Страница:
Ночью безумствовала седая старая крыса.
17/IV. РОСТА Речь С[талина] – устал. Желтый свет, залитые чернилами столы, испуганные и тихие счетоводы. Н. – нежность, смущение, боль. Вечером на Солянку. Вечер, чистый и сизый воздух… Скука связывает шаги… Жизнь выхолощена, кастрирована, сведена к простой физиологической животности. Думы об озерах, о солнце, о северном солнце и белых ночах, сумрачных как леса. Крашенинников. Едем с ним в Карелию, на озера.
18/IV. Простуда. Противно. Читаю книгу Могема о Гогене… «Луна и шестипенсовик»[21]. Физическая скука. Афазия (так было в Бресте), я не могу говорить. Очень чутко реагирует на мои настроения. Димушка с каждым днем хорошеет, топотун, звонарик.
День без единого яркого пятна, без блеска, без настроения. Гнусная московская весна, идет мокрый снег.
19/IV. Были Сергеев и Адалис. Адалис в матросской форменке. Ссорятся. Она обвиняет его в тупости. Он рассказывал, что А. хвастался перед Рубановским, что открыл меня, говорил о «Блистающих облаках», что эта вещь вызовет шум и сделает эпоху. Книга Могема прекрасна.
23/IV. …Из жизни РОСТА можно написать страшный рассказ, от которого похолодеет сердце. Он будет вызывать омерзенье, тошноту. Под внешностью культурных и хороших людей – бездна грязи, собачья погоня за женщинами, лицемерие, подхалимство, интриги, спесь и чванство захватчиков, измывательство и потрясающая глупость, возведенная в идеал, в систему. Трясина…
24/IV. Думы о девичестве. Боль. Цветение, которое должно быть осквернено, чтобы могла продолжаться жизнь. Серый, цепкий город, пыль, желтые окна. Каторга. Хочется писать. Тема – девичество – надо обдумать сюжет. Я хочу написать опьяняющую книгу. Окончу к сентябрю.
28/IV. Александровский сад. Парит. Жара. Слезы Крола о Димушке. Играл в песке один, трогательный, заброшенный. Построил ему домик. Обрадовался. Шли вместе до Тверской. «Молодая Гвардия» – душно и пусто. Некий поэт – Бугаевский – с лицом овцы. РОСТА Деньги. Душ. Вечером Дим приходил ко мне, стучал на машинке. Я многое передумал и решил – молодость есть молодость, и старость – старость. Как у Бабеля в «Закате» – «День есть день, евреи, а вечер есть вечер». Нечего злиться. История с конфетами… Дома – кавардак. К Фраерману. Читали Сашу Черного. «Есть незримое творчество в каждом мгновеньи, – в умном слове, улыбке, сиянии глаз». Бродили по ночной Москве.
2/V. Гехт. Больной и унылый. Поехали с ним к Багрицкому в Кунцево. На Александровском вокзале готовятся к встрече афганского падишаха. Все увито зеленью, афганские флаги – черные с серебряной хризантемой. Серая и очень холодная весна. Дощатые мостки. Аквариумы, зеленый подводный мир. Стеклянные рыбы. По телефону с Крашенинниковым. Рассказ Гехта о Никитинских субботниках. Сидят по чинам. Вздорная баба. Ругали Горького.
3/V. К Александровскому вокзалу. – посмотреть на Амманулу-хана. Читал о нем у Л. Рейснер. Синий ветреный день. Много милиции, у вокзала толпы, кругами ходят аэропланы. Медленный непрерывный гром моторов. Димушка. Встретился дядюшка Руднева, – тот, что невзначай попал в Ташкент, провожая девиц (с девицами он познакомился в поезде)… Амманула – красивый, с очень сильным лицом в военной форме табачного цвета. Женщина в черном шелку, гибкая как змея. Сталин в белом картузе и косоворотке. Тверская запружена. Димушка видел первого живого короля…
4/V. Библиотека. Римлянка. Пустой день. Слезы Крола о загубленной жизни. Шатался по городу. Василий Блаженный, сизое небо, серебряные от луны облака. Дремучая, азиатская, чудная страна, я испытал ощущение иностранца, впервые попавшего в Россию. Дух Годунова и Пушкина. Цепи набережных над черной театральной водой. Лесничий из Рязани…
5/V. Сизый необычайно мрачный день. Выпал град. Читаю «Вора» Леонова. Мне нравится. Хочется жить так, как Фирсов.
7/V. Жуткое безденежье. В РОСТу за деньгами. Пыльно и скучно. Успокаивает душ. Вечер – пустой, бесплодный. Все и все надоели. Много читал. Бессонница. Не опускаться.
8/V. «Молодая Гвардия». Рубановский бандитствует над книгой. Ярость. Впечатление нечистоплотной шулерской малины. Фраерман со своими сомнениями… «Женщина и наряды». Хорошо. В ложе – Яблонский с женой (личным секретарем Калинина). Она вульгарна, но у нее прекрасная улыбка. Непосредственность. Он на нее шипит. «Нувориши». 10/V. Утром, Видел похороны Цюрупы. Милицейское рвение и шаблон. Москва-река. Тусклый, но солнечный день… Радуга, Жара, пыль, стоят толпы у Дома Союзов – смотреть на труп. Только от чудовищной скуки можно, слоняясь по улицам, завернуть посмотреть на труп уже разлагающийся. Тошнота…
18/V. Кошмарная информация в РОСТе. Все ползет. Гной, смердит трупом. Нельзя схематизировать и выхолащивать. Жизнь. Ослиная прямолинейность и узость мысли, равная слабоумию. Гулял вечером.
25. С Димом в Парк культуры и отдыха. Дим чудесен. На пароходе. Розовый дым, красные кирпичи Москвы…
26 сент. Вечером с Кролом в Камерном на «Сирокко». Галерка, голос Церетелли. Великолепная чепуха. «И друзей за самоваром поздравляет с легким паром»…
27. Приехал Гехт. Рассказ о князе Трубецком. (Допрос: «– Вы участвуете в контр. – рев организации? – И-и, милые, и рад бы, да разве теперь можно, – все ведь теперь на учете»). Пролетарий. Покупки с Кролом. Пречистенка, выставка французского искусства. Холод и солнце в переулках.
У Лившицев…
1/Х. Снова жар, страшнейшая головная боль. Читаю «Мадам Бовари» Флобера – чудесно! Фламандец…
6. Утром на выставку французского искусства. Пречистенка, яркие сизые тучи, холод, лазурь. Большинство картин – евреев из Витебска (при чем тут Париж и Франция). Есть хорошие вещи. Валлотон – гавань в Гонфлере – изумительный мутный тон зеленой воды, но чувствуется, что вода прозрачная. Утрилло, – умирающие улицы Монмартра. Грищенко – прибой волн и облаков (остров Русс). И тут же рядом – Гоген, плотский, вещный, упругий. «После дождя» Ван-Гога. Блеск луж, зелени, дым поезда. Матисс ярок и чудесен…
7. Утро. С Кролом на Каланчевскую площадь встречать красинцев. Холод, пустые трамваи, жидкая толпа. Громкоговоритель. Идиотские пронзительные речи москвичей. Голос Чухновского, – мужественный, полный, привыкший перекрикивать шум шторма и мотора…
12. Библиотека. «Дневник капитана Скотта». Потрясающая книга. Разговор о театре. Единственное хорошее, что вы можете сделать в жизни. Вечером – к Гехту. Автобус. Черная и глухая Марьина Роща. Свистят в два пальца. Голубые обои. Ильф и жена его – красавица Маруся. Верочка. Отзыв о Гюго – испорченный клозет.
14. На стадион «Динамо». Петровский парк. Лимонная листва, запах земли, осень. Бетонный стадион. Холод. Толпа. Матч: Ленинград – Украина. Красные и голубые. Замерз. Увлекает. Дикость. Удар в висок, человек лежит как плеть – толпа рычит и гогочет, как зверь. «Долой с поля». Обратно пешком, холодный пепельный закат и немая Москва…
18/Х. Утром – большой разговор с Кролом. О Щаташе] – она мужественна, молодость. Начал писать новую вещь. Названия еще нет – «Упрек» (кажется, лучшее). Писать очень хочется, – много снов, фантастики, красок. В этой вещи радость и печаль будут неразрывны, неотделимы. РОСТА. Я скован, молчу, как-то сразу ушло все былое очарование…
24. Вечером Урин читал у нас свой новый рассказ «Клавдия». Рассказ прекрасный. Нужно – или бросить писать или стать настоящим писателем. Со мной мало считаются. Слова Коли о романах для «кино». Слезы Крола. Во мне – кризис, – или я выздоровею или – крышка. Без писательства я уже жить не могу. Все беды приходят сразу.
25.Х Собор Василия Блаженного. Сумрак, путаница переходов, ниши, церковки. Иконы – слоновая эмаль. Плиты… Все дни – страшная тоска, отвращение к себе. Я не настоящий, не всамделишный человек, с поврежденной психикой. Повреждение какое-то тихое, упорное, мучительное.
И писательство, и выдумки, и хвастовство, и непонятные увлечения, и бесплодие мысли – все это от тоски, от душевной мертвенности. Живет только тело, внутри как-то все высохло, сморщилось, – должно быть, оттого я делаю так много глупого. Меня раздирают на части десятки людей во мне самом. Я думаю о жизни, которой не может быть, – наивной, прекрасной до глупости, – за это меня презирают, в лучшем случае снисходят, как к безвредному чудаку. Много говорят о том, что я пишу, сердятся, недоумевают. В чужом молчании я чувствую прекрасно мысль о том, что я «слабенький писатель», но никто, никто не видит, или не хочет видеть, сколько тоски, отчаяния, крови и заплеванных надежд во всей этой глупой фантастике. Я всегда думал, что книга должна быть как человек – и прекрасна, и отвратительна, и умна, временами нелепа, и искренна, и фальшива, – ведь это же человеческий документ! Я не люблю писателей без недостатков. Но олимпийцы, люди, съевшие зубы на литературе – на формальных методах, теориях построения сюжета и т. п. умных вещах думают иначе. Они, конечно, правы.
Но очень больно примириться вот сейчас, когда ушло 2/3 жизни, с мыслью, что обманывал других и себя, что писательство мое – чушь и мне уже совсем нечего делать в жизни. Нет ни минуты, когда я не ощущал бы это чувство катастрофы, о котором я даже никому не могу рассказать. Слезы – слабость…
26. Библиотека. У Оцаркина – разговоры, книга выйдет в конце года. Один. Тяжесть. Коля о «Блистающих облаках». Удар. Фальшиво, никому не нужно. Долго говорил с Кролом. Слезы.
17/XI. Писал весь день дикий рассказ о Томасе Кукки. Выходит. По черным улицам, Покровскому бульвару в РОСТА. Ветер, я в длинном пальто. Свежесть. Один… Думал – мне надо работать (писать) и жить для того, чтобы работать. Остальное все – к черту… У меня бывает временная слепота на людей…
19. «Пролетарий». В стране нет бумаги. Выход книг задерживается…
20. У Шторма – диктовал с 11 до 4. Было неловко, будто этим я возмещаю долг. Шторм правил. У нее лицо блестит, будто смазана маслом. В «30 дней». Пусто, сидел, правил, усталость…
21. Утром – «Пролетарий», арапистый Оцаркин. С Колей в библиотеку. Переулки Утрилло. Сырая земля. Чистые пруды, тусклая вода. Федотов. Брюки – трубой. РОСТА…
23. «Огонек» – уютный особняк на Страстном бульваре. Отнес книжку «Прыжок в Карибское море». Надо работать. M – ноет. Психическая заражаемость, синяя книга. Усталость. Непосильное бремя, у меня все меньше сил и все больше усталости. Чтобы жить интересно и без забот, надо работать, как каторжник. Порочный крут – тогда не остается сил жить,
24. Крол нервничает, сбивает настроение. В РОСТе громадные стенограммы, устал, болят глаза… Весь вечер лежал, голова налита свинцом, старость пудами входит в тело и в душу… Гика уволили – партизация аппарата. Последняя подлость.
10/XII. Встал, еще трамваи шли с огнями… Сессия ВЦИК. Кремль, снег, тишина музея, Новгорода. Суровые апсиды. Андреевский зал. Белый с золотом, похож на церковь. Кулуары. Георгиевский зал. В зеркалах он отражается наискось, косо, весь зеленый и голубой, золотых позеленевших колоннах, в дыму. Гроздья люстр. Буденный страшно вежливый, со шпорами. Пустые бессодержательные речи, угрозы (кулак в кармане). Кукольная комедия.
11. Библиотека исторического музея. Много писал, думал. Тишина, пустые длинные лестницы. Жизнь входит в новую фазу – мысли, вдумчивости, доброты, творчества.
Соприкосновение душ оставляет саднящую боль. А. Скрежет трамваев. Возбужденье, веселье. Тише! Встречные корабли…
26. Насыщенный день. Утром – к Фраерам. На трам[ва]е с лыжами. Южный переулок. Ярославский вокзал. Синявский, Ломакин, Маринье – красивая группа. Она возбуждена, все время болтает. Вагон. Чудесное лицо. Родное. Варежки Новогрудского. Фраер испуган. Крол в Пушкине, – румяный, с громадными глазами. На дачу. Сарра. Лыжи. Смех, снега, подтягиваем ремень. Горы. Аллея. Туманом идет снег. Мокрый валенок. Привал в лесу – водка. Отъезд Фраера – не компанейский. Чай на даче…
28. Странный сон. В Швеции, Рождество, вся страна в снегу. Получил приглашение от короля приехать в горы, на горную станцию на праздник «со-ранга». Оказалось, – «со-ранг» – южный ветер среди зимы, теплый, свежий, насыщенный запахами тропических трав и плодов. Он омолаживает, освежает, совершенно меняет людей, стирает с них пыль и грязь, раскрывает весь блеск и всю глубину. Я поехал. Фантастика…
Из дневников 1929 года
14/1. У Фраермана. Книга «Десять лет сибирской литературы». Обо мне. «Бродяга К. Паустовский мимоходом обронил (на страницы „Сибирских огней“) свой тропический цветок – „Минетозу“. Фраер в отчаянии, – „Буран“ никто не принял…
17/1. Надо работать. Был Фраер. Жалок. Полный отказ от себя. Крол в РОСТе, – румяный. Растревоженная, опускающаяся H. M. – нервничает… Сонный Димушка, встал, поцеловал меня, снова уткнулся в подушку.
23/1. Все надоело. Надо писать, проветрить голову, уйти в сторону от суеты человеческих чувств, обид, увлечений, ссор и интриг. Знание людей у меня есть, теперь нужен только отбор. Усталость… Дома лежал, читал. Наслаждение от отдыха и сна.
24. Все утро писал – «Co-ранг». Неистовая фантастика. Сюжет слишком прост. Выходит хорошо. Дремал. Писание меня очень утомляет. Кабинет. РОСТА. Собрание лыжников. Просидели почти час. Болтовня, надписи. О… «Голубом песце». Будьте самим собой!…
В Худ. театр. «Битва жизни». Диккенсовская Англия. Почтовые кареты, адвокаты, снег, Мэри. Песня: «Здравствуй, дом, прощай, дорога. Сброшен плащ в снегу сыром. Если нет для гостя грога, так найдется крепкий ром». Романтика каминов, глупых и добрых служанок, рождественских огней.
Домой. Чинил лыжи…
30. Днем писал «Преферанс». Не выходит. Марусенька Зеленцова, – стареет на глазах. Морозы. Безмолвие, слезы. Трогательная, похудевшая Маринье. Во взгляде все время какая-то просьба, – какая – не знаю. До Ильинских ворот. Пьяный. Автобус № 2. Вопросы. От Театральной пешком. Мороз поет как десятки пил. «Очень неприятный осадок от тех дней, когда я не вижу вас и не говорю с вами». Внимательный взгляд.
22. …Куда пойдут фраермановские 1000 рублей, – на мебель и рояль (никто в доме играть не умеет). Мещанство. «Благополучие заливает жиром человеческие утонченные чувства». Благополучие страшно не меньше самого острого несчастья. «Благополучие несет нравственную смерть»…
25/2. Книга Владиславлева «Литература великого десятилетия».
Есть и обо мне.
«Пауст. Конст. Георг. Род. 18/V 1892 г., в семье инженера из крестьян. Обр. – в Киевской гимназии и Киевском и Московском у-тах. Много скитался, участвовал в импер. и гражд. войнах. Если не считать газетной работы, печ. с 1924 г. Список книг»…
26/2. Днем писал главу «Инкубатор капитана Кривоногова». РОСТА. Речь Молотова. Едва видел. Устал. Ночью – метель.
27/2. Утро – легкий мороз, мягко. Скука. Семью Кропоткина лишили избирательных] прав, как бывших князей… Давал телеграмму, – учительницу затравили, она покончила с собой, – 14 дней не ела и умерла от истощения… У Мейерхольда. «Клоп». Пьяный фокстрот. Понимаю я вас. «На Луначарской улице стоит высокий дом с парадной чистой лестницей с изящнейшим окном»…
28/2. У Фраера. Разговор о подхалимстве… РОСТА. Разговор о Морском журнале…
23/V. Утро. До Кузнецкого моста. «В жизни дорого только одно». Крол успокоился. РОСТА. До 12 ч. ночи… Ночи над Москвой, как в тропиках – голубые, знойные…
24/V. …В харьковском журнале «Красное слово» напечатана (хвалебная, по словам Гехта) статья о «Блистающих облаках». Левидов – трогательная книга. С Димом на книжный базар. Чудесный мальчишка. Накупил книг. Вечером были Фраерманы. Мрачные.
25/V. …Книжный базар. Старые евреи. Медленно. Купил «Гадюку» А. Толстого. Прекрасный рассказ. Читал на улице. Коля. Толстый и веселый. Едет в Ленинград. Герман с братом.
26/V. …Писал «Девонский известняк». На 34 траме. У Охотного М. К. и Гил. Прыжок на ходу. Пречистенка, зелень, московское лето. Зубовская площадь. «Уж волосы седые на висках»…
27. В кассу, – дикая жара. У Мюра… Крол уехал на этюды. Столовка на Мясницкой…
28. Утром – в Хохловку. Пыльная Таганка. Кондуктор автобуса – из бывших людей. Пути, заставы… Дим – пыльная головка. Жаль. Красивый мальчик. Козье молоко, гамак. Зной. Козочка на выгоне. Не отпускал меня. Варварская площадь… РОСТА… Политкомы. Сухой разговор. Устал, головная боль… На чаше весов. Ждал Крола очень долго.
29. …Меня ругают в «Книге революции»…
1. На реку. Холодно, тускло. До Зубовской. Купил «Книгу и революцию» – отзыв о моей книге – нелепый и глупый, под заголовком «Пара литераторов и один капитан». В Р.[ОСТу]. Политкомы сидят, как около собственности. Я устал, печален. Писал в техн. части…
2. С утра до 6 часов писал, окончил «Девонский известняк». Немного сухо, но есть хорошие места. Холодно… К Димушке с Кролом… Сирень в автобусе. Пустой дом. Димушка спит, – чудесный…
3. «30 дней». Противная редакция. Переписывал «Известняк». Столовая – «Примирись». Именины. Пирожное…
4. Утро. Мучился с отчетом к выставке АХР для бедноты. В РОСТу – отвез стенограмму. Ветер. Болезнь. До Покровских ворот… Пиво. Фраерман… Читал свой рассказ. Огни и туча на Земляном валу. «Мне грустно потому, что я тебя люблю». Автобус.
5. Весь день дома, – Алексей Павлович. Крол писал акварелью мой портрет. Гик рассказал об отзыве в «Кр. нови»…
13.…Пречистенка. Выставка картин. Пустые и прохладные залы, зелень. Краски Крола – густые и прозрачные. У остальных – мертво, у многих грязно и безвкусно…
14.…«30 дней». Олеша с доисторической челюстью. На Пречистенку. Выставка. Слезы Крола…
16. Утро. Телефонные звонки. Жаркий и пустынный двор. Бородач в плаще до пят. Кузнецкий мост – тени потом отрезаны от света, пустынность. Крол собирается к Димушке. Чехлы. Обед. Пьяный рабочий хамил и крыл служанок матом. Дома. Душ, уборка. Знойно. Спал. Ушел на реку…
17. В РОСТу… Шел обратно по Кузнецкому. Дикая духота, головная боль… Дома – портретная галерея Крола…
21. Утром Курск[22]. Пыль. Белый Белгород. Ночь почти без сна. Харьков. Нелепые украинцы… Лозовая. Запорожье, – красивые ларьки.
22. Утро – рассвет над Чатыр-Дагом… Море, как туча. Севастополь. Комната на Портовой, 48. Итальянский дворик… На траме до Графской… Купальни. Дим испугался… Крым заполнен мелким совслужащим – обывателем… В ресторане. Дома – жар, болезнь, дикая духота. На вокзал, – обед… вода, чудесное кафе на перроне. Крол. Снял комнату. Спал на полу. Старуха все время ссорится с дочкой, дочка поет «Устала грудь и сердцу хочется немножко отдохнуть».
23/V. У вокзала… авто – «Крым курсо». Извозчик – татарин. Портовый спуск. Разбитая линейка. Автомобиль. В Георгиевский монастырь… Степные шоссе, взгорья. Моряк. Дим испуган… Георгиевский. Обрыв… – внизу голубизна, зелень, дымные, будто опаленные, желтые мысы… Запах степных трав. В Балаклаву. Спуск без мотора… Чудесный городок, – Венеция, Пирей. Кулак-хозяин. Дим ведет себя ужасно – у Скотниковых он очень одичал… Дворик. Пешком на «маленький пляж». Старинный корабль… Обратно на шлюпке… О Рукавишникове и пьяном осле.
26/VI. Дим заболел. Старый доктор с деревянной ногой. Чудак. Вечером пошел на малый пляж. Кошка и рыба – собака. Свежесть. Письмо.
27. Утром дежурил около Дима. Вечером – на маленький мол. Пионеры. У затопленной шхуны. Бычки. «Ушки». Экспансивный мальчишка. Игла-рыба. Крабы. Старый рыбак в синей выцветшей робе.
28. Утром – Дим встал. Пляж. На море лиловая, хрустальная зыбь… Ветер. Калитки – Витя с «Котика». Думы. Названья лодок «Две розы», «Посейдон», «Одиссей». Мальчишка с улицы Герцена… На затопленной турецкой шхуне. Удочки в трюмах. Христова рыба. Подводная лодка. Сирена.
29/VI. Утро – пляж. Бездумье. Вечером – к шхуне. Мальчишка с «Бес-сарабки». Петро Дымченко. Артель «Вечерняя Заря». Петро хронически не везет: обсчитали, татарин переехал на моторе через сеть, украли… Разговор про Магомета и строительство социализма… Рассказ о гибели «Ба-тума» и подстрелянном священнике.
30/VI. Утром собрался в море с рыбаками – снимать камбалу. Норд. Серо. На пристани – пусто, рыбаки в бушлатах. Не едут. На пляж – холодная… пронзительно прозрачная вода. В море – сизо. Мыс Айя – «здесь обрывается Россия за мысом черным и глухим»… На скалах… Зелень вод – «Труженики моря»…
1 – 5. Через горы на большой пляж. Леса из туи, темно-коричневые бабочки, звон цикад. Серый гранит и море… Виноградники. Обратно – тропой над пропастями. На скалах. Подводные миры. Загар. Письмо от Гила… масса птиц. Чинары. Ночь у костра, усталость. Вечера на заре. Ялтинское шоссе – автомобили. Меловая лента. Сбил ноги.
6. Утром – пешком с Димом на большой пляж Горные сухие травы, полынь, маки. Тропа над морем. Опасное место. Крол чуть не заплакал. Пляж, янтарная вода. Обратно на лодке. «Елена и Мария». Свежая волна. Вечером – на Генуэзскую башню… Орудийный огонь с батареи. Мыс Айя освещен не закатом, а отсветом закатного неба, – мгла. В башне – цистерна.
7 воскр. Морской праздник. Флаги. Публика из Севастополя, матросы. Синие шлюпки… «Гарри Пиль». Маленький пляж у дачи Апраксина. Ледяная вода. Вечером – у «кудесника» – Петро. Морские черви… О новых моряках. Паша. Ловили крабов.
11/7. Спал на балконе – над огнями Ялты. Ночью легкий дождь. Рассвет. Поплавок. В Ливадию. Линейка. Сварливый старик. Сухие сады. Оранжереи… Гнуснейшие экскурсанты – «Где здесь могила?» – чья, они не знают… У моря. Зной. Серый пляж. Долго шли в город… Мороженое. На Аутку – к Чехову. Извилистая, как в портовых кварталах Генуи. Шел долго, устал. Сад с нашими, северными деревьями, домик, «описатель собаки». Медленно шел домой. Чудесная Боткинская улица… Кафе. Вентилятор и свечи. Уложили Дима со стариком-рулевым. Городской сад. Мещане. Заходит гроза. Улеглись на ялике. Балаган.
12/VII. Пьяный моряк. «Дорогая моя Маша». «Алеша, малый ход». Гроза над морем. Страшные голубые миры. Рассказ Володьки о дельфине. Японская мимоза. На рассвете, – новые пассажиры в Бате-лиман. Молодые ученые из Ленинграда. Качка. Яйла в облаках… Жестокая качка – закапризничал мотор. Кастрополь, песчаный пляж, физкультурники. Среди камней у мыса Ласки. Бате-лиман. Волны у Айя. Ветер, гребешки. Открылась Балаклава. Облегчение. Знойная и тихая бухта. На городской станции… Мертвый сон.
13/VII. Утром – к даче Апраксина. Приезжие из Пскова. Греб на «Гарри Пиле». Дождь. На «Кудеснике» с Толей. Дождь. Налим… Вечером – жестокий тропический ливень.
14/VII. К даче Апраксина. Красные лужи. Прибой, в море легкий шторм. Столовка. Рыбак в красной фуфайке – красной повязке. На скалы. Море гудит и взрывается в бухтах. Сон. Вечером на скалах. Мыс Айя – страшен. Шапка черных туч, освещена закатом, будто прожектором, только самая подошва.
15/VII. Утро – на Апраксинский пляж. Ехали с Пашей и дамой из Пскова. После обеда – пешком на большой пляж. Сухие цветы и камни. Размывы. На пляже – волна. «И волны на пляжи бегут торопливо разливать зеркала на песках». Заходит гроза. Обратно. Желтые цветы. Вечером – дождь.
16/VII. На «русалочий пляж» с белотелым чудаком из Харькова – ответственным работником. Волны. Чахлые девицы. Чудесный пляж. Убитая гадюка. Скалы. Обратно – пешком. Толстяк. Цветы. Виноградники. Ледяная вода. Лесничество. Спуск к Балаклаве. Вечером – на скалы с Димом. Волна стихает. Аннушка.
17/VII. На Апраксинский пляж. Дим в ялике. Добродушный Паша. Синеблузники. Обратно взбирались по камням… Дома – укладка. Мальчишки-носильщики… Дим спит. На вокзал в Севастополе… Приморский бульвар… Чистильщик. Разбитая головка. Фотограф, – заливает волна. Кафе. Пешком до пересадки на вокзал. Пустой и чистый поезд. Страх Кро-ла. Чудесный Димушка. Тоска. Прощанье. Туннели. Бельбек. Уснул.
18/VII. Рассвет абрикосового цвета над водами Сиваша. Степи. Холодно. Мелитополь. Сны и тягучесть. От Москвы я ничего не жду. Плавни, дожди… Скучные спутники. Харьков. Уснул под Белгородом.
19/VII. Завеса дождя, слякоть. Козлова засека. Родные, сырые леса, реченьки. Чудесный Серпухов. Лопасня. Снова чеховские места.
Грязная… разрытая Москва. Тоска. Квартира. Все скучно, серо… Телеграф. РОСТА… Все отвратительно… Шторм. Мучительные думы о деньгах. Шли ночь с Фраерманами. Усталость. Ночь без сна. Одиночество.
17/IV. РОСТА Речь С[талина] – устал. Желтый свет, залитые чернилами столы, испуганные и тихие счетоводы. Н. – нежность, смущение, боль. Вечером на Солянку. Вечер, чистый и сизый воздух… Скука связывает шаги… Жизнь выхолощена, кастрирована, сведена к простой физиологической животности. Думы об озерах, о солнце, о северном солнце и белых ночах, сумрачных как леса. Крашенинников. Едем с ним в Карелию, на озера.
18/IV. Простуда. Противно. Читаю книгу Могема о Гогене… «Луна и шестипенсовик»[21]. Физическая скука. Афазия (так было в Бресте), я не могу говорить. Очень чутко реагирует на мои настроения. Димушка с каждым днем хорошеет, топотун, звонарик.
День без единого яркого пятна, без блеска, без настроения. Гнусная московская весна, идет мокрый снег.
19/IV. Были Сергеев и Адалис. Адалис в матросской форменке. Ссорятся. Она обвиняет его в тупости. Он рассказывал, что А. хвастался перед Рубановским, что открыл меня, говорил о «Блистающих облаках», что эта вещь вызовет шум и сделает эпоху. Книга Могема прекрасна.
23/IV. …Из жизни РОСТА можно написать страшный рассказ, от которого похолодеет сердце. Он будет вызывать омерзенье, тошноту. Под внешностью культурных и хороших людей – бездна грязи, собачья погоня за женщинами, лицемерие, подхалимство, интриги, спесь и чванство захватчиков, измывательство и потрясающая глупость, возведенная в идеал, в систему. Трясина…
24/IV. Думы о девичестве. Боль. Цветение, которое должно быть осквернено, чтобы могла продолжаться жизнь. Серый, цепкий город, пыль, желтые окна. Каторга. Хочется писать. Тема – девичество – надо обдумать сюжет. Я хочу написать опьяняющую книгу. Окончу к сентябрю.
Гаврилов. Жалуется, что рано женился. Худой, измученный, точеное, прекрасное лицо… В кино с Фивейским. Заслуженно, – в 36 лет нельзя прожигать жизнь из-за девицы и рассчитывать на что-то большее. Вывод – уйти. Идти своим путем, без зла, без подковырки. Это недостойно. Переломать себя. Нельзя, чтобы тобой играли, нельзя, чтобы страдала гордость (это неудачное слово, но оно хорошо выражает настроение). Сказать – все выбросить, забыть… Крест. В гонке десятков мужчин за женщиной я никакого участия принимать не хочу. Эта гонка доставляет ей какую-то радость. Баста. Собачья свадьба. Глупо. Надо быть выше этого, не окрашивать, не прикрывать обычное влечение пышностью литературных фраз, красивостью заранее подготовленной, не непосредственной.
Родила нечаянно
Мальчика мать
Мальчик стал отчаянно
Всей жизнью страдать.
28/IV. Александровский сад. Парит. Жара. Слезы Крола о Димушке. Играл в песке один, трогательный, заброшенный. Построил ему домик. Обрадовался. Шли вместе до Тверской. «Молодая Гвардия» – душно и пусто. Некий поэт – Бугаевский – с лицом овцы. РОСТА Деньги. Душ. Вечером Дим приходил ко мне, стучал на машинке. Я многое передумал и решил – молодость есть молодость, и старость – старость. Как у Бабеля в «Закате» – «День есть день, евреи, а вечер есть вечер». Нечего злиться. История с конфетами… Дома – кавардак. К Фраерману. Читали Сашу Черного. «Есть незримое творчество в каждом мгновеньи, – в умном слове, улыбке, сиянии глаз». Бродили по ночной Москве.
2/V. Гехт. Больной и унылый. Поехали с ним к Багрицкому в Кунцево. На Александровском вокзале готовятся к встрече афганского падишаха. Все увито зеленью, афганские флаги – черные с серебряной хризантемой. Серая и очень холодная весна. Дощатые мостки. Аквариумы, зеленый подводный мир. Стеклянные рыбы. По телефону с Крашенинниковым. Рассказ Гехта о Никитинских субботниках. Сидят по чинам. Вздорная баба. Ругали Горького.
3/V. К Александровскому вокзалу. – посмотреть на Амманулу-хана. Читал о нем у Л. Рейснер. Синий ветреный день. Много милиции, у вокзала толпы, кругами ходят аэропланы. Медленный непрерывный гром моторов. Димушка. Встретился дядюшка Руднева, – тот, что невзначай попал в Ташкент, провожая девиц (с девицами он познакомился в поезде)… Амманула – красивый, с очень сильным лицом в военной форме табачного цвета. Женщина в черном шелку, гибкая как змея. Сталин в белом картузе и косоворотке. Тверская запружена. Димушка видел первого живого короля…
4/V. Библиотека. Римлянка. Пустой день. Слезы Крола о загубленной жизни. Шатался по городу. Василий Блаженный, сизое небо, серебряные от луны облака. Дремучая, азиатская, чудная страна, я испытал ощущение иностранца, впервые попавшего в Россию. Дух Годунова и Пушкина. Цепи набережных над черной театральной водой. Лесничий из Рязани…
5/V. Сизый необычайно мрачный день. Выпал град. Читаю «Вора» Леонова. Мне нравится. Хочется жить так, как Фирсов.
7/V. Жуткое безденежье. В РОСТу за деньгами. Пыльно и скучно. Успокаивает душ. Вечер – пустой, бесплодный. Все и все надоели. Много читал. Бессонница. Не опускаться.
8/V. «Молодая Гвардия». Рубановский бандитствует над книгой. Ярость. Впечатление нечистоплотной шулерской малины. Фраерман со своими сомнениями… «Женщина и наряды». Хорошо. В ложе – Яблонский с женой (личным секретарем Калинина). Она вульгарна, но у нее прекрасная улыбка. Непосредственность. Он на нее шипит. «Нувориши». 10/V. Утром, Видел похороны Цюрупы. Милицейское рвение и шаблон. Москва-река. Тусклый, но солнечный день… Радуга, Жара, пыль, стоят толпы у Дома Союзов – смотреть на труп. Только от чудовищной скуки можно, слоняясь по улицам, завернуть посмотреть на труп уже разлагающийся. Тошнота…
18/V. Кошмарная информация в РОСТе. Все ползет. Гной, смердит трупом. Нельзя схематизировать и выхолащивать. Жизнь. Ослиная прямолинейность и узость мысли, равная слабоумию. Гулял вечером.
25. С Димом в Парк культуры и отдыха. Дим чудесен. На пароходе. Розовый дым, красные кирпичи Москвы…
26 сент. Вечером с Кролом в Камерном на «Сирокко». Галерка, голос Церетелли. Великолепная чепуха. «И друзей за самоваром поздравляет с легким паром»…
27. Приехал Гехт. Рассказ о князе Трубецком. (Допрос: «– Вы участвуете в контр. – рев организации? – И-и, милые, и рад бы, да разве теперь можно, – все ведь теперь на учете»). Пролетарий. Покупки с Кролом. Пречистенка, выставка французского искусства. Холод и солнце в переулках.
У Лившицев…
1/Х. Снова жар, страшнейшая головная боль. Читаю «Мадам Бовари» Флобера – чудесно! Фламандец…
6. Утром на выставку французского искусства. Пречистенка, яркие сизые тучи, холод, лазурь. Большинство картин – евреев из Витебска (при чем тут Париж и Франция). Есть хорошие вещи. Валлотон – гавань в Гонфлере – изумительный мутный тон зеленой воды, но чувствуется, что вода прозрачная. Утрилло, – умирающие улицы Монмартра. Грищенко – прибой волн и облаков (остров Русс). И тут же рядом – Гоген, плотский, вещный, упругий. «После дождя» Ван-Гога. Блеск луж, зелени, дым поезда. Матисс ярок и чудесен…
7. Утро. С Кролом на Каланчевскую площадь встречать красинцев. Холод, пустые трамваи, жидкая толпа. Громкоговоритель. Идиотские пронзительные речи москвичей. Голос Чухновского, – мужественный, полный, привыкший перекрикивать шум шторма и мотора…
12. Библиотека. «Дневник капитана Скотта». Потрясающая книга. Разговор о театре. Единственное хорошее, что вы можете сделать в жизни. Вечером – к Гехту. Автобус. Черная и глухая Марьина Роща. Свистят в два пальца. Голубые обои. Ильф и жена его – красавица Маруся. Верочка. Отзыв о Гюго – испорченный клозет.
14. На стадион «Динамо». Петровский парк. Лимонная листва, запах земли, осень. Бетонный стадион. Холод. Толпа. Матч: Ленинград – Украина. Красные и голубые. Замерз. Увлекает. Дикость. Удар в висок, человек лежит как плеть – толпа рычит и гогочет, как зверь. «Долой с поля». Обратно пешком, холодный пепельный закат и немая Москва…
18/Х. Утром – большой разговор с Кролом. О Щаташе] – она мужественна, молодость. Начал писать новую вещь. Названия еще нет – «Упрек» (кажется, лучшее). Писать очень хочется, – много снов, фантастики, красок. В этой вещи радость и печаль будут неразрывны, неотделимы. РОСТА. Я скован, молчу, как-то сразу ушло все былое очарование…
24. Вечером Урин читал у нас свой новый рассказ «Клавдия». Рассказ прекрасный. Нужно – или бросить писать или стать настоящим писателем. Со мной мало считаются. Слова Коли о романах для «кино». Слезы Крола. Во мне – кризис, – или я выздоровею или – крышка. Без писательства я уже жить не могу. Все беды приходят сразу.
25.Х Собор Василия Блаженного. Сумрак, путаница переходов, ниши, церковки. Иконы – слоновая эмаль. Плиты… Все дни – страшная тоска, отвращение к себе. Я не настоящий, не всамделишный человек, с поврежденной психикой. Повреждение какое-то тихое, упорное, мучительное.
И писательство, и выдумки, и хвастовство, и непонятные увлечения, и бесплодие мысли – все это от тоски, от душевной мертвенности. Живет только тело, внутри как-то все высохло, сморщилось, – должно быть, оттого я делаю так много глупого. Меня раздирают на части десятки людей во мне самом. Я думаю о жизни, которой не может быть, – наивной, прекрасной до глупости, – за это меня презирают, в лучшем случае снисходят, как к безвредному чудаку. Много говорят о том, что я пишу, сердятся, недоумевают. В чужом молчании я чувствую прекрасно мысль о том, что я «слабенький писатель», но никто, никто не видит, или не хочет видеть, сколько тоски, отчаяния, крови и заплеванных надежд во всей этой глупой фантастике. Я всегда думал, что книга должна быть как человек – и прекрасна, и отвратительна, и умна, временами нелепа, и искренна, и фальшива, – ведь это же человеческий документ! Я не люблю писателей без недостатков. Но олимпийцы, люди, съевшие зубы на литературе – на формальных методах, теориях построения сюжета и т. п. умных вещах думают иначе. Они, конечно, правы.
Но очень больно примириться вот сейчас, когда ушло 2/3 жизни, с мыслью, что обманывал других и себя, что писательство мое – чушь и мне уже совсем нечего делать в жизни. Нет ни минуты, когда я не ощущал бы это чувство катастрофы, о котором я даже никому не могу рассказать. Слезы – слабость…
26. Библиотека. У Оцаркина – разговоры, книга выйдет в конце года. Один. Тяжесть. Коля о «Блистающих облаках». Удар. Фальшиво, никому не нужно. Долго говорил с Кролом. Слезы.
17/XI. Писал весь день дикий рассказ о Томасе Кукки. Выходит. По черным улицам, Покровскому бульвару в РОСТА. Ветер, я в длинном пальто. Свежесть. Один… Думал – мне надо работать (писать) и жить для того, чтобы работать. Остальное все – к черту… У меня бывает временная слепота на людей…
19. «Пролетарий». В стране нет бумаги. Выход книг задерживается…
20. У Шторма – диктовал с 11 до 4. Было неловко, будто этим я возмещаю долг. Шторм правил. У нее лицо блестит, будто смазана маслом. В «30 дней». Пусто, сидел, правил, усталость…
21. Утром – «Пролетарий», арапистый Оцаркин. С Колей в библиотеку. Переулки Утрилло. Сырая земля. Чистые пруды, тусклая вода. Федотов. Брюки – трубой. РОСТА…
23. «Огонек» – уютный особняк на Страстном бульваре. Отнес книжку «Прыжок в Карибское море». Надо работать. M – ноет. Психическая заражаемость, синяя книга. Усталость. Непосильное бремя, у меня все меньше сил и все больше усталости. Чтобы жить интересно и без забот, надо работать, как каторжник. Порочный крут – тогда не остается сил жить,
24. Крол нервничает, сбивает настроение. В РОСТе громадные стенограммы, устал, болят глаза… Весь вечер лежал, голова налита свинцом, старость пудами входит в тело и в душу… Гика уволили – партизация аппарата. Последняя подлость.
10/XII. Встал, еще трамваи шли с огнями… Сессия ВЦИК. Кремль, снег, тишина музея, Новгорода. Суровые апсиды. Андреевский зал. Белый с золотом, похож на церковь. Кулуары. Георгиевский зал. В зеркалах он отражается наискось, косо, весь зеленый и голубой, золотых позеленевших колоннах, в дыму. Гроздья люстр. Буденный страшно вежливый, со шпорами. Пустые бессодержательные речи, угрозы (кулак в кармане). Кукольная комедия.
11. Библиотека исторического музея. Много писал, думал. Тишина, пустые длинные лестницы. Жизнь входит в новую фазу – мысли, вдумчивости, доброты, творчества.
Соприкосновение душ оставляет саднящую боль. А. Скрежет трамваев. Возбужденье, веселье. Тише! Встречные корабли…
26. Насыщенный день. Утром – к Фраерам. На трам[ва]е с лыжами. Южный переулок. Ярославский вокзал. Синявский, Ломакин, Маринье – красивая группа. Она возбуждена, все время болтает. Вагон. Чудесное лицо. Родное. Варежки Новогрудского. Фраер испуган. Крол в Пушкине, – румяный, с громадными глазами. На дачу. Сарра. Лыжи. Смех, снега, подтягиваем ремень. Горы. Аллея. Туманом идет снег. Мокрый валенок. Привал в лесу – водка. Отъезд Фраера – не компанейский. Чай на даче…
28. Странный сон. В Швеции, Рождество, вся страна в снегу. Получил приглашение от короля приехать в горы, на горную станцию на праздник «со-ранга». Оказалось, – «со-ранг» – южный ветер среди зимы, теплый, свежий, насыщенный запахами тропических трав и плодов. Он омолаживает, освежает, совершенно меняет людей, стирает с них пыль и грязь, раскрывает весь блеск и всю глубину. Я поехал. Фантастика…
Из дневников 1929 года
14/1. У Фраермана. Книга «Десять лет сибирской литературы». Обо мне. «Бродяга К. Паустовский мимоходом обронил (на страницы „Сибирских огней“) свой тропический цветок – „Минетозу“. Фраер в отчаянии, – „Буран“ никто не принял…
17/1. Надо работать. Был Фраер. Жалок. Полный отказ от себя. Крол в РОСТе, – румяный. Растревоженная, опускающаяся H. M. – нервничает… Сонный Димушка, встал, поцеловал меня, снова уткнулся в подушку.
23/1. Все надоело. Надо писать, проветрить голову, уйти в сторону от суеты человеческих чувств, обид, увлечений, ссор и интриг. Знание людей у меня есть, теперь нужен только отбор. Усталость… Дома лежал, читал. Наслаждение от отдыха и сна.
24. Все утро писал – «Co-ранг». Неистовая фантастика. Сюжет слишком прост. Выходит хорошо. Дремал. Писание меня очень утомляет. Кабинет. РОСТА. Собрание лыжников. Просидели почти час. Болтовня, надписи. О… «Голубом песце». Будьте самим собой!…
В Худ. театр. «Битва жизни». Диккенсовская Англия. Почтовые кареты, адвокаты, снег, Мэри. Песня: «Здравствуй, дом, прощай, дорога. Сброшен плащ в снегу сыром. Если нет для гостя грога, так найдется крепкий ром». Романтика каминов, глупых и добрых служанок, рождественских огней.
Домой. Чинил лыжи…
30. Днем писал «Преферанс». Не выходит. Марусенька Зеленцова, – стареет на глазах. Морозы. Безмолвие, слезы. Трогательная, похудевшая Маринье. Во взгляде все время какая-то просьба, – какая – не знаю. До Ильинских ворот. Пьяный. Автобус № 2. Вопросы. От Театральной пешком. Мороз поет как десятки пил. «Очень неприятный осадок от тех дней, когда я не вижу вас и не говорю с вами». Внимательный взгляд.
22. …Куда пойдут фраермановские 1000 рублей, – на мебель и рояль (никто в доме играть не умеет). Мещанство. «Благополучие заливает жиром человеческие утонченные чувства». Благополучие страшно не меньше самого острого несчастья. «Благополучие несет нравственную смерть»…
25/2. Книга Владиславлева «Литература великого десятилетия».
Есть и обо мне.
«Пауст. Конст. Георг. Род. 18/V 1892 г., в семье инженера из крестьян. Обр. – в Киевской гимназии и Киевском и Московском у-тах. Много скитался, участвовал в импер. и гражд. войнах. Если не считать газетной работы, печ. с 1924 г. Список книг»…
26/2. Днем писал главу «Инкубатор капитана Кривоногова». РОСТА. Речь Молотова. Едва видел. Устал. Ночью – метель.
27/2. Утро – легкий мороз, мягко. Скука. Семью Кропоткина лишили избирательных] прав, как бывших князей… Давал телеграмму, – учительницу затравили, она покончила с собой, – 14 дней не ела и умерла от истощения… У Мейерхольда. «Клоп». Пьяный фокстрот. Понимаю я вас. «На Луначарской улице стоит высокий дом с парадной чистой лестницей с изящнейшим окном»…
28/2. У Фраера. Разговор о подхалимстве… РОСТА. Разговор о Морском журнале…
23/V. Утро. До Кузнецкого моста. «В жизни дорого только одно». Крол успокоился. РОСТА. До 12 ч. ночи… Ночи над Москвой, как в тропиках – голубые, знойные…
24/V. …В харьковском журнале «Красное слово» напечатана (хвалебная, по словам Гехта) статья о «Блистающих облаках». Левидов – трогательная книга. С Димом на книжный базар. Чудесный мальчишка. Накупил книг. Вечером были Фраерманы. Мрачные.
25/V. …Книжный базар. Старые евреи. Медленно. Купил «Гадюку» А. Толстого. Прекрасный рассказ. Читал на улице. Коля. Толстый и веселый. Едет в Ленинград. Герман с братом.
26/V. …Писал «Девонский известняк». На 34 траме. У Охотного М. К. и Гил. Прыжок на ходу. Пречистенка, зелень, московское лето. Зубовская площадь. «Уж волосы седые на висках»…
27. В кассу, – дикая жара. У Мюра… Крол уехал на этюды. Столовка на Мясницкой…
28. Утром – в Хохловку. Пыльная Таганка. Кондуктор автобуса – из бывших людей. Пути, заставы… Дим – пыльная головка. Жаль. Красивый мальчик. Козье молоко, гамак. Зной. Козочка на выгоне. Не отпускал меня. Варварская площадь… РОСТА… Политкомы. Сухой разговор. Устал, головная боль… На чаше весов. Ждал Крола очень долго.
29. …Меня ругают в «Книге революции»…
1. На реку. Холодно, тускло. До Зубовской. Купил «Книгу и революцию» – отзыв о моей книге – нелепый и глупый, под заголовком «Пара литераторов и один капитан». В Р.[ОСТу]. Политкомы сидят, как около собственности. Я устал, печален. Писал в техн. части…
2. С утра до 6 часов писал, окончил «Девонский известняк». Немного сухо, но есть хорошие места. Холодно… К Димушке с Кролом… Сирень в автобусе. Пустой дом. Димушка спит, – чудесный…
3. «30 дней». Противная редакция. Переписывал «Известняк». Столовая – «Примирись». Именины. Пирожное…
4. Утро. Мучился с отчетом к выставке АХР для бедноты. В РОСТу – отвез стенограмму. Ветер. Болезнь. До Покровских ворот… Пиво. Фраерман… Читал свой рассказ. Огни и туча на Земляном валу. «Мне грустно потому, что я тебя люблю». Автобус.
5. Весь день дома, – Алексей Павлович. Крол писал акварелью мой портрет. Гик рассказал об отзыве в «Кр. нови»…
13.…Пречистенка. Выставка картин. Пустые и прохладные залы, зелень. Краски Крола – густые и прозрачные. У остальных – мертво, у многих грязно и безвкусно…
14.…«30 дней». Олеша с доисторической челюстью. На Пречистенку. Выставка. Слезы Крола…
16. Утро. Телефонные звонки. Жаркий и пустынный двор. Бородач в плаще до пят. Кузнецкий мост – тени потом отрезаны от света, пустынность. Крол собирается к Димушке. Чехлы. Обед. Пьяный рабочий хамил и крыл служанок матом. Дома. Душ, уборка. Знойно. Спал. Ушел на реку…
17. В РОСТу… Шел обратно по Кузнецкому. Дикая духота, головная боль… Дома – портретная галерея Крола…
21. Утром Курск[22]. Пыль. Белый Белгород. Ночь почти без сна. Харьков. Нелепые украинцы… Лозовая. Запорожье, – красивые ларьки.
22. Утро – рассвет над Чатыр-Дагом… Море, как туча. Севастополь. Комната на Портовой, 48. Итальянский дворик… На траме до Графской… Купальни. Дим испугался… Крым заполнен мелким совслужащим – обывателем… В ресторане. Дома – жар, болезнь, дикая духота. На вокзал, – обед… вода, чудесное кафе на перроне. Крол. Снял комнату. Спал на полу. Старуха все время ссорится с дочкой, дочка поет «Устала грудь и сердцу хочется немножко отдохнуть».
23/V. У вокзала… авто – «Крым курсо». Извозчик – татарин. Портовый спуск. Разбитая линейка. Автомобиль. В Георгиевский монастырь… Степные шоссе, взгорья. Моряк. Дим испуган… Георгиевский. Обрыв… – внизу голубизна, зелень, дымные, будто опаленные, желтые мысы… Запах степных трав. В Балаклаву. Спуск без мотора… Чудесный городок, – Венеция, Пирей. Кулак-хозяин. Дим ведет себя ужасно – у Скотниковых он очень одичал… Дворик. Пешком на «маленький пляж». Старинный корабль… Обратно на шлюпке… О Рукавишникове и пьяном осле.
26/VI. Дим заболел. Старый доктор с деревянной ногой. Чудак. Вечером пошел на малый пляж. Кошка и рыба – собака. Свежесть. Письмо.
27. Утром дежурил около Дима. Вечером – на маленький мол. Пионеры. У затопленной шхуны. Бычки. «Ушки». Экспансивный мальчишка. Игла-рыба. Крабы. Старый рыбак в синей выцветшей робе.
28. Утром – Дим встал. Пляж. На море лиловая, хрустальная зыбь… Ветер. Калитки – Витя с «Котика». Думы. Названья лодок «Две розы», «Посейдон», «Одиссей». Мальчишка с улицы Герцена… На затопленной турецкой шхуне. Удочки в трюмах. Христова рыба. Подводная лодка. Сирена.
29/VI. Утро – пляж. Бездумье. Вечером – к шхуне. Мальчишка с «Бес-сарабки». Петро Дымченко. Артель «Вечерняя Заря». Петро хронически не везет: обсчитали, татарин переехал на моторе через сеть, украли… Разговор про Магомета и строительство социализма… Рассказ о гибели «Ба-тума» и подстрелянном священнике.
30/VI. Утром собрался в море с рыбаками – снимать камбалу. Норд. Серо. На пристани – пусто, рыбаки в бушлатах. Не едут. На пляж – холодная… пронзительно прозрачная вода. В море – сизо. Мыс Айя – «здесь обрывается Россия за мысом черным и глухим»… На скалах… Зелень вод – «Труженики моря»…
1 – 5. Через горы на большой пляж. Леса из туи, темно-коричневые бабочки, звон цикад. Серый гранит и море… Виноградники. Обратно – тропой над пропастями. На скалах. Подводные миры. Загар. Письмо от Гила… масса птиц. Чинары. Ночь у костра, усталость. Вечера на заре. Ялтинское шоссе – автомобили. Меловая лента. Сбил ноги.
6. Утром – пешком с Димом на большой пляж Горные сухие травы, полынь, маки. Тропа над морем. Опасное место. Крол чуть не заплакал. Пляж, янтарная вода. Обратно на лодке. «Елена и Мария». Свежая волна. Вечером – на Генуэзскую башню… Орудийный огонь с батареи. Мыс Айя освещен не закатом, а отсветом закатного неба, – мгла. В башне – цистерна.
7 воскр. Морской праздник. Флаги. Публика из Севастополя, матросы. Синие шлюпки… «Гарри Пиль». Маленький пляж у дачи Апраксина. Ледяная вода. Вечером – у «кудесника» – Петро. Морские черви… О новых моряках. Паша. Ловили крабов.
11/7. Спал на балконе – над огнями Ялты. Ночью легкий дождь. Рассвет. Поплавок. В Ливадию. Линейка. Сварливый старик. Сухие сады. Оранжереи… Гнуснейшие экскурсанты – «Где здесь могила?» – чья, они не знают… У моря. Зной. Серый пляж. Долго шли в город… Мороженое. На Аутку – к Чехову. Извилистая, как в портовых кварталах Генуи. Шел долго, устал. Сад с нашими, северными деревьями, домик, «описатель собаки». Медленно шел домой. Чудесная Боткинская улица… Кафе. Вентилятор и свечи. Уложили Дима со стариком-рулевым. Городской сад. Мещане. Заходит гроза. Улеглись на ялике. Балаган.
12/VII. Пьяный моряк. «Дорогая моя Маша». «Алеша, малый ход». Гроза над морем. Страшные голубые миры. Рассказ Володьки о дельфине. Японская мимоза. На рассвете, – новые пассажиры в Бате-лиман. Молодые ученые из Ленинграда. Качка. Яйла в облаках… Жестокая качка – закапризничал мотор. Кастрополь, песчаный пляж, физкультурники. Среди камней у мыса Ласки. Бате-лиман. Волны у Айя. Ветер, гребешки. Открылась Балаклава. Облегчение. Знойная и тихая бухта. На городской станции… Мертвый сон.
13/VII. Утром – к даче Апраксина. Приезжие из Пскова. Греб на «Гарри Пиле». Дождь. На «Кудеснике» с Толей. Дождь. Налим… Вечером – жестокий тропический ливень.
14/VII. К даче Апраксина. Красные лужи. Прибой, в море легкий шторм. Столовка. Рыбак в красной фуфайке – красной повязке. На скалы. Море гудит и взрывается в бухтах. Сон. Вечером на скалах. Мыс Айя – страшен. Шапка черных туч, освещена закатом, будто прожектором, только самая подошва.
15/VII. Утро – на Апраксинский пляж. Ехали с Пашей и дамой из Пскова. После обеда – пешком на большой пляж. Сухие цветы и камни. Размывы. На пляже – волна. «И волны на пляжи бегут торопливо разливать зеркала на песках». Заходит гроза. Обратно. Желтые цветы. Вечером – дождь.
16/VII. На «русалочий пляж» с белотелым чудаком из Харькова – ответственным работником. Волны. Чахлые девицы. Чудесный пляж. Убитая гадюка. Скалы. Обратно – пешком. Толстяк. Цветы. Виноградники. Ледяная вода. Лесничество. Спуск к Балаклаве. Вечером – на скалы с Димом. Волна стихает. Аннушка.
17/VII. На Апраксинский пляж. Дим в ялике. Добродушный Паша. Синеблузники. Обратно взбирались по камням… Дома – укладка. Мальчишки-носильщики… Дим спит. На вокзал в Севастополе… Приморский бульвар… Чистильщик. Разбитая головка. Фотограф, – заливает волна. Кафе. Пешком до пересадки на вокзал. Пустой и чистый поезд. Страх Кро-ла. Чудесный Димушка. Тоска. Прощанье. Туннели. Бельбек. Уснул.
18/VII. Рассвет абрикосового цвета над водами Сиваша. Степи. Холодно. Мелитополь. Сны и тягучесть. От Москвы я ничего не жду. Плавни, дожди… Скучные спутники. Харьков. Уснул под Белгородом.
19/VII. Завеса дождя, слякоть. Козлова засека. Родные, сырые леса, реченьки. Чудесный Серпухов. Лопасня. Снова чеховские места.
Грязная… разрытая Москва. Тоска. Квартира. Все скучно, серо… Телеграф. РОСТА… Все отвратительно… Шторм. Мучительные думы о деньгах. Шли ночь с Фраерманами. Усталость. Ночь без сна. Одиночество.