Страница:
— Преуспевающий в чем?
— В бизнесе. За это вы его и ненавидите. Он переиграл вас в вашей же капиталистической игре.
— В моей игре? Игра в капитализм? Думаю, вы меня переоцениваете.
— Вы знаете, что я имею в виду, — сказала она.
— Это ваше «что я имею в виду» не означает, что он мог застрелить Роджерса, когда тот разнюхал то, что старательно скрывал Эстэва.
— Виновен по определению, — усмехнулась Хуанита и сделала несколько глубоких затяжек.
— Если занимаешься законным бизнесом, не нанимаешь себе в охранники таких типов, как Цезарь.
— Я не знаю никакого Цезаря.
— Почему вы рассказали мне про Вальдеса и жену Эстэвы?
— Я попалась на ваши уловки.
— Дьявольски хитрый Спенсер! — сказал я. — Что представляет из себя миссис Эстэва?
— Она его слабость.
Хуанита докурила сигарету и тут же взяла следующую, держа ее между указательным и средним пальцем на уровне первого сустава. Я подбодрил ее кивком, ожидая объяснений.
— Она шлюха, но он не вышвырнет ее из дома, — сказала Хуанита.
— Она спит со многими?
— Да, — сипло и яростно прошептала Хуанита и судорожно затянулась.
— С кем еще, кроме Вальдеса?
Хуанита покачала головой.
— Вы не знаете ни одного другого имени, кроме Вальдеса?
Она еще раз покачала головой.
— Можно ли называть ее шлюхой, если она спала только с Вальдесом?
— Можно, — просипела Хуанита.
— Я бы не стал.
— Можно.
— А вы спали с Вальдесом?
Она переменилась в лице, глаза буквально вылезли из орбит, а губы искривились в злобной гримасе.
— Я не желаю с вами разговаривать, — отчеканила она.
— Я не хотел вас оскорбить. Убиты два человека. Кто-то устроил охоту на людей. Мне нужно выяснить — кто.
Ее рот еще сильнее скривился, а в голосе зазвучали нотки злорадства.
— Если вы сейчас же не уберетесь отсюда, я вызову больничную охрану, — объявила она.
— Бог мой!
— У вас есть всего одна минута.
Но мне нужно было остаться. Хуанита напоминала натянутую струну, готовую в любой миг разорваться. Я хотел посмотреть, что произойдет, когда она разорвется.
— Эмми спала с вашим дружком, да?
Губы Хуаниты искривились, а глаза заблестели. Она поднялась из-за стола, прошествовала мимо меня застывшей мумией и вышла из кабинета. Я последовал за ней. Пройдя по коридору с полсотни шагов, она скрылась за дверью женского туалета. Я остановился. Какая-то сестричка, спешившая с противоположного конца коридора, заскочила туда же. Я в нерешительности помялся, потом повернулся и зашагал прочь. Есть табу, которых не переступить.
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
— В бизнесе. За это вы его и ненавидите. Он переиграл вас в вашей же капиталистической игре.
— В моей игре? Игра в капитализм? Думаю, вы меня переоцениваете.
— Вы знаете, что я имею в виду, — сказала она.
— Это ваше «что я имею в виду» не означает, что он мог застрелить Роджерса, когда тот разнюхал то, что старательно скрывал Эстэва.
— Виновен по определению, — усмехнулась Хуанита и сделала несколько глубоких затяжек.
— Если занимаешься законным бизнесом, не нанимаешь себе в охранники таких типов, как Цезарь.
— Я не знаю никакого Цезаря.
— Почему вы рассказали мне про Вальдеса и жену Эстэвы?
— Я попалась на ваши уловки.
— Дьявольски хитрый Спенсер! — сказал я. — Что представляет из себя миссис Эстэва?
— Она его слабость.
Хуанита докурила сигарету и тут же взяла следующую, держа ее между указательным и средним пальцем на уровне первого сустава. Я подбодрил ее кивком, ожидая объяснений.
— Она шлюха, но он не вышвырнет ее из дома, — сказала Хуанита.
— Она спит со многими?
— Да, — сипло и яростно прошептала Хуанита и судорожно затянулась.
— С кем еще, кроме Вальдеса?
Хуанита покачала головой.
— Вы не знаете ни одного другого имени, кроме Вальдеса?
Она еще раз покачала головой.
— Можно ли называть ее шлюхой, если она спала только с Вальдесом?
— Можно, — просипела Хуанита.
— Я бы не стал.
— Можно.
— А вы спали с Вальдесом?
Она переменилась в лице, глаза буквально вылезли из орбит, а губы искривились в злобной гримасе.
— Я не желаю с вами разговаривать, — отчеканила она.
— Я не хотел вас оскорбить. Убиты два человека. Кто-то устроил охоту на людей. Мне нужно выяснить — кто.
Ее рот еще сильнее скривился, а в голосе зазвучали нотки злорадства.
— Если вы сейчас же не уберетесь отсюда, я вызову больничную охрану, — объявила она.
— Бог мой!
— У вас есть всего одна минута.
Но мне нужно было остаться. Хуанита напоминала натянутую струну, готовую в любой миг разорваться. Я хотел посмотреть, что произойдет, когда она разорвется.
— Эмми спала с вашим дружком, да?
Губы Хуаниты искривились, а глаза заблестели. Она поднялась из-за стола, прошествовала мимо меня застывшей мумией и вышла из кабинета. Я последовал за ней. Пройдя по коридору с полсотни шагов, она скрылась за дверью женского туалета. Я остановился. Какая-то сестричка, спешившая с противоположного конца коридора, заскочила туда же. Я в нерешительности помялся, потом повернулся и зашагал прочь. Есть табу, которых не переступить.
Глава 16
Я сидел за чашкой кофе у Уолли. Вошел Лундквист. Зимнее солнце сверкнуло на отполированной кобуре, ворвавшись вместе с ней в распахнутую дверь, но тут же исчезло.
— Чашку чаю, если не трудно, — попросил он Уолли и уселся за стойкой рядом со мной.
Уолли недовольно сдвинул брови. Лундквист улыбнулся, глядя на Уолли:
— С чаем возни больше, но я предпочитаю чай. И с лимоном, будьте так добры.
Уолли занялся чаем. Лундквист повернулся ко мне и сказал:
— В Роджерса два раза выстрелили сзади. Из сорок первого калибра. Наверное, из револьвера, гильз не нашли. Хотя, конечно же, преступник мог забрать их с собой.
— Сорок первый калибр! — присвистнул я.
— Да. Оригинальный выбор.
— Сколько таких у вас зарегистрировано?
Уолли подал чай. Лундквист выжал лимонную дольку в чашку, поболтал пакетиком чая, изучая цвет напитка, остался доволен, вытащил его за хвостик и плюхнул на блюдце.
— Передайте мне сахар, пожалуйста.
Я придвинул ему чашку с пакетиками сахара. Он открыл сразу два, сложив их вместе и оторвав верхние кромки. Высыпав сахар в чай, осторожно перемешал его ложкой.
— Во всем штате ни одной единицы огнестрельного оружия сорок первого калибра не зарегистрировано, — сообщил он, глядя на меня.
— Что еще?
— Должны быть следы покрышек от другой машины. А что получается? Место безлюдное — тупик, но многие именно там и паркуются. Да и земля промерзла. Слепок сделать не удалось.
Лундквист поднес чашку ко рту, подул легонько, сделал глоток и поморщился.
— Ничего хорошего. Вода наверное не закипела, да и сорт чая не из лучших.
— Полагаешь, у Уолли для особых случаев припрятана баба на чайник?
Лундквист улыбнулся шутке и сказал:
— По словам миссис Роджерс, муж ушел утром на работу в обычное время. После этого она его не видела. Домой он не заезжал. Говорит, что не очень тревожилась, потому что он частенько задерживается допоздна. Иногда и на всю ночь.
— В Уитоне, штат Массачусетс?
— Я тоже об этом подумал, — кивнул Лундквист. — Медэксперт считает, что его застрелили еще вечером, и не поздним вечером. Точное время установить сложно — на улице был мороз. Если удастся выяснить, когда он в последний раз ел...
Лундквист отхлебнул чая, Уолли подошел, положил счет и снова удалился.
— Значит, приехал он туда вечером, после того как стемнело, — рассуждал я вслух, — и встретился там с кем-то, кого хорошо знал. Они сидели в машине, разговаривали, а потом один из собеседников выстрелил ему в затылок.
— А почему — «один из»? Может, и был только один?
— Один сидел на переднем сиденье, рядом с шефом, и стрелять сзади не мог.
Лундквист согласился:
— Да. И он знал их. Нормальный полицейский не впустит в машину двух чужаков, да еще кого-то на заднее сиденье, а сам подложит свой пистолет под задницу.
— Он не хотел, чтобы его с ними видели, — заметил я.
— Иначе зачем ему было заезжать в тупик безлюдной улочки, в холод, в темень, и вести разговоры в машине.
— Свидание?
— Сразу с двумя? И у одного пушка сорок первого калибра?
— Выпускают ведь «дерринджеры»[7] сорок первого калибра. Две женщины, решившие разобраться с мужчиной, который водил обеих за нос.
— Не исключено. Но маловероятно.
— Или же он брал взятки. И там встретился со своими кормильцами, но они на этот раз чего-то не поделили.
— Теплее, — кивнул Лундквист.
— У вас на Роджерса что-нибудь есть?
— Нет. Но он руководил полицией города, который снабжает кокаином несколько штатов.
— А заправляет всем Фелипе Эстэва, — сказал я.
— Вы так думаете?
— Да.
— Может быть, я тоже так думаю. Но ни вы, ни я этого еще не доказали.
— Может быть, кому-то из нас это удастся доказать.
— И тогда мы, возможно, узнаем, кто убил Вальдеса.
— Но, возможно, и не узнаем. Или это окажется совсем не тот, на кого мы думаем.
— Все было бы гораздо понятнее, если бы Вальдеса не кастрировали, — сказал Лундквист.
— Хотели припугнуть остальных?
— И они своего добились. За кокаин и за чужих жен наказание одинаковое.
Лундквист сделал еще один небольшой глоток и поднялся. Чашка оставалась наполовину невыпитой.
— Заплатите? — улыбнулся он мне.
— Конечно. Я на полном содержании.
— Спасибо, — сказал Лундквист. Он сдвинул кобуру чуть вперед, на бедро, и растворился в холодном солнечном свете. Я заплатил по счету, приложив пятьдесят центов чаевых, и отправился к себе в мотель.
— Чашку чаю, если не трудно, — попросил он Уолли и уселся за стойкой рядом со мной.
Уолли недовольно сдвинул брови. Лундквист улыбнулся, глядя на Уолли:
— С чаем возни больше, но я предпочитаю чай. И с лимоном, будьте так добры.
Уолли занялся чаем. Лундквист повернулся ко мне и сказал:
— В Роджерса два раза выстрелили сзади. Из сорок первого калибра. Наверное, из револьвера, гильз не нашли. Хотя, конечно же, преступник мог забрать их с собой.
— Сорок первый калибр! — присвистнул я.
— Да. Оригинальный выбор.
— Сколько таких у вас зарегистрировано?
Уолли подал чай. Лундквист выжал лимонную дольку в чашку, поболтал пакетиком чая, изучая цвет напитка, остался доволен, вытащил его за хвостик и плюхнул на блюдце.
— Передайте мне сахар, пожалуйста.
Я придвинул ему чашку с пакетиками сахара. Он открыл сразу два, сложив их вместе и оторвав верхние кромки. Высыпав сахар в чай, осторожно перемешал его ложкой.
— Во всем штате ни одной единицы огнестрельного оружия сорок первого калибра не зарегистрировано, — сообщил он, глядя на меня.
— Что еще?
— Должны быть следы покрышек от другой машины. А что получается? Место безлюдное — тупик, но многие именно там и паркуются. Да и земля промерзла. Слепок сделать не удалось.
Лундквист поднес чашку ко рту, подул легонько, сделал глоток и поморщился.
— Ничего хорошего. Вода наверное не закипела, да и сорт чая не из лучших.
— Полагаешь, у Уолли для особых случаев припрятана баба на чайник?
Лундквист улыбнулся шутке и сказал:
— По словам миссис Роджерс, муж ушел утром на работу в обычное время. После этого она его не видела. Домой он не заезжал. Говорит, что не очень тревожилась, потому что он частенько задерживается допоздна. Иногда и на всю ночь.
— В Уитоне, штат Массачусетс?
— Я тоже об этом подумал, — кивнул Лундквист. — Медэксперт считает, что его застрелили еще вечером, и не поздним вечером. Точное время установить сложно — на улице был мороз. Если удастся выяснить, когда он в последний раз ел...
Лундквист отхлебнул чая, Уолли подошел, положил счет и снова удалился.
— Значит, приехал он туда вечером, после того как стемнело, — рассуждал я вслух, — и встретился там с кем-то, кого хорошо знал. Они сидели в машине, разговаривали, а потом один из собеседников выстрелил ему в затылок.
— А почему — «один из»? Может, и был только один?
— Один сидел на переднем сиденье, рядом с шефом, и стрелять сзади не мог.
Лундквист согласился:
— Да. И он знал их. Нормальный полицейский не впустит в машину двух чужаков, да еще кого-то на заднее сиденье, а сам подложит свой пистолет под задницу.
— Он не хотел, чтобы его с ними видели, — заметил я.
— Иначе зачем ему было заезжать в тупик безлюдной улочки, в холод, в темень, и вести разговоры в машине.
— Свидание?
— Сразу с двумя? И у одного пушка сорок первого калибра?
— Выпускают ведь «дерринджеры»[7] сорок первого калибра. Две женщины, решившие разобраться с мужчиной, который водил обеих за нос.
— Не исключено. Но маловероятно.
— Или же он брал взятки. И там встретился со своими кормильцами, но они на этот раз чего-то не поделили.
— Теплее, — кивнул Лундквист.
— У вас на Роджерса что-нибудь есть?
— Нет. Но он руководил полицией города, который снабжает кокаином несколько штатов.
— А заправляет всем Фелипе Эстэва, — сказал я.
— Вы так думаете?
— Да.
— Может быть, я тоже так думаю. Но ни вы, ни я этого еще не доказали.
— Может быть, кому-то из нас это удастся доказать.
— И тогда мы, возможно, узнаем, кто убил Вальдеса.
— Но, возможно, и не узнаем. Или это окажется совсем не тот, на кого мы думаем.
— Все было бы гораздо понятнее, если бы Вальдеса не кастрировали, — сказал Лундквист.
— Хотели припугнуть остальных?
— И они своего добились. За кокаин и за чужих жен наказание одинаковое.
Лундквист сделал еще один небольшой глоток и поднялся. Чашка оставалась наполовину невыпитой.
— Заплатите? — улыбнулся он мне.
— Конечно. Я на полном содержании.
— Спасибо, — сказал Лундквист. Он сдвинул кобуру чуть вперед, на бедро, и растворился в холодном солнечном свете. Я заплатил по счету, приложив пятьдесят центов чаевых, и отправился к себе в мотель.
Глава 17
Из-за зарослей вечнозеленого кустарника на холме, возвышающимся над Микэник-стрит, я наблюдал за складом Эстэвы. Дорога повторяла изгиб реки, ныряла под мост на Мейн-стрит и исчезала. Я торчал здесь, в «красном болиде» Сьюзен, третий день и, когда кто-нибудь выходил со склада или подъезжала какая-нибудь машина, подносил к глазам бинокль.
С больших грузовиков сгружались контейнеры с овощами и увозились в глубь склада. Там они расфасовывались, и в грузовики загружались ящики поменьше.
Машину Сьюзен, ярко-красную и по форме напоминавшую морковку, не назовешь идеальной для слежки, но если Эстэва или его подручные видели меня, их это, по-видимому, мало тревожило. Во всяком случае, никто не появлялся и не требовал, чтобы я проваливал отсюда.
С собой у меня был термос кофе с сахаром и сливками. По моему твердому убеждению, это верный шаг на пути к полному отказу от напитка. Прихватил я с собой и несколько сэндвичей: тунец на ломтиках грубого ржаного хлеба, индейка — на ломтиках пшеничного, украшенного листочками салата и майонезом. Приготовил я их с вечера, после визита в Мелз-маркет, где в секции импортных товаров неожиданно наткнулся на кирпичик ржаного хлеба.
Ярко светило солнце, и от парникового эффекта в машине было тепло даже при заглушённом моторе.
Мне удалось заставить Уолли налить кофе в термос, не притронувшись к нему и пальцем. Оказалось достаточно личного обаяния. Я отпил кофе, откусил сэндвич и заработал челюстями, нарушая тишину. Как выяснилось — в наиболее значительный момент со вторника. Со склада за рекой вынырнула темная фигурка с каким-то свертком под мышкой и направилась к машинам, стоявшим в ряд в дальнем конце двора у ограды из металлической сетки. Я поставил чашку на пластмассовый кожух карданного вала, пристроил сэндвич на приборной доске и взял в руки бинокль.
Темной фигуркой оказался Брет Роджерс с небольшой сумкой. За все то время, что я сидел здесь, наблюдая за складом, его я увидел в первый раз. Он открыл дверцу кабины мощного тягача, забросил в нее сумку и забрался следом.
На кой черт ему сумка?
Тягач без прицепа тяжело вырулил со двора и довернул направо, поехав по дороге вдоль реки. Я завел машину, нажал на газ, промчался по Мейн-стритскому мосту, развернулся под ним на развилке и, вынырнув на Микэник-стрит, покатил за тягачом. Ничего особенного я не ожидал, но покататься за сынком Роджерса — хоть какое-то занятие. Три дня сидения в кустах ничего не дали. Если я проедусь за Бретом, и это тоже ничего не даст, хуже не будет.
Мы двигались вдоль реки на юг. У Уитонского моста мы свернули на Массачусетс-пайк и покатили на восток. На Пайк легко вести преследование, не опасаясь привлечь к себе внимание. Вереницы машин следуют по ней на дальние расстояния поэтому, если взгляд то и дело наталкивается на одну и ту же машину у себя на хвосте, ничего странного в этом не находишь.
Езда по Пайку сплошное удовольствие: дорога, бегущая среди холмов к западу от Вустера, не отличается крутыми спусками, подъемами и поворотами, а неяркое сияние зимнего солнца придает окружающему миру оттенок первозданности. Вокруг лес. И каждый раз, когда я проезжал по Пайку, я думал о Вильяме Пинчоне и партии первопоселенцев, что пробиралась когда-то этими лесистыми холмами, чтобы основать Спрингфилд.
На востоке от Вустера мы свернули с Пайка на 495-ю автостраду, которая планировалась как кольцевая дорога вокруг Бостона с радиусом миль в сорок или около того. Надеялись, что она станет тем же, чем когда-то стала 128-я, обвившая Бостон кольцом с радиусом в десять миль, но потом ее застроили домами из желтого кирпича. 495-я автострада пока не могла похвастать большим количеством промышленных предприятий высокой технологии, но надежды никто не терял, и вдоль всего кольца красовались рекламные щиты, расписывающие перспективы развития прилегающих земель, а кое-где уже вздымались ввысь заводские корпуса. Но на ее обочине по-прежнему можно было любоваться крутыми боками мирно пасущихся коров.
Кольцо автострады обрывалось у границы штата Нью-Гемпшир, переходя в шоссе № 95 в Солсбери. Тягач Брета загромыхал по 95-й на север. К этому времени я уже выпил весь свой кофе и съел все сэндвичи, а ленивое зимнее солнце уже клонилось к горизонту. В южном направлении — противоположном нашему движению — 9-я автострада проходила через Смитфилд, где до прошлого года жила Сьюзен. Меня потянуло домой. Я не видел ее уже шесть дней. Еще слава Богу, что шкура у меня дубленая, как у помоечного барсука, не то заскучал бы я по ней до смертной тоски.
Брет остановился на скоростной автостраде Мэн-пайк между Портсмутом и Портлендом — возле кафетерия и мужского туалета. Я зашел в туалет, пока он покупал кофе, и купил кофе, пока он бегал в туалет. Узнать он меня не мог. Я рассмотрел его в библиотеке, а когда он наносил визит Эмми Эстэве, у него не было причин разглядывать меня ни в первый раз, ни во второй.
Потом мы снова катили по дороге на север. Берт купил с собой в дорогу пару бутербродов с сыром. Я решил обойтись кофе. Как-то я отведал мэнских придорожных кулинарных творений и теперь отравлению предпочитал голод.
Было без малого восемь, когда мы въехали на парковочную площадку придорожной гостиницы «Холлидей Инн». По другую сторону дороги, один подле другого, стояла еще пара таких же мотелей.
Берт выбрался из тягача, прихватив с собой сумку, и направился к мотелю. Я поставил машину среди вереницы притихших машин и погасил фары. Глушить двигатель и отключать обогрев я не стал. Вообще-то, в машине Сьюзен обогрев, по сути, ни включать, ни выключать не нужно. Ты просто устанавливаешь на термостате температуру, отвечающую пожеланиям твоих души и тела, и система сама включается и отключается, когда необходимо. Мои душа и тело желали семидесяти двух градусов по Фаренгейту.
Итак, Брет запарковал машину вечером, взял с собой сумку и направился в мотель, — согласно моей подборке комиксов про Дика Трейси, это означало, что он собирается здесь заночевать, но вот когда он проснется и покатит дальше, я не мог определить. Я заглушил мотор. Если пойду в мотель и завалюсь в кровать, а проснувшись, обнаружу, что Брет уже укатил, я не только почувствую себя дураком, но именно им в действительности и буду. И потому, подняв воротник своей кожанки и застегнув ее до самого подбородка, я по уши погрузился в нее и расслаблено съехал вниз по креслу. Если даже усну, рокот дизеля мощного тягача разбудит меня, к тому же в машинах и самолетах я сплю чутко.
Где-то в полночь я ненадолго завел мотор, чтобы прогреть двигатель, согрелся сам и заглушил его. Если оставить двигатель работать всю ночь, бензин у меня закончится быстрее, чем горючее у Брета. А впереди у нас еще долгий путь, насколько я понял, иначе бы он не остановился здесь на ночлег. Возможно, дальше нам предстоит ехать не по дороге, а по настоящим дебрям, где нет ни приюта, ни заправочных станций. Штат Мэн не изобилует услугами такого рода.
Около двух пополуночи я почувствовал себя чем-то вроде проволочной вешалки для одежды.
В спортивной машине, имеющей форму морковки, трудно выбрать позу для сна. Я завел мотор, чтобы снова прогреть его, и вышел размять затекшие мышцы.
В холле мотеля горел свет. В небе мерцали далекие холодные звезды. И в этом скудном свете — ничего, кроме застывшего сборища разномастных легковушек и грузовиков. Пока я стоял в колючем холоде ночи, только однажды, разрезав воздух, мимо меня промчалась какая-то машина.
Рассвело поздно. Около шести появились первые признаки рассвета: черное небо едва-едва начало сереть. Постепенно становилось все светлее, видимость — все отчетливее, и лишь потом отблески бледно-розовой зари коснулись неба на востоке. Ожила кухня мотеля. До меня донесся запах кофе. В шесть тридцать из мотеля вышел Брет и затопал к тягачу, Я завел машину Сьюзен и вырулил со стоянки раньше, чем он. Мы покатались дальше по Мэн-пайк — в неизвестность и прочь от аромата кофе.
С больших грузовиков сгружались контейнеры с овощами и увозились в глубь склада. Там они расфасовывались, и в грузовики загружались ящики поменьше.
Машину Сьюзен, ярко-красную и по форме напоминавшую морковку, не назовешь идеальной для слежки, но если Эстэва или его подручные видели меня, их это, по-видимому, мало тревожило. Во всяком случае, никто не появлялся и не требовал, чтобы я проваливал отсюда.
С собой у меня был термос кофе с сахаром и сливками. По моему твердому убеждению, это верный шаг на пути к полному отказу от напитка. Прихватил я с собой и несколько сэндвичей: тунец на ломтиках грубого ржаного хлеба, индейка — на ломтиках пшеничного, украшенного листочками салата и майонезом. Приготовил я их с вечера, после визита в Мелз-маркет, где в секции импортных товаров неожиданно наткнулся на кирпичик ржаного хлеба.
Ярко светило солнце, и от парникового эффекта в машине было тепло даже при заглушённом моторе.
Мне удалось заставить Уолли налить кофе в термос, не притронувшись к нему и пальцем. Оказалось достаточно личного обаяния. Я отпил кофе, откусил сэндвич и заработал челюстями, нарушая тишину. Как выяснилось — в наиболее значительный момент со вторника. Со склада за рекой вынырнула темная фигурка с каким-то свертком под мышкой и направилась к машинам, стоявшим в ряд в дальнем конце двора у ограды из металлической сетки. Я поставил чашку на пластмассовый кожух карданного вала, пристроил сэндвич на приборной доске и взял в руки бинокль.
Темной фигуркой оказался Брет Роджерс с небольшой сумкой. За все то время, что я сидел здесь, наблюдая за складом, его я увидел в первый раз. Он открыл дверцу кабины мощного тягача, забросил в нее сумку и забрался следом.
На кой черт ему сумка?
Тягач без прицепа тяжело вырулил со двора и довернул направо, поехав по дороге вдоль реки. Я завел машину, нажал на газ, промчался по Мейн-стритскому мосту, развернулся под ним на развилке и, вынырнув на Микэник-стрит, покатил за тягачом. Ничего особенного я не ожидал, но покататься за сынком Роджерса — хоть какое-то занятие. Три дня сидения в кустах ничего не дали. Если я проедусь за Бретом, и это тоже ничего не даст, хуже не будет.
Мы двигались вдоль реки на юг. У Уитонского моста мы свернули на Массачусетс-пайк и покатили на восток. На Пайк легко вести преследование, не опасаясь привлечь к себе внимание. Вереницы машин следуют по ней на дальние расстояния поэтому, если взгляд то и дело наталкивается на одну и ту же машину у себя на хвосте, ничего странного в этом не находишь.
Езда по Пайку сплошное удовольствие: дорога, бегущая среди холмов к западу от Вустера, не отличается крутыми спусками, подъемами и поворотами, а неяркое сияние зимнего солнца придает окружающему миру оттенок первозданности. Вокруг лес. И каждый раз, когда я проезжал по Пайку, я думал о Вильяме Пинчоне и партии первопоселенцев, что пробиралась когда-то этими лесистыми холмами, чтобы основать Спрингфилд.
На востоке от Вустера мы свернули с Пайка на 495-ю автостраду, которая планировалась как кольцевая дорога вокруг Бостона с радиусом миль в сорок или около того. Надеялись, что она станет тем же, чем когда-то стала 128-я, обвившая Бостон кольцом с радиусом в десять миль, но потом ее застроили домами из желтого кирпича. 495-я автострада пока не могла похвастать большим количеством промышленных предприятий высокой технологии, но надежды никто не терял, и вдоль всего кольца красовались рекламные щиты, расписывающие перспективы развития прилегающих земель, а кое-где уже вздымались ввысь заводские корпуса. Но на ее обочине по-прежнему можно было любоваться крутыми боками мирно пасущихся коров.
Кольцо автострады обрывалось у границы штата Нью-Гемпшир, переходя в шоссе № 95 в Солсбери. Тягач Брета загромыхал по 95-й на север. К этому времени я уже выпил весь свой кофе и съел все сэндвичи, а ленивое зимнее солнце уже клонилось к горизонту. В южном направлении — противоположном нашему движению — 9-я автострада проходила через Смитфилд, где до прошлого года жила Сьюзен. Меня потянуло домой. Я не видел ее уже шесть дней. Еще слава Богу, что шкура у меня дубленая, как у помоечного барсука, не то заскучал бы я по ней до смертной тоски.
Брет остановился на скоростной автостраде Мэн-пайк между Портсмутом и Портлендом — возле кафетерия и мужского туалета. Я зашел в туалет, пока он покупал кофе, и купил кофе, пока он бегал в туалет. Узнать он меня не мог. Я рассмотрел его в библиотеке, а когда он наносил визит Эмми Эстэве, у него не было причин разглядывать меня ни в первый раз, ни во второй.
Потом мы снова катили по дороге на север. Берт купил с собой в дорогу пару бутербродов с сыром. Я решил обойтись кофе. Как-то я отведал мэнских придорожных кулинарных творений и теперь отравлению предпочитал голод.
Было без малого восемь, когда мы въехали на парковочную площадку придорожной гостиницы «Холлидей Инн». По другую сторону дороги, один подле другого, стояла еще пара таких же мотелей.
Берт выбрался из тягача, прихватив с собой сумку, и направился к мотелю. Я поставил машину среди вереницы притихших машин и погасил фары. Глушить двигатель и отключать обогрев я не стал. Вообще-то, в машине Сьюзен обогрев, по сути, ни включать, ни выключать не нужно. Ты просто устанавливаешь на термостате температуру, отвечающую пожеланиям твоих души и тела, и система сама включается и отключается, когда необходимо. Мои душа и тело желали семидесяти двух градусов по Фаренгейту.
Итак, Брет запарковал машину вечером, взял с собой сумку и направился в мотель, — согласно моей подборке комиксов про Дика Трейси, это означало, что он собирается здесь заночевать, но вот когда он проснется и покатит дальше, я не мог определить. Я заглушил мотор. Если пойду в мотель и завалюсь в кровать, а проснувшись, обнаружу, что Брет уже укатил, я не только почувствую себя дураком, но именно им в действительности и буду. И потому, подняв воротник своей кожанки и застегнув ее до самого подбородка, я по уши погрузился в нее и расслаблено съехал вниз по креслу. Если даже усну, рокот дизеля мощного тягача разбудит меня, к тому же в машинах и самолетах я сплю чутко.
Где-то в полночь я ненадолго завел мотор, чтобы прогреть двигатель, согрелся сам и заглушил его. Если оставить двигатель работать всю ночь, бензин у меня закончится быстрее, чем горючее у Брета. А впереди у нас еще долгий путь, насколько я понял, иначе бы он не остановился здесь на ночлег. Возможно, дальше нам предстоит ехать не по дороге, а по настоящим дебрям, где нет ни приюта, ни заправочных станций. Штат Мэн не изобилует услугами такого рода.
Около двух пополуночи я почувствовал себя чем-то вроде проволочной вешалки для одежды.
В спортивной машине, имеющей форму морковки, трудно выбрать позу для сна. Я завел мотор, чтобы снова прогреть его, и вышел размять затекшие мышцы.
В холле мотеля горел свет. В небе мерцали далекие холодные звезды. И в этом скудном свете — ничего, кроме застывшего сборища разномастных легковушек и грузовиков. Пока я стоял в колючем холоде ночи, только однажды, разрезав воздух, мимо меня промчалась какая-то машина.
Рассвело поздно. Около шести появились первые признаки рассвета: черное небо едва-едва начало сереть. Постепенно становилось все светлее, видимость — все отчетливее, и лишь потом отблески бледно-розовой зари коснулись неба на востоке. Ожила кухня мотеля. До меня донесся запах кофе. В шесть тридцать из мотеля вышел Брет и затопал к тягачу, Я завел машину Сьюзен и вырулил со стоянки раньше, чем он. Мы покатались дальше по Мэн-пайк — в неизвестность и прочь от аромата кофе.
Глава 18
С Мэн-пайк мы свернули около брансуик и запетляли вдоль побережья по первой автостраде через Дамарискотту и Уолдоборо, мимо Рокленда и Кемдена, направляясь к Белфасту.
Белфаст лежит на склоне сопки, обращенном к оживленному порту Пенобскотской бухты. Город, похожий на другие города штата Мэн, — весь из белых домов на низких фундаментах. Здесь все еще не редкость конюшни и сараи для повозок. Здесь запах океана. Здесь жизнь застыла — и не потому, что зима, а потому, что время здесь, казалось, из века в век текло неслышно и неторопливо.
Тягач Брета скатился по главной подъездной дороге вниз к причалу и зарулил к какому-то складу, сбитому из почерневших от влаги и времени досок. Сверху по передней стене прибиты буквы из выкрашенных белой краской реек — «Пенобскот Сифуд Инк.». Брет выпрыгнул из кабины и вошел в склад. Я затормозил в ста ярдах вверх по холму напротив лавки скобяных товаров и спустился пешком к причалу.
С моря дул мерзкий пронизывающий ветер, ноги скользили по заледенелой корке дороги. Парковочная площадка рыбного склада, где стояло пять-шесть рефрижераторов, была обнесена сугробами грязного снега, который сгребали со всего двора. Воняло рыбой и несло дымом от сырой нефти — струя тянулась из трубы конторы рыбного склада. Я медленно шагал по дорожке, ведущей в какой-то магазинчик с рекламой разноцветного мороженого. Денек выдался не из тех, когда кого-то можно заманить мороженым, и дорожка пустовала. Низкое серое небо плевалось снегом, но достаточно лениво. Меня шатало от голода и бессонной ночи. Раскалывалась голова, потому что я уже почти сутки не пил кофе. Дрожь пробирала до костей. Сейчас показан горячий душ, горка кукурузных лепешек с кленовым сиропом и две чашки хорошего кофе. А затем в постель часов на двенадцать. После сна — обед со Сьюзен.
До райского гнездышка Сьюзен, где все это было доступно, — часа четыре езды. Ноги замерзли. Мои шикарные кроссовки не были приспособлены для топанья по заснеженным дорожкам зимнего побережья штата Мэн.
Брет вышел из двери рыбного склада с высоким тощим мужиком в желто-коричневой пуховой жилетке, надетой поверх красной шерстяной рубашки. Паренек снова забрался в кабину тягача, а мужик пошел к одному из рефрижераторов. Тягач дал задний ход, и мужик замахал руками, направляя Брета. Тот подкатил задом к трейлеру и зацепил его. На трейлере, кроме номера, никаких других опознавательных знаков не было. Мужик подошел к тягачу и, заскочив на подножку кабины, перебросился с Бретом парой слов через опущенное стекло, потом спрыгнул и зашагал в сторону склада. Брет вырулил тягач с грузом на дорогу и пополз прочь из Белфаста в обратном направлении. Я вернулся к своей машине и покатил за ним следом.
Брет выбрал другой маршрут для обратной дороги. По третьей автостраде он добрался до Августы и, свернув там на Мэн-пайк, покатил на юг. Я елозил колесами по дороге у него на хвосте и ругал себя почем зря. Снегопад все усиливался, и машина Сьюзен, прекрасно слушавшаяся руля на сухом полотне, отказывалась подчиняться на скользкой дороге. Колеса пробуксовывали на ледяной корке полотна, и машина шла юзом, стоило только хоть немного ее пришпорить. К счастью, Брет, видимо, тоже нервничал из-за снегопада, поэтому ехал со скоростью менее шестидесяти миль в час, так что мне удавалось скользить по дороге за ним, не улетая в кювет.
Где-то вскоре после полудня Брет свернул на стоянку к югу от Портленда и припарковался за рестораном. Я тоже остановился поблизости от ресторана и, закрыв машину, сунул ключи в карман. Брет, втянув голову в плечи, уже входил в ресторан. Снегопад все усиливался и усиливался. Я подошел к кабине тягача — закрыто. Добрался до хвоста трейлера — тоже закрыто. Снова вернулся к противоположной от ресторана двери кабины и сел на подножку, ссутулившись и засунув руки в карманы куртки. Меня начало знобить.
Брет вернулся через пятнадцать минут с обедом на вынос в пенополистироловой коробке. Обойдя тягач, он увидел на подножке скукоженного меня и остановился — раскормленный до бесформенности пацан в серых тренировочных штанах, рабочих полусапожках, зашнурованных только наполовину, и в оранжевой спортивной курточке у итонской средней школы.
— Извините, — сказал он так, будто человек, сидящий на подножке его тягача во время жестокого снегопада в штате Мэн, — явление вполне заурядное.
— Не стоит, — произнес я, поднимаясь и отступая в сторону.
Он неуклюже вскарабкался на подножку, держа в одной руке коробку с едой, а другой схватившись за кронштейн наружного зеркала. Нащупав в кармане куртки ключи, он вытащил их и открыл кабину. Достав из кобуры на правом бедре пистолет, я наставил его на Брета и сказал:
— Отвезешь меня в Гавану.
Парень обернулся и, увидев пистолет, вытаращил глаза.
— А? — выдохнул он.
— Это ограбление. Спускайся и отдавай ключи.
— Вы что-то сказали насчет Гаваны?
— Я пошутил. Слезай, парень, и сдавай ключи.
Он спускался с гораздо большим трудом, чем забирался, так как теперь были заняты обе его руки: одна — ключами, другая — коробкой. Он неловко спрыгнул с подножки, тяжело плюхнулся в снег и сделал шаг, чтоб удержать равновесие. Дно коробки вывалились, и все содержимое полетело в снег: опять одни чизбургеры с жареной картошкой. Брет пристально смотрел на меня, продолжая держать крышку от коробки и ключи. Я протянул левую руку, в правой продолжал сжимать пистолет. Брет отдал мне ключи.
— Можешь вернуться в ресторан. Когда будешь есть, не торопись.
— У меня деньги кончились.
Я сунул ключи в карман и вытащил той же рукой бумажник, а из бумажника — зубами — пятидолларовую купюру. Снова засунув бумажник в карман, взял рукой изо рта пятерку и протянул ее Брету.
— Возьми.
Он взял деньги и снова уставился на меня. Мы оба щурились, чтобы снег не попадал в глаза. Я мотнул головой в сторону ресторана и повторил:
— Иди!
Он кивнул, медленно повернулся и, загребая ногами снег, побрел к ресторану.
Я забрался в кабину, вставил ключи в зажигание и завел дизель. Брет ковылял с поникшей головой, шевеля ногами все медленнее и медленнее. Я нажал педаль сцепления, включил передачу, отпустил педаль тормоза и сдвинул эту махину с места. Давно не водил я тягач. Сквозь снежную завесу я увидел, что парень остановился и смотрит мне вслед. Трудно сказать — видно было плохо, — но он, кажется, плакал. Включив передачу, на которой машина лучше чувствовала дорогу, я погнал на юг.
Если с грузом все чисто, то Брет обязательно заявит в полицию. И тогда мне предстоит непростой разговор с полицейскими штата Мэн. Но не просто же так водитель продуктовой фирмы цепляет у торговца рыбой загруженный рефрижератор безо всяких опознавательных знаков? И почему холодильная установка трейлера не подключена к источнику питания? Никогда не поверю, что таким образом экономят энергию, полагаясь на то, что зима справится с морозильной работой и не даст грузу протухнуть. К тому же если ты переправляешь через страну кокаин, то портовый город, где занимаются ловлей рыбы, — очень неплохой выбор для его контрабандного ввоза.
Было уже около четырех после полудня, когда я добрался до 128-й автострады на севере от Бостона, пересек ее, нырнул под полотном дороги и закатился на просторную парковочную площадку торгового центра «Нортшор» в Пибоди. Припарковался я в стороне от других машин — отчасти в целях соблюдения конспирации, отчасти потому, что не был уверен, что смогу поставить десятиколесный гигант параллельно другим машинам.
К снегопаду добавился дождь. Я выбрался из машины и направился в торговый центр, пересек секцию спортивных товаров Хермана, двигаясь прямиком к отделу инструментов «Сеарс», где купил большой молоток со стальной рукояткой, ломик, висячий замок и фонарик. И вернулся к трейлеру. Через десять минут замок валялся в снегу, а я рылся в ящиках с уже завонявшей макрелью, под которой и обнаружил около трехсот килограммов кокаина, аккуратно запакованного в прозрачные пластиковые пакеты.
Ничего удивительного, что в полицию об угоне никто не заявил.
Белфаст лежит на склоне сопки, обращенном к оживленному порту Пенобскотской бухты. Город, похожий на другие города штата Мэн, — весь из белых домов на низких фундаментах. Здесь все еще не редкость конюшни и сараи для повозок. Здесь запах океана. Здесь жизнь застыла — и не потому, что зима, а потому, что время здесь, казалось, из века в век текло неслышно и неторопливо.
Тягач Брета скатился по главной подъездной дороге вниз к причалу и зарулил к какому-то складу, сбитому из почерневших от влаги и времени досок. Сверху по передней стене прибиты буквы из выкрашенных белой краской реек — «Пенобскот Сифуд Инк.». Брет выпрыгнул из кабины и вошел в склад. Я затормозил в ста ярдах вверх по холму напротив лавки скобяных товаров и спустился пешком к причалу.
С моря дул мерзкий пронизывающий ветер, ноги скользили по заледенелой корке дороги. Парковочная площадка рыбного склада, где стояло пять-шесть рефрижераторов, была обнесена сугробами грязного снега, который сгребали со всего двора. Воняло рыбой и несло дымом от сырой нефти — струя тянулась из трубы конторы рыбного склада. Я медленно шагал по дорожке, ведущей в какой-то магазинчик с рекламой разноцветного мороженого. Денек выдался не из тех, когда кого-то можно заманить мороженым, и дорожка пустовала. Низкое серое небо плевалось снегом, но достаточно лениво. Меня шатало от голода и бессонной ночи. Раскалывалась голова, потому что я уже почти сутки не пил кофе. Дрожь пробирала до костей. Сейчас показан горячий душ, горка кукурузных лепешек с кленовым сиропом и две чашки хорошего кофе. А затем в постель часов на двенадцать. После сна — обед со Сьюзен.
До райского гнездышка Сьюзен, где все это было доступно, — часа четыре езды. Ноги замерзли. Мои шикарные кроссовки не были приспособлены для топанья по заснеженным дорожкам зимнего побережья штата Мэн.
Брет вышел из двери рыбного склада с высоким тощим мужиком в желто-коричневой пуховой жилетке, надетой поверх красной шерстяной рубашки. Паренек снова забрался в кабину тягача, а мужик пошел к одному из рефрижераторов. Тягач дал задний ход, и мужик замахал руками, направляя Брета. Тот подкатил задом к трейлеру и зацепил его. На трейлере, кроме номера, никаких других опознавательных знаков не было. Мужик подошел к тягачу и, заскочив на подножку кабины, перебросился с Бретом парой слов через опущенное стекло, потом спрыгнул и зашагал в сторону склада. Брет вырулил тягач с грузом на дорогу и пополз прочь из Белфаста в обратном направлении. Я вернулся к своей машине и покатил за ним следом.
Брет выбрал другой маршрут для обратной дороги. По третьей автостраде он добрался до Августы и, свернув там на Мэн-пайк, покатил на юг. Я елозил колесами по дороге у него на хвосте и ругал себя почем зря. Снегопад все усиливался, и машина Сьюзен, прекрасно слушавшаяся руля на сухом полотне, отказывалась подчиняться на скользкой дороге. Колеса пробуксовывали на ледяной корке полотна, и машина шла юзом, стоило только хоть немного ее пришпорить. К счастью, Брет, видимо, тоже нервничал из-за снегопада, поэтому ехал со скоростью менее шестидесяти миль в час, так что мне удавалось скользить по дороге за ним, не улетая в кювет.
Где-то вскоре после полудня Брет свернул на стоянку к югу от Портленда и припарковался за рестораном. Я тоже остановился поблизости от ресторана и, закрыв машину, сунул ключи в карман. Брет, втянув голову в плечи, уже входил в ресторан. Снегопад все усиливался и усиливался. Я подошел к кабине тягача — закрыто. Добрался до хвоста трейлера — тоже закрыто. Снова вернулся к противоположной от ресторана двери кабины и сел на подножку, ссутулившись и засунув руки в карманы куртки. Меня начало знобить.
Брет вернулся через пятнадцать минут с обедом на вынос в пенополистироловой коробке. Обойдя тягач, он увидел на подножке скукоженного меня и остановился — раскормленный до бесформенности пацан в серых тренировочных штанах, рабочих полусапожках, зашнурованных только наполовину, и в оранжевой спортивной курточке у итонской средней школы.
— Извините, — сказал он так, будто человек, сидящий на подножке его тягача во время жестокого снегопада в штате Мэн, — явление вполне заурядное.
— Не стоит, — произнес я, поднимаясь и отступая в сторону.
Он неуклюже вскарабкался на подножку, держа в одной руке коробку с едой, а другой схватившись за кронштейн наружного зеркала. Нащупав в кармане куртки ключи, он вытащил их и открыл кабину. Достав из кобуры на правом бедре пистолет, я наставил его на Брета и сказал:
— Отвезешь меня в Гавану.
Парень обернулся и, увидев пистолет, вытаращил глаза.
— А? — выдохнул он.
— Это ограбление. Спускайся и отдавай ключи.
— Вы что-то сказали насчет Гаваны?
— Я пошутил. Слезай, парень, и сдавай ключи.
Он спускался с гораздо большим трудом, чем забирался, так как теперь были заняты обе его руки: одна — ключами, другая — коробкой. Он неловко спрыгнул с подножки, тяжело плюхнулся в снег и сделал шаг, чтоб удержать равновесие. Дно коробки вывалились, и все содержимое полетело в снег: опять одни чизбургеры с жареной картошкой. Брет пристально смотрел на меня, продолжая держать крышку от коробки и ключи. Я протянул левую руку, в правой продолжал сжимать пистолет. Брет отдал мне ключи.
— Можешь вернуться в ресторан. Когда будешь есть, не торопись.
— У меня деньги кончились.
Я сунул ключи в карман и вытащил той же рукой бумажник, а из бумажника — зубами — пятидолларовую купюру. Снова засунув бумажник в карман, взял рукой изо рта пятерку и протянул ее Брету.
— Возьми.
Он взял деньги и снова уставился на меня. Мы оба щурились, чтобы снег не попадал в глаза. Я мотнул головой в сторону ресторана и повторил:
— Иди!
Он кивнул, медленно повернулся и, загребая ногами снег, побрел к ресторану.
Я забрался в кабину, вставил ключи в зажигание и завел дизель. Брет ковылял с поникшей головой, шевеля ногами все медленнее и медленнее. Я нажал педаль сцепления, включил передачу, отпустил педаль тормоза и сдвинул эту махину с места. Давно не водил я тягач. Сквозь снежную завесу я увидел, что парень остановился и смотрит мне вслед. Трудно сказать — видно было плохо, — но он, кажется, плакал. Включив передачу, на которой машина лучше чувствовала дорогу, я погнал на юг.
Если с грузом все чисто, то Брет обязательно заявит в полицию. И тогда мне предстоит непростой разговор с полицейскими штата Мэн. Но не просто же так водитель продуктовой фирмы цепляет у торговца рыбой загруженный рефрижератор безо всяких опознавательных знаков? И почему холодильная установка трейлера не подключена к источнику питания? Никогда не поверю, что таким образом экономят энергию, полагаясь на то, что зима справится с морозильной работой и не даст грузу протухнуть. К тому же если ты переправляешь через страну кокаин, то портовый город, где занимаются ловлей рыбы, — очень неплохой выбор для его контрабандного ввоза.
Было уже около четырех после полудня, когда я добрался до 128-й автострады на севере от Бостона, пересек ее, нырнул под полотном дороги и закатился на просторную парковочную площадку торгового центра «Нортшор» в Пибоди. Припарковался я в стороне от других машин — отчасти в целях соблюдения конспирации, отчасти потому, что не был уверен, что смогу поставить десятиколесный гигант параллельно другим машинам.
К снегопаду добавился дождь. Я выбрался из машины и направился в торговый центр, пересек секцию спортивных товаров Хермана, двигаясь прямиком к отделу инструментов «Сеарс», где купил большой молоток со стальной рукояткой, ломик, висячий замок и фонарик. И вернулся к трейлеру. Через десять минут замок валялся в снегу, а я рылся в ящиках с уже завонявшей макрелью, под которой и обнаружил около трехсот килограммов кокаина, аккуратно запакованного в прозрачные пластиковые пакеты.
Ничего удивительного, что в полицию об угоне никто не заявил.
Глава 19
Я позвонил Сьюзен по телефону-автомату из вестибюля торгового центра. Голос ее прозвучал как-то сонно.
— Я в торговом центре «Нортшор», — сообщил я ей. — Мне просто необходимо, чтобы ты приехала и забрала меня.
— Где моя машина?
— На Мэн-пайк. Цела и невредима. На стоянке возле «Бургер Кинг».
— На Мэн-пайк?
— Мы заберем ее позже. С ней ничего не случится.
— А ты сейчас в торговом центре «Нортшор»?
— Да. Рядом с кинотеатром. В большом тягаче с рефрижератором.
— В тягаче?
— Да.
— Боже мой!
— Я знал, что тебе это понравится.
— Через час подъеду.
Она немного ошиблась в расчетах и появилась через час тридцать пять. Но время никогда не стояло выше Сьюзен, а она сама стоила того, чтобы ее ждать. Напрокат она взяла самую спортивную машину, какую только можно было отыскать. Но красный «мустанг» с белым откидным верхом выглядел откровенно несчастным в эту холодную зимнюю ночь. Сьюзен вышла из машины и направилась ко мне, как по импровизированному подиуму, в свете фар. Серые сапожки и джинсы, шубка из меха серебристой лисицы. Волосы в полном порядке, к макияжу, как обычно, не придраться. Я всегда подозревал: подними ее часа в три ночи секретная полиция, она найдет возможность и накраситься, и причесаться, прежде чем ее поволокут в застенок. Я выкарабкался из тягача и вытянул руки, принимая ее в объятия. Она прильнула ко мне и поцеловала. Мне показалось, что дыхание мое стало глубоким и ровным, а заиндевелые мышцы спины и плеч разогрелись и перестали болеть. Так происходило всякий раз, когда я видел ее.
— В один прекрасный день я грохнусь от блаженства в обморок, — сказал я, зарывшись лицом в ее волосы.
— Угу.
— Ты сделаешь мне искусственное дыхание рот в рот?
— А я чем занимаюсь? — И она еще раз поцеловала меня. — Профилактическое средство. — Ее губы еще касались моих губ. — Ну, что случилось?
— Я в торговом центре «Нортшор», — сообщил я ей. — Мне просто необходимо, чтобы ты приехала и забрала меня.
— Где моя машина?
— На Мэн-пайк. Цела и невредима. На стоянке возле «Бургер Кинг».
— На Мэн-пайк?
— Мы заберем ее позже. С ней ничего не случится.
— А ты сейчас в торговом центре «Нортшор»?
— Да. Рядом с кинотеатром. В большом тягаче с рефрижератором.
— В тягаче?
— Да.
— Боже мой!
— Я знал, что тебе это понравится.
— Через час подъеду.
Она немного ошиблась в расчетах и появилась через час тридцать пять. Но время никогда не стояло выше Сьюзен, а она сама стоила того, чтобы ее ждать. Напрокат она взяла самую спортивную машину, какую только можно было отыскать. Но красный «мустанг» с белым откидным верхом выглядел откровенно несчастным в эту холодную зимнюю ночь. Сьюзен вышла из машины и направилась ко мне, как по импровизированному подиуму, в свете фар. Серые сапожки и джинсы, шубка из меха серебристой лисицы. Волосы в полном порядке, к макияжу, как обычно, не придраться. Я всегда подозревал: подними ее часа в три ночи секретная полиция, она найдет возможность и накраситься, и причесаться, прежде чем ее поволокут в застенок. Я выкарабкался из тягача и вытянул руки, принимая ее в объятия. Она прильнула ко мне и поцеловала. Мне показалось, что дыхание мое стало глубоким и ровным, а заиндевелые мышцы спины и плеч разогрелись и перестали болеть. Так происходило всякий раз, когда я видел ее.
— В один прекрасный день я грохнусь от блаженства в обморок, — сказал я, зарывшись лицом в ее волосы.
— Угу.
— Ты сделаешь мне искусственное дыхание рот в рот?
— А я чем занимаюсь? — И она еще раз поцеловала меня. — Профилактическое средство. — Ее губы еще касались моих губ. — Ну, что случилось?