Патту Эдит. Восток

   Дни шли, и нож историй делал их короче. Мальмо научила меня пользоваться этим ножом. Я пересказывала сказки и истории, которые услышала от нее, чтобы получше их запомнить. И еще рассказывала ей старинные норвежские сказки – про Одина, Фрейю и Тора. Их я рассказывала медведю в замке, и это навевало на меня грустные воспоминания. В такие мгновения я отдавала нож историй Мальмо, потому что не могла говорить. Она понимала.
   День проходил за днем, буран по-прежнему ревел вокруг. Уже даже нож историй перестал помогать. Но в конце концов, когда у нас почти закончилась еда, а я чуть не начала сходить с ума, ветер стих. Я лежала на спине, равнодушно глядя в белый потолок, и вдруг осознала, что не слышу больше воя ветра. Я взглянула на Мальмо. Она кивнула мне.
   – Нигея ушла, – просто сказала она. На домик навалило несколько футов снега, поэтому пришлось выкапываться из-под него. Потом мы надели лыжи и пошли дальше.
   Через несколько недель мы добрались до края Гренландии. Перед нами расстилалось бесконечное замерзшее море. Мальмо сняла лыжи и спокойно объяснила, что нам нужно перебраться через ледяное море. По торосам идти на лыжах невозможно, но потом, сказала она, мы снова их наденем. Я поглядела на месиво из поломанных льдин, тянувшееся вдоль берега, и тоже сняла лыжи.
   – Лед на море толстый? – озабоченно спросила я.
   – Нас выдержит, – улыбнулась Мальмо.
   Я осторожно сошла за ней с берега и наступила на лед, который затрещал под моими ногами.
   Постепенно я привыкла к этим звукам и перестала волноваться. Мы прокладывали себе путь через глыбы прибрежного льда, а потом, как и предсказывала Мальмо, поверхность стала более ровной, и мы снова встали на лыжи.
   Целую неделю мы пробирались через заледенелое море. Как-то днем мы остановились, чтобы поймать тюленя. Мальмо нашла во льду дыру для дыхания, мы натянули палатку и стали терпеливо ждать. Она кинула в воду поплавок, сделанный из оленьего рога, который должен был задрожать от малейшего движения воды. Мы расположились по ветру от дыры, чтобы наш запах не дошел до тюленей, у которых очень хорошее обоняние. Время шло. Вдруг поплавок дрогнул. Мальмо бесшумно схватила гарпун и изо всех сил метнула его в отверстие. Нужно было действовать быстро, чтобы не дать тюленю уйти. Она дала мне нож и велела расширить дыру во льду, чтобы вытащить тюленя из воды. Я старалась сделать это как можно быстрее, и наконец Мальмо удалось вытянуть тюленя на лед. Он еще дышал, и она добила его дубинкой.
   Я много раз видела на ферме, как забивают скот, но убийство тюленя Mire показалось жутким. Его алая кровь блестела на белоснежном льду.
   Когда взошла луна, у нас уже было свежее тюленье мясо. Прежде чем начать ужинать, Мальмо запела. Она делала так каждый раз перед тем, как есть пойманное на охоте. Я спросила ее, почему она поет.
   – Так мы можем сохранять мир с животными. Мы живем не отдельно от животных, от моря, ото льда, а как часть всего этого. Поэтому мы должны уважать животных, море, лед.
   – А убивать – разве это уважение? – спросила я неуверенно, не желая обидеть Мальмо.
   Она улыбнулась мне, как ребенку.
   – Понимаешь, это часть цикла. Мы должны охотиться, чтобы выжить. Неуважением было бы охотиться, когда ты не голодна, и приносить смерть неоправданно. Я пою слова извинения за то, что взяла жизнь тюленя, и прошу послать его душу в мир иной.
   На другом краю моря поверхность у берега тоже была неровной, и нам пришлось снять лыжи. Лед здесь был похож на лес. Необычное зрелище: ледяные шипы поднимались на десять футов, а на поверхности были длинные глубокие трещины. Стоны и треск льда слышались тут во много раз отчетливее и громче. Когда рядом что-то треснуло особенно громко, я даже подпрыгнула, сердце бешено забилось. Да еще Мальмо предупредила, что нужно вести себя осторожно, потому что она чувствует неподалеку белых медведей.
   – Но ведь белый медведь – твой tornag, источник силы, – возразила я.
   – Это не защитит нас от медведя, который не ел несколько недель. Или от медведицы, у которой родились медвежата.
   Мы осторожно пробирались сквозь ледяной лес. Я судорожно осматривалась по сторонам, за каждым выступом ожидая увидеть медведя. Трещины во льду становились все шире. В некоторых из них виднелась черная вода. Скрежет льдин усиливался.
   Ледяной лес, казалось, никогда не закончится. Иногда я бросала быстрый взгляд на то, что представлялось мне побережьем, но оно не становилось ближе.
   Я обогнула большую глыбу льда, чувства мои оцепенели от постоянного напряжения, и вдруг что-то дернулось – белое на белом – и зарычало. Я почувствовала внезапную боль и упала, задыхаясь. Увидела расползающуюся лужу красного на снегу и поняла, что это кровь из раны у меня на лице. Что-то нависло надо мной, загораживая свет. Я подняла голову и увидела перед собой морду белого медведя.
   Дыхание вернулось ко мне. Самое странное, что не мысль о смерти больше всего испугала меня, а примитивная животная ярость, с которой на меня глядели маленькие черные глазки. Ничего похожего на взгляд моего белого медведя. На меня глядели прожорливые глаза хищника, который нашел себе еду.

Недди

   Моим любимым местом в старом монастыре была читальня. Она располагалась в бывшей часовне; свет шел из высоких окон с цветными стеклами. В читальне стояли богато украшенные книжные шкафы, заполненные красивыми томами с позолоченными корешками, хотя большая часть книг и рукописей размещалась в других залах. В центре комнаты стояло несколько длинных столов с деревянными стульями.
   Часы здесь пролетали как минуты. Нечеткие блики рубинового, изумрудного и голубого падали от витражей на страницы старинной рукописи, которую я читал. Я наслаждался словами, написанными рукой человека, который жил за сотни лет до меня.
   Однажды в конце зимы случилась очень странная история. Я только что закончил дневную работу и взял почитать отчет о морском путешествии, предпринятом викингом по имени Орм. Этот Орм был в некотором роде исследователем. Он поведал свои истории монаху в те дни, когда эпоха викингов подходила к концу и в Норвегии центром жизни становилась церковь. Монах записал рассказы викинга, и я читал их с большим интересом.
   Меня всегда привлекали рассказы о путешествиях и открытиях. Особенно меня привлекали рассказы об исследовании Севера – с тех пор, когда я решил узнать как можно больше о жизни белых медведей.
   Я сидел в тот день в читальне и изучал рукопись. Перевернув очередную страницу, я увидел рисунок, от взгляда на который у меня перехватило дыхание. Он был сделан, вероятно, монахом со слов викинга. На рисунке на четырех лапах стоял большой белый медведь и смотрел на человека, закутанного в шкуры. Две фигуры стояли совсем рядом и, похоже, разговаривали.
   Я судорожно пробежал глазами по тексту, объясняющему рисунок:
   Сбившись с курса, мы оказались со всех сторон зажаты льдом. Мои люди требуют, чтобы мы повернули на юг. Они боятся застрять здесь на всю зиму. И тем не менее я иду вперед.
   Лед наступает, и мы уже окружены. Мои люди боятся. Полнолуние – невозможно спать, я брожу по палубе. Луна светит ярко, и вот передо мной необычное зрелище. Я вижу их четко, как днем. Маленький человек в шкурах и медведь. Они стоят па льду нос к носу. Я в ужасе; медведь явно вот-вот проглотит человека. Как-то я охотился на медведя: не бывает врага сильнее. Но вот что странно: медведь не съел человека! Кажется, они смотрят друг другу в глаза, словно они кровные братья. У меня волосы на голове зашевелились, я зову людей, чтобы удостовериться, что мне не почудилось. Но, похоже, звук моего голоса долетел по морю и льду до берега, потому что медведь и человек посмотрели в мою сторону, а потом отвернулись, как будто недовольные, что им мешают, и быстро пошли по льду. К тому времени, когда мои ребята продрали глаза, их уже и след простыл.
   Повествование внезапно обрывалось. В последнем предложении говорилось, что только Орм и двое его матросов выжили в этом путешествии.
   Я смотрел на синюю полоску света на пергаменте. Сердце учащенно билось в груди, и я вдруг понял, что кто-то стоит рядом. Я повернул голову, но никого не увидел. Но она там была. Роуз. Я был точно уверен, что это она. Я чувствовал ее запах и даже ее нежное прикосновение к моей руке. На ней были меховые варежки. Я закрыл глаза.
   – Роуз? – прошептал я.
   И четко услышал, как Роуз сказала в ответ:
   – Недди!
   Возможно, она была испугана, я не знал. И вдруг я «увидел» ее, хотя глаза мои были закрыты.
   – Роуз, – позвал я снова.
   Я хотел, чтобы она рассказала мне, где она и сделала ли то, что хотела. А больше всего мне хотелось услышать, что она возвращается домой. Я сосредоточился всеми силами на ее мягком прикосновении и мысленно упрашивал сестру поговорить со мной.
   – Недди, – снова сказала она.
   Теперь я расслышал, что в голосе у нее был страх. И вдруг почувствовал, как ее прикосновение исчезает.
   – Роуз! – закричал я, вскакивая на ноги.
   Люди в читальне подняли головы и посмотрели на меня. Они, должно быть, подумали, что я спятил, видя, как я, словно слепой, ощупывал пустоту рядом с собой.
   Но все было бесполезно. Она исчезла.

Роуз

   Все происходило очень быстро. Я лежала, уставившись на зверя. Подумала о Недди. Потом о моем белом медведе. Вдруг я услышала голос Мальмо. Она пела. И я скорее почувствовала, чем увидела, как она обошла мое распростертое тело и встала напротив медведя.
   Медведь отвлекся от меня и взглянул на Мальмо. Она поймала его взгляд и не отпустила. Напевая песню, она начала отходить от меня. Медведь, не спуская взгляда с Мальмо, пошел за ней.
   Я изумленно смотрела на них. Когда они отошли на приличное расстояние, Мальмо остановилась. Они спокойно смотрели друг на друга – глаза в глаза. Можно было подумать, что они разговаривают.
   В конце концов Мальмо кивнула, медведь развернулся и побрел прочь – туда, откуда мы пришли.
   Мальмо вернулась ко мне и опустилась на колени. Развязала котомку, вытащила что-то и приложила к ране у меня на лице.
   Я посмотрела на красное пятно па льду. Кровь уже замерзла.
   – Наверное, останется маленький шрам. Держи. – Мальмо протянула мне платок. Потом достала из рюкзака костяную коробочку, сняла варежки и, обмакнув палец в мазь из коробочки, смазала рану. Сначала ее жгло, но постепенно боль улеглась.
   – Ты можешь идти дальше?
   – Да, – сказала я, хотя голова у меня кружилась.
   Мальмо села рядом со мной.
   – Давай немного подождем, – предложила она.
   – Как… Что ты с ним сделала?
   – Медведь был голоден, – объяснила Мальмо, – и я рассказала ему про тюленью прорубь, которую мы нашли. Может, ему повезет.
   – Ты говорила с ним? – удивилась я.
   – Мы говорили не словами. Я спросила его, не слыхал ли он о твоем медведе.
   У меня сердце подпрыгнуло в груди.
   – А он?
   Мальмо кивнула:
   – Он знает о медведе-человеке. Так они его называют.
   – Он… он знает, где медведь-человек?
   Мальмо покачала головой:
   – Зато он рассказал мне, что медведь-человек появился из земель за ледяным мостом. Он переходил через этот мост из Тоакоро. Тоакоро – это их название Нильфхейма. Животные туда не ходят.
   – Почему?
   – Они считают, что это небезопасно.
   Тут Мальмо замолчала и принюхалась к ветру.
   – Нужно идти дальше. До ледяного моста еще далеко, а мне скоро нужно будет возвращаться к своему народу.
   Я неуверенно встала на ноги. Кровь уже почти не шла, и Мальмо сделала мне повязку из куска ткани.
   Мы подошли к концу ледяного леса, и я с огромным облегчением ступила на твердую землю.
   Мы надели лыжи и покатили вперед. Это была утомительная, однообразная дорога. День за днем одно и то же, хотя это и днем-то назвать было нельзя. Мы уже давно не видели солнца в краю вечной ночи.
   Эта бесконечная ночь в ледяном краю ни капли не походила на норвежскую ночь. Вокруг все сияло белизной. Постоянно мерцал тусклый серый свет – это можно сравнить с норвежскими сумерками в тот миг, когда они сменяются ночной темнотой. В небе сверкали миллионы звезд. А когда всходила луна, особенно полная, белые земли заливал зловещий жемчужно-голубой свет.
   Путешествуя вместе, мы стали чувствовать друг друга, словно прожили вместе много лет. Я научилась так же ловко, как и Мальмо, делать дом из снега, снимать шкуру с тюленя, рассказывать истории. Я чувствовала удовольствие оттого, что работа спорится у меня в руках. Хотя здесь только хорошо выполненная работа давала возможность выжить.
   Я привыкла жить среди вечного льда и снега, любоваться захватывающей дыхание красотой бескрайнего снежного пейзажа. Хотя, конечно, в душе я не переставала любить зеленую траву, запах дождя и мокрой земли. Здесь единственными цветами были белый, серый и голубой. Изредка появлялся красный цвет – кровь тюленя на белом льду. И никаких запахов.
   Мы шли долгое время. Настолько долгое, что пришло время появиться солнцу – тонкой ленте света на горизонте. С каждым днем Мальмо тревожилась все больше.
   – Мне нужно возвращаться к своему народу. Если мы не найдем в ближайшее время ледяной мост, мне придется пойти назад.
   Я начала беспокоиться, что ледяного моста нет вовсе, что это просто выдумка. Но потом напоминала себе, что тот белый медведь, с которым мы встретились, «говорил» о нем.
   Тогда же я начала думать о том медведе, которого ищу. Человек, а не зверь занимал мои мысли. Я видела его лицо лишь мельком и иногда даже не могла его вспомнить. Но бывали мгновения, когда оно отчетливо появлялось в моей памяти, и, даже когда я не могла вспомнить лицо юноши, цвет его волос в свете свечи навсегда остался в моем сознании.
   Я поняла, что ничего не знаю о нем. Даже его имени. Для меня он был «белый медведь» или «медведь, который был человеком». Но у юноши с золотыми волосами было имя, была жизнь – до того, как появилась бледная королева. Отец, мать, братья и сестры. Друзья.
   Был ли он ремесленником? Или фермером? Или принцем? Как давно бледная королева украла у него нормальную жизнь? Жива ли его семья или все уже умерли и похоронены? Похоже на то, судя по его рассказу о том, что он уже давно заколдован. Внезапно я разозлилась на бледную королеву. Она очень жестока.
   Зачем она это сделала? Он был красив – я поняла это, когда смотрела на него, спящего. Может, его привлекательность возбудила в ней желание завладеть им.
   Нет, должна быть какая-то более серьезная причина, чтобы совершить такое вероломство.
   Я подумала про замок. Может, это был его дом, перенесенный в гору? Я вспомнила комнату с музыкальными инструментами и флейту, на которой я училась играть. Ноты. Они явно принадлежали медведю, когда он был человеком.
   По крайней мере, кое-что я про него знала. Он любил музыку.

Королева троллей

   Я рада, что решила не спешить с приготовлениями. У меня появилась идея, чтобы Мик сыграл на флейте во время торжества. Это доставит ему удовольствие. Приготовления замедлятся еще больше: нужно время, чтобы изготовить инструмент, потом Мик должен выбрать пьесу и отрепетировать ее. Но затея стоящая.
   Мои люди мало знают о музыке. Я пыталась им объяснить, но, когда они начинают играть, звучит совсем не так, как в Зеленых Землях. Думаю, если они услышат настоящую музыку, их сердца будут покорены.
   Мик постепенно привыкает. Воспоминания о прошлой жизни в нем почти умерли. Я отменила закон, запрещающий мягкокожим появляться во дворце, в надежде, что так он будет чувствовать себя уютнее. Но, видимо, это была ошибка. Иногда кто-нибудь из мягкокожих слуг говорит что-то, что пробуждает в нем смутные воспоминания, – опять появляется этот загадочный томящийся взгляд, – но потом все проходит. И приходится отправлять мягкокожих на kentta murha^[32]. Мик спрашивает, куда они деваются. Я отвечаю, что во дворце много работы. Он немного тревожится, но потом успокаивается.
   Я время от времени подумываю: а стоит ли вообще держать мягкокожих слуг? Они все равно будут пробуждать в нем воспоминания, да и с каждым годом становится все труднее ездить в Зеленые Земли. Но тогда огорчатся мои люди. Кто тогда будет работать? – скажут они. А если заменить мягкокожих троллями, начнется такой беспорядок! Нет, слишком много изменений сразу – это неразумно. Пускай сначала они привыкнут к тому, что у них мягкокожий король.

Роуз

   Наконец-то мы добрались до ледяного моста.
   Сначала мы его увидели, когда забрались на высокий заснеженный пик. Солнце показалось над линией горизонта, и ледяной мост заблестел в его лучах так, что у нас глаза заболели. Мы стояли и смотрели на него. Сквозь заснеженные ресницы я видела все цвета радуги. Мост был очень длинный и по форме напоминал арку. Белая земля с другой стороны моста выглядела точно так же, как и та, на которой мы стояли.
   Мальмо что-то прошептала по-эскимосски.
   Когда мы спускались по склону вниз к мосту, я вспомнила о Бифросте, мосте из радуги, который связывал мир людей с миром богов.
   Мы спустились, сняли лыжи, и Мальмо повела меня к реке, через которую перекинулся мост. Вытянула руку, предупреждая меня, что нужно вести себя осторожно.
   – Это река Tawktoak Imuk, – сказала она.
   Перед нами стремительно проносился серебристо-серый с чернотой поток.
   – Почему она не замерзла? – с удивлением спросила я.
   – Это не обычная вода. Tawktoak Imuk – это черная вода, которая убивает. Упасть в эту реку – значит умереть. Мясо сразу отходит от костей. Здесь я должна оставить тебя, Роуз. Я слишком долго не видела своих людей. – Мальмо сняла свою котомку и положила ее на землю передо мной. Потом надела лыжи и спокойно сказала: – Ты найдешь медведя-человека.
   Наклонилась ко мне и дотронулась своим лбом до моего.
   – Это тебе, – сказала она, вкладывая мне что-то в ладонь. Затем повернулась и покатила назад, к склону, с которого мы только что спустились.
   – Подожди, Мальмо! – крикнула я. – Ты забыла свои вещи…
   Она обернулась, помахала, но не возвратилась.
   – Мальмо! – крикнула я снова. И прошептала: – Спасибо!
   Я видела, как она медленно взобралась по склону и остановилась на вершине. Там она подняла руки к небу и исчезла. А над этим местом закружил белый буревестник. Интересно, Мальмо превратилась в буревестника или просто съехала с другой стороны горы? Я не знала.
   Тогда я опустила глаза и посмотрела на ее прощальный подарок. У меня на ладони лежал нож историй.
   Я повернулась и взглянула на мост. Мальмо ушла, и я осталась одна в таком месте, где ни одно живое существо не протянет больше дня. А мне нужно было идти дальше.
   Поборов зарождающуюся панику, я сунула руку в карман парки, нащупала королеву Марабу и сказала себе:
   – Я перейду реку по ледяному мосту, пойду в Нильфхейм, найду медведя и спасу его.
   Ведь к тому времени я уже стала наполовину эскимосом. Мальмо научила меня выживать в этом мире.
   Я подошла к ледяному мосту и поставила на него ногу. Она соскользнула. Мне хватило ума не переносить всей тяжести тела на эту ногу, иначе я точно упала бы в реку-убийцу. Я сосредоточилась и попробовала опять. То же самое. Не было никакой возможности удержаться на ледяном мосту – он был как будто смазан маслом.
   Я так расстроилась, что села на землю перед мостом и чуть не заплакала. Но вспомнила, что слезы тут же замерзнут на щеках.
   – Должен быть какой-то способ, – прошептала я себе.
   Белый медведь перешел этот мост. Может, конечно, он сидел в санях бледной королевы, а может, и нет… Но у него длинные острые черные когти.
   Что, если я сооружу себе такие же? Я вспомнила про костяные kitchoa, которые эскимосы используют для охоты на тюленей.
   Нужно придумать, как прикрепить эти царапушки к одной ноге… И найти такие же на вторую ногу.
   Итак, я принялась за работу. В котомке Мальмо я обнаружила костяные блесны с крючками для рыб и прикрепила их на ленту из кожи тюленя, которую потом примотала к одному сапогу так, чтобы крючки торчали вниз. Привязать к другому сапогу kitchoa оказалось посложнее, но мне удалось это сделать, разрезав тюленью кожу на ремни.
   Я покопалась еще в котомке Мальмо и выяснила, что она оставила мне всю свою еду. Я переложила ее к себе вместе с другими вещами, которые могли мне понадобиться, надела разбухшую котомку с прикрепленной к нему палаткой на спину и с трудом побрела к мосту. Из-за приспособлений на ногах и груза за спиной двигаться было тяжело, но зато сцепление со льдом обещало быть лучше.
   И я начала медленно заходить на мост. Каждый шаг требовал неимоверных усилий: я поднимала ногу, потом медленно ее ставила, укрепляла во льду, одновременно напрягаясь, чтобы сохранить равновесие. Сперва я вся сосредоточилась на ногах: поднять – опустить, поднять – опустить. Когда я привыкла к ритму, стала замечать черную ленту смертоносной реки внизу. Сердце забилось, голова закружилась. Я часто заморгала, пытаясь избавиться от головокружения, и решила вообще не смотреть на воду. Но мне все равно приходилось смотреть вниз, чтобы знать, куда ставить ногу. Местами лед был полупрозрачный, поэтому я видела реку даже сквозь мост. Еще хуже действовал шум текущей воды. Не такой, как у рек в Норвегии, – тихий, нежный плеск воды у берегов. Здесь раздавался коварный шепот, как будто река заманивала меня в свои убийственные сети. Этот звук был намного страшнее стонов льда в ледяном лесу.
   Я прошла треть пути, нервы мои были натянуты до предела. Меня бросало в пот, который тут же застывал ледяной коркой на лице.
   Когда я дошла до середины, внезапно поднялся сильный ветер, и я пошатнулась. Левая нога поехала вперед и в сторону. Я упала и заскользила, тщетно пытаясь найти опору. Тело мое медленно сползало к краю. Я сунула руку в карман и схватила маленький нож, улу, как мне сперва показалось. Изо всех сил я всадила его в лед. И увидела, что это нож историй Мальмо. Он оказался на удивление прочным, а я, в свою очередь, вцепилась в него мертвой хваткой. Медленно втянула болтающуюся ногу обратно на мост и, всадив царапушки в лед, стала осторожно подниматься.
   Оставшийся путь я проделала, помогая себе улу (нож историй я аккуратно спрятала обратно в карман). Сойдя с моста, я тут же повалилась на заснеженную землю и лежала, не в силах отдышаться. Судя по луне, переход через мост занял добрую часть дня.
   Наконец я села и огляделась. Я сразу поняла, что эта земля очень сильно отличается от той, которую я оставила с другой стороны моста. Здесь постоянно дул ветер, резкий и настойчивый. Все вокруг было острое, злое и яркое. Снег напоминал битое стекло. Ветром его сносило в мелкие волнистые гребни, которые напомнили мне кожу Туки. Эти гребни казались настоящими кинжалами, торчащими из земли и норовящими порезать того, кто случайно на них наступит.
   Я сняла самодельные когти и надела лыжи. По твердому снегу было удобно скользить, и я быстро помчалась вперед. Ледяные гребни ломались под лыжами; особо крупные я старалась объезжать. Направилась я прямиком на север.
   Как сказала Мальмо, в этих краях вообще не было животных, поэтому я старательно берегла оставшееся тюленье мясо.
   Путешествие был изнурительным: резкий, колючий ветер чуть не свел меня с ума. Я вся одеревенела: просто переставляла ноги и тупо смотрела на линию горизонта. Через семь дней я увидела Ледяной дворец.
   Сперва я заметила блестящую точку. Как раз взошло зимнее солнце, чтобы ненадолго осветить мой путь, и в его лучах отразились прозрачные ледяные стены дворца и стройные блестящие башенки.
   Дворец стоял прямо передо мной, но до него еще было так далеко. Через несколько дней я увидела, насколько он огромен и красив. Высокий и сияющий, он стоял на снежной равнине, и его было видно за много миль. Однажды утром я вылезла из палатки после беспокойной ночи. От дворца исходило такое мощное сияние, что пришлось отвести взгляд, чтобы не ослепнуть. С этого дня мне пришлось постоянно опускать глаза, даже в костяных очках.
   Я шла до дворца очень много дней. Я использовала все доступные бугры, пещерки и лощины, попадавшиеся на снежной равнине, чтобы прятаться и случайно не попасть в поле зрения того, кто, возможно, охраняет дворец.
   Когда до дворца оставалось не более четверти мили, я обнаружила маленькую ледяную пещерку. Вход в нее смотрел на юг, поэтому я разбила лагерь, укрытый от бесконечного ветра и недоступный взгляду из дворца.
   Сидя в пещере, я размышляла, как попасть внутрь блестящего дворца. Теперь, подойдя совсем близко, я увидела, насколько он огромен: наверное, раза в три выше церкви в Андальсинах.
   У меня остался последний пакет с копченым мясом. Я развела маленький костер, поела мяса и заснула, так ничего и не придумав.
   Проснулась я от звона колоколов.

Недди

   Однажды я сказал Роуз, что, если нужно, я приду к ней, где бы она ни находилась. Я был ей нужен сейчас, вне всяческих сомнений. Поэтому я вышел из читальни и побежал искать отца или Сорена. Мне удалось найти только Гаральда, отец уехал по делам.
   – Мне нужен корабль, – выпалил я Сорену.
   Он видел, что я схожу с ума от беспокойства. Он указал мне на стул и спокойно предложил сесть.