Страница:
– О да, – улыбнулся детектив и завел двигатель. – Убойная вещь. Помогает не заснуть во время слежки.
– Верите в оборотней?
– Я? Ну что вы, я серьезный человек. В этом мире и без оборотней хватает всяких уродов. Если бы видели то, что видел я в плохих кварталах этого города….
– Например?
– Банды мексиканцев. Обкурившиеся негры, готовые на все ради пары долларов. Такого, наверное, не встретишь в Европе, правда? Хотя… – Филлипс задумался. – У вас же там сейчас война, точно? Этот, как его, Гастлер?
– Гитлер, – поправил клиент.
– Ну и ладно. Я слышал, он тоже не подарок. Упертый парень, хочет переделать мир по-своему.
– Он идиот, – сказал клиент и брезгливо поморщился.
– Вам виднее, – легко согласился детектив.
Он остановил машину в начале тихой улицы на южной окраине города и предложил дальше пройтись пешком.
– Во время прогулок хорошо думается, – сказал детектив некоторое время спустя.
– И о чем же вы думаете сейчас, мистер Филлипс? – спросил клиент, разглядывая не первой свежести постройки, прячущиеся за высокими кипарисами.
– Я думаю, не следовало ли мне позвонить в полицию, а? – детектив испытующе воззрился на мистера Кента, однако тот сохранял совершенное спокойствие:
– Зачем?
– По поводу вашего брата, мистер Кент.
– При чем тут полиция? – пожал плечами клиент. – Это исключительно семейное дело, я же объяснял вам…
– Да-да, – закивал детектив. – Ваш брат поссорился с отцом, уехал в Штаты, прошло пять лет, ваш отец умер, и вы хотите сообщить брату, что он может вернуться домой и получить свою долю наследства. Все так?
– Разумеется.
– Я зарабатываю на жизнь проницательностью, мистер Кент, понимаете? Проницательность, интуиция и хорошая память. Вместе они могут делать настоящие чудеса, верите вы мне или нет…
– Ладно, – сказал клиент. – Расскажите мне про чудеса.
– Рассказываю. Когда вы прислали мне фотографию своего брата, я подумал, что его лицо мне знакомо. Я уже видел это лицо, причем видел в газетах. Я стал вспоминать, я порылся в старых газетах и в конце концов кое-что обнаружил. Два года назад, штат Кентукки, религиозное общество Арчибальда Смита. Некто Арчибальд Смит вовлек более двухсот местных жителей в религиозное общество, обещая им то ли вечную жизнь, то ли еще какую-то чушь. Они жертвовали Смиту свои сбережения, отдавали драгоценности, закладывали дома, короче говоря, вели себя как полные придурки. Он морочил им головы несколько месяцев, а потом исчез. Хуже всего, что после его исчезновения семьдесят три послушника были найдены мертвыми. Вероятнее всего – самоубийство, хотя слухи ходили разные. Так вот, этот проповедник и есть ваш брат. Или слово «брат» следует поставить в кавычки?
– Вы не ответили – при чем тут полиция?
– При том, что за голову этого Смита назначено вознаграждение. Родственники погибших обещают пять тысяч долларов за…
– Опять деньги, – недовольно буркнул клиент. – Пять тысяч долларов?
– Да.
– Вы получите эти деньги, только ради бога – выньте руку из кармана, а то случайно нажмете на курок…
Детектив дружелюбно заулыбался и показал клиенту пустую руку:
– Так лучше?
– Лучше, – сказал клиент. – И давайте уже перестанем бродить по этой улице, а пойдем к моему брату.
– Конечно! – воскликнул детектив. – Только… Я понимаю, что никто не носит пять тысяч долларов в кармане штанов, но все-таки без аванса нам не обойтись. Иначе мы будем долго гулять по этой замечательной улице…
– Нет, не будем, – сказал клиент. – Что-то мне подсказывает – надо постучаться вон в ту дверь, – он показал в сторону большого розового дома за невысокой оградой. – И тогда мои поиски будут завершены. Я прав?
Лицо детектива Филлипса как-то сразу утратило веселость. Он скрестил руки на груди и смерил клиента изучающим взглядом:
– Вы должны мне, мистер Кент. Сотню за то, что я привез вас сюда. И пять тысяч за то, что я сейчас спокойно пойду домой и не стану звонить в полицию.
– Я не отказывался платить, – пожал плечами клиент. – Я спросил: вон в ту дверь надо постучать, чтобы найти моего брата?
– Да, – неохотно сказал детектив.
– Пойдемте проверим, и если там действительно живет мой брат, я немедленно выплачу вам вознаграждение. Я придерживаюсь убеждения, что каждый должен получать свое, причем незамедлительно.
– Очень разумное убеждение, – сказал детектив.
Он взбежал по ступеням розового дома, нажал на кнопку звонка и проделал это еще раз десять, прежде чем отчаялся в успехе своего предприятия.
– Никого нет, – подытожил детектив.
– Или хозяин не хочет ни с кем общаться.
– Возможно. Тогда остается…
– Что?
– Как обычно – задняя дверь.
Чтобы добраться до задней двери, нужно было сначала попасть на задний двор, и для этого детектив и его клиент перелезли через невысокую ограду, а потом двинулись по выложенной плиткой дорожке, мимо гаража, через цветник к невысокому крыльцу и поскрипывающей на ветру двери.
– Мистер Филлипс, – сказал клиент. – Вы храбрый и многоопытный детектив, поэтому я попрошу вас войти первым. Мой брат – нервный человек, он может неправильно отреагировать на появление незнакомцев через заднюю дверь.
– Незнакомцев?
– Прошли годы, он может и не узнать меня.
Детектив пожал плечами, извлек из кармана револьвер и осторожно вошел в дом. Клиент остался ждать у крыльца, осматриваясь кругом и прислушиваясь к доносящимся из дома неясным звукам.
– Он наверху, – высунулась из двери довольная физиономия детектива. – Играет на рояле. Поэтому он нас и не услышал.
– Прекрасно, – клиент вошел в дом и улыбнулся – с верхнего этажа действительно раздавались звуки музыки; исполнялось нечто медленное и печальное.
– Ваш брат, должно быть, очень одаренный человек, – не без иронии заметил детектив Филлипс. – Он и музыкант, и в вечной жизни знает толк. А вы, мистер Кент, тоже обладаете какими-то фамильными талантами?
– Есть немного, – сказал человек, назвавшийся мистером Кентом, и, прежде чем детектив Филлипс успел что-либо сделать, выбросил вперед правую руку и на мгновение коснулся пальцами лба детектива. Тот закатил глаза, вздрогнул, напрягся всем телом, а потом рухнул на пол и замер. Из его ноздрей и ушей змейками поползла темная кровь.
Человек, назвавшийся мистером Кентом, присел и пристально посмотрел в мертвое лицо детектива. Таким оно ему понравилось гораздо больше. Вообще, если бы «мистера Кента» спросили, с чего должен начинаться путь истинного мага, он ответил бы – с умения вызывать кровоизлияние мозга у других людей. Без этого магу будет сложно оградить себя от вмешательства посторонних, без этого не расчистишь то жизненное пространство, что необходимо любому магу как плацдарм для дальнейших действий.
И, между прочим, «мистер Кент» не любил само слово «маг». Ему казалось, что от этого слова несет ярмаркой, цирком, безответственным карнавалом или, проще говоря, подделкой. «Мистер Кент» предпочитал более серьезные термины.
Он вытер ладонь о пиджак мертвого детектива, вытащил из карманов мистера Филлипса револьвер и ключи от машины. Ключи он положил себе в карман, а револьвер сжал в правой руке, прислушиваясь к шагам на лестнице.
3
Музыка прервалась, и хозяин дома, привлеченный шумом, спускался по лестнице, еще не зная, что внизу его ждут мертвое тело и «родной брат» с револьвером в руке.
Мистер Кент сначала увидел ноги, переступавшие со ступени на ступень. Ноги были босыми, а ступни, пожалуй, слишком велики для обычного человека. Мистер Кент критически всмотрелся в эти ступни, вскинул револьвер и нажал на курок. Мистер Кент не считал себя хорошим стрелком, поэтому поддерживал запястье правой руки левой рукой и не скупился на патроны. Он выстрелил не менее четырех раз, прежде чем хозяин дома с грохотом скатился по ступеням вниз.
Мистер Кент, вероятно, хорошо знал, с кем имеет дело, потому что не выказал ни малейшего беспокойства насчет самочувствия упавшего; он просто стоял и ждал, пока хозяин дома прекратит притворяться мертвым. Это произошло минуты через две.
– Вы выстрелили мне в ногу, – еще не вставая с пола, сказал хозяин дома тихим, вкрадчивым, почти шипящим голосом.
– И попал. Могу выстрелить еще – и снова попаду.
Хозяин дома произнес в ответ несколько слов, которые могли показаться круто завернутым ругательством, полным рычащих и хрипящих звуков; однако гость знал, что это не ругательство. Он поморщился будто от зубной боли и быстро произнес нечто похожее, рычащее-хрипящее, и тогда хозяин дома вздрогнул, словно от удара, как будто брошенный им камень внезапно превратился в бумеранг и совершил свое обычное бумеранговое дело.
– Я знаю Первоначальный язык не хуже вас, – сказал гость. – А револьвер – для страховки.
Хозяин дома поднялся с пола так стремительно, как будто его вытянули вверх на веревке. Он оказался высоким худым человеком с продолговатым, абсолютно гладким черепом, с глазами, посаженными настолько глубоко, что, казалось, кто-то специально вдавил их в лицо этого человека. Из одежды на нем было нечто вроде черного балахона, спускавшегося чуть ниже колен. Босые ноги были испачканы в крови, но хозяина дома это, видимо, не очень волновало. Он оперся о лестничные перила и пристально посмотрел сверху вниз на гостя.
– Такты – это он? – спросил человеке черном балахоне.
– Глупый вопрос, – ответил мистер Кент. – Глупее может быть только ответ: да, это я.
– Ты пришел, чтобы убить меня?
– Еще чего. Если бы я хотел тебя убить, я бы выстрелил тебе в голову или просто сжег бы этот дом, как только прочитал в голове мистера Филлипса твой адрес.
– Но ты убил Видевута и Брутена.
– Потому что они вели себя глупо. Они не оценили меня по достоинству.
– И ты убил их, и отпилил им ступни, – в голосе хозяина дома не было ярости или испуга; а если хорошо прислушаться, то в нем можно было уловить уважительные нотки, как будто незваный гость сделал то, на что хозяину всегда не хватало то ли смелости, то ли времени.
– Это был знак для остальных. Я хотел сказать: я знаю, как работает ваша магия, я знаю, как ее одолеть. Поэтому либо присоединяйтесь ко мне, либо вы тоже потеряете ноги. И все остальное.
– Зачем я должен присоединится к тебе?
– Я же сказал: чтобы не потерять ноги. И еще чтобы я узнал все, что знаешь ты. Всю вашу так называемую «магию». Все, что было накоплено вашим Орденом. Ведь иначе это пропадает, не так ли? Если сам не можешь воспользоваться накопленным, надо передать более достойному.
– Это ты – более достойный?
– Я.
– И кто же решил, что ты более достоин?
– Я сам и решил. Сомневаешься? Посмотри на себя – после трехсот лет изучения магии тебя хватает лишь на мелкую финансовую аферу в Кентукки. Высосать жизненную силу из семи десятков фермеров, а потом прикупить этот сарай и поигрывать Шопена в свое удовольствие – как это все вульгарно. Видевут, Брутен и остальные – не менее жалкоезрелище.
– Особенно если убить их и лишить источника энергии, – пробормотал лысый человек в черном балахоне. – А ты – не такой, как мы?
– Не такой. У меня есть цель.
– И что же это за цель?
– Я хочу изменить мир, Арчибальд.
– Не называй меня так. У меня есть древнее и славное имя.
– Древние славные имена годятся лишь для энциклопедий или могильных камней, а в реальной жизни требуется другое – сила, пусть даже ее имя звучит ново и грубо. Ваш Орден давно уже превратился в клуб маразматиков, которые забыли, зачем все это когда-то начиналось.
– Я не забыл, – обиженно прошипел человек с черном. – Я помню, в чем цель Ордена – сохранить магию давних времен.
– Сохранить для чего? Для биржевых спекуляций? Для совращения шестнадцатилетних школьниц? Разве это не оскорбительно для магии и для Ордена? Арчибальд, я предлагаю тебе другое, прекрасное, грандиозное использование магии. Представь, что этот мир – всего лишь неудачный рисунок мелом на школьной доске. Мы стираем его и рисуем свой, лучше, правильнее. Прямые линии. Четкие контуры. Ни одной ошибки.
– А-а, так ты хочешь стать богом, – сказал человек в черном балахоне. – Так бы сразу и сказал. Могу я узнать имя бога?
– Пока называй меня Леонард. А там посмотрим.
Мистер Кент сначала увидел ноги, переступавшие со ступени на ступень. Ноги были босыми, а ступни, пожалуй, слишком велики для обычного человека. Мистер Кент критически всмотрелся в эти ступни, вскинул револьвер и нажал на курок. Мистер Кент не считал себя хорошим стрелком, поэтому поддерживал запястье правой руки левой рукой и не скупился на патроны. Он выстрелил не менее четырех раз, прежде чем хозяин дома с грохотом скатился по ступеням вниз.
Мистер Кент, вероятно, хорошо знал, с кем имеет дело, потому что не выказал ни малейшего беспокойства насчет самочувствия упавшего; он просто стоял и ждал, пока хозяин дома прекратит притворяться мертвым. Это произошло минуты через две.
– Вы выстрелили мне в ногу, – еще не вставая с пола, сказал хозяин дома тихим, вкрадчивым, почти шипящим голосом.
– И попал. Могу выстрелить еще – и снова попаду.
Хозяин дома произнес в ответ несколько слов, которые могли показаться круто завернутым ругательством, полным рычащих и хрипящих звуков; однако гость знал, что это не ругательство. Он поморщился будто от зубной боли и быстро произнес нечто похожее, рычащее-хрипящее, и тогда хозяин дома вздрогнул, словно от удара, как будто брошенный им камень внезапно превратился в бумеранг и совершил свое обычное бумеранговое дело.
– Я знаю Первоначальный язык не хуже вас, – сказал гость. – А револьвер – для страховки.
Хозяин дома поднялся с пола так стремительно, как будто его вытянули вверх на веревке. Он оказался высоким худым человеком с продолговатым, абсолютно гладким черепом, с глазами, посаженными настолько глубоко, что, казалось, кто-то специально вдавил их в лицо этого человека. Из одежды на нем было нечто вроде черного балахона, спускавшегося чуть ниже колен. Босые ноги были испачканы в крови, но хозяина дома это, видимо, не очень волновало. Он оперся о лестничные перила и пристально посмотрел сверху вниз на гостя.
– Такты – это он? – спросил человеке черном балахоне.
– Глупый вопрос, – ответил мистер Кент. – Глупее может быть только ответ: да, это я.
– Ты пришел, чтобы убить меня?
– Еще чего. Если бы я хотел тебя убить, я бы выстрелил тебе в голову или просто сжег бы этот дом, как только прочитал в голове мистера Филлипса твой адрес.
– Но ты убил Видевута и Брутена.
– Потому что они вели себя глупо. Они не оценили меня по достоинству.
– И ты убил их, и отпилил им ступни, – в голосе хозяина дома не было ярости или испуга; а если хорошо прислушаться, то в нем можно было уловить уважительные нотки, как будто незваный гость сделал то, на что хозяину всегда не хватало то ли смелости, то ли времени.
– Это был знак для остальных. Я хотел сказать: я знаю, как работает ваша магия, я знаю, как ее одолеть. Поэтому либо присоединяйтесь ко мне, либо вы тоже потеряете ноги. И все остальное.
– Зачем я должен присоединится к тебе?
– Я же сказал: чтобы не потерять ноги. И еще чтобы я узнал все, что знаешь ты. Всю вашу так называемую «магию». Все, что было накоплено вашим Орденом. Ведь иначе это пропадает, не так ли? Если сам не можешь воспользоваться накопленным, надо передать более достойному.
– Это ты – более достойный?
– Я.
– И кто же решил, что ты более достоин?
– Я сам и решил. Сомневаешься? Посмотри на себя – после трехсот лет изучения магии тебя хватает лишь на мелкую финансовую аферу в Кентукки. Высосать жизненную силу из семи десятков фермеров, а потом прикупить этот сарай и поигрывать Шопена в свое удовольствие – как это все вульгарно. Видевут, Брутен и остальные – не менее жалкоезрелище.
– Особенно если убить их и лишить источника энергии, – пробормотал лысый человек в черном балахоне. – А ты – не такой, как мы?
– Не такой. У меня есть цель.
– И что же это за цель?
– Я хочу изменить мир, Арчибальд.
– Не называй меня так. У меня есть древнее и славное имя.
– Древние славные имена годятся лишь для энциклопедий или могильных камней, а в реальной жизни требуется другое – сила, пусть даже ее имя звучит ново и грубо. Ваш Орден давно уже превратился в клуб маразматиков, которые забыли, зачем все это когда-то начиналось.
– Я не забыл, – обиженно прошипел человек с черном. – Я помню, в чем цель Ордена – сохранить магию давних времен.
– Сохранить для чего? Для биржевых спекуляций? Для совращения шестнадцатилетних школьниц? Разве это не оскорбительно для магии и для Ордена? Арчибальд, я предлагаю тебе другое, прекрасное, грандиозное использование магии. Представь, что этот мир – всего лишь неудачный рисунок мелом на школьной доске. Мы стираем его и рисуем свой, лучше, правильнее. Прямые линии. Четкие контуры. Ни одной ошибки.
– А-а, так ты хочешь стать богом, – сказал человек в черном балахоне. – Так бы сразу и сказал. Могу я узнать имя бога?
– Пока называй меня Леонард. А там посмотрим.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ТЕМНЫЕ КОРИДОРЫ ВЛАСТИ,
ИЛИ ПАРА
ЗАДЕРЖАВШИХСЯ ГОСТЕЙ
1
Было около полудня, когда в дверь постучали. Сначала Настя подумала про фильм «День сурка», выскочила из постели и посмотрела в окно. Трейлеров с телевизионным оборудованием уже не было на прежнем месте, и, стало быть, все-таки наступил следующий день, безо всяких нравоучительных временных петель. Тогда почему ей снова не дают выспаться и почему снова кто-то барабанит в дверь? Это королевский дворец или общежитие? Неужели так и должен начинаться каждый день наследницы лионейского престола, между прочим, замужней женщины? Муж которой, правда…
Ну это уже мелочи.
– Кто?!
– Смайли.
– Опять?!
– Нам надо переговорить…
– Давай попозже, а? Вчера был тяжелый день, так что лучше… – Настя поняла, что в точности цитирует вчерашнюю себя, и схватилась за голову. А потом уже за ключ от двери. – Блин, заходи уже… Блин, – это уже относилось непосредственно к Роберту Д. Смайли. – Роберт, тебе кто-нибудь говорил, что ты жутко выглядишь?
– Сегодня или вообще?
– Сегодня.
– Говорили. Жена посоветовала прикинуться больным. На неделю.
– Зря ты ее не послушался.
– Знаю, – сказал Смайли.
– А ты в курсе, что на тебе спортивный костюм и кроссовки?
– В курсе, Анастасия, я еще не совсем спятил, хотя общая тенденция… – Смайли вздохнул. – Я забыл переодеться. Я бегал и думал про вчерашнее и понял, что мне необходимо зайти к тебе… Но сначала я схожу переоденусь.
– Сиди уже, – махнула рукой Настя. – Я тоже не в бальном платье, так что мы квиты. Между прочим, я еще никогда не видела тебя в спортивном костюме. Тебе идет. Эти маленькие аккуратные кроссовочки… Молчу, молчу. Так о чем ты хотел переговорить?
– У твоей кровати бутылка из-под шампанского, – отметил Смайли, присаживаясь в кресло. – Опять. Это та же самая или? Нет, это уже другая. Потому что вчера днем здесь должны были сделать уборку.
– Не могу заснуть, Роберт. Уже вторую ночь. Сначала не могу заснуть, а потом не хочу просыпаться.
– Ну, если использовать шампанское в качестве снотворного…
Это было не только снотворное. В ночь после свадьбы, когда я посадила Дениса и Анжелу с ребенком в машину, а потом вернулась во дворец, я выпила сама с собой за удачу, в которой мы все так отчаянно нуждались в ту ночь. Я выпила за произошедшую в моей жизни перемену, за новое начало. Я выпила за то, чтобы у меня получилось. За то. чтобы утро, которое придет после этой ночи, было мудрее, счастливее, лучше по всем показателям…
Сутки спустя с моей удачей все было как-то смутно, непонятно. А вот Денису и Анжеле удачи явно не хватило.
– Так ты подал заявление об отставке? – перебила его Настя.
– Нет, и не собирался.
– Просто хотел их напугать?
– Просто хотел им напомнить, что… – Смайли пожал плечами, – так дела не делаются.
– Я надеюсь, ты имеешь в виду, что нельзя убивать грудных детей, даже если те представляют опасность для Лионейского престола?
– Вообще-то я имел в виду, что надо советоваться. Со мной. Но если тебя так волнует моральная сторона дела – да, конечно, нельзя убивать грудных детей. Нужно подождать, пока они станут ходить в школу, и уже тогда…
– Тебе кто-нибудь говорил, что юмор у тебя дурацкий?
– Никто. Я начальник королевской службы безопасности, и если я шучу, то все смеются.
– Если серьезно, ты ведь не знал, что король и Фишер планируют убить Анжелу и ребенка?
– В том-то и дело, что я не знал. А ты знала. Это меня очень беспокоит, Анастасия, так что не могла бы ты…
– Открыть источник информации? Нет.
– Ну и ладно. Внутреннее расследование все равно начато.
– И если вы найдете того, кто… Что вы с ним сделаете?
– Как минимум – выгоним с работы.
– Ясно. Если я скажу, что это была Амбер Андерсон, ты ведь мне не поверишь?
– Если бы Амбер это знала, она бы никогда не рассказала тебе. Мне – может быть. Кстати, почему ты не рассказала мне? Я бы постарался что-то придумать, и мы бы обошлись безо всяких побегов…
– И как бы ты решил проблему?
– Я бы хорошенько подумал. Ведь это моя работа – думать о таких вещах и находить приемлемые решения. Я бы отправил ребенка под вымышленным именем в закрытый интернат на другом конце земли, где бы он вырос…
– А когда его горгонья кровь стала бы давать о себе знать…
– Можно было сфабриковать документы о какой-нибудь редкой болезни, и это бы объяснило странности его физиологии. Если бы эти странности появились, потому что, насколько я знаю…
– Пока он выглядит как обычный человеческий ребенок. Кстати, король вообще когда-нибудь видел его?
– Нет.
– Может быть, если бы он…
– Исключено. Утер знал, что этот ребенок опасен для династии Андерсонов, и ему хватало этого знания. Он не интересовался фотографиями.
– И ты думаешь, он одобрил бы твое предложение насчет интерната?
– Можно было попробовать.
– А Анжела? Куда бы ты дел ее? А Денис? Вы запретили бы ему видеться с собственным сыном? И он бы это стерпел?
– Я не говорю, что мой план идеален. Но твой… – Смайли сокрушенно покачал головой. – Не хотелось бы произносить слово «катастрофа», однако других подходящих слов я не знаю.
– А я не знаю другого подходящего плана, кроме моего собственного. Они просто уехали, уехали навсегда. Им не нужна Лионея, им нужен покой, и они будут бежать, пока не окажутся в совершенно безопасном месте. А потом Денис и Анжела позаботятся о ребенке, я имею в виду – сделают так, чтобы он никогда не узнал о своем происхождении. Никто не справится с этим лучше родителей.
– Гарантий все равно нет.
– Нет, – согласилась Настя. – Но, по крайней мере, они будут живы, и они будут вместе – Денис, Анжела и ребенок. Что?
– Не совсем так, – сказал Смайли, и по выражению его лица Настя поняла, что сейчас будет сказано что-то неприятное. – Та женщина, которая погибла на границе прошлой ночью… Это была Анжела. Предупредительный выстрел, но пуля срикошетила, и…
Это было странно, а может быть, даже и страшно, но Настя ничего не почувствовала, услышав о смерти Анжелы. Ни боли, ни сострадания, ничего. Даже удивление не отразилось на ее лице, потому что Настя не удивилась. Она просто кивнула, признавая свершившийся факт, признавая еще одну мрачную историю с плохим концом, мало отличающуюся от миллиона подобных историй, случившихся за последнюю пару тысяч лет. Парень встречает девушку, они любят друг друга, но отец парня считает, что они не пара; у девушки рождается ребенок, и они с парнем бегут, чтобы быть вместе, чтобы сохранить свою любовь, только убежать им не удается…
Старая, как мир, история. И если добавить, что отец парня – король Утер, а девушка – обращенная горгона, а их ребенок – непонятно кто… Разве это что-то меняет? Ровным счетом ничего. И случайная пуля пограничника ничем не отличается от десятков других причин, которые могли превратить побег к счастью в недолгий гибельный рывок: автокатастрофа, болезнь, обвал в горах, другая женщина, другой мужчина…
– Тело вечером привезут сюда, – говорил между тем Смайли. – Ты… Ты расстроилась?
– Я расстроилась вчера, когда ты рассказал мне про убитую женщину. Женщин там было всего две – Анжела и служанка. То есть нянька. Они обе не заслуживали такой смерти, но Анжела… – Настя вспомнила прошлое лето, поселок горгон и растерянную тонкую девочку с косичками-дредами, которые на самом деле были тонкими змейками. Анжела тогда выглядела потерянной, заблудившейся посреди царившего вокруг страха, и в ее вроде бы случайной смерти была своя жуткая логика, означавшая, что девочка с косичками-дредами так никогда и не нашла дорогу домой.
– Служанку мне тоже было бы жаль, но Анжела… У нее просто украли жизнь, Смайли. Ненавижу, когда такое происходит с людьми. Ну и не только с людьми, – поправилась она. – Вообще.
Настя подошла к окну. На соседних домах еще висели украшения, посвященные свадьбе, и вообще город за окном выглядел уютным и добросердечным, отчего Насте показалось, что источник беспокойства, бессонницы и непреходящей тревоги – сам королевский дворец, и как только она выйдет за порог, вдохнет свежего январского воздуха…
– Пойду прогуляюсь, – решительно заявила она. – Возьму Монахову, Тушкана и даже Оленьку, черт с ней. Пойдем по магазинам и… И дальше. Мне нужно прийти в себя, потому что, я так понимаю, легче не будет, будет только сложнее. Король Утер обещал поговорить со мной сегодня, но это, наверное, будет попозже, так?
– Позже, – согласился Смайли. – Много позже. Я имею в виду, что скорее всего он решится поговорить с тобой даже не сегодня. Он сильно расстроен, Анастасия. На тебя, на меня, на себя, на Дениса, на свою мать…
– Я совсем про нее забыла, – Настя подумала, что ей по примеру Оленьки следует завести записную книжку, ибо память уже не справляется с событиями, именами, датами и цифрами.
– И ты забыла еще про одно обстоятельство, – сказал Смайли. – Мы так и не знаем, кто убил Покровского. А это значит, что…
– Никто не выходит из дворца? Понятно, – вздохнула Настя. – Моя прогулка приказала долго жить.
– Ты можешь пройтись по дворцу, здесь достаточно места для прогулок. А поскольку твоим подругам вчера не дали покинуть дворец, у тебя будет компания.
– Подруги… – Настя определенно нуждалась в записной книжке. – Им не дали покинуть дворец? Похоже, вчера ты слегка перестарался с безопасностью, Роберт. Теперь они просто убьют меня и будут правы.
Смайли пожал плечами, что, наверное, означало – твои гости, ты и разбирайся. Настя была бы рада, окажись праведный гнев Монаховой и Оленьки единственной проблемой, с которой ей нужно разбираться, но…
– Роберт, – обернулась она к гному. – Я ведь наследная принцесса Лионеи, так?
– Если только король не станет требовать признания брака недействительным, а он не станет, хотя и очень зол на тебя…
– Роберт, мне нужен ответ по существу.
– Да, Анастасия, ты – наследная принцесса Лионеи.
– И я могу ходить по королевскому дворцу везде, где только захочу, так?
– В покои короля Утера – не рекомендую. И в покои его матери – тоже. В остальном же…
– Я бы хотела посетить тюрьму.
Ну это уже мелочи.
– Кто?!
– Смайли.
– Опять?!
– Нам надо переговорить…
– Давай попозже, а? Вчера был тяжелый день, так что лучше… – Настя поняла, что в точности цитирует вчерашнюю себя, и схватилась за голову. А потом уже за ключ от двери. – Блин, заходи уже… Блин, – это уже относилось непосредственно к Роберту Д. Смайли. – Роберт, тебе кто-нибудь говорил, что ты жутко выглядишь?
– Сегодня или вообще?
– Сегодня.
– Говорили. Жена посоветовала прикинуться больным. На неделю.
– Зря ты ее не послушался.
– Знаю, – сказал Смайли.
– А ты в курсе, что на тебе спортивный костюм и кроссовки?
– В курсе, Анастасия, я еще не совсем спятил, хотя общая тенденция… – Смайли вздохнул. – Я забыл переодеться. Я бегал и думал про вчерашнее и понял, что мне необходимо зайти к тебе… Но сначала я схожу переоденусь.
– Сиди уже, – махнула рукой Настя. – Я тоже не в бальном платье, так что мы квиты. Между прочим, я еще никогда не видела тебя в спортивном костюме. Тебе идет. Эти маленькие аккуратные кроссовочки… Молчу, молчу. Так о чем ты хотел переговорить?
– У твоей кровати бутылка из-под шампанского, – отметил Смайли, присаживаясь в кресло. – Опять. Это та же самая или? Нет, это уже другая. Потому что вчера днем здесь должны были сделать уборку.
– Не могу заснуть, Роберт. Уже вторую ночь. Сначала не могу заснуть, а потом не хочу просыпаться.
– Ну, если использовать шампанское в качестве снотворного…
Это было не только снотворное. В ночь после свадьбы, когда я посадила Дениса и Анжелу с ребенком в машину, а потом вернулась во дворец, я выпила сама с собой за удачу, в которой мы все так отчаянно нуждались в ту ночь. Я выпила за произошедшую в моей жизни перемену, за новое начало. Я выпила за то, чтобы у меня получилось. За то. чтобы утро, которое придет после этой ночи, было мудрее, счастливее, лучше по всем показателям…
Сутки спустя с моей удачей все было как-то смутно, непонятно. А вот Денису и Анжеле удачи явно не хватило.
– Так ты подал заявление об отставке? – перебила его Настя.
– Нет, и не собирался.
– Просто хотел их напугать?
– Просто хотел им напомнить, что… – Смайли пожал плечами, – так дела не делаются.
– Я надеюсь, ты имеешь в виду, что нельзя убивать грудных детей, даже если те представляют опасность для Лионейского престола?
– Вообще-то я имел в виду, что надо советоваться. Со мной. Но если тебя так волнует моральная сторона дела – да, конечно, нельзя убивать грудных детей. Нужно подождать, пока они станут ходить в школу, и уже тогда…
– Тебе кто-нибудь говорил, что юмор у тебя дурацкий?
– Никто. Я начальник королевской службы безопасности, и если я шучу, то все смеются.
– Если серьезно, ты ведь не знал, что король и Фишер планируют убить Анжелу и ребенка?
– В том-то и дело, что я не знал. А ты знала. Это меня очень беспокоит, Анастасия, так что не могла бы ты…
– Открыть источник информации? Нет.
– Ну и ладно. Внутреннее расследование все равно начато.
– И если вы найдете того, кто… Что вы с ним сделаете?
– Как минимум – выгоним с работы.
– Ясно. Если я скажу, что это была Амбер Андерсон, ты ведь мне не поверишь?
– Если бы Амбер это знала, она бы никогда не рассказала тебе. Мне – может быть. Кстати, почему ты не рассказала мне? Я бы постарался что-то придумать, и мы бы обошлись безо всяких побегов…
– И как бы ты решил проблему?
– Я бы хорошенько подумал. Ведь это моя работа – думать о таких вещах и находить приемлемые решения. Я бы отправил ребенка под вымышленным именем в закрытый интернат на другом конце земли, где бы он вырос…
– А когда его горгонья кровь стала бы давать о себе знать…
– Можно было сфабриковать документы о какой-нибудь редкой болезни, и это бы объяснило странности его физиологии. Если бы эти странности появились, потому что, насколько я знаю…
– Пока он выглядит как обычный человеческий ребенок. Кстати, король вообще когда-нибудь видел его?
– Нет.
– Может быть, если бы он…
– Исключено. Утер знал, что этот ребенок опасен для династии Андерсонов, и ему хватало этого знания. Он не интересовался фотографиями.
– И ты думаешь, он одобрил бы твое предложение насчет интерната?
– Можно было попробовать.
– А Анжела? Куда бы ты дел ее? А Денис? Вы запретили бы ему видеться с собственным сыном? И он бы это стерпел?
– Я не говорю, что мой план идеален. Но твой… – Смайли сокрушенно покачал головой. – Не хотелось бы произносить слово «катастрофа», однако других подходящих слов я не знаю.
– А я не знаю другого подходящего плана, кроме моего собственного. Они просто уехали, уехали навсегда. Им не нужна Лионея, им нужен покой, и они будут бежать, пока не окажутся в совершенно безопасном месте. А потом Денис и Анжела позаботятся о ребенке, я имею в виду – сделают так, чтобы он никогда не узнал о своем происхождении. Никто не справится с этим лучше родителей.
– Гарантий все равно нет.
– Нет, – согласилась Настя. – Но, по крайней мере, они будут живы, и они будут вместе – Денис, Анжела и ребенок. Что?
– Не совсем так, – сказал Смайли, и по выражению его лица Настя поняла, что сейчас будет сказано что-то неприятное. – Та женщина, которая погибла на границе прошлой ночью… Это была Анжела. Предупредительный выстрел, но пуля срикошетила, и…
Это было странно, а может быть, даже и страшно, но Настя ничего не почувствовала, услышав о смерти Анжелы. Ни боли, ни сострадания, ничего. Даже удивление не отразилось на ее лице, потому что Настя не удивилась. Она просто кивнула, признавая свершившийся факт, признавая еще одну мрачную историю с плохим концом, мало отличающуюся от миллиона подобных историй, случившихся за последнюю пару тысяч лет. Парень встречает девушку, они любят друг друга, но отец парня считает, что они не пара; у девушки рождается ребенок, и они с парнем бегут, чтобы быть вместе, чтобы сохранить свою любовь, только убежать им не удается…
Старая, как мир, история. И если добавить, что отец парня – король Утер, а девушка – обращенная горгона, а их ребенок – непонятно кто… Разве это что-то меняет? Ровным счетом ничего. И случайная пуля пограничника ничем не отличается от десятков других причин, которые могли превратить побег к счастью в недолгий гибельный рывок: автокатастрофа, болезнь, обвал в горах, другая женщина, другой мужчина…
– Тело вечером привезут сюда, – говорил между тем Смайли. – Ты… Ты расстроилась?
– Я расстроилась вчера, когда ты рассказал мне про убитую женщину. Женщин там было всего две – Анжела и служанка. То есть нянька. Они обе не заслуживали такой смерти, но Анжела… – Настя вспомнила прошлое лето, поселок горгон и растерянную тонкую девочку с косичками-дредами, которые на самом деле были тонкими змейками. Анжела тогда выглядела потерянной, заблудившейся посреди царившего вокруг страха, и в ее вроде бы случайной смерти была своя жуткая логика, означавшая, что девочка с косичками-дредами так никогда и не нашла дорогу домой.
– Служанку мне тоже было бы жаль, но Анжела… У нее просто украли жизнь, Смайли. Ненавижу, когда такое происходит с людьми. Ну и не только с людьми, – поправилась она. – Вообще.
Настя подошла к окну. На соседних домах еще висели украшения, посвященные свадьбе, и вообще город за окном выглядел уютным и добросердечным, отчего Насте показалось, что источник беспокойства, бессонницы и непреходящей тревоги – сам королевский дворец, и как только она выйдет за порог, вдохнет свежего январского воздуха…
– Пойду прогуляюсь, – решительно заявила она. – Возьму Монахову, Тушкана и даже Оленьку, черт с ней. Пойдем по магазинам и… И дальше. Мне нужно прийти в себя, потому что, я так понимаю, легче не будет, будет только сложнее. Король Утер обещал поговорить со мной сегодня, но это, наверное, будет попозже, так?
– Позже, – согласился Смайли. – Много позже. Я имею в виду, что скорее всего он решится поговорить с тобой даже не сегодня. Он сильно расстроен, Анастасия. На тебя, на меня, на себя, на Дениса, на свою мать…
– Я совсем про нее забыла, – Настя подумала, что ей по примеру Оленьки следует завести записную книжку, ибо память уже не справляется с событиями, именами, датами и цифрами.
– И ты забыла еще про одно обстоятельство, – сказал Смайли. – Мы так и не знаем, кто убил Покровского. А это значит, что…
– Никто не выходит из дворца? Понятно, – вздохнула Настя. – Моя прогулка приказала долго жить.
– Ты можешь пройтись по дворцу, здесь достаточно места для прогулок. А поскольку твоим подругам вчера не дали покинуть дворец, у тебя будет компания.
– Подруги… – Настя определенно нуждалась в записной книжке. – Им не дали покинуть дворец? Похоже, вчера ты слегка перестарался с безопасностью, Роберт. Теперь они просто убьют меня и будут правы.
Смайли пожал плечами, что, наверное, означало – твои гости, ты и разбирайся. Настя была бы рада, окажись праведный гнев Монаховой и Оленьки единственной проблемой, с которой ей нужно разбираться, но…
– Роберт, – обернулась она к гному. – Я ведь наследная принцесса Лионеи, так?
– Если только король не станет требовать признания брака недействительным, а он не станет, хотя и очень зол на тебя…
– Роберт, мне нужен ответ по существу.
– Да, Анастасия, ты – наследная принцесса Лионеи.
– И я могу ходить по королевскому дворцу везде, где только захочу, так?
– В покои короля Утера – не рекомендую. И в покои его матери – тоже. В остальном же…
– Я бы хотела посетить тюрьму.
2
– Обалдеть, – сказала Монахова и залпом допила шампанское. – Интересно, если выбросить этот фужер в окно, будет слышно, как он разобьется?
– Вот если выбросить тебя, тогда точно будет слышно, – предложила Настя.
Оленька захихикала, держа перед собой по-прежнему полный фужер.
– От алкоголя весело, – пояснила она. – Но потом в животе булькает. И коленки подгибаются. И еще я от него икаю.
– Тогда не пей, – Монахова забрала у Оленьки шампанское и снова высунулась в маленькое окошко, одно из трех в верхней части башни Южного крыла королевского замка. – Обалдеть. Вон та гора – это уже, наверное, Франция. Или нет?
– Там должно быть написано, – сказала Настя. Возможно, так работала защитная реакция организма – после известия о гибели Анжелы шутки сыпались из Насти, как из дырявого мешка, причем самой ей от этого было совсем не весело, и не холодно, и не горячо, и вообще никак.
Другое дело Оленька.
– Прямо на горе? – изумилась она.
– Ага, – Монахова сочувственно посмотрела на однокурсницу и сделала большой глоток из фужера.
– Тогда это надо сфотографировать, – Оленька вытащила мобильный телефон с той немыслимой скоростью, с какой киношные самураи выхватывают свои катаны, так что правильнее было бы сказать, что Оленька выхватила свой мобильник. Она подскочила к окну, попыталась разглядеть надписанную французами гору, не нашла ее и обиделась.
– Это у тебя телефон плохой, – сказала жестокая Монахова. – Вот у Насти теперь, наверное, реально крутая вещь, как и положено принцессам.
– Точно, – призналась Настя. – Встроенный фен и домашний кинотеатр. И еще он делает тосты.
– По-моему, таких телефонов не бывает, – рассудительно произнесла Оленька.
– Это экспериментальный образец, – сказала Монахова.
– Это шутка, – сжалилась Настя, и Оленька облегченно вздохнула.
– А если взять обычный телефон и позвонить туда, – Монахова топнула ногой по каменному полу. – Нам принесут сюда пиццу? И еще шампанского?
– Насчет пиццы сомневаюсь, а вот какие-нибудь креветки в яблочном соусе…
– Тоже ничего. И вообще, тут неплохо, – сказала Монахова. – Для халявных зимних каникул очень даже ничего. Жить тут я бы, конечно, не стала, дыра страшная, культурной жизни никакой, ни одного ночного клуба во всей стране… Бр-р, – ее даже перекосило от такой мысли. – И этот комендантский час меня уже утомил.
– Вот если выбросить тебя, тогда точно будет слышно, – предложила Настя.
Оленька захихикала, держа перед собой по-прежнему полный фужер.
– От алкоголя весело, – пояснила она. – Но потом в животе булькает. И коленки подгибаются. И еще я от него икаю.
– Тогда не пей, – Монахова забрала у Оленьки шампанское и снова высунулась в маленькое окошко, одно из трех в верхней части башни Южного крыла королевского замка. – Обалдеть. Вон та гора – это уже, наверное, Франция. Или нет?
– Там должно быть написано, – сказала Настя. Возможно, так работала защитная реакция организма – после известия о гибели Анжелы шутки сыпались из Насти, как из дырявого мешка, причем самой ей от этого было совсем не весело, и не холодно, и не горячо, и вообще никак.
Другое дело Оленька.
– Прямо на горе? – изумилась она.
– Ага, – Монахова сочувственно посмотрела на однокурсницу и сделала большой глоток из фужера.
– Тогда это надо сфотографировать, – Оленька вытащила мобильный телефон с той немыслимой скоростью, с какой киношные самураи выхватывают свои катаны, так что правильнее было бы сказать, что Оленька выхватила свой мобильник. Она подскочила к окну, попыталась разглядеть надписанную французами гору, не нашла ее и обиделась.
– Это у тебя телефон плохой, – сказала жестокая Монахова. – Вот у Насти теперь, наверное, реально крутая вещь, как и положено принцессам.
– Точно, – призналась Настя. – Встроенный фен и домашний кинотеатр. И еще он делает тосты.
– По-моему, таких телефонов не бывает, – рассудительно произнесла Оленька.
– Это экспериментальный образец, – сказала Монахова.
– Это шутка, – сжалилась Настя, и Оленька облегченно вздохнула.
– А если взять обычный телефон и позвонить туда, – Монахова топнула ногой по каменному полу. – Нам принесут сюда пиццу? И еще шампанского?
– Насчет пиццы сомневаюсь, а вот какие-нибудь креветки в яблочном соусе…
– Тоже ничего. И вообще, тут неплохо, – сказала Монахова. – Для халявных зимних каникул очень даже ничего. Жить тут я бы, конечно, не стала, дыра страшная, культурной жизни никакой, ни одного ночного клуба во всей стране… Бр-р, – ее даже перекосило от такой мысли. – И этот комендантский час меня уже утомил.