Подобные же слухи ходили и о зяте генсека – Юрии Михайловиче Чурбанове. Рассказывая о его визите в Йемен, A.C. Черняев живописал: «Начать с того, что он совершенно бухой вывалился из самолета и чуть не рухнул (если бы не подхватили) перед «высокими встречавшими», почетным караулом и т. п. «Деловые встречи» пришлось все отменять, потому что с вечера и до утра он безобразно надирался, а с утра и до обеда его невозможно было разбудить… Обратно увез несметное количество чемоданов и ящиков»[624].
5 декабря 1981 г. A.C. Черняев отметил в дневнике, что «по Москве идут разговоры «о цыгане», который «попался (в составе шайки) на валютных операциях с заграницей». «Завели было дело. И вдруг… дело закрыли, а цыгана устроили артистом в Большой театр». Объяснение этого молва видела в том, что «цыган» – «это любовник дочери Брежнева», причем «давний». Из примечания к этой записи явствует, что автор имел в виду артиста цыганского театра «Ромэн» Бориса Буряце[625].
Записав слухи о Галине и Борисе, A.C. Черняев сопроводил их следующим комментарием: «Очень похоже, что не сплетня»[626].
О том, что эти слухи действительно имели под собой основание свидетельствуют воспоминания зятя М.А. Суслова – Леонида Николаевича Сумарокова, из которых явствует, что в конце 1981 г. было решено переговорить с Л. И. Брежневым о поведении его дочери Галины и эта деликатная миссия доверена М. А. Суслову и С. К. Цвигуну[627].
Первоначально планировалось сделать это после празднования 75-летия Леонида Ильича, которое отмечалось 19 декабря 1981 г.[628] Потом, вероятно, было решено не портить ему Новый год. Поэтому разговор на эту тему перенесли на январь.
Между тем события развивались с детективной быстротой.
11 декабря 1981 г. в своей элитной квартире на Кутузовском проспекте была обнаружена убитой известная киноактриса Зоя Федорова. Имеются сведения, будто бы она «входила в так называемую бриллиантовую мафию, костяк которой состоял из жен и детей высокопоставленных кремлевских деятелей. Они занимались скупкой и перепродажей изделий из золота, антиквариата и произведений искусства»[629].
«Знающие люди утверждают, – пишет А. Баринов, – что Федорова обладала уникальной информацией о многих участниках бриллиантовых махинаций в СССР. О ее широкой осведомленности говорит и такой факт: в ее записной книжке были записаны 2032 телефонных абонента, 1398 почтовых адресов (971 московский и 427 иногородних)»[630].
30 декабря 1981 г. была украдена коллекция бриллиантов из квартиры цирковой артистки Ирины Бугримовой[631], а «через три дня после ограбления (т. е. 3 января 1982 г. – АО.) в Шереметьевском аэропорту был задержан человек, улетавший в ФРГ. За подкладкой его пальто обнаружили несколько бриллиантов Бугримовой»[632]. «Курьер раскололся сразу и назвал имя Бориса Буряце. В его квартире и нашли ценности, принадлежащие известной дрессировщице», после чего он был арестован»[633].
Как заявил в беседе с Дмитрием Гордоном бывший следователь Генеральной прокуратуры СССР В. Калиниченко, «и Зоя Федорова, и дрессировщица Ирина Бугримова, и любовник Гали Брежневой певец Боря Буряце – все это один клубок» и ниточка от этого клубка вела не только к Г.Л. Брежневой, но и к министру внутренних дел H.A. Щелокову, который «очень баловался дорогостоящим антиквариатом»[634].
И хотя дело имело уголовный характер, его сразу же взял под свой контроль Отдел административных органов ЦК, который возглавлял генерал-полковник Н. И. Савинкин[635]. Если верить Р. А. Медведеву, следствие было изъято из рук МУРа и передано в КГБ, где доверено не более не менее как первому заместителю председателя КГБ С. К. Цвигуну[636].
По всей видимости, это произошло не ранее понедельника 11 января.
А поскольку С. К. Цвигун хорошо представлял, кто такой Б. Буряце, и понимал, что на следствии может замелькать фамилия Г. Л. Брежневой, он, по всей видимости, доложил обо всем М.А. Суслову.
Когда произошло это, мы не знаем. Можно лишь отметь, что как председатель Комиссии Политбюро ЦК КПСС по Польше М.А. Суслов «в середине января» побывал в Варшаве[637]. И вернулся оттуда не позднее 15 января, так как на следующий день, в субботу, был на работе[638].
Между тем после встречи Нового года Леонид Ильич снова оказался не в рабочем состоянии. «1982 год, – вспоминал
А.Е. Бовин, – начался – в речевой системе координат – вяло. Леонид Ильич чувствовал себя неважно. Ему было трудно с людьми. Уединился, отсиживался в Кунцеве»[639]. «В январе 1982 г. после приема безобидного активана, – говорится в воспоминаниях Е.И. Чазова, – у Брежнева развился период тяжелой астении»[640]. Во всяком случае 21 января 1982 г. заседание Политбюро вел К.У. Черненко[641].
Поэтому, как пишет Л.Н. Сумароков, встреча С.К. Цвигуну и М.А. Суслову была назначена на пятницу 22 января[642].
По свидетельству племянницы Л.И. Брежнева, С.К. Цвигун не стал ждать и посетил Леонида Ильича дома. Рассказав ему о «бриллиантовом деле» и о причастности к нему его дочери, Семен Кузьмич задал вопрос: «Что делать?». Ответ был однозначным: «Судить по всем законам». По свидетельству Любови Яковлевны Брежневой, генсек в это время «прихварывал», поэтому слушал С. Цвигуна, «лежа на диване в кабинете», а когда ответил на его вопрос, отвернулся к стене и заплакал[643].
А дальше события развивались следующим образом.
18-го, в понедельник, лег в больницу М.А. Суслов. Во вторник 19-го неожиданно умер С.К. Цвигун.
В посвященном ему некрологе, появившемся на страницах «Правды», говорится, что он скончался «после тяжелой продолжительной болезни»[644]. Однако, когда его жене выдали медицинское свидетельство о смерти, в нем было сказано, что ее муж умер скоропостижно от «острой сердечной недостаточности»[645].
Уже одно это свидетельствует, что власть пыталась скрыть действительную причину смерти С.К. Цвигуна.
К сожалению, до сих пор нам неизвестен акт вскрытия покойного, но имеется свидетельство жены, из которого явствует, что когда родственники увидели С.К. Цвигуна в гробу, им сразу же бросилось в глаза пулевое отверстие[646].
В свое время P.A. Медведев «в одном из управлений Министерства здравоохранения» познакомился с документом, который, по всей видимости, представлял собою протокол осмотра тела покойного.
«Усово, дача 45. Скорая помощь. 19 января 1982 г. 16.55. Пациент лежит лицом вниз, около головы обледенелая лужа крови. Больной перевернут на спину, зрачки широкие, реакции на свет нет, пульсации нет, самостоятельное дыхание отсутствует. В области правого виска огнестрельная рана с гематомой, кровотечения из раны нет. Выраженный цианоз лица. Реанимация, непрямой массаж сердца, интубация. В 17.00 приехала реанимационная бригада. Мероприятия 20 минут не дали эффекта, прекращены. Констатирована смерть. 16.15 пациент, гуляя по территории дачи с шофером, выстрелил в висок из пистолета «Макаров». Подписи пяти врачей»[647].
Из этого явствует, что С.К. Цвигун или покончил жизнь самоубийством, или же был убит. Следовательно, официальное сообщение о смерти С.К. Цвигуна представляет собою фальсификацию.
В объяснении самоубийства существует по меньшей мере три версии[648].
«Наиболее распространенная версия, – пишет Ф.Д. Бобков, – причиной самоубийства Цвигуна явилась ссора с М.А. Сусловым, который не разделял его точку зрения на борьбу с коррупцией, а Цвигун стоял на своем. Понимая, что силы неравны и Суслова ему не одолеть, Цвигун как человек принципиальный не нашел иного выхода, как покончить с собой»[649].
Между тем, пишет Ф. Д. Бобков, «основная причина его поступка заключалась в том, что Цвигун был тяжело болен и в последние месяцы практически не работал: раковая опухоль безжалостно расправлялась с этим могучим человеком. Он долго боролся с недугом, а когда стало совсем невмочь, решил добровольно уйти из жизни»[650].
А вот еще одна версия самоубийства.
«Однажды первого заместителя Андропова, генерала армии Семена Цвигуна, – пишет генерал КГБ Кеворков, – вызвали в ЦК партии и поставили в известность о том, что на уголовном процессе по делу о коррупции в особо крупных размерах, предполагавшем высшую меру наказания в случае вынесения обвинительного приговора, подсудимые дали против него, Цвигуна, показания. По их словам, он, первый заместитель министра госбезопасности, используя свое служебное положение, брал взятки. Прежде чем ответить, Цвигун спросил, знает ли о его вызове в ЦК Брежнев. Получив утвердительный ответ, он попросил сутки на обдумывание. Однако, вернувшись домой, раздумывать не стал и в тот же день застрелился»[651].
Версия о самоубийстве вызывает большие сомнения.
Во-первых, С.К. Цвигун не оставил прощального письма: ни на имя своих родных, ни на имя коллег по ведомству, что не только в первом и втором, но и в третьем случае было бы неизбежно[652].
Во-вторых, по свидетельству бывшего председателя КГБ СССР
В.М. Чебрикова, «после смерти в сейфе Цвигуна нашли деньги и ценности»[653]. Вряд ли бы он оставил их там в случае самоубийства.
В-третьих, 19 января С.К. Цвигун находился в подмосковном санатории вместе с женой Розой Михайловной и вместе с нею решил съездить на дачу в Барвиху, посмотреть, как идет ремонт. Когда они приехали, жена вошла в дом, а Семен Кузьмич остался на улице. Через некоторое время Роза Михайловна вышла из дома и увидела, как навстречу ей бежит шофер. Едва он успел прокричать «У нас несчастье», как какой-то незнакомый мужчина в штатском подошел к Розе Михайловне и предложил ей вернуться в дом, а когда она, почувствовав недоброе, захотела увидеть мужа, ее увели насильно. Затем приехал врач, и мужа увезли на «скорой помощи», но к нему ее в тот день не пустили и о том, что с ним произошло, не сказали. Поэтому она решила, что он упал и ударился виском о крыльцо[654].
Что же произошло в действительности?
«В начале января 1982 года, – вспоминал В.А. Крючков, – выдался день, когда Цвигун почувствовал себя неплохо и вызвал машину для поездки на дачу. По словам водителя, в отличие от прежних дней он вел спокойный, вполне осознанный разговор и, прогуливаясь на даче по дорожке, вдруг проявил интерес к личному оружию водителя, поинтересовался, пользуется ли он им, в каком состоянии содержится пистолет, потому что по уставу, мол, оружие всегда должно быть в полной готовности, а затем попросил показать его. Водитель, ничего не подозревая, передал пистолет в руки Цвигуна, и последний сразу же выстрелил себе в висок. Смерть наступила мгновенно»[655].
О том, что в 16.15 «пациент, гуляя по территории дачи с шофером, выстрелил в висок из пистолета «Макаров», говорится и в том документе, который был введен в оборот P.A. Медведевым[656].
Но, во-первых, если С.К. Цвигун покончил самоубийством, зачем ему, имевшему собственное оружие, понадобился пистолет шофера. Это тем более странно, что С.К. Цвигун не мог не понимать, что, кончая жизнь из чужого оружия, он тем самым бросал тень подозрения на своего охранника. А во-вторых, если он все-таки погиб от выстрела из пистолета шофера, то где гарантия, что он не был убит?
Давно уже привлек к себе внимание и другой факт.
Из книги P.A. Медведева: «21 января во всех центральных газетах появился необычный некролог. Хотя Цвигун был членом ЦК, под его некрологом не было фамилии Брежнева, Кириленко и Суслова. Были подписи Андропова, Горбачева, Устинова и Черненко, а также членов коллегии КГБ»[657].
Вот список подписавшихся в том порядке, как он был опубликован:
«Ю.В. Андропов, М.С. Горбачев, Д.Ф. Устинов, К.У. Черненко, Г.А. Алиев, Б.П. Бугаев, H.A. Щелоков, Г.С. Павлов, Н.И. Савинкин, Г.Е. Агеев, В.И. Алидин, С.Н. Антонов, Ф.Д. Бобков, Г.Ф. Григоренко, H.A. Дужин. Н.П. Емохонов, М.И. Ермаков, В.А. Крючков, В.Я. Лежепеков, ВА Матросов, Д.П. Носырев, В.П. Пирожков, А.Б. Суплатов,
В.В. Федорчук, Г.К. Цинев, В.М. Чебриков»[658].
Из приведенного списка явствует, что некролог подписали только четыре из четырнадцати членов Политбюро.
В связи с этим мною были просмотрены все 37 некрологов, опубликованных на страницах «Правды» за 1980 г. Из них не были подписаны Л.И. Брежневым – 8. Три имели подпись «группа товарищей», под остальными пятью (поэт С.П. Щипачев, поэт П. Бровка, художник С.А. Чуйков, режиссер Б.И. Равенских, первый заместитель министра внутренних дел СССР B.C. Папутин) были подписи других руководителей государства. Из этого списка только
B.C. Папутин занимал такое же место в советское иерархии, как и С.К. Цвигун. Но он тоже умер при странных обстоятельствах (то ли покончил самоубийством, то ли был убит). Поэтому отсутствие фамилии Л.И. Брежнева под некрологом С.К. Цвигуна – это необычный факт.
По некоторым сведениям, приехав на дачу С.К. Цвигуна, Ю.В. Андропов якобы произнес фразу «Этого я им никогда не прощу», из которой вытекало, что С.К. Цвигун был убит. Именно так считали и его близкие [659].
Эту смерть многие связывали «с делами, разворачивавшимися вокруг дочери Генерального секретаря»[660]. Косвенно на это указывают и воспоминания ее двоюродной сестры. «После смерти Цвигуна, – пишет Л.Я. Брежнева, – отец сказал мне о Галине: «Я хоть и дядя родной, но первый проголосовал бы за то, чтобы эту стерву в Бутырки посадили»[661].
Не все ясно и со смертью М.А. Суслова.
В некрологе было сказано, что он умер «после непродолжительной тяжелой болезни»[662]. Р. А. Медведев утверждает, что вечером 18 января у М.А. Суслова возник инсульт и его срочно госпитализировали[663].
Однако, по свидетельству зятя М.А. Суслова Л.Н. Сумарокова, никакого инсульта у Михаила Андреевича не было, и лег он в больницу, несмотря на то, что чувствовал себя нормально, только по настоянию Е.И. Чазова для профилактического обследования[664]. О том, что М. А. Суслов лег на обследование, 25 января 1982 г. от Б.Н. Пономарева узнал А. С. Черняев[665]. Об этом же пишет Е.И. Синицын[666]. Этого факт не отрицает и Е.И. Чазов[667].
Таким образом, сразу же после возвращения из Варшавы в понедельник 18 января Михаил Андреевич лег в ЦКБ в полном здравии. Обследование, по свидетельству Б.Н. Пономарева, показало, что «все в порядке». И вдруг «три дня назад – удар (кровоизлияние). И вот с тех пор – без сознания»[668].
Л.Н. Сумароков тоже пишет, что обследование ничего не обнаружило, и 22 января, в пятницу, М.А. Суслова должны были выписать. Накануне он чувствовал себя хорошо, а вечером ему дали какое-то новое лекарство, после которого он потерял сознание и почти сразу же умер на руках дочери Майи Михайловны, бывшей в этот момент рядом с отцом. Но после этого его отправили не в морг, а в реанимацию и констатировали смерть только 25-го[669].
«Когда днем, – пишет Е.И. Чазов о М.А. Суслове, – мы были у него, он чувствовал себя вполне удовлетворительно. Вечером у него внезапно возникло обширное кровоизлияние в мозг. Мы все, кто собрался у постели Суслова, понимали, что дни его сочтены, учитывая не только обширность поражения, но и область мозга, где произошло кровоизлияние. Так и оказалось. Через три дня Суслова не стало»[670].
Прочитав эти слова можно подумать, что вечером 21 января Е.И. Чазов находился в Москве. Однако позднее Евгений Иванович утверждал: «Горбачев – свидетель того, как меня вытаскивали с Северного Кавказа к Суслову. Мы сидели с ним в Железно воде ке, когда мне позвонили и сказали: «Срочно выезжайте, с Сусловым плохо, чтобы к утру были в Москве»[671].
Как же примирить эти два свидетельства? Если они оба соответствуют действительности, получается, что днем 21-го Е.И. Чазов улетел в Железноводск на отдых, а уже вечером его вызвали обратно.
Вспоминая о смерти М.А. Суслова, его зять Л.Н. Сумароков обращает внимание на следующие странности.
Во-первых, назначая М.А. Суслову новое лекарство, Е.И. Чазов не только не объяснил своему пациенту его необходимость, но и не поставил его об этом в известность. О том, что 21 января ее отцу дали новое лекарство, Майя Михайловна поняла только по внешнему виду таблетки. Но все произошло так быстро, что она не успела отреагировать на это[672].
Во-вторых, когда к М.А. Суслову вызвали реанимационную машину, ее не пустили в ЦКБ, в связи с чем она развернулась и уехала обратно. А когда вызов повторили, то первоначально реанимационную бригаду направили в палату Д.Ф. Устинова и только потом – к М.А. Суслову. В результате к нему она прибыла с большим опозданием. Свидетельствовало ли это о неорганизованности, или же тут был злой умысел, предстоит выяснить.
В-третьих, почему-то в тот день М.А. Суслова охранял совершенно другой сотрудник КГБ СССР, который до этого в его охране не состоял[673].
В-четвертых, пишет Л.Н. Сумароков, когда Майя Михайловна встретилась в ЦКБ с Е.И. Чазовым, «тот, увидев дочь Суслова, казалось, проявил полное сочувствие, уронил голову на руки и зарыдал. Видимо, напряжение было слишком велико, и нервы не выдержали даже у него»[674].
В связи с этим в семье покойного сразу же возникли подозрения о его насильственной смерти. Эти подозрения еще более окрепли, когда через некоторое время в салоне своей машины был обнаружен задохнувшийся от выхлопных газов лечащий врач М.А. Суслова Лев Кумачев[675].
Таким образом, 22 января ни М.А. Суслова, ни С.К. Цвигуна Л.И. Брежнев принять уже не мог.
Хоронили М.А.Суслова 28-го[676].
Поскольку М.А. Суслов занимал в руководстве партии второе место, а третье – Константин Устинович Черненко, многие ожидали, что последний и станет его преемником[677]. И действительно, на фотографии, запечатлевшей прощание членов Политбюро с М.А Сусловым, мы видим, что рядом с Л.И. Брежневым стоит К.У. Черненко, затем H.A. Тихонов, потом А.П. Кириленко и только пятым Ю.В. Андропов[678].
Как писал В. Легостаев, после смерти М.А. Суслова К.У. Черненко, курировавший до этого Общий отдел ЦК КПСС, замкнул на себя Отдел организационно-партийной работы, т. е. отдел кадров ЦК и Отдел агитации и пропаганды[679]. Поэтому его позиции в руководстве партии значительно укрепились.
«Смерть Суслова, – пишет Е.И. Чазов, – впервые обозначила противостояние групп Андропова и Черненко. Начался новый, незаметный для большинства раунд борьбы за власть»[680].
Возвышение или опала?
5 декабря 1981 г. A.C. Черняев отметил в дневнике, что «по Москве идут разговоры «о цыгане», который «попался (в составе шайки) на валютных операциях с заграницей». «Завели было дело. И вдруг… дело закрыли, а цыгана устроили артистом в Большой театр». Объяснение этого молва видела в том, что «цыган» – «это любовник дочери Брежнева», причем «давний». Из примечания к этой записи явствует, что автор имел в виду артиста цыганского театра «Ромэн» Бориса Буряце[625].
Записав слухи о Галине и Борисе, A.C. Черняев сопроводил их следующим комментарием: «Очень похоже, что не сплетня»[626].
О том, что эти слухи действительно имели под собой основание свидетельствуют воспоминания зятя М.А. Суслова – Леонида Николаевича Сумарокова, из которых явствует, что в конце 1981 г. было решено переговорить с Л. И. Брежневым о поведении его дочери Галины и эта деликатная миссия доверена М. А. Суслову и С. К. Цвигуну[627].
Первоначально планировалось сделать это после празднования 75-летия Леонида Ильича, которое отмечалось 19 декабря 1981 г.[628] Потом, вероятно, было решено не портить ему Новый год. Поэтому разговор на эту тему перенесли на январь.
Между тем события развивались с детективной быстротой.
11 декабря 1981 г. в своей элитной квартире на Кутузовском проспекте была обнаружена убитой известная киноактриса Зоя Федорова. Имеются сведения, будто бы она «входила в так называемую бриллиантовую мафию, костяк которой состоял из жен и детей высокопоставленных кремлевских деятелей. Они занимались скупкой и перепродажей изделий из золота, антиквариата и произведений искусства»[629].
«Знающие люди утверждают, – пишет А. Баринов, – что Федорова обладала уникальной информацией о многих участниках бриллиантовых махинаций в СССР. О ее широкой осведомленности говорит и такой факт: в ее записной книжке были записаны 2032 телефонных абонента, 1398 почтовых адресов (971 московский и 427 иногородних)»[630].
30 декабря 1981 г. была украдена коллекция бриллиантов из квартиры цирковой артистки Ирины Бугримовой[631], а «через три дня после ограбления (т. е. 3 января 1982 г. – АО.) в Шереметьевском аэропорту был задержан человек, улетавший в ФРГ. За подкладкой его пальто обнаружили несколько бриллиантов Бугримовой»[632]. «Курьер раскололся сразу и назвал имя Бориса Буряце. В его квартире и нашли ценности, принадлежащие известной дрессировщице», после чего он был арестован»[633].
Как заявил в беседе с Дмитрием Гордоном бывший следователь Генеральной прокуратуры СССР В. Калиниченко, «и Зоя Федорова, и дрессировщица Ирина Бугримова, и любовник Гали Брежневой певец Боря Буряце – все это один клубок» и ниточка от этого клубка вела не только к Г.Л. Брежневой, но и к министру внутренних дел H.A. Щелокову, который «очень баловался дорогостоящим антиквариатом»[634].
И хотя дело имело уголовный характер, его сразу же взял под свой контроль Отдел административных органов ЦК, который возглавлял генерал-полковник Н. И. Савинкин[635]. Если верить Р. А. Медведеву, следствие было изъято из рук МУРа и передано в КГБ, где доверено не более не менее как первому заместителю председателя КГБ С. К. Цвигуну[636].
По всей видимости, это произошло не ранее понедельника 11 января.
А поскольку С. К. Цвигун хорошо представлял, кто такой Б. Буряце, и понимал, что на следствии может замелькать фамилия Г. Л. Брежневой, он, по всей видимости, доложил обо всем М.А. Суслову.
Когда произошло это, мы не знаем. Можно лишь отметь, что как председатель Комиссии Политбюро ЦК КПСС по Польше М.А. Суслов «в середине января» побывал в Варшаве[637]. И вернулся оттуда не позднее 15 января, так как на следующий день, в субботу, был на работе[638].
Между тем после встречи Нового года Леонид Ильич снова оказался не в рабочем состоянии. «1982 год, – вспоминал
А.Е. Бовин, – начался – в речевой системе координат – вяло. Леонид Ильич чувствовал себя неважно. Ему было трудно с людьми. Уединился, отсиживался в Кунцеве»[639]. «В январе 1982 г. после приема безобидного активана, – говорится в воспоминаниях Е.И. Чазова, – у Брежнева развился период тяжелой астении»[640]. Во всяком случае 21 января 1982 г. заседание Политбюро вел К.У. Черненко[641].
Поэтому, как пишет Л.Н. Сумароков, встреча С.К. Цвигуну и М.А. Суслову была назначена на пятницу 22 января[642].
По свидетельству племянницы Л.И. Брежнева, С.К. Цвигун не стал ждать и посетил Леонида Ильича дома. Рассказав ему о «бриллиантовом деле» и о причастности к нему его дочери, Семен Кузьмич задал вопрос: «Что делать?». Ответ был однозначным: «Судить по всем законам». По свидетельству Любови Яковлевны Брежневой, генсек в это время «прихварывал», поэтому слушал С. Цвигуна, «лежа на диване в кабинете», а когда ответил на его вопрос, отвернулся к стене и заплакал[643].
А дальше события развивались следующим образом.
18-го, в понедельник, лег в больницу М.А. Суслов. Во вторник 19-го неожиданно умер С.К. Цвигун.
В посвященном ему некрологе, появившемся на страницах «Правды», говорится, что он скончался «после тяжелой продолжительной болезни»[644]. Однако, когда его жене выдали медицинское свидетельство о смерти, в нем было сказано, что ее муж умер скоропостижно от «острой сердечной недостаточности»[645].
Уже одно это свидетельствует, что власть пыталась скрыть действительную причину смерти С.К. Цвигуна.
К сожалению, до сих пор нам неизвестен акт вскрытия покойного, но имеется свидетельство жены, из которого явствует, что когда родственники увидели С.К. Цвигуна в гробу, им сразу же бросилось в глаза пулевое отверстие[646].
В свое время P.A. Медведев «в одном из управлений Министерства здравоохранения» познакомился с документом, который, по всей видимости, представлял собою протокол осмотра тела покойного.
«Усово, дача 45. Скорая помощь. 19 января 1982 г. 16.55. Пациент лежит лицом вниз, около головы обледенелая лужа крови. Больной перевернут на спину, зрачки широкие, реакции на свет нет, пульсации нет, самостоятельное дыхание отсутствует. В области правого виска огнестрельная рана с гематомой, кровотечения из раны нет. Выраженный цианоз лица. Реанимация, непрямой массаж сердца, интубация. В 17.00 приехала реанимационная бригада. Мероприятия 20 минут не дали эффекта, прекращены. Констатирована смерть. 16.15 пациент, гуляя по территории дачи с шофером, выстрелил в висок из пистолета «Макаров». Подписи пяти врачей»[647].
Из этого явствует, что С.К. Цвигун или покончил жизнь самоубийством, или же был убит. Следовательно, официальное сообщение о смерти С.К. Цвигуна представляет собою фальсификацию.
В объяснении самоубийства существует по меньшей мере три версии[648].
«Наиболее распространенная версия, – пишет Ф.Д. Бобков, – причиной самоубийства Цвигуна явилась ссора с М.А. Сусловым, который не разделял его точку зрения на борьбу с коррупцией, а Цвигун стоял на своем. Понимая, что силы неравны и Суслова ему не одолеть, Цвигун как человек принципиальный не нашел иного выхода, как покончить с собой»[649].
Между тем, пишет Ф. Д. Бобков, «основная причина его поступка заключалась в том, что Цвигун был тяжело болен и в последние месяцы практически не работал: раковая опухоль безжалостно расправлялась с этим могучим человеком. Он долго боролся с недугом, а когда стало совсем невмочь, решил добровольно уйти из жизни»[650].
А вот еще одна версия самоубийства.
«Однажды первого заместителя Андропова, генерала армии Семена Цвигуна, – пишет генерал КГБ Кеворков, – вызвали в ЦК партии и поставили в известность о том, что на уголовном процессе по делу о коррупции в особо крупных размерах, предполагавшем высшую меру наказания в случае вынесения обвинительного приговора, подсудимые дали против него, Цвигуна, показания. По их словам, он, первый заместитель министра госбезопасности, используя свое служебное положение, брал взятки. Прежде чем ответить, Цвигун спросил, знает ли о его вызове в ЦК Брежнев. Получив утвердительный ответ, он попросил сутки на обдумывание. Однако, вернувшись домой, раздумывать не стал и в тот же день застрелился»[651].
Версия о самоубийстве вызывает большие сомнения.
Во-первых, С.К. Цвигун не оставил прощального письма: ни на имя своих родных, ни на имя коллег по ведомству, что не только в первом и втором, но и в третьем случае было бы неизбежно[652].
Во-вторых, по свидетельству бывшего председателя КГБ СССР
В.М. Чебрикова, «после смерти в сейфе Цвигуна нашли деньги и ценности»[653]. Вряд ли бы он оставил их там в случае самоубийства.
В-третьих, 19 января С.К. Цвигун находился в подмосковном санатории вместе с женой Розой Михайловной и вместе с нею решил съездить на дачу в Барвиху, посмотреть, как идет ремонт. Когда они приехали, жена вошла в дом, а Семен Кузьмич остался на улице. Через некоторое время Роза Михайловна вышла из дома и увидела, как навстречу ей бежит шофер. Едва он успел прокричать «У нас несчастье», как какой-то незнакомый мужчина в штатском подошел к Розе Михайловне и предложил ей вернуться в дом, а когда она, почувствовав недоброе, захотела увидеть мужа, ее увели насильно. Затем приехал врач, и мужа увезли на «скорой помощи», но к нему ее в тот день не пустили и о том, что с ним произошло, не сказали. Поэтому она решила, что он упал и ударился виском о крыльцо[654].
Что же произошло в действительности?
«В начале января 1982 года, – вспоминал В.А. Крючков, – выдался день, когда Цвигун почувствовал себя неплохо и вызвал машину для поездки на дачу. По словам водителя, в отличие от прежних дней он вел спокойный, вполне осознанный разговор и, прогуливаясь на даче по дорожке, вдруг проявил интерес к личному оружию водителя, поинтересовался, пользуется ли он им, в каком состоянии содержится пистолет, потому что по уставу, мол, оружие всегда должно быть в полной готовности, а затем попросил показать его. Водитель, ничего не подозревая, передал пистолет в руки Цвигуна, и последний сразу же выстрелил себе в висок. Смерть наступила мгновенно»[655].
О том, что в 16.15 «пациент, гуляя по территории дачи с шофером, выстрелил в висок из пистолета «Макаров», говорится и в том документе, который был введен в оборот P.A. Медведевым[656].
Но, во-первых, если С.К. Цвигун покончил самоубийством, зачем ему, имевшему собственное оружие, понадобился пистолет шофера. Это тем более странно, что С.К. Цвигун не мог не понимать, что, кончая жизнь из чужого оружия, он тем самым бросал тень подозрения на своего охранника. А во-вторых, если он все-таки погиб от выстрела из пистолета шофера, то где гарантия, что он не был убит?
Давно уже привлек к себе внимание и другой факт.
Из книги P.A. Медведева: «21 января во всех центральных газетах появился необычный некролог. Хотя Цвигун был членом ЦК, под его некрологом не было фамилии Брежнева, Кириленко и Суслова. Были подписи Андропова, Горбачева, Устинова и Черненко, а также членов коллегии КГБ»[657].
Вот список подписавшихся в том порядке, как он был опубликован:
«Ю.В. Андропов, М.С. Горбачев, Д.Ф. Устинов, К.У. Черненко, Г.А. Алиев, Б.П. Бугаев, H.A. Щелоков, Г.С. Павлов, Н.И. Савинкин, Г.Е. Агеев, В.И. Алидин, С.Н. Антонов, Ф.Д. Бобков, Г.Ф. Григоренко, H.A. Дужин. Н.П. Емохонов, М.И. Ермаков, В.А. Крючков, В.Я. Лежепеков, ВА Матросов, Д.П. Носырев, В.П. Пирожков, А.Б. Суплатов,
В.В. Федорчук, Г.К. Цинев, В.М. Чебриков»[658].
Из приведенного списка явствует, что некролог подписали только четыре из четырнадцати членов Политбюро.
В связи с этим мною были просмотрены все 37 некрологов, опубликованных на страницах «Правды» за 1980 г. Из них не были подписаны Л.И. Брежневым – 8. Три имели подпись «группа товарищей», под остальными пятью (поэт С.П. Щипачев, поэт П. Бровка, художник С.А. Чуйков, режиссер Б.И. Равенских, первый заместитель министра внутренних дел СССР B.C. Папутин) были подписи других руководителей государства. Из этого списка только
B.C. Папутин занимал такое же место в советское иерархии, как и С.К. Цвигун. Но он тоже умер при странных обстоятельствах (то ли покончил самоубийством, то ли был убит). Поэтому отсутствие фамилии Л.И. Брежнева под некрологом С.К. Цвигуна – это необычный факт.
По некоторым сведениям, приехав на дачу С.К. Цвигуна, Ю.В. Андропов якобы произнес фразу «Этого я им никогда не прощу», из которой вытекало, что С.К. Цвигун был убит. Именно так считали и его близкие [659].
Эту смерть многие связывали «с делами, разворачивавшимися вокруг дочери Генерального секретаря»[660]. Косвенно на это указывают и воспоминания ее двоюродной сестры. «После смерти Цвигуна, – пишет Л.Я. Брежнева, – отец сказал мне о Галине: «Я хоть и дядя родной, но первый проголосовал бы за то, чтобы эту стерву в Бутырки посадили»[661].
Не все ясно и со смертью М.А. Суслова.
В некрологе было сказано, что он умер «после непродолжительной тяжелой болезни»[662]. Р. А. Медведев утверждает, что вечером 18 января у М.А. Суслова возник инсульт и его срочно госпитализировали[663].
Однако, по свидетельству зятя М.А. Суслова Л.Н. Сумарокова, никакого инсульта у Михаила Андреевича не было, и лег он в больницу, несмотря на то, что чувствовал себя нормально, только по настоянию Е.И. Чазова для профилактического обследования[664]. О том, что М. А. Суслов лег на обследование, 25 января 1982 г. от Б.Н. Пономарева узнал А. С. Черняев[665]. Об этом же пишет Е.И. Синицын[666]. Этого факт не отрицает и Е.И. Чазов[667].
Таким образом, сразу же после возвращения из Варшавы в понедельник 18 января Михаил Андреевич лег в ЦКБ в полном здравии. Обследование, по свидетельству Б.Н. Пономарева, показало, что «все в порядке». И вдруг «три дня назад – удар (кровоизлияние). И вот с тех пор – без сознания»[668].
Л.Н. Сумароков тоже пишет, что обследование ничего не обнаружило, и 22 января, в пятницу, М.А. Суслова должны были выписать. Накануне он чувствовал себя хорошо, а вечером ему дали какое-то новое лекарство, после которого он потерял сознание и почти сразу же умер на руках дочери Майи Михайловны, бывшей в этот момент рядом с отцом. Но после этого его отправили не в морг, а в реанимацию и констатировали смерть только 25-го[669].
«Когда днем, – пишет Е.И. Чазов о М.А. Суслове, – мы были у него, он чувствовал себя вполне удовлетворительно. Вечером у него внезапно возникло обширное кровоизлияние в мозг. Мы все, кто собрался у постели Суслова, понимали, что дни его сочтены, учитывая не только обширность поражения, но и область мозга, где произошло кровоизлияние. Так и оказалось. Через три дня Суслова не стало»[670].
Прочитав эти слова можно подумать, что вечером 21 января Е.И. Чазов находился в Москве. Однако позднее Евгений Иванович утверждал: «Горбачев – свидетель того, как меня вытаскивали с Северного Кавказа к Суслову. Мы сидели с ним в Железно воде ке, когда мне позвонили и сказали: «Срочно выезжайте, с Сусловым плохо, чтобы к утру были в Москве»[671].
Как же примирить эти два свидетельства? Если они оба соответствуют действительности, получается, что днем 21-го Е.И. Чазов улетел в Железноводск на отдых, а уже вечером его вызвали обратно.
Вспоминая о смерти М.А. Суслова, его зять Л.Н. Сумароков обращает внимание на следующие странности.
Во-первых, назначая М.А. Суслову новое лекарство, Е.И. Чазов не только не объяснил своему пациенту его необходимость, но и не поставил его об этом в известность. О том, что 21 января ее отцу дали новое лекарство, Майя Михайловна поняла только по внешнему виду таблетки. Но все произошло так быстро, что она не успела отреагировать на это[672].
Во-вторых, когда к М.А. Суслову вызвали реанимационную машину, ее не пустили в ЦКБ, в связи с чем она развернулась и уехала обратно. А когда вызов повторили, то первоначально реанимационную бригаду направили в палату Д.Ф. Устинова и только потом – к М.А. Суслову. В результате к нему она прибыла с большим опозданием. Свидетельствовало ли это о неорганизованности, или же тут был злой умысел, предстоит выяснить.
В-третьих, почему-то в тот день М.А. Суслова охранял совершенно другой сотрудник КГБ СССР, который до этого в его охране не состоял[673].
В-четвертых, пишет Л.Н. Сумароков, когда Майя Михайловна встретилась в ЦКБ с Е.И. Чазовым, «тот, увидев дочь Суслова, казалось, проявил полное сочувствие, уронил голову на руки и зарыдал. Видимо, напряжение было слишком велико, и нервы не выдержали даже у него»[674].
В связи с этим в семье покойного сразу же возникли подозрения о его насильственной смерти. Эти подозрения еще более окрепли, когда через некоторое время в салоне своей машины был обнаружен задохнувшийся от выхлопных газов лечащий врач М.А. Суслова Лев Кумачев[675].
Таким образом, 22 января ни М.А. Суслова, ни С.К. Цвигуна Л.И. Брежнев принять уже не мог.
Хоронили М.А.Суслова 28-го[676].
Поскольку М.А. Суслов занимал в руководстве партии второе место, а третье – Константин Устинович Черненко, многие ожидали, что последний и станет его преемником[677]. И действительно, на фотографии, запечатлевшей прощание членов Политбюро с М.А Сусловым, мы видим, что рядом с Л.И. Брежневым стоит К.У. Черненко, затем H.A. Тихонов, потом А.П. Кириленко и только пятым Ю.В. Андропов[678].
Как писал В. Легостаев, после смерти М.А. Суслова К.У. Черненко, курировавший до этого Общий отдел ЦК КПСС, замкнул на себя Отдел организационно-партийной работы, т. е. отдел кадров ЦК и Отдел агитации и пропаганды[679]. Поэтому его позиции в руководстве партии значительно укрепились.
«Смерть Суслова, – пишет Е.И. Чазов, – впервые обозначила противостояние групп Андропова и Черненко. Начался новый, незаметный для большинства раунд борьбы за власть»[680].
Возвышение или опала?
25 января один из руководителей внешней разведки В.А. Кирпиченко был у Ю.В. Андропова. «Вдруг, – вспоминает он, – раздался один телефонный звонок, а потом одновременно зазвонило несколько телефонов. Андропову докладывали из разных мест, что умер М.А. Суслов… Я вышел в кабинет напротив, к начальнику секретариата, сообщил ему новость, и он, не моргнув глазом, сказал: «Все… Юрий Владимирович уходит от нас в Политбюро». Как я понял, это было давно решенным делом: Андропов садится в кресло Суслова»[681].
Когда же Л.И. Брежнев принял такое решение?
«Через день-два после внезапного заболевания Суслова в начале 1982 года, – говорится в мемуарах А. М. Александрова-Агентова, – Леонид Ильич отвел меня в дальний угол своей приемной в ЦК и, понизив голос, сказал: «Мне звонил Чазов. Суслов скоро умрет. Я думаю на его место перевести в ЦК Андропова»[682].
Поскольку А.М. Суслова госпитализировали 18 января, то «через день-два» получается 20–21 января. Однако 20-го Михаил Андреевич чувствовал себе хорошо и только вечером 21-го у него произошел приступ[683]. В понедельник 25-го врачи констатировали его смерть. В субботу и воскресенье Леонид Ильич не работал. Поэтому его разговор с А.М. Александровым-Агентовым мог иметь место только в пятницу 22-го.
Однако решение переместить Ю.В. Андропова с Лубянки на Старую площадь Л.И. Брежнев принял еще раньше. Если верить Л. Н. Сумарокову, оказывается, в конце 1981 г. между Леонидом Ильичем и Михаилом Андреевичем была достигнута договоренность, что, отметив 21 ноября 80-летие, М.А. Суслов уйдет в отставку, а его место займет Ю.В. Андропов. К тому времени готовились и другие кадровые перемены, которые Л.Н. Сумароков называет в своих воспоминаниях «реформой власти»[684].
Когда же Л.И. Брежнев принял такое решение?
«Через день-два после внезапного заболевания Суслова в начале 1982 года, – говорится в мемуарах А. М. Александрова-Агентова, – Леонид Ильич отвел меня в дальний угол своей приемной в ЦК и, понизив голос, сказал: «Мне звонил Чазов. Суслов скоро умрет. Я думаю на его место перевести в ЦК Андропова»[682].
Поскольку А.М. Суслова госпитализировали 18 января, то «через день-два» получается 20–21 января. Однако 20-го Михаил Андреевич чувствовал себе хорошо и только вечером 21-го у него произошел приступ[683]. В понедельник 25-го врачи констатировали его смерть. В субботу и воскресенье Леонид Ильич не работал. Поэтому его разговор с А.М. Александровым-Агентовым мог иметь место только в пятницу 22-го.
Однако решение переместить Ю.В. Андропова с Лубянки на Старую площадь Л.И. Брежнев принял еще раньше. Если верить Л. Н. Сумарокову, оказывается, в конце 1981 г. между Леонидом Ильичем и Михаилом Андреевичем была достигнута договоренность, что, отметив 21 ноября 80-летие, М.А. Суслов уйдет в отставку, а его место займет Ю.В. Андропов. К тому времени готовились и другие кадровые перемены, которые Л.Н. Сумароков называет в своих воспоминаниях «реформой власти»[684].