Паркер Роберт Б.. Бледные короли и принцы

   Ее последним пациентом оказалась крепко сбитая женщина в хлопчатобумажных штанах и с синим рюкзачком за плечами.
   — До свидания, мисс Льюис, — попрощалась с ней Сьюзен. — Увидимся в четверг.
   Мисс Льюис кивнула и вышла, не удостоив меня своим вниманием. Закрыв за ней дверь на задвижку, Сьюзен подошла ко мне и уселась на колени.
   — Вы обратились по верному адресу, мистер Я постараюсь вам помочь.
   Я улыбнулся. Мы поцеловались.
   — Диагноз уже поставлен? — спросил я.
   — Безумие траханья.
   — Отбросим научные термины. Надежда есть?
   — Постараемся поддерживать ваше состояние на нынешнем уровне — это лучшее из того, что возможно. Надежд на излечение — никаких.
   Я прижался щекой к ее груди — от нее пахло дорогими духами — и ощутил биение ее сердца.
   — У тебя все в порядке? — обеспокоенно спросила Сьюзен.
   — Не знаю. Надо поесть и поговорить.
   — Я обещала поужинать с Пэтти Грейф. Встречаемся в «Харвесте». Может, присоединишься к нам? А потом поговорим.
   — Хорошо.
   Братл-стрит уже погрузилась в ночную тьму: празднично сияли огромные окна театра «Амери-кен Рэп», матово светили запотевшие глазницы пекаренки, где всегда продавали только что испеченные круассаны. В витринах салона «Крейт энд Баррел» в здании Центра Дизайна мирно уживались разноцветные безделушки и элегантные складные стульчики. Мы свернули во внутренний дворик Центра, где дальний левый угол занимал ресторан.
   Мы шли молча, держась за руки. Было холодно, Сьюзен подняла рыжий воротник своей серебристой лисьей шубки. Совершенно невероятным образом смесь аромата духов, вид меха и морозный воздух делал Сьюзен еще более очаровательной.
   В «Харвесте» было шумно и тепло. Бар слева заполнили жаждущие новых встреч и знакомств. Из кабинетика у стены нам замахала рукой сногсшибательная блондинка в широкополой серой фетровой шляпе и пальто в черно-белую клетку, наброшенном на плечи.
   — Это Пэтти, — сказала Сьюзен.
   — Вижу.
   Мы пробрались к ней, и Сьюзен представила нас.
   — Милый друг? — спросила Пэтти.
   — Очень обаятелен, не правда ли?
   — Hunkus^[8] Americanus, — согласилась Пэтти и, вскинув голову, посмотрела на меня из-под длинных ресниц. — Правда, немного жутковат.
   — Это из-за стального блеска моих голубых глаз. Тут уж ничего не поделаешь, — пояснил я.
   Ужин прошел легко и незаметно. Мои дамы дружили между собой давно и легко находили общие темы для разговора, оставляя меня большую часть времени на периферии своего внимания, что меня вполне устраивало.
   — Столько лет мечтала о встрече с вами, — проговорила Пэтти, беря счет, когда с ужином было покончено. — В честь такого события позвольте заплатить мне.
   Мы вышли из «Харвеста».
   — Забирай его, — уже на улице сказала Сьюзен, прижав Пэтти к себе и лукаво глядя на меня. — Счастлива, что наконец-то с ним познакомилась.
   — Ему тоже было очень приятно, — очаровательно улыбнулся я.
   — А он гораздо более смирный, чем я предполагала.
   — Да, он такой, — скосила на меня смеющиеся глаза Сьюзен.
   Пэтти села в свою машину, а мы с Сьюзен, снова взявшись за руки, медленно направились через Гарвард-сквер. В морозном воздухе наше дыхание повисало облачками тумана. В укромной нише арки на площади какой-то парень что-то пел в микрофон и подыгрывал себе на гитаре. Футляр от гитары лежал раскрытым у него в ногах рядом с динамиком, кто-то уже бросил в него несколько монет.
   — Ты гораздо более смирный, чем я предполагала, — сказала Сьюзен.
   — Знаю, поэтому и приехал домой.
   — А дом для нас — это мы, да?
   — В Уитоне плохо, — сказал я.
   Сьюзен молчала.
   — Там женщина, у которой сначала убили мужа, а через несколько дней и сына.
   — И всему причиной наркотики?
   — Возможно. А еще, кажется, и я.
   — Как это?
   — А вот так. Суя свой нос в каждую дырку, вынюхивая, расспрашивая, наблюдая, преследуя...
   — И?
   — Мужем женщины был шеф полиции.
   — Роджерс, — сказала Сьюзен. Может, она и теряла ключи каждый месяц, но то, что касалось людей, оставалось в ее памяти навсегда.
   — Да. Его сын работал на Эстэву, и я сел ему на хвост.
   На перекрестке Братл-стрит и Массачусетс-авеню все еще работал газетный киоск. Мы свернули на Массачусетс-авеню.
   — В Мэне он загрузился кокаином, а ты угнал его машину, — продолжила за меня Сьюзен.
   — Да.
   — А потом отправился к нему для откровенного разговора.
   — Да. Он наставил на меня пистолет. Его мать забрала у него оружие, и это оказался кольт сорок первого калибра, того самого калибра, из которого был застрелен его отец.
   — Ого!
   — Я спросил парнишку, где он его взял, но тот ни в какую не хотел говорить. Мы нажали на него, и тогда он признался, что пистолет ему дал Эстэва.
   — Зачем Эстэве это было нужно?
   — Не знаю, — покачал я головой. — Пистолет и четыре патрона из него я отдал в полицию штата, попросив провести баллистическую экспертизу, но не сказал, где его взял.
   — Они согласились?
   — Были вынуждены, — ответил я. — А потом до меня дошло, что Брет — это все, что я имею против Эстэвы. Единственная зацепка. И если Эстэва узнает, что Брет рассказал о пистолете...
   — Зачем Брету рассказывать ему об этом?
   — Паренек был туповат. И привязан к Эстэве. Если я испугал его, он не мог не пойти к Эстэве и все рассказать, а я об этом не подумал.
   — Ты отправился разыскивать его и нашел уже мертвым.
   Мы остановились на углу Черч-стрит.
   — Со мной была его мать.
   Мы повернули и пошли по Черч-стрит, плечом к плечу, ладошка Сьюзен лежала в моей. Было уже достаточно поздно, и жизнь на холодной и ярко залитой светом фонарей улочке почти замерла.
   — Она кричала до тех пор, пока не охрипла. Потом приехала полиция, «скорая помощь», и мы отправили ее в больницу. Там ей сделали укол, и она отключилась.
   — Какой ужас ты перенес. — Сьюзен прижалась ко мне.
   — Она, — сказал я.
   — Да. Но я люблю не ее.
   — Если бы я не влез в это дело, мальчик был бы жив и, может быть, его отец тоже. И Кэролайн не накачали бы в больнице успокоительными.
   Мы остановились напротив магазина швейцарских часов на Черч-стрит.
   — Ты все прекрасно понимаешь, — сказала Сьюзен.
   — Что понимаю?
   — Ты знаешь, невозможно все предусмотреть, предугадать, немыслимо требовать этого от себя. Ты делаешь все, что можешь, и настолько хорошо, насколько можешь, и умеешь мириться с последствиями.
   Я пожал плечами и посмотрел на бутербродную на противоположной стороне улицы.
   — Ты знаешь это. Ты знаешь, что иногда ты ошибаешься. Что иногда тебя подстерегает неудача. Что иногда случаются провалы. Так на любой работе. В твоей работе ставки очень высоки. В ней ты сталкиваешься с убийством людей.
   — И иногда сам их убиваю.
   — А иногда спасаешь. — Сьюзен повернулась я встала передо мной, взяв меня за руки.
   — Немного похоже на то, чем занимаешься ты.
   — Немного, — согласилась Сьюзен.
   — Я накликал смерть на этого мальчика.
   — Нет, — сказала Сьюзен. — Он сам ее на себя накликал.
   — Мне следовало догадаться, что он пойдет и расскажет все Эстэве.
   Сьюзен стояла вплотную ко мне, и наши тела касались друг друга от самых колен и до груди.
   — Вероятно, — проговорила она. — Вероятно, тебе следовало догадаться. Ты совершил ошибку, А их впереди еще немало. Но ты ошибаешься гораздо реже, чем большинство из тех, кого я знаю. Причем ради добра.
   — Цена этой ошибки — смерть.
   — Твоя работа связана со смертью, а потому и ошибки тоже.
   — Да, — усмехнулся я с горечью.
   — Да, — мотнула головой Сьюзен. — И именно то, что в твоей работе есть фактор риска, есть фактор смерти, заставляет тебя ею заниматься. Если бы не это, она бы тебе наскучила.
   — Мне совсем не нравится смотреть, как умирают люди.
   — И потому тебе удается некоторых спасти.
   Я промолчал.
   — Это ты мне как-то сказал...
   — Что?
   — Смерть порождает красоту.
   — Я не думал, что ты слышала, — сказал я. Высвободив руки, я обнял Сьюзен и прижал к себе крепко-крепко. Мы застыли в этой холодной ночи на пустынной улочке под ярким светом фонарей.

Глава 24

   Сидя на диване в гостиной Сьюзен и закинув ноги на кофейный столик, мы пили горячий шоколад. В камине горел огонь.
   — Ты разговаривал с Хоуком? — спросила Сьюзен.
   — Еще нет.
   — Когда поговоришь?
   — Скоро.
   Сьюзен повернула голову и посмотрела на меня.
   — Такой упрямый?
   — И сексуально возбуждающий.
   — Иногда, — без улыбки сказала Сьюзен. — Ты решил во что бы то ни стало пройти через все один, чтобы доказать себе, что можешь это сделать?
   — Нет. Я собираюсь попросить твоей помощи.
   Сьюзен удивленно вскинула брови.
   — Твоя помощь нужна Кэролайн Роджерс. И есть еще две женщины, замешанные в этом деле. Чтоб разобраться с ними, мне тоже нужна твоя помощь.
   — Ты хочешь, чтобы я отменила прием и укатила с тобой в Уитон?
   — Схватываешь налету.
   — Здесь люди тоже нуждаются в помощи.
   — Не сомневаюсь, — сказал я.
   Мы помолчали, занявшись шоколадом.
   — Кто эти другие женщины? — спросила Сьюзен.
   — Хуанита Олмо — социальный работник. Она знала Эрика Вальдеса.
   — Того журналиста, с убийства которого все и началось?
   — Да. Она сказала мне, что у Эмми Эстэвы была с Вальдесом любовная интрижка.
   — Хуанита Олмо и Эмми Эстэва — те две женщины?
   — Да. Хуаниту от Колумбии отделяет уже, наверное, поколение, Эмми гораздо меньше.
   — И что у тебя с ними за проблема?
   — Одно с другим как-то не состыковывается. Хуанита говорит, что Эмми спала с Эриком, чего было достаточно для Фелипе Эстэвы, чтобы убить и кастрировать Вальдеса. В таком случае утверждение Роджерса оказалось бы верным. Но Хуанита уверяет, что Эстэва не стал бы этого делать и не делал, что Вальдеса убил Роджерс — по мерзости своей натуры. Еще она говорит, что Эстэва — колумбийский Горацио Алджер^[9] и что он побил нас в нашем капиталистическом состязании, точнее, меня в моем — у нее прозвучало именно так.
   Сьюзен улыбнулась.
   — Еще она говорит, что Эмми, то бишь миссис Алджер, — его слабость. Блудница, потаскушка, шлюха и так далее.
   — Может, она сама неравнодушна к Эстэве? — предположила Сьюзен.
   — Более чем вероятно, сказал бы я.
   — Мы, психотерапевты, предпочитаем сдержанность и осторожность и потому дальше терминов «логично» и «возможно» стараемся не заходить.
   — Да, я заметил. Но если она сходит с ума по Эстэве, зачем рассказала мне об Эмми и Вальдесе? Ведь тем самым она навлекла подозрения на предмет своего обожания. Насколько это логично?
   — Люди не всегда последовательны.
   — Как здорово иметь дело с профессионалом! — согласился я. — Когда я спросил ее, не спала ли она с Вальдесом, она скрылась от меня в женском туалете. Видела бы ты ее лицо в тот момент!
   — Ты решил, что она ревновала Вальдеса к Эмми?
   — Да. А может и к Эстэве тоже.
   — Как здорово иметь дело с профессионалами!
   — И она ненавидит Роджерса, — добавил я.
   — Почему? Он действительно был мерзким типом?
   — Мне показалось, что да. Может, так оно и есть. Но Кэролайн производит впечатление серьезной и порядочной женщины, а она любила его.
   Сьюзен пожала плечами:
   — Может быть, у нее сверхромантическое представление о любви.
   — Порядочные люди, так уж случается, влюбляются в непорядочных — ты это хотела сказать?
   — Да.
   Мы замолчали. Одна рука у меня была занята чашкой с шоколадом, другой я ласково погладил Сьюзен по шее.
   — Ты права.
   Сьюзен о чем-то задумалась.
   — Может, она ненавидела его потому, что он этого заслуживал, но, может быть, была и другая причина. Было бы интересно это выяснить. — Сьюзен опять ненадолго погрузилась в себя. — Как ты думаешь, чем я смогла бы помочь Кэролайн Роджерс?
   — Не знаю. Два таких удара судьбы едва ли отразятся на ней положительно. Я не хочу бросать ее горю на растерзание.
   — Может, ей захочется справиться самой, без помощи других?
   Я пожал плечами.
   — Я бы хотел, чтобы ты была рядом, чтобы я смог советоваться с тобой и по поводу Кэролайн и по поводу Эмми с Хуанитой...
   — И?..
   — И чтобы мне не так страдать от своего синдрома сексуальной озабоченности или как ты там меня в прошлый раз обозвала?
   — Обострение связано с вашим пребыванием в далеком Уитоне?
   — Может быть.
   Сьюзен допила свой шоколад.
   — Ладно. — Она решительно кивнула. — Давай заключим сделку. Я попытаюсь утрясти проблему с приемом пациентов — на это потребуется один-два дня — и приеду к тебе.
   — Ах!
   — А ты выполнишь два моих условия. Первое: мы никогда не будем завтракать, обедать и ужинать в ресторане мотеля.
   Это было выполнить несложно, и я с готовностью согласился.
   — Второе: завтра ты звонишь Хоуку и просишь его приехать к тебе на помощь.
   — А если он откажется?
   — Я позвоню ему сама.
   — Договорились, — с воодушевлением согласился я. — Нет, как все же здорово иметь дело с профессионалом!
   Сьюзен повернулась ко мне, приблизила свои губы к моим и, касаясь их легонько, сказала:
   — Ты еще не видел меня в работе, дорогуша.

Глава 25

   На следующий день, без двадцати час, я снова появился в мотеле «Резервуар-Корт». Меня дожидалась записка с просьбой позвонить Брайену Лундквисту. Я позвонил.
   — Та самая пушка, из которой убит Роджерс, — сообщил он. — Но не та, из которой убили Вальдеса.
   — Что-нибудь по убийству Брета Роджерса откопали?
   — Если бы вы рассказали мне про него, когда отдавали этот пистолет, может быть, он был бы сейчас жив.
   — Может быть, — ответил я. — Если бы вы раскрыли дело Вальдеса, мы все сейчас занимались бы виндсерфингом на Багамах.
   — У меня сегодня встреча с парой уитонских парней. Хотите поприсутствовать?
   — Когда?
   — В четыре тридцать. В полицейском участке.
   — Обязательно буду.
   И я был. Раньше Лундквиста. Дожидался его на улице.
   В участок мы вошли вместе. Генри, пузатый капитан, уже занял кабинет Роджерса как исполняющий обязанности шефа. Его дружок сержант расселся на стуле с прямой спинкой, что стоял рядом со столом Генри.
   — Какого черта он здесь делает? — пролаял Генри, когда мы с Лундквистом вошли в кабинет.
   — Я позвал его, — ответил Лундквист. — Подумал, что он может нам помочь.
   Сержант взял с края стола бумажный стаканчик и, сплюнув в него табачные слюни, поставил обратно на стол.
   — Мне он здесь не нужен. — Генри говорил точь-в-точь как Роджерс.
   — Не валяй дурака, Генри, — бросил Лундквист. — Нам нужна помощь в этом деле, и мы примем ее от любого, кто готов нам ее предложить.
   — Мы и без него неплохо справляемся.
   Я взял стул, стоявший у стены, и сел, вытянув ноги и скрестив их в лодыжках.
   — У вас за один месяц убито трое, в том числе ваш собственный шеф, и еще никто не арестован. Вот если бы шлепнули меня, тогда бы вы точно могли похвастаться.
   — Будешь много вякать, язык отсохнет, — с забитым табаком ртом процедил сержант.
   — Лишь бы не мозги, — ответил я.
   — Заткнитесь оба, — не выдержал Лундквист. — У нас дело стоит, и ваша грызня его с места не сдвинет. — Он посмотрел на Генри. — Ты хочешь сотрудничества с полицией штата, не так ли, Генри?
   — Да. Да. Садитесь.
   Лундквист сел рядом со мной.
   — Итак, — сказал он, — что мы имеем? Мы имеем пистолет, из которого был убит Бейли. По серийному номеру мы вышли на завод-изготовитель. Там сказали, что он был выпущен в тысяча девятьсот шестнадцатом году и продан торговцу оружием из Сан-Диего в оптовой партии. На этом ниточка обрывается. Торговца в живых уже нет, и нет никаких данных о том, кому он был продан или где зарегистрирован. Спенсер говорит, что парнишка, Брет, сказал ему, что пистолет он получил от Эстэвы. Мать мальчика тоже подтверждает, что он говорил это — она слышала.
   — Кэролайн в таком состоянии, что на ее слова полагаться нельзя, — сказал Генри.
   Лундквист пожал плечами.
   — Ты разговаривал с Эстэвой, — посмотрел он на Генри. — Что он сказал?
   — Сказал, что пацан был тупой, как пробка, почти полный дебил, и что держал он его у себя из жалости и из уважения к отцу.
   — А про тот кокаин, который Спенсер конфисковал у парня?
   — Эстэва говорит, что кто-то хочет его подставить. Ни про какой кокаин он ничего не знает. И в Белфасте у него знакомых нет.
   — Про «Пенобскот Сифуд Инк.» справки навел?
   — Само собой. Связались с белфастскими копами. Они говорят, там вообще все пусто. Владелец склада живет в Балтиморе и уже год, как никому его не сдавал.
   — А они ничего не сказали про то, почему там машины снуют туда-сюда? — спросил я.
   — Они говорят, что ни черта там не снует. Иногда заруливают на площадку переночевать — и то не часто.
   — Скажи, где ты взял кокаин, Спенсер? — забрызгал табачной слюной Джей-Ди. — Тебе в кутузке бы сидеть за хранение наркотиков. А может и не только за хранение. Сотня килограмм — это не себе в нос, это на продажу. Я так прикидываю.
   — А прикидываешь ты тем местом, на котором сидишь.
   — Заткнись! Коп из штата не всю жизнь прикрывать тебя сможет!
   — Хватит время терять, — сказал Лундквист. — Нам нужно найти убийцу.
   — А откуда мы знаем, что это не Спенсер? — спросил Генри.
   — А откуда мы знаем, что это не ты? Или не я? В общем, хватит ерунду пороть. Давайте делом заниматься.
   — Конечно, Брайен, конечно, — осадил себя Генри. — Что у тебя еще?
   — Мальчик был убит двумя выстрелами в грудь. Пули — «магнум» триста пятьдесят седьмого калибра. Одна пуля пробила сердце и застряла в позвоночнике. Другая прошла насквозь и вышла под левой лопаткой.
   — Мы обнаружили ее в стене, — сказал Джей-Ди.
   — Из чего стреляли в Вальдеса? — спросил я.
   — Из пистолета тридцать восьмого калибра, — ответил Лундквист.
   — У Эстэвы есть оружие?
   — Не зарегистрировано.
   — Я говорю вам — Эстэва чист, — сказал Генри. — Чего ради ему отдавать оружие, из которого было совершено убийство, какому-то слабоумному семнадцатилетнему пацану?
   — Своеобразный подарок — отдать ребенку пушку, из которой убили его отца.
   — Во-во. И посадить этого ребенка в грузовик, груженный кокаином, грамм которого уходит за сто долларов.
   — В словах Генри есть смысл, — сказал Лундквист.
   — Ага, Эстэве только и надо, чтобы мы так подумали. Для этого он и использовал парнишку, — ответил я.
   — Если использовал. Пока мы эту сказку слышали только от тебя, — заявил Генри.
   — Зачем мне было ее сочинять?
   — Для своей долбаной газеты. Они уже хренову кучу лет воют о торговле кокаином в Уитоне. Они наняли тебя, ты покрутился-повертелся, что-то вынюхал, а затем объявился с целым центнером кокаина и вешаешь его на Эстэву.
   — Хорошо газетка пойдет. — Сержант снова сплюнул в стаканчик коричневые слюни.
   — Ну ладно, Эстэва вам на роль убийцы не подходит. Есть другая кандидатура? — спросил Лундквист.
   — Бейли многим не нравился, — пожал плечами Генри.
   — И его сын тоже? — поинтересовался я.
   — Не вали все в одну кучу. Может, между их убийствами и есть связь, а может и нет.
   — Тогда назови, кому конкретно не нравился Бейли? — надавил на Генри Лундквист.
   Генри развалился в своем кресле, упершись грязной подошвой в край стола.
   — Нет у меня желания трепать лишнего, но только Бейли погуливал.
   — Женщины?
   — Было несколько. Об этом почти никто не знает, и меня тоже не касалось, чем он занимается в свободное время, но...
   — Имена, — потребовал я.
   — Пока у нас нет никаких имен. И я не уверен, что вообще стал бы их при тебе выкладывать, даже если б и были.
   — Если нет имен, откуда вы знаете, что Бейли погуливал? — спросил Лундквист.
   — Да что ты, не понимаешь? Базарят мужики друг с другом, шуточки там разные отпускают, намеки всякие, сам знаешь.
   — И ты думаешь, что Бейли убила одна из его подружек?
   — Почему бы и нет? Или ее муж. Всякое бывает.
   — Своего убийцу парнишка сам впустил в дом. Дверь не взломана, окна целы, — сказал я.
   — Или ее, — уточнил Джей-Ди.
   — Найдем убийцу Бейли, и он нам наверняка скажет, кто убил пацана, — сказал Генри.
   — Может, Кэролайн? — подал мысль сержант. — Может, она застукала Бейли с кем-то?
   — Я так полагаю, его пришила Мадонна. За то, что ему не нравилось, как она поет, — зло произнес я.
   — Опять шуточки? — спросил Генри.
   — Да вся эта сцена — сплошной цирк. Эстэва перегоняет туда-сюда кокаин, как воду по каналам, а вы сидите здесь клоунами и развлекаете нас байками про таинственных любовниц и любовников. И я вот все никак понять не могу, то ли вы действительно такие кретины, какими кажетесь, то ли Эстэва вас давно купил и перекупил со всеми потрохами. Или и то и другое вместе... Сдается мне, что и то и другое вместе.
   — Ах ты сучий выродок, ты что такое мелешь? — подскочил со стула сержант и потянулся к моей рубашке. Я схватил его за запястье.
   — Брось, сержант, — крикнул ему из-за стола Генри.
   Рука сержанта дрожала от напряжения, когда он пытался дотянуться до меня. Лундквист поднялся и вклинился между нами. Он ничего не сказал. Он просто стоял и ждал. Я отпустил запястье сержанта. Тот задом попятился от Лундквиста.
   — Мы еще увидимся, умник, — пообещал он мне.
   — Не теряю надежды, — ответил я.
   — Что-то мне это совсем не нравится, — сказал Лундквист и повернулся к Генри: — Созвонимся.
   — Пошли, — сказал мне Лундквист. Он открыл дверь и отступил в сторону, чтобы пропустить меня вперед.
   На пороге я обернулся и сказал Генри и Джей-Ди:
   — Шерше ла фам.
   Лундквист шагнул за мной и закрыл дверь.
   — Это нам не помогло, — сказал Лундквист, подходя к машине.
   — Может быть. Но и не пошло во вред?
   — Не знаю. Вряд ли они захотят сотрудничать.
   — И сейчас не хотят.
   — Я склоняюсь к Эстэве, — сказал он.
   — А они нет.
   — У них на вас зуб.
   — Может, потому, что я подобрался близко к тому, к чему они не хотят никого подпускать?
   — Может быть, будьте осторожней.
   Он сел в свою патрульную машину и уехал.

Глава 26

   Когда я пришел навестить Кэролайн Роджерс в больнице, она сидела на кровати в белой ночной рубашке с голубой лентой на шее и смотрела по маленькому телевизору какую-то мыльную оперу. Волосы были зачесаны назад, губы подкрашены. В палате стояли цветы.
   — Здравствуйте, — сказал я.
   Медленно повернув голову, она остановила взгляд на мне.
   — Здравствуйте, — прозвучало в ответ на мое приветствие.
   Я протянул руку, взял ее ладонь и задержал в своей.
   — Я чувствую себя хорошо, — заговорила она, как будто отвечая на вопрос. — Немного какая-то вялая, врач говорит, это после шока. Но я-то знаю, что мне дают транквилизаторы. — Говорила она внятно, но медленно, голос звучал тускло и безжизненно.
   Я продолжал держать ее руку в своей.
   — Когда я занята чем-нибудь, смотрю телевизор, или завтракаю, или крашу губы, все в порядке. — Она слегка улыбнулась, повернув в мою сторону голову на подушке. — А когда думаю... о будущем... или... я...
   В глазах появились слезы, она медленно вытерла их тыльной стороной ладони.
   — Я не знаю, как я буду жить дальше.
   — Будете.
   — Как?
   — Вы сильная, вы молоды. Вы обязательно выкарабкаетесь. И будете жить.
   В глазах опять скопились слезы, но она не обращала на них внимания.
   — Почему я хочу жить?
   — Не знаю. Если б я пережил такое, как вы, я бы тоже, наверное, удивлялся этому желанию в себе, — сказал я, присев к ней на кровать.
   — С вами было такое?
   — Пережил ли я такое, как вы?
   — Нет. Вас никогда не мучила мысль — зачем жить?
   — Мучила.
   — Но вы остались жить?
   — Да.
   Она тихо плакала. Я придвинулся к ней и обнял. Приподнявшись с подушки, она прислонилась ко мне, положив голову на плечо, слезы текли по моей шее.
   — Почему?
   — Почему не умер? Не знаю. Может, потому, что знал, что выкарабкаюсь, что в жизни есть что-то такое, ради чего стоит жить. А может, просто из любопытства — посмотреть, что будет дальше.
   — Кошку спасло любопытство, — проронила она.
   — И из всего этого я вынес, что, когда жизнь разбивается, ее можно склеить заново. И станет лучше.
   — Лучше, чем было?
   — Возможно.
   — Я так не думаю.
   — Конечно. Сейчас вы так думать не можете.
   — Не знаю, смогу ли я все это вынести.
   — Я понимаю. Я помогу вам.
   — Теперь я одна, без семьи.
   — А родители, братья, сестры? — спросил я.
   Ее голова медленно качнулась у меня на плече из стороны в сторону.
   — Вы справитесь и сами.
   — Нет.
   — Да. Я буду рядом. Я помогу.
   Она качала головой и прижималась ко мне.
   — Я хочу умереть.
   — Умереть несложно. Когда жизнь становится действительно невыносимой, смерть — самый простой выход.
   — Вы поможете мне... умереть?
   — Я помогу вам жить.
   Она притихла, все так же прижимая голову к моему плечу и не отпуская рук.
   Мыльная опера прервалась рекламной заставкой. В палату вошла медсестра.
   — Миссис Роджерс, вам пора принимать лекарство.
   Кэролайн послушно выпустила меня из объятий и откинулась на подушку. Медсестра дала ей две таблетки и стакан воды. Проглотив пилюли, Кэролайн возвратила стакан и повернула голову к телевизору. Медсестра кивнула мне, улыбнулась и вышла. Через пять минут Кэролайн Роджерс уже спала.