Страница:
Герт принесла салат и поставила его перед Сьюзен. Кочанный салат, долька тепличного помидора, две морковные завитушки и сверху оранжевая блямба французской приправы.
— Салат свежий, — отметила Сьюзен, изучив содержимое тарелки. — В плохом всегда проще найти что-то хорошее, — сказала она, наколола салатный лист и попробовала. — Французская приправа на свином жире.
— Надо написать в Париж о местном поваре!
Герт принесла мне третью бутылку.
— Еще мартини? — спросила она Сьюзен.
— Нет, спасибо, — с теплотой в голосе ответила Сьюзен.
Герт ушла. Я налил пива в стакан.
— Меня беспокоит то, что эти типы на дороге не были полицейскими.
— Ты уверен?
Сьюзен разрезала дольку помидора и отправила половинку в рот.
— Да.
— Не похожи даже на полицейских маленького провинциального городка?
— Полицейские есть полицейские. И потом, хоть городок и маленький, но раз здесь центр торговли кокаином, жизнь у них закрученная. А полицейские, честные или «накормленные», должны быть почти такими же, как в крупном городе. Эти парни вели себя, как слепые щенята. В них не было ни умения, ни жесткости, они слабаки. Легавые уверены в себе, а если и нет, то уж пыль в глаза пустить умеют. Они привыкли, что с ними часто не хотят считаться, так что не теряются в похожих ситуациях.
— А твои растерялись?
Я снова кивнул.
— И не знали, что делать со стреляной раной. А полицейские обязаны знать.
Герт принесла мне фрикасе и салат из креветок для Сьюзен.
— Салат унести?
— Нет, спасибо, пусть пока останется.
— Тогда креветки подать позже?
— Нет. Я займусь и тем и другим.
— Вам еще пива? — Герт обратилась ко мне.
— Трех достаточно.
Герт пожала плечами и удалилась.
Я попробовал фрикасе:
— Какая досада!
— Консервированное?
— Я именно на это и надеялся, но они зачем-то приготовили его сами.
— Сможешь доесть?
— Постараюсь.
— Но если не полицейские, то кто? — спросила Сьюзен.
— Не знаю. Может, приятели полицейских. Может, белые «сотрудники» наркомафии. Может, кого-то наняли для грязной работы, пока легавые блокируют шоссе...
— Или кто-то, о ком ты ничего не знаешь.
— А вот это «или» звучит паршиво...
— Оно значит, что ты действуешь в обстановке, которую не понимаешь?
— Да.
— От этого никто не застрахован. Но ты рассматриваешь такую возможность тщательнее, чем кто-либо другой.
— Философствуешь?
— Почему бы и нет?
Глава 11
Глава 12
— Салат свежий, — отметила Сьюзен, изучив содержимое тарелки. — В плохом всегда проще найти что-то хорошее, — сказала она, наколола салатный лист и попробовала. — Французская приправа на свином жире.
— Надо написать в Париж о местном поваре!
Герт принесла мне третью бутылку.
— Еще мартини? — спросила она Сьюзен.
— Нет, спасибо, — с теплотой в голосе ответила Сьюзен.
Герт ушла. Я налил пива в стакан.
— Меня беспокоит то, что эти типы на дороге не были полицейскими.
— Ты уверен?
Сьюзен разрезала дольку помидора и отправила половинку в рот.
— Да.
— Не похожи даже на полицейских маленького провинциального городка?
— Полицейские есть полицейские. И потом, хоть городок и маленький, но раз здесь центр торговли кокаином, жизнь у них закрученная. А полицейские, честные или «накормленные», должны быть почти такими же, как в крупном городе. Эти парни вели себя, как слепые щенята. В них не было ни умения, ни жесткости, они слабаки. Легавые уверены в себе, а если и нет, то уж пыль в глаза пустить умеют. Они привыкли, что с ними часто не хотят считаться, так что не теряются в похожих ситуациях.
— А твои растерялись?
Я снова кивнул.
— И не знали, что делать со стреляной раной. А полицейские обязаны знать.
Герт принесла мне фрикасе и салат из креветок для Сьюзен.
— Салат унести?
— Нет, спасибо, пусть пока останется.
— Тогда креветки подать позже?
— Нет. Я займусь и тем и другим.
— Вам еще пива? — Герт обратилась ко мне.
— Трех достаточно.
Герт пожала плечами и удалилась.
Я попробовал фрикасе:
— Какая досада!
— Консервированное?
— Я именно на это и надеялся, но они зачем-то приготовили его сами.
— Сможешь доесть?
— Постараюсь.
— Но если не полицейские, то кто? — спросила Сьюзен.
— Не знаю. Может, приятели полицейских. Может, белые «сотрудники» наркомафии. Может, кого-то наняли для грязной работы, пока легавые блокируют шоссе...
— Или кто-то, о ком ты ничего не знаешь.
— А вот это «или» звучит паршиво...
— Оно значит, что ты действуешь в обстановке, которую не понимаешь?
— Да.
— От этого никто не застрахован. Но ты рассматриваешь такую возможность тщательнее, чем кто-либо другой.
— Философствуешь?
— Почему бы и нет?
Глава 11
В воскресенье вечером я отвез Сьюзен в Бостон, оставив себе ее машину.
— Возьму напрокат, — сказала она. — А счет можешь оплатить.
— Счет оплатит «Аргус».
Сьюзен была далеко, а я как заводной колесил по городу, стараясь найти хоть малейшую зацепку. Чувствовал я себя, как тот прыщавый паренек, зашедший в бар, где назначают свидания парочки влюбленных.
Я заехал в ресторан «Френдли», присел за стойку, заказал оладьи по-английски и чашку кофе.
— Слышал, недавно на Куоббинском шоссе случалась какая-то заварушка, — бросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.
Молоденькая барменша посмотрела на меня пустым взглядом.
— Какая еще заварушка? — вяло поинтересовалась она.
— Сам хотел бы узнать поточнее.
Я повернулся к мужчине в сером атласном спортивном костюме и в черных туфлях под мокасины.
— Вы не в курсе событий?
Тот как раз обмакивал краешек тоста в желток. Когда у него получилось, он посмотрел на меня и пожал плечами:
— Нет.
Его подбородок покрывал слой двухдневной щетиной — видимо, решил отращивать бороду. И хотя он был «чистым» брюнетом, щетина росла серо-бурая.
— А вы-то что слышали, мистер? — Барменше было лет девятнадцать, не больше. Девчонка, но уже изрядно потасканная.
— Насколько я понял, подстрелили мужчину.
— Подстрелили? Не врете? — глаза ее так и округлились.
— Говорят.
— А говорят, кого? — спросил щетинистый.
— Нет, — я пожал плечами. — И еще там машина сгорела.
— Надо же, — покачала головой девчонка.
В ресторан вошли двое полицейских и устроились за стойкой со стороны щетинистого.
— Привет, Ленни, — сказала девчонка одному из них. — Что там случилось на Куоббинском шоссе? Говорят, — она кивнула в мою сторону, — там на днях кого-то подстрелили.
Она налила им по чашке кофе, хотя они и не заказывали.
Блондину Ленни было лет двадцать пять, он сидел, топорща густые светлые усы. Они действительно смотрелись. Но вот его полицейская фуражка была измята, как у пилота бомбардировщика после пятьдесят третьего боевого вылета. Ленни навалился на стойку и посмотрел на меня.
— О чем это вы?
— Да слышал вот, что на Куоббинском шоссе в кого-то стреляли. И вроде как чья-то машина сгорела.
— От кого вы это слышали?
— От очевидца.
Ленни повернулся к напарнику:
— Чак, ты слышал что-нибудь про стрельбу?
Чак, очередной блондин, но, в отличие от Ленни, повыше ростом и почище выбрит, пил кофе, держа чашку обеими руками. Безвольные запястья были расслаблены, кисти рук уныло поникли вниз, покатые плечи ссутулены — такого типа прекрасно сыграл в «Шейне» Джек Пэленс[5]. Он сделал еще глоток, медленно поставил чашку, повернул голову и посмотрел на меня.
— Нет, ничего не слышал. И на вашем месте я бы поостерегся распространять по городу сплетни.
— Да-да, конечно. Наверное, не стоило говорить об этом, но я сказал только то, что слышал.
— Если знаете что-то конкретное — заявите в полицию. А если нет, держите язык за зубами. — Усы Ленни шевелились в такт словам.
Чак же продолжал сверлить меня злобным взглядом. От злобных взглядов больше толку, если тебе не двадцать пять, и ты не блондин, и усы отрастить для тебя не проблема.
— Я понял, — сказал я. — Спасибо, что разъяснили.
Положив на стойку три доллара, я вышел из зала.
Новая японская машина Сьюзен — красная, спортивная, обтекаемая, как пуля, двигатель с турбонадувом — развивала скорость в пять миллионов миль в час за пять секунд.
Сьюзен носилась на ней, как Чак Йегер, я же боялся ее до полусмерти и всегда устанавливал круиз-контроль, чтобы она сама не разогналась до скорости света, пока я следил за дорогой. Осторожно отъехав от поребрика, я направился по Мейн-стрит к уитонской больнице. И почти сразу же заметил в зеркале заднего вида патрульную машину: блондины сели мне на хвост с таким расчетом, чтобы я их видел. Через четверть мили я заметил, что за полицейской машиной едет серебристый «форд-эскорт». Обожаю парады!
Уитонская больница представляла из себя здание из желтого кирпича с подъездом, отделанным стеклянными блоками. Поликлиника и отделение неотложной помощи находились во дворе. Я припарковал машину на стоянке и прошел в поликлинику.
В вестибюле мирно сидели три человека, за стеклянным ограждением регистратуры — две женщины в белых халатах, за их спинами начинался коридор со смотровыми кабинетами. Подойдя к окошечку, я обратился к регистраторше:
— В пятницу, часов в шесть вечера, к вам поступил мужчина с пулевым ранением в левое бедро...
Следом за мной в приемное отделение вошел полицейский — этого молодца я еще ни разу не видел — и сел на один из стульев на колесиках. Пружины стула скрипнули, но он не обратил на них внимания, поскольку старательно грыз яблоко.
— Прошу прощения, сэр? — вопросительно посмотрела на меня девушка, к которой я обратился.
Вторая регистраторша поздоровалась с полицейским:
— Хэлло, Дейв!
— Меня интересует состояние мужчины, которого ранили в пятницу вечером, — объяснил я.
Полицейский, поработав челюстями, проглотил кусок яблока и спросил в ответ:
— Эй, Дженни, вы с Кевином идете на банкет софтболистов?
Та ответила ему утвердительным кивком и перевела взгляд на меня:
— Извините, сэр, но с пулевым ранением к нам никто не поступал.
— Вы даже не хотите проверить?
— Пулевое ранение — это ЧП, о нем всем было бы известно, — ответила она и повторила: — С ранением к нам никто не обращался.
Полицейский яростно надкусил яблоко. Регистраторша неодобрительно посмотрела на него и перевела взгляд на напарницу:
— Мардж, ты слышала что-нибудь о пулевом ранении?
Мардж выпятила нижнюю губу и покачала головой.
В вестибюле появилась маленькая черноволосая женщина и села справа у стены. Низкорослый и круглолицый полицейский доел яблоко и огляделся в поисках плевательницы. Не обнаружив таковой, он положил огрызок яблока в пепельницу. Моя регистраторша, брезгливо сморщив носик, взяла огрызок двумя пальчиками и бросила в мусорную корзину у себя под столом.
— Дейв, ты что, в хлеву вырос?
Он усмехнулся, ничего ей не ответил, зато посмотрел на меня и сказал:
— Думаю, здесь нет никого с пулевым ранением, мистер.
— Значит, что-то напутал, — я повернулся и пошел к выходу.
Шагая через вестибюль, я краем глаза изучал черноволосую женщину. Она старательно прятала от меня глаза.
Я прошел к стоянке, сел в машину и вырулил со своего места парковки. Круглолицый уже открывал дверцу патрульной машины. Он развернулся на подъездной дорожке и пристроился ко мне в хвост. В тот момент, когда я заворачивал, на крыльцо вышла черноволосая женщина. Ярдов через двести я вновь заметил «форд», который следовал за полицейской машиной. Может, ей нужен не я? Может, ее интересует Дейв? В конце концов, я не эгоцентрист.
Я в очередной раз пересек город, выехал на Куоббинское шоссе, вернулся к мотелю, поставил машину на стоянку и направился в фойе. Патрульная машина просвистела мимо меня, резво развернулась и понеслась в обратную сторону — к городу. «Форд-эскорт» заехал на стоянку и припарковался в дальнем углу. Я зашел в фойе, повернулся и стал наблюдать: черноволосая женщина выбралась из «форда», дождалась, когда патрульная машина исчезла из виду, и только тогда медленно зашагала к мотелю. Когда она вошла в фойе, я стоял возле бара.
— Не хотите коктейль? — предложил я.
Она на мгновение задержала на мне свой взгляд, проронила короткое «Да», прошла в бар и села за маленький столик у дальней стены. Я последовал за ней и сел напротив. Близилось время обеда, в ресторан начал стекаться народ. За стойкой бара стояла Вирджи.
— Что предпочитаете? — спросил я свою преследовательницу.
— "Перье", — ответила она. — С долькой лайма.
Я встал, подошел к бару и попросил Вирджи:
— Бокал «Перье» и бутылку «Сэма Адамса».
— Лайм?
— В «Перье».
— Сейчас принесу, — кивнула Вирджи.
Я вернулся за столик. Черноволосая женщина прикуривала. Когда я сел, она затянулась, после чего спросила:
— Не возражаете?
Я не возражал.
С подносом в руках подошла Вирджи, поставила заказ на столик и вернулась за стойку.
На вид черноволосой незнакомке было лет двадцать шесть — двадцать семь. Широкие скулы, широкие черные брови и удлиненный разрез темных, почти черных глаз выдавали ее латиноамериканское происхождение. На лице — ни грамма косметики. Черные длинные волосы собраны сзади заколкой из черепахового панциря. Одета в белую рубашку с небольшим воротничком, слаксы цвета хаки, скорее похожие на мужские, туфли на каучуковой подошве. На шее, под расстегнутым воротничком, ниточка бус с перемежающимися белыми и голубыми бусинами — в стиле традиционных индейских украшений. На указательном пальце правой руки — серебряный перстень с крупным камешком бирюзы.
Той же рукой, что держала сигарету, она подняла бокал:
— Salud.
Я кивнул, налил в свой бокал пива и повторил ее жест. Мы оба сделали по небольшому глоточку. Надо будет как-нибудь докопаться до истоков этой странной традиции — чокаться.
Черноволосая незнакомка не пригубила своего бокала, пока я не налил себе и не ответил на ее приглашающий жест. Мы опустили бокалы и посмотрели друг на друга. Я поставил локти на стол, переплел пальцы и положил на них подбородок.
— Меня зовут Хуанита Олмо.
— Мое имя вам известно?
— Спенсер, — ответила она. И тут же спросила: — Почему вы предложили мне выпить?
— Видел, как вы ехали за мной, видел вас в больнице, видел, как припарковались у мотеля после того, как уехали полицейские...
— Вам, конечно же, интересно знать, почему я ехала за вами.
— Думаю, всему виной мой мужественный рот и манера держаться.
Она даже не улыбнулась.
— Вы не интересуете меня как личность.
— Каждый человек — личность, тем и интересен.
Она слегка склонила голову, что означало — «извините».
— Я имела в виду совсем другое. Как работник социальной сферы я разделяю ваше уважение к личности каждого человека...
— Потрясающе! Уверен, мы поладим. Ключ от номера дать?
— Прошу вас, мистер Спенсер... Я серьезный человек, и меня заботят серьезные проблемы. К шуткам я сейчас не расположена.
— Извините.
— Вы расследуете убийство Эрика Вальдеса?
Я кивнул как можно серьезнее.
— Я знала Эрика.
— ?!
— И считаю, что могу помочь.
— Поэтому вы следили за мной?
— Я выжидала. Постоянно эти полицейские и... хотела посмотреть на вас... получить о вас какое-то представление.
— Изучая мой затылок через стекла трех машин?
— Надеялась, появится возможность подобраться к вам поближе. Но потом вы остановили меня в фойе, и я поняла, что вы меня заметили.
— Ну что ж, давайте посидим, помолчим. Предоставлю вам хорошую возможность посмотреть на меня, прежде чем что-либо говорить.
— Не стоит. И не надо разговаривать со мной таким покровительственным тоном. Я отнюдь не так глупа.
— Посмотрим.
— Ценю прямоту. — Ее губы наконец слегка дрогнули в улыбке. Она сделала маленький глоток и спросила: — Вы подозреваете кого-то?
— Нет. Эрик приехал собрать материал о наркобизнесе в Уитоне. Логично предположить, что его убили именно из-за этого.
— Дикие колумбийцы.
— Возможно, — сказал я.
— Это не логичное, а расистское предположение.
— Одно не противоречит другому.
— Расизм нелогичен.
— А логика — это не расизм. Наркобизнес интересует меня не потому, что им занимаются колумбийцы, а потому, что он стал причиной смерти Эрика, потому что это очень прибыльный, но противозаконный способ зарабатывать деньги.
— А вы уверены, что кокаин — это колумбийцы?
— Практически уверен.
— Я — колумбийка, — сказала она, выпрямилась и посмотрела мне в глаза.
— С собой не прихватили?
Ее лицо залилось краской.
— Для меня это серьезно, — сказала она.
— Я знаю. Для меня тоже. Каюсь, есть такая дурная привычка — люблю поддразнивать и временами зарываюсь. Иногда нападает желание пошутить в самый неподходящий момент.
— Я не нахожу ваши шутки забавными.
— Может, вы и правы. У вас есть какие-нибудь догадки касательно смерти Эрика?
— Убийство — дело рук полиции.
— Зачем им было нужно его убивать?
— Шеф полиции — последний мерзавец. Эрик был латинос.
— И это все?
— Что вы имеете в виду? — спросила Хуанита.
— Что у Роджерса было плохое настроение. Он решил застрелить латиноса, тут-то Эрик ему и подвернулся под руку...
— Эрик вскрыл какие-то факты, которые Роджерс на хотел оглашать.
— А Роджерсу было что скрывать?
— Я знаю одно: он настоящий зверь.
— Расскажите о местном наркобизнесе.
— Чего тут скрывать, колумбийцы этим занимаются. Но для нас кокаин — часть жизни, и она стала этой частью задолго до Колумба.
— Кока — не кокаин.
— С нее он начинается. Кокаин для колумбийцев то же самое, что маис для многих индейских племен Северной Америки.
— Однако маис полезней для здоровья.
— Но не тогда, когда из него делают виски.
— Возможно. Кто в Уитоне всем заправляет? Она молча покачала головой.
— Вы не знаете, или не хотите говорить?
Та же реакция.
— Полиции это известно?
— Конечно.
— И им платят, чтобы они в нужный момент отворачивались?
— Конечно.
— Всем?
Она пожала плечами.
— Вы хотите помочь мне своим молчанием?
— Хочу... чтобы всех нас — колумбийцев и потомков колумбийцев перестали смешивать с грязью, — немного смущаясь, хотя и энергично ответила она. — Хочу, чтобы наказали убийц Эрика.
— Вы были с ним близки?
— Не в этом смысле. Мы были друзьями.
— У него было много друзей среди женщин?
— Да. Эрик любил женское общество.
— Шеф Роджерс утверждает, что с Эриком поквитался ревнивый муж.
— Он никогда не смог бы придумать более простой и удачной отговорки.
— Эрик действительно обхаживал замужних женщин?
Хуанита сидела, опустив глаза.
— А замужних колумбиек? — уточнил я.
Она подняла голову и разглядывала какую-то далекую-далекую точку у меня за спиной, затем едва заметно покачала головой, но ничего не сказала.
— Мало надежды добраться до истины, если заранее уверен, в чем она состоит.
Зрачки ее черных глаз сконцентрировались на меня.
— Посмотрите на себя, — с неожиданной злостью произнесла она. — Сидите здесь, потягиваете пиво и читаете проповеди о вреде наркотиков.
— Я не читаю проповедей о вреде наркотиков. Я отрабатываю деньги. Мне их платят за то, что я ищу убийцу Эрика Вальдеса.
Она едва ли услышала меня, поэтому продолжала нападать:
— Вас никогда не удивляло, что какие-то наркотики разрешены, а какие-то запрещены?
— Никогда не удивляло.
— Правящий класс не запрещает алкоголь или никотин. Но кокаин объявляет вне закона. И марихуану объявляет вне закона. И все дешевые наркотики, которые употребляет беднота. Сами же они наркотиков не употребляют, пристрастия к ним не испытывают.
— И это меня тоже никогда не удивляло. Но, согласно законам ненавистного вам правящего класса, убийство Эрика считается тяжким преступлением. А меня наняли, чтобы я нашел убийцу. И вот теперь вы говорите, что хотите помочь мне, но не хотите бросить тень на колумбийскую общину Уитона. Мне кажется, что это два несовместимых желания. Эрика мог убить как колумбиец, так и не колумбиец. Единственная возможность что-то узнать — докопаться до истины...
Хуанита внимательно смотрела на меня.
— Надо заниматься работой, а не произносить пламенные речи о классовой борьбе, — заключил я.
Она еще какое-то время внимательно на меня смотрела, а затем спросила:
— Почему вы решили, что можете чего-то добиться?
— У меня чистые помыслы.
— Вы в этом городе один против всех.
— Но я чертовски хитер. — Я допил остатки «Сэма Адамса». Хуанита не удостоила вниманием свой «Перье».
— Хотите пощупать мускулы? — спросил я.
— Эмми Эстэва, — сказала она.
— Спасибо.
Из глаз Хуаниты потекли слезы. Она вдруг встала и выскочила из бара. Быстро пересекла фойе, вышла из мотеля, направилась к автостоянке, села в машину и уехала.
Эмми Эстэва осталась.
— Возьму напрокат, — сказала она. — А счет можешь оплатить.
— Счет оплатит «Аргус».
* * *
Потом наступило утро понедельника.Сьюзен была далеко, а я как заводной колесил по городу, стараясь найти хоть малейшую зацепку. Чувствовал я себя, как тот прыщавый паренек, зашедший в бар, где назначают свидания парочки влюбленных.
Я заехал в ресторан «Френдли», присел за стойку, заказал оладьи по-английски и чашку кофе.
— Слышал, недавно на Куоббинском шоссе случалась какая-то заварушка, — бросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.
Молоденькая барменша посмотрела на меня пустым взглядом.
— Какая еще заварушка? — вяло поинтересовалась она.
— Сам хотел бы узнать поточнее.
Я повернулся к мужчине в сером атласном спортивном костюме и в черных туфлях под мокасины.
— Вы не в курсе событий?
Тот как раз обмакивал краешек тоста в желток. Когда у него получилось, он посмотрел на меня и пожал плечами:
— Нет.
Его подбородок покрывал слой двухдневной щетиной — видимо, решил отращивать бороду. И хотя он был «чистым» брюнетом, щетина росла серо-бурая.
— А вы-то что слышали, мистер? — Барменше было лет девятнадцать, не больше. Девчонка, но уже изрядно потасканная.
— Насколько я понял, подстрелили мужчину.
— Подстрелили? Не врете? — глаза ее так и округлились.
— Говорят.
— А говорят, кого? — спросил щетинистый.
— Нет, — я пожал плечами. — И еще там машина сгорела.
— Надо же, — покачала головой девчонка.
В ресторан вошли двое полицейских и устроились за стойкой со стороны щетинистого.
— Привет, Ленни, — сказала девчонка одному из них. — Что там случилось на Куоббинском шоссе? Говорят, — она кивнула в мою сторону, — там на днях кого-то подстрелили.
Она налила им по чашке кофе, хотя они и не заказывали.
Блондину Ленни было лет двадцать пять, он сидел, топорща густые светлые усы. Они действительно смотрелись. Но вот его полицейская фуражка была измята, как у пилота бомбардировщика после пятьдесят третьего боевого вылета. Ленни навалился на стойку и посмотрел на меня.
— О чем это вы?
— Да слышал вот, что на Куоббинском шоссе в кого-то стреляли. И вроде как чья-то машина сгорела.
— От кого вы это слышали?
— От очевидца.
Ленни повернулся к напарнику:
— Чак, ты слышал что-нибудь про стрельбу?
Чак, очередной блондин, но, в отличие от Ленни, повыше ростом и почище выбрит, пил кофе, держа чашку обеими руками. Безвольные запястья были расслаблены, кисти рук уныло поникли вниз, покатые плечи ссутулены — такого типа прекрасно сыграл в «Шейне» Джек Пэленс[5]. Он сделал еще глоток, медленно поставил чашку, повернул голову и посмотрел на меня.
— Нет, ничего не слышал. И на вашем месте я бы поостерегся распространять по городу сплетни.
— Да-да, конечно. Наверное, не стоило говорить об этом, но я сказал только то, что слышал.
— Если знаете что-то конкретное — заявите в полицию. А если нет, держите язык за зубами. — Усы Ленни шевелились в такт словам.
Чак же продолжал сверлить меня злобным взглядом. От злобных взглядов больше толку, если тебе не двадцать пять, и ты не блондин, и усы отрастить для тебя не проблема.
— Я понял, — сказал я. — Спасибо, что разъяснили.
Положив на стойку три доллара, я вышел из зала.
Новая японская машина Сьюзен — красная, спортивная, обтекаемая, как пуля, двигатель с турбонадувом — развивала скорость в пять миллионов миль в час за пять секунд.
Сьюзен носилась на ней, как Чак Йегер, я же боялся ее до полусмерти и всегда устанавливал круиз-контроль, чтобы она сама не разогналась до скорости света, пока я следил за дорогой. Осторожно отъехав от поребрика, я направился по Мейн-стрит к уитонской больнице. И почти сразу же заметил в зеркале заднего вида патрульную машину: блондины сели мне на хвост с таким расчетом, чтобы я их видел. Через четверть мили я заметил, что за полицейской машиной едет серебристый «форд-эскорт». Обожаю парады!
Уитонская больница представляла из себя здание из желтого кирпича с подъездом, отделанным стеклянными блоками. Поликлиника и отделение неотложной помощи находились во дворе. Я припарковал машину на стоянке и прошел в поликлинику.
В вестибюле мирно сидели три человека, за стеклянным ограждением регистратуры — две женщины в белых халатах, за их спинами начинался коридор со смотровыми кабинетами. Подойдя к окошечку, я обратился к регистраторше:
— В пятницу, часов в шесть вечера, к вам поступил мужчина с пулевым ранением в левое бедро...
Следом за мной в приемное отделение вошел полицейский — этого молодца я еще ни разу не видел — и сел на один из стульев на колесиках. Пружины стула скрипнули, но он не обратил на них внимания, поскольку старательно грыз яблоко.
— Прошу прощения, сэр? — вопросительно посмотрела на меня девушка, к которой я обратился.
Вторая регистраторша поздоровалась с полицейским:
— Хэлло, Дейв!
— Меня интересует состояние мужчины, которого ранили в пятницу вечером, — объяснил я.
Полицейский, поработав челюстями, проглотил кусок яблока и спросил в ответ:
— Эй, Дженни, вы с Кевином идете на банкет софтболистов?
Та ответила ему утвердительным кивком и перевела взгляд на меня:
— Извините, сэр, но с пулевым ранением к нам никто не поступал.
— Вы даже не хотите проверить?
— Пулевое ранение — это ЧП, о нем всем было бы известно, — ответила она и повторила: — С ранением к нам никто не обращался.
Полицейский яростно надкусил яблоко. Регистраторша неодобрительно посмотрела на него и перевела взгляд на напарницу:
— Мардж, ты слышала что-нибудь о пулевом ранении?
Мардж выпятила нижнюю губу и покачала головой.
В вестибюле появилась маленькая черноволосая женщина и села справа у стены. Низкорослый и круглолицый полицейский доел яблоко и огляделся в поисках плевательницы. Не обнаружив таковой, он положил огрызок яблока в пепельницу. Моя регистраторша, брезгливо сморщив носик, взяла огрызок двумя пальчиками и бросила в мусорную корзину у себя под столом.
— Дейв, ты что, в хлеву вырос?
Он усмехнулся, ничего ей не ответил, зато посмотрел на меня и сказал:
— Думаю, здесь нет никого с пулевым ранением, мистер.
— Значит, что-то напутал, — я повернулся и пошел к выходу.
Шагая через вестибюль, я краем глаза изучал черноволосую женщину. Она старательно прятала от меня глаза.
Я прошел к стоянке, сел в машину и вырулил со своего места парковки. Круглолицый уже открывал дверцу патрульной машины. Он развернулся на подъездной дорожке и пристроился ко мне в хвост. В тот момент, когда я заворачивал, на крыльцо вышла черноволосая женщина. Ярдов через двести я вновь заметил «форд», который следовал за полицейской машиной. Может, ей нужен не я? Может, ее интересует Дейв? В конце концов, я не эгоцентрист.
Я в очередной раз пересек город, выехал на Куоббинское шоссе, вернулся к мотелю, поставил машину на стоянку и направился в фойе. Патрульная машина просвистела мимо меня, резво развернулась и понеслась в обратную сторону — к городу. «Форд-эскорт» заехал на стоянку и припарковался в дальнем углу. Я зашел в фойе, повернулся и стал наблюдать: черноволосая женщина выбралась из «форда», дождалась, когда патрульная машина исчезла из виду, и только тогда медленно зашагала к мотелю. Когда она вошла в фойе, я стоял возле бара.
— Не хотите коктейль? — предложил я.
Она на мгновение задержала на мне свой взгляд, проронила короткое «Да», прошла в бар и села за маленький столик у дальней стены. Я последовал за ней и сел напротив. Близилось время обеда, в ресторан начал стекаться народ. За стойкой бара стояла Вирджи.
— Что предпочитаете? — спросил я свою преследовательницу.
— "Перье", — ответила она. — С долькой лайма.
Я встал, подошел к бару и попросил Вирджи:
— Бокал «Перье» и бутылку «Сэма Адамса».
— Лайм?
— В «Перье».
— Сейчас принесу, — кивнула Вирджи.
Я вернулся за столик. Черноволосая женщина прикуривала. Когда я сел, она затянулась, после чего спросила:
— Не возражаете?
Я не возражал.
С подносом в руках подошла Вирджи, поставила заказ на столик и вернулась за стойку.
На вид черноволосой незнакомке было лет двадцать шесть — двадцать семь. Широкие скулы, широкие черные брови и удлиненный разрез темных, почти черных глаз выдавали ее латиноамериканское происхождение. На лице — ни грамма косметики. Черные длинные волосы собраны сзади заколкой из черепахового панциря. Одета в белую рубашку с небольшим воротничком, слаксы цвета хаки, скорее похожие на мужские, туфли на каучуковой подошве. На шее, под расстегнутым воротничком, ниточка бус с перемежающимися белыми и голубыми бусинами — в стиле традиционных индейских украшений. На указательном пальце правой руки — серебряный перстень с крупным камешком бирюзы.
Той же рукой, что держала сигарету, она подняла бокал:
— Salud.
Я кивнул, налил в свой бокал пива и повторил ее жест. Мы оба сделали по небольшому глоточку. Надо будет как-нибудь докопаться до истоков этой странной традиции — чокаться.
Черноволосая незнакомка не пригубила своего бокала, пока я не налил себе и не ответил на ее приглашающий жест. Мы опустили бокалы и посмотрели друг на друга. Я поставил локти на стол, переплел пальцы и положил на них подбородок.
— Меня зовут Хуанита Олмо.
— Мое имя вам известно?
— Спенсер, — ответила она. И тут же спросила: — Почему вы предложили мне выпить?
— Видел, как вы ехали за мной, видел вас в больнице, видел, как припарковались у мотеля после того, как уехали полицейские...
— Вам, конечно же, интересно знать, почему я ехала за вами.
— Думаю, всему виной мой мужественный рот и манера держаться.
Она даже не улыбнулась.
— Вы не интересуете меня как личность.
— Каждый человек — личность, тем и интересен.
Она слегка склонила голову, что означало — «извините».
— Я имела в виду совсем другое. Как работник социальной сферы я разделяю ваше уважение к личности каждого человека...
— Потрясающе! Уверен, мы поладим. Ключ от номера дать?
— Прошу вас, мистер Спенсер... Я серьезный человек, и меня заботят серьезные проблемы. К шуткам я сейчас не расположена.
— Извините.
— Вы расследуете убийство Эрика Вальдеса?
Я кивнул как можно серьезнее.
— Я знала Эрика.
— ?!
— И считаю, что могу помочь.
— Поэтому вы следили за мной?
— Я выжидала. Постоянно эти полицейские и... хотела посмотреть на вас... получить о вас какое-то представление.
— Изучая мой затылок через стекла трех машин?
— Надеялась, появится возможность подобраться к вам поближе. Но потом вы остановили меня в фойе, и я поняла, что вы меня заметили.
— Ну что ж, давайте посидим, помолчим. Предоставлю вам хорошую возможность посмотреть на меня, прежде чем что-либо говорить.
— Не стоит. И не надо разговаривать со мной таким покровительственным тоном. Я отнюдь не так глупа.
— Посмотрим.
— Ценю прямоту. — Ее губы наконец слегка дрогнули в улыбке. Она сделала маленький глоток и спросила: — Вы подозреваете кого-то?
— Нет. Эрик приехал собрать материал о наркобизнесе в Уитоне. Логично предположить, что его убили именно из-за этого.
— Дикие колумбийцы.
— Возможно, — сказал я.
— Это не логичное, а расистское предположение.
— Одно не противоречит другому.
— Расизм нелогичен.
— А логика — это не расизм. Наркобизнес интересует меня не потому, что им занимаются колумбийцы, а потому, что он стал причиной смерти Эрика, потому что это очень прибыльный, но противозаконный способ зарабатывать деньги.
— А вы уверены, что кокаин — это колумбийцы?
— Практически уверен.
— Я — колумбийка, — сказала она, выпрямилась и посмотрела мне в глаза.
— С собой не прихватили?
Ее лицо залилось краской.
— Для меня это серьезно, — сказала она.
— Я знаю. Для меня тоже. Каюсь, есть такая дурная привычка — люблю поддразнивать и временами зарываюсь. Иногда нападает желание пошутить в самый неподходящий момент.
— Я не нахожу ваши шутки забавными.
— Может, вы и правы. У вас есть какие-нибудь догадки касательно смерти Эрика?
— Убийство — дело рук полиции.
— Зачем им было нужно его убивать?
— Шеф полиции — последний мерзавец. Эрик был латинос.
— И это все?
— Что вы имеете в виду? — спросила Хуанита.
— Что у Роджерса было плохое настроение. Он решил застрелить латиноса, тут-то Эрик ему и подвернулся под руку...
— Эрик вскрыл какие-то факты, которые Роджерс на хотел оглашать.
— А Роджерсу было что скрывать?
— Я знаю одно: он настоящий зверь.
— Расскажите о местном наркобизнесе.
— Чего тут скрывать, колумбийцы этим занимаются. Но для нас кокаин — часть жизни, и она стала этой частью задолго до Колумба.
— Кока — не кокаин.
— С нее он начинается. Кокаин для колумбийцев то же самое, что маис для многих индейских племен Северной Америки.
— Однако маис полезней для здоровья.
— Но не тогда, когда из него делают виски.
— Возможно. Кто в Уитоне всем заправляет? Она молча покачала головой.
— Вы не знаете, или не хотите говорить?
Та же реакция.
— Полиции это известно?
— Конечно.
— И им платят, чтобы они в нужный момент отворачивались?
— Конечно.
— Всем?
Она пожала плечами.
— Вы хотите помочь мне своим молчанием?
— Хочу... чтобы всех нас — колумбийцев и потомков колумбийцев перестали смешивать с грязью, — немного смущаясь, хотя и энергично ответила она. — Хочу, чтобы наказали убийц Эрика.
— Вы были с ним близки?
— Не в этом смысле. Мы были друзьями.
— У него было много друзей среди женщин?
— Да. Эрик любил женское общество.
— Шеф Роджерс утверждает, что с Эриком поквитался ревнивый муж.
— Он никогда не смог бы придумать более простой и удачной отговорки.
— Эрик действительно обхаживал замужних женщин?
Хуанита сидела, опустив глаза.
— А замужних колумбиек? — уточнил я.
Она подняла голову и разглядывала какую-то далекую-далекую точку у меня за спиной, затем едва заметно покачала головой, но ничего не сказала.
— Мало надежды добраться до истины, если заранее уверен, в чем она состоит.
Зрачки ее черных глаз сконцентрировались на меня.
— Посмотрите на себя, — с неожиданной злостью произнесла она. — Сидите здесь, потягиваете пиво и читаете проповеди о вреде наркотиков.
— Я не читаю проповедей о вреде наркотиков. Я отрабатываю деньги. Мне их платят за то, что я ищу убийцу Эрика Вальдеса.
Она едва ли услышала меня, поэтому продолжала нападать:
— Вас никогда не удивляло, что какие-то наркотики разрешены, а какие-то запрещены?
— Никогда не удивляло.
— Правящий класс не запрещает алкоголь или никотин. Но кокаин объявляет вне закона. И марихуану объявляет вне закона. И все дешевые наркотики, которые употребляет беднота. Сами же они наркотиков не употребляют, пристрастия к ним не испытывают.
— И это меня тоже никогда не удивляло. Но, согласно законам ненавистного вам правящего класса, убийство Эрика считается тяжким преступлением. А меня наняли, чтобы я нашел убийцу. И вот теперь вы говорите, что хотите помочь мне, но не хотите бросить тень на колумбийскую общину Уитона. Мне кажется, что это два несовместимых желания. Эрика мог убить как колумбиец, так и не колумбиец. Единственная возможность что-то узнать — докопаться до истины...
Хуанита внимательно смотрела на меня.
— Надо заниматься работой, а не произносить пламенные речи о классовой борьбе, — заключил я.
Она еще какое-то время внимательно на меня смотрела, а затем спросила:
— Почему вы решили, что можете чего-то добиться?
— У меня чистые помыслы.
— Вы в этом городе один против всех.
— Но я чертовски хитер. — Я допил остатки «Сэма Адамса». Хуанита не удостоила вниманием свой «Перье».
— Хотите пощупать мускулы? — спросил я.
— Эмми Эстэва, — сказала она.
— Спасибо.
Из глаз Хуаниты потекли слезы. Она вдруг встала и выскочила из бара. Быстро пересекла фойе, вышла из мотеля, направилась к автостоянке, села в машину и уехала.
Эмми Эстэва осталась.
Глава 12
В телефонном справочнике значилась только одна фамилия Эстэва: «Эстэва: Оптовая торговля продуктами. Микэник-стрит, 21». Я набрал номер и спросил Эмми Эстэву.
— Ее здесь нет, — ответил голос с характерным акцентом. — Она здесь не работает, она дома.
— Ее муж — мистер Эстэва?
— Да. Хотите говорить с ним?
— Нет, спасибо. Хочу говорить с ней. Не напомните их домашний адрес?
— Извините, мистер, не могу. Так как, вы говорите, вас зовут?
— Гэбриел Хиттер, — представился я.
— Думаю, вам все же стоит переговорить с мистером Эстэвой, — настойчиво посоветовал голос.
Я повесил трубку. Домашнего номера телефона Эстэвов в справочнике не было. Я сел в машину Сьюзен и отправился в городскую библиотеку.
Миссис Роджерс сидела за своим столом и разговаривала с толстошеим подростком — точной копией ее мужа.
— Не забудь: сразу, как приедешь на работу, положи в холодильник, — напутствовала она, протягивая коричневый бумажный пакет. — Иначе молоко скиснет.
— Ой, да хватит тебе, мам. Что я, маленький, что ли, не знаю, что молоко скисает?!
— Я просто напоминаю.
Парень взял свой ленч и вышел из библиотеки, не обратив на меня никакого внимания. Я подошел к столу и очаровательно улыбнулся:
— Доброе утро.
Кэролайн Роджерс молча смотрела на меня.
— Зима на улице. Радуюсь уже одному тому, что жив.
— Что вы хотите?
— Меня интересует путеводитель по улицам Уитона.
— За картотекой, в отделе справочной литературы.
— Огромное спасибо.
Моя очаровательная улыбка всегда действует безотказно. Если добавить к ней пару капель — миссис Роджерс тут же окажется у меня на коленях.
Городской путеводитель — зеленая обложка, размер под телефонный справочник — был испещрен рекламой местных предприятий. На титульном листе сообщалось, что путеводитель увидел свет благодаря издательству «Централ Аргус». В алфавитном порядке сообщались названия всех уитонских улиц с указанием номеров домов, расположенных на них, и имен тех, кто в этих домах проживает. Люди, озабоченные тем, чтобы номер их телефона не попал в телефонный справочник, прикладывают для этого неимоверные усилия, но никогда не задумываются над тем, как избежать включения их адреса в уличный путеводитель.
Я начал с Акорн-стрит, возглавлявшей список, и заскользил глазами по фамилиям, указанным напротив номеров домов. Они вполне могли жить на этой улице или попасться мне на глаза где-нибудь в середине справочника.
На фамилию Эстэва я наткнулся в час пятнадцать, знакомясь с Уотер-стрит.
Я поставил справочник на полку, победно улыбнулся Кэролайн Роджерс и покинул библиотеку. Кэролайн все еще сопротивлялась моему мужскому шарму, но это всего лишь вопрос времени. В следующий раз я покорю ее задорной мальчишеской улыбкой.
Уотер-стрит не оправдывала своего названия. Она пролегала за городом, где единственным намеком на воду был глубокий узкий каньон реки Уитон в нескольких сотнях футов вниз по холму.
Эстэвы проживали в тупичке, от которого брала начало коротенькая Уотер-стрит. Дом номер три — квадратный, двухэтажный и с плоской крышей — был выстроен из шлакоблоков и выкрашен в розовый цвет. Плоская крыша была и над одноэтажной открытой пристройкой, где летом, возможно, устраивали летнюю кухню. Двор дома — частная собственность — был обнесен оградой из металлической сетки с колючей проволокой, натянутой по верху. За распахнутыми воротами с дистанционным управлением стоял серебристый спортивный «мерседес».
Я остановил машину напротив ворот, пересек маленький дворик без единого кустика и позвонил в дверь. Залаяла собака. Затем послышались шаги и последовала пауза. Меня рассматривали в дверной глазок. Наконец дверь открылась. В дверях стояла женщина с собакой. Огромный ротвейлер с ошейником-цепью на коротком кожаном поводке. Женщина была почти с меня ростом и одета в изумрудно-зеленый бархат. Она уверенно держала короткий поводок, прижимая собаку к бедру. Собака смотрела на меня спокойно, не выражая никаких эмоций. Вид женщины был еще более отсутствующим.
— Я слушаю, — сказала она.
На ней были зеленые слаксы с завышенной линией талии, зеленые замшевые ботинки на очень высоких каблуках и зеленая шелковая блуза с глубоким декольте. Зеленой была и лента, перехватывающая длинные черные волосы, зачесанные назад. Наряд дополняли золотое ожерелье с изумрудами, золотой браслет с изумрудами и перстень — золото и изумруды. На лице избыток косметики: на губах алая помада, глаза — в густом слое зеленых теней. Лицо — скорее индианки, чем колумбийки. И презрительная ухмылка женщины, привыкшей взирать на всех сверху вниз.
— Эмми Эстэва? — спросил я.
— Эсмеральда, — ответила она.
— Я хотел бы поговорить с вами.
— Не надо хотеть. Говорите.
— Разрешите войти?
— Нет.
— Но, миссис Эстэва, не топтаться ж нам на пороге.
— Если у вас есть что сказать — говорите, — последовало в ответ.
— Вы знали Эрика Вальдеса?
— Нет.
— Мне сказали, что вы были с ним знакомы.
— Кто вам сказал?
Собака стояла неподвижно, хозяйка крепко прижимала ее к бедру.
— Человек, которому это известно.
— Он лжет. Я ничего нее знаю об Эрике Вальдесе.
— Мне сказали, что вы были с ним близки.
— Ложь. Если я отпущу собаку, она вырвет вам глотку.
— Скорее наоборот.
Мы смотрели друг на друга. Затем Эсмеральда отступила внутрь дома, собака попятилась следом за ней. Дверь захлопнулась. Разговор был окончен. Я мог еще раз позвонить в дверь, но меня не прельщала перспектива пристрелить собаку. Мне она показалась вполне симпатичной. Мне нравятся собаки.
Эрик Вальдес, добившийся расположения этой женщины, был игроком высшей лиги. Я бы никогда не рискнул подступиться к ней.
Я повернулся и пошел к машине. Доехав по дороге примерно до середины холма, я увидел двигавшийся мне навстречу грузовичок. По его корпусу бежал а изумрудная лента букв: «Эстэва: оптовая торговля продуктами». За рулем пикапа сидел сын Кэролайн Роджерс. Сучий потрох.
Я не был обременен домашними делами, поэтому, пропустив пикап вперед, развернулся на чьей-то подъездной дорожке и поехал в обратную сторону. Грузовичок стоял возле дома Эстэвов.
Паренек входил в дверь, держа в руках большую картонную коробку. Я объехал дом остановился на обочине, наблюдая за домом в зеркало заднего вида. Роджерс-младший появился минуты через две, забрался в кабину и вскоре проехал мимо меня. Я пристроился за ним, и в таком боевом порядке мы пересекли весь город. Ярко-красная спортивная машина — не лучший вариант для слежки, но меня мало заботило, заметит меня парень или нет.
— Ее здесь нет, — ответил голос с характерным акцентом. — Она здесь не работает, она дома.
— Ее муж — мистер Эстэва?
— Да. Хотите говорить с ним?
— Нет, спасибо. Хочу говорить с ней. Не напомните их домашний адрес?
— Извините, мистер, не могу. Так как, вы говорите, вас зовут?
— Гэбриел Хиттер, — представился я.
— Думаю, вам все же стоит переговорить с мистером Эстэвой, — настойчиво посоветовал голос.
Я повесил трубку. Домашнего номера телефона Эстэвов в справочнике не было. Я сел в машину Сьюзен и отправился в городскую библиотеку.
Миссис Роджерс сидела за своим столом и разговаривала с толстошеим подростком — точной копией ее мужа.
— Не забудь: сразу, как приедешь на работу, положи в холодильник, — напутствовала она, протягивая коричневый бумажный пакет. — Иначе молоко скиснет.
— Ой, да хватит тебе, мам. Что я, маленький, что ли, не знаю, что молоко скисает?!
— Я просто напоминаю.
Парень взял свой ленч и вышел из библиотеки, не обратив на меня никакого внимания. Я подошел к столу и очаровательно улыбнулся:
— Доброе утро.
Кэролайн Роджерс молча смотрела на меня.
— Зима на улице. Радуюсь уже одному тому, что жив.
— Что вы хотите?
— Меня интересует путеводитель по улицам Уитона.
— За картотекой, в отделе справочной литературы.
— Огромное спасибо.
Моя очаровательная улыбка всегда действует безотказно. Если добавить к ней пару капель — миссис Роджерс тут же окажется у меня на коленях.
Городской путеводитель — зеленая обложка, размер под телефонный справочник — был испещрен рекламой местных предприятий. На титульном листе сообщалось, что путеводитель увидел свет благодаря издательству «Централ Аргус». В алфавитном порядке сообщались названия всех уитонских улиц с указанием номеров домов, расположенных на них, и имен тех, кто в этих домах проживает. Люди, озабоченные тем, чтобы номер их телефона не попал в телефонный справочник, прикладывают для этого неимоверные усилия, но никогда не задумываются над тем, как избежать включения их адреса в уличный путеводитель.
Я начал с Акорн-стрит, возглавлявшей список, и заскользил глазами по фамилиям, указанным напротив номеров домов. Они вполне могли жить на этой улице или попасться мне на глаза где-нибудь в середине справочника.
На фамилию Эстэва я наткнулся в час пятнадцать, знакомясь с Уотер-стрит.
Я поставил справочник на полку, победно улыбнулся Кэролайн Роджерс и покинул библиотеку. Кэролайн все еще сопротивлялась моему мужскому шарму, но это всего лишь вопрос времени. В следующий раз я покорю ее задорной мальчишеской улыбкой.
Уотер-стрит не оправдывала своего названия. Она пролегала за городом, где единственным намеком на воду был глубокий узкий каньон реки Уитон в нескольких сотнях футов вниз по холму.
Эстэвы проживали в тупичке, от которого брала начало коротенькая Уотер-стрит. Дом номер три — квадратный, двухэтажный и с плоской крышей — был выстроен из шлакоблоков и выкрашен в розовый цвет. Плоская крыша была и над одноэтажной открытой пристройкой, где летом, возможно, устраивали летнюю кухню. Двор дома — частная собственность — был обнесен оградой из металлической сетки с колючей проволокой, натянутой по верху. За распахнутыми воротами с дистанционным управлением стоял серебристый спортивный «мерседес».
Я остановил машину напротив ворот, пересек маленький дворик без единого кустика и позвонил в дверь. Залаяла собака. Затем послышались шаги и последовала пауза. Меня рассматривали в дверной глазок. Наконец дверь открылась. В дверях стояла женщина с собакой. Огромный ротвейлер с ошейником-цепью на коротком кожаном поводке. Женщина была почти с меня ростом и одета в изумрудно-зеленый бархат. Она уверенно держала короткий поводок, прижимая собаку к бедру. Собака смотрела на меня спокойно, не выражая никаких эмоций. Вид женщины был еще более отсутствующим.
— Я слушаю, — сказала она.
На ней были зеленые слаксы с завышенной линией талии, зеленые замшевые ботинки на очень высоких каблуках и зеленая шелковая блуза с глубоким декольте. Зеленой была и лента, перехватывающая длинные черные волосы, зачесанные назад. Наряд дополняли золотое ожерелье с изумрудами, золотой браслет с изумрудами и перстень — золото и изумруды. На лице избыток косметики: на губах алая помада, глаза — в густом слое зеленых теней. Лицо — скорее индианки, чем колумбийки. И презрительная ухмылка женщины, привыкшей взирать на всех сверху вниз.
— Эмми Эстэва? — спросил я.
— Эсмеральда, — ответила она.
— Я хотел бы поговорить с вами.
— Не надо хотеть. Говорите.
— Разрешите войти?
— Нет.
— Но, миссис Эстэва, не топтаться ж нам на пороге.
— Если у вас есть что сказать — говорите, — последовало в ответ.
— Вы знали Эрика Вальдеса?
— Нет.
— Мне сказали, что вы были с ним знакомы.
— Кто вам сказал?
Собака стояла неподвижно, хозяйка крепко прижимала ее к бедру.
— Человек, которому это известно.
— Он лжет. Я ничего нее знаю об Эрике Вальдесе.
— Мне сказали, что вы были с ним близки.
— Ложь. Если я отпущу собаку, она вырвет вам глотку.
— Скорее наоборот.
Мы смотрели друг на друга. Затем Эсмеральда отступила внутрь дома, собака попятилась следом за ней. Дверь захлопнулась. Разговор был окончен. Я мог еще раз позвонить в дверь, но меня не прельщала перспектива пристрелить собаку. Мне она показалась вполне симпатичной. Мне нравятся собаки.
Эрик Вальдес, добившийся расположения этой женщины, был игроком высшей лиги. Я бы никогда не рискнул подступиться к ней.
Я повернулся и пошел к машине. Доехав по дороге примерно до середины холма, я увидел двигавшийся мне навстречу грузовичок. По его корпусу бежал а изумрудная лента букв: «Эстэва: оптовая торговля продуктами». За рулем пикапа сидел сын Кэролайн Роджерс. Сучий потрох.
Я не был обременен домашними делами, поэтому, пропустив пикап вперед, развернулся на чьей-то подъездной дорожке и поехал в обратную сторону. Грузовичок стоял возле дома Эстэвов.
Паренек входил в дверь, держа в руках большую картонную коробку. Я объехал дом остановился на обочине, наблюдая за домом в зеркало заднего вида. Роджерс-младший появился минуты через две, забрался в кабину и вскоре проехал мимо меня. Я пристроился за ним, и в таком боевом порядке мы пересекли весь город. Ярко-красная спортивная машина — не лучший вариант для слежки, но меня мало заботило, заметит меня парень или нет.