Патту Эдит. Восток

   Кроме книг в тех комнатах, куда я заходила, были музыкальные инструменты. Тот, кто обставлял эти комнаты, несомненно, очень любил музыку.
   Потом я нашла комнату, которая полностью была посвящена музыке, как библиотека – книгам. Завораживающее зрелище: в центре стоял большой рояль, украшенный резьбой. В огромном шкафу собралась удивительная коллекция свирелей и флейт, которые, видимо, прибыли сюда со всего мира. Там была лакированная флейта из бамбука в виде дракона – явно с Востока, были дудки из слоновой кости, тростника, мыльного камня; некоторые с изящной резьбой. Но среди всех явно выделялась одна – она лежала в красивой коробке, обтянутой синим бархатом. Достаточно простая, классическая, но очень красивая.
   Повсюду лежали стопки нот, перевязанные лентами, а вдоль стен расставлены стулья, которые при случае можно было сдвинуть в ряды и на которых можно было рассадить слушателей. Я закрыла глаза и живо представила хорошо одетых леди и джентльменов, занимающих здесь свои места воскресным днем и с восторгом аплодирующих музыкантам. Мне очень понравилась эта комната, хотя стало немного грустно, наверное, из-за того, что никого в ней не было.
   Я ходила из одной комнаты в другую. Сначала я их считала, но потом сбилась. Здесь было столько всего, и я решила, что нахожусь в огромном замке.
   Вероятно, его выстроили прямо в скале, хотя сложно такое представить. Но я уже привыкла к необычному. Я не нашла ни окон, ни дверей, ведших наружу, кроме той, через которую мы вошли. Многие комнаты выглядели так, словно ими давно не пользовались, но не из-за пыли или грязи (на самом деле все блестело), а из-за общего настроения пустоты и одиночества.
   Во время этой прогулки я вообще забыла про медведя.
   В моей голове начал складываться образ того, кто жил здесь. Это похоже на игру, когда вы по кусочкам должны собрать единый портрет кого-либо, в данном случае – мужчины, живущего здесь. Не чувствовалось женской руки в этом месте.
   Он любил музыку. И книги. Я снова вспомнила библиотеку. Недди.
   Внезапно меня охватила тоска по дому. Я настолько увлеклась путешествием, а потом исследованием замка, что едва ли вспоминала о семье. Но вот я здесь, за тысячи миль от тех, кого люблю больше всего на свете, в странном пустом замке, и где-то рядом находится огромный белый медведь.
   Меня прошиб озноб, и я покрепче закуталась в разорванный плащ. Ох, Недди!..
   Я не плакса, но слезы сами брызнули из глаз. Не знаю, сколько я там просидела, вытирая их плащом и чувствуя себя жалкой и несчастной.
   Но в конце концов голод дал о себе знать, и я поднялась и пошла дальше. Со времени завтрака прошло немало часов. Я не знала, как вернуться в ту комнату, где я ела, поэтому пошла вперед по коридору, не обращая внимания на комнаты по сторонам. Я хотела найти лестницу, чтобы вернуться на тот этаж, с которого я начинала осмотр.
   Вскоре я заметила лестничный пролет и направилась к нему, как вдруг мельком увидела нечто: дверь была приоткрыта, и внутри горели лампы. Я вошла в комнату и, потрясенная, встала на пороге.
   Станок. Это был самый красивый станок из всех, какие я видела в жизни, какие могла себе представить. Он был сделан из дорогого дерева, отполированного до блеска; перекладины, как и валки, украшала замысловатая резьба. На раму были натянуты нити основы зеленого, как ранняя травка весной, и фиолетового цветов – изумительная шерсть.
   Я благоговейно коснулась нитей пальцами. Как во сне опустилась на маленький табурет перед станком: он как будто ждал меня. Мне казалось, что я сплю и вижу себя со стороны. Я взяла челнок и трепало и принялась ткать. Хотя я работала на этом станке впервые, – ход челнока был непривычен, как и натяжение нитей, – я почти сразу поняла его. И тут же погрузилась в мир цвета, ткани и тех движений, которые я так любила. Даже чувствовала, как трава ласкает мои голые ноги, а вокруг витает запах фиолетовых ирисов.
   Этот станок отличался от станков вдовы Озиг, как чистокровная верховая отличается от старой рабочей клячи. И ткать на нем было приятнее – с такой разницей, какая бывает между работой по обязанности и работой по призванию.
   Я даже не заметила, сколько времени просидела за станком.
   Без окон во внешний мир я не могла следить за временем. Может, я ткала целый день или еще дольше. Очнулась я только тогда, когда чувство голода стало нестерпимым. Но голова была ясная, хотя немного звенело в ушах. Я не могла остановиться. Пальцы продолжали двигаться, а я осмотрела комнату.
   Здесь стоял не один станок, а несколько – маленькие ручные станки, вертикальный станок – для гобеленов, я таких никогда не видела, только слышала, как вдова Озиг про них рассказывала. Кроме того, было еще несколько прялок (которые я обязательно рассмотрела бы во всех деталях, если бы не устала так сильно). На стенах висели полки, забитые всякими мелочами, какие могут понадобиться тому, кто придумывает и шьет одежду.
   Целая полка была отведена под нитки – самых разнообразных цветов и оттенков. Нашлись среди них даже катушки с шелковыми нитями блестящего золотого, серебряного и бронзового цветов. Внизу стояли корзины с чесаной шерстью, с пряденой шерстью и шерстью, готовой для вязания. На другой полке стояли бутыли с жидкой краской для тканей. На отдельной полочке были разложены острые ножницы, иголки для шитья и спицы для вязания, различной длины и толщины. Я онемела от удивления.
   Но в конце концов решила, что нужно что-нибудь съесть, пока я не умерла с голоду. Я снова вышла в коридор и пошла к лестнице. Голова кружилась, и от одного взгляда на винтовую лестницу у меня зазвенело в ушах и подкосились ноги. Но я все равно начала спускаться. К концу пролета я уже съезжала сидя, как маленький ребенок.
   Внизу мне удалось поставить себя вертикально. Я стала принюхиваться в надежде учуять запах тушеного мяса, но ничем не пахло. Я заволновалась, что ушла слишком далеко от той комнаты, где завтракала. Или, что еще хуже, еды нет и не будет.
   В конце коридора я свернула за угол, а там стоял белый медведь. Теперь он казался еще белее и больше, чем я его помнила. Я вскрикнула и сползла на пол. Чуть было не потеряла сознание, но несколько раз глубоко вздохнула, и слабость прошла.
   Медведь смотрел на меня печальными черными глазами. А потом сказал своим глухим, глубоким голосом:
   – Еда там. Пойдем.
   Я встала и, покачиваясь, пошла за ним.
   – Возьмись… за мою… шерсть.
   – Спасибо, – слабым голосом проговорила я. Голод пересиливал страх. Я подошла и схватилась руками за шкуру медведя.
   Он снова двинулся в путь и привел меня в ту самую комнату, где я завтракала. Я спотыкалась, но не падала, потому что держалась за его шерсть. Медведь не возражал.
   На огне уже стоял горшок с супом из чечевицы с грудинкой. Белый медведь остановился в дверях, посмотрел на меня, повернулся и исчез.
   Я ела и размышляла – о станке, о вкусной еде, которая появлялась ниоткуда, и больше всего о медведе.

Королева троллей

   Прежде чем забрать мягкокожего мальчика, я возвращалась в Зеленые Земли несколько раз. Я ездила туда на собственных санях и брала с собой только Урду. Больше я не заговаривала с мальчиком, только смотрела на него и изучала его жизнь. В своей Книге я записала:
   Кажется, эти мягкокожие постоянно умирают; их жизни укорачиваются из-за огромного количества болезней и несчастных случаев. Мальчик, за которым я наблюдаю, – пятый ребенок в семье, двое из его старших братьев уже умерли. Ничего удивительного не произойдет, если он тоже канет в вечность.
   Все было просто. Я выбрала самого некрасивого тролля в качестве жертвы – вряд ли по нему будут скучать в Ульдре, а потом с помощью простого волшебства изменила форму.
   Только бы отец не злился!

Недди

   Жизнь иногда выкидывает такие штуки! Овца, от которой ожидают легкого потомства, умирает, рожая двухголового ягненка. Или вы с легкостью бежите по лыжне, о сложности которой говорят все кому не лень.
   Следующий после ухода Роуз день был такой тяжелый, что я и представить себе не мог. Отец напоминал привидение – бледный, глаза ввалились. Он с отсутствующим видом бродил по ферме. Избегал всех нас, особенно маму. Та проводила все время около Зары, как будто думала, что, ухаживая за ней, сможет оправдать жертву Роуз. Но, конечно же, это было невозможно. Даже если бы Зара неожиданно вскочила с кровати совершенно здоровая. Как бы то ни было, лучше сестре не стало.
   Я находился в каком-то сумрачном оцепенении и думал только о Роуз. Лишь о том, что она ушла навсегда, я старался не думать.
   Как и раньше, мы занимались сборами. Сосед Торск – добрый человек – помогал нам. Думаю, по-своему он понимал, что дела в нашей семье совсем плохи. Мама сказала ему, что Роуз уехала на юго-восток пожить у родственников. А мы поедем вслед за ней, как только Заре станет получше.
   Отец был в таком состоянии, что сначала всю тяжелую работу на ферме делали мы с Виллемом – чинили, чистили, разбирали. Но через несколько дней папа с головой бросился в работу, как будто непосильный труд мог спасти его от сумасшествия. К концу недели ферма выглядела так великолепно, как могла, учитывая обстоятельства.
   За день до передачи фермы новому владельцу мы уложили вещи: у нас почти ничего не осталось из того, что стоило брать с собой. Я стоял на улице, около курятника, и кормил тощих цыплят, которых мы оставили. И вдруг услышал шум колес. Вскоре показался красивый фургон, который тащили две холеные лошадки. Я позвал отца, который находился поблизости. Мама с Зарой были у Торска.
   Повозка остановилась, и из нее вышел высокий, хорошо одетый джентльмен. Он оглядел ферму. Вид у него был внушительный, а взгляд – хозяйский, и я сразу понял, что владелец земли прибыл на день раньше.
   У меня замерло сердце. Хотя я давно ждал этой минуты, все равно стало больно. Человек подошел к нам с отцом, на лице его было любезное выражение.
   – Вы, должно быть, Арни, – протянул он руку отцу.
   – Мистер Могенс? – сказал отец, поколебавшись, и пожал протянутую руку.
   – Нет, Могенс работает на меня, присматривает за моими владениями. А я Гаральд Сорен, владелец этой фермы.
   – Приятно познакомиться, мистер Сорен. Это мой сын Недди.
   Я пожал ему руку, против собственной воли впечатленный добротой и умом, которые чувствовались в этом человеке. Последние месяцы я все время представлял, как я его ненавижу и даже презираю. Но вот он стоял передо мной; наступил день, когда он должен забрать наш единственный дом, а я только и мог думать о том, что он добрый и порядочный малый.
   – Надеюсь, вы будете довольны тем, как мы привели здесь все в порядок, – сухо сказал отец.
   – О, не сомневаюсь… – начал мистер Сорен. – Но сначала позвольте извиниться за слишком раннее прибытие. Путешествие заняло меньше времени, чем я рассчитывал. Карта подвела, – нахмурился он. – Тяжело найти карту хорошего качества. – Он возмущенно пожал плечами. – Я снял комнаты в Андальсинах. Если желаете, я могу вернуться завтра.
   – Нет, нет, что сегодня, что завтра – все равно, – вежливо ответил отец. – Давайте я покажу вам двор фермы.
   – Это было бы весьма любезно с вашей стороны.
   Интересно, о чем думал отец, когда водил мистера Сорена по ферме? Для себя я решил, что сложно ненавидеть человека с таким добрым взглядом, хоть он и осматривал мой дом, словно кобылу, которую только что купил.
   Потом мы пошли в кладовку. Отец еще не унес те карты, которые развесил здесь, – карты собственного изготовления времен ученичества у моего деда. На рабочем столе еще лежали рисунки наших роз ветров, рисунок Роуз – сверху.
   Я услышал, как мистер Сорен шумно выдохнул. Он быстро подошел к ближайшей карте, приколотой к стене, и принялся внимательно ее изучать.
   Я видел, как он провел пальцем по папиной подписи, потом повернулся и спросил с сияющим взглядом:
   – Вы сами сделали эту карту?
   – Да, хотя было это давным-давно…
   – Вы случайно не ученик ли Осбьёрна Лавранса?
   – Да, – ответил отец и улыбнулся впервые за много дней. – Осбьёрн был отцом моей жены. Несколько лет назад он умер.
   – Да, я знаю. Великая потеря… – Сорен замолчал. – Я слышал, что у него был ученик, но никто о нем ничего не знает. После смерти Осбьёрна я стал получать карты из Дании – это очень сложно и дорого. И они либо уже устарели, либо неполные. А карты Норвегии… – Он презрительно фыркнул.
   Потом он увидел наши розы ветров. И опять глаза его загорелись.
   – Можно?
   Отец молча кивнул. Мы оба стояли и наблюдали, как мужчина с благоговением рассматривал каждую из роз.
   – Потрясающе! – воскликнул он, положив последний рисунок в коробку. – Как могло случиться, что я никогда прежде не слышал о вашей работе?
   – Потому, что я ничего не делал, – ответил отец. – Только для собственного удовольствия, когда время позволяло. Теперь я фермер.
   Гарадьд Сорен взглянул на отца, в маленькой комнатке повисла тишина. Когда он наконец заговорил, в голосе его звучало негодование:
   – Но для вас это позорная трата времени!
   Я подумал, что отец тоже рассердится, но он ничего не сказал.
   Потом Сорен улыбнулся и сказал теплым голосом:
   – У вас такой талант! А вы сидите тут и убиваете время на возню со свиньями и кобылами. Нет, фермерство, конечно, тоже благородное занятие… Но производство карт! Пойдемте сядем и поговорим про карты. Может, вы угостите меня стаканчиком грога или чем-нибудь в этом роде.
   Отца как будто оглушили.
   – Конечно, я и сам должен был предложить вам…
   – Я схожу, – сказал я отцу.
   – Спасибо, приятель, – улыбнулся Сорен. – А теперь, Арни, покажите мне ваши карты, рисунки и чертежи. Я должен посмотреть все.
   Так и случилось, что, пока я подавал им чашки с водянистым элем, черствый хлеб и сыр, они склонили головы над драгоценной кипой папиных карт. Они были похожи на играющих детей. Я уже давно не видел отца таким счастливым.
   Сорен на самом деле был очень хорошим человеком. Это его помощник, Могенс, решил выставить нас с фермы. Сорен страстно увлекался путешествиями и большую часть дел передал Могенсу. Но сейчас он решил сам посмотреть ферму, которой очень долго владела одна семья. Прежде чем выгонять людей, ему захотелось узнать подробнее про обстоятельства, вынудившие семью продать ферму.
   – Могенс хорошо соображает, – объяснил Сорен, – но бывает слишком суров, думает только о прибыли.
   Сорен много о чем спрашивал отца. К вечеру он знал о нашей семье намного больше, чем некоторые из соседей. Когда он узнал о болезни Зары, то выразил искреннюю заботу и сочувствие. Только о Роуз и белом медведе отец не рассказал Сорену. Вместо этого он поведал историю, которую мама придумала для соседей: младшая дочь, Роуз, чья роза ветров особенно восхитила Сорена, гостит у родственников на юге. Возможно, Сорен что-то заподозрил, но, во всяком случае, расспрашивать дальше не стал.
   Уезжая вечером в Андальсины, Сорен сказал:
   – Завтра я вернусь, и мы продолжим разговор, Арни. И не говорите больше об отъезде с фермы.
   Мы с отцом стояли и смотрели, как повозка Сорена выехала на дорогу и скрылась из виду. Потом мы повернулись и ошеломленно уставились друг на друга – как будто только что проснулись.
   На следующее утро Сорен не вернулся.
   Я подумал даже, что эта встреча нам приснилась или это была жестокая шутка. Но Сорен прикатил в своем фургоне после обеда и привез с собой доктора из Андальсинов. Я отвел доктора к Заре на ферму Торска, а отец остался поговорить с Сореном.
   Доктор Тринд попросил нас выйти из комнаты и стал осматривать Зару. Пока мы ждали, я рассказал маме, Виллему и Зорде про Сорена.
   Потом мама сказала:
   – Неужели это правда, Недди? Нам не нужно уезжать с фермы?
   Я кивнул. Побледневшая мама закрыла глаза, крепко сжала руки и замолчала. Потом открыла глаза, наклонилась ко мне и загадочно улыбнулась.
   – Это все из-за белого медведя, – тихо сказала она.
   Я посмотрел на нее с удивлением, которое тут же превратилось в злость. Выходит, она использовала счастливый поворот событий, чтобы оправдать жертву Роуз… Я вздрогнул и отшатнулся от нее.
   – Мама… – начал я с болью в голосе, но тут появился доктор.
   – Вот список трав, которые понадобятся, чтобы поставить Зару на ноги, – сказал он.
   Я попытался сосредоточиться на его словах.
   – Вы должны знать, – продолжал доктор Тринд, – что еще несколько дней ее жизнь будет висеть на волоске, но… – он сделал паузу, – думаю, есть все основания полагать, что Зара поправится.
   У мамы на глаза навернулись слезы, она подошла и крепко обняла меня.
   – Видишь? – прошептала она. – Все было к лучшему.
   Я резко отодвинулся, схватил список трав и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Роуз

   Я снова заснула на красном диванчике около камина. Должно быть, еще не прошла усталость от долгого путешествия и многих часов, проведенных за ткацким станком.
   Проснувшись, я почувствовала себя какой-то липкой, даже вдруг унюхала запах тюленя на коже. Больше всего на свете мне хотелось помыться.
   Но я понятия не имела, есть ли здесь комната, где можно искупаться.
   Я не знала, откуда появляется еда, кто следит за лампами и камином. Было ли это волшебством? Или в замке находились слуги, исчезающие при моем появлении?
   Сперва я решила найти кухню. Должна же здесь быть кухня. А где кухня, там вода и, возможно, большая бочка для купания.
   Я отправилась на поиски. Пока бродила, составляла в голове план и запоминала, что где расположено. Через некоторое время я поняла, что на втором этаже было несколько комнат, под которыми на первом комнат не было. Возможно, замок и был выстроен прямо в горе, но я решила исследовать его дальше. Потом я обнаружила на первом этаже большой и тяжелый гобелен, на котором был изображен господин в красной накидке, предлагавший свое сердце даме в голубом платье и с жемчужной короной на голове. Я подняла гобелен и увидела дверь. Нажала на ручку, уверенная, что все равно заперта, но ручка легко повернулась. Я проскользнула внутрь и оказалась и просторной кухне.
   В центре за кухонным столом стояла женщина. Высокая, на голову выше меня, одетая в простое черное платье и передник. Ее руки были в муке. У нее была белейшая кожа – почти такая же белая, как мука. Волосы также отливали белизной и спускались по спине, заплетенные в косу. Женщина была немолода, но красива – с удивительно правильными чертами лица. Большие черные глаза смотрели на меня.
   – Здравствуйте, – сказала я.
   Она что-то ответила, но я не поняла. Она говорила на другом языке, голос ее был грубым и скрипучим.
   Должно быть, ей почудилось, что я испугалась, и она замолчала. Я заметила мальчика, который прятался за женщиной, такого же белокожего, только с темно-каштановыми волосами.
   Женщина что-то сказала мальчику шепотом – как будто когтистой лапкой процарапали по неровной поверхности. Мальчик отошел к корзине, которая стояла неподалеку, и вытащил оттуда булочку. Потом вернулся и протянул ее мне.
   – Спасибо, – поблагодарила я, принимая булочку.
   И поняла, что это совсем не мальчик. Он был немного ниже меня, но с чертами лица взрослого человека и как у белокурой женщины, у него были великолепный нос и большие черные глаза. Он смотрел на меня еще более внимательно, чем женщина.
   – Меня зовут Роуз.
   Маленький человечек не ответил, но и глаз от меня не отвел. Внезапно он подошел и дотронулся до моей руки. Отдернув пальцы, он глянул на женщину широко раскрытыми глазами. Потом с благоговением потер руку, которой касался меня.
   Женщина скользнула по нам взглядом и нежно похлопала его по плечу, качая головой и издавая гортанные звуки.
   Он робко отступил.
   – Не беспокойтесь, – сказала я. – Он не причинил мне вреда.
   Женщина только покачала головой. Затем взяла стакан и показала на него.
   – Спасибо, я не хочу пить. На самом деле мне очень хочется помыться.
   Она беспомощно посмотрела на меня.
   Я попыталась объяснить жестами, но, похоже, у меня не получилось. Человечек издал скрипящий звук – наверное, захихикал.
   В конце концов женщина догадалась, подошла ко мне, взяла за руку и повела через дверь за гобеленом. Меня поразило ее прикосновение – такое же жесткое и неприятное, как ее голос. Я посмотрела на ее ладонь: кожа была словно кора дерева – в рубцах и трещинах. Я испугалась, но виду не подала.
   К счастью, в коридоре она отпустила меня. Я поняла, что должна следовать за ней.
   Мы поднялись по лестнице и прошли по коридору, который я изучала накануне. Остановились перед дверью рядом с ткацкой комнатой, она повернула ручку, и мы вошли.
   Это была очень красивая комната, теплая и уютная. В большом камине горел огонь, рядом стояли стулья с мягкими сиденьями. В глаза сразу бросилась огромная кровать из темного полированного дерева. На ней высились горы подушек и стеганых одеял. А рядом с кроватью стоял вещевой мешок, который я принесла с собой из дому.
   Я повернулась к белокожей женщине, но она уже ушла.
   Осмотревшись, я нашла кувшин с водой, кусок белого мыла и достаточно большой таз для купания. Я взяла чайник, нагрела воды над огнем и устроила себе чудеснейшую ванну. Потом надела чистую рубашку и села у огня. Хотела было сразу отправиться к станку, но вместо этого устроилась поудобнее и задумалась.
   Я вспоминала все, что произошло. Неожиданное появление белого медведя. Его просьбу. Ложь родителей. Обида, которая довела меня до того, что я ушла с медведем. Путешествие. Этот замок с уютными комнатами, каминами, вкусной едой. Белокожую женщину и карлика. Но больше всего я думала о медведе. Он привел меня сюда, но я не знаю, зачем и что мне нужно делать.
   Может, я должна стать здесь служанкой и помогать белокожей женщине? Но комнату, в которую она меня привела и где лежали мои вещи, едва ли можно было назвать комнатой прислуги. Я подумала о станке. Может, меня привели сюда, чтобы я соткала что-нибудь для белого медведя? Что-нибудь необычное. Такой великолепный станок явно предназначен для чего-то необычного. Но почему я? Без сомнения, в мире сыщутся мастерицы и получше.
   Станок. Мне захотелось снова его увидеть. Но я не двинулась с места. Мне нужно было подумать.
   Возможно, у медведя на примете были другие мастерицы, но только моя семья так жаждала расстаться со мной.
   Я поднялась со стула. Бесполезно пытаться объяснить необъяснимое. Только белый медведь знает ответы на все эти вопросы, именно к нему я и должна пойти. Выйдя из комнаты, я остановилась в нерешительности. Где мне его искать?
   Сначала я отправилась к парадной двери. Но там никого не было, и дверь оказалась запертой.
   Не успела я дотронуться до нее, как услышала звук, похожий на вздох или порыв ветра. Я повернулась, но никого не увидела.
   Он где-то здесь, рядом.
   И я начала обыскивать замок, комнату за комнатой, коридор за коридором. Я думала, что обошла его весь, но теперь обнаруживала все новые и новые коридоры. Когда я очутилась у комнаты со станками, мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не прекратить поиски и не остаться там.
   Я пыталась открыть дверь за гобеленом, ведущую на кухню, но в этот раз она оказалась заперта. Я постучала, но никто не открыл. Вряд ли белый медведь там, решила я и пошла дальше.
   Наконец, обойдя весь замок дважды, я остановилась. Медведя нигде не было.
   Я разозлилась. Какое он имел право расхаживать на воле, оставляя меня взаперти! Наверное, я выглядела глупо, и счастье, что я не нашла медведя, иначе наговорила бы ему лишнего и он съел бы меня.
   Обеденное время прошло, но я не чувствовала голода, мне не хотелось ничего из того, что наверняка ожидало меня в комнате с темно-красным диванчиком. Тогда я вспомнила про станок и больше не колебалась.
   Я начала ткать полотно с рисунком, изображающим поле около нашей фермы: весенняя зеленая трава, а на ней лиловые ирисы и бурлящий ручей на переднем плане. Думаю, это будет одной из лучших моих работ. Вдруг я услышала какой-то звук. Я повернулась: белый медведь лежал на ковре неподалеку и смотрел на меня черными глазами.

Королева троллей

   Я принесла мягкокожего мальчика в Ульдр и записала в Книге:
   Готово. Наконец он здесь, и радость моя невыразима.
   Но отец в ярости. Он говорит, что нужно вернуть мальчика.
   Я напомнила ему, что смерть есть смерть и в Зеленых Землях, и в Ульдре.
   –Тогда ты будешь наказана, – говорит он. – Ты не сможешь иметь то, что украла, пока не выполнишь ряд моих условий.
   Я никогда не видела, чтобы отец так сердился. Но я не беспокоюсь. Условия будут выполнены. И я получу то, что хотела.

Недди

   После приезда Гаральда Сорена все произошло очень быстро.
   Зара начала поправляться. С каждым днем она крепла, вскоре стала садиться с нами за стол, ела с аппетитом. Доктор сказал, что, возможно, она всегда будет легко простужаться, а больше волноваться не о чем. Маминой радости не было предела, но она никогда больше не говорила мне, что выздоровлением Зары мы обязаны белому медведю.
   Отец и Сорен проводили все время вместе над картами, планами и схемами.
   Однажды вечером они вошли в гостиную, и по их лицам сразу стало ясно, что произошло нечто важное. Отец прокашлялся и сказал: