Андрей Остроумов
ДУДИ ДУБИ ДУ
Объект номер 3. Маркс и Энгельс
С облицовщиками Гуляевыми Арсений познакомился случайно. Хотя разве можно назвать случайностью цепь встреч и событий, уготованных нам этой капризной и непредсказуемой штукой под названием судьба?
Братья Маркс и Энгельс Гуляевы, в отличие от Арсения, были профессиональными облицовщиками. Класть плитку их научили еще в ПТУ, которое они в свое время закончили с отличием под бдительным присмотром своего отца, Антона Гуляева, тоже профессионального облицовщика, а также коммуниста и кавалера ордена «Знак Почета». На свет братья появились лет тридцать назад в результате незапланированного деления маминой яйцеклетки на две одинаковые части, вопреки страстному желанию Антона Гуляева, который мечтал о дочке. По этому поводу отец сильно закручинился, ушел в запой, попал в вытрезвитель и чуть было не лишился партбилета, которым очень дорожил. Партийная комиссия СУ-25, где вот уже десять лет подряд Антон ежемесячно перевыполнял план и был примером для подражания, оценив старые заслуги правонарушителя, внештатную ситуацию, связанную с появлением в семье нежеланного однояйцевого пополнения, вынесла папане строгий выговор с занесением в личное дело и временно сняла его фото с Доски почета. Великодушно оставив Антона Гуляева в партии, комиссия зарубила нарушителю квартальную премию, но тут же вдвойне компенсировала ее двумястами рублями из внебюджетного фонда и велела больше не шалить. Словом, строго погрозила нарушителю тяжелым партийным кулаком, надолго отбив у него охоту пьянствовать и уходить из дома.
Во славу основоположников коммунистической идеи, образумившийся отец назвал близнецов Маркс и Энгельс — себе на радость, и чтобы старший сын Вилен, названный так в честь Владимира Ленина, особо нос не задирал перед младшими. Различать близнецов Антон Гуляев не умел. Гладенькие и чистые, без всяких опознавательных родинок на теле, ребятишки лежали рядом в кроватке и орали одинаковыми голосами, вдохновляя отца на ратные подвиги во имя таких славных парней с монументальными коммунистическими именами. Отец иногда, чтобы не перепутать их, химическим карандашом писал на пухлых запястьях буквы «М» и «Э», но мать детишек со временем убедила его, что этого делать не следует, потому что малыши совершенно разные и она своим материнским сердцем прекрасно разбирается, кто есть кто.
С близнецами Марксом и Энгельсом Арсений познакомился на лестничной клетке новой девятиэтажки. Квартира, в которой братья укладывали плитку, принадлежала недавно ушедшему в отставку прапорщику. Хозяин снабжал объект стройматериалами и контролировал качество работы, а его жена материально обеспечивала ремонт. Курить в доме не разрешалось, ввиду чего братья попеременно выходили на лестничную клетку, где и разговорились с Арсением. Сначала он думал, что в квартире работает один человек, и очень удивился, когда увидел братьев вместе. Помимо одинакового набора генов они еще и единообразно одевались, имели одинаковый инструмент и прическу и даже курили одну и ту же дрянь. Различать их Арсений научился чуть позже, когда, переезжая после выполненной работы на другой объект, они обменялись телефонами и впоследствии сдружились.
Вопреки ожиданиям отца коммунистов из Маркса и Энгельса не получилось. Задолго до того, как КПСС была объявлена вне закона, братья увлеклись рок-музыкой, научились пить портвейн и бренчать на гитарах хиты любимых зарубежных групп, причем совершенно разных, проявив тем самым очень редкие свойства своей, казалось бы, ничем непоколебимой схожести во всем остальном. С отличием закончив ПТУ, братья отслужили в армии, которая по непонятным причинам их разлучила на два года (Маркс служил в мотострелковых войсках, а Энгельс — в инженерных), они в один и тот же день женились на знакомых еще по своему деревенскому каникулярному детству девицах из Тамбовской губернии, на деньги новых родственников купили себе однокомнатные квартиры в одном доме и обзавелись потомством. То, что девицы не были однояйцевыми близнецами и даже не состояли в кровном родстве, по мнению отца, было недоразумением. Потом братья купили себе машину «Жигули» четвертой модели, одни на двоих права на нее и стали трудиться бок о бок, облицовывая плиткой квартиры постепенно богатеющих людей, вырывающихся из серой коммунистической нищеты в буржуазное будущее, подсвеченное с пластикового потолка ярким галогеновым светом, с его биде и ваннами джакузи.
Несмотря на то что Маркс и Энгельс работали быстро, качество выдавали отменное и за свою работу получали неплохие деньги, свои странности, однако, у них были. Со временем братья приобрели нелепую склонность ко всяким идиотским шуткам и адюльтеру, твердо оправдывая тем самым свою альковную фамилию Гуляев. Сходить по малому в бадью с раствором и потом долго убеждать брата, что плитка от этого будет держаться еще лучше, отомстить включением рубильника, когда другой работает под напряжением, стало для них нормой, вносящей некую получернушную юмористическую окраску в их, в общем-то, серые облицовочные будни.
Бывали дни, когда братья работали порознь, и тогда их ревнивые жены, имея на то время, контролировали поведение своих мужей под предлогом, что надо «горяченького покушать». Не то чтобы они сильно заботились о желудках своих кормильцев — скорее о собственном спокойствии. Однажды братья поочередно согрешили с заказчицами, грех всплыл, и вот после этого вера в сексуальную порядочность Маркса и Энгельса иссякла. Придет иногда Даша (или Маша), сядет на ведро напротив санузла, крышку с термоса свинтит, мужа бульоном с курицей покормит и сидит, смотрит, под руку говорит, работать мешает. Иногда краску старую поможет со стен топором слупить, иногда раствор замешать — и опять на ведро перевернутое, пока муж не выгонит. Или хозяева, если они дома: контроль контролем, а вот проход на кухню загораживать не надо.
Наряду со многими общеполезными качествами у Маркса и Энгельса наличествовало вредное патологическое любопытство ко всевозможным техническим приборам и научным достижениям, начиная с будильников, заканчивая водородной бомбой. С детства братья выписывали журналы «Юный техник» и «Техника — молодежи» и от корки до корки прочитывали их, чтобы быть в курсе всех технических новшеств, доступных вниманию молодого поколения. Они с удовольствием разбирали тяжелую советскую бытовую технику — от утюгов до черно-белых телевизоров «Горизонт», которую со временем научились чинить, на улице запускали в небо самодельные ракеты и модели самолетов, ловко исправляли друзьям «восьмерки» на велосипедных колесах и даже сконструировали и собрали подводную лодку, которая затонула в Химкинском водохранилище при торжественном спуске на воду, слава богу, без экипажа. Именно эта врожденная тяга к технике и стала поводом для небольшой аварии, которую близнецы Гуляевы устроили в ванной комнате отставного прапорщика.
Основное имущество бывшего военнослужащего было сосредоточено в одной из отремонтированных комнат. В другой комнате и в прихожей — в коробках и просто на полу — валялись менее ценные, но все же необходимые для быта военного человека вещи. Среди них были: каска, бронежилет с разгрузкой, парочка противогазов, восемь пар новых сапог, отполированная латунная гильза от снаряда крупного калибра, шинель, на погонах которой с одной стороны было три звездочки, а с другой недоставало одной. Маркс предположил, что хозяина квартиры перед увольнением хотели разжаловать, но доблестный военный не позволил свершить над собою столь гнусное непотребство. В углу стоял запертый амбарным замком зеленый ящик из-под снарядов, на котором высилась пирамида категорически необходимого в быту хозяйственного мыла, а также масса иных полезных вещей.
По замыслу хозяев чугунную ванну требовалось обложить кирпичом и облицевать плиткой, оставив внизу маленькое прямоугольное отверстие для ног — чтобы было удобней к ней подходить и иметь возможность что-либо под ванну засунуть, с необычайной легкостью забыв об этом предмете навсегда. На всякий случай, перед тем как замуровать проем, опытный Маркс заглянул под ванну проверить, не осталось ли там чего-нибудь из вещей. Прецеденты были. Однажды заказчики, пожелавшие наглухо замуровать свою купель, обнаружили под ней своего кота, который, не издав ни звука, просидел там два дня и лишь на третий подал слабый голос. Пришлось срочно вызывать братьев, чтобы те вызволили погребенное заживо животное из сантехнических застенков. Без проблем опять не обошлось: чтобы не нарушать целостность конструкции и не делать потом лишнюю работу, братья сняли внизу две уже хорошо прилепленные плитки, разбили кирпичную кладку, но дурной кот так и не захотел вылезать, видимо затаив на мастеров острую звериную злобу. Вылез он, по словам хозяев, спустя три часа после того, как братья ушли, злой, с пригнутыми к голове ушами, но невероятно гордый собой, потому что сумел достойно воспротивиться унизительному, с кошачьей точки зрения, насильственному изъятию. Только потом, за отдельное вознаграждение, мастера вернулись и наглухо замуровали дыру. В другой раз Маркс и Энгельс очень расстроили нанимателя, который, не ведая о темпах их работы, долго сокрушался о том, что мастера замуровали припрятанную под ванной на черный день бутылку водки. Разбивать кладку мужик не позволил, но, судя по его облику, нетрудно было догадаться, что он сам с успехом провернет аналогичное мероприятие в случае крайней необходимости.
Повтор нелепых ситуаций существенно обогатил багаж профессиональных знаний, и, дабы исключить всевозможные недоразумения, братья тщательно проверяли область подкупельного пространства на предмет присутствия там посторонних предметов.
— Гляди, чего нашел! — позвал Энгельс брата, который в это время трудился на кухне.
— Ну и что? — спросил Маркс, уставившись на картонную коробку, извлеченную брательником из-под ванны. — Провода какие-то, предохранители.
— Сам ты предохранитель! — обиделся Энгельс. — Вот этот белый провод — огнепроводный шнур, красный — детонирующий, а вот эти железки — никакие не предохранители, а огневые детонаторы.
Годы службы в инженерных войсках не прошли даром для сержанта Гуляева Энгельса. За это время он научился не только искать и обезвреживать мины, возводить переправы и копать траншеи, но и взрывать что ни попадя. Сапер Гуляев прочитал пехотинцу Гуляеву краткую лекцию по способам уничтожения объектов народного хозяйства, схемам закладки зарядов, объяснил разницу между свойствами огнепроводного и детонирующего шнуров, которыми эти заряды соединялись, озвучил преимущества пластида-4 над тротилом и теперь собирался продемонстрировать брату свои нехилые знания на практике.
Энгельс отмерил рулеткой ровно шестьдесят сантиметров белого шнура, вставил его в детонатор и, посетовав на отсутствие специальной обжимки, аккуратно соединил изделие плоскогубцами.
— Сгодится и так. Горит со скоростью один сантиметр в секунду, — торжественно сообщил Энгельс. — Куда бы это все теперь кинуть?
— Давай в окно, — мгновенно отреагировал мотострелок.
Энгельс подошел к окну, но, увидев во дворе малышей, выгуливаемых бабушками, от столь плодотворной идеи отказался.
— Не пойдет, — заключил подрывник, — дети испугаются.
Немного поразмыслив, Энгельс заткнул сливную горловину ванны пробкой, залил водой до половины и поджег шнур. Потом эффектным жестом, подсмотренным в фильме «Белое солнце пустыни», прикурил от горящего шнура и, кинув самопальную штуку в ванну, пригласил брата за собой:
— Через минуту ебнет. Пойдем в подъезд, покурим.
Именно в этот момент Арсений, тоже вышедший покурить в подъезд, впервые и увидел братьев вместе… Через минуту в квартире отставного прапорщика гулко ухнуло. Близнецы синхронно затушили свои наполовину скуренные сигареты и пошли инспектировать последствия взрыва. Арсений проследовал за ними.
Воды в ванне не было. Ванны как таковой тоже. Лужа тонкой пленкой просачивалась в коридор, а на полу валялись осколки битого эмалированного чугуна.
— Чего это было? — спросил братьев Арсений.
— Не знаю, — ответил Энгельс. — Может, с потолка что-нибудь упало?
Арсений посмотрел на потолок, но там, кроме капель воды, одна из которых тюкнула его в лоб, ничего не было. От греха подальше он поспешил покинуть квартиру и заняться своими не терпящими отлагательств делами.
…Некстати нагрянувший квартировладелец сразу сообразил, в чем дело. Видимо, не только на первом курсе военного инженерного училища, но и в школе прапорщиков преподаватели доступно разъясняют последствия невинных шалостей, когда, к примеру, подрывник желает продемонстрировать супруге фокус под названием «купание детонатора в домашней ванне». Братьев, транспортировавших на помойку изувеченное чугунное изделие без дна, работодатель застукал у подъезда. Маркс и Энгельс виновато переминались с ноги на ногу, опустив глаза, и тупо при этом улыбались. Не сказав ни слова, прапорщик ворвался в квартиру, долгое время чего-то там лихорадочно собирал, звеня железом и стеклянной тарой, а потом, погрузив большую картонную коробку с подозрительным содержимым в свой автомобиль, убыл в неизвестном направлении.
Вернувшись часа через два, он очень просил братьев помалкивать о происшествии. На заверение о том, что близнецы завтра же купят новую ванну, хозяин отреагировал своеобразно: мол, не заморачивайтесь ерундой. Затем даже чаем напоил и скоренько спровадил с глаз долой: дескать, хорош на сегодня, шабаш, мужики. Спустя несколько дней Маркс и Энгельс работу закончили. Мадам прапорщица, также попросив их помалкивать и получив в ответ на свою просьбу честное облицовочное слово, перекрестила их на дорожку, рассчиталась сполна и, больно ткнув мужа в бок, захлопнула за братьями дверь.
…Близнецы зашли к Арсению, уже вносящему в свою работу заключительные мазки белой затиркой для швов, попрощаться. Втроем перекурили на лестничной клетке, оставили ему номера своих телефонов, рассказали про взрыв, посмеялись и, погрузив инструменты в свои «Жигули» четвертой модели, уехали на другой объект.
Братья Маркс и Энгельс Гуляевы, в отличие от Арсения, были профессиональными облицовщиками. Класть плитку их научили еще в ПТУ, которое они в свое время закончили с отличием под бдительным присмотром своего отца, Антона Гуляева, тоже профессионального облицовщика, а также коммуниста и кавалера ордена «Знак Почета». На свет братья появились лет тридцать назад в результате незапланированного деления маминой яйцеклетки на две одинаковые части, вопреки страстному желанию Антона Гуляева, который мечтал о дочке. По этому поводу отец сильно закручинился, ушел в запой, попал в вытрезвитель и чуть было не лишился партбилета, которым очень дорожил. Партийная комиссия СУ-25, где вот уже десять лет подряд Антон ежемесячно перевыполнял план и был примером для подражания, оценив старые заслуги правонарушителя, внештатную ситуацию, связанную с появлением в семье нежеланного однояйцевого пополнения, вынесла папане строгий выговор с занесением в личное дело и временно сняла его фото с Доски почета. Великодушно оставив Антона Гуляева в партии, комиссия зарубила нарушителю квартальную премию, но тут же вдвойне компенсировала ее двумястами рублями из внебюджетного фонда и велела больше не шалить. Словом, строго погрозила нарушителю тяжелым партийным кулаком, надолго отбив у него охоту пьянствовать и уходить из дома.
Во славу основоположников коммунистической идеи, образумившийся отец назвал близнецов Маркс и Энгельс — себе на радость, и чтобы старший сын Вилен, названный так в честь Владимира Ленина, особо нос не задирал перед младшими. Различать близнецов Антон Гуляев не умел. Гладенькие и чистые, без всяких опознавательных родинок на теле, ребятишки лежали рядом в кроватке и орали одинаковыми голосами, вдохновляя отца на ратные подвиги во имя таких славных парней с монументальными коммунистическими именами. Отец иногда, чтобы не перепутать их, химическим карандашом писал на пухлых запястьях буквы «М» и «Э», но мать детишек со временем убедила его, что этого делать не следует, потому что малыши совершенно разные и она своим материнским сердцем прекрасно разбирается, кто есть кто.
С близнецами Марксом и Энгельсом Арсений познакомился на лестничной клетке новой девятиэтажки. Квартира, в которой братья укладывали плитку, принадлежала недавно ушедшему в отставку прапорщику. Хозяин снабжал объект стройматериалами и контролировал качество работы, а его жена материально обеспечивала ремонт. Курить в доме не разрешалось, ввиду чего братья попеременно выходили на лестничную клетку, где и разговорились с Арсением. Сначала он думал, что в квартире работает один человек, и очень удивился, когда увидел братьев вместе. Помимо одинакового набора генов они еще и единообразно одевались, имели одинаковый инструмент и прическу и даже курили одну и ту же дрянь. Различать их Арсений научился чуть позже, когда, переезжая после выполненной работы на другой объект, они обменялись телефонами и впоследствии сдружились.
Вопреки ожиданиям отца коммунистов из Маркса и Энгельса не получилось. Задолго до того, как КПСС была объявлена вне закона, братья увлеклись рок-музыкой, научились пить портвейн и бренчать на гитарах хиты любимых зарубежных групп, причем совершенно разных, проявив тем самым очень редкие свойства своей, казалось бы, ничем непоколебимой схожести во всем остальном. С отличием закончив ПТУ, братья отслужили в армии, которая по непонятным причинам их разлучила на два года (Маркс служил в мотострелковых войсках, а Энгельс — в инженерных), они в один и тот же день женились на знакомых еще по своему деревенскому каникулярному детству девицах из Тамбовской губернии, на деньги новых родственников купили себе однокомнатные квартиры в одном доме и обзавелись потомством. То, что девицы не были однояйцевыми близнецами и даже не состояли в кровном родстве, по мнению отца, было недоразумением. Потом братья купили себе машину «Жигули» четвертой модели, одни на двоих права на нее и стали трудиться бок о бок, облицовывая плиткой квартиры постепенно богатеющих людей, вырывающихся из серой коммунистической нищеты в буржуазное будущее, подсвеченное с пластикового потолка ярким галогеновым светом, с его биде и ваннами джакузи.
Несмотря на то что Маркс и Энгельс работали быстро, качество выдавали отменное и за свою работу получали неплохие деньги, свои странности, однако, у них были. Со временем братья приобрели нелепую склонность ко всяким идиотским шуткам и адюльтеру, твердо оправдывая тем самым свою альковную фамилию Гуляев. Сходить по малому в бадью с раствором и потом долго убеждать брата, что плитка от этого будет держаться еще лучше, отомстить включением рубильника, когда другой работает под напряжением, стало для них нормой, вносящей некую получернушную юмористическую окраску в их, в общем-то, серые облицовочные будни.
Бывали дни, когда братья работали порознь, и тогда их ревнивые жены, имея на то время, контролировали поведение своих мужей под предлогом, что надо «горяченького покушать». Не то чтобы они сильно заботились о желудках своих кормильцев — скорее о собственном спокойствии. Однажды братья поочередно согрешили с заказчицами, грех всплыл, и вот после этого вера в сексуальную порядочность Маркса и Энгельса иссякла. Придет иногда Даша (или Маша), сядет на ведро напротив санузла, крышку с термоса свинтит, мужа бульоном с курицей покормит и сидит, смотрит, под руку говорит, работать мешает. Иногда краску старую поможет со стен топором слупить, иногда раствор замешать — и опять на ведро перевернутое, пока муж не выгонит. Или хозяева, если они дома: контроль контролем, а вот проход на кухню загораживать не надо.
Наряду со многими общеполезными качествами у Маркса и Энгельса наличествовало вредное патологическое любопытство ко всевозможным техническим приборам и научным достижениям, начиная с будильников, заканчивая водородной бомбой. С детства братья выписывали журналы «Юный техник» и «Техника — молодежи» и от корки до корки прочитывали их, чтобы быть в курсе всех технических новшеств, доступных вниманию молодого поколения. Они с удовольствием разбирали тяжелую советскую бытовую технику — от утюгов до черно-белых телевизоров «Горизонт», которую со временем научились чинить, на улице запускали в небо самодельные ракеты и модели самолетов, ловко исправляли друзьям «восьмерки» на велосипедных колесах и даже сконструировали и собрали подводную лодку, которая затонула в Химкинском водохранилище при торжественном спуске на воду, слава богу, без экипажа. Именно эта врожденная тяга к технике и стала поводом для небольшой аварии, которую близнецы Гуляевы устроили в ванной комнате отставного прапорщика.
Основное имущество бывшего военнослужащего было сосредоточено в одной из отремонтированных комнат. В другой комнате и в прихожей — в коробках и просто на полу — валялись менее ценные, но все же необходимые для быта военного человека вещи. Среди них были: каска, бронежилет с разгрузкой, парочка противогазов, восемь пар новых сапог, отполированная латунная гильза от снаряда крупного калибра, шинель, на погонах которой с одной стороны было три звездочки, а с другой недоставало одной. Маркс предположил, что хозяина квартиры перед увольнением хотели разжаловать, но доблестный военный не позволил свершить над собою столь гнусное непотребство. В углу стоял запертый амбарным замком зеленый ящик из-под снарядов, на котором высилась пирамида категорически необходимого в быту хозяйственного мыла, а также масса иных полезных вещей.
По замыслу хозяев чугунную ванну требовалось обложить кирпичом и облицевать плиткой, оставив внизу маленькое прямоугольное отверстие для ног — чтобы было удобней к ней подходить и иметь возможность что-либо под ванну засунуть, с необычайной легкостью забыв об этом предмете навсегда. На всякий случай, перед тем как замуровать проем, опытный Маркс заглянул под ванну проверить, не осталось ли там чего-нибудь из вещей. Прецеденты были. Однажды заказчики, пожелавшие наглухо замуровать свою купель, обнаружили под ней своего кота, который, не издав ни звука, просидел там два дня и лишь на третий подал слабый голос. Пришлось срочно вызывать братьев, чтобы те вызволили погребенное заживо животное из сантехнических застенков. Без проблем опять не обошлось: чтобы не нарушать целостность конструкции и не делать потом лишнюю работу, братья сняли внизу две уже хорошо прилепленные плитки, разбили кирпичную кладку, но дурной кот так и не захотел вылезать, видимо затаив на мастеров острую звериную злобу. Вылез он, по словам хозяев, спустя три часа после того, как братья ушли, злой, с пригнутыми к голове ушами, но невероятно гордый собой, потому что сумел достойно воспротивиться унизительному, с кошачьей точки зрения, насильственному изъятию. Только потом, за отдельное вознаграждение, мастера вернулись и наглухо замуровали дыру. В другой раз Маркс и Энгельс очень расстроили нанимателя, который, не ведая о темпах их работы, долго сокрушался о том, что мастера замуровали припрятанную под ванной на черный день бутылку водки. Разбивать кладку мужик не позволил, но, судя по его облику, нетрудно было догадаться, что он сам с успехом провернет аналогичное мероприятие в случае крайней необходимости.
Повтор нелепых ситуаций существенно обогатил багаж профессиональных знаний, и, дабы исключить всевозможные недоразумения, братья тщательно проверяли область подкупельного пространства на предмет присутствия там посторонних предметов.
— Гляди, чего нашел! — позвал Энгельс брата, который в это время трудился на кухне.
— Ну и что? — спросил Маркс, уставившись на картонную коробку, извлеченную брательником из-под ванны. — Провода какие-то, предохранители.
— Сам ты предохранитель! — обиделся Энгельс. — Вот этот белый провод — огнепроводный шнур, красный — детонирующий, а вот эти железки — никакие не предохранители, а огневые детонаторы.
Годы службы в инженерных войсках не прошли даром для сержанта Гуляева Энгельса. За это время он научился не только искать и обезвреживать мины, возводить переправы и копать траншеи, но и взрывать что ни попадя. Сапер Гуляев прочитал пехотинцу Гуляеву краткую лекцию по способам уничтожения объектов народного хозяйства, схемам закладки зарядов, объяснил разницу между свойствами огнепроводного и детонирующего шнуров, которыми эти заряды соединялись, озвучил преимущества пластида-4 над тротилом и теперь собирался продемонстрировать брату свои нехилые знания на практике.
Энгельс отмерил рулеткой ровно шестьдесят сантиметров белого шнура, вставил его в детонатор и, посетовав на отсутствие специальной обжимки, аккуратно соединил изделие плоскогубцами.
— Сгодится и так. Горит со скоростью один сантиметр в секунду, — торжественно сообщил Энгельс. — Куда бы это все теперь кинуть?
— Давай в окно, — мгновенно отреагировал мотострелок.
Энгельс подошел к окну, но, увидев во дворе малышей, выгуливаемых бабушками, от столь плодотворной идеи отказался.
— Не пойдет, — заключил подрывник, — дети испугаются.
Немного поразмыслив, Энгельс заткнул сливную горловину ванны пробкой, залил водой до половины и поджег шнур. Потом эффектным жестом, подсмотренным в фильме «Белое солнце пустыни», прикурил от горящего шнура и, кинув самопальную штуку в ванну, пригласил брата за собой:
— Через минуту ебнет. Пойдем в подъезд, покурим.
Именно в этот момент Арсений, тоже вышедший покурить в подъезд, впервые и увидел братьев вместе… Через минуту в квартире отставного прапорщика гулко ухнуло. Близнецы синхронно затушили свои наполовину скуренные сигареты и пошли инспектировать последствия взрыва. Арсений проследовал за ними.
Воды в ванне не было. Ванны как таковой тоже. Лужа тонкой пленкой просачивалась в коридор, а на полу валялись осколки битого эмалированного чугуна.
— Чего это было? — спросил братьев Арсений.
— Не знаю, — ответил Энгельс. — Может, с потолка что-нибудь упало?
Арсений посмотрел на потолок, но там, кроме капель воды, одна из которых тюкнула его в лоб, ничего не было. От греха подальше он поспешил покинуть квартиру и заняться своими не терпящими отлагательств делами.
…Некстати нагрянувший квартировладелец сразу сообразил, в чем дело. Видимо, не только на первом курсе военного инженерного училища, но и в школе прапорщиков преподаватели доступно разъясняют последствия невинных шалостей, когда, к примеру, подрывник желает продемонстрировать супруге фокус под названием «купание детонатора в домашней ванне». Братьев, транспортировавших на помойку изувеченное чугунное изделие без дна, работодатель застукал у подъезда. Маркс и Энгельс виновато переминались с ноги на ногу, опустив глаза, и тупо при этом улыбались. Не сказав ни слова, прапорщик ворвался в квартиру, долгое время чего-то там лихорадочно собирал, звеня железом и стеклянной тарой, а потом, погрузив большую картонную коробку с подозрительным содержимым в свой автомобиль, убыл в неизвестном направлении.
Вернувшись часа через два, он очень просил братьев помалкивать о происшествии. На заверение о том, что близнецы завтра же купят новую ванну, хозяин отреагировал своеобразно: мол, не заморачивайтесь ерундой. Затем даже чаем напоил и скоренько спровадил с глаз долой: дескать, хорош на сегодня, шабаш, мужики. Спустя несколько дней Маркс и Энгельс работу закончили. Мадам прапорщица, также попросив их помалкивать и получив в ответ на свою просьбу честное облицовочное слово, перекрестила их на дорожку, рассчиталась сполна и, больно ткнув мужа в бок, захлопнула за братьями дверь.
…Близнецы зашли к Арсению, уже вносящему в свою работу заключительные мазки белой затиркой для швов, попрощаться. Втроем перекурили на лестничной клетке, оставили ему номера своих телефонов, рассказали про взрыв, посмеялись и, погрузив инструменты в свои «Жигули» четвертой модели, уехали на другой объект.
Дорога номер два, или Автобан цвай
Началось все примерно месяц назад, когда в одно летнее субботнее утро Арсений решил несколько изменить свою жизнь. «Суббота — самый лучший день для начинаний» — помнил он постулат, вычитанный из какой-то книжки по восточной философии.
«А почему бы и нет? — размышлял Арсений, под кофеек выкуривая на балконе вторую за утро сигарету и созерцая оранжевое солнце, тихо всплывающее над серыми крышами соседних многоэтажек. Ведь когда-то все равно придется».
Он сполоснул в раковине чашку из-под кофе, потушил под струей воды истлевшую до фильтра сигарету и, выбросив окурок в мусорный бак, присел на старую, скрипучую табуретку — по обычаю, «на дорожку». Уже много лет подряд Арсений соблюдал этот незатейливый ритуал, неукоснительно выполняя его перед любым важным делом, будь то экзамен в институте или дальние путешествия, в которых он проводил последние два года много времени. Вот только перед собственной свадьбой присесть позабыл. Потому, видать, и вел теперь холостяцкий образ жизни, о чем изредка сожалел, хотя все же находил в нем больше плюсов, нежели минусов.
Ровно в пять утра Арсений вышел на улицу, всесторонне оглядел свою машину «Опель Омега», убедился, что соседские дети не умыкнули невероятно ценную для них фирменную символику, и, утешившись результатом, сел за руль. Затем извлек из-под сиденья старенькую кассетную магнитолу «Блаупункт», подсоединил провода и, установив ее на приборную панель, зарядил кассету.
«Дуди Дуби Ду…» — заполнил салон голос Фрэнка Синатры.
— «Дуди Дуби Ду…» — подпел водитель коду, перемотал кассету на начало песни и, включив передачу, надавил на газ.
…Удар пришелся точно в середину правого борта «Опеля». Арсения резко швырнуло вправо, потом влево, головой в междверную стойку. Странно визгнувшую кассету с волшебным голосом Фрэнка Синатры зажевало в недрах магнитолы, а ноги водителя усыпало крупным бисером разлетевшихся вдребезги стекол правых дверей.
— Ты как там, живой? — прорезался голос откуда-то слева.
Повернув голову, Арсений увидел невысокого, седовласого мужчину в больших недешевых очках. На вид ему было лет шестьдесят, а может, и больше, одет он был в дорогой серый костюм и голубую рубашку с крупными золотыми запонками. На руке красовался массивный женевский хронометр в платиновом корпусе. Облик незнакомца завершали белые туфли с черными носами и огромная розовая, в синий горошек бабочка.
«Прямо как у мультяшного кота Леопольда», — подумал Арсений.
Мужчина, держась одной рукой за лоб, а другой за затылок, виновато улыбался — того и гляди, прозвучит знаменитая фраза о том, что ребята должны жить дружно.
— Живой вроде, — отозвался Арсений и почему-то засмеялся. Может быть, нелепая бабочка под кадыком этого престарелого мачо или пережитый от удара шок ввергли его в состояние неудержимой веселости? Неизвестно.
«Наверно, сегодня все-таки не очень хороший день для того, чтобы начать новую жизнь», — решил пострадавший, мысленно окрестив мужика бизнесменом Леопольдом. Арсений стряхнул с джинсов стекольное крошево и вышел из опостылевшего «Опеля»…
Эта невезучая машина никак не продавалась вот уже пять суббот подряд. Размещенные в газете объявления не давали результата, а теперь, понял Арсений, на авторынок она не попадет никогда, разве что на запчасти. Не заладилось с момента покупки под Бременом: не произвел приятного впечатления продавец, рыжий, чем-то похожий на теннисиста Бориса Беккера немец. Он бегал вокруг машины, махал руками и усердно украшал свою «ласточку» красивыми немецкими эпитетами, самым понятным из которых был «кайн проблем». Возможно, продавец, наоборот, уговаривал покупателя не брать его машину, но установить этот грустный факт уже не представлялось возможным. Нужно было срочно что-то приобретать и быстрей возвращаться домой: денег оставалось в обрез, а недельные поиски особым успехом не увенчались. По-английски «Беккер» понимать отказывался, Арсений же не считал нужным забивать голову изучением сложного немецкого языка, поскольку бизнес свой считал временным и опасным, собираясь сменить его в ближайшем будущем.
Промышлять перегоном автомобилей хоть и прибыльно, но очень опасно. Слишком много рисков. На дороге погибнуть по неопытности — запросто. Международный рэкет крепко пустил корни на польской земле. Полицейские, едва завидев машину с немецкими транзитными номерами, тут же перегораживают путь жезлом. Те же угонщики: стоит зазеваться — в считаные минуты свою работу сделают…
Всей этой напастью Арсений был сыт по горло. Если с ним крупные неприятности пока не приключались, то многих близких приятелей беда не обошла. Недавний знакомый по рынку, веселый парнишка Ваня, погиб под Белой Подляской — врезался во встречную фуру, унося колеса и ноги от преследовавших его разбойников. Ромео, друг детства, без вести пропал между Познанью и Варшавой вместе с «БМВ-730». Еще у одного приятеля, Тимы, угнали «Ауди-100» под Мальборком. Справил, что называется, малую нужду на пригородной заправке… Всего на пяток минут и остановился-то… Вообще немало ребят знакомых по мелочи пострадали, чего уж тут говорить.
Больше всего, конечно, Прапора было жалко. Очень уважаемый человек был, хоть и контуженый, горячий. Чуть что — сразу кулаки в ход пускал, если чего не тверже. Но ведь не с детства контуженый. Свой недуг Прапор в Афганистане заработал — вместе с орденом Красного Знамени и двумя орденами Красной Звезды. Четыре года отвоевал. Потом в Группе советских войск в Германии дослуживал, пока Горбачев не похоронил СССР вместе с варшавским военным блоком. Прапор одним из первых начал пригонять импортные машины на авторынок. Чтобы обезопасить себя от криминального элемента, хлынувшего с просторов бывшей империи разбойничать на большую дорогу номер два, Прапор возил с собой пистолет Макарова, раздобытый еще во время службы в ГСВГ. Возить оружие через польские пограничные переходы он, конечно, не рисковал, предпочитая прятать его в лесах то под Тересполем, то под Щвечко. В Германии и в Белоруссии спокойно, а вот на польских дорогах Прапор был во всеоружии. В Германию за машинами, как правило, собирались семеро объединенных общей идеей водителей, садились в микроавтобус и ехали до места назначения. На семерых накачанных польским пивом крепких мужиков вряд ли кто попрет, хотя исключения из правил тоже бывали… А в Германии и на обратном пути — как у кого складывалось. Тут уж — каждый сам за себя, надеяться не на кого… Един бог за всех, как говорится.
Иногда в Германии сразу подыскивался нужный автомобиль, а когда и неделю приходилось промыкаться в поисках желаемого, тратя и без того скудные финансы на вкусные немецкие колбаски, пиво и дорогое жилье. Чтобы исключить из своего бюджета жилищные траты, Прапор ночевал в припаркованных на тихих немецких улочках машинах, которые местные жители нередко забывали запирать. Когда наступали сумерки, он находил открытый автомобиль и заваливался спать на заднее сиденье, положив под голову сумку с огнетушителем, аптечкой и стоп-сигналом — необходимыми атрибутами зарубежной автомобильной экипировки, которую так любили проверять польские полицейские в корыстной надежде на ее отсутствие. Бывало, прижимистые немцы не всегда продавали укомплектованную средствами безопасности машину, потому Прапор всегда возил с собой необходимый комплект, не единожды удивляя польскую дорожную полицию наличием двойной экипировки. И такое было. Экономный был человек.
Иногда его выгоняли из машины полицейские, иногда — сами владельцы. Несколько раз будили стуком в стекло соседские старушки, выгуливавшие по утрам своих тихих собачонок, вместе с которыми зорко бдили за порядком вокруг. Гавкать немецким собакам было строжайше запрещено. Пребывая в Германии, Арсений ни разу не слышал, чтобы домашние питомцы громогласно выражали свои собачьи эмоции, и очень этому удивлялся. Вычитав где-то у Куприна, что дрессировщики в цирке разговаривают с животными на немецком, он лишний раз поражался магической силе этого великого языка, от которого собаки и, наверно, даже животные других семейств превращаются в робких овечек… А по большому счету — чего им гавкать, собакам, если хозяева кормят на убой, на улице какашки за ними в полиэтиленовый пакетик убирают и водят в специальные парикмахерские? Их человеческую собачью жизнь с нашей собачьей человечьей не сравнить…
Особо серьезных проблем заслуженный воин не имел, ибо состава преступления за ночевку в чужой машине не было. Ну не отдавать же, в конце концов, семьдесят марок за ночь в отеле! Ведь на эти деньги можно четыре дня питаться. В парках и на пляжах ночевать запрещено, Германия — это вам не Франция. Нет в ней Булонского леса, где все дозволено.
В Германии повсюду орднунг — истинный немецкий порядок. Вот и приходилось Прапору выкручиваться в полном смысле этого слова. И за рулем на автобане цвай, и во сне, на заднем сиденье чужой собственности, в положении эмбриона.
Друзья Прапора иногда покупали газовые пистолеты, на свой страх и риск везли их, несмотря на запрет на территории Польши, домой — для продажи. Но чтобы помышлять о боевом оружии — на это был способен только Прапор. Сел он в польскую тюрьму надолго. Эх, знала бы черниговская ребятня, что на последнее дело идет, отсиделась бы лучше за кружкой пива «Живец» у придорожного мотеля, а еще лучше — вообще бы шалить на чужбину не приезжала. Не дрогнула рука у бывшего «афганца». Шестью выстрелами из своего «макарки» Прапор отправил к ангелам шесть несмышленых украинских душ, возомнивших себя разбойниками с большой дороги. Отправил бы и седьмую, но патроны закончились, да и проезжавшие мимо полицейские скрутили — иначе голыми руками убил бы. Осудили контуженого ветерана лет на пятнадцать. С тех пор никто о нем ничего не слышал…
…В районе Кутно у «беспроблемной» «Омеги» загудел подшипник на переднем правом колесе, а на въезде в Варшаву прогорел глушитель. Арсению пришлось остановиться на первой попавшейся заправке, чтобы посмотреть под днище и попытаться собственноручно устранить поломку. Заезжать к своим бывшим родственникам с такой мелкой проблемой не хотелось, да и дома ждали не терпящие отлагательств дела. Город Варшава не имеет кольцевой структуры, потому и объездной кольцевой дороги вокруг него нет. Пересекать город с запада на восток нужно через центр, а привлекать к себе внимание полиции и бандитов гулким ревом не хотелось. Да и бандиты были уже тут как тут.
Едва Арсений, залатав дырку в прогоревшем коллекторе при помощи купленных на заправке хомутов и презентованных литовским дальнобойщиком резины и куска жести, сел за руль, как рядом остановился «Форд» золотистого, весьма популярного у немецких турок и цыган цвета. Оттуда, словно черти из табакерки, дружно выскочили четыре ухаря с модными, под красного командира Котовского, прическами и сноровисто окружили Арсения.
— Уважаемый, — с фальшивой учтивостью благородного пирата изрек предводитель, — проезд через Варшаву платный. С вас двести марок.
— О цо чи, курва, ходьжи? Спердалайче!
«А почему бы и нет? — размышлял Арсений, под кофеек выкуривая на балконе вторую за утро сигарету и созерцая оранжевое солнце, тихо всплывающее над серыми крышами соседних многоэтажек. Ведь когда-то все равно придется».
Он сполоснул в раковине чашку из-под кофе, потушил под струей воды истлевшую до фильтра сигарету и, выбросив окурок в мусорный бак, присел на старую, скрипучую табуретку — по обычаю, «на дорожку». Уже много лет подряд Арсений соблюдал этот незатейливый ритуал, неукоснительно выполняя его перед любым важным делом, будь то экзамен в институте или дальние путешествия, в которых он проводил последние два года много времени. Вот только перед собственной свадьбой присесть позабыл. Потому, видать, и вел теперь холостяцкий образ жизни, о чем изредка сожалел, хотя все же находил в нем больше плюсов, нежели минусов.
Ровно в пять утра Арсений вышел на улицу, всесторонне оглядел свою машину «Опель Омега», убедился, что соседские дети не умыкнули невероятно ценную для них фирменную символику, и, утешившись результатом, сел за руль. Затем извлек из-под сиденья старенькую кассетную магнитолу «Блаупункт», подсоединил провода и, установив ее на приборную панель, зарядил кассету.
«Дуди Дуби Ду…» — заполнил салон голос Фрэнка Синатры.
— «Дуди Дуби Ду…» — подпел водитель коду, перемотал кассету на начало песни и, включив передачу, надавил на газ.
…Удар пришелся точно в середину правого борта «Опеля». Арсения резко швырнуло вправо, потом влево, головой в междверную стойку. Странно визгнувшую кассету с волшебным голосом Фрэнка Синатры зажевало в недрах магнитолы, а ноги водителя усыпало крупным бисером разлетевшихся вдребезги стекол правых дверей.
— Ты как там, живой? — прорезался голос откуда-то слева.
Повернув голову, Арсений увидел невысокого, седовласого мужчину в больших недешевых очках. На вид ему было лет шестьдесят, а может, и больше, одет он был в дорогой серый костюм и голубую рубашку с крупными золотыми запонками. На руке красовался массивный женевский хронометр в платиновом корпусе. Облик незнакомца завершали белые туфли с черными носами и огромная розовая, в синий горошек бабочка.
«Прямо как у мультяшного кота Леопольда», — подумал Арсений.
Мужчина, держась одной рукой за лоб, а другой за затылок, виновато улыбался — того и гляди, прозвучит знаменитая фраза о том, что ребята должны жить дружно.
— Живой вроде, — отозвался Арсений и почему-то засмеялся. Может быть, нелепая бабочка под кадыком этого престарелого мачо или пережитый от удара шок ввергли его в состояние неудержимой веселости? Неизвестно.
«Наверно, сегодня все-таки не очень хороший день для того, чтобы начать новую жизнь», — решил пострадавший, мысленно окрестив мужика бизнесменом Леопольдом. Арсений стряхнул с джинсов стекольное крошево и вышел из опостылевшего «Опеля»…
Эта невезучая машина никак не продавалась вот уже пять суббот подряд. Размещенные в газете объявления не давали результата, а теперь, понял Арсений, на авторынок она не попадет никогда, разве что на запчасти. Не заладилось с момента покупки под Бременом: не произвел приятного впечатления продавец, рыжий, чем-то похожий на теннисиста Бориса Беккера немец. Он бегал вокруг машины, махал руками и усердно украшал свою «ласточку» красивыми немецкими эпитетами, самым понятным из которых был «кайн проблем». Возможно, продавец, наоборот, уговаривал покупателя не брать его машину, но установить этот грустный факт уже не представлялось возможным. Нужно было срочно что-то приобретать и быстрей возвращаться домой: денег оставалось в обрез, а недельные поиски особым успехом не увенчались. По-английски «Беккер» понимать отказывался, Арсений же не считал нужным забивать голову изучением сложного немецкого языка, поскольку бизнес свой считал временным и опасным, собираясь сменить его в ближайшем будущем.
Промышлять перегоном автомобилей хоть и прибыльно, но очень опасно. Слишком много рисков. На дороге погибнуть по неопытности — запросто. Международный рэкет крепко пустил корни на польской земле. Полицейские, едва завидев машину с немецкими транзитными номерами, тут же перегораживают путь жезлом. Те же угонщики: стоит зазеваться — в считаные минуты свою работу сделают…
Всей этой напастью Арсений был сыт по горло. Если с ним крупные неприятности пока не приключались, то многих близких приятелей беда не обошла. Недавний знакомый по рынку, веселый парнишка Ваня, погиб под Белой Подляской — врезался во встречную фуру, унося колеса и ноги от преследовавших его разбойников. Ромео, друг детства, без вести пропал между Познанью и Варшавой вместе с «БМВ-730». Еще у одного приятеля, Тимы, угнали «Ауди-100» под Мальборком. Справил, что называется, малую нужду на пригородной заправке… Всего на пяток минут и остановился-то… Вообще немало ребят знакомых по мелочи пострадали, чего уж тут говорить.
Больше всего, конечно, Прапора было жалко. Очень уважаемый человек был, хоть и контуженый, горячий. Чуть что — сразу кулаки в ход пускал, если чего не тверже. Но ведь не с детства контуженый. Свой недуг Прапор в Афганистане заработал — вместе с орденом Красного Знамени и двумя орденами Красной Звезды. Четыре года отвоевал. Потом в Группе советских войск в Германии дослуживал, пока Горбачев не похоронил СССР вместе с варшавским военным блоком. Прапор одним из первых начал пригонять импортные машины на авторынок. Чтобы обезопасить себя от криминального элемента, хлынувшего с просторов бывшей империи разбойничать на большую дорогу номер два, Прапор возил с собой пистолет Макарова, раздобытый еще во время службы в ГСВГ. Возить оружие через польские пограничные переходы он, конечно, не рисковал, предпочитая прятать его в лесах то под Тересполем, то под Щвечко. В Германии и в Белоруссии спокойно, а вот на польских дорогах Прапор был во всеоружии. В Германию за машинами, как правило, собирались семеро объединенных общей идеей водителей, садились в микроавтобус и ехали до места назначения. На семерых накачанных польским пивом крепких мужиков вряд ли кто попрет, хотя исключения из правил тоже бывали… А в Германии и на обратном пути — как у кого складывалось. Тут уж — каждый сам за себя, надеяться не на кого… Един бог за всех, как говорится.
Иногда в Германии сразу подыскивался нужный автомобиль, а когда и неделю приходилось промыкаться в поисках желаемого, тратя и без того скудные финансы на вкусные немецкие колбаски, пиво и дорогое жилье. Чтобы исключить из своего бюджета жилищные траты, Прапор ночевал в припаркованных на тихих немецких улочках машинах, которые местные жители нередко забывали запирать. Когда наступали сумерки, он находил открытый автомобиль и заваливался спать на заднее сиденье, положив под голову сумку с огнетушителем, аптечкой и стоп-сигналом — необходимыми атрибутами зарубежной автомобильной экипировки, которую так любили проверять польские полицейские в корыстной надежде на ее отсутствие. Бывало, прижимистые немцы не всегда продавали укомплектованную средствами безопасности машину, потому Прапор всегда возил с собой необходимый комплект, не единожды удивляя польскую дорожную полицию наличием двойной экипировки. И такое было. Экономный был человек.
Иногда его выгоняли из машины полицейские, иногда — сами владельцы. Несколько раз будили стуком в стекло соседские старушки, выгуливавшие по утрам своих тихих собачонок, вместе с которыми зорко бдили за порядком вокруг. Гавкать немецким собакам было строжайше запрещено. Пребывая в Германии, Арсений ни разу не слышал, чтобы домашние питомцы громогласно выражали свои собачьи эмоции, и очень этому удивлялся. Вычитав где-то у Куприна, что дрессировщики в цирке разговаривают с животными на немецком, он лишний раз поражался магической силе этого великого языка, от которого собаки и, наверно, даже животные других семейств превращаются в робких овечек… А по большому счету — чего им гавкать, собакам, если хозяева кормят на убой, на улице какашки за ними в полиэтиленовый пакетик убирают и водят в специальные парикмахерские? Их человеческую собачью жизнь с нашей собачьей человечьей не сравнить…
Особо серьезных проблем заслуженный воин не имел, ибо состава преступления за ночевку в чужой машине не было. Ну не отдавать же, в конце концов, семьдесят марок за ночь в отеле! Ведь на эти деньги можно четыре дня питаться. В парках и на пляжах ночевать запрещено, Германия — это вам не Франция. Нет в ней Булонского леса, где все дозволено.
В Германии повсюду орднунг — истинный немецкий порядок. Вот и приходилось Прапору выкручиваться в полном смысле этого слова. И за рулем на автобане цвай, и во сне, на заднем сиденье чужой собственности, в положении эмбриона.
Друзья Прапора иногда покупали газовые пистолеты, на свой страх и риск везли их, несмотря на запрет на территории Польши, домой — для продажи. Но чтобы помышлять о боевом оружии — на это был способен только Прапор. Сел он в польскую тюрьму надолго. Эх, знала бы черниговская ребятня, что на последнее дело идет, отсиделась бы лучше за кружкой пива «Живец» у придорожного мотеля, а еще лучше — вообще бы шалить на чужбину не приезжала. Не дрогнула рука у бывшего «афганца». Шестью выстрелами из своего «макарки» Прапор отправил к ангелам шесть несмышленых украинских душ, возомнивших себя разбойниками с большой дороги. Отправил бы и седьмую, но патроны закончились, да и проезжавшие мимо полицейские скрутили — иначе голыми руками убил бы. Осудили контуженого ветерана лет на пятнадцать. С тех пор никто о нем ничего не слышал…
…В районе Кутно у «беспроблемной» «Омеги» загудел подшипник на переднем правом колесе, а на въезде в Варшаву прогорел глушитель. Арсению пришлось остановиться на первой попавшейся заправке, чтобы посмотреть под днище и попытаться собственноручно устранить поломку. Заезжать к своим бывшим родственникам с такой мелкой проблемой не хотелось, да и дома ждали не терпящие отлагательств дела. Город Варшава не имеет кольцевой структуры, потому и объездной кольцевой дороги вокруг него нет. Пересекать город с запада на восток нужно через центр, а привлекать к себе внимание полиции и бандитов гулким ревом не хотелось. Да и бандиты были уже тут как тут.
Едва Арсений, залатав дырку в прогоревшем коллекторе при помощи купленных на заправке хомутов и презентованных литовским дальнобойщиком резины и куска жести, сел за руль, как рядом остановился «Форд» золотистого, весьма популярного у немецких турок и цыган цвета. Оттуда, словно черти из табакерки, дружно выскочили четыре ухаря с модными, под красного командира Котовского, прическами и сноровисто окружили Арсения.
— Уважаемый, — с фальшивой учтивостью благородного пирата изрек предводитель, — проезд через Варшаву платный. С вас двести марок.
— О цо чи, курва, ходьжи? Спердалайче!