Верх был опущен. Пам Шепард откинулась на подголовник и глубоко вздохнула:
— Господи, как приятно выбраться оттуда.
— Вы говорите о моем доме, — сказал я. — Мне в некотором роде хотелось бы поскорее попасть туда.
— Я не имела в виду, что там неприятно жить, и времени прошло не так уж много, но, если вы знаете, что не можете никуда выйти, развивается нечто вроде клаустрофобии.
Ее чистые темные волосы были так же стянуты сзади, как при первой нашей встрече, и ветер не слишком растрепал их. Я поехал по Парк-авеню, Ямайка-уэй и Арбор-уэй к югу, к шоссе № 28. Прямо за рекой Непонсет от шоссе № 28 ответвлялось шоссе № 138, и мы направились по нему, нисколько не торопясь. Въехали в Голубые холмы и припарковались рядом с музеем Трейлсайд в четыре часа.
— Мы приехали ужасно рано, — сказала Пам Шепард.
— Я так и хотел. Хотел, чтобы мы ждали их. Не хотел, чтобы они занервничали, ожидая нас, и ушли.
— Я не против. Что будем делать?
— Пойдем к обсерватории на вершине. А когда они придут, я объявлю, что нашел им продавца.
— Продавца?
— Торговца оружием. У меня есть человек, который может продать им оружия столько, на сколько у них хватит денег.
— Но почему? Зачем вы это делаете?
— Разве вы не для этого украли деньги?
— Да, но вы же не одобрили наши действия, верно? И вряд ли хотите нас вооружать.
— Это не имеет значения. Я занимаюсь чрезвычайно щекотливым делом и не хочу, чтобы вы пытались делать вид, что ничего не знаете. Поэтому ничего не скажу вам. И вам не придется притворяться. Примите к сведению, что я на вашей стороне, и поддерживайте всякий раз, когда в этом возникнет необходимость.
— Это я уже сделала. По телефону, когда они позвонили. Они вам не верят, вы им не нравитесь.
— Трудно представить себе подобное, правда?
Она улыбнулась, потом закрыла глаза и покачала головой.
— Все, — сказал я. — Пора прогуляться.
Голубые холмы на самом деле были зелеными, как ели, и формировали центр огромного заповедника лесов и прудов в районе пригородов Бостона. Самый высокий холм приютил на своем склоне природный музей природоведения, а на вершине — каменную наблюдательную площадку, с которой можно было хорошо рассмотреть приятные глазу очертания Бостона или воспользоваться прекрасным ветром для запуска змея, чуть ниже сооружения. Путь наверх занимал минут пятнадцать и в основном пролегал через лес и несколько оврагов. Среди торчащих на поверхности земли синеватых камней обычно сновали группы каб-скаутов[7] и членов общества «Одубон»[8]. При переходе через первый овраг я предложил Пам Шепард опереться на мою руку, но она отклонила предложение. У следующего оврага я ничего не предлагал. Быстро учусь.
У наблюдательной площадки наверху были две лестницы и два балкона, по которым носились дети и что-то кричали друг другу. Над нашими головами танцевали в воздухе несколько змеев, один — в форме летучей мыши.
— Благоприятный признак, — сказал я Пам Шепард, кивнув на змея.
Она улыбнулась:
— Каких только причудливых змеев не появилось в последнее время! А у наших детей уже прошло время увлечения змеями. Нам с Харви никогда не удавалось запустить их в воздух... Впрочем, как и нас самих, если вдуматься.
— Это еще можно сделать, — сказал я.
Она пожала плечами, снова улыбнулась и покачала головой. Мы стояли на верхнем балконе наблюдательной площадки и смотрели на очертания Бостона на севере.
— Что именно, — сказала Пам Шепард, — в очертаниях далеких небоскребов вызывает чувство... Чего?.. Романтики? Меланхолии? Возбуждения? Вероятно, возбуждения.
— Обещания, — подсказал я.
— Чего?
— Всего. С такого расстояния они обещают все, к чему ты стремишься. Выглядят чистыми и непоколебимыми на фоне неба. С близкого расстояния сразу же видны собачьи экскременты возле стен.
— Вы хотите сказать, что они выглядят нереально? Я имею в виду — на расстоянии.
— Нет, достаточно настоящими. Но собачье дерьмо такое же настоящее, и если вы будете все время глазеть на шпили, то непременно вступите в него.
— В каждой жизни должно присутствовать немного дерьма.
— Ах, — воскликнул я, — насколько более изящно вы сказали об этом.
Она засмеялась.
Ниже и левее, там, где тропинка выбегает из деревьев на лужок перед обсерваторией, показалась Джейн. Она осторожно осмотрелась, потом глянула вверх на балкон. Пам Шепард помахала рукой. Я безобидно улыбнулся. Джейн повернула голову и что-то сказала, из-за деревьев появилась Роуз и встала рядом. Моя улыбка стала еще безобидней. И серьезней. Я просто излучал серьезность. Сейчас начнется самое трудное. Людей типа Пауэрса можно заинтересовать деньгами или надеждой на их получение. Или страхом, если ваше положение позволяет их напугать. Но люди типа Роуз... как с ними тяжело! С фанатиками всегда тяжело. Фанатизм калечит. Заставляет нормальные стремления принимать извращенные формы. Делает людей бесстрашными и неподверженными алчности, неспособными на любовь и, наконец, чудовищными. Я всегда был против фанатизма. Но быть против — не значит заставить это явление исчезнуть. Мне предстояло убедить этих двух фанатичек действовать по моему плану, иначе план рухнет, а вместе с ним, возможно, и Шепард.
Они настороженно поднимались к наблюдательной площадке, ожидая засады среди запускающих змеев детей, среди каб-скаутов, изучающих лишайники на северной стороне камней. Они скрылись под нами, подошли к лестнице, потом появились за нашими спинами. Когда Роуз поднялась на последнюю ступень, Пам Шепард обняла ее. Роуз похлопала ее по спине. Обнимая одной рукой Роуз, Пам потянулась, схватила руку Джейн и сжала ее.
— Как приятно видеть вас обеих, — сказала она.
— Ты в порядке? — спросила Роуз. — Ты нашла место, где остановиться? — спросила Джейн.
— Да, я в порядке. Чувствую себя превосходно. Живу в его квартире.
— С ним? — Роуз выглядела так, будто у нее внезапно наступила менопауза.
— Нет, — поспешил сказать я. Таким тоном я объяснял подобные вещи матери. — Нет. Я все время находился на полуострове Кейп, работал. Кроме того, у меня есть подруга, женщина, человек, я... я живу с Сьюзен Силверман.
— Очень любезно с его стороны, — усмехнулась Роуз Пам Шепард. — Я все равно ему не верю.
— Можете верить, — сказала Пам. — Правда. Я верю ему. Он хороший человек.
Я еще шире улыбнулся. Располагающе. Глаза Джейн искали во мне слабину.
— Можно поговорить о делах, — сказала Роуз. — Оставлю при себе свое мнение насчет того, заслуживает ли он доверия. В чем состоит его предложение? — И, не обратившись непосредственно ко мне, она все же на меня посмотрела. Как только женщина посмотрит на меня — все, она пропала. Думаю, дело в моем проказливом шарме. — Ну? — сказала она. Да, именно в проказливом шарме.
— Я могу достать вам все требуемое оружие, на сумму сто тысяч долларов. И патроны. Безо всяких вопросов.
— Почему?
— Получаю процент с продажи.
Роуз кивнула. Джейн сказала:
— Быть может, именно поэтому мы можем ему верить.
— Я полагаю, — начала Роуз, — что мы должны передать вам деньги, а потом вы достанете оружие? Примерно так, да? А когда нам надоест ждать и мы позвоним вам, окажется, что вы переехали в другой город?
— Нет, Роуз, — сказала Пам Шепард, — согласись, ему можно доверять. Он не бесчестный человек.
— Пам, почти каждый человек — бесчестен. Он не исключение. Я не хочу иметь с ним дело.
— Это глупо, — сказал я. — Такую глупость могут совершить именно умные люди, потому что считают себя слишком умными.
— Что это значит? — спросила Джейн.
— Это значит, что если все бесчестны, никого лучше вы не найдете. А знакомый дьявол всегда предпочтительнее незнакомого. У меня есть другой аргумент «за». Где вы найдете торговца, который может предоставить оружие?
— Мы не дуры, — сказала Роуз. — Считаете, что женщины не могут справиться с подобным делом? Что торговля оружием является чисто мужским занятием?
— Я ничего не считаю. Просто знаю, что дилетантам никогда не удавались подобные операции. Вас обдерут, если повезет, или обдерут и посадят, если не повезет.
Ах, Спенсер, знаток революционного жаргона. Словесное пристанище или вместилище контркультуры.
— Почему мы должны верить, что вы сами нас не обдерете? — спросила Джейн.
— Я даю вам слово, подтвержденное одной из ваших подруг. Я вас обманывал? Я сдал Пам мужу или властям? Вы ограбили банк и убили старика. Он был полицейским, и полицейские Нью-Бедфорда этого не забудут. Они будут искать вас до тех пор, пока Гарвард не завоюет Розовый Кубок. Вы являетесь лицами, скрывающимися от правосудия, как говорится. Поэтому никак не можете себе позволить устраивать рекламную кампанию в поисках торговца оружием. Если распространяется слух, что группа женщин хочет приобрести партию оружия, кто, по-вашему, появится первый? Какой торговец? Да, самый доступный, который прибежит в первый же день и заявит, что у него есть все, что вам надо.
— Пока, — сказала Роуз, — именно таким человеком кажетесь нам вы.
— Да, и вы знаете, кто я такой. В следующий раз придет какой-нибудь тайный агент. Информатор ФБР, полицейский из спецподразделения, агент министерства финансов, возможно, женщина, приятная чернокожая женщина, которая с ненавистью относится ко всему тому, что ненавидите и вы, которая искренне хочет помочь сестрам. И вы придете с деньгами, а она — с тринадцатью легавыми и тюремным автобусом.
— Он прав, понимаете, — сказала Пам Шепард. — Он знает такие дела, а мы — нет. Кто достанет нам оружие, кому мы можем доверять?
— По-моему, — сказала Роуз, — мы можем какое-то время просто посидеть на деньгах.
— Нет, не можете. — Я покачал головой. — В этом случае вы становитесь преступницами, грабительницами, убийцами. А сейчас вы революционерки, которые убили, потому что вынуждены были так поступить. Если вы не претворите в жизнь задуманное, вам нет никакого оправдания в убийстве того старика, и чувство вины достанет вас.
— Я убила охранника, — заявила Джейн. — Роуз не убивала. Он пытался остановить нас, и я выстрелила. — Она выглядела очень гордой.
— Какая разница, — сказал я. — Она соучастница и отвечает за все так же, как и вы. Какая разница, кто нажал на курок?
— Мы как-нибудь обойдемся без дилетантского психоанализа. Спенсер, — сказала Роуз. — Каким образом мы можем помешать вам забрать наши деньги и убежать?
— Я буду обычным брокером. Вы встретитесь с торговцем лицом к лицу. Вы увидите оружие, он увидит деньги.
— А если оно неисправно?
— Проверьте перед покупкой.
Они замолчали.
— Если вы не будете знакомы с определенным типом оружия, я проверю его вместе с вами. Вы обдумали, какое именно оружие вам требуется?
— Любое, — сказала Джейн. — Лишь бы стреляло.
— Нет, Джейн. Надо честно признать. Мы не слишком хорошо разбираемся в оружии. Вы и так это знаете. Нам нужно оружие для партизанской войны. Включая пистолеты, которые можно легко спрятать, и что-то типа пулеметов.
— Вы имеете в виду оружие, которое можно держать в руках, которое не устанавливают на треноге?
— Правильно. Не знаю, как правильно назвать. Вам кажется это разумным?
— Да. Справлюсь у своего торговца. Еще какие-нибудь предпочтения есть?
— Только чтобы стреляло, — повторила Джейн.
— Мы в деле? — спросил я.
— Позвольте нам поговорить, мистер Спенсер, — ответила Роуз. Три женщины отошли на другой конец балкона и сбились там " кучку.
Стены обсерватории были сплошь покрыты настенной живописью, в основном нанесенной красками в аэрозольной упаковке. Большей частью имена, но также шутка по поводу свобод гомосексуалистов, предположение, что черных необходимо вывезти в Африку, и некоторые замечания относительно сестры некоего Мангана. Совещание прервалось, подошла Роуз и сказала:
— Хорошо, мы согласны. Когда вы сможете достать оружие?
— Буду поддерживать с вами связь. Вероятно, дня через два.
— Мы не назовем вам ни адреса, ни номера телефона.
— Нет необходимости. — Я дал ей свою карточку. — У вас есть номер моего телефона. Я оставлю сообщение в службе секретарей-телефонисток. Звоните каждый полдень для проверки. Можно за мой счет.
— Мы заплатим за себя сами, мистер Спенсер.
— Конечно сами. Я просто попытался быть вежливым.
— Может быть, не стоит, мистер Спенсер? Вам, кажется, с трудом это дается.
21
— Господи, как приятно выбраться оттуда.
— Вы говорите о моем доме, — сказал я. — Мне в некотором роде хотелось бы поскорее попасть туда.
— Я не имела в виду, что там неприятно жить, и времени прошло не так уж много, но, если вы знаете, что не можете никуда выйти, развивается нечто вроде клаустрофобии.
Ее чистые темные волосы были так же стянуты сзади, как при первой нашей встрече, и ветер не слишком растрепал их. Я поехал по Парк-авеню, Ямайка-уэй и Арбор-уэй к югу, к шоссе № 28. Прямо за рекой Непонсет от шоссе № 28 ответвлялось шоссе № 138, и мы направились по нему, нисколько не торопясь. Въехали в Голубые холмы и припарковались рядом с музеем Трейлсайд в четыре часа.
— Мы приехали ужасно рано, — сказала Пам Шепард.
— Я так и хотел. Хотел, чтобы мы ждали их. Не хотел, чтобы они занервничали, ожидая нас, и ушли.
— Я не против. Что будем делать?
— Пойдем к обсерватории на вершине. А когда они придут, я объявлю, что нашел им продавца.
— Продавца?
— Торговца оружием. У меня есть человек, который может продать им оружия столько, на сколько у них хватит денег.
— Но почему? Зачем вы это делаете?
— Разве вы не для этого украли деньги?
— Да, но вы же не одобрили наши действия, верно? И вряд ли хотите нас вооружать.
— Это не имеет значения. Я занимаюсь чрезвычайно щекотливым делом и не хочу, чтобы вы пытались делать вид, что ничего не знаете. Поэтому ничего не скажу вам. И вам не придется притворяться. Примите к сведению, что я на вашей стороне, и поддерживайте всякий раз, когда в этом возникнет необходимость.
— Это я уже сделала. По телефону, когда они позвонили. Они вам не верят, вы им не нравитесь.
— Трудно представить себе подобное, правда?
Она улыбнулась, потом закрыла глаза и покачала головой.
— Все, — сказал я. — Пора прогуляться.
Голубые холмы на самом деле были зелеными, как ели, и формировали центр огромного заповедника лесов и прудов в районе пригородов Бостона. Самый высокий холм приютил на своем склоне природный музей природоведения, а на вершине — каменную наблюдательную площадку, с которой можно было хорошо рассмотреть приятные глазу очертания Бостона или воспользоваться прекрасным ветром для запуска змея, чуть ниже сооружения. Путь наверх занимал минут пятнадцать и в основном пролегал через лес и несколько оврагов. Среди торчащих на поверхности земли синеватых камней обычно сновали группы каб-скаутов[7] и членов общества «Одубон»[8]. При переходе через первый овраг я предложил Пам Шепард опереться на мою руку, но она отклонила предложение. У следующего оврага я ничего не предлагал. Быстро учусь.
У наблюдательной площадки наверху были две лестницы и два балкона, по которым носились дети и что-то кричали друг другу. Над нашими головами танцевали в воздухе несколько змеев, один — в форме летучей мыши.
— Благоприятный признак, — сказал я Пам Шепард, кивнув на змея.
Она улыбнулась:
— Каких только причудливых змеев не появилось в последнее время! А у наших детей уже прошло время увлечения змеями. Нам с Харви никогда не удавалось запустить их в воздух... Впрочем, как и нас самих, если вдуматься.
— Это еще можно сделать, — сказал я.
Она пожала плечами, снова улыбнулась и покачала головой. Мы стояли на верхнем балконе наблюдательной площадки и смотрели на очертания Бостона на севере.
— Что именно, — сказала Пам Шепард, — в очертаниях далеких небоскребов вызывает чувство... Чего?.. Романтики? Меланхолии? Возбуждения? Вероятно, возбуждения.
— Обещания, — подсказал я.
— Чего?
— Всего. С такого расстояния они обещают все, к чему ты стремишься. Выглядят чистыми и непоколебимыми на фоне неба. С близкого расстояния сразу же видны собачьи экскременты возле стен.
— Вы хотите сказать, что они выглядят нереально? Я имею в виду — на расстоянии.
— Нет, достаточно настоящими. Но собачье дерьмо такое же настоящее, и если вы будете все время глазеть на шпили, то непременно вступите в него.
— В каждой жизни должно присутствовать немного дерьма.
— Ах, — воскликнул я, — насколько более изящно вы сказали об этом.
Она засмеялась.
Ниже и левее, там, где тропинка выбегает из деревьев на лужок перед обсерваторией, показалась Джейн. Она осторожно осмотрелась, потом глянула вверх на балкон. Пам Шепард помахала рукой. Я безобидно улыбнулся. Джейн повернула голову и что-то сказала, из-за деревьев появилась Роуз и встала рядом. Моя улыбка стала еще безобидней. И серьезней. Я просто излучал серьезность. Сейчас начнется самое трудное. Людей типа Пауэрса можно заинтересовать деньгами или надеждой на их получение. Или страхом, если ваше положение позволяет их напугать. Но люди типа Роуз... как с ними тяжело! С фанатиками всегда тяжело. Фанатизм калечит. Заставляет нормальные стремления принимать извращенные формы. Делает людей бесстрашными и неподверженными алчности, неспособными на любовь и, наконец, чудовищными. Я всегда был против фанатизма. Но быть против — не значит заставить это явление исчезнуть. Мне предстояло убедить этих двух фанатичек действовать по моему плану, иначе план рухнет, а вместе с ним, возможно, и Шепард.
Они настороженно поднимались к наблюдательной площадке, ожидая засады среди запускающих змеев детей, среди каб-скаутов, изучающих лишайники на северной стороне камней. Они скрылись под нами, подошли к лестнице, потом появились за нашими спинами. Когда Роуз поднялась на последнюю ступень, Пам Шепард обняла ее. Роуз похлопала ее по спине. Обнимая одной рукой Роуз, Пам потянулась, схватила руку Джейн и сжала ее.
— Как приятно видеть вас обеих, — сказала она.
— Ты в порядке? — спросила Роуз. — Ты нашла место, где остановиться? — спросила Джейн.
— Да, я в порядке. Чувствую себя превосходно. Живу в его квартире.
— С ним? — Роуз выглядела так, будто у нее внезапно наступила менопауза.
— Нет, — поспешил сказать я. Таким тоном я объяснял подобные вещи матери. — Нет. Я все время находился на полуострове Кейп, работал. Кроме того, у меня есть подруга, женщина, человек, я... я живу с Сьюзен Силверман.
— Очень любезно с его стороны, — усмехнулась Роуз Пам Шепард. — Я все равно ему не верю.
— Можете верить, — сказала Пам. — Правда. Я верю ему. Он хороший человек.
Я еще шире улыбнулся. Располагающе. Глаза Джейн искали во мне слабину.
— Можно поговорить о делах, — сказала Роуз. — Оставлю при себе свое мнение насчет того, заслуживает ли он доверия. В чем состоит его предложение? — И, не обратившись непосредственно ко мне, она все же на меня посмотрела. Как только женщина посмотрит на меня — все, она пропала. Думаю, дело в моем проказливом шарме. — Ну? — сказала она. Да, именно в проказливом шарме.
— Я могу достать вам все требуемое оружие, на сумму сто тысяч долларов. И патроны. Безо всяких вопросов.
— Почему?
— Получаю процент с продажи.
Роуз кивнула. Джейн сказала:
— Быть может, именно поэтому мы можем ему верить.
— Я полагаю, — начала Роуз, — что мы должны передать вам деньги, а потом вы достанете оружие? Примерно так, да? А когда нам надоест ждать и мы позвоним вам, окажется, что вы переехали в другой город?
— Нет, Роуз, — сказала Пам Шепард, — согласись, ему можно доверять. Он не бесчестный человек.
— Пам, почти каждый человек — бесчестен. Он не исключение. Я не хочу иметь с ним дело.
— Это глупо, — сказал я. — Такую глупость могут совершить именно умные люди, потому что считают себя слишком умными.
— Что это значит? — спросила Джейн.
— Это значит, что если все бесчестны, никого лучше вы не найдете. А знакомый дьявол всегда предпочтительнее незнакомого. У меня есть другой аргумент «за». Где вы найдете торговца, который может предоставить оружие?
— Мы не дуры, — сказала Роуз. — Считаете, что женщины не могут справиться с подобным делом? Что торговля оружием является чисто мужским занятием?
— Я ничего не считаю. Просто знаю, что дилетантам никогда не удавались подобные операции. Вас обдерут, если повезет, или обдерут и посадят, если не повезет.
Ах, Спенсер, знаток революционного жаргона. Словесное пристанище или вместилище контркультуры.
— Почему мы должны верить, что вы сами нас не обдерете? — спросила Джейн.
— Я даю вам слово, подтвержденное одной из ваших подруг. Я вас обманывал? Я сдал Пам мужу или властям? Вы ограбили банк и убили старика. Он был полицейским, и полицейские Нью-Бедфорда этого не забудут. Они будут искать вас до тех пор, пока Гарвард не завоюет Розовый Кубок. Вы являетесь лицами, скрывающимися от правосудия, как говорится. Поэтому никак не можете себе позволить устраивать рекламную кампанию в поисках торговца оружием. Если распространяется слух, что группа женщин хочет приобрести партию оружия, кто, по-вашему, появится первый? Какой торговец? Да, самый доступный, который прибежит в первый же день и заявит, что у него есть все, что вам надо.
— Пока, — сказала Роуз, — именно таким человеком кажетесь нам вы.
— Да, и вы знаете, кто я такой. В следующий раз придет какой-нибудь тайный агент. Информатор ФБР, полицейский из спецподразделения, агент министерства финансов, возможно, женщина, приятная чернокожая женщина, которая с ненавистью относится ко всему тому, что ненавидите и вы, которая искренне хочет помочь сестрам. И вы придете с деньгами, а она — с тринадцатью легавыми и тюремным автобусом.
— Он прав, понимаете, — сказала Пам Шепард. — Он знает такие дела, а мы — нет. Кто достанет нам оружие, кому мы можем доверять?
— По-моему, — сказала Роуз, — мы можем какое-то время просто посидеть на деньгах.
— Нет, не можете. — Я покачал головой. — В этом случае вы становитесь преступницами, грабительницами, убийцами. А сейчас вы революционерки, которые убили, потому что вынуждены были так поступить. Если вы не претворите в жизнь задуманное, вам нет никакого оправдания в убийстве того старика, и чувство вины достанет вас.
— Я убила охранника, — заявила Джейн. — Роуз не убивала. Он пытался остановить нас, и я выстрелила. — Она выглядела очень гордой.
— Какая разница, — сказал я. — Она соучастница и отвечает за все так же, как и вы. Какая разница, кто нажал на курок?
— Мы как-нибудь обойдемся без дилетантского психоанализа. Спенсер, — сказала Роуз. — Каким образом мы можем помешать вам забрать наши деньги и убежать?
— Я буду обычным брокером. Вы встретитесь с торговцем лицом к лицу. Вы увидите оружие, он увидит деньги.
— А если оно неисправно?
— Проверьте перед покупкой.
Они замолчали.
— Если вы не будете знакомы с определенным типом оружия, я проверю его вместе с вами. Вы обдумали, какое именно оружие вам требуется?
— Любое, — сказала Джейн. — Лишь бы стреляло.
— Нет, Джейн. Надо честно признать. Мы не слишком хорошо разбираемся в оружии. Вы и так это знаете. Нам нужно оружие для партизанской войны. Включая пистолеты, которые можно легко спрятать, и что-то типа пулеметов.
— Вы имеете в виду оружие, которое можно держать в руках, которое не устанавливают на треноге?
— Правильно. Не знаю, как правильно назвать. Вам кажется это разумным?
— Да. Справлюсь у своего торговца. Еще какие-нибудь предпочтения есть?
— Только чтобы стреляло, — повторила Джейн.
— Мы в деле? — спросил я.
— Позвольте нам поговорить, мистер Спенсер, — ответила Роуз. Три женщины отошли на другой конец балкона и сбились там " кучку.
Стены обсерватории были сплошь покрыты настенной живописью, в основном нанесенной красками в аэрозольной упаковке. Большей частью имена, но также шутка по поводу свобод гомосексуалистов, предположение, что черных необходимо вывезти в Африку, и некоторые замечания относительно сестры некоего Мангана. Совещание прервалось, подошла Роуз и сказала:
— Хорошо, мы согласны. Когда вы сможете достать оружие?
— Буду поддерживать с вами связь. Вероятно, дня через два.
— Мы не назовем вам ни адреса, ни номера телефона.
— Нет необходимости. — Я дал ей свою карточку. — У вас есть номер моего телефона. Я оставлю сообщение в службе секретарей-телефонисток. Звоните каждый полдень для проверки. Можно за мой счет.
— Мы заплатим за себя сами, мистер Спенсер.
— Конечно сами. Я просто попытался быть вежливым.
— Может быть, не стоит, мистер Спенсер? Вам, кажется, с трудом это дается.
21
Роуз и Джейн ушли так же незаметно, как и пришли. Они были у меня на крючке. Удалось. Джейн даже не ударила меня.
— Все должно получиться, — сказал я Пам.
— Им будет плохо?
— Мне следует об этом беспокоиться, а не вам.
— Но я буду чувствовать себя предательницей, если им будет плохо. Только благодаря мне они поверили вам.
Мы возвращались в Бостон, навстречу вытекающему из него потоку машин.
— Кто-то должен пострадать, — сказал я. — Понести наказание за охранника банка. Этим человеком будете не вы, вам следует думать только об этом.
— Черт возьми. Спенсер, я предаю их?
— Да.
— Сукин ты сын.
— Если ты лягнешь меня в пах, может произойти транспортное происшествие.
— Этого я не сделаю. Просто предупрежу их. Когда войду в квартиру.
— Во-первых, ты не знаешь, как с ними связаться, исключая объявление в газете, которым уже не воспользоваться. Во-вторых, если ты предупредишь их, ты испортишь жизнь себе и мужу, у которого не менее серьезные неприятности и спасение которого зависит от того, предашь ли ты Роуз и Джейн.
— Что случилось с Харви? С детьми все в порядке?
— В настоящий момент все в порядке со всеми. Но Харв задолжал ростовщику. Мне не хотелось рассказывать тебе обо всем, но ты перестанешь мне верить, если я скажу неправду. А ты все время спрашивала.
— Ты не имеешь права мной манипулировать. Даже ради моего же блага. У тебя нет на это права именно потому, что дело касается моего блага.
— Знаю. Именно поэтому и говорю тебе. Лучше бы было ничего не говорить, но у тебя есть право все знать, а у меня нет права решать за тебя.
— Что же, черт возьми, происходит? Я рассказал ей. К тому времени, как я закончил, мы уже ехали по Бойлстон-стрит через Коплей-сквер, а солнце отражалось от стекол пустого здания Джона Хэнкока[9], и на площади искрился фонтан. Я умолчал лишь о том, что Хоук толкнул кого-то из детей. Материнские чувства потрясти очень легко.
— Господи, — сказала она, — в кого мы превратились.
— Вы, среди ничего, превратились в вид, которому грозит уничтожение. Единственный выход — сделать так, как я сказал. А это включает в себя и необходимость сбросить с саней Роуз и Джейн.
— Я не могу... их обмануть. Понимаю, звучит мелодраматично, но не знаю, как еще сказать.
— Значительно лучше, чем «предать». Но как бы ты ни сказала, все равно останешься неправа. Ты загнала себя в такое положение, когда любой выбор, любой поступок кажется низостью. Но имеет оправдание. У тебя есть дети, им нужна мать, у тебя есть муж, ему нужна жена. У тебя есть жизнь, чтобы прожить ее. Ты — красивая умная женщина, у тебя впереди, может быть, еще полжизни, честной и хорошей. — Я повернул налево на Беркли-стрит за Бонвитс. — Кто-то должен сесть за убийство того старого полицейского. И я не стану плакать, если это будет Роуз или Джейн. Они задули его, как свечу, когда он встал на их пути. А если удастся на тот крючок подцепить и Кинга Пауэрса, я скажу, что мы сработали неплохо.
Я свернул направо на Мальборо-стрит, и прижался к поребрику у пожарного гидранта напротив входа в мой дом. Мы молча поднялись. И молчали, когда вошли в квартиру. Молчание в квартире стало неловким, и это осознание зависло между нами так, будто Кейт Миллетт никогда и не рождалась.
— Я приготовлю что-нибудь на ужин, — сказал я. — Хочешь выпить сначала? — Мой голос был слегка сиплым, но мне не хотелось откашливаться. Выглядело бы так же неуклюже, как и в старых фильмах Леона Эррола.
— А ты будешь? — спросила она.
— Я буду пиво. — Мой голос из сиплого стал хриплым. Я закашлялся, чтобы скрыть, что пытаюсь прочистить горло.
— Тогда я тоже, — сказал она.
Я достал из холодильника две банки «Ютика Клаб»
— Стакан? — спросил я.
— Нет, сойдет из банки.
— Когда-нибудь пробовала такое? — спросил я. — После того как перестали импортировать «Амстель», я занялся экспериментами.
— Очень приятное.
— Спагетти хочешь?
— Конечно, с удовольствием.
Я достал упаковку соуса из морозилки, немного подогрел под горячей водой и, отрезав алый кусок соуса, положил его на блюдце. Зажег под сковородой самый маленький огонек, накрыл ее крышкой и глотнул «Ютика Клаб».
— Помню, когда я был еще совсем ребенком и оказался где-то в западном Массачусетсе, там рекламировали «Ютика Клаб» при помощи маленькой фигурки, составленной из букв "Ю" и "К". Кажется, его звали Юки.
Я снова закашлялся и допил пиво. Пам Шепард чуть присела на один из двух стульев у стойки и вытянула перед собой ноги, слегка их расставив, отчего ее легкое летнее платье туго натянулось на бедрах. Я вдруг задумался, можно ли использовать слово «набухающий» в качестве имени существительного. Я — набухающий. Звучит неплохо. Она сделала маленький глоток пива из банки.
— Нравится? — спросил я.
Она кивнула.
— А план? Как насчет него?
Она покачала головой.
— Хорошо, тебе он не нравится. Но ты согласна исполнить его? Не губи себя. Соглашайся. Я могу вытащить тебя из этой грязи. Позволь мне.
— Да, — сказала она. — Я сама себе не нравлюсь, но соглашаюсь. Ради Харви, ради детей, ради себя самой. Вероятно, в большей степени ради себя самой...
Ага, снова проказливый шарм. Я должен использовать эту силу только для добрых дел.
Я свистнул и с хлопком открыл еще одну банку «Ютика Клаб». Поставил на огонь воду для спагетти и принялся чистить листья салата.
— Хочешь еще пива? — спросил я.
Листья салата я положил в ледяную воду, чтобы они стали хрустящими.
— Пока нет.
Она сидела неподвижно, попивала пиво и наблюдала за мной. Я иногда поглядывал на нее, улыбался и старался не глазеть на ее бедра.
— Не могу понять тебя, — сказала она.
Я нарезал красный лук тонкими, как бумага, ломтиками широким мясницким ножом.
— Ты имеешь в виду, как человек с такой внешностью и такой талантливый может заниматься подобной работой?
— Меня больше занимали противоречия характера. Из тебя брызжет мужское превосходство, но ты можешь быть одновременно очень заботливым человеком. Представляешь собой гору мускулов — и прочитал все эти книги. Ты полон сарказма, умничаешь, насмехаешься над всем, но совсем недавно ты по-настоящему испугался, что я скажу «нет», и двое людей, которых ты и не знаешь-то по-настоящему, попадут в беду. А сейчас ты готовишь мне ужин и, несомненно, нервничаешь оттого, что мы оказались вдвоем в твоей квартире.
— Несомненно?
— Несомненно.
— А ты?
— И я. Но я обычная домохозяйка, жена человека среднего класса. Я могла предположить, что ты более привычен к подобным ситуациям. Не могу же я быть первой женщиной, для которой ты готовишь ужин?
— Я часто готовлю для Сьюз, — сказал я. Нарезал несколько местных томатов. Взялся за зеленый перец.
— И больше ни для кого?
— В последнее время только для Сьюз.
— Что же во мне такого особенного? Почему ты так напряжен?
— Я не совсем уверен. Вероятно, все потому, что ты соблазнительна, а я похотлив. Это я знаю. Но скорее всего еще и потому, что я чувствую необходимость оставить все как есть.
— Почему? — Она отставила банку и сложила руки под грудью.
— Я пытаюсь воссоединить тебя с Харви, в мне не кажется, что лучший способ — затащить тебя в постель. К тому же Сьюз это тоже не слишком понравится.
— Почему она должна знать об этом?
— Потому что, если я не скажу ей, значит, появятся вещи, которые я от нее утаиваю. Она не сможет мне верить.
— Но она не сможет узнать, что не может тебе верить.
— Да, не сможет.
— Идиотизм.
— Нет. Самое главное, что она не сможет мне верить. Что я не заслуживаю доверия. То, что она не узнает об этом, явится просто очередным обманом.
— Ты исповедуешься в каждом проступке?
— В каждом, о котором она имеет право знать.
— И много их было?
— Несколько.
— И Сьюзен высказывала неодобрение?
— Нет, в основном нет. Но она этих женщин не знала. А тебя она знает. Я думаю, это причинит ей боль. Особенно сейчас. Наши отношения в некотором роде в кризисном положении. Не совсем уверен почему, но мне кажется, что это усугубит ситуацию. Будь она проклята.
— По-моему, она — очень счастливая женщина.
— Может быть, пожелаешь поклясться в этом? Совсем недавно она обозвала меня полным идиотом.
— Это можно себе представить.
Я нарезал в салат три маленьких маринованных огурчика, вместе с кожурой. Достал листья салата из воды, промокнул полотенцем, потом завернул и положил в холодильник. Проверил соус, он уже почти расплавился. Добавил в салатницу несколько зеленых виноградин без косточек.
— Самое главное, что все эти объяснения не исправили положения с похотливостью. Не думаю, что это смертельно, но не сказал бы, что чувствую себя беззаботно.
Пам Шепард рассмеялась.
— Приятно знать. Честно говоря, я думала о том, как мы ляжем в постель вместе, и эти мысли доставили мне удовольствие. Ты выглядишь так, словно можешь причинить боль, но я почему-то знаю, что ты не сделаешь этого.
— Суровый, но какой ласковый, — сказал я.
— Однако этого не случится, и, вероятно, к лучшему. Обычно я очень плохо себя чувствую, если занимаюсь этим с кем-нибудь другим, а не с Харви. — Она снова рассмеялась, на этот раз резко. — Хотя, если подумать, было не слишком приятно и те последние несколько раз, когда я занималась этим с Харви.
— Это было недавно?
Она отвернулась от меня:
— Два года назад.
— Это смущает тебя?
Она повернула лицо ко мне:
— Да. Очень сильно. А тебе кажется, что не должно?
— Нет, почему же. С другой стороны, ты же не сексуальный автомат. Он опускает два двадцатипятицентовика, и ты готова. Мне кажется, тебе не хотелось спать с ним.
— Я просто не могла выносить этого.
— И вы оба решили, что ты фригидна. А ты решила гулять по вечерам, чтобы доказать себе, что это не так.
— Вероятно. Не очень красиво, да?
— Да. Несчастье никогда не бывает красивым. А Харви, чем он занимался, чтобы снять напряжение?
— "Снять напряжение". Боже мой, мне кажется, я никогда раньше не слышала, чтобы кто-нибудь говорил так, как ты. Онанизмом, вероятно. Не думаю, чтобы он встречался с другими женщинами.
— Из-за чего?
— Из-за верности, мазохизма, любви, кто знает.
— Быть может, и для того, чтобы поглубже загнать чувство вины. — Возможно, возможно. Из-за всего этого.
— Основные причины. Кажется, чем дольше я работаю, тем чаще встречаюсь с полным комплексом проблем.
Я достал из холодильника еще две банки «Ютика Клаб», дернул за кольца и передал одну ей.
— Самое главное, — сказала она, — что я так и не определила.
— Фригидна ли ты?
— Да. Я напивалась, металась по кровати, кусалась, стонала и делала все, что хотел мой партнер, но с долей чистого притворства, и на следующий день я испытывала ко всему отвращение. Мне кажется, я хочу трахнуться с тобой, чтобы потом спросить, считаешь ли ты меня фригидной. — Ее голос был немного резким. Слово «трахнуться» звучало неуместно. Я узнал эти резкие нотки. Отвращение. Уже слышал их.
— Во-первых, ты неправильно поставила вопрос. Фригидна — не слишком подходящее слово. Ты сама указала мне на это совсем недавно. В нем нет смысла. Оно означает только, что ты не хочешь делать чего-то, чего хочет кто-то другой. Если тебе не нравится спать со стариной Харви, почему не признаться? Зачем обобщать? Скажи: «Мне не нравится спать с Харви» или, еще лучше: «Прошлой ночью мне не доставило это удовольствия». Зачем превращать все в непреложный закон?
— Не так все просто.
— Иногда я в это верю и искренне удивляюсь. Иногда мне кажется, что все действительно так просто. Но ты, вероятно, права. Секс — такой же естественный процесс, как дыхание, правда для него требуется партнер, а то, что у одного получается легко, естественно, двое способны исказить до неузнаваемости.
— А Сьюзен... прости, я не имею права спрашивать.
— Нравится ли Сьюзен половой акт? Иногда нравится, иногда нет. «Нет» сейчас случается достаточно редко. Но это «редко» случается значительно чаще, чем в то время, когда мне было девятнадцать лет.
Она улыбнулась.
Я достал из холодильника салат, развернул и бросил в салатницу к остальным овощам. Соус начал тихо побулькивать, я достал спагетти, чтобы получилось две порции, и бросил в кастрюлю с кипящей водой.
— В большом количестве воды они меньше слипаются, сразу же закипают и быстрее доходят до готовности. Учись. Я супермастер по приготовлению спагетти.
— Почему ты хочешь, чтобы мы с Харви жили вместе? Я не уверена, что это твое дело. Или здесь речь идет об американских идеалах, типа яблочного пирога? Браки заключаются на небесах, и никто и никогда не имеет права нарушать традицию.
— Все должно получиться, — сказал я Пам.
— Им будет плохо?
— Мне следует об этом беспокоиться, а не вам.
— Но я буду чувствовать себя предательницей, если им будет плохо. Только благодаря мне они поверили вам.
Мы возвращались в Бостон, навстречу вытекающему из него потоку машин.
— Кто-то должен пострадать, — сказал я. — Понести наказание за охранника банка. Этим человеком будете не вы, вам следует думать только об этом.
— Черт возьми. Спенсер, я предаю их?
— Да.
— Сукин ты сын.
— Если ты лягнешь меня в пах, может произойти транспортное происшествие.
— Этого я не сделаю. Просто предупрежу их. Когда войду в квартиру.
— Во-первых, ты не знаешь, как с ними связаться, исключая объявление в газете, которым уже не воспользоваться. Во-вторых, если ты предупредишь их, ты испортишь жизнь себе и мужу, у которого не менее серьезные неприятности и спасение которого зависит от того, предашь ли ты Роуз и Джейн.
— Что случилось с Харви? С детьми все в порядке?
— В настоящий момент все в порядке со всеми. Но Харв задолжал ростовщику. Мне не хотелось рассказывать тебе обо всем, но ты перестанешь мне верить, если я скажу неправду. А ты все время спрашивала.
— Ты не имеешь права мной манипулировать. Даже ради моего же блага. У тебя нет на это права именно потому, что дело касается моего блага.
— Знаю. Именно поэтому и говорю тебе. Лучше бы было ничего не говорить, но у тебя есть право все знать, а у меня нет права решать за тебя.
— Что же, черт возьми, происходит? Я рассказал ей. К тому времени, как я закончил, мы уже ехали по Бойлстон-стрит через Коплей-сквер, а солнце отражалось от стекол пустого здания Джона Хэнкока[9], и на площади искрился фонтан. Я умолчал лишь о том, что Хоук толкнул кого-то из детей. Материнские чувства потрясти очень легко.
— Господи, — сказала она, — в кого мы превратились.
— Вы, среди ничего, превратились в вид, которому грозит уничтожение. Единственный выход — сделать так, как я сказал. А это включает в себя и необходимость сбросить с саней Роуз и Джейн.
— Я не могу... их обмануть. Понимаю, звучит мелодраматично, но не знаю, как еще сказать.
— Значительно лучше, чем «предать». Но как бы ты ни сказала, все равно останешься неправа. Ты загнала себя в такое положение, когда любой выбор, любой поступок кажется низостью. Но имеет оправдание. У тебя есть дети, им нужна мать, у тебя есть муж, ему нужна жена. У тебя есть жизнь, чтобы прожить ее. Ты — красивая умная женщина, у тебя впереди, может быть, еще полжизни, честной и хорошей. — Я повернул налево на Беркли-стрит за Бонвитс. — Кто-то должен сесть за убийство того старого полицейского. И я не стану плакать, если это будет Роуз или Джейн. Они задули его, как свечу, когда он встал на их пути. А если удастся на тот крючок подцепить и Кинга Пауэрса, я скажу, что мы сработали неплохо.
Я свернул направо на Мальборо-стрит, и прижался к поребрику у пожарного гидранта напротив входа в мой дом. Мы молча поднялись. И молчали, когда вошли в квартиру. Молчание в квартире стало неловким, и это осознание зависло между нами так, будто Кейт Миллетт никогда и не рождалась.
— Я приготовлю что-нибудь на ужин, — сказал я. — Хочешь выпить сначала? — Мой голос был слегка сиплым, но мне не хотелось откашливаться. Выглядело бы так же неуклюже, как и в старых фильмах Леона Эррола.
— А ты будешь? — спросила она.
— Я буду пиво. — Мой голос из сиплого стал хриплым. Я закашлялся, чтобы скрыть, что пытаюсь прочистить горло.
— Тогда я тоже, — сказал она.
Я достал из холодильника две банки «Ютика Клаб»
— Стакан? — спросил я.
— Нет, сойдет из банки.
— Когда-нибудь пробовала такое? — спросил я. — После того как перестали импортировать «Амстель», я занялся экспериментами.
— Очень приятное.
— Спагетти хочешь?
— Конечно, с удовольствием.
Я достал упаковку соуса из морозилки, немного подогрел под горячей водой и, отрезав алый кусок соуса, положил его на блюдце. Зажег под сковородой самый маленький огонек, накрыл ее крышкой и глотнул «Ютика Клаб».
— Помню, когда я был еще совсем ребенком и оказался где-то в западном Массачусетсе, там рекламировали «Ютика Клаб» при помощи маленькой фигурки, составленной из букв "Ю" и "К". Кажется, его звали Юки.
Я снова закашлялся и допил пиво. Пам Шепард чуть присела на один из двух стульев у стойки и вытянула перед собой ноги, слегка их расставив, отчего ее легкое летнее платье туго натянулось на бедрах. Я вдруг задумался, можно ли использовать слово «набухающий» в качестве имени существительного. Я — набухающий. Звучит неплохо. Она сделала маленький глоток пива из банки.
— Нравится? — спросил я.
Она кивнула.
— А план? Как насчет него?
Она покачала головой.
— Хорошо, тебе он не нравится. Но ты согласна исполнить его? Не губи себя. Соглашайся. Я могу вытащить тебя из этой грязи. Позволь мне.
— Да, — сказала она. — Я сама себе не нравлюсь, но соглашаюсь. Ради Харви, ради детей, ради себя самой. Вероятно, в большей степени ради себя самой...
Ага, снова проказливый шарм. Я должен использовать эту силу только для добрых дел.
Я свистнул и с хлопком открыл еще одну банку «Ютика Клаб». Поставил на огонь воду для спагетти и принялся чистить листья салата.
— Хочешь еще пива? — спросил я.
Листья салата я положил в ледяную воду, чтобы они стали хрустящими.
— Пока нет.
Она сидела неподвижно, попивала пиво и наблюдала за мной. Я иногда поглядывал на нее, улыбался и старался не глазеть на ее бедра.
— Не могу понять тебя, — сказала она.
Я нарезал красный лук тонкими, как бумага, ломтиками широким мясницким ножом.
— Ты имеешь в виду, как человек с такой внешностью и такой талантливый может заниматься подобной работой?
— Меня больше занимали противоречия характера. Из тебя брызжет мужское превосходство, но ты можешь быть одновременно очень заботливым человеком. Представляешь собой гору мускулов — и прочитал все эти книги. Ты полон сарказма, умничаешь, насмехаешься над всем, но совсем недавно ты по-настоящему испугался, что я скажу «нет», и двое людей, которых ты и не знаешь-то по-настоящему, попадут в беду. А сейчас ты готовишь мне ужин и, несомненно, нервничаешь оттого, что мы оказались вдвоем в твоей квартире.
— Несомненно?
— Несомненно.
— А ты?
— И я. Но я обычная домохозяйка, жена человека среднего класса. Я могла предположить, что ты более привычен к подобным ситуациям. Не могу же я быть первой женщиной, для которой ты готовишь ужин?
— Я часто готовлю для Сьюз, — сказал я. Нарезал несколько местных томатов. Взялся за зеленый перец.
— И больше ни для кого?
— В последнее время только для Сьюз.
— Что же во мне такого особенного? Почему ты так напряжен?
— Я не совсем уверен. Вероятно, все потому, что ты соблазнительна, а я похотлив. Это я знаю. Но скорее всего еще и потому, что я чувствую необходимость оставить все как есть.
— Почему? — Она отставила банку и сложила руки под грудью.
— Я пытаюсь воссоединить тебя с Харви, в мне не кажется, что лучший способ — затащить тебя в постель. К тому же Сьюз это тоже не слишком понравится.
— Почему она должна знать об этом?
— Потому что, если я не скажу ей, значит, появятся вещи, которые я от нее утаиваю. Она не сможет мне верить.
— Но она не сможет узнать, что не может тебе верить.
— Да, не сможет.
— Идиотизм.
— Нет. Самое главное, что она не сможет мне верить. Что я не заслуживаю доверия. То, что она не узнает об этом, явится просто очередным обманом.
— Ты исповедуешься в каждом проступке?
— В каждом, о котором она имеет право знать.
— И много их было?
— Несколько.
— И Сьюзен высказывала неодобрение?
— Нет, в основном нет. Но она этих женщин не знала. А тебя она знает. Я думаю, это причинит ей боль. Особенно сейчас. Наши отношения в некотором роде в кризисном положении. Не совсем уверен почему, но мне кажется, что это усугубит ситуацию. Будь она проклята.
— По-моему, она — очень счастливая женщина.
— Может быть, пожелаешь поклясться в этом? Совсем недавно она обозвала меня полным идиотом.
— Это можно себе представить.
Я нарезал в салат три маленьких маринованных огурчика, вместе с кожурой. Достал листья салата из воды, промокнул полотенцем, потом завернул и положил в холодильник. Проверил соус, он уже почти расплавился. Добавил в салатницу несколько зеленых виноградин без косточек.
— Самое главное, что все эти объяснения не исправили положения с похотливостью. Не думаю, что это смертельно, но не сказал бы, что чувствую себя беззаботно.
Пам Шепард рассмеялась.
— Приятно знать. Честно говоря, я думала о том, как мы ляжем в постель вместе, и эти мысли доставили мне удовольствие. Ты выглядишь так, словно можешь причинить боль, но я почему-то знаю, что ты не сделаешь этого.
— Суровый, но какой ласковый, — сказал я.
— Однако этого не случится, и, вероятно, к лучшему. Обычно я очень плохо себя чувствую, если занимаюсь этим с кем-нибудь другим, а не с Харви. — Она снова рассмеялась, на этот раз резко. — Хотя, если подумать, было не слишком приятно и те последние несколько раз, когда я занималась этим с Харви.
— Это было недавно?
Она отвернулась от меня:
— Два года назад.
— Это смущает тебя?
Она повернула лицо ко мне:
— Да. Очень сильно. А тебе кажется, что не должно?
— Нет, почему же. С другой стороны, ты же не сексуальный автомат. Он опускает два двадцатипятицентовика, и ты готова. Мне кажется, тебе не хотелось спать с ним.
— Я просто не могла выносить этого.
— И вы оба решили, что ты фригидна. А ты решила гулять по вечерам, чтобы доказать себе, что это не так.
— Вероятно. Не очень красиво, да?
— Да. Несчастье никогда не бывает красивым. А Харви, чем он занимался, чтобы снять напряжение?
— "Снять напряжение". Боже мой, мне кажется, я никогда раньше не слышала, чтобы кто-нибудь говорил так, как ты. Онанизмом, вероятно. Не думаю, чтобы он встречался с другими женщинами.
— Из-за чего?
— Из-за верности, мазохизма, любви, кто знает.
— Быть может, и для того, чтобы поглубже загнать чувство вины. — Возможно, возможно. Из-за всего этого.
— Основные причины. Кажется, чем дольше я работаю, тем чаще встречаюсь с полным комплексом проблем.
Я достал из холодильника еще две банки «Ютика Клаб», дернул за кольца и передал одну ей.
— Самое главное, — сказала она, — что я так и не определила.
— Фригидна ли ты?
— Да. Я напивалась, металась по кровати, кусалась, стонала и делала все, что хотел мой партнер, но с долей чистого притворства, и на следующий день я испытывала ко всему отвращение. Мне кажется, я хочу трахнуться с тобой, чтобы потом спросить, считаешь ли ты меня фригидной. — Ее голос был немного резким. Слово «трахнуться» звучало неуместно. Я узнал эти резкие нотки. Отвращение. Уже слышал их.
— Во-первых, ты неправильно поставила вопрос. Фригидна — не слишком подходящее слово. Ты сама указала мне на это совсем недавно. В нем нет смысла. Оно означает только, что ты не хочешь делать чего-то, чего хочет кто-то другой. Если тебе не нравится спать со стариной Харви, почему не признаться? Зачем обобщать? Скажи: «Мне не нравится спать с Харви» или, еще лучше: «Прошлой ночью мне не доставило это удовольствия». Зачем превращать все в непреложный закон?
— Не так все просто.
— Иногда я в это верю и искренне удивляюсь. Иногда мне кажется, что все действительно так просто. Но ты, вероятно, права. Секс — такой же естественный процесс, как дыхание, правда для него требуется партнер, а то, что у одного получается легко, естественно, двое способны исказить до неузнаваемости.
— А Сьюзен... прости, я не имею права спрашивать.
— Нравится ли Сьюзен половой акт? Иногда нравится, иногда нет. «Нет» сейчас случается достаточно редко. Но это «редко» случается значительно чаще, чем в то время, когда мне было девятнадцать лет.
Она улыбнулась.
Я достал из холодильника салат, развернул и бросил в салатницу к остальным овощам. Соус начал тихо побулькивать, я достал спагетти, чтобы получилось две порции, и бросил в кастрюлю с кипящей водой.
— В большом количестве воды они меньше слипаются, сразу же закипают и быстрее доходят до готовности. Учись. Я супермастер по приготовлению спагетти.
— Почему ты хочешь, чтобы мы с Харви жили вместе? Я не уверена, что это твое дело. Или здесь речь идет об американских идеалах, типа яблочного пирога? Браки заключаются на небесах, и никто и никогда не имеет права нарушать традицию.