- Ну, золотце, - говорит Марла, - у меня ведь нет холодильника в отеле,
и ты сказал, что можно.
Нет, я не говорил. Последняя вещь, которой я хочу, это чтобы Марла
переехала к нам, час от часу не легче.
Марла вскрывает пакет ?Федерал Экспресс? на кухонном столе, и она
вытаскивает и подымает что-то белое из упаковки для арахиса, и трясёт этим у
меня перед носом.
- Это не хлам, - говорит она, - ты говоришь о моей матери, так что
пошёл на хуй.
То, что Марла достала из упаковки - это один из тех бутербродных
пакетов с чем-то белым, что Тайлер кипятил для получения чистого жира, чтобы
сделать мыло.
- Всё могло бы быть хуже, - говорит Тайлер, - если бы ты случайно съел
содержимое одного из этих бутербродных пакетов. Если бы ты однажды встал
посреди ночи, выдавил бы эту белую массу, добавил луковую суповую смесь
?Калифорния? и сожрал бы её с картофельными чипсами. Или брокколи.
Сильнее всего на свете в тот момент, пока мы с Марлой стояли на кухне,
я не хотел, чтобы Марла открывала морозилку.
Я спросил, что она собирается делать с этой белой массой?
- Парижские губы, - сказала Марла, - когда ты стареешь, губы
проваливаются внутрь рта. Я храню это для коллагеновых губных инъекций. У
меня уже почти тридцать фунтов коллагена в твоей морозилке.
Я спросил, насколько большие губы она хочет?
Марла сказала, что сама по себе эта операция пугает её.
?Масса, которая была в пакете ?Федерал Экспресс?, - говорю я Тайлеру в
?Импале?, - ?это та же масса, из которой мы делали мыло?. С тех пор, как
стало известно, что силикон вреден для здоровья, коллаген превратился в
самый ходовый товар для инъекций, чтобы разглаживать морщины и припухлять
тонкие губы или слабый подбородок. Если верить Марле, большую часть дешёвого
коллагена получают из коровьего жира, который обрабатывают и стерилизуют, но
этот дешёвый коллаген не задержится долго у тебя в теле. Как только ты
сделал инъекцию, скажем, себе в губы, твоё тело отторгает его и начинает
вымывать из организма. Шесть месяцев спустя у тебя снова тонкие губы.
?Лучший коллаген?, - сказала Марла, - ?это твой собственный жир,
выкачанный из твоих бёдер, обработанный, очищенный и введённый тебе в губы.
Или ещё куда-то. Этот коллаген останется?.
Та масса в холодильнике у нас дома - это был коллагеновый фонд доверия
Марлы. Где бы у матери Марлы не появился лишний жир, его отсасывают и
упаковывают. Марла говорит, что этот процесс называется сборкой. Если самой
матери Марлы коллаген не нужен, она отсылает пакеты Марле. У Марлы никогда
не было собственного жира, а коллаген из тела её матери будет лучше, если ей
когда-либо понадобится его использовать, чем дешёвый коровий.
Свет уличных фонарей бульвара пробивается сквозь договор купли-продажи
на стекле и пишет ?AS IS? на щеке Тайлера.
- Пауки, - говорит Тайлер, - могут откладывать свои яйца, и личинки
будут рыть ходы у тебя под кожей. Вот как ужасна может быть жизнь.
Моя Миндальная Курица в теплом густом соусе начинает напоминать по
вкусу что-то отсосанное из бёдер матери Марлы.
И прямо там, стоя на кухне вместе с Марлой, я понял, что сделал Тайлер.
УЖАСНЫЕ МОРЩИНЫ.
И я знал, почему он послал сладости матери Марлы.
ПОЖАЛУСТА ПОМОГИ.
Я сказал: ?Марла, ты не хочешь заглядывать в морозилку?.
Марла сказала:
- Делать что?
- Мы можем есть красное мясо, - говорит мне Тайлер в ?Импале?, и он не
может использовать куриный жир, потому что мыло не затвердеет в бруски. -
Эта масса, - говорит Тайлер, - принесёт нам целое состояние. Мы снимали этот
дом только благодаря коллагену.
Я говорю: ?ты должен был сказать Марле. Теперь она думает, что это
сделал я?.
- Омыление, - говорит Тайлер, - это химическая реакция, необходимая,
чтобы сделать хорошее мыло. Нам не подойдет ни куриный жир, ни какой-либо
другой с высоким содержанием соли.
- Слышишь, - говорит Тайлер, - у нас есть большой заказ, который нам
нужно выполнить. Вот, что мы сделаем: пошлём матери Марлы ещё шоколада и,
наверное, несколько фруктовых пирогов.
По-моему, это всё равно не сработает.
Ну, короче говоря, Марла заглянула в морозилку. Ну ладно, сначала была
небольшая драка. Я пытаюсь её остановить, и пакет, который она держала в
руках, падает и рвётся прямо на линолеуме, и мы оба поскальзываемся в жирной
белой массе и с трудом поднимаемся. Я хватаю Марлу сзади за талию, её чёрные
волосы бьют меня по лицу, руками она размахивает по сторонам, а я повторяю
ей снова и снова: ?это не я?. Это не я.
Я этого не делал.
- Моя мама! Ты полностью её выпотрошил!
?Мне нужно было сделать мыло?, - говорю я, прижимая губы к её уху. Нам
нужно было постирать мои брюки, заплатить за дом, починить протекающий
газопровод. Это не я.
Это Тайлер.
Марла кричит ?О чём ты говоришь?? и вылазит из своей юбки. Я
карабкаюсь, чтобы подняться с жирного пола, держа в одной руке немнущуюся
индийскую хлопковую юбку Марлы, а Марла в колготках, носках и блузке
сельского вида бросается к морозильному отделению холодильника, и внутри
нету коллагенового фонда доверия.
Там две старые батареи для вспышки, и это всё.
- Где она?
Я уже начал ползти хотя бы задом, мои руки скользят, мои туфли скользят
по линолеуму, и моя задница вытирает чистую дорожку по грязному полу в
сторону от Марлы и холодильника. У меня в руках юбка, так что я не обязан
смотреть на лицо Марлы, когда я скажу ей.
Правду.
Мы сделали мыло из него. Неё. Матери Марлы.
- Мыло?
Мыло. Ты кипятишь жир. Ты смешиваешь его со щёлоком. Ты получаешь мыло.
Когда Марла начинает кричать, я бросаю юбку ей в лицо и бегу. Я
скольжу. Я бегу.
Вновь и вновь по всему первому этажу Марла гоняется за мной, тормозя
возле углов, хватаясь за открытые окна, чтобы погасить инерцию. Скользя.
Оставляя жиром грязные отпечатки рук, и грязь с пола на цветах моих
обоев. Падая и скользя по паркету, поднимаясь и продолжая бежать.
Марла кричит:
- Ты кипятил мою маму!
Тайлер кипятил её маму.
Марла кричит, она отстаёт от меня совсем чуть-чуть.
Тайлер кипятил её маму.
- Ты кипятил мою маму!
Входная дверь всё ещё открыта.
А затем я выскочил через входную дверь, и Марла продолжала кричать
где-то у меня за спиной. Мои ступни не скользили по бетонной дорожке, и я
продолжал бежать. Пока я не нашёл Тайлера, или пока Тайлер не нашёл меня и я
не рассказал ему, что случилось.
У каждого по пиву, мы с Тайлером вытягиваемся на переднем и заднем
сидении, я на переднем. Даже сейчас Марла наверное ещё в доме, швыряется
журналами в стены и кричит, какой я урод и чудовище двуликий капиталист
пидарас ублюдок. Километры ночи между мной и Марлой наполнены насекомыми,
меланомой и плотоядными вирусами. Там, где я нахожусь, не так уж плохо.
- Когда молния попадает в человека, - говорит Тайлер, - его голова
сгорает до размеров бейсбольного мяча, и ширинка на брюках сплавляется.
Я говорю: ?мы коснулись дна сегодня ночью??
Тайлер ложится на спину и спрашивает:
- Если бы Мерлин Монро была жива прямо сейчас, что бы она делала?
Я говорю: ?спокойной ночи?.
С потолка свешивается плакат, порезанный на мелкие полоски и Тайлер
говорит:
- Скреблась бы в крышку своего гроба.
Мой шеф вплотную подошёл к моему столу со своей миниатюрной улыбочкой,
губы соединены вместе и тоненько растянуты, и упёрся промежностью мне в
локоть. Я отрываюсь от написания сопроводительного письма по кампании
отзыва. Эти письма всегда начинаются одинаково:
?Этот отчёт послан вам согласно требованиям Национального Постановления
О Безопасности АвтоМототранстспортных Средств. Нами было установлено, что
неполадки действительно имеют место??
На этой неделе я применил формулу надёжности, и А умножить на В
умножить на С оказалось больше, чем стоимость отзыва.
На этой неделе это пластмассовая заклёпка, которая держит резиновую
полоску на ваших дворниках. Мелочь. Только две сотни автомобилей с дефектом.
Почти ничего по стоимости рабочей силы.
На прошлой неделе было более характерно. На прошлой неделе проблема
была в том, что резина в салоне была вулканизирована с известным
тератогеническим веществом, синтетическим Нирретом, или ещё чем-то, тоже
запрещённым, что ещё используют при сборке в третьих странах. Чем-то
настолько крутым, что оно может вызвать выкидыш или дефект развития плода у
любой беременной женщины, которая с ним соприкасается. На прошлой неделе
никто не звонил в министерство путей сообщения. Никто не организовывал
отзыв.
Новая кожа плюс стоимость рабочей силы плюс административные расходы
будет больше, чем наша прибыль за первый квартал. Если кто-нибудь
когда-нибудь и обнаружит нашу ошибку, мы сможем очень долго откупаться от
безутешных семей, прежде чем подойдём к стоимости замены шести тысяч пятисот
кожаных салонов.
Но на этой неделе мы проводим кампанию отзыва. И на этой неделе
вернулась бессонница. Бессонница, и сейчас кажется, будто весь мир замер в
ожидании возможности сплясать гопак на моей могиле.
На моём шефе его серый галстук, так что наверное сегодня вторник.
Мой шеф принёс мне на стол лист бумаги, и спрашивает, не ищу ли я
что-нибудь. ?Эту бумажку оставили в копировальном аппарате?, - говорит он и
принимается читать:
- Первое правило бойцовского клуба - ты не говоришь о бойцовском клубе.
Его глаза пробегаются по листу бумаги и на губах играет улыбка.
- Второе правило бойцовского клуба - ты не говоришь о бойцовском клубе.
Я слышу, как из уст моего шефа вылетают слова Тайлера, из уст Господина
Шефа с его кризисом середины жизни, фотографией жены на рабочем столе и
мечтами о ранней пенсии и зимнем отдыхе в трейлер-парке где-нибудь в
аризонской пустыне. Мой шеф, с его чрезмерно накрахмаленным воротничком и
записью к парикмахеру каждый вторник после обеда, он сморит на меня, затем
произносит:
- Я надеюсь, это не твоё.
Я - закипающая кровь Джо.
Тайлер попросил меня распечатать правила бойцовского клуба, и сделать
для него десять копий. Не девять, не одиннадцать. Тайлер сказал: ?десять?. У
меня всё ещё бессонница, и последний раз, когда я помню, что я спал - это
три ночи назад. Это наверное оригинал, который я распечатал. Я сделал десять
копий и забыл оригинал. Фотографическая вспышка копировальной машины мне в
лицо. Расстояние от всего из-за бессонницы, фотография фотографии
фотографии. Ты ничего не можешь коснуться, и ничто не может коснуться тебя.
Мой шеф продолжает читать:
- Третье правило бойцовского клуба - два человека на один бой.
Никто из нас не моргает.
Мой шеф читает:
- Один бой в одно время.
Я не спал уже три дня, если не считать сном моё нынешнее состояние. Мой
шеф трясёт бумажкой у меня перед носом. ?Как насчёт этого?, - говорит он.
Это что, какая-то игра, в которую я играю в рабочее время? Мне платят за то,
чтобы я работал, а не тратил время на какие-то детские военные игры. И мне
не платят, чтобы я насиловал копировальные аппараты.
Как насчёт этого? Он трясёт бумажкой у меня перед носом. Как я думаю,
спрашивает он, что он должен сделать с работником, который тратит время
компании на какой-то детский фантастический мир. Если бы я был на его месте,
что бы я сделал?
Что бы я сделал?
Дыра у меня в щеке, чёрно-синие круги у меня вокруг глаз и распухший
красный шрам от тайлеровского поцелуя, фотография фотографии фотографии.
Подумайте.
Зачем Тайлеру понадобилось десять копий правил бойцовского клуба?
Коровы Хинду.
?Что бы я сделал?, - говорю я, - ?это был бы очень осторожен в том, с
кем я говорю по поводу этого листа бумаги?.
Я говорю: ?похоже, что это написал какой-то опасный психопат-убийца, и
этот крышотёчный шизофреник в любой момент во время рабочего дня может
перейти границу, и начать бегать от кабинета к кабинету с полуавтоматическим
газо-отводным карабином ?Армалит AR-180?.
Мой шеф просто смотрит на меня.
?Этот парень?, - говорю я, - ?наверное каждую ночь у себя дома занят
тем, что с помощью маленького напильничка делает насечки на каждой пуле. Он
делает это для того, чтобы однажды утром, когда он покажется на работе и
всадит пулю в своего ворчливого, занудного, мелкого, вечно ноющего,
жопосраного говнюка шефа, эта пуля прошла сквозь всю начинку, и начертила
внутри тебя цветок пули дум-дум, разорвала всё колоссальное содержимое твоих
вонючих кишок и вышла через спину?. Представьте себе вашу кишечную чакру
открывающейся замедленным взрывом забитого сосисками тонкого кишечника.
Мой шеф убирает бумажку от моего носа.
?Вперёд, - говорю я, - почитайте ещё?.
?Серьёзно, - говорю я, - это звучит интригующе. Продукт совершенно
больного разума?.
И я улыбаюсь. Маленькая жопоподобная дыра в моей щеке с рваными краями
всё такая же сине-зелёная, как собачьи дёсны. Туго натянутая кожа вокруг
распухших глаз кажется вскрытой лаком.
Мой шеф просто смотрит на меня.
?Позвольте вам помочь?, - говорю я.
Я говорю: ?четвёртое правило бойцовского клуба - один бой в одно
время?.
Мой шеф смотрит на правила, затем смотрит на меня.
Я говорю: ?пятое правило - без обуви и рубашек во время боя?.
Мой шеф смотрит на правила, затем на меня.
?Может быть, - говорю я, - этот совершенно больной хуй использует
карабин ?Игл Апаче?, потому что у ?Апаче? тридцатизорядный магазин, и весит
он всего девять фунтов. В ?Армалите? магазин всего пятизарядный. С тридцатью
патронами наш совершенно охуевший герой может пройти по струне до конца,
выловить всех вице-президентов и ещё оставить по пуле на каждого директора.
Слова Тайлера вылетали из моих уст. А я был таким милым парнем.
Я просто смотрю на своего шефа. У моего шефа голубые-голубые,
васильково-голубые глаза.
?У полуавтоматического карабина ?J & R 68? тоже тридцатизарядный
магазин, и он весит всего семь фунтов?.
Мой шеф просто смотрит на меня.
Это страшно, рассказываю я. Наверное, это кто-то, кого он знает долгие
годы. Наверное, этот парень всё про него знает, где он живёт, где работает
его жена и какой дорогой его дети ходят в школу.
Это чудовищно, и вместе с тем очень, очень скучно.
И на кой чёрт Тайлеру понадобилось десять копий правил бойцовского
клуба?
О чём я совсем не обязан был говорить, это о том, что я знаю о кожаных
салонах, провоцирующих выкидыши. Я знаю о бракованных тормозных огнях,
которые выглядят достаточно прилично, чтобы спихнуть изделие торговому
агенту, но отказывают через две тысячи миль.
Я знаю о реостате системы кондиционирования, который нагревается так
сильно, что воспламеняет дорожные карты у вас в бардачке. Я знаю, сколько
людей сгорело заживо из-за вспышки в топливном инжекторе. Я видел, как людям
отрезали ноги по колено, когда турбонасос взрывался и пробивался сквозь
противопожарную перегородку внутрь пассажирского салона. Я выезжал в поля,
где видел дотла сгоревшие автомобили, и видел отчёты, где в графе ?ПРИЧИНА
АВАРИИ? значилось ?неизвестна?.
?Нет, - говорю я, - это не моя бумажка?. Я беру бумажку двумя пальцами
и вырываю её из его рук. Краешек бумаги должно быть распорол ему большой
палец, потому что его рука сразу взлетела ко рту, и он начал усиленно сосать
с широко открытыми глазами. Я скатываю бумажку в шарик и швыряю её в
мусорную корзину возле моего стола.
?Может быть, - говорю я, - вам не стоит тащить ко мне весь мусор,
который вы подбираете?.
Воскресный вечер, я иду на ?Вернувшихся Мужчин Вместе?, и подвал
Троицкой Епископальной практически пуст. Только Большой Боб, и я пришёл еле
волоча ноги, с каждой мышцей скрученной и раскрученной, но мое сердце всё
ещё стучит, и мысли проносятся в голове маленьким торнадо. Это бессонница.
Целую ночь твои мысли носятся в воздухе.
Всю ночь напролёт ты задаёшь себе вопрос: ?Я уже заснул??, ?Я вообще
спал??
Хвала богам, руки Большого Боба вытягиваются из рукавов его футболки,
набитой мускулами и такой твёрдой на вид. Большой Боб улыбается, он очень
рад меня видеть.
Он думал, что я умер.
?Да, - говорю я, - я тоже?.
- Что ж, - говорит Большой Боб, - у меня хорошие новости.
?Где все??
- Это и есть хорошие новости, - говорит Большой Боб, - группу
распустили. Я пришел сюда просто на случай, если заглянет кто-нибудь, кто не
знает.
Я падаю с закрытыми глазами на один из мягких сборных диванов.
- Хорошие новости в том, - говорит Большой Боб, - что есть новая
группа, но первое правило этой группы - я не должен о ней говорить.
О-о.
Большой Боб говорит:
- И второе правило этой группы - я не должен о ней говорить.
О-о, твою мать. Я открываю глаза.
Блядь!
- Эта группа называется бойцовский клуб, - говорит Большой Боб, - и она
собирается ночью каждую пятницу в заколоченном гараже за городом. В четверг
ночью есть другой бойцовский клуб, который собирается в гараже ещё ближе.
Я не слышал ни об одном из этих мест.
- Первое правило бойцовского клуба, - говорит Большой Боб, - ты не
говоришь о бойцовском клубе.
Среда, четверг и ночь пятницы Тайлер - киномеханик. Я видел квитанцию
его зарплаты на прошлой неделе.
- Второе правило бойцовского клуба, - говорит Большой Боб, - ты не
говоришь о бойцовском клубе.
В субботу ночью Тайлер ходит в бойцовский клуб вместе со мной.
- Только два человека на один бой.
В воскресенье утром мы приходим домой избитые и спим до полудня.
- Только один бой в одно время, - говорит Большой Боб.
В воскресенье и в понедельник вечером Тайлер обслуживает столики.
- Ты дерёшься без рубашек и обуви.
Во вторник вечером Тайлер дома, делает мыло, заворачивает его в
обёрточную бумагу и отправляет заказчику. ?Пейпер Стрит Соуп Кампани?.
- Бой, - говорит Большой Боб, - будет продолжаться столько, сколько
нужно. Это правила, которые придумал парень, придумавший бойцовский клуб.
Большой Боб спрашивает:
- Ты его знаешь?
- Я сам никогда не видел его, - говорит Большой Боб, - но знаю, что его
зовут Тайлер Дарден.
Пейпер Стрит Соуп Кампани.
Знаю ли я его.
?Я нь знаю?, - говорю я.
Может быть.
Когда я пришёл в ?Регент Отель?, Марла была в вестибюле, одетая в
купальный халат. Марла позвонила мне на работу и поинтересовалась, не мог бы
я отменить тренажёрный зал и библиотеку, или прачечную, или что там у меня
запланировано после работы, и вместо этого приехать встретиться с ней.
Почему Марла позвонила - потому что она ненавидит меня.
Она ни словом не обмолвилась о своём коллагеновом фонде доверия.
Как Марла сказала, это - не мог бы я оказать ей одну услугу? Марла
валялась в постели сегодня днём. Марла жила на еде, которую ?Милз он Вилз?
доставляла её умершим соседям; Марла брала доставку и говорила, что они
спят. Короче говоря, сегодня днём Марла просто лежала в постели, ожидая
доставки ?Милз он Вилз? между полуднем и двумя. У Марлы не было медицинской
страховки уже на протяжении пары лет, так что она не ходила на осмотры, но
сегодня она осмотрела себя сама и похоже, что у неё было уплотнение, и
какие-то пятнышки под рукой возле бугра были твёрдыми и мягкими в одно и то
же время, и она не могла сказать об этом кому-либо, кого она любит, потому
что не хочет их пугать, и она не может позволить себе визит к врачу в
случае, если это ерунда, но ей нужно было поговорить с кем-нибудь, и
кто-нибудь должен был посмотреть.
Цвет глаз Марлы похож на животное, которое жарили на костре, а затем
бросили в холодную воду. Его называют вуканизированным или
гальванизированным или просто закалённым.
Марла говорит, что она простит мне эту фигню с коллагеном, если я
помогу ей посмотреть.
Я решил, что она не позвонила Тайлеру, потому что не хочет его пугать.
В её глазах я беспристрастен, и я её должник.
Пока мы подымаемся по лестнице в её комнату, Марла рассказывает мне,
что в естественных условиях почти невозможно встретить старых животных,
потому что как только животное старится, оно умирает. Если оно заболевает
или становится медленным, кто-то более сильный убивает его. Животным не
стоит стариться.
Марла ложится на свою постель, развязывает пояс купального халата и
говорит, что наша культура сделала смерть чем-то неправильным. Старое
животное было бы неестественным исключением.
Уродом.
Марла замёрзла и потеет, пока я рассказываю ей, как однажды в колледже
у меня была бородавка. На моём половом члене, только я сказал - хрене. Я
пошёл в медицинскую школу, чтобы мне её удалили. В смысле, бородавку. Потом
я рассказал об этом отцу. Это было годы спустя, и мой отец рассмеялся и
сказал мне, что я дурак, потому что подобные бородавки - это естественные
Французские щекоталки. Женщины любят их и бог просто делал мне одолжение.
Пока я становлюсь на колени возле постели Марлы с руками, всё ещё
холодными от улицы, по чуть-чуть ощущая холодную кожу Марлы, пропуская дюйм
за дюймом Марлу у себя между пальцами, Марла говорит, что эти бородавки, те,
которые Гоподни Французские щекоталки, провоцируют у женщин рак шейки матки.
Так вот, я сидел на бумажном полотенце в экзаменационной аудитории
медицинской школы, пока студент-медик прыскал из канистры с жидким азотом на
мой хрен, а восемь студентов-медиков просто наблюдают. Вот где ты закончишь,
если у тебя нет медицинской страховки. Только они не называют его хрен, они
называли его половым членом, и как бы ты его не называл, его опрыскивают
жидким азотом, и я мог бы с тем же успехом сжечь бородавку щёлоком,
настолько это больно.
Марла смеётся над этим до тех пор, пока мои пальцы не останавливаются.
Как будто я что-нибудь нашёл.
Марла задерживает дыхание, её желудок начинает работать, как барабан, а
её сердце становится кулаком, который пытается пробиться изнутри сквозь
тонкую шкуру барабана. Но нет, я остановился, потому что я говорю, и я
остановился, потому что на одну минуту ни один из нас не находился в спальне
Марлы. Мы были в медицинской школе много лет назад, сидя на мерзкой бумажке
с моим хреном в огне от жидкого азота, когда один из студентов увидел мои
босые ноги и вылетел из комнаты в два огромных шага. Студент вернулся и
привёл за собой аж трёх настоящих врачей, и врачи отодвинули в сторону
человека с канистрой с жидким азотом.
Настоящий врач схватил мою босую правую стопу и поднял её к лицам
других настоящих врачей. Они втроём поворачивали её, тыкали в неё, и даже
сделали Полароидом снимок моей стопы, и было похоже, что остальной части
человека, полураздетого и с полузамёрзшим даром Господним, просто не
существовало. Только стопа, и остальные студенты-медики, пришедшие
посмотреть на неё.
- Как давно, - спросил врач, - у вас на стопе эта красная область?
Врач имел в виду моё родимое пятно. На моей правой ступне есть родимое
пятно, про которое мой отец шутил, что оно похоже на тёмную красную
Австралию, и маленькую Новую Зеландию рядом с ней. Именно это я и сказал им,
и мгновенно очистил пространство от всего. Мой член потихоньку отогревался.
Все, кроме студента с азотом, вышли, и было такое ощущение, что он тоже
должен был выйти, он был настолько разочарован, что ни разу не посмотрел мне
в глаза, пока он брал головку моего хрена и тянул её на себя. Канистра
выпустила тоненькую струю на то, что осталось от бородавки. Ощущение, ты
можешь закрыть глаза и представить, что твой член длиной в сотню миль, и всё
равно будет больно.
Марла смотрит вниз, на мою руку и шрам от тайлеровского поцелуя.
Я сказал студенту-медику: ?вы наверное не часто видите здесь родимые
пятна?.
Дело не в этом. Студент сказал, все думали, что моё родимое пятно - это
рак. Этот новый вид рака, который поражал молодых людей. Они просыпаются с
красным пятнышком на стопе или на лодыжке. Пятнышки не проходят, они
распространяются, пока не покроют тебя полностью, а затем ты умираешь.
Студент сказал: ?врачи и все остальные были так поражены, потому что
они думали, что у тебя этот новый рак. Пока он есть у очень немногих людей,
но он быстро распространяется?.
Это было много лет назад.
?Рак наверное похож на это?, - говорю я Марле. ?Ошибки случаются, и
может быть самое главное - это не забывать всего себя, когда у одной
маленькой части возможно начались неприятности?.
Марла говорит:
- Возможно.
Студент с азотом закончил и сказал мне, что бородавка отпадёт через
несколько дней. На мерзкой бумаге рядом с моей голой задницей лежала
фотография моей ноги из Полароида, которая никому не была нужна. Я спросил:
?могу я забрать фотографию??
У меня до сих пор есть эта фотография, в рамке, засунутая в угол
зеркала у меня в комнате. Каждое утро перед работой я расчёсываю волосы и
думаю о том, как у меня однажды был рак на десять минут, хуже чем настоящий.
Я рассказал Марле, что на День Благодарения в этом году мы с дедушкой
впервые не поехали кататься на лыжах, несмотря на то, что снег в этом году
был шести дюймов толщиной. Моя бабушка всё время носила эти маленькие
повязки на голове или на руках, где у неё были родинки, которые всю её жизнь
были какими-то не такими. Они распространялись со своими неровными краями,
или вдруг перекрашивались из коричневого цвета в голубой или чёрный.
Когда моя бабушка последний раз вышла из больницы, мой дедушка тащил её
чемодан, и тот был таким тяжёлым, что дедушка пожаловался, что чувствует
себя кривобоким. Моя Франко-Канадская бабушка была настолько благопристойна,
что никогда не показывалась на людях в купальнике и всегда пускала воду в
ванной, чтобы скрыть любой звук, который она могла издать. Выходя из
Больницы Пресвятой Богоматери после частичной мастектомии, она спросила:
и ты сказал, что можно.
Нет, я не говорил. Последняя вещь, которой я хочу, это чтобы Марла
переехала к нам, час от часу не легче.
Марла вскрывает пакет ?Федерал Экспресс? на кухонном столе, и она
вытаскивает и подымает что-то белое из упаковки для арахиса, и трясёт этим у
меня перед носом.
- Это не хлам, - говорит она, - ты говоришь о моей матери, так что
пошёл на хуй.
То, что Марла достала из упаковки - это один из тех бутербродных
пакетов с чем-то белым, что Тайлер кипятил для получения чистого жира, чтобы
сделать мыло.
- Всё могло бы быть хуже, - говорит Тайлер, - если бы ты случайно съел
содержимое одного из этих бутербродных пакетов. Если бы ты однажды встал
посреди ночи, выдавил бы эту белую массу, добавил луковую суповую смесь
?Калифорния? и сожрал бы её с картофельными чипсами. Или брокколи.
Сильнее всего на свете в тот момент, пока мы с Марлой стояли на кухне,
я не хотел, чтобы Марла открывала морозилку.
Я спросил, что она собирается делать с этой белой массой?
- Парижские губы, - сказала Марла, - когда ты стареешь, губы
проваливаются внутрь рта. Я храню это для коллагеновых губных инъекций. У
меня уже почти тридцать фунтов коллагена в твоей морозилке.
Я спросил, насколько большие губы она хочет?
Марла сказала, что сама по себе эта операция пугает её.
?Масса, которая была в пакете ?Федерал Экспресс?, - говорю я Тайлеру в
?Импале?, - ?это та же масса, из которой мы делали мыло?. С тех пор, как
стало известно, что силикон вреден для здоровья, коллаген превратился в
самый ходовый товар для инъекций, чтобы разглаживать морщины и припухлять
тонкие губы или слабый подбородок. Если верить Марле, большую часть дешёвого
коллагена получают из коровьего жира, который обрабатывают и стерилизуют, но
этот дешёвый коллаген не задержится долго у тебя в теле. Как только ты
сделал инъекцию, скажем, себе в губы, твоё тело отторгает его и начинает
вымывать из организма. Шесть месяцев спустя у тебя снова тонкие губы.
?Лучший коллаген?, - сказала Марла, - ?это твой собственный жир,
выкачанный из твоих бёдер, обработанный, очищенный и введённый тебе в губы.
Или ещё куда-то. Этот коллаген останется?.
Та масса в холодильнике у нас дома - это был коллагеновый фонд доверия
Марлы. Где бы у матери Марлы не появился лишний жир, его отсасывают и
упаковывают. Марла говорит, что этот процесс называется сборкой. Если самой
матери Марлы коллаген не нужен, она отсылает пакеты Марле. У Марлы никогда
не было собственного жира, а коллаген из тела её матери будет лучше, если ей
когда-либо понадобится его использовать, чем дешёвый коровий.
Свет уличных фонарей бульвара пробивается сквозь договор купли-продажи
на стекле и пишет ?AS IS? на щеке Тайлера.
- Пауки, - говорит Тайлер, - могут откладывать свои яйца, и личинки
будут рыть ходы у тебя под кожей. Вот как ужасна может быть жизнь.
Моя Миндальная Курица в теплом густом соусе начинает напоминать по
вкусу что-то отсосанное из бёдер матери Марлы.
И прямо там, стоя на кухне вместе с Марлой, я понял, что сделал Тайлер.
УЖАСНЫЕ МОРЩИНЫ.
И я знал, почему он послал сладости матери Марлы.
ПОЖАЛУСТА ПОМОГИ.
Я сказал: ?Марла, ты не хочешь заглядывать в морозилку?.
Марла сказала:
- Делать что?
- Мы можем есть красное мясо, - говорит мне Тайлер в ?Импале?, и он не
может использовать куриный жир, потому что мыло не затвердеет в бруски. -
Эта масса, - говорит Тайлер, - принесёт нам целое состояние. Мы снимали этот
дом только благодаря коллагену.
Я говорю: ?ты должен был сказать Марле. Теперь она думает, что это
сделал я?.
- Омыление, - говорит Тайлер, - это химическая реакция, необходимая,
чтобы сделать хорошее мыло. Нам не подойдет ни куриный жир, ни какой-либо
другой с высоким содержанием соли.
- Слышишь, - говорит Тайлер, - у нас есть большой заказ, который нам
нужно выполнить. Вот, что мы сделаем: пошлём матери Марлы ещё шоколада и,
наверное, несколько фруктовых пирогов.
По-моему, это всё равно не сработает.
Ну, короче говоря, Марла заглянула в морозилку. Ну ладно, сначала была
небольшая драка. Я пытаюсь её остановить, и пакет, который она держала в
руках, падает и рвётся прямо на линолеуме, и мы оба поскальзываемся в жирной
белой массе и с трудом поднимаемся. Я хватаю Марлу сзади за талию, её чёрные
волосы бьют меня по лицу, руками она размахивает по сторонам, а я повторяю
ей снова и снова: ?это не я?. Это не я.
Я этого не делал.
- Моя мама! Ты полностью её выпотрошил!
?Мне нужно было сделать мыло?, - говорю я, прижимая губы к её уху. Нам
нужно было постирать мои брюки, заплатить за дом, починить протекающий
газопровод. Это не я.
Это Тайлер.
Марла кричит ?О чём ты говоришь?? и вылазит из своей юбки. Я
карабкаюсь, чтобы подняться с жирного пола, держа в одной руке немнущуюся
индийскую хлопковую юбку Марлы, а Марла в колготках, носках и блузке
сельского вида бросается к морозильному отделению холодильника, и внутри
нету коллагенового фонда доверия.
Там две старые батареи для вспышки, и это всё.
- Где она?
Я уже начал ползти хотя бы задом, мои руки скользят, мои туфли скользят
по линолеуму, и моя задница вытирает чистую дорожку по грязному полу в
сторону от Марлы и холодильника. У меня в руках юбка, так что я не обязан
смотреть на лицо Марлы, когда я скажу ей.
Правду.
Мы сделали мыло из него. Неё. Матери Марлы.
- Мыло?
Мыло. Ты кипятишь жир. Ты смешиваешь его со щёлоком. Ты получаешь мыло.
Когда Марла начинает кричать, я бросаю юбку ей в лицо и бегу. Я
скольжу. Я бегу.
Вновь и вновь по всему первому этажу Марла гоняется за мной, тормозя
возле углов, хватаясь за открытые окна, чтобы погасить инерцию. Скользя.
Оставляя жиром грязные отпечатки рук, и грязь с пола на цветах моих
обоев. Падая и скользя по паркету, поднимаясь и продолжая бежать.
Марла кричит:
- Ты кипятил мою маму!
Тайлер кипятил её маму.
Марла кричит, она отстаёт от меня совсем чуть-чуть.
Тайлер кипятил её маму.
- Ты кипятил мою маму!
Входная дверь всё ещё открыта.
А затем я выскочил через входную дверь, и Марла продолжала кричать
где-то у меня за спиной. Мои ступни не скользили по бетонной дорожке, и я
продолжал бежать. Пока я не нашёл Тайлера, или пока Тайлер не нашёл меня и я
не рассказал ему, что случилось.
У каждого по пиву, мы с Тайлером вытягиваемся на переднем и заднем
сидении, я на переднем. Даже сейчас Марла наверное ещё в доме, швыряется
журналами в стены и кричит, какой я урод и чудовище двуликий капиталист
пидарас ублюдок. Километры ночи между мной и Марлой наполнены насекомыми,
меланомой и плотоядными вирусами. Там, где я нахожусь, не так уж плохо.
- Когда молния попадает в человека, - говорит Тайлер, - его голова
сгорает до размеров бейсбольного мяча, и ширинка на брюках сплавляется.
Я говорю: ?мы коснулись дна сегодня ночью??
Тайлер ложится на спину и спрашивает:
- Если бы Мерлин Монро была жива прямо сейчас, что бы она делала?
Я говорю: ?спокойной ночи?.
С потолка свешивается плакат, порезанный на мелкие полоски и Тайлер
говорит:
- Скреблась бы в крышку своего гроба.
Мой шеф вплотную подошёл к моему столу со своей миниатюрной улыбочкой,
губы соединены вместе и тоненько растянуты, и упёрся промежностью мне в
локоть. Я отрываюсь от написания сопроводительного письма по кампании
отзыва. Эти письма всегда начинаются одинаково:
?Этот отчёт послан вам согласно требованиям Национального Постановления
О Безопасности АвтоМототранстспортных Средств. Нами было установлено, что
неполадки действительно имеют место??
На этой неделе я применил формулу надёжности, и А умножить на В
умножить на С оказалось больше, чем стоимость отзыва.
На этой неделе это пластмассовая заклёпка, которая держит резиновую
полоску на ваших дворниках. Мелочь. Только две сотни автомобилей с дефектом.
Почти ничего по стоимости рабочей силы.
На прошлой неделе было более характерно. На прошлой неделе проблема
была в том, что резина в салоне была вулканизирована с известным
тератогеническим веществом, синтетическим Нирретом, или ещё чем-то, тоже
запрещённым, что ещё используют при сборке в третьих странах. Чем-то
настолько крутым, что оно может вызвать выкидыш или дефект развития плода у
любой беременной женщины, которая с ним соприкасается. На прошлой неделе
никто не звонил в министерство путей сообщения. Никто не организовывал
отзыв.
Новая кожа плюс стоимость рабочей силы плюс административные расходы
будет больше, чем наша прибыль за первый квартал. Если кто-нибудь
когда-нибудь и обнаружит нашу ошибку, мы сможем очень долго откупаться от
безутешных семей, прежде чем подойдём к стоимости замены шести тысяч пятисот
кожаных салонов.
Но на этой неделе мы проводим кампанию отзыва. И на этой неделе
вернулась бессонница. Бессонница, и сейчас кажется, будто весь мир замер в
ожидании возможности сплясать гопак на моей могиле.
На моём шефе его серый галстук, так что наверное сегодня вторник.
Мой шеф принёс мне на стол лист бумаги, и спрашивает, не ищу ли я
что-нибудь. ?Эту бумажку оставили в копировальном аппарате?, - говорит он и
принимается читать:
- Первое правило бойцовского клуба - ты не говоришь о бойцовском клубе.
Его глаза пробегаются по листу бумаги и на губах играет улыбка.
- Второе правило бойцовского клуба - ты не говоришь о бойцовском клубе.
Я слышу, как из уст моего шефа вылетают слова Тайлера, из уст Господина
Шефа с его кризисом середины жизни, фотографией жены на рабочем столе и
мечтами о ранней пенсии и зимнем отдыхе в трейлер-парке где-нибудь в
аризонской пустыне. Мой шеф, с его чрезмерно накрахмаленным воротничком и
записью к парикмахеру каждый вторник после обеда, он сморит на меня, затем
произносит:
- Я надеюсь, это не твоё.
Я - закипающая кровь Джо.
Тайлер попросил меня распечатать правила бойцовского клуба, и сделать
для него десять копий. Не девять, не одиннадцать. Тайлер сказал: ?десять?. У
меня всё ещё бессонница, и последний раз, когда я помню, что я спал - это
три ночи назад. Это наверное оригинал, который я распечатал. Я сделал десять
копий и забыл оригинал. Фотографическая вспышка копировальной машины мне в
лицо. Расстояние от всего из-за бессонницы, фотография фотографии
фотографии. Ты ничего не можешь коснуться, и ничто не может коснуться тебя.
Мой шеф продолжает читать:
- Третье правило бойцовского клуба - два человека на один бой.
Никто из нас не моргает.
Мой шеф читает:
- Один бой в одно время.
Я не спал уже три дня, если не считать сном моё нынешнее состояние. Мой
шеф трясёт бумажкой у меня перед носом. ?Как насчёт этого?, - говорит он.
Это что, какая-то игра, в которую я играю в рабочее время? Мне платят за то,
чтобы я работал, а не тратил время на какие-то детские военные игры. И мне
не платят, чтобы я насиловал копировальные аппараты.
Как насчёт этого? Он трясёт бумажкой у меня перед носом. Как я думаю,
спрашивает он, что он должен сделать с работником, который тратит время
компании на какой-то детский фантастический мир. Если бы я был на его месте,
что бы я сделал?
Что бы я сделал?
Дыра у меня в щеке, чёрно-синие круги у меня вокруг глаз и распухший
красный шрам от тайлеровского поцелуя, фотография фотографии фотографии.
Подумайте.
Зачем Тайлеру понадобилось десять копий правил бойцовского клуба?
Коровы Хинду.
?Что бы я сделал?, - говорю я, - ?это был бы очень осторожен в том, с
кем я говорю по поводу этого листа бумаги?.
Я говорю: ?похоже, что это написал какой-то опасный психопат-убийца, и
этот крышотёчный шизофреник в любой момент во время рабочего дня может
перейти границу, и начать бегать от кабинета к кабинету с полуавтоматическим
газо-отводным карабином ?Армалит AR-180?.
Мой шеф просто смотрит на меня.
?Этот парень?, - говорю я, - ?наверное каждую ночь у себя дома занят
тем, что с помощью маленького напильничка делает насечки на каждой пуле. Он
делает это для того, чтобы однажды утром, когда он покажется на работе и
всадит пулю в своего ворчливого, занудного, мелкого, вечно ноющего,
жопосраного говнюка шефа, эта пуля прошла сквозь всю начинку, и начертила
внутри тебя цветок пули дум-дум, разорвала всё колоссальное содержимое твоих
вонючих кишок и вышла через спину?. Представьте себе вашу кишечную чакру
открывающейся замедленным взрывом забитого сосисками тонкого кишечника.
Мой шеф убирает бумажку от моего носа.
?Вперёд, - говорю я, - почитайте ещё?.
?Серьёзно, - говорю я, - это звучит интригующе. Продукт совершенно
больного разума?.
И я улыбаюсь. Маленькая жопоподобная дыра в моей щеке с рваными краями
всё такая же сине-зелёная, как собачьи дёсны. Туго натянутая кожа вокруг
распухших глаз кажется вскрытой лаком.
Мой шеф просто смотрит на меня.
?Позвольте вам помочь?, - говорю я.
Я говорю: ?четвёртое правило бойцовского клуба - один бой в одно
время?.
Мой шеф смотрит на правила, затем смотрит на меня.
Я говорю: ?пятое правило - без обуви и рубашек во время боя?.
Мой шеф смотрит на правила, затем на меня.
?Может быть, - говорю я, - этот совершенно больной хуй использует
карабин ?Игл Апаче?, потому что у ?Апаче? тридцатизорядный магазин, и весит
он всего девять фунтов. В ?Армалите? магазин всего пятизарядный. С тридцатью
патронами наш совершенно охуевший герой может пройти по струне до конца,
выловить всех вице-президентов и ещё оставить по пуле на каждого директора.
Слова Тайлера вылетали из моих уст. А я был таким милым парнем.
Я просто смотрю на своего шефа. У моего шефа голубые-голубые,
васильково-голубые глаза.
?У полуавтоматического карабина ?J & R 68? тоже тридцатизарядный
магазин, и он весит всего семь фунтов?.
Мой шеф просто смотрит на меня.
Это страшно, рассказываю я. Наверное, это кто-то, кого он знает долгие
годы. Наверное, этот парень всё про него знает, где он живёт, где работает
его жена и какой дорогой его дети ходят в школу.
Это чудовищно, и вместе с тем очень, очень скучно.
И на кой чёрт Тайлеру понадобилось десять копий правил бойцовского
клуба?
О чём я совсем не обязан был говорить, это о том, что я знаю о кожаных
салонах, провоцирующих выкидыши. Я знаю о бракованных тормозных огнях,
которые выглядят достаточно прилично, чтобы спихнуть изделие торговому
агенту, но отказывают через две тысячи миль.
Я знаю о реостате системы кондиционирования, который нагревается так
сильно, что воспламеняет дорожные карты у вас в бардачке. Я знаю, сколько
людей сгорело заживо из-за вспышки в топливном инжекторе. Я видел, как людям
отрезали ноги по колено, когда турбонасос взрывался и пробивался сквозь
противопожарную перегородку внутрь пассажирского салона. Я выезжал в поля,
где видел дотла сгоревшие автомобили, и видел отчёты, где в графе ?ПРИЧИНА
АВАРИИ? значилось ?неизвестна?.
?Нет, - говорю я, - это не моя бумажка?. Я беру бумажку двумя пальцами
и вырываю её из его рук. Краешек бумаги должно быть распорол ему большой
палец, потому что его рука сразу взлетела ко рту, и он начал усиленно сосать
с широко открытыми глазами. Я скатываю бумажку в шарик и швыряю её в
мусорную корзину возле моего стола.
?Может быть, - говорю я, - вам не стоит тащить ко мне весь мусор,
который вы подбираете?.
Воскресный вечер, я иду на ?Вернувшихся Мужчин Вместе?, и подвал
Троицкой Епископальной практически пуст. Только Большой Боб, и я пришёл еле
волоча ноги, с каждой мышцей скрученной и раскрученной, но мое сердце всё
ещё стучит, и мысли проносятся в голове маленьким торнадо. Это бессонница.
Целую ночь твои мысли носятся в воздухе.
Всю ночь напролёт ты задаёшь себе вопрос: ?Я уже заснул??, ?Я вообще
спал??
Хвала богам, руки Большого Боба вытягиваются из рукавов его футболки,
набитой мускулами и такой твёрдой на вид. Большой Боб улыбается, он очень
рад меня видеть.
Он думал, что я умер.
?Да, - говорю я, - я тоже?.
- Что ж, - говорит Большой Боб, - у меня хорошие новости.
?Где все??
- Это и есть хорошие новости, - говорит Большой Боб, - группу
распустили. Я пришел сюда просто на случай, если заглянет кто-нибудь, кто не
знает.
Я падаю с закрытыми глазами на один из мягких сборных диванов.
- Хорошие новости в том, - говорит Большой Боб, - что есть новая
группа, но первое правило этой группы - я не должен о ней говорить.
О-о.
Большой Боб говорит:
- И второе правило этой группы - я не должен о ней говорить.
О-о, твою мать. Я открываю глаза.
Блядь!
- Эта группа называется бойцовский клуб, - говорит Большой Боб, - и она
собирается ночью каждую пятницу в заколоченном гараже за городом. В четверг
ночью есть другой бойцовский клуб, который собирается в гараже ещё ближе.
Я не слышал ни об одном из этих мест.
- Первое правило бойцовского клуба, - говорит Большой Боб, - ты не
говоришь о бойцовском клубе.
Среда, четверг и ночь пятницы Тайлер - киномеханик. Я видел квитанцию
его зарплаты на прошлой неделе.
- Второе правило бойцовского клуба, - говорит Большой Боб, - ты не
говоришь о бойцовском клубе.
В субботу ночью Тайлер ходит в бойцовский клуб вместе со мной.
- Только два человека на один бой.
В воскресенье утром мы приходим домой избитые и спим до полудня.
- Только один бой в одно время, - говорит Большой Боб.
В воскресенье и в понедельник вечером Тайлер обслуживает столики.
- Ты дерёшься без рубашек и обуви.
Во вторник вечером Тайлер дома, делает мыло, заворачивает его в
обёрточную бумагу и отправляет заказчику. ?Пейпер Стрит Соуп Кампани?.
- Бой, - говорит Большой Боб, - будет продолжаться столько, сколько
нужно. Это правила, которые придумал парень, придумавший бойцовский клуб.
Большой Боб спрашивает:
- Ты его знаешь?
- Я сам никогда не видел его, - говорит Большой Боб, - но знаю, что его
зовут Тайлер Дарден.
Пейпер Стрит Соуп Кампани.
Знаю ли я его.
?Я нь знаю?, - говорю я.
Может быть.
Когда я пришёл в ?Регент Отель?, Марла была в вестибюле, одетая в
купальный халат. Марла позвонила мне на работу и поинтересовалась, не мог бы
я отменить тренажёрный зал и библиотеку, или прачечную, или что там у меня
запланировано после работы, и вместо этого приехать встретиться с ней.
Почему Марла позвонила - потому что она ненавидит меня.
Она ни словом не обмолвилась о своём коллагеновом фонде доверия.
Как Марла сказала, это - не мог бы я оказать ей одну услугу? Марла
валялась в постели сегодня днём. Марла жила на еде, которую ?Милз он Вилз?
доставляла её умершим соседям; Марла брала доставку и говорила, что они
спят. Короче говоря, сегодня днём Марла просто лежала в постели, ожидая
доставки ?Милз он Вилз? между полуднем и двумя. У Марлы не было медицинской
страховки уже на протяжении пары лет, так что она не ходила на осмотры, но
сегодня она осмотрела себя сама и похоже, что у неё было уплотнение, и
какие-то пятнышки под рукой возле бугра были твёрдыми и мягкими в одно и то
же время, и она не могла сказать об этом кому-либо, кого она любит, потому
что не хочет их пугать, и она не может позволить себе визит к врачу в
случае, если это ерунда, но ей нужно было поговорить с кем-нибудь, и
кто-нибудь должен был посмотреть.
Цвет глаз Марлы похож на животное, которое жарили на костре, а затем
бросили в холодную воду. Его называют вуканизированным или
гальванизированным или просто закалённым.
Марла говорит, что она простит мне эту фигню с коллагеном, если я
помогу ей посмотреть.
Я решил, что она не позвонила Тайлеру, потому что не хочет его пугать.
В её глазах я беспристрастен, и я её должник.
Пока мы подымаемся по лестнице в её комнату, Марла рассказывает мне,
что в естественных условиях почти невозможно встретить старых животных,
потому что как только животное старится, оно умирает. Если оно заболевает
или становится медленным, кто-то более сильный убивает его. Животным не
стоит стариться.
Марла ложится на свою постель, развязывает пояс купального халата и
говорит, что наша культура сделала смерть чем-то неправильным. Старое
животное было бы неестественным исключением.
Уродом.
Марла замёрзла и потеет, пока я рассказываю ей, как однажды в колледже
у меня была бородавка. На моём половом члене, только я сказал - хрене. Я
пошёл в медицинскую школу, чтобы мне её удалили. В смысле, бородавку. Потом
я рассказал об этом отцу. Это было годы спустя, и мой отец рассмеялся и
сказал мне, что я дурак, потому что подобные бородавки - это естественные
Французские щекоталки. Женщины любят их и бог просто делал мне одолжение.
Пока я становлюсь на колени возле постели Марлы с руками, всё ещё
холодными от улицы, по чуть-чуть ощущая холодную кожу Марлы, пропуская дюйм
за дюймом Марлу у себя между пальцами, Марла говорит, что эти бородавки, те,
которые Гоподни Французские щекоталки, провоцируют у женщин рак шейки матки.
Так вот, я сидел на бумажном полотенце в экзаменационной аудитории
медицинской школы, пока студент-медик прыскал из канистры с жидким азотом на
мой хрен, а восемь студентов-медиков просто наблюдают. Вот где ты закончишь,
если у тебя нет медицинской страховки. Только они не называют его хрен, они
называли его половым членом, и как бы ты его не называл, его опрыскивают
жидким азотом, и я мог бы с тем же успехом сжечь бородавку щёлоком,
настолько это больно.
Марла смеётся над этим до тех пор, пока мои пальцы не останавливаются.
Как будто я что-нибудь нашёл.
Марла задерживает дыхание, её желудок начинает работать, как барабан, а
её сердце становится кулаком, который пытается пробиться изнутри сквозь
тонкую шкуру барабана. Но нет, я остановился, потому что я говорю, и я
остановился, потому что на одну минуту ни один из нас не находился в спальне
Марлы. Мы были в медицинской школе много лет назад, сидя на мерзкой бумажке
с моим хреном в огне от жидкого азота, когда один из студентов увидел мои
босые ноги и вылетел из комнаты в два огромных шага. Студент вернулся и
привёл за собой аж трёх настоящих врачей, и врачи отодвинули в сторону
человека с канистрой с жидким азотом.
Настоящий врач схватил мою босую правую стопу и поднял её к лицам
других настоящих врачей. Они втроём поворачивали её, тыкали в неё, и даже
сделали Полароидом снимок моей стопы, и было похоже, что остальной части
человека, полураздетого и с полузамёрзшим даром Господним, просто не
существовало. Только стопа, и остальные студенты-медики, пришедшие
посмотреть на неё.
- Как давно, - спросил врач, - у вас на стопе эта красная область?
Врач имел в виду моё родимое пятно. На моей правой ступне есть родимое
пятно, про которое мой отец шутил, что оно похоже на тёмную красную
Австралию, и маленькую Новую Зеландию рядом с ней. Именно это я и сказал им,
и мгновенно очистил пространство от всего. Мой член потихоньку отогревался.
Все, кроме студента с азотом, вышли, и было такое ощущение, что он тоже
должен был выйти, он был настолько разочарован, что ни разу не посмотрел мне
в глаза, пока он брал головку моего хрена и тянул её на себя. Канистра
выпустила тоненькую струю на то, что осталось от бородавки. Ощущение, ты
можешь закрыть глаза и представить, что твой член длиной в сотню миль, и всё
равно будет больно.
Марла смотрит вниз, на мою руку и шрам от тайлеровского поцелуя.
Я сказал студенту-медику: ?вы наверное не часто видите здесь родимые
пятна?.
Дело не в этом. Студент сказал, все думали, что моё родимое пятно - это
рак. Этот новый вид рака, который поражал молодых людей. Они просыпаются с
красным пятнышком на стопе или на лодыжке. Пятнышки не проходят, они
распространяются, пока не покроют тебя полностью, а затем ты умираешь.
Студент сказал: ?врачи и все остальные были так поражены, потому что
они думали, что у тебя этот новый рак. Пока он есть у очень немногих людей,
но он быстро распространяется?.
Это было много лет назад.
?Рак наверное похож на это?, - говорю я Марле. ?Ошибки случаются, и
может быть самое главное - это не забывать всего себя, когда у одной
маленькой части возможно начались неприятности?.
Марла говорит:
- Возможно.
Студент с азотом закончил и сказал мне, что бородавка отпадёт через
несколько дней. На мерзкой бумаге рядом с моей голой задницей лежала
фотография моей ноги из Полароида, которая никому не была нужна. Я спросил:
?могу я забрать фотографию??
У меня до сих пор есть эта фотография, в рамке, засунутая в угол
зеркала у меня в комнате. Каждое утро перед работой я расчёсываю волосы и
думаю о том, как у меня однажды был рак на десять минут, хуже чем настоящий.
Я рассказал Марле, что на День Благодарения в этом году мы с дедушкой
впервые не поехали кататься на лыжах, несмотря на то, что снег в этом году
был шести дюймов толщиной. Моя бабушка всё время носила эти маленькие
повязки на голове или на руках, где у неё были родинки, которые всю её жизнь
были какими-то не такими. Они распространялись со своими неровными краями,
или вдруг перекрашивались из коричневого цвета в голубой или чёрный.
Когда моя бабушка последний раз вышла из больницы, мой дедушка тащил её
чемодан, и тот был таким тяжёлым, что дедушка пожаловался, что чувствует
себя кривобоким. Моя Франко-Канадская бабушка была настолько благопристойна,
что никогда не показывалась на людях в купальнике и всегда пускала воду в
ванной, чтобы скрыть любой звук, который она могла издать. Выходя из
Больницы Пресвятой Богоматери после частичной мастектомии, она спросила: