиленного воспитанием в замкнутой среде королевской семьи. Вероятно, внутри его сидел передающийся по наследству монархический ген, под влиянием которого начинаешь думать, что с тобой ничего не может случиться, потому что ты стоишь на ступеньку выше остального мира…
Но иногда этот остальной мир протягивает руку, хватает тебя за ногу и стаскивает со ступени к себе, в смрад, боль, отчаяние и невероятную уязвимость всего живого.
Так и вышло.
Денис уже несколько раз постучал в металлическую дверь и теперь неуверенно переминался подле нее, подозревая, что все же не совсем правильно выбил по металлу кодовый стук, и думая, что надо бы ещё раз повторить на всякий случай…
Но тут дверь открылась, оттуда вышел Ключник и схватил Дениса за горло. Настя взвизгнула, Денис выронил свою сумку, и оттуда неторопливо выкатилась человеческая голова. Она сделала несколько оборотов по земле, потом замерла в вертикальном положении и посмотрела на Настю.
7
– Лионея – не совсем обычное государство. И королевская семья – не совсем обычная семья, – сказал Филипп Петрович. Пользуясь крепким сном буфетчика, он выгреб со стойки дюжину пакетиков растворимого кофе, высыпал три их них в свою чашку и залил кипятком. То же было предложено Насте. Напиток не доставлял приятных вкусовых ощущений, но бодрил.
– Я понимаю. – Настя усмехнулась, что должно было означать: вы уж совсем меня за дурочку держите; я понимаю, что королевская семья – это нечто особенное. – Называется герцогство Лионейское, а папа Дениса – король, а не герцог. Уже странно.
– Дело не в этом. Разных титулов у Утера – вагон и маленькая тележка. Он и герцог Лионейский, и граф Авалонский, и бог еще знает кто. Принято называть его просто – король. И все.
– Тогда что необычного?
– Необычного хватает. Королевская династия Андерсонов существует не для привлечения туристов, не для светской жизни и не для олицетворения славного прошлого. Да, совсем для другого. Я бы сравнил это с боевым дежурством.
– Это как?
– У короля есть миссия. И вся его жизнь – это исполнение этой миссии. Он готовится к ней, он ждет ее и надеется, что ему не представится случая ее исполнить.
– Я, наверное, слишком устала… Потому что я ничего не понимаю из твоих объяснений.
– Наверное, я плохо объясняю. Тем более я отвлекся – мы же говорили про Дениса Андерсона…
– Да, – подтвердила Настя и замолчала. Сутки назад она была уверена, что все эти разговоры про ее знакомство с Денисом Андерсоном – нелепая ошибка; теперь же оказалось, что с этой нелепой ошибкой она была связана такими узами, которые можно порвать только с помощью времени, и то – с помощью большой дозы времени. Через пару сотен лет Настя, наверное, забудет встречу в книжном магазине, забудет его руки, забудет легкое касание его губ, забудет длинную фигуру, торопящуюся к входу в подземный офис Ключника…
– Он единственный сын короля Утера, – говорил между тем Филипп Петрович. – А значит, его ожидало вполне определенное будущее. Я бы даже сказал, неизбежное будущее. После смерти отца он должен будет принять на себя бремя королевской власти со всеми вытекающими отсюда последствиями. Королю уже за семьдесят, к тому же он в последние годы болеет. Да, переход короны к Денису – это лишь вопрос времени.
– И тут он сбежал.
– Вот именно.
– Почему?
– Потому что ему девятнадцать лет. Потому что он вырос в современном мире, где есть спутниковое телевидение и Интернет, а это значит, что соблазны этого мира невозможно удержать государственными границами.
– Я опять ничего не понимаю. При чем здесь спутниковое телевидение?
– Настя, когда он станет королем, он должен будет до конца жизни находиться в своей стране. Еще точнее – в своем замке. Это часть его миссии.
– Тогда понятно. Я бы на его месте тоже… Наверное.
Филипп Петрович кивнул.
– Мир меняется, – сказал он. – Раньше такого не было. Да, раньше юноша из семьи Андерсонов относился к своему жребию как к… Как к священному долгу. Хотя это и есть священный долг, без всяких «как». За несколько сотен лет ни у одного из Андерсонов и в мыслях не было искать себе какую-то иную жизнь. А этот… – Филипп Петрович вздохнул. – Этот бегает, как заяц, по задворкам Европы…
– Он, наверное, хотел посмотреть мир, – предположила Настя. – Если потом ему нельзя будет никуда поехать, то вполне разумно немного попутешествовать…
– Разумно? – Филипп Петрович усмехнулся. – Ты даже представить не можешь, насколько это неразумно. Это невероятно неразумно. Причем тебе это еще можно простить, потому что ты не знаешь историю Андерсонов, ты почти ничего не знаешь… А он знал все. И все равно говорил эту чушь! И не только говорил. Он сбежал из страны, и в результате мы с тобой, Настя, сидим в этой забегаловке и ждем, что, может быть, нас заберут куда-нибудь в более приличное место. Мы сидим и ждем… Хотя, может быть, все это уже не имеет никакого смысла, потому что ты видела его последний раз шестого сентября прошлого года и за это время с ним могли случиться самые ужасные вещи! Он хотя бы был жив, когда вы с ним расстались? Настя? Он был жив?
– Я… – неуверенно произнесла она. – Я помню. Я, наверное, почти все помню. Я только пока не могу понять, что было сначала, а что было потом.
– Ты видела его мертвым? – бесстрастно спросил Филипп Петрович. – Я понимаю, что в голове у тебя сейчас путаница, много всяких образов и воспоминаний… Но… Есть среди них такое, где Денис Андерсон мертв?
– Н-нет, – сказала Настя.
– Ты так говоришь, чтобы меня успокоить? Или…
– Я не видела его мертвым, – твердо сказала Настя. – Я помню, что он крикнул мне: «Беги!» Но я не уверена, что это самое последнее воспоминание… И еще я помню, что мы несколько раз с ним ездили за город, в какое-то странное место… Запущенное место.
– И там с вами что-то случилось?
– Не знаю. Мы там были два или три раза… Я помню дорожный знак «69-й километр». Помню, что в том месте мне было не по себе. И… И все.
Настя виновато развела руками.
– Тебе просто надо отдохнуть, – сказал Филипп Петрович. – И тогда все встанет на свои места. Да, тогда все наладится. Я надеюсь.
У Филиппа Петровича зазвонил мобильник. Некоторое время он молча слушал, прижав трубку к щеке, потом коротко и пессимистично хмыкнул и убрал телефон.
– Дождем размыло какой-то там спуск, – сказал он раздраженно. – И поэтому нельзя проехать. А объезд займет чуть ли не сутки. Так что мы тут…
– Застряли.
– Вот именно. И что здесь смешного?
– Мы тут застряли… И поэтому тебе не отвертеться.
– Что это значит?
– У меня накопилось очень много вопросов, – напомнила Настя. – Пока я их все не задам…
– Тс-с.
– Что?
– Тс-с. Ничего не слышишь?
– Да ладно тебе, это просто еще одна уловка, чтобы ничего мне не рассказывать, да?
– Машина подъехала, – буднично сказал Филипп Петрович и стал рыться в недрах своего пальто, где, по наблюдениям Насти, могли находиться вещи совершенно невероятные. – Может быть, просто машина, а может быть, и не просто машина…
– Где? Какая машина? – За окнами по-прежнему ливень и ветер соревновались в буйстве, и за окнами Настя не смогла разглядеть ничего, кроме черной стены непогоды. То ли от напряжения последних дней, то ли под влиянием разошедшейся стихии ей показалось, что перед ней не просто окно придорожного кафе, а тонированное стекло, за которым снаружи находится некто, видящий и знающий все; она же, Настя, не будет видеть ничего, кроме этой бури, до тех пор, пока некто не решит вылезти из-за стекла и расставить все точки над «i».
Расставить в своей неподражаемо жестокой и непредсказуемой манере.
– Я понимаю. – Настя усмехнулась, что должно было означать: вы уж совсем меня за дурочку держите; я понимаю, что королевская семья – это нечто особенное. – Называется герцогство Лионейское, а папа Дениса – король, а не герцог. Уже странно.
– Дело не в этом. Разных титулов у Утера – вагон и маленькая тележка. Он и герцог Лионейский, и граф Авалонский, и бог еще знает кто. Принято называть его просто – король. И все.
– Тогда что необычного?
– Необычного хватает. Королевская династия Андерсонов существует не для привлечения туристов, не для светской жизни и не для олицетворения славного прошлого. Да, совсем для другого. Я бы сравнил это с боевым дежурством.
– Это как?
– У короля есть миссия. И вся его жизнь – это исполнение этой миссии. Он готовится к ней, он ждет ее и надеется, что ему не представится случая ее исполнить.
– Я, наверное, слишком устала… Потому что я ничего не понимаю из твоих объяснений.
– Наверное, я плохо объясняю. Тем более я отвлекся – мы же говорили про Дениса Андерсона…
– Да, – подтвердила Настя и замолчала. Сутки назад она была уверена, что все эти разговоры про ее знакомство с Денисом Андерсоном – нелепая ошибка; теперь же оказалось, что с этой нелепой ошибкой она была связана такими узами, которые можно порвать только с помощью времени, и то – с помощью большой дозы времени. Через пару сотен лет Настя, наверное, забудет встречу в книжном магазине, забудет его руки, забудет легкое касание его губ, забудет длинную фигуру, торопящуюся к входу в подземный офис Ключника…
– Он единственный сын короля Утера, – говорил между тем Филипп Петрович. – А значит, его ожидало вполне определенное будущее. Я бы даже сказал, неизбежное будущее. После смерти отца он должен будет принять на себя бремя королевской власти со всеми вытекающими отсюда последствиями. Королю уже за семьдесят, к тому же он в последние годы болеет. Да, переход короны к Денису – это лишь вопрос времени.
– И тут он сбежал.
– Вот именно.
– Почему?
– Потому что ему девятнадцать лет. Потому что он вырос в современном мире, где есть спутниковое телевидение и Интернет, а это значит, что соблазны этого мира невозможно удержать государственными границами.
– Я опять ничего не понимаю. При чем здесь спутниковое телевидение?
– Настя, когда он станет королем, он должен будет до конца жизни находиться в своей стране. Еще точнее – в своем замке. Это часть его миссии.
– Тогда понятно. Я бы на его месте тоже… Наверное.
Филипп Петрович кивнул.
– Мир меняется, – сказал он. – Раньше такого не было. Да, раньше юноша из семьи Андерсонов относился к своему жребию как к… Как к священному долгу. Хотя это и есть священный долг, без всяких «как». За несколько сотен лет ни у одного из Андерсонов и в мыслях не было искать себе какую-то иную жизнь. А этот… – Филипп Петрович вздохнул. – Этот бегает, как заяц, по задворкам Европы…
– Он, наверное, хотел посмотреть мир, – предположила Настя. – Если потом ему нельзя будет никуда поехать, то вполне разумно немного попутешествовать…
– Разумно? – Филипп Петрович усмехнулся. – Ты даже представить не можешь, насколько это неразумно. Это невероятно неразумно. Причем тебе это еще можно простить, потому что ты не знаешь историю Андерсонов, ты почти ничего не знаешь… А он знал все. И все равно говорил эту чушь! И не только говорил. Он сбежал из страны, и в результате мы с тобой, Настя, сидим в этой забегаловке и ждем, что, может быть, нас заберут куда-нибудь в более приличное место. Мы сидим и ждем… Хотя, может быть, все это уже не имеет никакого смысла, потому что ты видела его последний раз шестого сентября прошлого года и за это время с ним могли случиться самые ужасные вещи! Он хотя бы был жив, когда вы с ним расстались? Настя? Он был жив?
– Я… – неуверенно произнесла она. – Я помню. Я, наверное, почти все помню. Я только пока не могу понять, что было сначала, а что было потом.
– Ты видела его мертвым? – бесстрастно спросил Филипп Петрович. – Я понимаю, что в голове у тебя сейчас путаница, много всяких образов и воспоминаний… Но… Есть среди них такое, где Денис Андерсон мертв?
– Н-нет, – сказала Настя.
– Ты так говоришь, чтобы меня успокоить? Или…
– Я не видела его мертвым, – твердо сказала Настя. – Я помню, что он крикнул мне: «Беги!» Но я не уверена, что это самое последнее воспоминание… И еще я помню, что мы несколько раз с ним ездили за город, в какое-то странное место… Запущенное место.
– И там с вами что-то случилось?
– Не знаю. Мы там были два или три раза… Я помню дорожный знак «69-й километр». Помню, что в том месте мне было не по себе. И… И все.
Настя виновато развела руками.
– Тебе просто надо отдохнуть, – сказал Филипп Петрович. – И тогда все встанет на свои места. Да, тогда все наладится. Я надеюсь.
У Филиппа Петровича зазвонил мобильник. Некоторое время он молча слушал, прижав трубку к щеке, потом коротко и пессимистично хмыкнул и убрал телефон.
– Дождем размыло какой-то там спуск, – сказал он раздраженно. – И поэтому нельзя проехать. А объезд займет чуть ли не сутки. Так что мы тут…
– Застряли.
– Вот именно. И что здесь смешного?
– Мы тут застряли… И поэтому тебе не отвертеться.
– Что это значит?
– У меня накопилось очень много вопросов, – напомнила Настя. – Пока я их все не задам…
– Тс-с.
– Что?
– Тс-с. Ничего не слышишь?
– Да ладно тебе, это просто еще одна уловка, чтобы ничего мне не рассказывать, да?
– Машина подъехала, – буднично сказал Филипп Петрович и стал рыться в недрах своего пальто, где, по наблюдениям Насти, могли находиться вещи совершенно невероятные. – Может быть, просто машина, а может быть, и не просто машина…
– Где? Какая машина? – За окнами по-прежнему ливень и ветер соревновались в буйстве, и за окнами Настя не смогла разглядеть ничего, кроме черной стены непогоды. То ли от напряжения последних дней, то ли под влиянием разошедшейся стихии ей показалось, что перед ней не просто окно придорожного кафе, а тонированное стекло, за которым снаружи находится некто, видящий и знающий все; она же, Настя, не будет видеть ничего, кроме этой бури, до тех пор, пока некто не решит вылезти из-за стекла и расставить все точки над «i».
Расставить в своей неподражаемо жестокой и непредсказуемой манере.
8
Самое забавное в этой ситуации заключалось в том, что хотя Настю изнутри разрывал самый настоящий ужас, в то же время одна весьма здравая мысль нашла время, чтобы достучаться до хозяйки и сообщить простую истину:
– А ведь орать-то бесполезно.
Вот уж что правда, то правда. Стопудовый верняк, как иногда выражается Тушкан. Тонкое жизненное наблюдение, как иронизирует Монахова. Настя проглотила свой крик, засунула дрожащие пальцы в задние карманы джинсов и стала ждать, что будет дальше.
А дальше Ключник посмотрел на Дениса, зевнул и сказал:
– А, это ты.
И потом разжал пальцы. Денис повалился на землю и зашелся болезненным кашлем, который без всяких слов сообщил Насте, насколько сейчас было страшно самому Денису.
Ключник тем временем прищурился и огляделся вокруг с таким выражением на бугристом малосимпатичном лице, как будто белый свет был ему не то что не мил, а глубоко противен, и дай ему волю – просидел бы под землей весь остаток своих дней. Потом Ключник перевел взгляд на кашляющего Дениса и демонстративно сплюнул в пыль. Он глядел на гостя, как тигр смотрит на тявкающую болонку, – с глубоким презрением и сомнениями, достоин ли вообще этот биологический вид права на существование.
– Это ты кого привел? – спросил Ключник, качнув тяжелым подбородком в сторону Насти.
– Это по… подруга, – донеслось сквозь кашель. Насте очень не понравилось это слово. Конечно же, она не надеялась в данных обстоятельствах услышать что-то типа «это любовь всей моей жизни», но «подругой» Денис явно убирал ее в какой-то пыльный угол наряду с прочими, не слишком важными персонажами своей жизни. Пожалуй, на это стоило обидеться. Но не сейчас, попозже.
– А в следующий раз ты бабушку свою притащишь? – отреагировал тем временем Ключник. – Или вообще всю родню на грузовике привезешь? Ты русский язык понимаешь?
– Но…
– Говно, – немедленно срифмовал Ключник, и его словно собранное из разных кусков лицо преисполнилось столь мрачной значимости, что было понятно – этим пятибуквенным словом он оценивает не только поведение Дениса в этот день и час, это – базовый термин его философской концепции насчет современного мира.
И Денису на это нечего было возразить. Он еще раз негромко кашлянул, поднялся на ноги и сказал, стараясь звучать твердо и стараясь своими словами перечеркнуть позор последних нескольких минут:
– Я кое-что привез.
– Я заметил, – сказал Ключник. – Твое «кое-что» валяется у меня под ногами. Что же, футбол – дело хорошее… – Он занес ногу, как будто собрался пнуть мертвую голову, но потом остановился, будто решив, что аудитория недостойна этой великолепной шутки. Он махнул рукой и пошел назад к металлической двери в подземелье, словно вмиг утратил интерес к гостям.
Денис растерянно посмотрел на Настю и пожал плечами, что, наверное, означало: «Вот такие они, антиквары-отшельники. Забавные, правда?» Настя развела руками, что с ее стороны совершенно точно значило: «Сам меня сюда притащил, сам и разбирайся». Неизвестно, как бы разобрался с делами Денис, если бы ему дали такую возможность, но тут Ключник бросил через плечо, небрежно и неоспоримо:
– Тогда она тоже спустится.
Денис, кажется, испугался этой фразы больше, чем Настя. Его губы зашевелились, и Насте показалось, что сейчас будет изречено очередное беспомощное «Но… ». Прежде чем это произошло, она шагнула в сторону Ключника и даже не сказала, а выкрикнула:
– Я спущусь!
Это была очень простая логика: Настя не хотела дальнейшего падения Дениса в ее глазах. Никто не идеален, и Денис тоже, но это ее парень, и разбираться с ним она будет сама, без помощи всяких там уродов в грязных спортивных штанах и лицом, которое словно обрабатывали столярными инструментами. Она сделает это сама, позже и по-своему.
– Ладно, – ответил совершенно невпечатленный Ключник. Денис был изумлен, но постарался скрыть это изумление, бросившись поднимать с земли голову. Настя не стала ему помогать, потому что не любила мертвые головы в принципе, а особенно мертвые головы с седыми волосами и пронзительно-голубыми глазами, которые смотрят на тебя так, словно они и не мертвые. Эта голова была именно такой. Поэтому когда Денис наконец запихнул ее к себе в сумку и застегнул «молнию», Насте стало поспокойнее на душе. На несколько мгновений. Потом Ключник убил это спокойствие одним коротким словом.
– Пошли, – сказал Ключник и приоткрыл дверь.
– А ведь орать-то бесполезно.
Вот уж что правда, то правда. Стопудовый верняк, как иногда выражается Тушкан. Тонкое жизненное наблюдение, как иронизирует Монахова. Настя проглотила свой крик, засунула дрожащие пальцы в задние карманы джинсов и стала ждать, что будет дальше.
А дальше Ключник посмотрел на Дениса, зевнул и сказал:
– А, это ты.
И потом разжал пальцы. Денис повалился на землю и зашелся болезненным кашлем, который без всяких слов сообщил Насте, насколько сейчас было страшно самому Денису.
Ключник тем временем прищурился и огляделся вокруг с таким выражением на бугристом малосимпатичном лице, как будто белый свет был ему не то что не мил, а глубоко противен, и дай ему волю – просидел бы под землей весь остаток своих дней. Потом Ключник перевел взгляд на кашляющего Дениса и демонстративно сплюнул в пыль. Он глядел на гостя, как тигр смотрит на тявкающую болонку, – с глубоким презрением и сомнениями, достоин ли вообще этот биологический вид права на существование.
– Это ты кого привел? – спросил Ключник, качнув тяжелым подбородком в сторону Насти.
– Это по… подруга, – донеслось сквозь кашель. Насте очень не понравилось это слово. Конечно же, она не надеялась в данных обстоятельствах услышать что-то типа «это любовь всей моей жизни», но «подругой» Денис явно убирал ее в какой-то пыльный угол наряду с прочими, не слишком важными персонажами своей жизни. Пожалуй, на это стоило обидеться. Но не сейчас, попозже.
– А в следующий раз ты бабушку свою притащишь? – отреагировал тем временем Ключник. – Или вообще всю родню на грузовике привезешь? Ты русский язык понимаешь?
– Но…
– Говно, – немедленно срифмовал Ключник, и его словно собранное из разных кусков лицо преисполнилось столь мрачной значимости, что было понятно – этим пятибуквенным словом он оценивает не только поведение Дениса в этот день и час, это – базовый термин его философской концепции насчет современного мира.
И Денису на это нечего было возразить. Он еще раз негромко кашлянул, поднялся на ноги и сказал, стараясь звучать твердо и стараясь своими словами перечеркнуть позор последних нескольких минут:
– Я кое-что привез.
– Я заметил, – сказал Ключник. – Твое «кое-что» валяется у меня под ногами. Что же, футбол – дело хорошее… – Он занес ногу, как будто собрался пнуть мертвую голову, но потом остановился, будто решив, что аудитория недостойна этой великолепной шутки. Он махнул рукой и пошел назад к металлической двери в подземелье, словно вмиг утратил интерес к гостям.
Денис растерянно посмотрел на Настю и пожал плечами, что, наверное, означало: «Вот такие они, антиквары-отшельники. Забавные, правда?» Настя развела руками, что с ее стороны совершенно точно значило: «Сам меня сюда притащил, сам и разбирайся». Неизвестно, как бы разобрался с делами Денис, если бы ему дали такую возможность, но тут Ключник бросил через плечо, небрежно и неоспоримо:
– Тогда она тоже спустится.
Денис, кажется, испугался этой фразы больше, чем Настя. Его губы зашевелились, и Насте показалось, что сейчас будет изречено очередное беспомощное «Но… ». Прежде чем это произошло, она шагнула в сторону Ключника и даже не сказала, а выкрикнула:
– Я спущусь!
Это была очень простая логика: Настя не хотела дальнейшего падения Дениса в ее глазах. Никто не идеален, и Денис тоже, но это ее парень, и разбираться с ним она будет сама, без помощи всяких там уродов в грязных спортивных штанах и лицом, которое словно обрабатывали столярными инструментами. Она сделает это сама, позже и по-своему.
– Ладно, – ответил совершенно невпечатленный Ключник. Денис был изумлен, но постарался скрыть это изумление, бросившись поднимать с земли голову. Настя не стала ему помогать, потому что не любила мертвые головы в принципе, а особенно мертвые головы с седыми волосами и пронзительно-голубыми глазами, которые смотрят на тебя так, словно они и не мертвые. Эта голова была именно такой. Поэтому когда Денис наконец запихнул ее к себе в сумку и застегнул «молнию», Насте стало поспокойнее на душе. На несколько мгновений. Потом Ключник убил это спокойствие одним коротким словом.
– Пошли, – сказал Ключник и приоткрыл дверь.
9
– Не люблю я это дело, – сказал Филипп Петрович и вытащил из глубин пальто большой черный пистолет. – Что я им, мальчик, что ли?
– Им – это кому?
Филипп Петрович сделал неопределенный жест, согласно которому под категорию «их» попадал довольно широкий круг людей, не исключая Настю.
– Не люблю, – продолжил Филипп Петрович, сделав недовольное лицо. – Но ведь по-другому теперь и не получится… Если нас тут прижмут, замечательная получится история. Прямо король Борис и янычары… Что? Не учила в школе историю?
Настя жалобно смотрела на Филиппа Петровича, чувствуя, что ее снова закружило на карусели, пары оборотов которой достаточно, чтобы полностью потерять ориентацию во времени и пространстве. Она посмотрела на свои руки, увидела, что пальцы дрожат, и сделала логичный вывод: ей стало страшно. От пистолета, от бесконечного дождя, от своей потерянности в этом мире, который с некоторых пор перестал быть обжитым и понятным.
– Ах да, – спохватился Филипп Петрович. – Конечно же, ты не учила. Это у меня уже ум за разум зашел. Мораль истории про короля Бориса…
Теперь и Настя услышала, как перед закусочной остановилась машина – большая, тяжелая.
– К черту мораль, – сказал Филипп Петрович. – Держи вот это.
Настя взяла пластиковый прямоугольник, на котором был выдавлен длинный ряд цифр.
– Если сейчас тут вдруг начнется какое-нибудь представление типа того, что было в Старых Пряниках, беги куда глаза глядят, я прикрою. Но потом позвони по этому номеру. Тебя встретят и о тебе позаботятся. Обязательно позвони, слышишь? Это касается не только тебя, это касается таких вещей, что… Господи, Настя, ты так смотришь на меня, как будто не веришь ни одному моему слову.
– Я стараюсь, но… У меня плохо получается.
Дверь закусочной распахнулась, и вошли двое мужчин в мокрых куртках. Настя невольно напряглась, а Филипп Петрович порылся в сумке, достал оттуда газету с объявлением о поиске Насти и накрыл ею пистолет.
– А может быть, все и обойдется, – успокаивающе сказал он. – Бывает ведь такое.
Двое мужчин огляделись, равнодушно скользнули взглядами по Насте и Филиппу Петровичу и затем обосновались в противоположной части закусочной. Они сбросили куртки, пригладили мокрые волосы и направились к стойке. Настя приготовилась наблюдать, как те будут будить буфетчика, однако из подсобного помещения внезапно появилась заспанная молодая женщина.
– Им – это кому?
Филипп Петрович сделал неопределенный жест, согласно которому под категорию «их» попадал довольно широкий круг людей, не исключая Настю.
– Не люблю, – продолжил Филипп Петрович, сделав недовольное лицо. – Но ведь по-другому теперь и не получится… Если нас тут прижмут, замечательная получится история. Прямо король Борис и янычары… Что? Не учила в школе историю?
Настя жалобно смотрела на Филиппа Петровича, чувствуя, что ее снова закружило на карусели, пары оборотов которой достаточно, чтобы полностью потерять ориентацию во времени и пространстве. Она посмотрела на свои руки, увидела, что пальцы дрожат, и сделала логичный вывод: ей стало страшно. От пистолета, от бесконечного дождя, от своей потерянности в этом мире, который с некоторых пор перестал быть обжитым и понятным.
– Ах да, – спохватился Филипп Петрович. – Конечно же, ты не учила. Это у меня уже ум за разум зашел. Мораль истории про короля Бориса…
Теперь и Настя услышала, как перед закусочной остановилась машина – большая, тяжелая.
– К черту мораль, – сказал Филипп Петрович. – Держи вот это.
Настя взяла пластиковый прямоугольник, на котором был выдавлен длинный ряд цифр.
– Если сейчас тут вдруг начнется какое-нибудь представление типа того, что было в Старых Пряниках, беги куда глаза глядят, я прикрою. Но потом позвони по этому номеру. Тебя встретят и о тебе позаботятся. Обязательно позвони, слышишь? Это касается не только тебя, это касается таких вещей, что… Господи, Настя, ты так смотришь на меня, как будто не веришь ни одному моему слову.
– Я стараюсь, но… У меня плохо получается.
Дверь закусочной распахнулась, и вошли двое мужчин в мокрых куртках. Настя невольно напряглась, а Филипп Петрович порылся в сумке, достал оттуда газету с объявлением о поиске Насти и накрыл ею пистолет.
– А может быть, все и обойдется, – успокаивающе сказал он. – Бывает ведь такое.
Двое мужчин огляделись, равнодушно скользнули взглядами по Насте и Филиппу Петровичу и затем обосновались в противоположной части закусочной. Они сбросили куртки, пригладили мокрые волосы и направились к стойке. Настя приготовилась наблюдать, как те будут будить буфетчика, однако из подсобного помещения внезапно появилась заспанная молодая женщина.