Страница:
Капитан обращался со мной, словно ничего и не было. Во всяком случае, мне так кажется. Я настолько возбудилась, что не могла понять, где ложь, где правда. Называл он меня «Сара Луиза», но ведь и раньше так бывало. Почему же, называя мое имя, голос его становился душераздирающе ласковым? У меня просто слезы выступали.
На второй день после того, как ушла вода, он отлучился часа на три. Я хотела бы пойти с ним, но себе не доверяла. Бог его знает, что я смогу учудить, если останусь с ним одна! Но когда он исчез, я забеспокоилась. Может, теперь, когда он все потерял, он сделает глупость? С ужасом представила я, как он идет прямо в залив, и он его поглощает. Если б я могла ему сказать, что у него осталась я… что я никогда его не покину. Но как тут скажешь? Я знала, что не смогу.
Забросив работу, я стала его ждать. Мы с Каролиной должны были выстлать бумагой нижние полки на кухне, чтобы перенести туда сверху банки и жестянки.
— Лис, что с тобой? — спросила сестра. — Ты за пять минут пять раз подошла к двери.
— А твое какое дело?
— Я знаю, что с ней, — сказала из гостиной бабушка. — Нехристя своего ждет.
Каролина хихикнула, но сделала вид, что кашляет. Поскольку мы были в кухне и никто нас не видел, она покрутила пальцем у виска, намекая тем самым, что бабушка спятила.
— Да-да, — не унималась наша старушка, — так и смотрит, так и смотрит. Это на нехристя! Я-то все вижу, не слепая.
Каролина захихикала в открытую. Я не знала, кого из них мне больше хочется убить.
— Я говорила Сьюзен, не пускай ты его в дом. Лучше уж прямо беса пустить. Девчонке голову заморочить — нехитрое дело, так…
У меня клекало в горле, как в заболоченном пруде.
— …Так ты его и не пускай, не вводи в соблазн,
Я держала банку бобов и, честное слово, если бы мама не спустилась сверху, я бы, чего доброго, швырнула этот снаряд в кивающую голову. Не знаю, что слышала мама — может, ничего, но самый дух ненависти она ощутила, очень уж он был густой. Во всяком случае, она ласково подняла свекровь из качалки и повела наверх вздремнуть.
Когда она вернулась в кухню, Каролина просто плясала по линолеуму, так не терпелось ей настучать.
— Знаешь, что бабушка говорит?
Я кинулась на нее, как краснобрюхая морская змея.
— Молчи, идиотка!
Каролина побледнела, но быстро оправилась.
— Кто скажет сестре «идиотка», подлежит геенне огненной, — сладенько пропела она.
— Ой, батюшки! — сказала мама, редко употреблявшая это местное выражение. — Мало вам горя, еще прибавляете?
Я открыла рот и закрыла. «Мама! — хотела я закричать. — Скажи, что я не попаду в геенну!» Детские кошмары об адской гибели тут как тут, но бежать мне некуда. Разве можно разделить с мамой страсти моей плоти и горести души?
Когда я в ледяном молчании расставила все банки, я заметила свои руки. Ногти сломанные, грязные, заусениц — тьма. Сбоку, на указательном пальце, красная полоска, это я обкусала ноготь.
«Она прелестна, она любима, она употребляет крем ПОНД», — написано на плакате, а внизу — снежно-белые руки с длинными, идеальными, отделанными ногтями. На изящно изогнутом пальчике левой руки — кольцо с бриллиантом. Мужчина с сильными чистыми руками в жизни на меня не посмотрит. В ту минуту мне казалось, что это — хуже гнева Божьего.
Когда Капитан вернулся, все мы сидели за столом. Он постучался. Я вскочила и побежала открывать, хотя мама не приказывала. Он стоял на крыльце, голубые глаза глядели устало, но улыбался он скорее радостно. На руках он держал рыжего кота.
— Смотри, кто меня нашел, — сразу сказал он мне.
Подбежала Каролина.
— Вы кота нашли! — заорала она, словно чем-то с этим котом связана, и потянулась к нему. Я было обрадовалась — сейчас цапнет, но он ее не тронул. По-видимому, буря его усмирила, поскольку он, громко урча, припал к сестрицыной груди.
— У-ты миленький! — залепетала она, тыкаясь носом в его мех. Если бы ее послали к бесу, она бы и его приручила. Отложив рыбы со своей тарелки, она отнесла ее на кухню, и кот, тая от блаженства, засунул мордочку в миску.
Капитан последовал за сестрицей и помыл руки нашей драгоценной водой. Потом он вынул большой белый платок, тщательно вытер их и вернулся в столовую. Я старалась отводить глаза, зная, что руки опасней для меня, чем лицо, но иногда все ж взглядывала.
— Ну, вот, — сказал он, словно его кто спрашивал, — подбросили меня сегодня в Крисфилд.
Все посмотрели на него и что-то забормотали, хотя было ясно, что он все равно расскажет, спросим мы или нет.
— Ездил я к Труди в больницу, — сказал он. — У нее стоит пустой очень хороший дом. Я подумал, она не будет против, если я там поживу, пока не найду постоянного жилища.
Он тщательно расправил салфетку, положил ее на колени и поднял взгляд, словно ждал нашего приговора.
Первой заговорила бабушка.
— Так я и знала, — туманно проговорила она, не объясняя, что она имеет в виду.
— Хайрем, — сказал папа, — зачем вам спешить? Мы очень рады, что вы с нами.
Капитан искоса взглянул на бабушку, уже открывшую рот, и обогнал ее:
— Спасибо вам большое. Всем, всей семье. Но я у нее там все приберу. Ей будет удобней, когда она вернется. Видите, нам обоим польза.
Ушел он сразу после ужина. Вещей у него не было, он просто взял кота.
— Подождите минутку, — сказала Каролина. — Мы вас проводим.
Она схватила голубой шарф и накинула его на голову. В таком виде она всегда напоминала девушку с рекламы.
— Пошли, — сказала она, и я двинулась вслед за ней.
Так я с ними и шла, едва передвигая ноги. Оно и лучше, твердила я. Пока он здесь, мне несдобровать. Даже если я себя не выдам, бабушка догадается. Но, Господи, как тяжело с ним расставаться!
Начались занятия, и, я думаю, это помогло. Теперь, когда мистер Райс ушел, на всю школу остался один учитель. Раньше у нас было двадцать человек, теперь — пятнадцать: двое весной кончили, трое ушли на фронт. Шесть человек, в том числе — мы с Криком и Каролиной, только поступили, пятеро учились во втором классе, трое — в третьем, а одна девочка, Мирна Долмен — в старшем, четвертом. Она носила очки с толстыми стеклами и все годы напролет мечтала стать учительницей начальной школы. Наша учительница, мисс Хэзел Маркс, ставила ее нам в пример. По-видимому, образцовым был для Хэзел тот, кто чисто пишет и никогда не улыбается.
Не улыбалась той осенью и я, но писала все так же плохо. Без мистера Райса в школе было скучно. В восьмом классе начальной он с нами не занимался, но нам разрешали каждый день ходить в среднюю, на музыку, потому что хор не мог обойтись без Каролины. Конечно, я была ей обязана, но все равно эти уроки любила. А теперь ждать нечего, все позади.
С другой стороны, как-то спокойней, когда все дни скучные. Помню, я слышала, что некоторые совершают преступления, чтобы попасть в тюрьму. Их я понимала. Иногда и тюрьма покажется раем.
Первый класс средней школы (а так — девятый) располагался в самом плохом ряду, спереди и справа, далеко от окна. Я часами смотрела на недовольную физиономию Вашингтона, изображенную Гилбертом Стюартом. Наблюдения привели меня к выводу, что наш первый президент, кроме завиточков, большого горбатого носа и красных щек, обладал поджатыми, как у старой девы, губами и двойным подбородком. Это бы ничего, если бы не синий пронзительный взгляд, который мог прочитать все, что творится в моем мозгу.
— Стыдно, Сара Луиза, — говорил он всякий раз, когда я на него посмотрю.
Той осенью я изучала руки. Я решила, что именно они — самое выразительное в теле, хуже глаз. Вот, например, если увидеть одни каролинины руки, сразу можно догадаться, что она талантливая. Пальцы у нее такие же длинные и тонкие, как у этой барышни с «ПОНДОМ». Ногти — совершенно овальные и выдаются самую чуточку. Человека с длинными ногтями нельзя принимать всерьез, а если они слишком короткие — у него не все в порядке. У моей сестрицы ногти были точно такой длины, чтобы показать, что у нее есть и талант, и сила воли, он не пропадет зря.
А вот у Крика были широкие руки, короткие пальцы, обкусанные ногти. Кожа — красная, шершавая, он ведь работал, но мускулов — маловато. Как ни печально, признала я, такие руки бывают у хороших, но заурядных людей. Да, он мой лучший друг, но надо же смотреть фактам в лицо, даже неприглядным.
Теперь — я. Ну, о своих руках я говорила. Как-то, решая уравнения, я решила изменить свою злосчастную жизнь, изменив руки. Позаимствовав немного из крабьих сокровищ, я пошла в галантерею-парфюмерию и купила флакон лосьона, маникюрные ножнички, ногтечистки, пилочки, даже лак. Хоть он был и бесцветный, мне казалось, что это уж совсем нагло.
Когда рассветало настолько, что можно было видеть без лампы, я обрабатывала руки. То был обряд, серьезный, как молитва миссионера, и управиться я старалась, пока сестрица спит. Держала я мои инструменты в самом заднем ящике нашего общего бюро.
Однако хитрости не помогли. Как-то я пришла и увидела, что Каролина мажет руки моим лосьоном.
— Откуда ты его взяла?
— Из твоего ящика, — сказала она с невинным видом. — Я думала, ты ничего против не имеешь.
— Прям, не имею! — отвечала я. — С какой это стати ты шаришь по чужим ящикам, таскаешь…
— Ну, Ли-ис! — сказала она, поливая еще лосьону. — Какая ты жадина!
— Ладно! — закричала я. — На! На! Все бери!
Я схватила бутылку и швырнула в стену, над ее головой. По стене пополз лосьон с осколками.
— Лис, — спокойно сказала сестра, посмотрев на меня и на стену, — ты в себе?
Я кинулась из дому, к югу, к болоту, но вспомнила, что его нет. Трясясь, стояла я там, где раньше начиналась тропинка, и мне казалось, что сквозь слезы различаю среди вод кусочек земли, мое былое убежище, отрезанное от острова, заброшенное, одинокое.
Глава 13
Глава 14
На второй день после того, как ушла вода, он отлучился часа на три. Я хотела бы пойти с ним, но себе не доверяла. Бог его знает, что я смогу учудить, если останусь с ним одна! Но когда он исчез, я забеспокоилась. Может, теперь, когда он все потерял, он сделает глупость? С ужасом представила я, как он идет прямо в залив, и он его поглощает. Если б я могла ему сказать, что у него осталась я… что я никогда его не покину. Но как тут скажешь? Я знала, что не смогу.
Забросив работу, я стала его ждать. Мы с Каролиной должны были выстлать бумагой нижние полки на кухне, чтобы перенести туда сверху банки и жестянки.
— Лис, что с тобой? — спросила сестра. — Ты за пять минут пять раз подошла к двери.
— А твое какое дело?
— Я знаю, что с ней, — сказала из гостиной бабушка. — Нехристя своего ждет.
Каролина хихикнула, но сделала вид, что кашляет. Поскольку мы были в кухне и никто нас не видел, она покрутила пальцем у виска, намекая тем самым, что бабушка спятила.
— Да-да, — не унималась наша старушка, — так и смотрит, так и смотрит. Это на нехристя! Я-то все вижу, не слепая.
Каролина захихикала в открытую. Я не знала, кого из них мне больше хочется убить.
— Я говорила Сьюзен, не пускай ты его в дом. Лучше уж прямо беса пустить. Девчонке голову заморочить — нехитрое дело, так…
У меня клекало в горле, как в заболоченном пруде.
— …Так ты его и не пускай, не вводи в соблазн,
Я держала банку бобов и, честное слово, если бы мама не спустилась сверху, я бы, чего доброго, швырнула этот снаряд в кивающую голову. Не знаю, что слышала мама — может, ничего, но самый дух ненависти она ощутила, очень уж он был густой. Во всяком случае, она ласково подняла свекровь из качалки и повела наверх вздремнуть.
Когда она вернулась в кухню, Каролина просто плясала по линолеуму, так не терпелось ей настучать.
— Знаешь, что бабушка говорит?
Я кинулась на нее, как краснобрюхая морская змея.
— Молчи, идиотка!
Каролина побледнела, но быстро оправилась.
— Кто скажет сестре «идиотка», подлежит геенне огненной, — сладенько пропела она.
— Ой, батюшки! — сказала мама, редко употреблявшая это местное выражение. — Мало вам горя, еще прибавляете?
Я открыла рот и закрыла. «Мама! — хотела я закричать. — Скажи, что я не попаду в геенну!» Детские кошмары об адской гибели тут как тут, но бежать мне некуда. Разве можно разделить с мамой страсти моей плоти и горести души?
Когда я в ледяном молчании расставила все банки, я заметила свои руки. Ногти сломанные, грязные, заусениц — тьма. Сбоку, на указательном пальце, красная полоска, это я обкусала ноготь.
«Она прелестна, она любима, она употребляет крем ПОНД», — написано на плакате, а внизу — снежно-белые руки с длинными, идеальными, отделанными ногтями. На изящно изогнутом пальчике левой руки — кольцо с бриллиантом. Мужчина с сильными чистыми руками в жизни на меня не посмотрит. В ту минуту мне казалось, что это — хуже гнева Божьего.
Когда Капитан вернулся, все мы сидели за столом. Он постучался. Я вскочила и побежала открывать, хотя мама не приказывала. Он стоял на крыльце, голубые глаза глядели устало, но улыбался он скорее радостно. На руках он держал рыжего кота.
— Смотри, кто меня нашел, — сразу сказал он мне.
Подбежала Каролина.
— Вы кота нашли! — заорала она, словно чем-то с этим котом связана, и потянулась к нему. Я было обрадовалась — сейчас цапнет, но он ее не тронул. По-видимому, буря его усмирила, поскольку он, громко урча, припал к сестрицыной груди.
— У-ты миленький! — залепетала она, тыкаясь носом в его мех. Если бы ее послали к бесу, она бы и его приручила. Отложив рыбы со своей тарелки, она отнесла ее на кухню, и кот, тая от блаженства, засунул мордочку в миску.
Капитан последовал за сестрицей и помыл руки нашей драгоценной водой. Потом он вынул большой белый платок, тщательно вытер их и вернулся в столовую. Я старалась отводить глаза, зная, что руки опасней для меня, чем лицо, но иногда все ж взглядывала.
— Ну, вот, — сказал он, словно его кто спрашивал, — подбросили меня сегодня в Крисфилд.
Все посмотрели на него и что-то забормотали, хотя было ясно, что он все равно расскажет, спросим мы или нет.
— Ездил я к Труди в больницу, — сказал он. — У нее стоит пустой очень хороший дом. Я подумал, она не будет против, если я там поживу, пока не найду постоянного жилища.
Он тщательно расправил салфетку, положил ее на колени и поднял взгляд, словно ждал нашего приговора.
Первой заговорила бабушка.
— Так я и знала, — туманно проговорила она, не объясняя, что она имеет в виду.
— Хайрем, — сказал папа, — зачем вам спешить? Мы очень рады, что вы с нами.
Капитан искоса взглянул на бабушку, уже открывшую рот, и обогнал ее:
— Спасибо вам большое. Всем, всей семье. Но я у нее там все приберу. Ей будет удобней, когда она вернется. Видите, нам обоим польза.
Ушел он сразу после ужина. Вещей у него не было, он просто взял кота.
— Подождите минутку, — сказала Каролина. — Мы вас проводим.
Она схватила голубой шарф и накинула его на голову. В таком виде она всегда напоминала девушку с рекламы.
— Пошли, — сказала она, и я двинулась вслед за ней.
Так я с ними и шла, едва передвигая ноги. Оно и лучше, твердила я. Пока он здесь, мне несдобровать. Даже если я себя не выдам, бабушка догадается. Но, Господи, как тяжело с ним расставаться!
Начались занятия, и, я думаю, это помогло. Теперь, когда мистер Райс ушел, на всю школу остался один учитель. Раньше у нас было двадцать человек, теперь — пятнадцать: двое весной кончили, трое ушли на фронт. Шесть человек, в том числе — мы с Криком и Каролиной, только поступили, пятеро учились во втором классе, трое — в третьем, а одна девочка, Мирна Долмен — в старшем, четвертом. Она носила очки с толстыми стеклами и все годы напролет мечтала стать учительницей начальной школы. Наша учительница, мисс Хэзел Маркс, ставила ее нам в пример. По-видимому, образцовым был для Хэзел тот, кто чисто пишет и никогда не улыбается.
Не улыбалась той осенью и я, но писала все так же плохо. Без мистера Райса в школе было скучно. В восьмом классе начальной он с нами не занимался, но нам разрешали каждый день ходить в среднюю, на музыку, потому что хор не мог обойтись без Каролины. Конечно, я была ей обязана, но все равно эти уроки любила. А теперь ждать нечего, все позади.
С другой стороны, как-то спокойней, когда все дни скучные. Помню, я слышала, что некоторые совершают преступления, чтобы попасть в тюрьму. Их я понимала. Иногда и тюрьма покажется раем.
Первый класс средней школы (а так — девятый) располагался в самом плохом ряду, спереди и справа, далеко от окна. Я часами смотрела на недовольную физиономию Вашингтона, изображенную Гилбертом Стюартом. Наблюдения привели меня к выводу, что наш первый президент, кроме завиточков, большого горбатого носа и красных щек, обладал поджатыми, как у старой девы, губами и двойным подбородком. Это бы ничего, если бы не синий пронзительный взгляд, который мог прочитать все, что творится в моем мозгу.
— Стыдно, Сара Луиза, — говорил он всякий раз, когда я на него посмотрю.
Той осенью я изучала руки. Я решила, что именно они — самое выразительное в теле, хуже глаз. Вот, например, если увидеть одни каролинины руки, сразу можно догадаться, что она талантливая. Пальцы у нее такие же длинные и тонкие, как у этой барышни с «ПОНДОМ». Ногти — совершенно овальные и выдаются самую чуточку. Человека с длинными ногтями нельзя принимать всерьез, а если они слишком короткие — у него не все в порядке. У моей сестрицы ногти были точно такой длины, чтобы показать, что у нее есть и талант, и сила воли, он не пропадет зря.
А вот у Крика были широкие руки, короткие пальцы, обкусанные ногти. Кожа — красная, шершавая, он ведь работал, но мускулов — маловато. Как ни печально, признала я, такие руки бывают у хороших, но заурядных людей. Да, он мой лучший друг, но надо же смотреть фактам в лицо, даже неприглядным.
Теперь — я. Ну, о своих руках я говорила. Как-то, решая уравнения, я решила изменить свою злосчастную жизнь, изменив руки. Позаимствовав немного из крабьих сокровищ, я пошла в галантерею-парфюмерию и купила флакон лосьона, маникюрные ножнички, ногтечистки, пилочки, даже лак. Хоть он был и бесцветный, мне казалось, что это уж совсем нагло.
Когда рассветало настолько, что можно было видеть без лампы, я обрабатывала руки. То был обряд, серьезный, как молитва миссионера, и управиться я старалась, пока сестрица спит. Держала я мои инструменты в самом заднем ящике нашего общего бюро.
Однако хитрости не помогли. Как-то я пришла и увидела, что Каролина мажет руки моим лосьоном.
— Откуда ты его взяла?
— Из твоего ящика, — сказала она с невинным видом. — Я думала, ты ничего против не имеешь.
— Прям, не имею! — отвечала я. — С какой это стати ты шаришь по чужим ящикам, таскаешь…
— Ну, Ли-ис! — сказала она, поливая еще лосьону. — Какая ты жадина!
— Ладно! — закричала я. — На! На! Все бери!
Я схватила бутылку и швырнула в стену, над ее головой. По стене пополз лосьон с осколками.
— Лис, — спокойно сказала сестра, посмотрев на меня и на стену, — ты в себе?
Я кинулась из дому, к югу, к болоту, но вспомнила, что его нет. Трясясь, стояла я там, где раньше начиналась тропинка, и мне казалось, что сквозь слезы различаю среди вод кусочек земли, мое былое убежище, отрезанное от острова, заброшенное, одинокое.
Глава 13
Сестра никому не сказала про лосьон, и никто не подозревал, что я рехнулась. Что я знала, то знала, только время от времени вспоминая о своем сокровище. Конечно, я сошла с ума; как ни странно, признав это, я сразу успокоилась. Ничего поделать я не могла, вреда особого от меня не было. В конце концов, бутылкой я запустила в стену, а не в человека. Беспокоить родителей не стоило. Можно жить на острове тихо-мирно, самой по себе, как тетушка Брэкстон. Никто не обращал на нее внимания. Если б не кошки, она б, наверное, жила и умерла, почти совсем забытая. Каролина уверена, что уедет, так что после бабушки, мамы и папы дом останется мне (о смерти родителей я думала с очень уж легким содроганием). Если я захочу, я смогу ловить крабов, как мужчина. Безвредным психам разрешают много такого, в чем обычным людям отказывают. Словом, не буду ни к кому лезть, и меня оставят в покое. Думая о том, что я сумасшедшая и свободная старуха, я, можно сказать, радовалась.
Поскольку обо мне ничего не знали, волновала всех тетушка Брэкстон. Ее скоро выписывали, а это означало, что Капитан опять останется бездомным.
Для папы все было просто. Мы с Капитаном дружили и могли взять его к себе. Но бабушка уперлась.
— Не пущу в дом нехристя, тем паче — в свою постель! Этого ему и надо, в постель ко мне норовит.
— Мама! — искренне пугалась наша мама. Папа нервно поглядывал на дочерей. Каролина сдерживала смех, я — злобу.
— А вы думаете, старая никому не нужна?
— Мама! — сказал ее сын, так серьезно, что она примолкла. — Здесь девочки.
И он указал головой на нас.
— О, она сама хороша! — сказала бабушка. — Она думает, он по ней сохнет, но я-то знаю. Я знаю, кто ему нужен. Да.
Папа повернулся к нам с сестрой и спокойно сказал:
— Идите-ка вы к себе. Она старая. Не судите ее строго.
Мы понимали, что надо уйти, да мне и хотелось. Каролина замешкалась, я схватила ее за руку, потащила к лестнице. Папа с мамой — что поделаешь, слышат, но только не сестра! Она-то знала, что рехнулась я, а не бабушка.
Как только за нами закрылась дверь, Каролина засмеялась.
— Нет, ты подумай! — она замотала головой. — И что у нее в голове?
— Она старая, — сердито сказала я. — Она за себя не отвечает.
— Не такая уж старая, моложе Капитана, а он совсем нормальный, — сестра даже не смотрела, как я реагирую. — Ну, что ж, — беспечно продолжала она, — хоть ясно, что здесь он жить не может. Представить страшно, что она сделает, если мы снова его пригласим, — она села на кровать, скрестив ноги. Я лежала на животе, опершись на локти, и смотрела на подушку, чтобы еще чем себя не выдать. — Не понимаю, почему ему нельзя остаться у тетушки.
— Потому что они не женаты, — сказала я.
Следи я за собой поменьше, голос бы меня выдал. Я прокашлялась и произнесла как можно ровнее:
— Неженатые люди вместе не живут.
Сестра засмеялась.
— Да что они станут делать! Они чересчур старые!
Мне стало жарко при мысли о том, что Капитан что-то такое делает, и я дыхнуть не могла.
— А? — спросила она, явно ожидая замечаний.
— Это неважно, — пролепетала я. — Тут дело в правилах. Люди считают, что неженатым людям неприлично жить в одном доме.
— Ну, пусть поженятся.
— Что? — я резко выпрямилась, перекинув ноги через край кровати.
— Конечно, — размеренно сказала она, словно объясняла задачку. — Какая разница? Пусть поженятся, никто ничего и не подумает.
— А если он не хочет жениться на старой психопатке?
— Дурочка ты! Ничего ему не надо делать. Они просто.
— Что ты заладила «делать», «делать»?! Вечно у тебя глупости в голове!
— Лис, я говорю «не делать». Это будет брак по расчету.
Я читала много и знала, что к чему.
— Нет. Фиктивный.
— Хорошо, — она улыбнулась мне. — Тебе это больше нравится?
— Что ты! Это чушь какая-то. Даже не намекай, а то он подумает, мы тоже спятили.
— Не подумает. Он нас прекрасно знает.
— Если ты ему скажешь, я тебя убью.
Она отодвинулась.
— Ой, Господи! Лис, что с тобой?
— Ничего. Может, он хочет на ком-нибудь жениться. Что тогда будет? Женился на тетушке, а потом влюбился. А уже поздно!
— Что ты только читаешь. Лис? Подумай сама, кто тут есть. Наша бабушка — не в себе, миссис Дигонсон забыть не может своего покойного мужа, а бабушка Крика — в три обхвата. И потом, мы ему не родители. Он взрослый.
— По-моему, про это неприлично думать!
Она встала, больше не отвечая. Подошла к двери, послушала, что там внизу и обернулась ко мне.
— Пошли. Если хочешь. Я спрыгнула с кровати.
— Куда ты собралась?
— Хочу позвать Крика.
— Зачем?
Вообще-то я знала.
— Мы пойдем втроем к Капитану.
— Не надо, Каролина! Это не твое дело. Вы еле-еле знакомы.
Я старалась говорить поспокойней, но получалось хуже, подавленный визг как-то пищал в горле.
— Я его знаю, Лис. И беспокоюсь, что с ним будет.
— Почему? Почему ты вечно лезешь в чужую жизнь?
Эти слова меня чуть не задушили.
Она взглянула на меня, давая понять, что это уж ни с чем несообразно.
Сказала она только:
— Лис, Лис!..
Что ж, Крик с ней справится. Да, он сможет, у него такое чувство приличий. Но как только она сказала «фиктивный», он покраснел и произнес:
— А что? Это неплохо.
Неплохо? Я плелась за ними к тетушке, как побитый щенок. «А что?», видите ли! Люди — не звери. Мы не имеем права к ним лезть. «Что?»! Да я люблю его и не хочу терять из-за старой психуши, хоть бы и фиктивно.
Когда мы пришли. Капитан варил картошку и кипятил воду для чая. Для человека, во второй раз теряющего кров, он был необычайно весел. Он предложил нам поужинать, но еды не хватало и на одного, так что мы вежливо отказались и попросили нас не стесняться. То есть, они попросили, я сжала губы и вообще стояла поодаль, но когда Каролина с Криком присели к столу, проплелась через кухню и плюхнулась рядом. Мне не хотелось участвовать в том, что будет, но и уйти я не могла.
Подождав, пока Капитан посолит и поперчит картошку, моя сестрица положила локти на стол и подалась вперед.
— Говорят, тетушка Брэкстон скоро вернется, — сказала она.
— Верно, — кивнул Капитан, откусывая от картошки.
— Мы беспокоимся, где вы будете жить.
Он поднял руку, чтобы она помолчала, пока он не прожует и не проглотит кусок, а потом сказал:
— Я знаю, что вы хотите предложить. Спасибо, но я не могу.
А? Съели? Я улыбалась и тайно, и явно.
Каролина не улыбнулась.
— Откуда вы знаете, что я имею в виду?
— Ты хочешь, чтобы я вернулся к вам. Спасибо большое, но это невозможно.
Каролина засмеялась.
— Ну, у меня мысль получше.
Тут перестала улыбаться я.
— Вот как, мисс Каролина? — сказал Капитан, нацелясь вилкой на другую картофелину.
— Да, вот так.
Она наклонилась к нему и улыбнулась, как улыбаются женщины, если у них на уме не только любезность.
— Вам надо жениться на мисс Труди Брэкстон.
— Вы не беспокойтесь, — серьезно начал Крик. — Совсем не надо…
Я ударила голой пяткой по босой ступне. Он замолчал и посмотрел на меня с обидой и удивлением.
Каролина не обратила на нас внимания.
— Посудите сами, — сказала она очень умным голосом. — Кому-то надо присматривать за ней и за ее домом, а вам как раз нужен дом. Брак по расчету.
«Фиктивный» она не сказала. Все-таки, есть в ней хоть капля деликатности.
— А, черт! — задохнулся он, глядя на нас поочередно. Я делала вид, что рассматриваю заусеницу. — Ну, ребята! Кто бы мог подумать?
— Когда вы свыкнетесь с этой мыслью, — продолжала сестра, — она вам покажется очень разумной. Нет-нет, — заспешила она, — конечно, вы можете найти себе жилье. Многие будут рады взять вас к себе. Но они в вас не нуждаются. А тетушка Брэкстон… — и она обернулась за поддержкой ко мне, потом — к Крику.
Я вгрызлась в заусеницу, но видела краем глаза, что Крик убежденно кивает.
— Очень разумно, — поддержал он. — Поймете, когда свыкнетесь.
— Да? — Капитан улыбался, покачивая головой. — Вы просто как моя бедная матушка!
Он взял вилку и задумчиво соскреб перец с одной из картошек.
— Люди скажут, — проговорил он, ничуть не улыбаясь, — что я это сделал ради денег.
— Каких денег? — спросила сестра.
— Никто ни про какие деньги не слышал, — сказал Крик. — А вы говорили только нам с Лисом. И еще теперь Каролине.
— Я не возьму у нее ни цента, вы же знаете.
— Конечно, не возьмете, — сказала Каролина, хотя ей-то откуда знать?
— Может, их и нет, — вставила я. — Мы повсюду убирали и ничего не видели.
Он благодарно улыбнулся, словно я ему помогла.
— Да, — сказал он. — Мыслишка сумасшедшая.
От его тона меня пронзил озноб.
— Вы подумаете об этом, — скорее сказала, чем спросила сестра.
Он пожал плечами.
— Ладно. От сумасшедших мыслей особого вреда нет.
Назавтра он уплыл паромом в Крисфилд, не предупредив нас. Нам сообщил об этом капитан Билли. Ни к ночи, ни на следующий вечер он не вернулся. Мы-то знали; мы ходили на пристань каждый вечер.
Прибыл он на третий день, махая нам с палубы. Сердце у меня подпрыгнуло, а сама я чувствовала себя так, словно опять прижимаюсь к его шершавой рубахе. Крик и Каролина махали и кричали в ответ, а я дрожала, сунув руки под мышки, прижав ладони к бокам.
Паром причалил. Капитан окликал нас по имени. Он хотел, чтобы мы с Каролиной за чем-то присмотрели, а Крик подал ему руку.
Каролина, как всегда, меня опередила.
— Ой, гляди! — крикнула она. Когда я подошла туда, где сыновья капитана Билли сносили на берег багаж, я увидела кресло — большое, темное, с плетеным сиденьем, плетеной спинкой и большими железными колесами в резиновых черных ободках. Эдгар и Ричард снесли его на пристань. Каролина улыбалась.
— Честное слово, он так и сделал! — воскликнула она.
Что-то было в моем взгляде, и она сказала иначе, нетерпеливо вздохнув:
— Ну, понимаешь, он женился.
Мне было некуда бежать, да и вообще я бы не успела. Они вылезали из каюты. Вверху, очень медленно, показался Крик, точней — его голова на пригнутой шее. Наконец, появились все трое; Крик и Капитан сделали из рук сиденье, а тетушка Брэкстон обнимала их обоих за плечи. Когда они достигли верха лестницы, я увидела, что к ее плечу приколоты хризантемы.
— Женился! — тихо сказала Каролина, но слово это разорвалось, словно шрапнель, у меня в животе. Сестра подхватила кресло и повезла его к сходням так гордо, словно расстилала ковер перед королевой. Крик и Капитан бережно опустили тетушку на плетеное сиденье.
Выпрямившись, Капитан увидел меня и позвал:
— Сара Луиза! Иди сюда. Поздоровайся с миссис Уоллес.
Старая женщина посмотрела на него благоговейно, как раскаявшийся грешник. Когда я подошла, она протянула мне руку. Пальцы у нее были, как тонкие веточки, но взгляд прямой и ясный. Кажется, она сказала:
— Как живешь, Сара Луиза?
Слова разобрать я толком не смогла, но сказала:
— Добро пожаловать, миссис Труди.
Назвать ее «миссис Уоллес» я не могла бы ни за что.
Поскольку обо мне ничего не знали, волновала всех тетушка Брэкстон. Ее скоро выписывали, а это означало, что Капитан опять останется бездомным.
Для папы все было просто. Мы с Капитаном дружили и могли взять его к себе. Но бабушка уперлась.
— Не пущу в дом нехристя, тем паче — в свою постель! Этого ему и надо, в постель ко мне норовит.
— Мама! — искренне пугалась наша мама. Папа нервно поглядывал на дочерей. Каролина сдерживала смех, я — злобу.
— А вы думаете, старая никому не нужна?
— Мама! — сказал ее сын, так серьезно, что она примолкла. — Здесь девочки.
И он указал головой на нас.
— О, она сама хороша! — сказала бабушка. — Она думает, он по ней сохнет, но я-то знаю. Я знаю, кто ему нужен. Да.
Папа повернулся к нам с сестрой и спокойно сказал:
— Идите-ка вы к себе. Она старая. Не судите ее строго.
Мы понимали, что надо уйти, да мне и хотелось. Каролина замешкалась, я схватила ее за руку, потащила к лестнице. Папа с мамой — что поделаешь, слышат, но только не сестра! Она-то знала, что рехнулась я, а не бабушка.
Как только за нами закрылась дверь, Каролина засмеялась.
— Нет, ты подумай! — она замотала головой. — И что у нее в голове?
— Она старая, — сердито сказала я. — Она за себя не отвечает.
— Не такая уж старая, моложе Капитана, а он совсем нормальный, — сестра даже не смотрела, как я реагирую. — Ну, что ж, — беспечно продолжала она, — хоть ясно, что здесь он жить не может. Представить страшно, что она сделает, если мы снова его пригласим, — она села на кровать, скрестив ноги. Я лежала на животе, опершись на локти, и смотрела на подушку, чтобы еще чем себя не выдать. — Не понимаю, почему ему нельзя остаться у тетушки.
— Потому что они не женаты, — сказала я.
Следи я за собой поменьше, голос бы меня выдал. Я прокашлялась и произнесла как можно ровнее:
— Неженатые люди вместе не живут.
Сестра засмеялась.
— Да что они станут делать! Они чересчур старые!
Мне стало жарко при мысли о том, что Капитан что-то такое делает, и я дыхнуть не могла.
— А? — спросила она, явно ожидая замечаний.
— Это неважно, — пролепетала я. — Тут дело в правилах. Люди считают, что неженатым людям неприлично жить в одном доме.
— Ну, пусть поженятся.
— Что? — я резко выпрямилась, перекинув ноги через край кровати.
— Конечно, — размеренно сказала она, словно объясняла задачку. — Какая разница? Пусть поженятся, никто ничего и не подумает.
— А если он не хочет жениться на старой психопатке?
— Дурочка ты! Ничего ему не надо делать. Они просто.
— Что ты заладила «делать», «делать»?! Вечно у тебя глупости в голове!
— Лис, я говорю «не делать». Это будет брак по расчету.
Я читала много и знала, что к чему.
— Нет. Фиктивный.
— Хорошо, — она улыбнулась мне. — Тебе это больше нравится?
— Что ты! Это чушь какая-то. Даже не намекай, а то он подумает, мы тоже спятили.
— Не подумает. Он нас прекрасно знает.
— Если ты ему скажешь, я тебя убью.
Она отодвинулась.
— Ой, Господи! Лис, что с тобой?
— Ничего. Может, он хочет на ком-нибудь жениться. Что тогда будет? Женился на тетушке, а потом влюбился. А уже поздно!
— Что ты только читаешь. Лис? Подумай сама, кто тут есть. Наша бабушка — не в себе, миссис Дигонсон забыть не может своего покойного мужа, а бабушка Крика — в три обхвата. И потом, мы ему не родители. Он взрослый.
— По-моему, про это неприлично думать!
Она встала, больше не отвечая. Подошла к двери, послушала, что там внизу и обернулась ко мне.
— Пошли. Если хочешь. Я спрыгнула с кровати.
— Куда ты собралась?
— Хочу позвать Крика.
— Зачем?
Вообще-то я знала.
— Мы пойдем втроем к Капитану.
— Не надо, Каролина! Это не твое дело. Вы еле-еле знакомы.
Я старалась говорить поспокойней, но получалось хуже, подавленный визг как-то пищал в горле.
— Я его знаю, Лис. И беспокоюсь, что с ним будет.
— Почему? Почему ты вечно лезешь в чужую жизнь?
Эти слова меня чуть не задушили.
Она взглянула на меня, давая понять, что это уж ни с чем несообразно.
Сказала она только:
— Лис, Лис!..
Что ж, Крик с ней справится. Да, он сможет, у него такое чувство приличий. Но как только она сказала «фиктивный», он покраснел и произнес:
— А что? Это неплохо.
Неплохо? Я плелась за ними к тетушке, как побитый щенок. «А что?», видите ли! Люди — не звери. Мы не имеем права к ним лезть. «Что?»! Да я люблю его и не хочу терять из-за старой психуши, хоть бы и фиктивно.
Когда мы пришли. Капитан варил картошку и кипятил воду для чая. Для человека, во второй раз теряющего кров, он был необычайно весел. Он предложил нам поужинать, но еды не хватало и на одного, так что мы вежливо отказались и попросили нас не стесняться. То есть, они попросили, я сжала губы и вообще стояла поодаль, но когда Каролина с Криком присели к столу, проплелась через кухню и плюхнулась рядом. Мне не хотелось участвовать в том, что будет, но и уйти я не могла.
Подождав, пока Капитан посолит и поперчит картошку, моя сестрица положила локти на стол и подалась вперед.
— Говорят, тетушка Брэкстон скоро вернется, — сказала она.
— Верно, — кивнул Капитан, откусывая от картошки.
— Мы беспокоимся, где вы будете жить.
Он поднял руку, чтобы она помолчала, пока он не прожует и не проглотит кусок, а потом сказал:
— Я знаю, что вы хотите предложить. Спасибо, но я не могу.
А? Съели? Я улыбалась и тайно, и явно.
Каролина не улыбнулась.
— Откуда вы знаете, что я имею в виду?
— Ты хочешь, чтобы я вернулся к вам. Спасибо большое, но это невозможно.
Каролина засмеялась.
— Ну, у меня мысль получше.
Тут перестала улыбаться я.
— Вот как, мисс Каролина? — сказал Капитан, нацелясь вилкой на другую картофелину.
— Да, вот так.
Она наклонилась к нему и улыбнулась, как улыбаются женщины, если у них на уме не только любезность.
— Вам надо жениться на мисс Труди Брэкстон.
— Вы не беспокойтесь, — серьезно начал Крик. — Совсем не надо…
Я ударила голой пяткой по босой ступне. Он замолчал и посмотрел на меня с обидой и удивлением.
Каролина не обратила на нас внимания.
— Посудите сами, — сказала она очень умным голосом. — Кому-то надо присматривать за ней и за ее домом, а вам как раз нужен дом. Брак по расчету.
«Фиктивный» она не сказала. Все-таки, есть в ней хоть капля деликатности.
— А, черт! — задохнулся он, глядя на нас поочередно. Я делала вид, что рассматриваю заусеницу. — Ну, ребята! Кто бы мог подумать?
— Когда вы свыкнетесь с этой мыслью, — продолжала сестра, — она вам покажется очень разумной. Нет-нет, — заспешила она, — конечно, вы можете найти себе жилье. Многие будут рады взять вас к себе. Но они в вас не нуждаются. А тетушка Брэкстон… — и она обернулась за поддержкой ко мне, потом — к Крику.
Я вгрызлась в заусеницу, но видела краем глаза, что Крик убежденно кивает.
— Очень разумно, — поддержал он. — Поймете, когда свыкнетесь.
— Да? — Капитан улыбался, покачивая головой. — Вы просто как моя бедная матушка!
Он взял вилку и задумчиво соскреб перец с одной из картошек.
— Люди скажут, — проговорил он, ничуть не улыбаясь, — что я это сделал ради денег.
— Каких денег? — спросила сестра.
— Никто ни про какие деньги не слышал, — сказал Крик. — А вы говорили только нам с Лисом. И еще теперь Каролине.
— Я не возьму у нее ни цента, вы же знаете.
— Конечно, не возьмете, — сказала Каролина, хотя ей-то откуда знать?
— Может, их и нет, — вставила я. — Мы повсюду убирали и ничего не видели.
Он благодарно улыбнулся, словно я ему помогла.
— Да, — сказал он. — Мыслишка сумасшедшая.
От его тона меня пронзил озноб.
— Вы подумаете об этом, — скорее сказала, чем спросила сестра.
Он пожал плечами.
— Ладно. От сумасшедших мыслей особого вреда нет.
Назавтра он уплыл паромом в Крисфилд, не предупредив нас. Нам сообщил об этом капитан Билли. Ни к ночи, ни на следующий вечер он не вернулся. Мы-то знали; мы ходили на пристань каждый вечер.
Прибыл он на третий день, махая нам с палубы. Сердце у меня подпрыгнуло, а сама я чувствовала себя так, словно опять прижимаюсь к его шершавой рубахе. Крик и Каролина махали и кричали в ответ, а я дрожала, сунув руки под мышки, прижав ладони к бокам.
Паром причалил. Капитан окликал нас по имени. Он хотел, чтобы мы с Каролиной за чем-то присмотрели, а Крик подал ему руку.
Каролина, как всегда, меня опередила.
— Ой, гляди! — крикнула она. Когда я подошла туда, где сыновья капитана Билли сносили на берег багаж, я увидела кресло — большое, темное, с плетеным сиденьем, плетеной спинкой и большими железными колесами в резиновых черных ободках. Эдгар и Ричард снесли его на пристань. Каролина улыбалась.
— Честное слово, он так и сделал! — воскликнула она.
Что-то было в моем взгляде, и она сказала иначе, нетерпеливо вздохнув:
— Ну, понимаешь, он женился.
Мне было некуда бежать, да и вообще я бы не успела. Они вылезали из каюты. Вверху, очень медленно, показался Крик, точней — его голова на пригнутой шее. Наконец, появились все трое; Крик и Капитан сделали из рук сиденье, а тетушка Брэкстон обнимала их обоих за плечи. Когда они достигли верха лестницы, я увидела, что к ее плечу приколоты хризантемы.
— Женился! — тихо сказала Каролина, но слово это разорвалось, словно шрапнель, у меня в животе. Сестра подхватила кресло и повезла его к сходням так гордо, словно расстилала ковер перед королевой. Крик и Капитан бережно опустили тетушку на плетеное сиденье.
Выпрямившись, Капитан увидел меня и позвал:
— Сара Луиза! Иди сюда. Поздоровайся с миссис Уоллес.
Старая женщина посмотрела на него благоговейно, как раскаявшийся грешник. Когда я подошла, она протянула мне руку. Пальцы у нее были, как тонкие веточки, но взгляд прямой и ясный. Кажется, она сказала:
— Как живешь, Сара Луиза?
Слова разобрать я толком не смогла, но сказала:
— Добро пожаловать, миссис Труди.
Назвать ее «миссис Уоллес» я не могла бы ни за что.
Глава 14
Если бы тогда, в ноябре, я могла раздобыть спиртное, я бы, наверное, спилась. А так я утешалась одними книгами. У нас их было немного, теперь я это знаю. Я побывала в больших библиотеках и знаю, что и дома, и в школе стояло совсем мало книг. Но там был Шекспир, и Диккенс, и Вальтер Скотт, и Фенимор Купер. Каждый вечер, задернув темные шторы (затемнение!), я жадно читала, притулившись у лампы. Можете себе представить, как подействовал на такую девицу «Последний из могикан». Я полюбила не бесцветную Кору, а Ункаса, только Ункаса, готового умереть у Делавэра; Ункаса, с которого враг срывает рубашку, открывая миру голубую черепаху, татуированную на груди.
Как я мечтала о таком знаке, который выделил бы меня из всех! Но я не была последней из могикан, я вообще никем не была, только близнецом Каролины.
Почему-то я скрыла, что после бури, почти разорившей нашу семью, у меня осталось чуть меньше пятидесяти припрятанных долларов. Теперь среди прочего, приходилось отказаться от Каролининых занятий. При любых стипендиях мы не потянули бы дорогу. К чести моей сестры надо признать, что она не канючила и терпеливо упражнялась, надеясь, что весной, к концу устричного сезона, мы заработаем достаточно на ее поездки. Похвалю и себя, я очень нуждалась в одобрении — злорадством я не грешила. Собственно говоря, меня не раздражали музыкальные таланты сестры, я ими скорей гордилась. Мне иногда хотелось ей помочь, но я не решалась признаться, что припрятала деньги. Да и было их немного; и вообще, они мои, я их заработала.
После свадьбы я была у Капитана один раз. Пригласил он всех троих — Каролину, Крика, меня, и днем, к обеду. Наверное, он хотел отпраздновать с нами свою женитьбу. Во всяком случае, на столе стояла бутылочка вина, и он предложил нам выпить. Мы с Криком ужаснулись и отказались, Каролина немножко выпила, хихикая и гадая, что было бы, если бы узнали, что Капитан нарушил сухой закон нашего островка. Закон этот был не юридическим, а религиозным (мамин херес мы крепким напитком не считали). У нас не было полиции, а уж тем более — тюрьмы. Если бы люди прознали про вино, они бы обозвали Капитана нехристем и молились бы о нем по пятницам. Вообще-то, они и так это делали с самого его приезда.
— Такое вино я покупал в Париже, — рассказал нам Капитан. — Не так-то легко в военное время!
Конечно, я решила, что речь идет об этой войне, но сейчас мне кажется, что он имел в виду ту, Первую. Я никак не могла запомнить, какой он старый.
Зато с тетушкой Брэкстон было все ясно. Сидела она во главе стола в кресле на колесиках (плетенье с деревом) и простодушно улыбалась. Волосы у нее были совсем белые и такие редкие, что сквозь них просвечивала розоватая кожа. Улыбалась она криво, наверное — после удара, из-за которого, к тому же, сломала ногу. Ей было трудно держать бокал в костлявой лапке, но Капитан помог ей, она прихлебнула, хотя и перепачкала подбородок. Это ее не смутило. Она благоговейно смотрела на мужа ясными, детскими глазами.
Он бережно промокнул вино салфеткой, говоря жене:
— Душенька, я тебе не рассказывал, как проехал в машине через весь Париж?
Для нас, еще не покидавших острова, машина была почти такой же экзотикой, как Париж. Я немножко обиделась, что нам с Криком он об этих приключениях не сказал. Да, в его передаче то были приключения.
Снова усевшись как следует, он поведал, что здесь, в Америке, водил машину только раз, и то по проселочной дороге. Во Франции же приятель, моряк, предложил ему купить автомобиль в Гавре и перегнать его в Париж, для вящей веселости прихватив девочек. У Капитана деньги были, ему хотелось повеселиться на воле; однако он не знал, что приятель никогда машину не водил.
— Ladneau, — сказал нам Капитан, имитируя французский акцент. — Tchego tam!
Однако ему удалось отговорить приятеля, он сел за руль, и началось неописуемое путешествие, закончившееся тем, что они проехали через весь Париж в час пик.
— Машины, повозки, грузовики — ну, с восьми сторон! Стоять — раздавят, ехать — верная смерть!
— Что же вы сделали? — спросил Крик.
— Одной рукой вцепился в руль, другой — в гудок, ногами нажал на акселератор, закрыл глаза и ка-ак рвану!
— Вот это да! — отозвался Крик. — А живы остались.
Раздалось что-то вроде кудахтанья. Мы поглядели на тот конец стола и увидели, что тетушка Брэкстон смеется. Тогда засмеялись все, даже Крик, который понимал, что смеются и над ним. Но я не засмеялась.
Как я мечтала о таком знаке, который выделил бы меня из всех! Но я не была последней из могикан, я вообще никем не была, только близнецом Каролины.
Почему-то я скрыла, что после бури, почти разорившей нашу семью, у меня осталось чуть меньше пятидесяти припрятанных долларов. Теперь среди прочего, приходилось отказаться от Каролининых занятий. При любых стипендиях мы не потянули бы дорогу. К чести моей сестры надо признать, что она не канючила и терпеливо упражнялась, надеясь, что весной, к концу устричного сезона, мы заработаем достаточно на ее поездки. Похвалю и себя, я очень нуждалась в одобрении — злорадством я не грешила. Собственно говоря, меня не раздражали музыкальные таланты сестры, я ими скорей гордилась. Мне иногда хотелось ей помочь, но я не решалась признаться, что припрятала деньги. Да и было их немного; и вообще, они мои, я их заработала.
После свадьбы я была у Капитана один раз. Пригласил он всех троих — Каролину, Крика, меня, и днем, к обеду. Наверное, он хотел отпраздновать с нами свою женитьбу. Во всяком случае, на столе стояла бутылочка вина, и он предложил нам выпить. Мы с Криком ужаснулись и отказались, Каролина немножко выпила, хихикая и гадая, что было бы, если бы узнали, что Капитан нарушил сухой закон нашего островка. Закон этот был не юридическим, а религиозным (мамин херес мы крепким напитком не считали). У нас не было полиции, а уж тем более — тюрьмы. Если бы люди прознали про вино, они бы обозвали Капитана нехристем и молились бы о нем по пятницам. Вообще-то, они и так это делали с самого его приезда.
— Такое вино я покупал в Париже, — рассказал нам Капитан. — Не так-то легко в военное время!
Конечно, я решила, что речь идет об этой войне, но сейчас мне кажется, что он имел в виду ту, Первую. Я никак не могла запомнить, какой он старый.
Зато с тетушкой Брэкстон было все ясно. Сидела она во главе стола в кресле на колесиках (плетенье с деревом) и простодушно улыбалась. Волосы у нее были совсем белые и такие редкие, что сквозь них просвечивала розоватая кожа. Улыбалась она криво, наверное — после удара, из-за которого, к тому же, сломала ногу. Ей было трудно держать бокал в костлявой лапке, но Капитан помог ей, она прихлебнула, хотя и перепачкала подбородок. Это ее не смутило. Она благоговейно смотрела на мужа ясными, детскими глазами.
Он бережно промокнул вино салфеткой, говоря жене:
— Душенька, я тебе не рассказывал, как проехал в машине через весь Париж?
Для нас, еще не покидавших острова, машина была почти такой же экзотикой, как Париж. Я немножко обиделась, что нам с Криком он об этих приключениях не сказал. Да, в его передаче то были приключения.
Снова усевшись как следует, он поведал, что здесь, в Америке, водил машину только раз, и то по проселочной дороге. Во Франции же приятель, моряк, предложил ему купить автомобиль в Гавре и перегнать его в Париж, для вящей веселости прихватив девочек. У Капитана деньги были, ему хотелось повеселиться на воле; однако он не знал, что приятель никогда машину не водил.
— Ladneau, — сказал нам Капитан, имитируя французский акцент. — Tchego tam!
Однако ему удалось отговорить приятеля, он сел за руль, и началось неописуемое путешествие, закончившееся тем, что они проехали через весь Париж в час пик.
— Машины, повозки, грузовики — ну, с восьми сторон! Стоять — раздавят, ехать — верная смерть!
— Что же вы сделали? — спросил Крик.
— Одной рукой вцепился в руль, другой — в гудок, ногами нажал на акселератор, закрыл глаза и ка-ак рвану!
— Вот это да! — отозвался Крик. — А живы остались.
Раздалось что-то вроде кудахтанья. Мы поглядели на тот конец стола и увидели, что тетушка Брэкстон смеется. Тогда засмеялись все, даже Крик, который понимал, что смеются и над ним. Но я не засмеялась.