Паркер К.. Закалка клинка

К. Дж. Паркер
Закалка клинка

ГЛАВА ПЕРВАЯ

   Это был один из бесчисленных скучных торговых споров. Скверно составленный договор, изначально имевший целью урегулировать вопросы, не отраженные в торговых статутах, послужил основанием для распри: стороны не сошлись в понимании каких-то малозначительных деталей, касающихся перевозки грузов. При желании дело вполне можно было решить без привлечения адвокатов. Во всяком случае, ради такого разбирательства не стоило жертвовать своей жизнью.
   Все присутствовавшие встали. Судья, толстенький коротышка, несколько забавный в своих черно-золотых одеяниях, торжественно прошествовал через зал заседаний, остановившись пару раз, дабы удостовериться, что пол ровный и гладкий. Лордан с одобрением отметил, что на ногах судьи настоящие фехтовальные пуанты, а не остроносые Шутовские туфли, которые так любят клерки и прочие бумагомаратели
   К сожалению, далеко не каждый судья в Морской Торговой Ассоциации был бывшим адвокатом – на всех их попросту не хватало, и всякий раз Лордан чувствовал себя очень гадостно, когда на площадку выходил недоучка: как доверять человеку, чей юридический опыт ограничивается залом суда?
   Судебный секретарь, седой близорукий Теофано, который работал здесь еще до того, как многие из нынешних адвокатов появились на свет, объявил заседание открытым и огласил имена состязающихся сторон. Судья кивком поприветствовал участников, те в ответ поклонились, и все сели. С задних скамей, отведенных для зрителей, раздался знакомый шум: сотни задниц поудобней устраивались на жестких каменных седалищах, с треском вскрывались соломенные бутыли и пакеты с хрустящими ломтиками, и все это раскладывалось так, чтобы их содержимое можно было отправить в рот, не глядя.
   Судья пошелестел бумагами и справился, кто представляет братьев Мосениго. С противоположной стороны зала поднялся гигантский блондин, непроизвольно пригнув голову, видимо, по привычке, которая появилась от жизни в помещениях с низкими потолками. Он представился как Теофил Хедин, назвал свою квалификацию и поклонился.
   Зал одобрительно зашумел, и послышался звон монет, переходящих из рук в руки зрителей, для которых суд был своего рода видом спорта или азартной игрой.
   – Хорошо, – кивнул судья. – Кто представляет ответчиков? – Он в нерешительности запнулся, вторично заглянул в бумаги и продолжил: – Семью Дромосил?
   Поднимаясь на ноги, Лордан ощутил привычную боль в области желудка: но то был не страх – отчетливое сознание собственного превосходства и острое желание оказаться где-нибудь за тысячу километров отсюда.
   – Я, сэр, – тихо ответил он и чуть громче добавил: – Бардас Лордан, фехтовальщик на службе закона, член Коллегии Мастеров Меча, десять лет признания.
   Судья потребовал, чтобы тот говорил громче. Бардас повторил речь сначала, отметив, что голос стал хриплым – последствия недавней простуды, но зрители истолковали это по-другому, и в зале послышался звон монет.
   Началось оглашение материалов дела – стадии процесса, которую Лордан особенно не любил. Здесь не было ничего, что бы способствовало установлению истины, и эта бюрократическая проволочка всегда приводила фехтовальщика в состояние напряженного беспокойства. Второй защитник, как-там-бишь-его-зовут Хедин, стоял, непринужденно сложив руки за спиной, и довольно успешно делал вид, что слушает белиберду, которую читает судья.
   Некоторые защитники, в особенности старшего поколения, выработали своего рода ритуал, чтобы заполнить томительную паузу: одни читали подходящей длины молитву, другие умножали в уме числа, некоторые даже про говаривали про себя детские песенки и считалки. Лордан просто стоял и неловко переминался с ноги на ногу, ожидая, пока нудный голос наконец смолкнет.
   Что в конце концов и случилось – ладони мгновенно, как по сигналу, покрылись потом. Эйтли начала нервно теребить пуговицы на одежде. Лордан пообещал себе, что в этот раз точно свернет помощнице шею, если она забыла принести пепел для рук.
   Не поднимая головы, судья спросил о наличии препятствий, мешающих слушанию дела, констатировал (корректно), что таковых нет, и дал защитникам знак начинать.
   Лордан сделал глубокий вдох и, повернув голову в сторону Эйтли, пробормотал:
   – Гюэлэн.
   – Ты уверен? – вздохнула она.
   – Конечно, уверен. Только не говори, что ты не взяла его.
   Девушка не стала утруждать себя ответом: она обладала множеством недостатков, но в вопросах экипировки Эйтли не было равных. Бардас тоже знал, что какой бы меч он ни выбрал – Босмар ли, или короткий Спебреф, – «Ты уверен?» неизменно прозвучало бы, причем тем самым то ном, который мгновенно приводил его в состояние раздражения. девушка сунула руку в вещевой мешок и извлекла серый бархатный чехол, с одного конца стянутый голубой лентой. Лордан протянул руку и одним сильным движением распахнул его. Может, все-таки Босмар? Нет, он взял за правило никогда не менять свой выбор.
   Гюэлэн.
   Чехол медленно скользнул на пол – Лордан никогда никому не говорил, что так, должно быть, с невесты спадает подвенечное платье, и фехтовальщик крепко обхватил простую рукоять, нащупывая выемки для большого пальца и мизинца. Из трех его мечей этот был самым длинным, самым легким и самым древним – чуть старше века, – а потому самым дорогим. Когда-то его клинок украшал причудливый орнамент из виноградных листьев, ныне едва различимый даже на свету. Меч прошел с Лорданом через тридцать семь поединков, девять из которых в Верховном Суде, а один – перед самим Канцлером. Пять зазубрин нарушали стремительную прямую лезвия (их было значительно больше, просто они легко устранялись при помощи шлифовального камня), и возле самой рукояти клинок был слегка погнут – промах одного из прежних владельцев. Бесспорно, Босмар острее, а Спебреф лучше сбалансирован, но в зале суда самое главное – доверие к оружию. За сотню лет, проведенных в разного рода тяжбах, этот меч знал, как себя вести.
   Знал так же, как один из нас.
   Пристав распорядился очистить арену для поединка. Эйтли протянула фехтовальщику мизерикордию (Лордан обладал одной из тех, которые позволяют своему владельцу сохранять спокойствие), он вложил клинок в ножны, в который раз клятвенно пообещав себе, что завтра же подберет для него новые.
   Что ж, пора.
   Судья поднял руку, наслаждаясь остротой момента, и призвал защитников. Заняв место под судейской платформой, Лордан случайно задел колено своего противника и вздрогнул. Было бы прискорбно сдохнуть от руки сопливого светловолосого ублюдка в грошовой склоке из-за морских перевозок. Другие доводы, понятное дело, не в счет.
   Когда соперник протянул судье меч для осмотра, Лордан отметил, как ярко сверкнул луч солнца на богато инкрустированной гарде. Тармонт, совсем молодой, откован около года назад и, судя по виду, редко используемый. Ни одна царапина не нарушала совершенства этого оружия. Да и точили его не более четырех-пяти раз.
   Настроение чудесным образом начало улучшаться. Дорогой клинок, сработан одним из пяти лучших мастеров, но новый и абсолютно неопытный. Он придает самоуверенность, внушает, что все завершится наилучшим образом. Опыт десяти лет подсказывал Бардасу, что при верной Игре такая установка приведет противника к неизбежной гибели.
   Лордан протянул свой меч. Судья окинул его небрежным взглядом, что, конечно, оскорбительно, и тут же вернул обратно. Фехтовальщик коротко кивнул и направился к своей позиции в центре арены. Плиты под ногами были жестки и посыпаны достаточным количеством опилок, смешанных с песком: идеальное покрытие для ведения боя. Бардас надел свои самые старые пуанты, плотно облегающие ступню. Их сравнительно новые подметки слегка поскрипывали при ходьбе.
   Эйтли сняла с него плащ, и Лордан вздрогнул от холода. Много лет назад один жаркий процесс научил его ни когда не надевать на поединок ничего, кроме простой удобной одежды: тонкой льняной рубашки, свободной в плечах, с просторными рукавами, плотно стянутыми у кистей, и пары удобных бриджей без пряжек, которые всегда врезаются или расстегиваются в самый неподходящий момент. На его глазах человек однажды умер от того, что надел шерстяную рубашку, побоявшись осенней прохлады. Десять лет работы, и ты выучишь все эти мелочи.
   Когда раздался сигнал к началу боя, Лордан был уже собран и спокоен, как обычно. Соперник впечатлял быстротой и нескрываемой силой. Самое главное – продержаться первые полминуты и три минуты после.
   Первый выпад пошел совсем не туда, куда ожидал Бардас. Удар, принятый высоко, оказался настолько мощным, что фехтовальщик не смог отразить его силой только плеча и кисти. Отступая назад, Бардас кое-как справился с ним, но оставил открытой грудь. О контратаке не могло быть и речи. Следующий выпад, как и предполагал Лордан, оказался низким, но столь же неудобным, как и первый. Бардас быстро отступил вправо, однако гарда его меча находилась все еще слишком высоко, чтобы прикрыть ничем не защищенное колено. Такой просчет мог решить исход дела, но, по счастью, соперник сделал еще один правый выпад.
   Два шага назад, и Лордан получил необходимое пространство для прямой атаки. Резко отбросив меч светловолосого гиганта вправо, Бардас одним стремительным движением запястья направил клинок в область желудка противника. Тот отступил, но недостаточно быстро, чтобы избежать удара, и острие Гюэлэна вошло в корпус соперника примерно на полдюйма. Рискуя получить рану в правое плечо, Лордан выхватил клинок из раны и сделал низкий прямой выпад. Колено и левая рука коснулись пола одновременно, так что Бардас ощутил резкую боль в протестующих связках. Хедин отчаянно парировал удар, но достаточно неуклюже, и Гюэлэн погрузился в его бедро дюймов на девять. Хорошая работа. Хорошая, но еще не отличная. Во всяком случае, пока.
   Согнувшись в три погибели, Лордан попытался опереться на ступню – не тут-то было, похоже, левая нога вышла из строя. Черт, нет хуже способа сдохнуть! Однако блондин был слишком озабочен видом собственной крови, чтобы обращать внимание на затруднения противника. Фехтовальщик, с трудом преодолевал боль, выпрямился, перенеся вес на правую ногу, и немного подался назад изображая вялую защиту. Не время пытаться двигать ступней – он упадет, как пить дать упадет. Теперь исход зависел от противника, от того, насколько он способен переносить боль.
   В ожидании каких бы то ни было действий Лордан проклинал все морские дела, все процессы по торговым контрактам и всех высоких белобрысых фехтовальщиков на десять лет его моложе. Многовато проклятий за промежуток времени меньший, чем удар сердца, но скорость приходит с практикой.
   К счастью, юнец, кажется, потерял самообладание. Вместо стремительного выпада он отступил назад и начал размахивать мечом где-то на уровне собственного локтя. Нет лучше способа отправить себя в могилу, отметил про себя Лордан, аккуратно отражая очередной выпад и изгибаясь в совершенно невозможной контратаке. Он ощутил, как клинок вошел в плоть, наткнулся на кость, согнулся и… переломился, как ломается ножка у тонкого винного бокала, на расстоянии десяти дюймов от острия. В ярости Бардас одним поворотом запястья обратил этот выпад в стремительный удар, который прорезал горло соперника, как острый нож прорезает лист пергамента.
   Раздался звон падающего меча – того самого экстравагантного и злополучного Тармонта; зачем нужно было покупать новый? Затем последовали свистящие хрипы того, кто пытался втянуть воздух в горло, которого больше не существовало. Тело с глухим стуком упало на окровавленный пол. Будь прокляты эти чертовы морские дела.
   Судья постучал молотком по столу и вынес вердикт в пользу подзащитного. Отзвучали аплодисменты – довольно жидкие: бой был коротким и совершенно незрелищным, – послышалось шарканье ног, зеваки вернулись к своим разговорам; кто-то смеялся, на галерке чихали.
   Помощник покойного адвоката неспешно собрал бумаги и сунул их под мышку, явно не стремясь за потерпевшими поражение клиентами. Эйтли упаковывала Тармонт: согласно древней традиции, меч поверженного врага переходил в собственность победителя. Цена этого клинка была раз в десять больше, чем вознаграждение, которое Лордан получит за выигранный процесс, но никакие деньги уже не вернут ему Гюэлэн. Будь проклят этот день, хорошо, что удалось хотя бы остаться в живых.
   – Что произошло? – поинтересовалась Эйтли. – В какой-то момент я подумала, что дело сделано.
   – Спазм, – бросил Бардас.
   Победитель был не в настроении. Он хотел забрать обломок клинка, но повсюду была кровь, и Лордан не мог заставить себя приблизиться к тому, кто еще недавно был его противником.
   – Видишь, – язвительно пробормотал он, разглядывая сломанный меч, – я приобрел чудесный нож для резьбы по дереву.
   – Я предупреждала тебя, что он долго не протянет, – отозвалась девушка. – Если бы ты продал его, как я предлагала…
   Лордан молча опустил обломок в бархатный чехол. Эйтли завязала ленту и убрала его в вещевой мешок.
   – Как колено?
   – Лучше, но мне нужен отдых хотя бы неделю. Когда следующий?
   – Через месяц, – ответила Эйтли. Бракоразводный процесс, не думаю, что возникнут сложности, Я скажу, что у тебя травма, чтобы они в случае необходимости могли нанять кого-то еще.
   Лордан кивнул. Развод, являясь объектом церковного права, не требовал причинения смерти противнику. Но это не означало, что в случае смерти процесс считается недействительным. Тем не менее необходимо предупредить клиента о возможных осложнениях. Особенно в случае, когда брак заключался по расчету.
   – Может, стоит укоротить его? – размышлял Бардас, направляясь к выходу. Фехтовальщик заметно хромал, да и расстояние до двери по каким-то необъяснимым причинам увеличилось чуть ли не вдвое. – Я слышал, в некоторых судах короткие мечи сейчас в моде.
   – Не настолько короткие, – парировала девушка. – Переделай его в кинжал, запасной тебе не помешает.
   – Не святотатствуй.
   Пара носильщиков пронесли мимо них тело убитого, накрытое пледом, чтобы не травмировать публику.
   – Кстати, когда я начал заниматься бракоразводными делами?
   – С тех пор, как тебя стало беспокоить колено. – Эйтли бросила на него короткий взгляд и тихонько вздохнула. – Не обижайся, – добавила она, – но ты не думал о том, что, возможно, тебе пора оставить практику?
   – Как только смогу себе это позволить, – ответил Лордан, чувствуя, как горло болезненно сжалось, – или когда меня сделают судьей.
   – Я знала, что ты так скажешь.
 
   По обыкновению, как только со второй бутылкой было покончено и рука потянулась к третьей, его охватил озноб. Не говоря ни слова, Бардас протянул сосуд помощнице.
   – Не переусердствуй, – обронила девушка, наполняя его кубок. – Хотя бы потому, что это дорого.
   Лордан нахмурился, глядя на перекошенную физиономию, смотревшую на него из отполированной стенки чаши.
   – Традиция, – ответил он. – Знак уважения.
   Бардас сделал видимое усилие, пытаясь что-то вспомнить.
   – Мы купили выпивку его помощнику?
   Эйтли молча кивнула.
   В кабаке, где они сидели, несколько человек, очевидно, присутствовавших на процессе, глядя в сторону фехтовальщика, толкали друг друга Лордан не любил этого, но с другой стороны, сидя в пивной сразу после слушания, всегда есть возможность подцепить новую работу. Так нашлись братья Киврины и картель торговцев пряностями. Богатые семьи посылают людей на все слушания в поисках хорошего адвоката: достаточно талантливого, чтобы выжить, и достаточно юного, чтобы не запрашивать много. Профессионалы с десятилетним стажем хорошо известны потенциальным клиентам, однако им свойственно сильно завышать цены на собственные услуги. Но снизить плату означает признать свою некомпетентность. То же относится и к бракоразводным делам.
   «Если бы с годами я становился лучше, – размышлял Лордан, – но я старею».
   – Что ж, – тем временем продолжала Эйтли, – ты победил достаточно легко. Нужно найти братьев Дромосил и потребовать у них деньги.
   – Скажи им, что я подаю иск, – пробурчал фехтовальщик.
   Девушка подавила смешок: профессиональные долги, например, оплата услуг адвоката, представляют собой отдельное дело, которое стороны решают между собой без Привлечения юридических средств. На практике защитникам, требующим плату через суд, трудно получить работу.
   – Ты справишься, – заключил Лордан. – У тебя сегодня неплохой день, плюс деньги, положенные за этот меч.
   Эйтли пожала плечами. Десять процентов, которые ей причитались составляли кругленькую сумму, но девушка никогда не показывала, что довольна.
   – Каждый пенни заработан тяжелым трудом, – ответила она. – Допивай, через час у тебя встреча с угольщиками.
   – Это так необходимо? – простонал Бардас. – Скажи им, что я еще не оправился от раны или еще что-нибудь.
   – Прекрасно. Значит, теперь мне нужно убедить их, что ты еще не превратился в старую развалину, которая без посторонней помощи не может дойти до уборной. Ты выглядишь как столетний дед, да к тому же еще и хромаешь.
   Из чувства противоречия Лордан снова наполнил кубок.
   – Где я возьму новый Гюэлэн? – угрюмо спросил он. Ублюдок.
   – Ты становишься суеверным, – нахмурилась девушка. Опасное хобби для человека твоей профессии.
   – Для нормальной работы нужны нормальные средства, – с досадой воскликнул фехтовальщик. – Никаких суеверий. И вообще оружие и экипировка не включаются в сумму выручки. Другие помощники не возражают, – добавил он, прежде чем Эйтли смогла открыть рот. – Издержки бизнеса.
   – Даже не надейся.
   – Эйтли, это моя жизнь! – Бардас себя на полуслове, с ужасом осознав, что нарушил правила. Между адвокатом и помощником тема смерти не обсуждается. Пристыженный, он подался немного вперед и спросил: – Во сколько, ты говоришь, мы встречаемся с угольщиками?
   Эйтли задумчиво посмотрела на фехтовальщика. Последнее время она делала это довольно часто. Второе нерушимое правило заключается в том, что помощники никогда не заботятся об адвокатах. Помощники находят работу, лучшую из всех возможных. То что сложное дело может убить защитника быстрее, чем удар молнии, находится за пределами их компетенции.
   – Не беспокойся. Я скажу, что ты отправился на вечеринку по случаю победы на процессе.
   – С братьями Дромосил? Не смеши!
   Лордан одним глотком допил вино и перевернул кубок.
   – Я лучше пойду с тобой. По правде сказать, я опасаюсь доверить тебе таких сложных клиентов. – Адвокат тяжело вздохнул. – А после мы пойдем пить, – угрюмо добавил он. – Согласна?
   – После часа, проведенного в компании угольщиков? – хмуро ответила девушка. – Согласна.
 
   – Закон, – сурово говорил Патриарх, – имя которого мы, естественно, не называем, заключает в себе силу, позволяющую использовать эти знания. Но не забывайте, что его возможности ограничены и он мало применим в действительности.
   Старец замолчал и обвел взглядом переполненную аудиторию. Пять сотен сгорающих от любопытства юнцов, каждый из которых, вне всякого сомнения, пришел исполнить детскую клятву стать магом. Алексий был циником, остатки идеализма, присущие его натуре, исчезли с получением сана. И тем не менее он трепетно относился к извечной Обязанности Патриарха каждый год принимать в послушание новичков. Алексий выполнял свой священный долг:
   Каждый год объяснял неофитам, что здесь их не сделают волшебниками.
   – В целом, – продолжал старец, – Закон используется как щит и в значительно меньшей степени как меч. Защита и нападение, ничего другого. Он не может излечить больного или воскресить мертвого, превратить свинец в золото, сделать человека невидимым или заставить женщину полюбить мужчину. Закон не может создать что-либо или изменить что-то уже сотворенное. Он может перенаправить проклятие и может наложить его, но все это лишь побочные явления, не имеющие прямого отношения к цели, ради которой существует Закон.
   Как и предполагал Алексий, его слова вызвали недовольный ропот в рядах высокообразованной аудитории:
   Патриарх не имел права говорить с ними в таком тоне. Они пришли сюда, чтобы познать величайшую тайну, присоединиться к самой лучшей и самой богатой гильдии мира.
   Опыт показывал, что в любом случае останется человек двадцать, которые и завтра будут смотреть на Учителя с обожанием и восторгом. Остальные – младшие отпрыски, жаждущие узнать, как превратить старших братьев в жаб, сыновья торговцев, отправленные научиться поднимать попутный ветер и призывать джиннов для перемещения тяжелых грузов, могли собирать вещички и убираться вон. Патриарх знал, что делает: не пройдет и полугода, как он избавится от половины из этих юных идиотов.
   – Завтра я расскажу вам о четырех принципах, положенных в основу Закона. Освоив их уверен, что это будет несложно, – вы выберете один из шести аспектов, который вам наиболее интересен. Затем вас распределят по классам и назначат наставников. Позволю себе напомнить, что студенты, которые не внесли плату за обучение, до занятий не допускаются.
   Сколько энергии приходится тратить на обучение молодежи. Вернувшись в келью – квадратный каменный мешок с грубыми нарами и дубовым книжным шкафом, – Алексий сбросил торжественное облачение и нелепые пурпурные туфли, опустился на ложе и начал возиться с трутом и кремнием. Через некоторое время фитиль нехотя загорелся, осветив изумительный, совершенно не сочетающийся с аскетической обстановкой мозаичный потолок.
   Внизу в трапезной накрывали ужин. Пройдет немного времени, и послушник постучит в дверь, чтобы получить разрешение опустить люстру и зажечь свечи. Патриарх ощущал как внутри поднимается раздражение, хотя этот обычай являлся частью дневного уклада жизни.
   Шум, доносившийся снизу, раздражал его слух, мешал сосредоточиться. Не прошло, наверно, и дня, чтобы Алексий не споткнулся о проклятый рычаг этой люстры, бесцельно бродя во мраке своей кельи. Он специально настоял на том, чтобы в комнате не было окон. Света лампы, отраженного от мириадов золотых чешуек, составлявших легендарную мозаику, вполне хватало для чтения, если держать книгу на расстоянии нескольких дюймов от глаз. Такая причуда на самом деле объяснялась просто: Алексий страдал катастрофической рассеянностью. Будь в келье окно, он бы часами смотрел наружу вместо того, чтобы предаться чтению. То же относилось к другим предметам обихода: Патриарх отказался от гобеленов и фресок чтобы изучить изречения Отцов. Он никогда не выходил к трапезе, обходись кружкой воды, краюхой черствого хлеба и яблоком, поскольку знал, что на этом работа, которую еще можно было бы сделать, закончится.
   Такой образ жизни создал Алексию славу великого аскета. Он был, возможно, самым уважаемым Патриархом за последнее столетие – совсем неплохо для человека, который шевелил губами при чтении и даже не пытался это скрыть. Ему требовалось в два раза больше времени, чем его более одаренным коллегам, чтобы постичь очередное открытие или теорию в области вероучения, но в конце концов упорство брало верх. Многие из его окружения Патриарха любили, и Алексий никак не мог понять почему.
   Сегодня ему предстояло одолеть новый трактат о природе веры – очередной шедевр юного Архимандрита, судя по виду, написанный за один вечер. В отличие от Патриарха, которому каждая пядь знания давалась потом и кровью, этот человек от природы обладал интуитивным пониманием Закона, но все свободное – и рабочее – время проводил на скачках, оставляя там большую часть своего состояния. На сей раз блестящий спортсмен высказывал мысль, что вера имеет в Законе то же значение, как луч света, играющий на гранях кристалла. Закон универсален: это свет, который может стать лучом, а может рассеяться. Лишь проходя сквозь призму пытливого ума, он приобретает силу, чтобы осветить подземную тьму, выжечь отверстие.
   Старец нахмурился. Легко и лаконично мальчишка облек в слова то, что Патриарх подсознательно чувствовал, но никогда не мог выразить. Архимандрит обладает настоящим даром, а ведь это только первая глава трактата, часть, в которой автор излагает самоочевидные истины своей теории. Изумительная гипотеза излагалась в последующих семидесяти восьми главах. Похоже, ночь будет долгой.
   В голове постепенно нарастала боль: не помогло и то, что трактат был написан на старом, уже не единожды мытом пергаменте. Легкий стук в дверь, которого он ожидал уже более получаса, все-таки раздался. Патриарх шумно вздохнул, и в двери показалась полоска света.
   – Простите, что отрываю вас, Отче.
   Алексий вздохнул снова, стараясь не отрывать взгляда от книги. Пришел не послушник: голос принадлежал незнакомой девушке, возможно, дочери одной из экономок.
   Если сейчас старик поднимет голову, ему никогда не одолеть этой запутанной гипотезы.
   – Простите, что отрываю вас, Отче, – вновь раздалось в келье. – Соблаговолите уделить мне пару минут…
   Проклятие, это студентка.
   – Я читаю, – раздраженно бросил он, поднося рукопись ближе к глазам. – Убирайтесь.
   – Это не займет много времени, обещаю вам. Пожалуйста!
   Алексий вздохнул.
   – Когда Патриарху Никифору Пятому помешали читать трактат «Все пройдет», он наложил на незадачливого глупца такое проклятие, что того убило молнией на месте, – сурово произнес старец. – Лишь много позже выяснилось, что несчастной жертвой ярости Патриарха пала его собственная дочь, пришедшая предупредить отца, что дом охвачен огнем. Приходите завтра после лекции.