И Тайлер высыпает щёлок.
Слюна Тайлера выполнила две функции. Влажный поцелуй на тыльной стороне
моей ладони удержал хлопья щёлока, пока они жгли. Это - первая функция.
Вторая заключалась в том, что щёлок жжёт, только если смешать его с водой.
Или слюной.
- Это химический ожог, - сказал Тайлер, - и боль от него сильнее, чем
ты когда-либо испытывал в жизни.
Вы можете использовать щёлок, чтобы прочищать забившийся сток.
Закрой глаза.
Смесь щёлока и воды может пропалить алюминиевую кастрюлю.
Раствор щёлока в воде может растворить деревянную ложку.
Смешанный с водой, щёлок нагревается более чем до двухсот градусов, и с
такой температурой он жжет тыльную сторону моей ладони, и Тайлер кладёт
пальцы своей руки на мои пальцы, наши руки прижимаются к моим окровавленным
штанам, и Тайлер говорит, чтобы я обратил на то, что происходит, особенное
внимание, потому что это - величайший момент моей жизни.
- Потому что всё, что было до сейчас - это история, - говорит Тайлер, -
и всё, что произойдет после сейчас - это история.
Это величайший момент в твоей жизни.
Щёлок, оставшийся на руке в точности по форме Тайлеровского поцелуя -
маленький костёр, или раскалённое железо, или атомный взрыв на моей руке в
конце длинной - длинной дороги, которую я представляю себе уходящей вдаль на
много миль. Тайлер говорит мне вернуться и оставаться с ним. Моя рука
уплывает и становится крошечной где-то на краю горизонта в конце дороги.
Представьте себе всё ещё горящий огонь, за исключением того, что сейчас
он где-то за горизонтом. Закат.
- Вернись к боли, - говорит Тайлер.
Это похоже на направленную медитацию, которую используют в группах
поддержки.
Даже не вспоминай слово боль.
Направленная медитация работает для рака, должна сработать и для этого.
- Посмотри на свою руку, - говорит Тайлер.
Не смотри на свою руку.
Не думай о слове палёная, или плоть, или ткань, или обуглившаяся.
Не слушай собственный крик.
Направленная медитация.
Ты в Ирландии. Закрой глаза.
Ты в Ирландии летом после окончания колледжа, и ты пьёшь в пабе возле
замка каждый день автобус набитый английскими и американскими туристами
приезжает чтобы поцеловать камень Бларни.
- Не выключай это, - говорит Тайлер, - мыло и человеческие жертвы идут
рука об руку.
Ты выходишь из паба в потоке мужчин, идёшь сквозь нанизанную влажную
автомобильную тишину улиц где только что прошёл дождь. Сейчас ночь. Пока ты
не дойдёшь до замка камня Бларни.
Полы в замке насквозь прогнили, и ты взбираешься по каменным ступеням и
темнота становится всё глубже и глубже со всех сторон с каждым шагом наверх.
Все молчат во время восхождения в традициях этого маленького акта восстания.
- Слышишь меня, - говорит Тайлер, - открой свои глаза.
- В древние века, - говорит Тайлер, - человеческие жертвоприношения
совершались на холме над рекой. Тысячи людей. Слышишь меня. Совершались
жертвоприношения и тела сжигались в погребальном костре.
- Ты можешь рыдать, - говорит Тайлер, - ты можешь побежать к раковине,
и налить воды себе на руку, но прежде ты должен принять, что ты глуп и что
ты умрёшь. Посмотри на меня.
- Однажды, - говорит Тайлер, - ты умрёшь, и пока ты не поймёшь это, ты
для меня бесполезен.
Ты в Ирландии.
- Ты можешь рыдать, - говорит Тайлер, - но каждая слеза, упавшая на
хлопья щёлока на твоей коже, оставит там сигаретный ожог.
Направленная медитация. Ты в Ирландии летом после окончания колледжа, и
может быть именно там ты впервые захотел анархии. Годы до твоей встречи с
Тайлером Дарденом, до того, как ты впервые помочился в crème anglaise, ты
научился маленькому акту восстания.
В Ирландии.
Ты стоишь на площадке на вершине лестницы замка.
- Ты можешь налить уксуса, - говорит Тайлер, - чтобы нейтрализовать
щёлок, но прежде ты должен сдаться.
?После того, как сотни людей были принесены в жертву и сожжены?, -
говорит Тайлер: ?толстый белый слой смывало с алтаря, вниз по холму в реку?.
Прежде ты должен коснуться дна.
Ты на площадке в замке в Ирландии и бездонная тьма начинается за краем
площадки, и перед тобой, во тьме на расстоянии вытянутой руки каменная
стена.
- Дождь, - говорит Тайлер, - падал на остатки погребального костра год
за годом, и год за годом людей сжигали, и дождь просачивался сквозь
обугленное дерево, чтобы превратиться в раствор щёлока, и щёлок смешивался с
перетопленным жиром человеческих жертв, и толстый белый слой мыла смывало с
основания алтаря вниз по холму в реку.
И ирландцы вокруг тебя с их маленьким актом восстания в этой тьме, они
шагают к краю площадки, и останавливаются на краю бездонной тьмы и мочатся.
И один из них говорит: ?вперёд, помочись своей весёлой американской
мочой, ценной и жёлтой с обилием витаминов. Ценной и дорогой и выброшенной
на фиг?.
- Это величайший момент в твоей жизни, - говорит Тайлер, - а ты где-то
далеко пропускаешь его.
Ты в Ирландии.
О-о, и ты делаешь это. О-о, да. Да. И ты слышишь запах аммиака и
дневной нормы витамина В.
?Там, где мыло смывало в реку?, - говорит Тайлер: ?после тысяч лет
умерщвления людей и дождя, древние люди обнаружили, что их одежда становится
чище, если они помоются в этом месте?.
Я мочусь на камень Бларни.
- Господи, - говорит Тайлер.
Я мочусь в собственные черные брюки с засохшими потёками крови, которые
не переносит мой шеф.
Ты в снятом доме на Пейпер Стрит.
- Это что-то значит, - говорит Тайлер.
- Это знак, - говорит Тайлер. Тайлер просто набит полезной информацией.
?Культуры, в которых не было мыла, - говорит Тайлер, - использовали свою
мочу или мочу своих собак, чтобы постирать свою одежду или помыть волосы,
из-за мочевой кислоты и аммиака?.
Здесь запах уксуса, и огонь на твоей руке в конце длинной дороги,
уходящей вдаль, гаснет.
Здесь запах щёлока, выжигающего широкую форму твоих пазух, и
тошнотворный больничный запах мочи и уксуса.
- Это было правильно, убить всех тех людей, - говорит Тайлер.
Тыльная сторона твоей ладони распухла красной и лоснящейся парой губ в
точности по форме тайлеровского поцелуя. Вокруг поцелуя разбросаны пятнышки
сигаретных окурков от чьего-то плача.
- Открой свои глаза, - говорит Тайлер, и его лицо блестит от слёз. -
Поздравляю, - говорит Тайлер, - Ты на шаг приблизился к касанию дна.
- Ты должен увидеть, - говорит Тайлер, - как первое мыло было сделано
из героев.
Подумай обо всех животных, использованных при испытаниях различных
продуктов.
Подумай об обезьянках, запущенных в космос.
- Без их смерти, их боли, без их жертвы, - говорит Тайлер, - мы не
имели бы ничего.
Я останавливаю лифт между этажами, пока Тайлер расстёгивает свой
ремень. Когда лифт останавливается, суповые тарелки перестают тарахтеть, и
грибной пар устремляется к потолку, как только Тайлер снимает крышку с
супницы.
Тайлер начинает тужиться и говорит:
- Не смотри на меня, а то я не смогу сходить.
Суп - это сладкий томатный бисквит с cilantro и моллюсками. Кроме двух
людей, никто больше не услышит запаха чего-то постороннего, добавленного
нами.
Я говорю: ?поторапливайся?, и оборачиваюсь через плечо, чтобы
посмотреть на Тайлера, погрузившего в суп свои последние полдюйма. Это
выглядит по-настоящему смешно, словно огромный слон в белой официантской
рубашке и галстуке бабочкой пьёт суп своим маленьким хоботом.
Тайлер говорит:
- Я же сказал, не смотри.
В двери лифта прямо предо мной маленькое окошечко, размером с лицо,
через которое я вижу служебный коридор для банкета. Поскольку лифт стоит
между этажами, мой вид похож на вид таракана на зелёном линолеуме, и отсюда,
с тараканьей точки, зелёный коридор вытягивается вдаль к горизонту, мимо
полуоткрытых дверей, где титаны и их гигантские жёны выпивают бочки
шампанского, и восхищаются бриллиантами, одетыми друг на друга, больше, чем
я когда-либо видел.
?На прошлой неделе?, - говорю я Тайлеру: ?на рождественской вечеринке
Империи Адвокатов Штата, я поднял свой, и засунул его во все из апельсиновые
желе?.
На прошлой неделе, говорит Тайлер, он остановил лифт и напердел на
целую тележку Boccone Dolce для чая Молодёжной Лиги.
Тайлер знает, как хорошо меренга впитывает запахи.
С тараканьего уровня мы слышим, как несчастный арфист играет на своём
инструменте, в то время, как титаны вонзают вилки в только что поданного
барашка, и каждый кусок - размером с целую свинью, а каждый рот - размером
со Стоунхендж янтаря.
Я говорю: ?ну давай уже?.
Тайлер говорит:
Я не могу.
Если суп будет холодным, они отошлют его обратно.
Эти великаны, они могут послать что-то назад на кухню просто так, без
причины. Они просто хотят посмотреть, как ты бегаешь вокруг них за их
деньги. На подобных ужинах, банкетных вечеринках, они знают, что чаевые уже
включены в счёт, поэтому они обращаются с тобой, как с грязью. На самом
деле, мы ничего не относим обратно на кухню. Слегка подвиньте на тарелке,
подайте это кому-нибудь другому, и внезапно всё станет отлично.
Я говорю: ?Ниагарский водопад?. Река Нил. В школе все мы думали, что
если поместить чью-то руку в тарелку с тёплой водой, пока он спит, то он
обмочится прямо в постель.
Тайлер говорит:
- О-о.
За моей спиной Тайлер говорит:
- О-о, да. О-о, у меня получается. О-о, да. Да.
Сквозь полуоткрытые двери танцевальных залов в служебном коридоре
слышно шуршание золотых, чёрных и красных юбок, таких же длинных, как
золотые бархатные занавеси в старом Бродвейском Театре. Сейчас и снова здесь
парочки Кадиллаков седанов, утопающие в коже, со шнурками на месте ветровых
стёкол. А над машинами летит город солидных небоскрёбов в красных рекламах.
?Не слишком много?, - говорю я.
Мы с Тайлером - террористы сферы обслуживания. Диверсанты солидных
вечеринок. Отель оплачивает солидные вечеринки, поэтому, если кому-то нужна
еда, он получает еду, и вино, и Китай, и фарфор, и официантов. Они получают
наш труд, всё в одном счёте. И поскольку они знают, что они не могут
припугнуть тебя чаевыми, ты для них просто таракан.
Тайлер однажды обслуживал солидную вечеринку. Тогда-то Тайлер и
превратился в официанта - террориста. На этой первой вечеринке Тайлер
накрывал рыбную перемену в этих белых и хрустальных облаках дома, который
будто парит над городом на стальных ногах, погружённых в склон холма. Через
какое-то время после подачи рыбной перемены, когда Тайлер мыл тарелки после
томатной перемены, на кухню зашла хозяйка с листом бумаги, колышущимся, как
флаг, так сильно у неё дрожали руки. Сквозь сжатые зубы Мадам
поинтересовалась, не видели ли официанты кого-нибудь из гостей, спускающимся
вниз по коридору, ведущему в спальную часть здания? Особенно гостей-женщин?
Или хозяина?
На кухне находятся Тайлер, и Альберт, и Лен, и Джерри, моющие и
ставящие на место тарелки, и помощник повара, Лесли, поливающий чесночным
маслом артишоковые сердца, фаршированные креветками и овощами.
- Мы не должны ходить в эту часть здания, - говорит Тайлер.
Мы входим через гараж. Всё, что мы должны видеть - это гараж, кухня и
столовая.
Хозяин входит, становится за спиной своей жены и берёт лист бумаги из
её трясущихся рук.
- Всё будет в порядке, - говорит он.
- Как я могу смотреть на всех этих людей, - говорит Мадам, - пока я не
узнаю, кто это сделал.
Хозяин положил открытую ладонь на задний вырез её белоснежного
вечернего платья, которое стоило всего этого дома, и Мадам сразу
подтянулась, её плечи выровнялись, и внезапно воцарилась тишина.
- Они - твои гости, - сказал он, - и это очень важная вечеринка.
Это выглядело по-настоящему смешно, словно чревовещатель приводил в
движение свою куклу. Мадам посмотрела на своего мужа, и с некоторым нажимом
он увёл свою жену назад в гостиную. Записка упала на пол, и двойное вуп-вуп
кухонных дверей подхватило записку и принесло её к ногам Тайлера.
Альберт говорит:
- Ну, что там?
Лен вышел, чтобы начать убирать рыбную перемену.
Лесли ставит поднос с артишоковыми сердцами назад в духовку и говорит:
- Ну что там, наконец?
Тайлер смотрит прямо на Лесли и говорит, даже не глядя в записку:
- ?Я добавил некоторое количество мочи по крайней мере в один из ваших
изысканных ароматов?.
Альберт улыбнулся:
- Ты помочился в её духи?
?Нет?, - говорит Тайлер. Он просто оставил эту записку торчать между
бутылочками. У неё на туалетном столике в ванной стоит по крайней мере сотня
бутылочек.
Лесли улыбнулся:
- Так на самом деле ты этого не сделал?
- Нет, - говорит Тайлер, - но она об этом не знает.
Весь остаток ночи на этой белой и стеклянной небесной вечеринке Тайлер
продолжал мыть тарелки из-под холодных артишоков, затем холодной говядины с
холодными Pommes Duchesse, затем холодного Choufleur à la Polonaise прямо от
хозяйки, а вина Тайлер подливал ей по крайней мере дюжину раз. Мадам сидела,
наблюдая за тем, как её гостьи едят, пока между мытьём тарелок из-под sorbet
и накрыванием apricot gateau, место Мадам во главе стола внезапно не
опустело.
Они уже убирались после ухода гостей, загружая холодильники и Китай
назад в грузовичок отеля, когда хозяин зашёл на кухню и спросил, не мог бы
пожалуйста Альберт пойти и помочь ему с чем-то тяжёлым.
Лесли сказал, что может быть Тайлер зашёл слишком далеко.
Громко и звучно Тайлер рассказал о том, как убивают китов, Тайлер
сказал, чтобы сделать такие духи, которые стоят больше, чем золото такой же
массы. Большинство людей никогда даже не видело китов. У Лесли двое детей в
его квартире рядом с шоссе, а у Мадам хозяйки в бутылочках на туалетном
столике в ванной больше баксов, чем мы заработаем за год.
Альберт помог хозяину и вернулся, чтобы позвонить 9-1-1. Альберт
прикрывает рот рукой и тихонько говорит: ?мужики, Тайлеру не стоило
оставлять эту записку?.
Тайлер говорит:
- Так скажи администратору банкетов. Пусть меня уволят. Я же не женат
на этой курино-дерьмовой работе.
Все смотрят себе под ноги.
- Быть уволенным, - говорит Тайлер, - это лучшее, что может произойти с
каждым из нас. В этом случае мы должны будем перестать переводить на говно
продукты и сделаем что-то со своей жизнью.
Альберт вызвал по телефону скорую помощь, и назвал адрес. Ожидая
ответа, Альберт сказал, что с хозяйкой сейчас творится полный кизяк. Альберт
вытаскивал её из-за унитаза. Хозяин не мог поднять её, потому что Мадам
говорила, что это он нассал во все её бутылочки с духами, и ещё она
говорила, что он пытается свести её с ума, заводя роман с одной из её гостий
сегодня, и она устала, устала от всех этих людей, которых они называют
своими друзьями.
Хозяин не мог поднять её, потому что Мадам упала рядом с унитазом в
своём белом платье, и расплескала вокруг содержимое половины разбитых
бутылочек с духами. Мадам говорила, что она перережет ему глотку, если он
попытается хотя бы прикоснуться к ней.
Тайлер говорит:
- Круто.
От Альберта воняет. Лесли говорит:
- Альберт, братан, от тебя воняет.
?Невозможно выйти сейчас из туалета не воняя?, - говорит Альберт.
Каждая бутылочка духов на полу разбита, и унитаз заполнен остальными
бутылочками. ?Они похожи на лёд, - говорит Альберт, - как на тех сумасшедших
вечеринках в отеле, где мы должны были заполнить писсуары колотым льдом?.
Туалет воняет и пол усыпан мелкими песчинками льда, который не тает, и когда
Альберт помогает Мадам подняться на ноги, на её белом платье мокрое пятно от
чего-то жёлтого, Мадам замахивается разбитой бутылочкой, чтобы бросить её в
хозяина, но поскальзывается на духах и битом стекле, и приземляется на
ладони.
Она плачет вся в крови, обняв унитаз. ?Ой, оно жалит?, - говорит она.
- Ой, Уолтер, оно жалит. Оно жалится, - говорит Мадам.
Духи, все эти убитые киты в порезах на её ладонях, они жалят.
Хозяин подымает хозяйку на ноги и ставит перед собой, Мадам не опускает
руки, как во время молитвы, но кровь течёт по её рукам, разведённым на
расстояние дюйма, по запястьям, обтекает бриллиантовый браслет, и стекает по
локтям, откуда капает вниз.
Хозяин смотрит на это и говорит ей:
- Все будет в порядке, Нина.
- Мои руки, Уолтер, - говорит Мадам.
- Всё будет в порядке.
Мадам говорит:
- Кто мог сделать это со мной? Кто может так сильно меня ненавидеть?
Хозяин говорит Альберту:
- Не мог бы ты вызвать скорую?
Это была первая миссия Тайлера в роли террориста сферы обслуживания.
Официант - партизан. Грабитель на прожиточном минимуме. Тайлер занимался
этим годами, но по его словам чем угодно веселее заниматься вместе.
В конце рассказа Альберта Тайлер улыбнулся и сказал:
- Круто.
Возвращаясь в отель, в настоящее время, в лифт, стоящий между кухней и
банкетным этажом, я рассказываю Тайлеру, как я чихал на заливную форель на
съезде дерматологов, и три человека сказали мне, что она слишком солёная, я
один сказал, что это восхитительно.
Тайлер стряхивает над супницей и говорит, что он отмочился насухо. Это
проще делать с холодным супом, vichyssoise, или если повар приготовил
по-настоящему свежий gazpacho. И это невозможно с тем луковым супом, который
покрыт корочкой из плавленого сыра в ramekins. Если я когда-нибудь буду
здесь есть, я закажу именно его.
Мы убегали от любых идей, Тайлер и я. Издевательство над едой
потихоньку надоедает, словно становится частью служебных обязанностей. А
затем я слышу, как один из докторов, или юристов, или ещё кого-то говорит,
что вирус гепатита может прожить на поверхности нержавейки до шести месяцев.
Вы удивитесь, если узнаете, сколько он может прожить в Rum Custard Charlotte
Russe.
Или в Salmon Timbale.
Я спросил доктора, где можно испачкать руки в вирус гепатита, и он был
достаточно пьян, чтобы рассмеяться.
?Всё уходит на свалку медицинских отходов?, - сказал он.
И засмеялся.
Всё.
Название ?свалка медицинских отходов? звучит, как касание дна.
Я кладу палец на кнопку лифта, и спрашиваю Тайлера, готов ли он. На
тыльной стороне моей ладони - распухший красный и лоснящийся шрам, словно
пара губ в точности в форме тайлеровского поцелуя.
- Ещё секунду, - говорит Тайлер.
Томатный суп, наверное, ещё горячий, потому что гнутая штуковина,
которую Тайлер спрятал назад в штаны, разгорячённо розовенькая, словно
гигантская креветка.
В Южной Америке, Земле Очарования, во время перехода вброд какой-нибудь
реки, в уретру Тайлеру может заплыть маленькая рыбка. У рыбки шипы на спине,
которыми она, вперёд-назад, цепляется за стенки, так что однажды заплыв
вовнутрь, она там обосновывается и готовится откладывать яйца. Есть миллион
способов провести субботний вечер гораздо хуже.
- На самом деле, - говорит Тайлер, - мы могли поступить с матерью Марлы
гораздо хуже.
Я говорю: ?заткнись?.
Но Тайлер продолжает говорить: ?французское правительство могло
засунуть нас в подземный комплекс недалеко от Парижа, где даже не хирурги, а
недоученные техники вырезали бы наши глазные яблоки в рамках испытаний
токсичности аэрозольных баллончиков?.
- Такое бывает, - говорит Тайлер, - возьми, почитай газеты.
Но что ещё хуже, это то, что я знаю, что Тайлер умышленно сделал это с
матерью Марлы, и с первого раза, когда я увидел его, у него всегда водились
денежки. Тайлер делал настоящие бабки. Позвонили из ?Нордстрома? и оставили
заказ на две сотни кусков тайлеровского нежного коричневого сахарного мыла к
рождеству. По двадцати баксов за кусок, согласно оптовым расценкам, у нас
были бабки куда-нибудь сходить в субботу вечером. Бабки починить протекающий
газопровод. Пойти потанцевать. Если бы мне не нужно было думать о деньгах, я
бы возможно уволился с работы.
Тайлер называет себя ?Пейпер Стрит Соуп Кампани?. Говорят, что это
лучшее мыло в мире.
- Что было бы хуже, - говорит Тайлер, - это если бы ты случайно съел
мать Марлы.
Со ртом, набитым Кунг Пао Чикен, я говорю, чтобы он просто блядь
заткнулся.
Место, где мы находимся этим субботним вечером - это переднее сиденье
?Импалы? 1968, занимающей две площадки переднего ряда стоянки для
подержанных машин. Тайлер и я, мы разговариваем, пьём баночное пиво, и
переднее сиденье этой Импалы больше, чем диваны у большинства людей. В этой
части бульвара стоянка продолжается во все стороны, на заводе эту стоянку
называют Стоянкой Горшков, где любую машину можно купить за две сотни
долларов, и в течение дня цыганские ребята, башляющие за эту стоянку, стоят
возле фанерного офиса и курят длинные и тонкие сигары.
Машины - это первые тачки, которые дети водят в школе: ?Гремлины? и
?Пейсеры?, ?Маверики? и ?Хорнеты?, ?Пинто?, грузовики-пикапы ?Интернэшнл
Харвестер?, ?Камаро? с низкой посадкой, и ?Дастеры?, и ?Импалы?. Машины,
которые люди любили, а затем выбросили. Звери на пруду. Свадебное платье в
Гудвиле. С царапинами на серых, красных или черных грунтованных панелях и
ходовых, и с целой кучей неровностей шпатлёвки, которые никто даже не
пытался отшлифовать. Пластмассовое дерево, пластмассовая кожа и
пластмассовый хромированный интерьер. На ночь цыганские ребята даже не
запирают дверцы машин.
Огни бульвара пробиваются в салон сквозь цену, нарисованную на огромном
ветровом стекле ?Импалы?. Посмотрите так на США. Цена - девяносто восемь
долларов. Изнутри она выглядит, как восемьдесят девять центов. Ноль, ноль,
десятичная точка, восемь девять. Америка просит тебя позвонить.
Большинство машин здесь - около сотни долларов, и у всех машин на
ветровом стекле под дворниками - готовый договор купли-продажи.
Мы выбрали ?Импалу?, потому что если уж нам придётся спать в машине
субботней ночью, то пусть у неё хотя бы будут большие сиденья.
Мы едим китайскую еду, потому что не можем поехать домой. Мы можем или
спать здесь, или не ложиться спать вообще в каком-нибудь ночном танцевальном
клубе. Мы не ходим в танцевальные клубы. Тайлер говорит, что там настолько
громкая музыка, особенно басы, что она входит в резонанс с его биоритмом.
Когда мы вышли после последнего раза, Тайлер сказал, что громкая музыка
вызывает у него запоры. Кроме того, в клубе слишком громко, чтобы
разговаривать, так что после пары рюмок каждый чувствует себя центром
внимания, и при этом он полностью отрезан от окружающих.
Ты - труп в классическом английском детективе.
Мы спим сегодня в машине, потому что Марла пришла к нам в дом и стала
угрожать вызвать полицию, чтобы меня арестовали за поедание её матери, а
затем Марла носилась по дому, с криком, что я упырь, каннибал, и она
проламывалась сквозь стопки подшивок ?Ридерс Дайджеста? и ?Нэшнл
Джеогрэфик?, пока я не оставил её там одну. В ореховой скорлупе.
После случайного намеренного самоубийства с Ксанаксом в ?Регент Отеле?,
я не мог представить себе, как Марла вызывает полицию, но Тайлер подумал,
что лучше сегодня переночевать вне дома. Просто на всякий случай.
Просто на случай, если Марла подожжёт дом.
Просто на случай, если Марла найдёт где-нибудь пистолет.
Просто на случай, если Марла всё ещё в доме.
Просто на всякий случай.
Я пытаюсь сосредоточиться:
Белый лик луны
Звёзды не разозлятся
Тра - ля - ля, конец.
Здесь, с машинами, едущими по бульвару, и пивом у меня в руке, в
?Импале? с её холодным жёстким рулевым колесом фута, наверное, три в
диаметре, и неровным виниловым сиденьем, впивающимся мне в задницу сквозь
джинсы, Тайлер говорит:
- Ещё раз. Расскажи мне подробно, что произошло.
В течение недель я не обращал внимание на то, что замышляет Тайлер.
Однажды я пришёл с Тайлером в отделение ?Вестерн Юнион?, и смотрел, как он
отправляет телеграмму матери Марлы.
УЖАСНЫЕ МОРЩИНЫ (зпт) ПОЖАЛУЙСТА ПОМОГИ МНЕ (тчк)
Тайлер показал служащему пропуск Марлы в библиотеку, подписался её
подписью на телеграфном бланке и орал, что да, ?Марла? иногда может быть
мужским именем, а служащий пусть не лезет не в своё дело.
Когда мы уходили из ?Вестерн Юнион?, Тайлер сказал мне, что если я его
люблю, то должен ему доверять. Мне не стоит знать, что происходит, сказал
мне Тайлер и повёл меня к Гарбонзо на обед.
Меня испугала не столько телеграмма, сколько обед с Тайлером вне дома.
Никогда, нет, никогда в жизни Тайлер ни за что не платил наличными. За
одеждой Тайлер ходил в тренажёрные залы и отели и забирал одежду из бюро
находок. Это было лучше, чем, как Марла, воровать джинсы из сушилок в
автоматической прачечной, и продавать их затем по двенадцать долларов за
пару в комиссионные магазины. Тайлер никогда не ел в ресторанах, а у Марлы
не было никаких морщин.
По совершено непонятной причине Тайлер послал матери Марлы
пятнадцати-фунтовую коробку шоколада.
?Ещё одна возможность, как субботний вечер мог бы быть хуже?, -
рассказывает мне Тайлер в ?Импале?, - ?это бурый паук-затворник. Когда он
кусает тебя, он впрыскивает не просто яд, а пищеварительный фермент или
кислоту, которая расслаивает ткани вокруг укуса, потихоньку растворяя твою
руку, или ногу, или лицо?.
Тайлер спрятался сегодня, когда всё это началось. Марла показалась в
доме. Без стука Марла зашла через переднюю дверь и прокричала:
- Тук, тук!
Я читаю на кухне ?Ридерс Дайджест?. Я в полном недоумении.
Марла кричит:
- Тайлер! Я могу войти? Ты дома?
Я кричу: ?Тайлера нет дома?.
Марла кричит:
- Ты шутишь.
Секунда, и я у входной двери. Марла стоит на входе с почтовым пакетом
?Федерал Экспресс? и говорит:
- Мне нужно кое-что положить тебе в морозилку.
Я иду за ней по пятам всю дорогу до кухни, повторяя: ?Нет?.
?Нет?.
?Нет?.
?Нет?.
Она не будет хранить свой хлам у меня дома.
Слюна Тайлера выполнила две функции. Влажный поцелуй на тыльной стороне
моей ладони удержал хлопья щёлока, пока они жгли. Это - первая функция.
Вторая заключалась в том, что щёлок жжёт, только если смешать его с водой.
Или слюной.
- Это химический ожог, - сказал Тайлер, - и боль от него сильнее, чем
ты когда-либо испытывал в жизни.
Вы можете использовать щёлок, чтобы прочищать забившийся сток.
Закрой глаза.
Смесь щёлока и воды может пропалить алюминиевую кастрюлю.
Раствор щёлока в воде может растворить деревянную ложку.
Смешанный с водой, щёлок нагревается более чем до двухсот градусов, и с
такой температурой он жжет тыльную сторону моей ладони, и Тайлер кладёт
пальцы своей руки на мои пальцы, наши руки прижимаются к моим окровавленным
штанам, и Тайлер говорит, чтобы я обратил на то, что происходит, особенное
внимание, потому что это - величайший момент моей жизни.
- Потому что всё, что было до сейчас - это история, - говорит Тайлер, -
и всё, что произойдет после сейчас - это история.
Это величайший момент в твоей жизни.
Щёлок, оставшийся на руке в точности по форме Тайлеровского поцелуя -
маленький костёр, или раскалённое железо, или атомный взрыв на моей руке в
конце длинной - длинной дороги, которую я представляю себе уходящей вдаль на
много миль. Тайлер говорит мне вернуться и оставаться с ним. Моя рука
уплывает и становится крошечной где-то на краю горизонта в конце дороги.
Представьте себе всё ещё горящий огонь, за исключением того, что сейчас
он где-то за горизонтом. Закат.
- Вернись к боли, - говорит Тайлер.
Это похоже на направленную медитацию, которую используют в группах
поддержки.
Даже не вспоминай слово боль.
Направленная медитация работает для рака, должна сработать и для этого.
- Посмотри на свою руку, - говорит Тайлер.
Не смотри на свою руку.
Не думай о слове палёная, или плоть, или ткань, или обуглившаяся.
Не слушай собственный крик.
Направленная медитация.
Ты в Ирландии. Закрой глаза.
Ты в Ирландии летом после окончания колледжа, и ты пьёшь в пабе возле
замка каждый день автобус набитый английскими и американскими туристами
приезжает чтобы поцеловать камень Бларни.
- Не выключай это, - говорит Тайлер, - мыло и человеческие жертвы идут
рука об руку.
Ты выходишь из паба в потоке мужчин, идёшь сквозь нанизанную влажную
автомобильную тишину улиц где только что прошёл дождь. Сейчас ночь. Пока ты
не дойдёшь до замка камня Бларни.
Полы в замке насквозь прогнили, и ты взбираешься по каменным ступеням и
темнота становится всё глубже и глубже со всех сторон с каждым шагом наверх.
Все молчат во время восхождения в традициях этого маленького акта восстания.
- Слышишь меня, - говорит Тайлер, - открой свои глаза.
- В древние века, - говорит Тайлер, - человеческие жертвоприношения
совершались на холме над рекой. Тысячи людей. Слышишь меня. Совершались
жертвоприношения и тела сжигались в погребальном костре.
- Ты можешь рыдать, - говорит Тайлер, - ты можешь побежать к раковине,
и налить воды себе на руку, но прежде ты должен принять, что ты глуп и что
ты умрёшь. Посмотри на меня.
- Однажды, - говорит Тайлер, - ты умрёшь, и пока ты не поймёшь это, ты
для меня бесполезен.
Ты в Ирландии.
- Ты можешь рыдать, - говорит Тайлер, - но каждая слеза, упавшая на
хлопья щёлока на твоей коже, оставит там сигаретный ожог.
Направленная медитация. Ты в Ирландии летом после окончания колледжа, и
может быть именно там ты впервые захотел анархии. Годы до твоей встречи с
Тайлером Дарденом, до того, как ты впервые помочился в crème anglaise, ты
научился маленькому акту восстания.
В Ирландии.
Ты стоишь на площадке на вершине лестницы замка.
- Ты можешь налить уксуса, - говорит Тайлер, - чтобы нейтрализовать
щёлок, но прежде ты должен сдаться.
?После того, как сотни людей были принесены в жертву и сожжены?, -
говорит Тайлер: ?толстый белый слой смывало с алтаря, вниз по холму в реку?.
Прежде ты должен коснуться дна.
Ты на площадке в замке в Ирландии и бездонная тьма начинается за краем
площадки, и перед тобой, во тьме на расстоянии вытянутой руки каменная
стена.
- Дождь, - говорит Тайлер, - падал на остатки погребального костра год
за годом, и год за годом людей сжигали, и дождь просачивался сквозь
обугленное дерево, чтобы превратиться в раствор щёлока, и щёлок смешивался с
перетопленным жиром человеческих жертв, и толстый белый слой мыла смывало с
основания алтаря вниз по холму в реку.
И ирландцы вокруг тебя с их маленьким актом восстания в этой тьме, они
шагают к краю площадки, и останавливаются на краю бездонной тьмы и мочатся.
И один из них говорит: ?вперёд, помочись своей весёлой американской
мочой, ценной и жёлтой с обилием витаминов. Ценной и дорогой и выброшенной
на фиг?.
- Это величайший момент в твоей жизни, - говорит Тайлер, - а ты где-то
далеко пропускаешь его.
Ты в Ирландии.
О-о, и ты делаешь это. О-о, да. Да. И ты слышишь запах аммиака и
дневной нормы витамина В.
?Там, где мыло смывало в реку?, - говорит Тайлер: ?после тысяч лет
умерщвления людей и дождя, древние люди обнаружили, что их одежда становится
чище, если они помоются в этом месте?.
Я мочусь на камень Бларни.
- Господи, - говорит Тайлер.
Я мочусь в собственные черные брюки с засохшими потёками крови, которые
не переносит мой шеф.
Ты в снятом доме на Пейпер Стрит.
- Это что-то значит, - говорит Тайлер.
- Это знак, - говорит Тайлер. Тайлер просто набит полезной информацией.
?Культуры, в которых не было мыла, - говорит Тайлер, - использовали свою
мочу или мочу своих собак, чтобы постирать свою одежду или помыть волосы,
из-за мочевой кислоты и аммиака?.
Здесь запах уксуса, и огонь на твоей руке в конце длинной дороги,
уходящей вдаль, гаснет.
Здесь запах щёлока, выжигающего широкую форму твоих пазух, и
тошнотворный больничный запах мочи и уксуса.
- Это было правильно, убить всех тех людей, - говорит Тайлер.
Тыльная сторона твоей ладони распухла красной и лоснящейся парой губ в
точности по форме тайлеровского поцелуя. Вокруг поцелуя разбросаны пятнышки
сигаретных окурков от чьего-то плача.
- Открой свои глаза, - говорит Тайлер, и его лицо блестит от слёз. -
Поздравляю, - говорит Тайлер, - Ты на шаг приблизился к касанию дна.
- Ты должен увидеть, - говорит Тайлер, - как первое мыло было сделано
из героев.
Подумай обо всех животных, использованных при испытаниях различных
продуктов.
Подумай об обезьянках, запущенных в космос.
- Без их смерти, их боли, без их жертвы, - говорит Тайлер, - мы не
имели бы ничего.
Я останавливаю лифт между этажами, пока Тайлер расстёгивает свой
ремень. Когда лифт останавливается, суповые тарелки перестают тарахтеть, и
грибной пар устремляется к потолку, как только Тайлер снимает крышку с
супницы.
Тайлер начинает тужиться и говорит:
- Не смотри на меня, а то я не смогу сходить.
Суп - это сладкий томатный бисквит с cilantro и моллюсками. Кроме двух
людей, никто больше не услышит запаха чего-то постороннего, добавленного
нами.
Я говорю: ?поторапливайся?, и оборачиваюсь через плечо, чтобы
посмотреть на Тайлера, погрузившего в суп свои последние полдюйма. Это
выглядит по-настоящему смешно, словно огромный слон в белой официантской
рубашке и галстуке бабочкой пьёт суп своим маленьким хоботом.
Тайлер говорит:
- Я же сказал, не смотри.
В двери лифта прямо предо мной маленькое окошечко, размером с лицо,
через которое я вижу служебный коридор для банкета. Поскольку лифт стоит
между этажами, мой вид похож на вид таракана на зелёном линолеуме, и отсюда,
с тараканьей точки, зелёный коридор вытягивается вдаль к горизонту, мимо
полуоткрытых дверей, где титаны и их гигантские жёны выпивают бочки
шампанского, и восхищаются бриллиантами, одетыми друг на друга, больше, чем
я когда-либо видел.
?На прошлой неделе?, - говорю я Тайлеру: ?на рождественской вечеринке
Империи Адвокатов Штата, я поднял свой, и засунул его во все из апельсиновые
желе?.
На прошлой неделе, говорит Тайлер, он остановил лифт и напердел на
целую тележку Boccone Dolce для чая Молодёжной Лиги.
Тайлер знает, как хорошо меренга впитывает запахи.
С тараканьего уровня мы слышим, как несчастный арфист играет на своём
инструменте, в то время, как титаны вонзают вилки в только что поданного
барашка, и каждый кусок - размером с целую свинью, а каждый рот - размером
со Стоунхендж янтаря.
Я говорю: ?ну давай уже?.
Тайлер говорит:
Я не могу.
Если суп будет холодным, они отошлют его обратно.
Эти великаны, они могут послать что-то назад на кухню просто так, без
причины. Они просто хотят посмотреть, как ты бегаешь вокруг них за их
деньги. На подобных ужинах, банкетных вечеринках, они знают, что чаевые уже
включены в счёт, поэтому они обращаются с тобой, как с грязью. На самом
деле, мы ничего не относим обратно на кухню. Слегка подвиньте на тарелке,
подайте это кому-нибудь другому, и внезапно всё станет отлично.
Я говорю: ?Ниагарский водопад?. Река Нил. В школе все мы думали, что
если поместить чью-то руку в тарелку с тёплой водой, пока он спит, то он
обмочится прямо в постель.
Тайлер говорит:
- О-о.
За моей спиной Тайлер говорит:
- О-о, да. О-о, у меня получается. О-о, да. Да.
Сквозь полуоткрытые двери танцевальных залов в служебном коридоре
слышно шуршание золотых, чёрных и красных юбок, таких же длинных, как
золотые бархатные занавеси в старом Бродвейском Театре. Сейчас и снова здесь
парочки Кадиллаков седанов, утопающие в коже, со шнурками на месте ветровых
стёкол. А над машинами летит город солидных небоскрёбов в красных рекламах.
?Не слишком много?, - говорю я.
Мы с Тайлером - террористы сферы обслуживания. Диверсанты солидных
вечеринок. Отель оплачивает солидные вечеринки, поэтому, если кому-то нужна
еда, он получает еду, и вино, и Китай, и фарфор, и официантов. Они получают
наш труд, всё в одном счёте. И поскольку они знают, что они не могут
припугнуть тебя чаевыми, ты для них просто таракан.
Тайлер однажды обслуживал солидную вечеринку. Тогда-то Тайлер и
превратился в официанта - террориста. На этой первой вечеринке Тайлер
накрывал рыбную перемену в этих белых и хрустальных облаках дома, который
будто парит над городом на стальных ногах, погружённых в склон холма. Через
какое-то время после подачи рыбной перемены, когда Тайлер мыл тарелки после
томатной перемены, на кухню зашла хозяйка с листом бумаги, колышущимся, как
флаг, так сильно у неё дрожали руки. Сквозь сжатые зубы Мадам
поинтересовалась, не видели ли официанты кого-нибудь из гостей, спускающимся
вниз по коридору, ведущему в спальную часть здания? Особенно гостей-женщин?
Или хозяина?
На кухне находятся Тайлер, и Альберт, и Лен, и Джерри, моющие и
ставящие на место тарелки, и помощник повара, Лесли, поливающий чесночным
маслом артишоковые сердца, фаршированные креветками и овощами.
- Мы не должны ходить в эту часть здания, - говорит Тайлер.
Мы входим через гараж. Всё, что мы должны видеть - это гараж, кухня и
столовая.
Хозяин входит, становится за спиной своей жены и берёт лист бумаги из
её трясущихся рук.
- Всё будет в порядке, - говорит он.
- Как я могу смотреть на всех этих людей, - говорит Мадам, - пока я не
узнаю, кто это сделал.
Хозяин положил открытую ладонь на задний вырез её белоснежного
вечернего платья, которое стоило всего этого дома, и Мадам сразу
подтянулась, её плечи выровнялись, и внезапно воцарилась тишина.
- Они - твои гости, - сказал он, - и это очень важная вечеринка.
Это выглядело по-настоящему смешно, словно чревовещатель приводил в
движение свою куклу. Мадам посмотрела на своего мужа, и с некоторым нажимом
он увёл свою жену назад в гостиную. Записка упала на пол, и двойное вуп-вуп
кухонных дверей подхватило записку и принесло её к ногам Тайлера.
Альберт говорит:
- Ну, что там?
Лен вышел, чтобы начать убирать рыбную перемену.
Лесли ставит поднос с артишоковыми сердцами назад в духовку и говорит:
- Ну что там, наконец?
Тайлер смотрит прямо на Лесли и говорит, даже не глядя в записку:
- ?Я добавил некоторое количество мочи по крайней мере в один из ваших
изысканных ароматов?.
Альберт улыбнулся:
- Ты помочился в её духи?
?Нет?, - говорит Тайлер. Он просто оставил эту записку торчать между
бутылочками. У неё на туалетном столике в ванной стоит по крайней мере сотня
бутылочек.
Лесли улыбнулся:
- Так на самом деле ты этого не сделал?
- Нет, - говорит Тайлер, - но она об этом не знает.
Весь остаток ночи на этой белой и стеклянной небесной вечеринке Тайлер
продолжал мыть тарелки из-под холодных артишоков, затем холодной говядины с
холодными Pommes Duchesse, затем холодного Choufleur à la Polonaise прямо от
хозяйки, а вина Тайлер подливал ей по крайней мере дюжину раз. Мадам сидела,
наблюдая за тем, как её гостьи едят, пока между мытьём тарелок из-под sorbet
и накрыванием apricot gateau, место Мадам во главе стола внезапно не
опустело.
Они уже убирались после ухода гостей, загружая холодильники и Китай
назад в грузовичок отеля, когда хозяин зашёл на кухню и спросил, не мог бы
пожалуйста Альберт пойти и помочь ему с чем-то тяжёлым.
Лесли сказал, что может быть Тайлер зашёл слишком далеко.
Громко и звучно Тайлер рассказал о том, как убивают китов, Тайлер
сказал, чтобы сделать такие духи, которые стоят больше, чем золото такой же
массы. Большинство людей никогда даже не видело китов. У Лесли двое детей в
его квартире рядом с шоссе, а у Мадам хозяйки в бутылочках на туалетном
столике в ванной больше баксов, чем мы заработаем за год.
Альберт помог хозяину и вернулся, чтобы позвонить 9-1-1. Альберт
прикрывает рот рукой и тихонько говорит: ?мужики, Тайлеру не стоило
оставлять эту записку?.
Тайлер говорит:
- Так скажи администратору банкетов. Пусть меня уволят. Я же не женат
на этой курино-дерьмовой работе.
Все смотрят себе под ноги.
- Быть уволенным, - говорит Тайлер, - это лучшее, что может произойти с
каждым из нас. В этом случае мы должны будем перестать переводить на говно
продукты и сделаем что-то со своей жизнью.
Альберт вызвал по телефону скорую помощь, и назвал адрес. Ожидая
ответа, Альберт сказал, что с хозяйкой сейчас творится полный кизяк. Альберт
вытаскивал её из-за унитаза. Хозяин не мог поднять её, потому что Мадам
говорила, что это он нассал во все её бутылочки с духами, и ещё она
говорила, что он пытается свести её с ума, заводя роман с одной из её гостий
сегодня, и она устала, устала от всех этих людей, которых они называют
своими друзьями.
Хозяин не мог поднять её, потому что Мадам упала рядом с унитазом в
своём белом платье, и расплескала вокруг содержимое половины разбитых
бутылочек с духами. Мадам говорила, что она перережет ему глотку, если он
попытается хотя бы прикоснуться к ней.
Тайлер говорит:
- Круто.
От Альберта воняет. Лесли говорит:
- Альберт, братан, от тебя воняет.
?Невозможно выйти сейчас из туалета не воняя?, - говорит Альберт.
Каждая бутылочка духов на полу разбита, и унитаз заполнен остальными
бутылочками. ?Они похожи на лёд, - говорит Альберт, - как на тех сумасшедших
вечеринках в отеле, где мы должны были заполнить писсуары колотым льдом?.
Туалет воняет и пол усыпан мелкими песчинками льда, который не тает, и когда
Альберт помогает Мадам подняться на ноги, на её белом платье мокрое пятно от
чего-то жёлтого, Мадам замахивается разбитой бутылочкой, чтобы бросить её в
хозяина, но поскальзывается на духах и битом стекле, и приземляется на
ладони.
Она плачет вся в крови, обняв унитаз. ?Ой, оно жалит?, - говорит она.
- Ой, Уолтер, оно жалит. Оно жалится, - говорит Мадам.
Духи, все эти убитые киты в порезах на её ладонях, они жалят.
Хозяин подымает хозяйку на ноги и ставит перед собой, Мадам не опускает
руки, как во время молитвы, но кровь течёт по её рукам, разведённым на
расстояние дюйма, по запястьям, обтекает бриллиантовый браслет, и стекает по
локтям, откуда капает вниз.
Хозяин смотрит на это и говорит ей:
- Все будет в порядке, Нина.
- Мои руки, Уолтер, - говорит Мадам.
- Всё будет в порядке.
Мадам говорит:
- Кто мог сделать это со мной? Кто может так сильно меня ненавидеть?
Хозяин говорит Альберту:
- Не мог бы ты вызвать скорую?
Это была первая миссия Тайлера в роли террориста сферы обслуживания.
Официант - партизан. Грабитель на прожиточном минимуме. Тайлер занимался
этим годами, но по его словам чем угодно веселее заниматься вместе.
В конце рассказа Альберта Тайлер улыбнулся и сказал:
- Круто.
Возвращаясь в отель, в настоящее время, в лифт, стоящий между кухней и
банкетным этажом, я рассказываю Тайлеру, как я чихал на заливную форель на
съезде дерматологов, и три человека сказали мне, что она слишком солёная, я
один сказал, что это восхитительно.
Тайлер стряхивает над супницей и говорит, что он отмочился насухо. Это
проще делать с холодным супом, vichyssoise, или если повар приготовил
по-настоящему свежий gazpacho. И это невозможно с тем луковым супом, который
покрыт корочкой из плавленого сыра в ramekins. Если я когда-нибудь буду
здесь есть, я закажу именно его.
Мы убегали от любых идей, Тайлер и я. Издевательство над едой
потихоньку надоедает, словно становится частью служебных обязанностей. А
затем я слышу, как один из докторов, или юристов, или ещё кого-то говорит,
что вирус гепатита может прожить на поверхности нержавейки до шести месяцев.
Вы удивитесь, если узнаете, сколько он может прожить в Rum Custard Charlotte
Russe.
Или в Salmon Timbale.
Я спросил доктора, где можно испачкать руки в вирус гепатита, и он был
достаточно пьян, чтобы рассмеяться.
?Всё уходит на свалку медицинских отходов?, - сказал он.
И засмеялся.
Всё.
Название ?свалка медицинских отходов? звучит, как касание дна.
Я кладу палец на кнопку лифта, и спрашиваю Тайлера, готов ли он. На
тыльной стороне моей ладони - распухший красный и лоснящийся шрам, словно
пара губ в точности в форме тайлеровского поцелуя.
- Ещё секунду, - говорит Тайлер.
Томатный суп, наверное, ещё горячий, потому что гнутая штуковина,
которую Тайлер спрятал назад в штаны, разгорячённо розовенькая, словно
гигантская креветка.
В Южной Америке, Земле Очарования, во время перехода вброд какой-нибудь
реки, в уретру Тайлеру может заплыть маленькая рыбка. У рыбки шипы на спине,
которыми она, вперёд-назад, цепляется за стенки, так что однажды заплыв
вовнутрь, она там обосновывается и готовится откладывать яйца. Есть миллион
способов провести субботний вечер гораздо хуже.
- На самом деле, - говорит Тайлер, - мы могли поступить с матерью Марлы
гораздо хуже.
Я говорю: ?заткнись?.
Но Тайлер продолжает говорить: ?французское правительство могло
засунуть нас в подземный комплекс недалеко от Парижа, где даже не хирурги, а
недоученные техники вырезали бы наши глазные яблоки в рамках испытаний
токсичности аэрозольных баллончиков?.
- Такое бывает, - говорит Тайлер, - возьми, почитай газеты.
Но что ещё хуже, это то, что я знаю, что Тайлер умышленно сделал это с
матерью Марлы, и с первого раза, когда я увидел его, у него всегда водились
денежки. Тайлер делал настоящие бабки. Позвонили из ?Нордстрома? и оставили
заказ на две сотни кусков тайлеровского нежного коричневого сахарного мыла к
рождеству. По двадцати баксов за кусок, согласно оптовым расценкам, у нас
были бабки куда-нибудь сходить в субботу вечером. Бабки починить протекающий
газопровод. Пойти потанцевать. Если бы мне не нужно было думать о деньгах, я
бы возможно уволился с работы.
Тайлер называет себя ?Пейпер Стрит Соуп Кампани?. Говорят, что это
лучшее мыло в мире.
- Что было бы хуже, - говорит Тайлер, - это если бы ты случайно съел
мать Марлы.
Со ртом, набитым Кунг Пао Чикен, я говорю, чтобы он просто блядь
заткнулся.
Место, где мы находимся этим субботним вечером - это переднее сиденье
?Импалы? 1968, занимающей две площадки переднего ряда стоянки для
подержанных машин. Тайлер и я, мы разговариваем, пьём баночное пиво, и
переднее сиденье этой Импалы больше, чем диваны у большинства людей. В этой
части бульвара стоянка продолжается во все стороны, на заводе эту стоянку
называют Стоянкой Горшков, где любую машину можно купить за две сотни
долларов, и в течение дня цыганские ребята, башляющие за эту стоянку, стоят
возле фанерного офиса и курят длинные и тонкие сигары.
Машины - это первые тачки, которые дети водят в школе: ?Гремлины? и
?Пейсеры?, ?Маверики? и ?Хорнеты?, ?Пинто?, грузовики-пикапы ?Интернэшнл
Харвестер?, ?Камаро? с низкой посадкой, и ?Дастеры?, и ?Импалы?. Машины,
которые люди любили, а затем выбросили. Звери на пруду. Свадебное платье в
Гудвиле. С царапинами на серых, красных или черных грунтованных панелях и
ходовых, и с целой кучей неровностей шпатлёвки, которые никто даже не
пытался отшлифовать. Пластмассовое дерево, пластмассовая кожа и
пластмассовый хромированный интерьер. На ночь цыганские ребята даже не
запирают дверцы машин.
Огни бульвара пробиваются в салон сквозь цену, нарисованную на огромном
ветровом стекле ?Импалы?. Посмотрите так на США. Цена - девяносто восемь
долларов. Изнутри она выглядит, как восемьдесят девять центов. Ноль, ноль,
десятичная точка, восемь девять. Америка просит тебя позвонить.
Большинство машин здесь - около сотни долларов, и у всех машин на
ветровом стекле под дворниками - готовый договор купли-продажи.
Мы выбрали ?Импалу?, потому что если уж нам придётся спать в машине
субботней ночью, то пусть у неё хотя бы будут большие сиденья.
Мы едим китайскую еду, потому что не можем поехать домой. Мы можем или
спать здесь, или не ложиться спать вообще в каком-нибудь ночном танцевальном
клубе. Мы не ходим в танцевальные клубы. Тайлер говорит, что там настолько
громкая музыка, особенно басы, что она входит в резонанс с его биоритмом.
Когда мы вышли после последнего раза, Тайлер сказал, что громкая музыка
вызывает у него запоры. Кроме того, в клубе слишком громко, чтобы
разговаривать, так что после пары рюмок каждый чувствует себя центром
внимания, и при этом он полностью отрезан от окружающих.
Ты - труп в классическом английском детективе.
Мы спим сегодня в машине, потому что Марла пришла к нам в дом и стала
угрожать вызвать полицию, чтобы меня арестовали за поедание её матери, а
затем Марла носилась по дому, с криком, что я упырь, каннибал, и она
проламывалась сквозь стопки подшивок ?Ридерс Дайджеста? и ?Нэшнл
Джеогрэфик?, пока я не оставил её там одну. В ореховой скорлупе.
После случайного намеренного самоубийства с Ксанаксом в ?Регент Отеле?,
я не мог представить себе, как Марла вызывает полицию, но Тайлер подумал,
что лучше сегодня переночевать вне дома. Просто на всякий случай.
Просто на случай, если Марла подожжёт дом.
Просто на случай, если Марла найдёт где-нибудь пистолет.
Просто на случай, если Марла всё ещё в доме.
Просто на всякий случай.
Я пытаюсь сосредоточиться:
Белый лик луны
Звёзды не разозлятся
Тра - ля - ля, конец.
Здесь, с машинами, едущими по бульвару, и пивом у меня в руке, в
?Импале? с её холодным жёстким рулевым колесом фута, наверное, три в
диаметре, и неровным виниловым сиденьем, впивающимся мне в задницу сквозь
джинсы, Тайлер говорит:
- Ещё раз. Расскажи мне подробно, что произошло.
В течение недель я не обращал внимание на то, что замышляет Тайлер.
Однажды я пришёл с Тайлером в отделение ?Вестерн Юнион?, и смотрел, как он
отправляет телеграмму матери Марлы.
УЖАСНЫЕ МОРЩИНЫ (зпт) ПОЖАЛУЙСТА ПОМОГИ МНЕ (тчк)
Тайлер показал служащему пропуск Марлы в библиотеку, подписался её
подписью на телеграфном бланке и орал, что да, ?Марла? иногда может быть
мужским именем, а служащий пусть не лезет не в своё дело.
Когда мы уходили из ?Вестерн Юнион?, Тайлер сказал мне, что если я его
люблю, то должен ему доверять. Мне не стоит знать, что происходит, сказал
мне Тайлер и повёл меня к Гарбонзо на обед.
Меня испугала не столько телеграмма, сколько обед с Тайлером вне дома.
Никогда, нет, никогда в жизни Тайлер ни за что не платил наличными. За
одеждой Тайлер ходил в тренажёрные залы и отели и забирал одежду из бюро
находок. Это было лучше, чем, как Марла, воровать джинсы из сушилок в
автоматической прачечной, и продавать их затем по двенадцать долларов за
пару в комиссионные магазины. Тайлер никогда не ел в ресторанах, а у Марлы
не было никаких морщин.
По совершено непонятной причине Тайлер послал матери Марлы
пятнадцати-фунтовую коробку шоколада.
?Ещё одна возможность, как субботний вечер мог бы быть хуже?, -
рассказывает мне Тайлер в ?Импале?, - ?это бурый паук-затворник. Когда он
кусает тебя, он впрыскивает не просто яд, а пищеварительный фермент или
кислоту, которая расслаивает ткани вокруг укуса, потихоньку растворяя твою
руку, или ногу, или лицо?.
Тайлер спрятался сегодня, когда всё это началось. Марла показалась в
доме. Без стука Марла зашла через переднюю дверь и прокричала:
- Тук, тук!
Я читаю на кухне ?Ридерс Дайджест?. Я в полном недоумении.
Марла кричит:
- Тайлер! Я могу войти? Ты дома?
Я кричу: ?Тайлера нет дома?.
Марла кричит:
- Ты шутишь.
Секунда, и я у входной двери. Марла стоит на входе с почтовым пакетом
?Федерал Экспресс? и говорит:
- Мне нужно кое-что положить тебе в морозилку.
Я иду за ней по пятам всю дорогу до кухни, повторяя: ?Нет?.
?Нет?.
?Нет?.
?Нет?.
Она не будет хранить свой хлам у меня дома.