Страница:
И он застывает на фоне распахнутой двери, напряженный, готовый к схватке, опасный.
Я колеблюсь. Мало победить, хотя это еще тоже надо суметь. Надо победить в чем-то, в чем он считает себя лучшим. Максимально унизить. В противном случае с него станется лишить собственную смерть всякой привлекательности. Но где же его уязвимая точка? Воинское искусство? Э-э, нет, спасибо, как-нибудь в другой раз.
Он так выставляет напоказ собственную энергию. Так небрежно швыряется чудовищными силами… Ах-ха.
Что-то нарастает во мне. Что-то идущее из самых глубин существа поднимается, подобно гигантскому океану, конденсируется в точке средоточия между глаз, взмывает… и выплескивается вперед, на защитно вскинувшую руки и крылья фигуру.
Он держится. О, как он держится! Три удара неисчерпаемой, чистой, сметающей все, в буквальном смысле все на своем пути энергии потребовалось, чтобы содрать с него все защитные слои. Первый удар он выдерживает. Даже пытается ответить чем-то до безумия изощренным. После второго разлетаются щиты и плавятся защитные талисманы, а его отбрасывает внутрь комнаты. Я нацеливаю атаки тщательно и экономно, следя, чтобы все до последней искорки досталось именно Противнику, а не падало по-глупому в стороны, прожигая ковры и портя по-варварски великолепный декор. Третьим ударом его швыряет на спину, а я оказываюсь сверху, припечатав его руки к полу и клыкастой улыбкой подбивая попробовать еще что-нибудь предпринять. Четвертый удар убьет его, и мы оба это знаем.
Он дрожит. Есть что-то до головокружения приятное в том, чтобы заставить здорового, сильнейшего мужика дрожать в ожидании твоего следующего хода. Чувство власти, чувство удовлетворения, почти сравнимое с тем, что ощущаешь, когда жизнь врага стекает с твоих пальцев…
Наклоняюсь к нему:
– Еще идеи будут? Ну же, друг мой, не заставляй меня думать, что это оказалось так просто! Даже с той девчонкой было интереснее!
Он вдруг подается вперед, ловит мои губы своими.
Эт-то что-то новенькое.
Я настолько удивлена, что растерялась, не предпринимая ответных действий. И этого оказал ось достаточно, чтобы беленький полностью перехватил инициативу.
Та, Что Глубоко Внутри, передергивается от отвращения, и одного этого достаточно, чтобы я не сжигала его в тот же миг, а помедлила, ожидая, что будет дальше.
Руки, как-то освободившиеся от плена, пробегают по моей спине, мягко массируют напряженные мышцы. Когти вдруг коротко, не больно кольнули ягодицы, тут же вновь скользнули вверх. Мое тело вздрагивает, как от электрического разряда, с губ срывается недоуменный полувскрик-полувздох. Куда подевалась кольчуга?
Что-то во мне было от него. Какая-то часть, к которой он мог взывать. Несколько капель крови, когда-то текшей в жилах нашего общего предка, теперь бушевали в моих венах, рассказывая мне о его ощущениях, а ему – о моих. Но при этом я в любой момент могла уничтожить его – достаточно лишь чуть-чуть ослабить контроль, и сила, бушующая под тонким покровом кожи, выплеснется наружу, уничтожая все на своем пути. Это была игра, в которой первое же неверное движение стоило бы ему жизни. Мы оба это знали. И, кажется, оба находили в этом своеобразное удовольствие.
Разумеется, я понимаю, что происходящее – лишь очередной раунд схватки. Что он просто отчаянно пытается выжить, используя для этого любые средства. Но во мне вдруг просыпается другой голод, не менее дурманящий и требовательный, чем тот, что заставлял купаться в людской крови, впитывая предсмертные страдания. Разумеется, этого крылатого я тоже убью. Как-нибудь… м-ммм… потом…
«С Зимним?!» От вопля ломит виски. Игнорирую.
Я полностью отдаюсь во власть требовательных рук и скользящих по коже прохладными искрами крыльев. Царит и правит синим дурманом аромат вплетенного в волосы цветка.
Срываюсь с места вихрем ярости и золота, лечу с такой скоростью, что позади остается огненный след, прекрасно видимый в свете тусклого зимнего дня. Врываюсь в пещеру… у самого выхода, но дорогу мне преграждают.
Человек, но… э-э… не совсем. Похож на зеленоглазого, только старше, опытней, сильнее. И много-много опасней. Стоит в проходе с мечом наголо, весь напружиненный, отбросивший все, кроме цели. С этим играть, как с крылатыми, не получится.
А я и не собираюсь. Он – мой. Не знаю почему и как, но он настолько мой, что мысль причинить ему вред даже не приходит в голову. С этим разберемся позже, сейчас же надо пройти внутрь.
Собираю в кулак ту связь, что между нами, и на всех волнах, через все центры его мозга, через гормоны и химические соединения в его крови, подвластные мне, отправляю один приказ – спать! Не отвлекаясь на споры и препирательства, я просто «выключаю» все физиологические системы, которые могли бы поддерживать его в бодрствующем состоянии.
Он выдерживает. Не знаю уж как.
На меня вдруг накатывает ответ – как торнадо, как сметающий все на своем пути ураган. Он бьется, бьется в закрытые двери моего сознания, он кричит, взывает, тащит куда-то, к чему-то… Та Что Глубоко Внутри отвечает на этот зов мощным броском, чуть было не опрокидывающим мое сознание. Ну уж нет!
Я тянусь по другому пути: пути снов и видений, пути скрытых смыслов и спрятанных от сознания желаний. Тому пути, что и является сейчас моей сутью. Этот воин, как бы хорош он ни был, тоже человек. И потому он – часть меня. Подвластная мне часть. И, вооруженная этой силой, вновь бью по его организму, по тем маленьким центрам в мозгу, что ответственны за действия.
Он падает, как подрубленное дерево, – молча и угрожающе. Знаю, что долго обморок не продлится, силы уже заплетаются в диковинные узоры вокруг поверженного тела, стремительно возвращая его к жизни. Не важно. Времени мне хватит.
Бесшумно, хотя находящиеся внутри прекрасно осведомлены о моем приближении, захожу в пещеру. Замираю, скептически оглядывая открывшуюся передо мной сцену.
Женщина, худая и усталая, с растрепанными зелеными косами в прожженном в нескольких местах костюме для верховой езды. Она сидит, держа на коленях голову Приговоренного, рядом валяется выдернутая аакра. Значит, я опоздала. Но хоть пытку эта цыпочка и прекратила, спасти жизнь человеку, чье тело, сохраняя внешнюю форму, давно перестало быть человеческим, она бессильна.
Он умирает, теперь, когда процесс перестал контролироваться аакрой, умирает стремительно. А она вглядывается в бледное лицо светло-зелеными глазами, и на мгновение мне кажется: не отражение ли это? Они так похожи…
Мужчина выдыхает, пытаясь заговорить, и она наклоняется к нему, ловя тихие звуки. Я, снедаемая любопытством, поворачиваю уши, пытаясь ничего не пропустить.
– …Моя вина… Рита… останови…
– Ш-ш. – Женщина прикладывает палец с изящным зеленым ногтем к его губам. – Я позабочусь об этом.
Тот как-то вымученно весело щурит зеленые глаза.
– Ты, любила повторять, что я плохо кончу… Но разве плохо… умирать… на руках… у единственного существа… что тебя любит?
Ух ты, как трогательно!
Потрескавшиеся губы женщины кривятся, на глазах появляется влага, и тут он весьма драматически умирает. Я, разумеется, не могу отказать себе в удовольствии выпить его смерть, вместе с ее болью. Потрясающий получается коктейль.
Зеленоглазая воровка тем временем снисходит до того, чтобы признать мое существование. Спокойно так поднимается на ноги, отряхивает пыль с одежды. Вновь кривит губы в улыбке, на этот раз насмешливой и злой, но, как ни странно, злится она, похоже, не на меня.
– Ave, Caeser, Rex, Imperator – Morituri te salutant! Vita brevis, ars longa…
Я не без удивления выслушиваю эту ахинею, пытаясь понять, что же за добыча попалась мне на этот раз. Какая-то нестандартная еда…
«Еда» подходит ко мне, спокойная, немного печальная. Признаться, я теряюсь. Вообще-то такое поведение предполагает ловушку. Но эта и не думает угрожать, я точно знаю! И «умереть достойно, сражаясь, с оружием в руках» она вроде тоже не пытается… Каждой порой ощущаю бьющую из человеческой женщины горькую иронию. Нет – самоиронию. Может, хочет себя за что-то наказать?
– Ах, девочка, так вот ты какая… – Это она мне? – Я долго гадала, какой ты окажешься. Вообще, мне следовало гораздо раньше догадаться о происходящем. Все было на поверхности: состояние Хранительницы, намеки, расспросы об архетипах… Антея только что не кричала об этом на каждом углу!
Она обходит меня вокруг, с искренним любопытством рассматривая, и я откуда-то знаю, что она видит. Продолжаю выжидать, собирая информацию и прикидывая, что такого интересного смогу я сотворить с зеленоглазым дивом. Некоторые проклевывающиеся варианты кажутся вполне… занимательными.
– …По крайней мере ясно, почему ты выбрала именно этот аспект для воплощения. Ничего удивительного, раз материальная форма оказалась заточенной в тело эль-ин. Когти, клыки, крылья – тебя чуть ли не силой загнали в фольклорный образ, соответствующий такому внешнему облику. Из всех возможных вариантов выбран вампир – это печально. Опять же, последние минуты перед воплощением: идиот-братец сделал все, чтобы ты отражала как можно больше неблаговидных сторон человеческой природы. И, разумеется, последнее заклинание риани…
Пытать на ее глазах мужа? Он мне самой нужен. Сделать муляж мужа? Нет, эта отличит.
– …Интересно, знал ли Л'Рис, что делает? Скорее всего. А может, его настолько ослепила перспектива стать героем, что ничего другого он просто не видел? С этими эль-ин никогда нельзя знать точно…
Ловлю ее за плечи, прекращая это мельтешение, разворачиваю лицом к себе. Какая низенькая! Приходится наклонять голову.
– Смертная, ты понимаешь, что тебя ждет? – Голос мой почему-то звучит озадаченно.
– О да! Это я так. Трепыхаюсь перед неизбежным. – Она вновь улыбается, но глаза полны тоски, и это меня успокаивает. Вдруг протягивает руку, прикасаясь к вплетенному в волосы синему цветку. – Голубая роза. Символ забвения. Символ потерь. Символ беспамятства. О, я должна была понять раньше! Антея ведь все еще жива где-то в тебе, да? Бедные вы мои!
Она, кажется, готова разрыдаться. Н-да. Обнажаю клыки, захватываю ее руки в железное кольцо своих. Оттягиваю в сторону голову, обнажая шею. Страха в этой оголтелой по-прежнему нет. Это передо мной-то, которая излучает такой первобытный ужас, что смертные дышать не могут!
А дуреха прижимается ко мне, точно ноги ее не держат, по узкому, безумно усталому лицу ее текут слезы.
– Девочка… Какая же ты голодная… Бедная…
Я действительно голодная. До боли, до разрывающего изнутри крика, до полуобморока. И поэтому, не в силах больше тянуть, отбросив настойчивое ощущение грозящей опасности, я вонзаю клыки в ее шею.
Кровь… горячая. Странная. Кровь, наполненная видениями.
Песня. Песня-вой, песня-стон. Песня, гремящая в моих венах, в глубине моего существа, моей души. Лебединая песня зеленоглазой женщины, что поет над костями моей сути, решая, что должно жить, а чему суждено умереть…
Мир растворяется в темноте.
Голова раскалывалась. Как-то мне пришлось уводить (читай, уносить) профессора Шарена со студенческой вечеринки, а наутро выслушивать длинное и подробное описание симптомов грандиозного похмелья. Мои ощущения сейчас подозрительно напоминали ту клиническую картину.
Вопрос: чем таким можно напоить вене, чтобы вызвать у нее интоксикацию? И как, во имя Ауте, умудрилась Хранительница Эль, пусть даже и навеселе, отбиться от собственных телохранителей и провести ночь на каменном полу какого-то холодильника?
Чудеса да и только.
Медленно, точно боясь расплескать содержание раскалывающейся головы, я приподнялась на руках и, подождав с полминуты, попробовала осторожно приподнять веки. Все расплывалось вокруг черно-белыми пятнами.
Наконец после некоторой работы со своими зрительными анализаторами кое-что начало проясняться. Я была в пещере, пронизанной редкими лучами холодного света, маленькие кучки снега были рассыпаны тут и там. И выглядело это помещение именно так, как и должна выглядеть комната, в которой накануне некие титаны устроили грандиозную попойку: полный разгром и легкий налет дурных предчувствий. Пахло кровью. И это заставило мои глаза широко распахнуться, начисто выбив мысли о собственном самочувствии.
Позади что-то зашуршало. Я обернулась так быстро, что сама не заметила, как это сделала.
Сергей сидел чуть в стороне, на возвышении, отделенный от меня глубокой, покрытой тонкой корочкой льда лужей. Сгорбившийся, постаревший, потерянный. Рядом лежало тело жены: пустое, безвольное. В таких случаях принято говорить, что ее можно было бы принять за спящую, но сейчас все расставляли по местам разорванное до костей горло и алые круги, расходящиеся по воде. Лед у моих ног розоватого оттенка…
– Эх ты, царевна-лягушка… Моя царевна… – Он осторожно, отказываясь верить, провел рукой по изумрудным волосам.
Меня скрутило. Нет, это не то слово. Меня раздавило. Втоптало. Разметало.
Вопль рвался и рвался наружу, но пещера оставалась все столь же тихой.
Я вспомнила. Все. И в этот момент единственное, о чем я могла молить Ауте, – это забыть. Забыть навсегда. Не-е-е-ет…
…Обнаружила, что ползу к аррам, раня ладони об острую кромку льда. Может, не поздно? Может, удастся спасти? Помочь? Хоть что-то, хоть как-то… Сколько минут человеческий мозг остается жив после остановки сердца?
При этом я отчетливо понимала: нет. Тут уже ничего не сделаешь. Что-что, а убивать качественно меня научили. От обычной, пусть и страшной раны арр-леди не умрет: что такое регенерировать какое-то там горло для существа с ее генетическими данными? Но ведь и я клыками рвала отнюдь не только горло… Не-ет, пожалуйста, нет…
Я застыла на середине лужи, беззвучно рыдая. Мокрая, замерзшая, жалкая. Почти столь же жалкая внешне, как и внутри.
Сергей на все это трепыхание не обратил ни малейшего внимания. Осторожно опустив жену на камень алтаря, он встал на ноги, в последний раз коснулся ее лба.
– Спи, лягушонок. Самый прекрасный лягушонок в нашем политическом болоте… – Отступил на пару шагов, вскинул руку… И ее тело вспыхнуло нестерпимо ярким пламенем, в течение нескольких мгновений превратившись в горсточку пепла. Арры никогда не позволяли своему генетическому материалу попадать в чужие руки. Даже срезанная прядь волос через некоторое время должна была превратиться в безликую пыль.
Долго, бесконечно долго он стоял, невидяще вглядываясь в опустевший алтарь. Затем рука воина скользнула к висящему на боку мечу. Медленно, тугими оковами безграничного самоконтроля стягивая пылающую ярость, Сергарр повернулся ко мне.
Я сидела в луже подтаивающего льда, сосульки волос падали на лицо, нелепо торчали в разные стороны колени и локти. А он смотрел в огромные миндалевидные глаза, ежесекундно меняющие цвета и оттенки. Плавным, бесконечно длинным, бесконечно красивым движением Сергарр подался вперед, обнаженный клинок сверкнул холодом куда более вечным, чем тот, что окружал мое тело прозрачными розоватыми льдинками.
Я откинула голову назад. Рывками проносились какие-то судорожно-несвязные мысли. Надо сопротивляться: аакра все еще в руках, сила Источника со мной… Надо… Нельзя умирать… Но как хочется! Устала. Надо, надо. Долг. Двадцать лет…
Он подходил, от сапог разлетались осколки льда и маленькие розоватые капельки. Я закрыла глаза, неподвижная и покорная. Свернула связь Ве'Риани, делая все, чтобы облегчить смертному задачу. Долг? Да, у меня есть долг. Но сейчас, едва ли не впервые в жизни, долг казался далеким и незначительным, и все то, что я обязана была сделать, вдруг потеряло всякое значение перед тем, что во имя этого долга уже сотворили.
Сергей арр-Вуэйн имеет право судить. И я приму его суд.
Холод металла на горле. Я подняла веки, встретившись взглядом с бесстрастными, бездушными, убитыми глазами риани. Суди и приводи приговор в исполнение, человек. Только сейчас. Только сейчас, пока я еще в глубоком шоке, пока боль и изменения заглушают зов долга. Второго шанса не будет, ни у тебя, ни у кого бы то ни было еще!
Он занес меч для удара. Замер. И слитным, ритуальным движением опустился на одно колено, положив меч в ледяную воду к моим ногам.
Я уже видела арра в этой позе – когда мне делали предложение руки и сердца. Сейчас… это было нечто совершенно иное. Нечто, в основе чего лежало слово «должно».
Ни слова не было произнесено. Даже сен-образы не вспыхивали над нашими головами. Он принес клятву. Я ее приняла и, хотя этого и нельзя было делать, принесла свою. Разговор дрожью губ и движением глаз, разговор мгновенный и безошибочный, тот разговор, что я как-то видела между Нефрит и Сергеем. Теперь видения и мысли Нефрит жили во мне, а Сергей… Сергей исполнял ее последнюю волю.
Потом он протянул руку и вынул из моих волос цветок. Красивую, свежую розу, цвета белого золота.
Ауте была милосердна к своей дочери. Все вокруг завертелось золотым водоворотом, и я потеряла сознание.
ГЛАВА 11
Я колеблюсь. Мало победить, хотя это еще тоже надо суметь. Надо победить в чем-то, в чем он считает себя лучшим. Максимально унизить. В противном случае с него станется лишить собственную смерть всякой привлекательности. Но где же его уязвимая точка? Воинское искусство? Э-э, нет, спасибо, как-нибудь в другой раз.
Он так выставляет напоказ собственную энергию. Так небрежно швыряется чудовищными силами… Ах-ха.
Что-то нарастает во мне. Что-то идущее из самых глубин существа поднимается, подобно гигантскому океану, конденсируется в точке средоточия между глаз, взмывает… и выплескивается вперед, на защитно вскинувшую руки и крылья фигуру.
Он держится. О, как он держится! Три удара неисчерпаемой, чистой, сметающей все, в буквальном смысле все на своем пути энергии потребовалось, чтобы содрать с него все защитные слои. Первый удар он выдерживает. Даже пытается ответить чем-то до безумия изощренным. После второго разлетаются щиты и плавятся защитные талисманы, а его отбрасывает внутрь комнаты. Я нацеливаю атаки тщательно и экономно, следя, чтобы все до последней искорки досталось именно Противнику, а не падало по-глупому в стороны, прожигая ковры и портя по-варварски великолепный декор. Третьим ударом его швыряет на спину, а я оказываюсь сверху, припечатав его руки к полу и клыкастой улыбкой подбивая попробовать еще что-нибудь предпринять. Четвертый удар убьет его, и мы оба это знаем.
Он дрожит. Есть что-то до головокружения приятное в том, чтобы заставить здорового, сильнейшего мужика дрожать в ожидании твоего следующего хода. Чувство власти, чувство удовлетворения, почти сравнимое с тем, что ощущаешь, когда жизнь врага стекает с твоих пальцев…
Наклоняюсь к нему:
– Еще идеи будут? Ну же, друг мой, не заставляй меня думать, что это оказалось так просто! Даже с той девчонкой было интереснее!
Он вдруг подается вперед, ловит мои губы своими.
Эт-то что-то новенькое.
Я настолько удивлена, что растерялась, не предпринимая ответных действий. И этого оказал ось достаточно, чтобы беленький полностью перехватил инициативу.
Та, Что Глубоко Внутри, передергивается от отвращения, и одного этого достаточно, чтобы я не сжигала его в тот же миг, а помедлила, ожидая, что будет дальше.
Руки, как-то освободившиеся от плена, пробегают по моей спине, мягко массируют напряженные мышцы. Когти вдруг коротко, не больно кольнули ягодицы, тут же вновь скользнули вверх. Мое тело вздрагивает, как от электрического разряда, с губ срывается недоуменный полувскрик-полувздох. Куда подевалась кольчуга?
Что-то во мне было от него. Какая-то часть, к которой он мог взывать. Несколько капель крови, когда-то текшей в жилах нашего общего предка, теперь бушевали в моих венах, рассказывая мне о его ощущениях, а ему – о моих. Но при этом я в любой момент могла уничтожить его – достаточно лишь чуть-чуть ослабить контроль, и сила, бушующая под тонким покровом кожи, выплеснется наружу, уничтожая все на своем пути. Это была игра, в которой первое же неверное движение стоило бы ему жизни. Мы оба это знали. И, кажется, оба находили в этом своеобразное удовольствие.
Разумеется, я понимаю, что происходящее – лишь очередной раунд схватки. Что он просто отчаянно пытается выжить, используя для этого любые средства. Но во мне вдруг просыпается другой голод, не менее дурманящий и требовательный, чем тот, что заставлял купаться в людской крови, впитывая предсмертные страдания. Разумеется, этого крылатого я тоже убью. Как-нибудь… м-ммм… потом…
«С Зимним?!» От вопля ломит виски. Игнорирую.
Я полностью отдаюсь во власть требовательных рук и скользящих по коже прохладными искрами крыльев. Царит и правит синим дурманом аромат вплетенного в волосы цветка.
Много позже сквозь приятную теплую дрему ощущаю, как он уходит. Можно было бы остановить, но мне слишком хорошо, чтобы сейчас еще и двигаться. Или думать. Или чувствовать голод. Разумеется, вздумай белокрылый напасть, уже осыпался бы на пол кучкой симпатичного кучерявого пепла. А так – пусть идет. Потом его найду. Угу. Как-нибудь… потом…
О, крыльев парус бессильный!
На крыльях ласточки хрупкой
Все дальше, все глубже, глубже, глубже…
* * *
Меня будит ярость. Моя добыча! Кто-то посмел тронуть мою добычу! Там, в пещере, кто-то пытается освободить зеленоглазого смертного, которого я приговорила к боли!Срываюсь с места вихрем ярости и золота, лечу с такой скоростью, что позади остается огненный след, прекрасно видимый в свете тусклого зимнего дня. Врываюсь в пещеру… у самого выхода, но дорогу мне преграждают.
Человек, но… э-э… не совсем. Похож на зеленоглазого, только старше, опытней, сильнее. И много-много опасней. Стоит в проходе с мечом наголо, весь напружиненный, отбросивший все, кроме цели. С этим играть, как с крылатыми, не получится.
А я и не собираюсь. Он – мой. Не знаю почему и как, но он настолько мой, что мысль причинить ему вред даже не приходит в голову. С этим разберемся позже, сейчас же надо пройти внутрь.
Собираю в кулак ту связь, что между нами, и на всех волнах, через все центры его мозга, через гормоны и химические соединения в его крови, подвластные мне, отправляю один приказ – спать! Не отвлекаясь на споры и препирательства, я просто «выключаю» все физиологические системы, которые могли бы поддерживать его в бодрствующем состоянии.
Он выдерживает. Не знаю уж как.
На меня вдруг накатывает ответ – как торнадо, как сметающий все на своем пути ураган. Он бьется, бьется в закрытые двери моего сознания, он кричит, взывает, тащит куда-то, к чему-то… Та Что Глубоко Внутри отвечает на этот зов мощным броском, чуть было не опрокидывающим мое сознание. Ну уж нет!
Я тянусь по другому пути: пути снов и видений, пути скрытых смыслов и спрятанных от сознания желаний. Тому пути, что и является сейчас моей сутью. Этот воин, как бы хорош он ни был, тоже человек. И потому он – часть меня. Подвластная мне часть. И, вооруженная этой силой, вновь бью по его организму, по тем маленьким центрам в мозгу, что ответственны за действия.
Он падает, как подрубленное дерево, – молча и угрожающе. Знаю, что долго обморок не продлится, силы уже заплетаются в диковинные узоры вокруг поверженного тела, стремительно возвращая его к жизни. Не важно. Времени мне хватит.
Бесшумно, хотя находящиеся внутри прекрасно осведомлены о моем приближении, захожу в пещеру. Замираю, скептически оглядывая открывшуюся передо мной сцену.
Женщина, худая и усталая, с растрепанными зелеными косами в прожженном в нескольких местах костюме для верховой езды. Она сидит, держа на коленях голову Приговоренного, рядом валяется выдернутая аакра. Значит, я опоздала. Но хоть пытку эта цыпочка и прекратила, спасти жизнь человеку, чье тело, сохраняя внешнюю форму, давно перестало быть человеческим, она бессильна.
Он умирает, теперь, когда процесс перестал контролироваться аакрой, умирает стремительно. А она вглядывается в бледное лицо светло-зелеными глазами, и на мгновение мне кажется: не отражение ли это? Они так похожи…
Мужчина выдыхает, пытаясь заговорить, и она наклоняется к нему, ловя тихие звуки. Я, снедаемая любопытством, поворачиваю уши, пытаясь ничего не пропустить.
– …Моя вина… Рита… останови…
– Ш-ш. – Женщина прикладывает палец с изящным зеленым ногтем к его губам. – Я позабочусь об этом.
Тот как-то вымученно весело щурит зеленые глаза.
– Ты, любила повторять, что я плохо кончу… Но разве плохо… умирать… на руках… у единственного существа… что тебя любит?
Ух ты, как трогательно!
Потрескавшиеся губы женщины кривятся, на глазах появляется влага, и тут он весьма драматически умирает. Я, разумеется, не могу отказать себе в удовольствии выпить его смерть, вместе с ее болью. Потрясающий получается коктейль.
Зеленоглазая воровка тем временем снисходит до того, чтобы признать мое существование. Спокойно так поднимается на ноги, отряхивает пыль с одежды. Вновь кривит губы в улыбке, на этот раз насмешливой и злой, но, как ни странно, злится она, похоже, не на меня.
– Ave, Caeser, Rex, Imperator – Morituri te salutant! Vita brevis, ars longa…
Я не без удивления выслушиваю эту ахинею, пытаясь понять, что же за добыча попалась мне на этот раз. Какая-то нестандартная еда…
«Еда» подходит ко мне, спокойная, немного печальная. Признаться, я теряюсь. Вообще-то такое поведение предполагает ловушку. Но эта и не думает угрожать, я точно знаю! И «умереть достойно, сражаясь, с оружием в руках» она вроде тоже не пытается… Каждой порой ощущаю бьющую из человеческой женщины горькую иронию. Нет – самоиронию. Может, хочет себя за что-то наказать?
– Ах, девочка, так вот ты какая… – Это она мне? – Я долго гадала, какой ты окажешься. Вообще, мне следовало гораздо раньше догадаться о происходящем. Все было на поверхности: состояние Хранительницы, намеки, расспросы об архетипах… Антея только что не кричала об этом на каждом углу!
Она обходит меня вокруг, с искренним любопытством рассматривая, и я откуда-то знаю, что она видит. Продолжаю выжидать, собирая информацию и прикидывая, что такого интересного смогу я сотворить с зеленоглазым дивом. Некоторые проклевывающиеся варианты кажутся вполне… занимательными.
– …По крайней мере ясно, почему ты выбрала именно этот аспект для воплощения. Ничего удивительного, раз материальная форма оказалась заточенной в тело эль-ин. Когти, клыки, крылья – тебя чуть ли не силой загнали в фольклорный образ, соответствующий такому внешнему облику. Из всех возможных вариантов выбран вампир – это печально. Опять же, последние минуты перед воплощением: идиот-братец сделал все, чтобы ты отражала как можно больше неблаговидных сторон человеческой природы. И, разумеется, последнее заклинание риани…
Пытать на ее глазах мужа? Он мне самой нужен. Сделать муляж мужа? Нет, эта отличит.
– …Интересно, знал ли Л'Рис, что делает? Скорее всего. А может, его настолько ослепила перспектива стать героем, что ничего другого он просто не видел? С этими эль-ин никогда нельзя знать точно…
Ловлю ее за плечи, прекращая это мельтешение, разворачиваю лицом к себе. Какая низенькая! Приходится наклонять голову.
– Смертная, ты понимаешь, что тебя ждет? – Голос мой почему-то звучит озадаченно.
– О да! Это я так. Трепыхаюсь перед неизбежным. – Она вновь улыбается, но глаза полны тоски, и это меня успокаивает. Вдруг протягивает руку, прикасаясь к вплетенному в волосы синему цветку. – Голубая роза. Символ забвения. Символ потерь. Символ беспамятства. О, я должна была понять раньше! Антея ведь все еще жива где-то в тебе, да? Бедные вы мои!
Она, кажется, готова разрыдаться. Н-да. Обнажаю клыки, захватываю ее руки в железное кольцо своих. Оттягиваю в сторону голову, обнажая шею. Страха в этой оголтелой по-прежнему нет. Это передо мной-то, которая излучает такой первобытный ужас, что смертные дышать не могут!
А дуреха прижимается ко мне, точно ноги ее не держат, по узкому, безумно усталому лицу ее текут слезы.
– Девочка… Какая же ты голодная… Бедная…
Я действительно голодная. До боли, до разрывающего изнутри крика, до полуобморока. И поэтому, не в силах больше тянуть, отбросив настойчивое ощущение грозящей опасности, я вонзаю клыки в ее шею.
Кровь… горячая. Странная. Кровь, наполненная видениями.
С воем пытаюсь отстраниться, но поздно. Сны, видения, мысли, чувства – само существо Нефрит уже со мной, уже во мне. Знание. Спокойное, бесстрастное и расчетливое знание женщины, без малейшего колебания принявшей смерть, чтобы я это знание получила. Она была Видящей Истину, и она очень долго изучала Антею тор Дернул-Шеррн. Изучала сама, изучала через отражение, что пряталось в глубине глаз Сергея. И сейчас, скрепленные заклинанием из арсенала тех, какими пользуются Целители, видения врываются в меня. Видения и образы, архетипы, сказки. Когда-то я (я ли?) думала о том, как видит мир Нефрит Зеленоокая. Теперь я об этом знаю. Но я ли?
Кри-и-ик среди мо-о-о-оря
Разве поможет звездное эхо?
Кри-и-и-ик среди мо-о-о-о-оря!..
Песня. Песня-вой, песня-стон. Песня, гремящая в моих венах, в глубине моего существа, моей души. Лебединая песня зеленоглазой женщины, что поет над костями моей сути, решая, что должно жить, а чему суждено умереть…
Мир растворяется в темноте.
* * *
Сначала пришло странное ощущение: что-то давило под ребрами. Я чуть пошевелилась, меняя положение, пытаясь понять, что происходит. Тело было застывшим, помятым. Как будто я довольно долго лежала на каменном полу. Холодном. Твердом. Впрочем, похоже, так оно и было. Попыталась открыть глаза, недовольно шевелясь и стараясь прийти в себя. Безуспешно.Голова раскалывалась. Как-то мне пришлось уводить (читай, уносить) профессора Шарена со студенческой вечеринки, а наутро выслушивать длинное и подробное описание симптомов грандиозного похмелья. Мои ощущения сейчас подозрительно напоминали ту клиническую картину.
Вопрос: чем таким можно напоить вене, чтобы вызвать у нее интоксикацию? И как, во имя Ауте, умудрилась Хранительница Эль, пусть даже и навеселе, отбиться от собственных телохранителей и провести ночь на каменном полу какого-то холодильника?
Чудеса да и только.
Медленно, точно боясь расплескать содержание раскалывающейся головы, я приподнялась на руках и, подождав с полминуты, попробовала осторожно приподнять веки. Все расплывалось вокруг черно-белыми пятнами.
Наконец после некоторой работы со своими зрительными анализаторами кое-что начало проясняться. Я была в пещере, пронизанной редкими лучами холодного света, маленькие кучки снега были рассыпаны тут и там. И выглядело это помещение именно так, как и должна выглядеть комната, в которой накануне некие титаны устроили грандиозную попойку: полный разгром и легкий налет дурных предчувствий. Пахло кровью. И это заставило мои глаза широко распахнуться, начисто выбив мысли о собственном самочувствии.
Позади что-то зашуршало. Я обернулась так быстро, что сама не заметила, как это сделала.
Сергей сидел чуть в стороне, на возвышении, отделенный от меня глубокой, покрытой тонкой корочкой льда лужей. Сгорбившийся, постаревший, потерянный. Рядом лежало тело жены: пустое, безвольное. В таких случаях принято говорить, что ее можно было бы принять за спящую, но сейчас все расставляли по местам разорванное до костей горло и алые круги, расходящиеся по воде. Лед у моих ног розоватого оттенка…
– Эх ты, царевна-лягушка… Моя царевна… – Он осторожно, отказываясь верить, провел рукой по изумрудным волосам.
Меня скрутило. Нет, это не то слово. Меня раздавило. Втоптало. Разметало.
Вопль рвался и рвался наружу, но пещера оставалась все столь же тихой.
Я вспомнила. Все. И в этот момент единственное, о чем я могла молить Ауте, – это забыть. Забыть навсегда. Не-е-е-ет…
…Обнаружила, что ползу к аррам, раня ладони об острую кромку льда. Может, не поздно? Может, удастся спасти? Помочь? Хоть что-то, хоть как-то… Сколько минут человеческий мозг остается жив после остановки сердца?
При этом я отчетливо понимала: нет. Тут уже ничего не сделаешь. Что-что, а убивать качественно меня научили. От обычной, пусть и страшной раны арр-леди не умрет: что такое регенерировать какое-то там горло для существа с ее генетическими данными? Но ведь и я клыками рвала отнюдь не только горло… Не-ет, пожалуйста, нет…
Я застыла на середине лужи, беззвучно рыдая. Мокрая, замерзшая, жалкая. Почти столь же жалкая внешне, как и внутри.
Сергей на все это трепыхание не обратил ни малейшего внимания. Осторожно опустив жену на камень алтаря, он встал на ноги, в последний раз коснулся ее лба.
– Спи, лягушонок. Самый прекрасный лягушонок в нашем политическом болоте… – Отступил на пару шагов, вскинул руку… И ее тело вспыхнуло нестерпимо ярким пламенем, в течение нескольких мгновений превратившись в горсточку пепла. Арры никогда не позволяли своему генетическому материалу попадать в чужие руки. Даже срезанная прядь волос через некоторое время должна была превратиться в безликую пыль.
Долго, бесконечно долго он стоял, невидяще вглядываясь в опустевший алтарь. Затем рука воина скользнула к висящему на боку мечу. Медленно, тугими оковами безграничного самоконтроля стягивая пылающую ярость, Сергарр повернулся ко мне.
Я сидела в луже подтаивающего льда, сосульки волос падали на лицо, нелепо торчали в разные стороны колени и локти. А он смотрел в огромные миндалевидные глаза, ежесекундно меняющие цвета и оттенки. Плавным, бесконечно длинным, бесконечно красивым движением Сергарр подался вперед, обнаженный клинок сверкнул холодом куда более вечным, чем тот, что окружал мое тело прозрачными розоватыми льдинками.
Я откинула голову назад. Рывками проносились какие-то судорожно-несвязные мысли. Надо сопротивляться: аакра все еще в руках, сила Источника со мной… Надо… Нельзя умирать… Но как хочется! Устала. Надо, надо. Долг. Двадцать лет…
Он подходил, от сапог разлетались осколки льда и маленькие розоватые капельки. Я закрыла глаза, неподвижная и покорная. Свернула связь Ве'Риани, делая все, чтобы облегчить смертному задачу. Долг? Да, у меня есть долг. Но сейчас, едва ли не впервые в жизни, долг казался далеким и незначительным, и все то, что я обязана была сделать, вдруг потеряло всякое значение перед тем, что во имя этого долга уже сотворили.
Сергей арр-Вуэйн имеет право судить. И я приму его суд.
Холод металла на горле. Я подняла веки, встретившись взглядом с бесстрастными, бездушными, убитыми глазами риани. Суди и приводи приговор в исполнение, человек. Только сейчас. Только сейчас, пока я еще в глубоком шоке, пока боль и изменения заглушают зов долга. Второго шанса не будет, ни у тебя, ни у кого бы то ни было еще!
Он занес меч для удара. Замер. И слитным, ритуальным движением опустился на одно колено, положив меч в ледяную воду к моим ногам.
Я уже видела арра в этой позе – когда мне делали предложение руки и сердца. Сейчас… это было нечто совершенно иное. Нечто, в основе чего лежало слово «должно».
Ни слова не было произнесено. Даже сен-образы не вспыхивали над нашими головами. Он принес клятву. Я ее приняла и, хотя этого и нельзя было делать, принесла свою. Разговор дрожью губ и движением глаз, разговор мгновенный и безошибочный, тот разговор, что я как-то видела между Нефрит и Сергеем. Теперь видения и мысли Нефрит жили во мне, а Сергей… Сергей исполнял ее последнюю волю.
Потом он протянул руку и вынул из моих волос цветок. Красивую, свежую розу, цвета белого золота.
Ауте была милосердна к своей дочери. Все вокруг завертелось золотым водоворотом, и я потеряла сознание.
ГЛАВА 11
Просыпалась трудно. Меня то затягивало в глубь темно-багрового тумана, то вновь немного отпускало. Над головой звучали обеспокоенные и успокаивающие голоса, лица касались умелые руки. Все тело горело в рвущей душу боли обратного изменения. И тем не менее я приветствовала каждое мгновение пытки: в этом душащем тумане не было памяти. Или было ровно столько, сколько необходимо, чтобы понять: без остального лучше.
Кто-то бережно приподнял за плечи, поднес к губам чашу, горло охладило терпкостью влаги. Не настолько сладкая, чтобы быть приторной, не настолько кислая, чтобы царапать горло. Почему-то пришло в голову, что такой напиток мне мог дать человек: эль-ин не стали бы возиться разбавлять жидкость, уповая на то, что организм сам изменится, дабы наилучшим образом усвоить лекарство.
Человек? Целитель?
Аррек!
Я наконец распахнула глаза, судорожно пытаясь сфокусировать пляшущие вокруг пятна во что-нибудь удобовоспринимаемое.
– Не так быстро, малыш, – рука легла на лицо, загораживая свет, – дай себе минутку.
Я вцепилась в ладонь, отводя ее в сторону. Аррек склонился надо мной, все такой же красивый, все такой же любимый, ничуть внешне не изменившийся, только почему-то казалось, что он до смерти устал и очень постарел… Я попыталась приподняться, заговорить, но с губ сорвался лишь какой-то хрипящий стон.
Целитель попытался вновь поднести чашу, но я оттолкнула ее в сторону, снедаемая даже не беспокойством – ужасом.
– А'рек! Не… ись, джна была оставть. Нельзя! Только вене и 'ани! Я могла тебя убить! – завершила я свою речь, взглядом моля его простить. Эти дараи – они же гордые до безумия. Разве сможет князь арр-Вуэйн забыть, что его огрели по голове, чтобы не пустить, точно маленького ребенка, в разборки взрослых?
Но он лишь успокаивающе положил руки мне на плечи.
– Я знаю, знаю, малыш. Раниэль-Атеро провел глубокую пропагандистско-разъяснительную работу со мной, с примерами и наглядной агитацией. Я проникся и осознал – аакра между собственными ребрами этому здорово способствует. Вене в танце может убить кого угодно, кроме своего риани. Даже самоуверенного, зашитого в Вероятности дарая. Я понял.
Понял – да. Но не простил. Я расслабилась, принимая хотя бы это.
Он осторожно провел рукой по моим волосам, отводя влажные пряди от лица.
– Наконец-то ты вернулась, Антея. Мы уже начали волноваться. Думали, ты так и не решишься. Что выберешь Истощение туауте…
Не решусь жить дальше? Почему? Мне пока нельзя умирать, мне надо продержаться еще лет двадцать…
Дикий, прерывистый вой пронзил тишину, звуки, в которых не было и не могло быть ничего человеческого. Вой существа не умирающего – но испытывающего муку, от которой смерть кажется желанной и недостижимой гаванью. Краем сознания отмечаю, что это, наверно, кричала я…
Я вспомнила.
Аррек протянул руки, но я ударила его когтями: слепо, не понимая, что делаю, движимая лишь желанием остаться одной, исчезнуть, не быть… Муж, недолго думая, сгреб меня в охапку; обернув, точно одеялом, Вероятностями, и прижал к себе то воющее и кусающееся дикое существо, которое было мной. Какое-то время я еще сопротивлялась, а потом сдалась, прижавшись к нему.
И рыдала, рыдала, рыдала, не имея сил остановиться, выплескивая все пережитое в болезненных и ранящих всхлипах.
Закончилась истерика потрясающе быстро. Подозреваю, что у организма просто не было энергии на действительно впечатляющее представление – изменения не проходят просто так даже для лучших из вене. Срочно нужно было раздобыть какой-нибудь органики, материал для дальнейших перестроек. Ух, как обтекаемо выражено! Кажется, на слово «голод» у меня до конца жизни будет аллергия…
Аррек, всегда знавший мои нужды лучше меня самой, тут же поднес к губам чашу с каким-то густым, горячим и очень калорийным напитком. Глаза цвета голубоватой стали были серьезны и сухи – он все знал.
– Мальчишка из Халиссы…
– Кесрит тор Нед'Эстро слетала и вытащила его. Ты произвела огромное впечатление на Мастерицу сновидений. Она утверждает, что ни в каком танце нельзя научиться так чувствовать реальность снов – это врожденный талант. И еще она грозится научить тебя им пользоваться, чтобы в следующий раз ты не попалась в столь элементарную ловушку.
Элементарную, значит…
Виор, девочка…
Виортея тор Дернул, наследница клана Изменяющихся… Моя племянница, последняя из оставшихся в живых внучек моих родителей – лелеемая, оберегаемая, обожаемая. И куда более одаренная, чем я. Такая яркая, безмерно талантливая, сказочно красивая… Такая молодая. Единственная дочь Вииалы, моего министра внутренних дел… Как же мне теперь смотреть им в глаза? Ауте, за что ее так? Виор, ох, Виор, как же я без тебя?
Аррек сжал мои плечи так сильно, что это было больно, без слов сочувствуя, но упорно отказываясь рвать на себе волосы.
– Она всегда была отвратительно, безоглядно самоуверенной. До глупости… – шепнула я, и он кивнул, прекрасно понимая, о ком это. – Учитель наверняка будет винить себя, что не предпринял чего-нибудь, чтобы научить ее осторожности. Все мы будем в этом себя винить… Но разве мог кто-нибудь знать, что Виор, Великолепнейшая Виор, столкнется с чем-то, что будет ей не по силам?
– Разве это было кому-то по силам?
– Н-не знаю. Может, Раниэль-Атеро? Нет, не в таком глубоком танце… Древние умеют не лезть на рожон, знаешь ли. Стоять в стороне, не вмешиваясь… Самые лучшие миллионы лет не выдерживают. Древнейшие же умеют выживать…
Древнейшие… выживать…
ЗИМНИЙ, Я УБЬЮ ТЕБЯ!!!
У меня все тело свело от стыда, ярости, ужаса. Этот, этот… Этот древний ублюдок!!! Белобрысая гадюка! Эта недобитая Ауте…
– Встань в очередь, женщина.
– Нет!!! – Испуг мгновенно вышиб все кровожадные мысли. Судорожно вцепившись в рубашку Аррека, я приподнялась, заглядывая в мрачные и решительные стальные глаза. – И думать забудь! Жить надоело? Зимний раскатает тебя тонким-тонким слоем и даже не вспотеет!
– Антея…
– Нет! Он не виноват! Он жить хотел! А я – есть!
– Малыш, я не…
– Я виновата, я! Не вздумай! – Меня трясло, перед глазами вновь поплыли круги. Тело бросало из боевой формы в обычную, вновь бешеным приливом накатили изменения. – Дуэли до смерти запрещены. Только попробуй его вызвать – посажу в каталажку до конца дней!
– Антея! Хватит! Да послушай же! – Он встряхнул меня так, что зубы клацнули. – Я не буду с ним драться.
Кто-то бережно приподнял за плечи, поднес к губам чашу, горло охладило терпкостью влаги. Не настолько сладкая, чтобы быть приторной, не настолько кислая, чтобы царапать горло. Почему-то пришло в голову, что такой напиток мне мог дать человек: эль-ин не стали бы возиться разбавлять жидкость, уповая на то, что организм сам изменится, дабы наилучшим образом усвоить лекарство.
Человек? Целитель?
Аррек!
Я наконец распахнула глаза, судорожно пытаясь сфокусировать пляшущие вокруг пятна во что-нибудь удобовоспринимаемое.
– Не так быстро, малыш, – рука легла на лицо, загораживая свет, – дай себе минутку.
Я вцепилась в ладонь, отводя ее в сторону. Аррек склонился надо мной, все такой же красивый, все такой же любимый, ничуть внешне не изменившийся, только почему-то казалось, что он до смерти устал и очень постарел… Я попыталась приподняться, заговорить, но с губ сорвался лишь какой-то хрипящий стон.
Целитель попытался вновь поднести чашу, но я оттолкнула ее в сторону, снедаемая даже не беспокойством – ужасом.
– А'рек! Не… ись, джна была оставть. Нельзя! Только вене и 'ани! Я могла тебя убить! – завершила я свою речь, взглядом моля его простить. Эти дараи – они же гордые до безумия. Разве сможет князь арр-Вуэйн забыть, что его огрели по голове, чтобы не пустить, точно маленького ребенка, в разборки взрослых?
Но он лишь успокаивающе положил руки мне на плечи.
– Я знаю, знаю, малыш. Раниэль-Атеро провел глубокую пропагандистско-разъяснительную работу со мной, с примерами и наглядной агитацией. Я проникся и осознал – аакра между собственными ребрами этому здорово способствует. Вене в танце может убить кого угодно, кроме своего риани. Даже самоуверенного, зашитого в Вероятности дарая. Я понял.
Понял – да. Но не простил. Я расслабилась, принимая хотя бы это.
Он осторожно провел рукой по моим волосам, отводя влажные пряди от лица.
– Наконец-то ты вернулась, Антея. Мы уже начали волноваться. Думали, ты так и не решишься. Что выберешь Истощение туауте…
Не решусь жить дальше? Почему? Мне пока нельзя умирать, мне надо продержаться еще лет двадцать…
Дикий, прерывистый вой пронзил тишину, звуки, в которых не было и не могло быть ничего человеческого. Вой существа не умирающего – но испытывающего муку, от которой смерть кажется желанной и недостижимой гаванью. Краем сознания отмечаю, что это, наверно, кричала я…
Я вспомнила.
Аррек протянул руки, но я ударила его когтями: слепо, не понимая, что делаю, движимая лишь желанием остаться одной, исчезнуть, не быть… Муж, недолго думая, сгреб меня в охапку; обернув, точно одеялом, Вероятностями, и прижал к себе то воющее и кусающееся дикое существо, которое было мной. Какое-то время я еще сопротивлялась, а потом сдалась, прижавшись к нему.
И рыдала, рыдала, рыдала, не имея сил остановиться, выплескивая все пережитое в болезненных и ранящих всхлипах.
Закончилась истерика потрясающе быстро. Подозреваю, что у организма просто не было энергии на действительно впечатляющее представление – изменения не проходят просто так даже для лучших из вене. Срочно нужно было раздобыть какой-нибудь органики, материал для дальнейших перестроек. Ух, как обтекаемо выражено! Кажется, на слово «голод» у меня до конца жизни будет аллергия…
Аррек, всегда знавший мои нужды лучше меня самой, тут же поднес к губам чашу с каким-то густым, горячим и очень калорийным напитком. Глаза цвета голубоватой стали были серьезны и сухи – он все знал.
– Мальчишка из Халиссы…
– Кесрит тор Нед'Эстро слетала и вытащила его. Ты произвела огромное впечатление на Мастерицу сновидений. Она утверждает, что ни в каком танце нельзя научиться так чувствовать реальность снов – это врожденный талант. И еще она грозится научить тебя им пользоваться, чтобы в следующий раз ты не попалась в столь элементарную ловушку.
Элементарную, значит…
Виор, девочка…
Виортея тор Дернул, наследница клана Изменяющихся… Моя племянница, последняя из оставшихся в живых внучек моих родителей – лелеемая, оберегаемая, обожаемая. И куда более одаренная, чем я. Такая яркая, безмерно талантливая, сказочно красивая… Такая молодая. Единственная дочь Вииалы, моего министра внутренних дел… Как же мне теперь смотреть им в глаза? Ауте, за что ее так? Виор, ох, Виор, как же я без тебя?
Аррек сжал мои плечи так сильно, что это было больно, без слов сочувствуя, но упорно отказываясь рвать на себе волосы.
– Она всегда была отвратительно, безоглядно самоуверенной. До глупости… – шепнула я, и он кивнул, прекрасно понимая, о ком это. – Учитель наверняка будет винить себя, что не предпринял чего-нибудь, чтобы научить ее осторожности. Все мы будем в этом себя винить… Но разве мог кто-нибудь знать, что Виор, Великолепнейшая Виор, столкнется с чем-то, что будет ей не по силам?
– Разве это было кому-то по силам?
– Н-не знаю. Может, Раниэль-Атеро? Нет, не в таком глубоком танце… Древние умеют не лезть на рожон, знаешь ли. Стоять в стороне, не вмешиваясь… Самые лучшие миллионы лет не выдерживают. Древнейшие же умеют выживать…
Древнейшие… выживать…
ЗИМНИЙ, Я УБЬЮ ТЕБЯ!!!
У меня все тело свело от стыда, ярости, ужаса. Этот, этот… Этот древний ублюдок!!! Белобрысая гадюка! Эта недобитая Ауте…
– Встань в очередь, женщина.
– Нет!!! – Испуг мгновенно вышиб все кровожадные мысли. Судорожно вцепившись в рубашку Аррека, я приподнялась, заглядывая в мрачные и решительные стальные глаза. – И думать забудь! Жить надоело? Зимний раскатает тебя тонким-тонким слоем и даже не вспотеет!
– Антея…
– Нет! Он не виноват! Он жить хотел! А я – есть!
– Малыш, я не…
– Я виновата, я! Не вздумай! – Меня трясло, перед глазами вновь поплыли круги. Тело бросало из боевой формы в обычную, вновь бешеным приливом накатили изменения. – Дуэли до смерти запрещены. Только попробуй его вызвать – посажу в каталажку до конца дней!
– Антея! Хватит! Да послушай же! – Он встряхнул меня так, что зубы клацнули. – Я не буду с ним драться.