Натешившись, Вероника уснула. Снилась ей семья, Будякин в обнимку с двумя грудастыми стриптизершами, Васятка с огромным, как у брата, фаллосом, украшенным бриллиантами и изумрудами из ее закромов, в зеленом балахоне алтаец, лица которого было не разобрать, дерево, нарисованное им на бумажке и увиденное Вероникой сегодня… Потом она заплакала и проснулась. Хмель из головы выветрился еще не окончательно. Дерево, увиденное во сне и наяву, определенно должно что-то означать, и выяснить, что именно, Вероника решила безотлагательно. Она рассказала Будякину про свой сон, разумно упустив предшествовавшую и вызвавшую его причину, убедила любимого ехать к дереву немедленно, чтобы совместными усилиями на месте докопаться до истины, которая пока для Вероники была неясна.
На улице, троекратно облобызав Васятку в глаза, поблагодарив его за труды и извинившись за критику в адрес основной составляющей его мужского достоинства, Вероника усадила Будякина за руль, и они тронулись постигать тайну загадочного дуба. Ничего таинственного на месте не обнаружили. Дуб как дуб, правда очень старый, но довольно крепкий на вид. Будякин набрал с земли горсть прошлогодних желудей, несколько раз подкинул их на ладони, на всякий случай понюхал и положил зачем-то в карман. Побродил вокруг дерева, как ученый кот из сказки Пушкина, что-то в уме прикинул, сходил к машине за саперной лопатой. Отсчитал несколько шагов на север и вырыл яму. Сказал, что по его расчетам, возможно, именно в этом месте зарыт клад. Стемнело. Клада не нашлось. Зарыв яму и утерев с лица пот, Будякин уселся под дуб, вытянул вперед ноги и закурил. Подошла Вероника и уселась на него верхом… Таких оргазмов она не испытывала за всю свою жизнь.
— Вот, оказывается, в чем сила дуба! — поделилась она своими женскими соображениями с Будякиным. — Он дает нам невиданную доселе мощь сексуальных переживаний. Отныне это будет наше место.
— Что-то ты, Вероника, мне сегодня не нравишься. Странная какая-то, — вежливо возразил Будякин. — Ты, случайно, там, прыгая на мне, головкой к дубу не приложилась? Что касается меня — оргазм как оргазм, ничего необычного.
— Ты, мой хороший, лучше бы о себе попечалился. Сам ведь по пояс деревянный… сверху. — Вероника постучала Будякина попавшимся под руку желудем по лбу, слезла с него и стала приводить себя в порядок.
Отныне, следуя прихотям Вероники, парочка стала регулярно под покровом темноты приезжать к дубу и предаваться новым, отрытым совсем недавно сексуальным радостям, ибо подобных ощущений Вероника не испытывала больше нигде. Она твердо убедила себя, что это энергетически сильное место указано Всевышним устами алтайца, а коли так — пренебрегать его советами никак нельзя.
Эти заблуждения сыграли с Вероникой злую шутку. Однажды она решила испытать оргазм поближе к небесам, для чего убедила Будякина залезть на дерево и отлюбить ее прямо на огромном суку. Скорей всего, силам небесным эта затея не понравилась, поэтому они быстро организовали дождь и грозу со шквалистым ветром, не желая смотреть на это кощунство.
Первой с дерева грохнулась Вероника. На нее упал обломанный ветром сук с сидевшим на нем Будякиным. Любовник на руках отнес потерявшую сознание Веронику в машину и, созвонившись с Арсением, отвез ее в больницу под наблюдение друзей-хирургов доктора Шкатуло. Когда в больнице после сложной операции Вероника пришла в себя, она потихоньку стала переосмысливать жизнь. Каяться перед Богом о содеянном, плакать, тупо глядя в потолок, день ото дня хиреть и готовиться к смерти.
Объект номер 65. Заслуженный Артист, Бон Джови и первая проза
Менты и бандиты
На улице, троекратно облобызав Васятку в глаза, поблагодарив его за труды и извинившись за критику в адрес основной составляющей его мужского достоинства, Вероника усадила Будякина за руль, и они тронулись постигать тайну загадочного дуба. Ничего таинственного на месте не обнаружили. Дуб как дуб, правда очень старый, но довольно крепкий на вид. Будякин набрал с земли горсть прошлогодних желудей, несколько раз подкинул их на ладони, на всякий случай понюхал и положил зачем-то в карман. Побродил вокруг дерева, как ученый кот из сказки Пушкина, что-то в уме прикинул, сходил к машине за саперной лопатой. Отсчитал несколько шагов на север и вырыл яму. Сказал, что по его расчетам, возможно, именно в этом месте зарыт клад. Стемнело. Клада не нашлось. Зарыв яму и утерев с лица пот, Будякин уселся под дуб, вытянул вперед ноги и закурил. Подошла Вероника и уселась на него верхом… Таких оргазмов она не испытывала за всю свою жизнь.
— Вот, оказывается, в чем сила дуба! — поделилась она своими женскими соображениями с Будякиным. — Он дает нам невиданную доселе мощь сексуальных переживаний. Отныне это будет наше место.
— Что-то ты, Вероника, мне сегодня не нравишься. Странная какая-то, — вежливо возразил Будякин. — Ты, случайно, там, прыгая на мне, головкой к дубу не приложилась? Что касается меня — оргазм как оргазм, ничего необычного.
— Ты, мой хороший, лучше бы о себе попечалился. Сам ведь по пояс деревянный… сверху. — Вероника постучала Будякина попавшимся под руку желудем по лбу, слезла с него и стала приводить себя в порядок.
Отныне, следуя прихотям Вероники, парочка стала регулярно под покровом темноты приезжать к дубу и предаваться новым, отрытым совсем недавно сексуальным радостям, ибо подобных ощущений Вероника не испытывала больше нигде. Она твердо убедила себя, что это энергетически сильное место указано Всевышним устами алтайца, а коли так — пренебрегать его советами никак нельзя.
Эти заблуждения сыграли с Вероникой злую шутку. Однажды она решила испытать оргазм поближе к небесам, для чего убедила Будякина залезть на дерево и отлюбить ее прямо на огромном суку. Скорей всего, силам небесным эта затея не понравилась, поэтому они быстро организовали дождь и грозу со шквалистым ветром, не желая смотреть на это кощунство.
Первой с дерева грохнулась Вероника. На нее упал обломанный ветром сук с сидевшим на нем Будякиным. Любовник на руках отнес потерявшую сознание Веронику в машину и, созвонившись с Арсением, отвез ее в больницу под наблюдение друзей-хирургов доктора Шкатуло. Когда в больнице после сложной операции Вероника пришла в себя, она потихоньку стала переосмысливать жизнь. Каяться перед Богом о содеянном, плакать, тупо глядя в потолок, день ото дня хиреть и готовиться к смерти.
Объект номер 65. Заслуженный Артист, Бон Джови и первая проза
Свою исключительность Коля Йогнутый демонстрировал почти на каждом объекте.
Размышляя на досуге о словах дяди Гены, тех самых, об объединяющих людей эгрегорах, Арсений пришел к выводу, что его бригаду, наверно, единит некая меломанская идея. Конго и Джулия были талантливыми музыкантами и исполнителями от природы, близнецы — фанаты знаменитых рок-групп — тоже умело подражали на гитарах своим кумирам. Максим Петрович, по его словам, умел играть на гармошке, вот только Коля играть ни на чем не умел. Дома он слушал индийскую музыку, а на работе — исключительно американца Бона Джови, коим порядком насточертел не только работающим с ним бок о бок членам бригады, но даже некоторым клиентам, в силу разных обстоятельств присутствовавшим дома во время его работы. И если в арсенале братьев имелась вся дискография любимых исполнителей, альбомы которых они время от времени меняли во время работы, то у Коли была лишь одна кассета с записью любимого американского рок-идола. Как ни пытались Маркс и Энгельс обратить Колю в свою веру, ничего у них не получилось. А после одной истории признали свои потуги бесполезными и несправедливыми по отношению к коллеге. К тому же на общем собрании, в одну из пятниц проходившем у Коли на квартире, все члены бригады пришли к выводу, что скорость и качество его облицовки находятся в линейной зависимости от количества прослушанного за день Бона Джови.
Прославившийся в советскую эпоху военными и патриотическими песнями, заслуженный артист в период развала СССР оставил эстраду и занялся более прибыльным бизнесом. О некогда известном певце потихоньку стали забывать, и его голос теперь редко звучал в эфире телеканалов и радио FM-диапазона. Человеком он оказался неплохим, манией величия не страдал, хотя и очень любил ставить песни в собственном исполнении с целью вызвать вопросы случайных слушателей: "А кто же это там так красиво поет?" Работа в квартире певца требовала оперативности, и поэтому объект опрометчиво поручили Коле Йогнутому. Заказчика Коля в лицо не знал, потому что вырос в семье без телевизора, а когда купил телевизор сам, заслуженного артиста на "голубых экранах" уже не было. Оповещать работника о статусе и былых культурных заслугах того, кому он должен укладывать плитку, Арсений счел излишним. А его предложение оставить Бона Джови дома Коля решительно оставил без внимания.
Заслуженный артист встретил Колю весьма радушно: пригласил на кухню, напоил вкусным чаем с импортным печеньем, все ожидая, когда же наконец Коля его признает и попросит автограф. Узнавать знаменитость Коля категорически не желал. Он хотел быстрей приступить и закончить работу, чтобы приблизить тот миг покупки новой машины, а для этого не стоило тратить драгоценное время на пустые разговоры ни о чем. Поблагодарив заслуженного артиста за угощение, Коля переоделся и принялся месить раствор.
Не в силах вынести такое пренебрежительное отношение к своей персоне, заслуженный артист включил магнитофон с записями собственного творчества, а для пущей убедительности даже повесил в прихожей, напротив ванной комнаты, старую концертную афишу со своим изображением. Реакции со стороны облицовщика не последовало никакой, за исключением усилившихся из ванной воплей американского рокера. Раздосадованный заказчик от такой наглости чуть было не напился в одиночку, а на следующий день даже купил новые колонки «JBL» огромной мощности и отменного качества звука, чтобы с их помощью хоть как-то донести до Коли силу своего таланта. У клиента даже возникла мысль о снятии завесы тайны со своего имени, хотя подобного он в начале знакомства и не предполагал. Однако отрекомендоваться так и не довелось. День ото дня заказчик и работник все упорнее глушили друг друга звуками из своих аналоговых музыкальных приборов, совершенно не проявляя вежливого интереса к меломанским пристрастиям оппонента.
Вскоре работа была закончена. Коля собрал инструмент, получил от заслуженного артиста расчет и, пожав ему на прощание руку, полностью обескуражил словами, что все, по его мнению, было прекрасно, если бы не омерзительные вопли какого-то чудика, которые он слушал на протяжении всего периода своего ударного труда.
Заказчик в ответ на Колины замечания обозвал его долбоебом, выпил на кухне стакан водки, потом еще два раза послал по матери его самого вместе с его «Бомжови» и выставил за дверь, которую тут же запер изнутри на все замки. Коля позвонил, чтобы пролить свет на беспричинное буйство заслуженного артиста, отношения с которым, на его взгляд, сложились вполне благопристойные. Но в ответ из-за двери раздались звуки давно надоевших песен и трехэтажный мат в его адрес.
С критикой в свой адрес Коля еще как-то мог бы смириться, но за несправедливо оскорбленного Бона Джови полагалось мстить. Членам бригады на общем собрании чудом удалось отговорить коллегу не поддаваться мстительным позывам, доказав его неправоту открытым голосованием в лучших традициях демократического централизма.
Коле потребовалось немало усилий, чтобы превозмочь себя и не спорить с категоричным вердиктом. Он проводил товарищей и сел за печатную машинку, чтобы излить горечь от нанесенной заслуженным артистом несправедливой душевной травмы. Призадумался о вечном. Потом мысль ушла куда-то в сторону, и его крепкие, заскорузлые от цемента пальцы отстучали по клавишам печатной машинки:
Андрей
В предгорьях Гималаев живет Андрей. Вот уже двадцать лет каждое утро Андрей мажет шею синей краской, берет с собой банку из-под полусинтетического моторного масла BP ("Бритиш Петролиум") и выходит работать на дорогу, ведущую в Шамбалу.
Там Андрей отвинчивает с банки крышку и начинает показывать фокусы иностранным туристам, сопровождая свои манипуляции истрашными гималайскими байками, с целью оградить загадочную страну от непрошеных идиотов.
Возьмет, бывало, Андрей у очкастого туриста сигарету, затянется как следует и рассказывает по-немецки:
— В последнее время участились случаи краж женщин в дупель оборзевшими местными гималайскими медведями. Украдет мишка женщину, затащит к себе в пещеру и прелюбодействует. А чтоб та не убежала, пятки ей слизывает до такой степени, что кожа на них становится такой нежной, что и ступить нельзя. Поэтому женщины никуда не убегают, а живут с мишками, рожая на свет йетих, как их, снежных человеков, коих расплодилось вокруг превеликое множество. Задрали уже. А что мишки делают с мужчинами — аж говорить страшно.
После рассказа Андрей выдыхает дым, которым он затянулся перед рассказом, и делает страшные глаза, а из банки из-под моторного масла "Бритиш Петролеум" вылезают две кобры, Людка и Зойка, и начинают шипеть.
Туристы убегают в свои отели, курят кашмирский гашиш и боятся под одеялами, забывая про Шамбалу напрочь. А пока они слушали Андрея, местные макаки уже попятили у них из карманов, рупии, гашиш, пепси-колу для Людки и Зойки и "Патек Филипп" с рук для Андрея.
Женевские часы Андрей отсылает домой в Саратов, где у него жена Маша, два троечника и куча разноплановых интересов. Маша продает часы на рынке и откладывает деньги на квартиру в Митино.
Андрей очень хочет домой, но далай-лама пока не отпускает. Замены найти не может. Даже медалью наградил "За оборону Гималаев".
Местные жители, завидев Андрея, очень его уважают, осыпают лепестками лотоса, водят с песнями хороводы, делятся благовониями, свежими мантрами и зовут почетным именем Шри-Шлагб-Аум.
Школьные сочинения, которые писались под воздействием насилия со стороны учителей, Коля за прозу не считал, поэтому, перечитав свои первые незарифмованные строчки, остался очень доволен собой и, преисполненный гордости, счастливый, улегся спать. "Интересные ассоциации, — думал автор перед сном. — При чем тут шлагбаумы? Может, я кому-нибудь дорогу перегородил? Или мне кто?.. Ладно, утро вечера светлее. Потом разберусь…"
На следующий день он дал почитать сказку Арсению.
— Ты, Коля, действительно «йогнутый». Через букву «б». В самом лучшем понимании этого слова, — держась за живот и давясь от смеха, сквозь слезы сказал Арсений. — Распечатай под копирку в десяти экземплярах, немедленно распространи в бригаде и за ее пределами. Народ должен знать своих героев. Коля, давно хотел тебя спросить: у тебя девушка любимая есть или ты убежденный холостяк?
— Девушка есть. Мы с ней тантрой два года занимались. А сейчас она уехала в Индию, в город Ришикеш, вот я с тех пор и один. Сейчас фото покажу, если хочешь, — предложил Коля и полез на книжную полку за фотоальбомом.
— Покажи. Интересно.
То, что Арсений увидел, вызвало у него такой приступ гомерического хохота, что ему стоило больших усилий, чтобы Коля продолжал считать, что Арсений все еще смеется над его сказкой. На картинке рядом с худым Колей, стоящим по стойке «смирно», была запечатлена стокилограммовая барышня в сари, с бубенцами на ногах и символизирующей нечто важное для индусов меткой на межбровье, закатившая глаза к небу и застывшая в замысловатом па сложной индийской хореографии.
— И давно вы в разлуке? — поинтересовался Арсений.
— Вот уже года два с половиной, как уехала, — грустно ответил Коля.
Вынести этого Арсений уже не мог. Он поспешил выйти на улицу, сел в машину, где на минут двадцать заходился в очередном приступе истерического смеха, держась за живот и поливая слезами руль.
Размышляя на досуге о словах дяди Гены, тех самых, об объединяющих людей эгрегорах, Арсений пришел к выводу, что его бригаду, наверно, единит некая меломанская идея. Конго и Джулия были талантливыми музыкантами и исполнителями от природы, близнецы — фанаты знаменитых рок-групп — тоже умело подражали на гитарах своим кумирам. Максим Петрович, по его словам, умел играть на гармошке, вот только Коля играть ни на чем не умел. Дома он слушал индийскую музыку, а на работе — исключительно американца Бона Джови, коим порядком насточертел не только работающим с ним бок о бок членам бригады, но даже некоторым клиентам, в силу разных обстоятельств присутствовавшим дома во время его работы. И если в арсенале братьев имелась вся дискография любимых исполнителей, альбомы которых они время от времени меняли во время работы, то у Коли была лишь одна кассета с записью любимого американского рок-идола. Как ни пытались Маркс и Энгельс обратить Колю в свою веру, ничего у них не получилось. А после одной истории признали свои потуги бесполезными и несправедливыми по отношению к коллеге. К тому же на общем собрании, в одну из пятниц проходившем у Коли на квартире, все члены бригады пришли к выводу, что скорость и качество его облицовки находятся в линейной зависимости от количества прослушанного за день Бона Джови.
Прославившийся в советскую эпоху военными и патриотическими песнями, заслуженный артист в период развала СССР оставил эстраду и занялся более прибыльным бизнесом. О некогда известном певце потихоньку стали забывать, и его голос теперь редко звучал в эфире телеканалов и радио FM-диапазона. Человеком он оказался неплохим, манией величия не страдал, хотя и очень любил ставить песни в собственном исполнении с целью вызвать вопросы случайных слушателей: "А кто же это там так красиво поет?" Работа в квартире певца требовала оперативности, и поэтому объект опрометчиво поручили Коле Йогнутому. Заказчика Коля в лицо не знал, потому что вырос в семье без телевизора, а когда купил телевизор сам, заслуженного артиста на "голубых экранах" уже не было. Оповещать работника о статусе и былых культурных заслугах того, кому он должен укладывать плитку, Арсений счел излишним. А его предложение оставить Бона Джови дома Коля решительно оставил без внимания.
Заслуженный артист встретил Колю весьма радушно: пригласил на кухню, напоил вкусным чаем с импортным печеньем, все ожидая, когда же наконец Коля его признает и попросит автограф. Узнавать знаменитость Коля категорически не желал. Он хотел быстрей приступить и закончить работу, чтобы приблизить тот миг покупки новой машины, а для этого не стоило тратить драгоценное время на пустые разговоры ни о чем. Поблагодарив заслуженного артиста за угощение, Коля переоделся и принялся месить раствор.
Не в силах вынести такое пренебрежительное отношение к своей персоне, заслуженный артист включил магнитофон с записями собственного творчества, а для пущей убедительности даже повесил в прихожей, напротив ванной комнаты, старую концертную афишу со своим изображением. Реакции со стороны облицовщика не последовало никакой, за исключением усилившихся из ванной воплей американского рокера. Раздосадованный заказчик от такой наглости чуть было не напился в одиночку, а на следующий день даже купил новые колонки «JBL» огромной мощности и отменного качества звука, чтобы с их помощью хоть как-то донести до Коли силу своего таланта. У клиента даже возникла мысль о снятии завесы тайны со своего имени, хотя подобного он в начале знакомства и не предполагал. Однако отрекомендоваться так и не довелось. День ото дня заказчик и работник все упорнее глушили друг друга звуками из своих аналоговых музыкальных приборов, совершенно не проявляя вежливого интереса к меломанским пристрастиям оппонента.
Вскоре работа была закончена. Коля собрал инструмент, получил от заслуженного артиста расчет и, пожав ему на прощание руку, полностью обескуражил словами, что все, по его мнению, было прекрасно, если бы не омерзительные вопли какого-то чудика, которые он слушал на протяжении всего периода своего ударного труда.
Заказчик в ответ на Колины замечания обозвал его долбоебом, выпил на кухне стакан водки, потом еще два раза послал по матери его самого вместе с его «Бомжови» и выставил за дверь, которую тут же запер изнутри на все замки. Коля позвонил, чтобы пролить свет на беспричинное буйство заслуженного артиста, отношения с которым, на его взгляд, сложились вполне благопристойные. Но в ответ из-за двери раздались звуки давно надоевших песен и трехэтажный мат в его адрес.
С критикой в свой адрес Коля еще как-то мог бы смириться, но за несправедливо оскорбленного Бона Джови полагалось мстить. Членам бригады на общем собрании чудом удалось отговорить коллегу не поддаваться мстительным позывам, доказав его неправоту открытым голосованием в лучших традициях демократического централизма.
Коле потребовалось немало усилий, чтобы превозмочь себя и не спорить с категоричным вердиктом. Он проводил товарищей и сел за печатную машинку, чтобы излить горечь от нанесенной заслуженным артистом несправедливой душевной травмы. Призадумался о вечном. Потом мысль ушла куда-то в сторону, и его крепкие, заскорузлые от цемента пальцы отстучали по клавишам печатной машинки:
Автор прочел напечатанные строчки два раза. Получилось очень грустно, коряво и не по делу. Коля хотел порвать текст, но потом передумал, решив оставить, чтобы потом, через много лет, при случае посмеяться над своими замысловатыми истинами, отстоять которые сегодня не получилось. Так вышло, что в своих стихах поэт упомянул прозу. Но ведь он ее никогда не писал, а в своем последнем произведении, однако, нагло задекларировал, поэтому ничего не оставалось, как безотлагательно себя в ней попробовать. Лихорадочно пометавшись по комнате, Коля решительно подошел к печатной машинке и, чтобы поднять себе настроение до уровня крайнего оптимизма, принялся сочинять индийскую сказку. Тема была близка, поэтому особых трудностей в написании текста не возникло.
Я вам оставлю в память о себе
Кусочек маленькой изысканной печали
И свой смешной автопортрет в овале
С улыбкой горькою на скривленной губе.
Десяток с лишним авторских листов
Пустых стихов и заунывной прозы
Про дружбу, ненависть и пролитые слезы…
Забытые мечты и чистую любовь…
Когда я старцем Сергием с природою сольюсь
Единым Духом на Пиздыкином приволье,
Над иллюзорной призрачной юдолью
Туманом белым утром расстелюсь.
Андрей
В предгорьях Гималаев живет Андрей. Вот уже двадцать лет каждое утро Андрей мажет шею синей краской, берет с собой банку из-под полусинтетического моторного масла BP ("Бритиш Петролиум") и выходит работать на дорогу, ведущую в Шамбалу.
Там Андрей отвинчивает с банки крышку и начинает показывать фокусы иностранным туристам, сопровождая свои манипуляции истрашными гималайскими байками, с целью оградить загадочную страну от непрошеных идиотов.
Возьмет, бывало, Андрей у очкастого туриста сигарету, затянется как следует и рассказывает по-немецки:
— В последнее время участились случаи краж женщин в дупель оборзевшими местными гималайскими медведями. Украдет мишка женщину, затащит к себе в пещеру и прелюбодействует. А чтоб та не убежала, пятки ей слизывает до такой степени, что кожа на них становится такой нежной, что и ступить нельзя. Поэтому женщины никуда не убегают, а живут с мишками, рожая на свет йетих, как их, снежных человеков, коих расплодилось вокруг превеликое множество. Задрали уже. А что мишки делают с мужчинами — аж говорить страшно.
После рассказа Андрей выдыхает дым, которым он затянулся перед рассказом, и делает страшные глаза, а из банки из-под моторного масла "Бритиш Петролеум" вылезают две кобры, Людка и Зойка, и начинают шипеть.
Туристы убегают в свои отели, курят кашмирский гашиш и боятся под одеялами, забывая про Шамбалу напрочь. А пока они слушали Андрея, местные макаки уже попятили у них из карманов, рупии, гашиш, пепси-колу для Людки и Зойки и "Патек Филипп" с рук для Андрея.
Женевские часы Андрей отсылает домой в Саратов, где у него жена Маша, два троечника и куча разноплановых интересов. Маша продает часы на рынке и откладывает деньги на квартиру в Митино.
Андрей очень хочет домой, но далай-лама пока не отпускает. Замены найти не может. Даже медалью наградил "За оборону Гималаев".
Местные жители, завидев Андрея, очень его уважают, осыпают лепестками лотоса, водят с песнями хороводы, делятся благовониями, свежими мантрами и зовут почетным именем Шри-Шлагб-Аум.
Школьные сочинения, которые писались под воздействием насилия со стороны учителей, Коля за прозу не считал, поэтому, перечитав свои первые незарифмованные строчки, остался очень доволен собой и, преисполненный гордости, счастливый, улегся спать. "Интересные ассоциации, — думал автор перед сном. — При чем тут шлагбаумы? Может, я кому-нибудь дорогу перегородил? Или мне кто?.. Ладно, утро вечера светлее. Потом разберусь…"
На следующий день он дал почитать сказку Арсению.
— Ты, Коля, действительно «йогнутый». Через букву «б». В самом лучшем понимании этого слова, — держась за живот и давясь от смеха, сквозь слезы сказал Арсений. — Распечатай под копирку в десяти экземплярах, немедленно распространи в бригаде и за ее пределами. Народ должен знать своих героев. Коля, давно хотел тебя спросить: у тебя девушка любимая есть или ты убежденный холостяк?
— Девушка есть. Мы с ней тантрой два года занимались. А сейчас она уехала в Индию, в город Ришикеш, вот я с тех пор и один. Сейчас фото покажу, если хочешь, — предложил Коля и полез на книжную полку за фотоальбомом.
— Покажи. Интересно.
То, что Арсений увидел, вызвало у него такой приступ гомерического хохота, что ему стоило больших усилий, чтобы Коля продолжал считать, что Арсений все еще смеется над его сказкой. На картинке рядом с худым Колей, стоящим по стойке «смирно», была запечатлена стокилограммовая барышня в сари, с бубенцами на ногах и символизирующей нечто важное для индусов меткой на межбровье, закатившая глаза к небу и застывшая в замысловатом па сложной индийской хореографии.
— И давно вы в разлуке? — поинтересовался Арсений.
— Вот уже года два с половиной, как уехала, — грустно ответил Коля.
Вынести этого Арсений уже не мог. Он поспешил выйти на улицу, сел в машину, где на минут двадцать заходился в очередном приступе истерического смеха, держась за живот и поливая слезами руль.
Менты и бандиты
— Ну что, Айболит? — спросил как-то Арсения дядя Гена. — Научился уже дуть в свои паруса? Что-то ты сегодня на нерве какой-то…
— Стараюсь, — ответил Арсений. — На рифы мелкие иногда наскакиваю, но, как говорится, войны без потерь не бывает.
На пару с дядей Геной он собрался навестить Веронику, которая вот уже неделю лежала в больнице, залечивая увечья после недавнего падения с дерева. Дядя Гена собрал для хозяйки чистое белье, напек блинов, сварил любимый грибной суп, клюквенный морс, и теперь, упаковав гостинцы в плетеную корзину собственного изготовления, был полностью готов к посещению болящей.
— Что за рифы? — поинтересовался по дороге в больницу дядя Гена.
— Да так, мелочи, — рассказал Арсений. — Менты вчера повязали.
Взяли Арсения на улице у подъезда. Сунули в лицо удостоверение и попросили «проехать». Принял Арсения какой-то РОВД в центре столицы. Причиной задержания послужила кража крупной суммы денег в иностранной валюте из квартиры недавней клиентки — барышни легкого поведения с улицы Михалковской, хозяйки британского кота — аристократа со свинскими манерами. Ремонт был закончен еще зимой, но сейчас, даже спустя такой большой срок со дня окончания ремонта, милиция отрабатывала все версии преступления и связи потерпевшей, дотошно выполняя свою работу. Опера намазали пальцы и ладони Арсения черной краской и откатали отпечатки на специальный бланк, навеки увековечив их обладателя в недрах отечественной дактилоскопической картотеки. Это было неприятно. Арсений сказал, что его отпечатки можно с легкостью обнаружить на каждой плитке в ванной комнате клиентки, что их там можно будет обнаружить даже через десять лет, потому что хозяйка, которой лень убирать кошачьи фекалии из своей ванной, мыть плитку на стенах не удосужится никогда. И вообще, он теперь очень волнуется по поводу того, что он, быть может, прикасался к чему-нибудь лишнему, что может послужить уликой в вынесении ему ложного обвинения. Потом Арсению задавали всякие неприятные вопросы о его личности, о личности потерпевшей, ее профессии и мировоззрении, на которые Арсений в большинстве случаев отвечал золотым словом «нет», зная, что на него обычно нет ни суда, ни каторги. Он внимательно прочел протокол, подписался внизу и выразил надежду на то, что с него снимут подозрения в злодеянии и не будут больше брать на улице на глазах у соседей по дому, как опасного рецидивиста или педофила-маньяка из Измайловского парка. На что стражи порядка ответили, что если отпечатков пальцев Арсения они не обнаружат на тайнике, из которого воры попятили деньги, то он может спокойно гулять на свободе до тех пор, пока не совершит злостное правонарушение. И как только совершит, они его очень быстро повяжут и с радостью закроют в острог. Арсению выдали кусок мыла и показали, где находится туалет. Потом мыло забрали и отпустили на улицу. Всю ночь Арсений не спал. Волновался: а вдруг он все-таки оставил свои отпечатки где не надо. И что тогда? Этой проблемой он сейчас и поделился в машине с дядей Геной, скрыть от которого свое настроение было сложно.
— Так позвони Артемову, — посоветовал добрый ангел.
И точно. Как Арсений мог позабыть опричника-масона, некогда собственноручно занесшего свой номер в его мобильный телефон! Арсений позвонил, рассказал о своей проблеме и назвал примерный адрес принявшего его РОВД. Артемов обещал все выяснить и перезвонить. Перезвонил он через десять минут. Велел сегодня же зайти к заместителю начальника РОВД по уголовным вопросам майору Рюмкину и все ему рассказать, сославшись на уже полковника Артемова. Арсений поздравил благодетеля с новым званием и сердечно поблагодарил за участие.
— Да забудь, — кратко ответил масон и отключил связь.
После встречи в больничной палате с Вероникой настроение испортилось еще больше. Сестра помимо физической боли испытывала еще и боль душевную. Говорила мало, все больше смотрела в потолок, находясь в некой сложной депрессии, выходить из которой не желала. Делиться своими печалями ни с кем не хотела, срывалась на тихий плач и отворачивалась к стенке, явно стыдясь перед близкими людьми за свои, одной ей известные грехи.
— Что будем делать, дядя Гена? Пропадает баба… — спросил его Арсений, когда они вышли на улицу.
— Есть одна идея, — ответил дядя Гена, — уже думали. Сегодня вечером по этому поводу Будякин в гости придет — посидим втроем с Самцом, потолкуем. Не паникуй, все наладится.
Арсений подвез дядю Гену до метро, а сам поспешил на встречу с майором Рюмкиным, чья фамилия показалась ему отдаленно знакомой. Майор Рюмкин оказался тем самым капитаном, которого несколько лет назад привезли в госпиталь МВД с пулевым ранением в ногу. Пулю хирурги достали, но через несколько дней дал о себе знать задетый нерв, и Рюмкина, испытывающего теперь нестерпимые жгучие боли в конечности, перевели в неврологию, где в ту пору Арсений начинал свою трудовую врачебную биографию. Вел Рюмкина другой врач, но Арсений запомнил больного, как две капли похожего на любимого артиста Александра Баширова из культового фильма «Асса». Врачам отделения удалось без повторного хирургического вмешательства поставить больного на ноги, и через три недели он уже выполнял свой долг на улицах и в подворотнях центра Москвы, слегка прихрамывая на правую ногу.
— Как нога? — поздоровавшись с Рюмкиным, спросил Арсений.
— Да так, ноет иногда на погоду, — ответил майор, предварительно поинтересовавшись, откуда Арсений знает о его ранении.
Арсений напомнил ему о лечении.
— Ясно. Так в чем проблемы? — спросил майор и, выслушав опасения Арсения, заметил: — Нормальная реакция законопослушного гражданина. Насчет пальцев-то чего волнуешься?
— Да так, неприятно, что я теперь у милиции как на ладони.
— Кто, говоришь, у тебя следователь?
— Иванченков.
— Это опер.
— Рюмкин снял телефонную трубку и вызвал подчиненного к себе.
— Наш человек, — указав на Арсения, сказал майор оперу, когда тот прибыл, — лепила бывший из госпиталя нашего. Меня как-то на ноги поднимал. Можешь идти работать… А отпечатки твои, — обратился Рюмкин к Арсению, — я вытащу, если они еще в картотеку ЗИЦ не ушли. Вот мой телефон. — Майор на клочке бумажки записал номер и протянул бывшему подозреваемому: — Звони, если что.
Что такое ЗИЦ и можно ли стопудово доверять майору, Арсений не знал, но от сердца все равно отлегло. Хотелось верить, что отпечатки майор вытащит. В жизни всякое бывает, мало ли где еще наследить придется… В то время в милиции творился полный беспредел, многие занимались крышеванием, зарабатыванием денег на стороне, в кадрах была ужасная текучка, и Арсений утвердил себя в мысли, что раз причастности к содеянному он не имеет, то и на кой черт конторе его пальцы. Есть более важные, приносящие доход листы. В отделении бумажек миллион, а сейф один — чего зазря его захламлять…
Милиционеров Арсений не любил. Одно дело лечить, когда они тихо, без погон, немощные лежат в своих люльках. Или пить с ними водку — это еще куда ни шло. А вот когда они здоровы, полны злости и видят во всех людях преступников — тут уж мил не будешь. Поэтому на всякий случай Арсений внес номер майора в память своего телефона и покинул отделение с надеждой больше сюда не попадать.
…Как впоследствии и произошло, новая работа оказалась такой, что поневоле контактировать с органами пришлось еще не раз. Буквально через неделю в пять утра в квартиру Арсения позвонили. Двое крепких мужичков в штатском, сунув ему под нос какое-то удостоверение с гербом, вошли на кухню, уселись на табуретки и предъявили для опознания три бумаги. Одна из них была ксерокопией сметы Арсения с оторванным сверху адресом заказчика, вторая — цирковой плакат, на котором злоумышленник был изображен на фоне леопардов с большим удавом в обнимку, на третьей фотографии злодей размахивал флагом на каком-то митинге в поддержку компартии. Сыщиков интересовал адрес, по которому выполнялись работы.
Казенные люди очень нервничали и просили хоть что-нибудь вспомнить по смете о заказчике. Они даже раскрыли свои карты, сказав Арсению, что злодей, изображенный на фото, на совместной пьянке украл у них табельный ствол и теперь разгуливает с ним по городу. Как Арсений ни напрягал мозги, вспомнить адрес он не мог: квартира была стандартная, каких было уже переделано большое количество. Самого же злодея, который очень напоминал Алешу Воробьева, Арсений, обладающий хорошей памятью на лица, не помнил, хоть убей.
Посетители в расстроенных чувствах оставили ксерокопию сметы, свою визитку и очень попросили позвонить, если Арсений вдруг чего вспомнит.
Семью программиста, окончательно проснувшись, он вспомнил через пару часов. Сдавать ее Арсений не стал по многим причинам. Люди они были замечательные: красавица хозяйка кормила его вкусными бутербродами, детишки помогали таскать цемент на восьмой этаж, когда сломался лифт, и рассчитались заказчики по совести. Пусть менты сами свою работу делают. Нечего людей будить в пять утра. А как смета попала к злодею, было не суть важно, наверно случайно, да и не верилось, что между такими прекрасными людьми и злодеем из цирка существует какая-то криминальная связь.
По какому-то случайному стечению обстоятельств в том же районе, подконтрольном пятидесятому отделению милиции, пострадал Коля Йогнутый. В пятницу вечером, когда бригада уже собралась расходиться с планового собрания на его квартире, явился весь трясущийся от страха и негодования Коля и рассказал о том, что несколько часов назад его чуть не убили люди в масках. Но самым обидным и несправедливым было то, что они забрали у него любимую немецкую отвертку из набора инструментов, подаренного ему на день рождения Маратом Васильевичем. Когда наконец потерпевший мог адекватно отвечать на вопросы, он рассказал следующее. В одной из квартир Коля под тихую музыку Бона Джови устанавливал унитаз, хозяйка на кухне готовила ужин для своей семьи, и ничто не предвещало беды. Раздался звонок в дверь. Дама пошла открывать. Потом послышалась какая-то подозрительная возня, шум падающего тела, на который Коля и вышел из туалета, чтобы посмотреть, что случилось, и предложить в случае надобности свою помощь. В комнате ему быстро приставили к голове пистолет с глушителем, поинтересовались, кто таков, забрали любимую отвертку и вместе с хозяйкой приковали наручниками к батарее.
Через два часа пришел хозяин, потом приехала следственная группа во главе с Рюмкиным, и через некоторое время Колю отпустили. Но уходить он никуда не собирался. Он настолько допек оперов просьбой быстрее найти его отвертку, что те даже помогли ему установить унитаз и, применив силу, подвезли на воронке к ближайшей станции метро, лишь бы поскорей от него избавиться. Хорошо, что хоть Бона Джови не украли, а то Коля, по его словам, заночевал бы прямо у них в отделении.
— Стараюсь, — ответил Арсений. — На рифы мелкие иногда наскакиваю, но, как говорится, войны без потерь не бывает.
На пару с дядей Геной он собрался навестить Веронику, которая вот уже неделю лежала в больнице, залечивая увечья после недавнего падения с дерева. Дядя Гена собрал для хозяйки чистое белье, напек блинов, сварил любимый грибной суп, клюквенный морс, и теперь, упаковав гостинцы в плетеную корзину собственного изготовления, был полностью готов к посещению болящей.
— Что за рифы? — поинтересовался по дороге в больницу дядя Гена.
— Да так, мелочи, — рассказал Арсений. — Менты вчера повязали.
Взяли Арсения на улице у подъезда. Сунули в лицо удостоверение и попросили «проехать». Принял Арсения какой-то РОВД в центре столицы. Причиной задержания послужила кража крупной суммы денег в иностранной валюте из квартиры недавней клиентки — барышни легкого поведения с улицы Михалковской, хозяйки британского кота — аристократа со свинскими манерами. Ремонт был закончен еще зимой, но сейчас, даже спустя такой большой срок со дня окончания ремонта, милиция отрабатывала все версии преступления и связи потерпевшей, дотошно выполняя свою работу. Опера намазали пальцы и ладони Арсения черной краской и откатали отпечатки на специальный бланк, навеки увековечив их обладателя в недрах отечественной дактилоскопической картотеки. Это было неприятно. Арсений сказал, что его отпечатки можно с легкостью обнаружить на каждой плитке в ванной комнате клиентки, что их там можно будет обнаружить даже через десять лет, потому что хозяйка, которой лень убирать кошачьи фекалии из своей ванной, мыть плитку на стенах не удосужится никогда. И вообще, он теперь очень волнуется по поводу того, что он, быть может, прикасался к чему-нибудь лишнему, что может послужить уликой в вынесении ему ложного обвинения. Потом Арсению задавали всякие неприятные вопросы о его личности, о личности потерпевшей, ее профессии и мировоззрении, на которые Арсений в большинстве случаев отвечал золотым словом «нет», зная, что на него обычно нет ни суда, ни каторги. Он внимательно прочел протокол, подписался внизу и выразил надежду на то, что с него снимут подозрения в злодеянии и не будут больше брать на улице на глазах у соседей по дому, как опасного рецидивиста или педофила-маньяка из Измайловского парка. На что стражи порядка ответили, что если отпечатков пальцев Арсения они не обнаружат на тайнике, из которого воры попятили деньги, то он может спокойно гулять на свободе до тех пор, пока не совершит злостное правонарушение. И как только совершит, они его очень быстро повяжут и с радостью закроют в острог. Арсению выдали кусок мыла и показали, где находится туалет. Потом мыло забрали и отпустили на улицу. Всю ночь Арсений не спал. Волновался: а вдруг он все-таки оставил свои отпечатки где не надо. И что тогда? Этой проблемой он сейчас и поделился в машине с дядей Геной, скрыть от которого свое настроение было сложно.
— Так позвони Артемову, — посоветовал добрый ангел.
И точно. Как Арсений мог позабыть опричника-масона, некогда собственноручно занесшего свой номер в его мобильный телефон! Арсений позвонил, рассказал о своей проблеме и назвал примерный адрес принявшего его РОВД. Артемов обещал все выяснить и перезвонить. Перезвонил он через десять минут. Велел сегодня же зайти к заместителю начальника РОВД по уголовным вопросам майору Рюмкину и все ему рассказать, сославшись на уже полковника Артемова. Арсений поздравил благодетеля с новым званием и сердечно поблагодарил за участие.
— Да забудь, — кратко ответил масон и отключил связь.
После встречи в больничной палате с Вероникой настроение испортилось еще больше. Сестра помимо физической боли испытывала еще и боль душевную. Говорила мало, все больше смотрела в потолок, находясь в некой сложной депрессии, выходить из которой не желала. Делиться своими печалями ни с кем не хотела, срывалась на тихий плач и отворачивалась к стенке, явно стыдясь перед близкими людьми за свои, одной ей известные грехи.
— Что будем делать, дядя Гена? Пропадает баба… — спросил его Арсений, когда они вышли на улицу.
— Есть одна идея, — ответил дядя Гена, — уже думали. Сегодня вечером по этому поводу Будякин в гости придет — посидим втроем с Самцом, потолкуем. Не паникуй, все наладится.
Арсений подвез дядю Гену до метро, а сам поспешил на встречу с майором Рюмкиным, чья фамилия показалась ему отдаленно знакомой. Майор Рюмкин оказался тем самым капитаном, которого несколько лет назад привезли в госпиталь МВД с пулевым ранением в ногу. Пулю хирурги достали, но через несколько дней дал о себе знать задетый нерв, и Рюмкина, испытывающего теперь нестерпимые жгучие боли в конечности, перевели в неврологию, где в ту пору Арсений начинал свою трудовую врачебную биографию. Вел Рюмкина другой врач, но Арсений запомнил больного, как две капли похожего на любимого артиста Александра Баширова из культового фильма «Асса». Врачам отделения удалось без повторного хирургического вмешательства поставить больного на ноги, и через три недели он уже выполнял свой долг на улицах и в подворотнях центра Москвы, слегка прихрамывая на правую ногу.
— Как нога? — поздоровавшись с Рюмкиным, спросил Арсений.
— Да так, ноет иногда на погоду, — ответил майор, предварительно поинтересовавшись, откуда Арсений знает о его ранении.
Арсений напомнил ему о лечении.
— Ясно. Так в чем проблемы? — спросил майор и, выслушав опасения Арсения, заметил: — Нормальная реакция законопослушного гражданина. Насчет пальцев-то чего волнуешься?
— Да так, неприятно, что я теперь у милиции как на ладони.
— Кто, говоришь, у тебя следователь?
— Иванченков.
— Это опер.
— Рюмкин снял телефонную трубку и вызвал подчиненного к себе.
— Наш человек, — указав на Арсения, сказал майор оперу, когда тот прибыл, — лепила бывший из госпиталя нашего. Меня как-то на ноги поднимал. Можешь идти работать… А отпечатки твои, — обратился Рюмкин к Арсению, — я вытащу, если они еще в картотеку ЗИЦ не ушли. Вот мой телефон. — Майор на клочке бумажки записал номер и протянул бывшему подозреваемому: — Звони, если что.
Что такое ЗИЦ и можно ли стопудово доверять майору, Арсений не знал, но от сердца все равно отлегло. Хотелось верить, что отпечатки майор вытащит. В жизни всякое бывает, мало ли где еще наследить придется… В то время в милиции творился полный беспредел, многие занимались крышеванием, зарабатыванием денег на стороне, в кадрах была ужасная текучка, и Арсений утвердил себя в мысли, что раз причастности к содеянному он не имеет, то и на кой черт конторе его пальцы. Есть более важные, приносящие доход листы. В отделении бумажек миллион, а сейф один — чего зазря его захламлять…
Милиционеров Арсений не любил. Одно дело лечить, когда они тихо, без погон, немощные лежат в своих люльках. Или пить с ними водку — это еще куда ни шло. А вот когда они здоровы, полны злости и видят во всех людях преступников — тут уж мил не будешь. Поэтому на всякий случай Арсений внес номер майора в память своего телефона и покинул отделение с надеждой больше сюда не попадать.
…Как впоследствии и произошло, новая работа оказалась такой, что поневоле контактировать с органами пришлось еще не раз. Буквально через неделю в пять утра в квартиру Арсения позвонили. Двое крепких мужичков в штатском, сунув ему под нос какое-то удостоверение с гербом, вошли на кухню, уселись на табуретки и предъявили для опознания три бумаги. Одна из них была ксерокопией сметы Арсения с оторванным сверху адресом заказчика, вторая — цирковой плакат, на котором злоумышленник был изображен на фоне леопардов с большим удавом в обнимку, на третьей фотографии злодей размахивал флагом на каком-то митинге в поддержку компартии. Сыщиков интересовал адрес, по которому выполнялись работы.
Казенные люди очень нервничали и просили хоть что-нибудь вспомнить по смете о заказчике. Они даже раскрыли свои карты, сказав Арсению, что злодей, изображенный на фото, на совместной пьянке украл у них табельный ствол и теперь разгуливает с ним по городу. Как Арсений ни напрягал мозги, вспомнить адрес он не мог: квартира была стандартная, каких было уже переделано большое количество. Самого же злодея, который очень напоминал Алешу Воробьева, Арсений, обладающий хорошей памятью на лица, не помнил, хоть убей.
Посетители в расстроенных чувствах оставили ксерокопию сметы, свою визитку и очень попросили позвонить, если Арсений вдруг чего вспомнит.
Семью программиста, окончательно проснувшись, он вспомнил через пару часов. Сдавать ее Арсений не стал по многим причинам. Люди они были замечательные: красавица хозяйка кормила его вкусными бутербродами, детишки помогали таскать цемент на восьмой этаж, когда сломался лифт, и рассчитались заказчики по совести. Пусть менты сами свою работу делают. Нечего людей будить в пять утра. А как смета попала к злодею, было не суть важно, наверно случайно, да и не верилось, что между такими прекрасными людьми и злодеем из цирка существует какая-то криминальная связь.
По какому-то случайному стечению обстоятельств в том же районе, подконтрольном пятидесятому отделению милиции, пострадал Коля Йогнутый. В пятницу вечером, когда бригада уже собралась расходиться с планового собрания на его квартире, явился весь трясущийся от страха и негодования Коля и рассказал о том, что несколько часов назад его чуть не убили люди в масках. Но самым обидным и несправедливым было то, что они забрали у него любимую немецкую отвертку из набора инструментов, подаренного ему на день рождения Маратом Васильевичем. Когда наконец потерпевший мог адекватно отвечать на вопросы, он рассказал следующее. В одной из квартир Коля под тихую музыку Бона Джови устанавливал унитаз, хозяйка на кухне готовила ужин для своей семьи, и ничто не предвещало беды. Раздался звонок в дверь. Дама пошла открывать. Потом послышалась какая-то подозрительная возня, шум падающего тела, на который Коля и вышел из туалета, чтобы посмотреть, что случилось, и предложить в случае надобности свою помощь. В комнате ему быстро приставили к голове пистолет с глушителем, поинтересовались, кто таков, забрали любимую отвертку и вместе с хозяйкой приковали наручниками к батарее.
Через два часа пришел хозяин, потом приехала следственная группа во главе с Рюмкиным, и через некоторое время Колю отпустили. Но уходить он никуда не собирался. Он настолько допек оперов просьбой быстрее найти его отвертку, что те даже помогли ему установить унитаз и, применив силу, подвезли на воронке к ближайшей станции метро, лишь бы поскорей от него избавиться. Хорошо, что хоть Бона Джови не украли, а то Коля, по его словам, заночевал бы прямо у них в отделении.