Паркер К.. Закалка клинка

   Прекрасно, если можно избавиться от раздражителя. Но если раздражитель не желает, чтобы от него избавлялись, нужно, для экономии времени, как можно быстрее покончить с ним.
   Алексий заложил камыш между страницами – воз можно, девчонка все же не сильно помешает, – и поднял глаза. Его взору предстало длинное костлявое создание, носящее свое тело словно пальто старшей сестры. На вид лет пятнадцать-шестнадцать, огромные голубые глаза в пол лица. В этом возрасте все так выглядят, подумал Патриарх, припоминая себя в годы юности. Позже она станет красивой
   – Ну, побыстрее, – пробормотал Алексий. – Что я могу для вас сделать?
   Девчонка опустилась на колени – вовсе не из почтения, так делают все, кто рожден в домах, где нет стульев.
   – Мне нужно проклятие.
   Старец закрыл глаза. В этом году все начинается еще раньше. Он намеревался произнести нечто свирепое и вы ставить нахалку вон, но почему-то не сделал этого. Было в этом ребенке что-то умоляющее, что-то – как бы это сказать? – деловитое , что почти заставило Патриарха сделать то, о чем его просили.
   – Зачем?
   Похоже, девушка сочла вопрос глупостью.
   – Я хочу проклясть одного человека, – просто сказала она. – Вы можете открыть мне нужные слова?
   «Я могу объяснить тебе, – размышлял Алексий, – я могу начать с четырех принципов, лежащих в основе Закона, коротко резюмировать роль веры (которая, в сущности, напоминает стекло, служащее для концентрации солнечных лучей), взаимосвязь действия и противодействия, бесплодность необоснованного применения силы, чтобы ты поняла, как глупа твоя просьба. Или я могу просто сказать „нет“.
   – В зависимости от того, на кого и почему вы хотите наложить проклятие, – вместо этого произнес Патриарх. – Понимаете, чтобы проклятие принесло пользу… простите, я неверно выразился – проклятие работает, когда основывается на каких-то действиях жертвы. Народная поговорка «проклятие невинного бежит» – хотя и не всегда соответствует действительности, все же недалека от истины.
   – О, он совсем не невинный, – уверенно воскликнула девушка. – Он убил моего дядю!
   Алексий кивнул.
   – Хорошее начало, – пробормотал старец, – во всяком случае, у нас есть действие. Сложнее, если убийство обоснованно, хотя и в этом случае на человека можно наложить проклятие, которое будет эквивалентно силе и последствиям его деяния.
   Девушка на минуту задумалась.
   – Это было законно, но вовсе не оправданно. Как можно оправдать убийство невинного?
   Патриарх решил не переубеждать ребенка.
   – Когда вы говорит «законно»… – начал он.
   – Мой дядя адвокат. Был. – девушка горько усмехнулась. – Довольно посредственный. Он никогда и никого не убил. Он всегда занимался только завещаниями и разводами.
   Алексий подавил улыбку, вспомнив знаменитую статую, стоящую в квартале, где он провел детство:

ПАМЯТИ НИКИТЫ,

БОКСЕРА, КОТОРЫЙ НИКОГДА

НИКОГО НЕ УДАРИЛ

   – Возможно, он выбрал не ту работу, – предположил Патриарх. – Ведь был же и другой адвокат…
   – Да, его зовут Бардас Лордан, – с готовностью отозвалась студентка. – Думаю, он довольно известен. Так вы можете открыть мне слова?
   – Это не так просто, как вам кажется, – вздохнул старик. По правде сказать, конкретных слов не существует. Можно наложить проклятие, вообще не произнося ни слова. Нужен образ…
   – У меня есть, – перебила девушка, засовывая руку в рукав.
   – В голове, – продолжил Алексий. – Нужно пред ставить себе картину, которая послужит основой для проклятия. – Он отчаянно стиснул зубы. Лучше объяснить все сейчас, чтобы каждый раз не возвращаться к одному и тому же. – Квалифицирующее действие – нечто агрессивное или вредоносное, – то, что нарушает баланс во взаимодействии сил, которые мы называем Законом.
   Патриарх понимал, что его слова звучат нескладно, но, в конце концов, он не просил себя отвлекать.
   – Это все равно что бросить камень в воду: на мгновение вода уходит и образует нечто вроде воронки. Затем она возвращается туда, где была, и от этого места начинают расходиться круги. Все, что нужно сделать, дождаться момента, когда образуется воронка, и положить в нее наш камень – то, что люди называют проклятием.
   – Кажется, понимаю, – сказала девушка. – А что происходит с водой? Я имею в виду с той, которая должна вернуться в воронку?
   – Хороший вопрос, – улыбнулся Алексий, впечатленный сообразительностью ученицы. – Вторгаясь туда, куда уже произошло вторжение, мы только ухудшаем положение… нет, я плохо выразился, – мы повышаем уровень возмущения и неизбежно усиливаем противодействие. Таким образом, реакция оказывается значительно мощнее самого проклятия,
   – То есть проклинающий страдает больше, чем жертва?
   – Вы поняли, – удовлетворенно кивнул Алексий. – Потому-то, прежде чем научиться налагать проклятия, нужно научиться отражать их. Иначе, когда ваш враг сломает ногу, вы свернете себе шею.
   Девушка вздрогнула.
   – Меня это не волнует, – произнесла она. – Вы расскажете, что нужно делать?
   Алексий в задумчивости постукивал пальцами по колену. Первое правило, которому следовали адепты Закона, запрещало выступать им в качестве метафизических террористов и проклинать незнакомцев просто так, для порядка. Помимо социальных запретов, существовала и реальная опасность. Реакция на проклятие будет достаточно мощной. Противостоять ей, находясь внутри чужого сознания, практически невозможно, не считая случая, когда ты точно уверен в том, что делаешь. А Патриарх уверен не был.
   – Нет, – ответил он, – это даже не обсуждается. Все, что я могу для вас сделать, это сам наложить проклятие, но…
   – Вы согласны?
   Тщательно подобранные слова, которые Алексий собирался сказать девушке, померкли.
   – Это очень сложно, – пробормотал старец – и скорее всего не будет работать. Прежде всего мне нужно проникнуть в ваше сознание.
   – Вы знаете, как это сделать?
   Патриарх пощипывал бороду. Проще всего сказать «нет», поскольку это было действительно невозможно, во всяком случае, не составляло труда доказать неосуществимость такой затеи. Через три недели ему предстоит то же самое проделать в аудитории, на лекции, посвященной четвертому принципу, который заключается в том, что невозможность чего-либо еще не означает неосуществимости этого.
   – В некоторой степени.
   – И как же?
   – Трудно сказать. – Алексий криво усмехнулся. – Случается иногда. Иногда и сломанные часы показывают верное время.
   – Какие часы?
   Девушка бросила на него непонимающий взгляд. Алексий сделал неопределенный жест.
   – Я попробую, если вы настаиваете. Но ничего не обещаю.
   – Спасибо.
   – Пожалуйста. Теперь мне нужно четко увидеть то, что произошло, камень, брошенный в воду. Причем тот самый камень, а не какой-нибудь. Понимаете?
   – Думаю, да.
   Девушка сжала руками подбородок и нахмурила лоб.
   – Неверно. – Патриарх тихонько покачал головой. – Расскажите, что произошло. Когда вы об этом думаете, перед глазами возникает некая сцена, так?
   – Да, как картинка.
   – Хорошо, – Алексий глубоко вздохнул, – опиши те ее.
   Девушка подняла глаза.
   – Дядя пытался достать его – он отразил дядин выпад и вонзил свой меч. И затем клинок сломался. Я до сих пор вижу, как обломок торчит из его груди – такой большой кусок металла внутри человека. Это выглядело словно он – подушка для иголок или кусок масла, в который воткнули нож.
   Старец кивнул.
   – Вы помните, каким было его лицо, вашего дяди, я имею в виду?
   – Да, конечно, – девушка задумчиво рассматривала свои сплетенные пальцы, – оно было обиженным.
   – Обиженным? – озадаченно повторил Алексий.
   – Ну да, как если бы сделал что-то неловкое: разбил чашку или зацепился рукавом за гвоздь. Он был недоволен собой он всегда гордился, что умеет хорошо фехтовать. Конечно, дядя не был блестящим фехтовальщиком, он очень много тренировался. У нас дома висит мешок, набитый опилками, на котором он тренировал движения. Дядя знал их все: он выкрикивал название и наносил удар. Он обиделся, когда совершил ошибку. Думаю, что это единственное, на что ему хватило времени.
   – Понятно, – сказал старец и неожиданно добавил: – Ты, должно быть, любила его.
   Девушка кивнула.
   – Он был на восемь лет старше меня. Говорят, двадцать три – хороший возраст для плохого адвоката.
   «Теперь понятно, – думал Патриарх, – двадцать три. На западных окраинах дяди часто женятся на своих племянницах. Что ж, любовь может помочь удержать ускользающий образ».
   Алексий закрыл глаза.
   – Вы начали?
   – Да, не мешай мне.
   – Но я же еще не сказала, каким оно должно быть.
   От такой наглости Алексий едва не задохнулся. Мало того что он согласился наслать проклятие на совершенно незнакомого человека, это должно быть еще и особенное проклятие! Похоже, ситуация грозит превратиться в спектакль.
   – Ну?
   – Я вижу его, – произнесла девушка. – Он на площадке в зале суда. Я стою напротив. В руках у нас мечи. Он делает выпад и…
   – Стоп, – Алексий встревожено поднял руку, – стоп, иначе ты сделаешь это сама, и от силы реакции на наши головы рухнет крыша. Доверься мне, думаю, я знаю, что ты задумала.
   Старец закрыл глаза: он находился в зале суда под высокой купольной крышей, песчаную арену окружали ряды каменных лавок, возвышалось судейское кресло, по обе стороны от которого располагались мраморные коробки, в которых адвокаты ожидали сигнала к началу поединка. Лордан стоял спиной к Патриарху, через плечо защитника Алексий мог различить девушку. Теперь она была старше, совсем взрослая и настолько красивая, что ему стало не по себе. Красно-голубые лучи, падавшие сквозь окно, играли на клинке длинной тонкой полоске стали, являвшейся непосредственным продолжением ее руки. Лордан сделал грациозный, отточенный выпад девушка парировала, подалась вперед и одним движением запястья занесла карающий меч. Ее соперник подался назад, пытаясь уклониться, но слишком поздно он был чрезмерно самоуверен и проиграл, как и многие другие до него. Алексий наблюдал со спины и потому не видел, куда именно пришелся удар. Меч выпал из руки адвоката, он сделал несколько неуверенных шагов назад и упал, держась за грудь, скончавшись раньше, чем его голова с глухим стуком ударилась о плиты пола. Девушка не двигалась, острие ее клинка было направлено прямо на Алексия.
   Неожиданно он осознал, что так и не увидел лица убитого и не спросил имени девушки. Это подождет.
   Вообразите муху, жужжащую над вашей головой, или бабочку, которая непрестанно кружит вокруг свечи, мешая вам читать. Вы отмахиваетесь, готовый раздавить зловредное насекомое, если оно случайно попадется на пути. Оно либо уберется вовремя, либо не успеет. Если успеет, волна, созданная вашей огромной рукой, отбросит его в сторону, и, потерян контроль, оно какое-то время будет беспомощно биться в углу вашей комнаты. Алексий чувствовал, как огромная рука заносит сзади свои кулак. Он ощущал движение воздуха, ударившего его, словно волна прилива. Патриарх ждал: либо рука достанет его, либо ему повезет.
   Рука не настигла, но воздушный поток отшвырнул его в сторону, словно захлопнувшаяся перед носом дверь. Старик попытался что-то сказать, но не смог – в легких не осталось воздуха. Он открыл рот и свалился с кровати.
   – С вами все в порядке?
   – Нет, – выдохнул Алексий, помоги мне подняться.
   Девушка схватила его за рукав, она была очень сильна.
   – Что случилось? – прозвучал вопрос. – Получилось?
   – Не имею ни малейшего представления – пробурчал Патриарх, потирая затылок сильнее, чем того требовал полученный им подзатыльник. – Я убил его. Точнее, ты его убила. Так или иначе, оно…
   – Но это совсем не то! – вскричала девушка. – Это совсем не то проклятие, которое я хотела!
   Алексий смерил ее недовольным взглядом. Даже голова перестала раскалываться от боли, настолько эта история становилась забавной.
   – А что же? Ведь ты хотела отомстить…
   – Я говорила, что не верю в убийства, – с яростью ответила она. – Какая польза от того, что он умрет? Если бы вы позволили мне сказать…
   Патриарх уронил голову обратно на жесткую подушку.
   – Тогда что ты хотела, если не его смерти? – устало спросил старец. – Ну, честно. Вдвоем в зале суда…
   – Отсечь ему руку и уйти, оставив его одного перед толпой зевак. – Волосы упали ей на лицо. – Смерть не будет наказанием для него, это часть его работы. Я хотела, чтобы он страдал…
   Девушка отвернулась.
   – Что ж, тебе придется обойтись тем, что есть, – отрезал Алексий. – При условии, что твое проклятие вообще подействует.
   – Оно подействует.
   Девушка встала и направилась к двери.
   Интересно, почему молодые люди никогда не говорят «спасибо», – задавался вопросом Алексий, наблюдая за ее движениями. Она почти исчезла в дверном проеме, когда старец окликнул ее.
   – Как твое имя?
   – Исъют^[1] – пришел ответ из темноты, – Исъют Хедин.
   – Увидимся на занятиях, – произнес он в уже закрытую дверь, уверенный, что девушка не придет.
   Минус один, осталось четыреста девяносто девять. Когда явился послушник, чтобы опустить люстру в трапезной, Алексий швырнул в него рукопись.

ГЛАВА ВТОРАЯ

   Исторически сложилось, что лучший путь к острову, на котором стоит Перимадея старейший и прекраснейший из городов пролегает с моря. Сначала из-за горизонта выплывает верхушка маяка, затем словно зеленые кукурузные стебли, показываются башни Филакса и шпили Фронтистерьона. Вскоре после этого из воды появляется сама гора, и перед странником открывается дальняя панорама Тройственного Города: горная вершина, над ко торой величественно возвышаются беломраморные постройки, увенчанные золотыми куполами.
   Невежественные язычники, чей разум замутнен верой в несуществующих богов, тут же понимают, что это единственное место, где их божества могли бы жить. Поэтому когда пришельцам говорят, что в Верхнем городе находится резиденция императорской фамилии, они с легкостью отождествляют правителей с богами – ассоциация, которой успешно пользуется уже не одно поколение перимадейских дипломатов. Никто никогда не выходит из ворот Верхнего города, а потому некому опровергнуть заключения варваров. Да собственно говоря, перимадейцы особо и не пытаются.
   Под бело-золотой короной лежит Средний город – захватывающий лабиринт из дворцов, замков, банков, торговых залов и общественных зданий всех видов, перемежающихся роскошными частными резиденциями богатых и могущественных. Состоятельные перимадейцы прилагают много усилий, чтобы их дома выглядели как великолепные, внушающие трепет министерские здания. Толпы обескураженных послов и торговцев часами слоняются по коридорам и переходам величественных сооружений Среднего города, чтобы в конце концов обнаружить, что находятся в чьем-то частном владении.
   Нижний город открывается, лишь когда корабль вплотную подходит к пристани. До этого момента он скрыт за огромными каменными волнорезами – бессменными стражами Перимадеи на протяжении вот уже семи столетий. Огромный и шумный Нижний город ничем не отличается от любого другого города на свете: кругом шум, суета бесчисленное количество домишек беспорядочно громоздятся под склоном, словно груда пустых устричных раковин.
   Если же приближаться к городу по реке, в дельте ко торой он расположен, открывающийся вид несколько менее эффектен. Проплывая в узкой долине между холмов, путешественник видит всю гору целиком, земляные валы не скрывают Нижний город, как это делают волнорезы. С реки Перимадея выглядит огромным мегаполисом, со всех сторон окруженным водой – неприступным, надменным, безгранично богатым, – но вовсе не обязательно жилищем богов.
   Еще одно преимущество, которого лишен путешествующий по реке: благодаря ветрам, преимущественно дующим с моря, запах становится ощутимым, лишь когда корабль бросает якорь в заливе Золотого Полумесяца. Но, с другой стороны, странствующие по реке имеют возможность постепенно к нему привыкнуть, тогда как моряки испытывают неприятное потрясение, ступая на берег великого города.
   Что касается перимадейцев, едва ли один из ста догадывается о существовании запаха. Более того, впервые оказавшись за воротами города, они находят местный воздух разреженным и пресным. И это неудивительно: коренные горожане с молоком матери впитали способность дышать непередаваемой смесью из древесного и угольного дыма, к которой примешиваются запахи горящей кожи, бродящего вина, возгоняемого спирта, а также всевозможные ароматы из многочисленных стеклодувных и кирпичных мастерских, парфюмерных лавок, булочных, кондитерских, конского навоза, человеческого пота и гниющих морских водорослей. Все вместе они составляют букет, равный которому не встретишь более нигде в мире.
   Отряд Темрая двигался вдоль западного рукава реки с высокогорных равнин и, следовательно, вошел в город через Черные ворота и Гуртов мост. Сразу за воротами дорога превращалась в главную улицу квартала деревянных дел мастеров.
   Первое, что увидел Темрай в Городе Мечей, была костемольная мельница, приткнувшаяся слева у самых ворот, – не лучшее зрелище для молодого человека, впервые в жизни покинувшего родные равнины. Из глубокой канавы поднимался огромный деревянный обод с широкими лопастями. Кто-то пробил дыру в городской стене на высоте семи футов, и через это отверстие вода из реки падала на лопасти, заставляя колесо вращаться. Хитрый механизм выпускал отработанную воду через меньшее отверстие несколькими футами ниже, не пуская речной поток внутрь. Колесо поворачивалось вокруг оси, сработанной из гигантских размеров соснового ствола, на другом конце которого было закреплено колесо поменьше, сплошь утыканное колышками. Оно цеплялось за аналогичное устройство, расположенное под прямым углом относительно первого. По сути, мельница являла систему разнообразных колес, которые, вгрызаясь друг в друга словно стая бешеных собак, приводили в действие жёрнова. Но больше всего поражало то, что, хотя ось поворачивалась довольно медленно, колесо вращалось значительно быстрее, превращая кости в тонкую пыль.
   Ни разу в жизни Темрай не видел в одном месте такого количества костей – даже в Сковунде, на месте битвы западного и восточного кланов, случившейся три поколения назад, их было меньше. На краю насыпной воронки стояли два человека и перемешивали кости широкими лопатами. Большей частью там были кости крупных животных – быков, лошадей, коз, но попадались и человеческие. Слышалось похрустывание, как если бы лошадь шла по сухому хворосту, только значительно громче.
   – Зачем это? – обратился Темрай к мужчинам с лопатами.
   Ответа не последовало. Он не слышали его, да если бы и слышали, все равно не могли бы ответить, так как не понимали выговора жителей равнин. В этот момент юношу потянули за рукав, и владелец медной лавки, прилегавшей к мельнице, объяснил:
   – Костяная мука высоко ценится, фермеры посыпают ею поля, чтобы повысить урожай.
   – А-а, – протянул Темрай, – ясно. Спасибо.
   – Ты с равнин, да?
   Юноша кивнул. Он обнаружил, что прекрасно понимает лавочника, но его распевная речь неприятно режет слух. Перед отъездом старики предупредили, что горожане скорее поют, чем говорят, но до настоящего времени Темрай не представлял, как такое возможно.
   – В таком случае, – пропел лавочник, ты непременно должен купить настоящий перимадейский медный чайник…
   Объяснив, что у него нет денег (по счастью, торговец поверил ему), Темрай поспешно направил свою лошадь к вершине холма, где, как ему сказали, находился городской арсенал. По пути всаднику встретилось огромное количество лавок и мастерских: один ремесленник обтачивал резцом ножку кресла, другой прилаживал к арбалету новое гнездо; два дюжих парня проделывали отверстие в чугунном колесе сверлом таких размеров, что Темрай замер от изумления; плотники присоединяли раму к внушительному прессу, предназначенному, по-видимому, для давления олив.
   Изумление странника было столь велико, что он едва не снес выставленные на продажу товары уличных торговцев, поскольку совершенно не смотрел, куда ступает его лошадь.
   Невероятно, что все эти вещи сделаны человеческими руками отметил про себя Темрай. Быть человеком значило много больше, чем он представлял себе.
   И это город, в котором он планировал работать (и зарабатывать!) оружейником. Неужели возможно, что в этом городе, со всеми его невообразимыми машинами и орудиями, не знают чего-то, что знает он? Будь это только его выбор, Темрай бы не рискнул. Но таково решение рода, а потому, привязав лошадь к внушительной двери, ведущей в арсенал, юноша направил свои стопы в боковую дверь.
   Ему в отличие от большинства его соотечественников уже доводилось бывать внутри зданий. Темрай помнил свои ощущения от пребывания между потолком и полом в окружении четырех стен. Нельзя сказать, что опыт был приятным, но это его больше не беспокоило. Однако открывшееся перед ним помещение разительно отличалось от всех остальных. Кромешную тьму, как внутри отцовского шатра, озаряли багряные сполохи. Зарево и жар исходили от огромных печей, из которых нотные полуобнаженные мужчины выхватывали полосы раскаленного железа и помещали их в длинные ряды одинаковых форм, окружавших печи, как поросята свиноматку.
   Шум стоял невообразимый. Дома Темрай не знал лучшего звука, чем звук кузнечного молота, но здесь, похоже, ковкой занималась добрая сотня духов грома. Когда глаза немного привыкли к свету, юноша смог определить источник шума: его производила батарея гигантских механических молотов. Толстые брусья поднимали их вверх, пока на определенной высоте скрытый механизм не отпускал их. Позади молотов Темрай заметил еще одно колесо, похожее на мельничное, но значительно больше. Поразительно, как местные люди сумели заставить реку выполнять за себя работу. Сама мысль об этом казалась кощунством, все равно что поработить богов. Но, по слухам, в этом городе не было богов. Возможно, подумал Темрай, со своими машинами перимадейцы в них не нуждались.
   – Эй, ты!
   Юноша обернулся и обнаружил перед собой толстого коротышку с перьями седых волос по краям сияющей лысины. Темрай улыбнулся.
   – Ты, – повторил человек. Тебе чего надо?
   Как и все в этом помещении, мужчина был обнажен, лишь повязка грязно-белой ткани прикрывала бедра. Естественно, мелькнуло в голове юноши, при такой-то жаре. Однако сноп искр, вырвавшийся из распахнутой печи, заставил его усомниться в верности своего суждения – уж лучше потеть в рубахе, чем сжечь кожу. И здесь Темрай собирался работать. Юноша с трудом подавил в себе желание убежать.
   – Пожалуйста, произнес он, – мне нужна работа.
   Мужчина поглядел на него, словно Темрай попросил луну с неба.
   – Работа, – повторил коротышка.
   – Да, – ответил юноша, – пожалуйста. Я пришел с равнин, я оружейник.
   Брови собеседника взлетели к самой лысине, и он не доверчиво переспросил:
   – Неужели?
   Темрай едва не расхохотался. Проживи он здесь всю оставшуюся жизнь (не приведите боги!), ему все равно не привыкнуть к их манере говорить.
   – Да, – ответил молодой человек, не зная, что еще добавить. – Я привез с собой припой. Хотите взглянуть?
   Мужчина кивнул, из чего Темрай сделал вывод, что тот не против, И потянулся за своей сумой, откуда извлек пять прутьев тонкой серебряной проволоки, которую так ценили эти удивительные люди. Коротышка принял прутки настолько благоговейно, словно ему протянули душу его покойной бабушки.
   – Знаешь, как с этим работать?
   – И с ним, и с медью, и с обыкновенным свинцом, – ответил Темрай.
   – Юный мастер, – пробормотал собеседник, поди ж, договора еще не выполнил.
   – Простите?
   – Ну, договор. Подмастерье… А-а, забудь. Иди за мной.
   По счастью, часть помещения, куда его увлек мужчина, прилегала к высокому окну. Впервые после того, как Темрай шагнул за порог, он почувствовал, что может видеть. Здесь находились наковальни, надежно установленные на ильмовых бревнах. Над ними рядами висели молоты, щипцы, клещи, зубила и другие предметы кузнечного дела все до боли знакомые по сравнению с непонятными и удивительными приспособлениями заполнявшими остальную часть комнаты. Здесь же находился маленький горн с мехами из козлиных шкур, в котором малиново светилось лезвие меча. Рядом, возле глиняного кувшина с плавнем, были свалены палочки цинкового и свинцового припоя. Неожиданно Темрай осознал, что от него требуется, и это знание привело его в великолепное расположение духа.
   В любой части света мечи делают примерно по одной схеме: берут мягкий железный стержень, плотно обматывают его железной проволокой или лентой и, раскалив до красна, превращают в единое целое. Грани делаются отдельно: расплавленные старые подковы и гвозди отковывают, нагревают, снова отковывают, прокаливают в горне на угле, свернувшейся крови и мездренной коже и таким образом превращают в сталь. После этого клинок приобретает прочность и способность прорезать более мягкие материалы, из которых делают шлемы и доспехи, но при этом сохраняет упругость и не становится хрупким, как глиняная чашка. При наличии у кузнеца времени, терпения и элементарных навыков не составляет большого труда отковать отдельные части. Самое сложное – соединить их в единое целое, используя припой и плавень.