Павел Ливерьевич Крупкин
Россия и Современность: проблемы совмещения. Опыт рационального осмысления
Социальное время Современности: предисловие редактора серии «Открытая исследовательская концепция»
Исчерпал ли себя Модерн, как это утверждают многие? Или же он продолжает развиваться в видоизмененных формах, с которыми знакомит нас английский социолог Энтони Гидденс (1938—) в своей «критической теории позднего модерна»? В любом случае сторонники той и другой точек зрения сойдутся в одном – в представлениях о качественном изменении социального времени. Ведь именно на основе временной парадигмы можно безошибочно утверждать, что на рубеже 60-х и 70-х годов прошлого столетия существенно ускорилась динамика общественных процессов в странах евроатлантического ареала, а после символического «падения берлинской стены» (1989) эта динамика, можно сказать, поглотила большую часть современного мира. Поэтому обобщать ли ныне социальные изменения под сводом категории «Постмодерн» или же отражать их в терминах «Другая (или Поздняя) Современность» – это по большому счету не так уж и важно. Гораздо важнее осмыслить полноту многообразных проявлений современной общественной сущности и то, как она изменяет жизнь каждого из нас, трансформируя нашу самость из части в целое. Этот лейтмотив, собственно, и характеризует содержание монографии Павла Крупкина «Россия и Современность: проблемы совмещения. Опыт рационального осмысления».
Раскрывая в контексте теории Современности российские общественные процессы, автор монографии так или иначе попадает в исследовательский поток, генерируемый концепцией Энтони Гидденса. Опорной точкой этой концепции выступает веберовская взаимосвязь Современности и рациональности, сущностно определяющая понимание нынешнего социального времени как части Модерна, которая тем не менее существенно отличается от содержания того, что символизировала «Великая французская революция» (1789–1794). Возможно, поэтому состоявшаяся в 2001 г. в Москве научно-практическая конференция, поводом к которой послужила книга И.В. Стародубровской и В.А. Мау «Великие революции. От Кромвеля до Путина», не согласилась со стержневой авторской идеей об отождествлении трансформационных процессов в России с понятием «Модерн».
Наиболее ярко специфические черты текущего времени представлены, на мой взгляд, в книге французского психолога Сержа Московичи «Машина, творящая богов» (1988). В предисловии к этой книге российский психолог Андрей Брушлинский, акцентируя внимание читателя на ключевой идее книги, писал, что «психическое чаще, чем это принято считать, лежит в основе социального». Эта мысль вполне созвучна результатам европейских социальных исследований, в соответствии с которыми сегодня наибольшей ценностью в обществе становится семья – источник «интерперсонального мира». Понятно, что и социальные процессы «расколдования мира» сфокусировались на семье и других элементах «микросоциума». Распад устоев традиционной модели личности и появление новых качеств рационального человека закономерно обусловили стремительную динамику технологических и социальных нововведений, что делает опыт и рекомендации старшего поколения малоэффективными для человека. Да и сам личностный выбор человека сегодня сопряжен с альтернативным характером возможностей и необходимостью размышлять, выбирая «правильный» с его точки зрения вариант среди множества других, ему доступных. Такая постоянная тренировка человеческой рефлексии привносит свой вклад в ускорение разложения личностных установок, унаследованных от времени Традиции. Весь этот сложный механизм психосоциальных взаимосвязей приводит в конечном счете к качественно новому состоянию личности. Вследствие таких изменений возникает новый тип социетальной идентичности, порождающий множественность «микросоциумов» и многоликий постмодерный социальный мир.
Монография Павла Крупкина содержит широкий круг оригинальных идей и достаточно «свежих» интерпретаций уже известного. Например, меня, как читателя, не оставляет равнодушной авторская версия «рационализации» одной из ключевых идей постмодернизма, связанных с «преодолением» монополии на истину. В авторском изложении этот теоретический конструкт своеобразного «выхода за пределы» положения о единственности истины оказался вдруг и научным (в позитивистском смысле), и истинным. Не менее оригинально решен в монографии ряд проблем элитологии применительно к российским реальностям. Автором предложены достаточно новые взгляды и подходы к решению общих проблем этнологии, национального государства и демократии. Вызывает неподдельный интерес авторская концепция свободы…
Впрочем, прервусь, перечисляя тот вклад, который вносит в современный обществедческий дискурс наш автор – пусть каждый читатель сполна насладится восприятием непростой игры оригинальных идей его монографии. Скажу лишь, что этому книжному тексту присуща логика и строгость изложения рассматриваемых концепций. Его широта и междисциплинарность, конечно, не делают чтение книги делом легким. И все же спешу отметить, что сложность предлагаемого текста существенно не выделяется среди других монографических аналогов. К тому же восприятие этого текста достаточно облегчает стремление автора аргументировать свои концепции использованием широкого исторического материала, данных социологических опросов и социально-психологических экспериментов.
В завершение могу сказать, что при чтении данной работы я получил истинное интеллектуальное удовольствие, поэтому смело могу рекомендовать ее всем, кто любит «умное» чтение.
Эдуард Афонин,
доктор социологических наук, профессор,
академик-секретарь Отделения социально-гуманитарных технологий
Украинской технологической академии,
президент Украинского общества содействия социальным инновациям,
редактор книжной серии «Открытая исследовательская концепция»
Раскрывая в контексте теории Современности российские общественные процессы, автор монографии так или иначе попадает в исследовательский поток, генерируемый концепцией Энтони Гидденса. Опорной точкой этой концепции выступает веберовская взаимосвязь Современности и рациональности, сущностно определяющая понимание нынешнего социального времени как части Модерна, которая тем не менее существенно отличается от содержания того, что символизировала «Великая французская революция» (1789–1794). Возможно, поэтому состоявшаяся в 2001 г. в Москве научно-практическая конференция, поводом к которой послужила книга И.В. Стародубровской и В.А. Мау «Великие революции. От Кромвеля до Путина», не согласилась со стержневой авторской идеей об отождествлении трансформационных процессов в России с понятием «Модерн».
Наиболее ярко специфические черты текущего времени представлены, на мой взгляд, в книге французского психолога Сержа Московичи «Машина, творящая богов» (1988). В предисловии к этой книге российский психолог Андрей Брушлинский, акцентируя внимание читателя на ключевой идее книги, писал, что «психическое чаще, чем это принято считать, лежит в основе социального». Эта мысль вполне созвучна результатам европейских социальных исследований, в соответствии с которыми сегодня наибольшей ценностью в обществе становится семья – источник «интерперсонального мира». Понятно, что и социальные процессы «расколдования мира» сфокусировались на семье и других элементах «микросоциума». Распад устоев традиционной модели личности и появление новых качеств рационального человека закономерно обусловили стремительную динамику технологических и социальных нововведений, что делает опыт и рекомендации старшего поколения малоэффективными для человека. Да и сам личностный выбор человека сегодня сопряжен с альтернативным характером возможностей и необходимостью размышлять, выбирая «правильный» с его точки зрения вариант среди множества других, ему доступных. Такая постоянная тренировка человеческой рефлексии привносит свой вклад в ускорение разложения личностных установок, унаследованных от времени Традиции. Весь этот сложный механизм психосоциальных взаимосвязей приводит в конечном счете к качественно новому состоянию личности. Вследствие таких изменений возникает новый тип социетальной идентичности, порождающий множественность «микросоциумов» и многоликий постмодерный социальный мир.
Монография Павла Крупкина содержит широкий круг оригинальных идей и достаточно «свежих» интерпретаций уже известного. Например, меня, как читателя, не оставляет равнодушной авторская версия «рационализации» одной из ключевых идей постмодернизма, связанных с «преодолением» монополии на истину. В авторском изложении этот теоретический конструкт своеобразного «выхода за пределы» положения о единственности истины оказался вдруг и научным (в позитивистском смысле), и истинным. Не менее оригинально решен в монографии ряд проблем элитологии применительно к российским реальностям. Автором предложены достаточно новые взгляды и подходы к решению общих проблем этнологии, национального государства и демократии. Вызывает неподдельный интерес авторская концепция свободы…
Впрочем, прервусь, перечисляя тот вклад, который вносит в современный обществедческий дискурс наш автор – пусть каждый читатель сполна насладится восприятием непростой игры оригинальных идей его монографии. Скажу лишь, что этому книжному тексту присуща логика и строгость изложения рассматриваемых концепций. Его широта и междисциплинарность, конечно, не делают чтение книги делом легким. И все же спешу отметить, что сложность предлагаемого текста существенно не выделяется среди других монографических аналогов. К тому же восприятие этого текста достаточно облегчает стремление автора аргументировать свои концепции использованием широкого исторического материала, данных социологических опросов и социально-психологических экспериментов.
В завершение могу сказать, что при чтении данной работы я получил истинное интеллектуальное удовольствие, поэтому смело могу рекомендовать ее всем, кто любит «умное» чтение.
Эдуард Афонин,
доктор социологических наук, профессор,
академик-секретарь Отделения социально-гуманитарных технологий
Украинской технологической академии,
президент Украинского общества содействия социальным инновациям,
редактор книжной серии «Открытая исследовательская концепция»
Предисловие автора
Мне, как и любому другому жителю России, очень интересна судьба моей страны. Хорошо бы научиться хоть как-то понимать доминирующие ветра, которые несут наш утлый челн по бурным волнам мироздания, расположение скал и рифов в окрестностях предполагаемого пути, надежность конструкции посудины, на которой нас угораздило оказаться…
В течение последних двух десятилетий в России произошли кардинальные перемены. Страна покинула «реальный социализм» и прошла через перестройку, революционные изменения 90-х, через период стабилизации 2000-х. В России существенным образом изменилось общество, включая его политическую, экономическую и культурную сферы. Страна уже выбралась из экономического и социального провала революционных лет, начала осваивать новые жизненные уклады. Казалось бы, что накопленный опыт развития должен дать уверенность ее жителям в том, что их ждет какой-то вариант «светлого будущего». Однако оказывается, что ощущения населения России пока еще далеки от тех, которые обычно свойственны людям, проживающим в условиях действительной стабильности. В общественном сознании все еще не сложился в достаточной степени общепринятый образ российского общества, отсутствует понимание направлений его развития, нет консенсуса по целевым характеристикам желаемого. Картина, пропагандируемая частью интеллектуалов и построенная на модели компрадорского разграбления страны пиратами, захватившими власть в 90-х, не поддерживается Властью, которая предъявляет себя обществу в качестве единственной силы, заботящейся о благе народа, и которая настаивает на том, что она здесь всерьез и надолго. Картина, ретранслируемая Властью, встречает скепсис не только у обозначенных выше интеллектуалов, но и у значительной части поддерживающего данную Власть населения: «Воруют, конечно, но и дают жить другим, не то, что раньше» – этот тезис часто возникает в моих разговорах во время случайных встреч.
Такая «раздерганность» общественного сознания сама по себе вызывает интерес. Но еще более интересным является то, что просмотр творчества наших записных «властителей дум» не дает мне ощущения, что наши интеллектуалы понимают, что происходит в стране. Зато четко возникает ощущение «осетрины 2-й свежести» – большинство работ являются либо отчетливо пропагандистскими, продавливающими в массы лишь одну специфическую партийную позицию, либо компиляторскими, тиражирующими западные смыслы без особой привязки к конкретным условиям нашей страны.
Так уж сложилось, что у меня возникло свободное время и я решил инвестировать его в то, чтобы разобраться прежде всего для себя, во-первых, в тех понятиях и социальных моделях, которыми оперируют наши и западные специалисты, объясняя проблемы современного общественного развития, и, во-вторых, в том, насколько эти понятия и модели приложимы к описанию текущей российской действительности. По мере продвижения вперед я увидел, что возникающее у меня понимание может оказаться интересным и для других – по меньшей мере если бы я получил доступ к аналогичному материалу ранее, то сэкономил бы для себя лично много часов жизни, которые я был вынужден потратить на все эти свои наработки. Данное ощущение и подвигло меня на систематизацию собранного материала в виде этой книги. А уж насколько это мое ощущение отражает действительность – судить уважаемому читателю.
В заключение хотелось бы выразить благодарность С.В. Кизюкову, А.В. Черняеву, которые просмотрели начальные варианты текста и чьи замечания существенно поспособствовали его улучшению. При этом, конечно же, я остаюсь быть ответственным за все оставшиеся в тексте недостатки. И думаю, что будет уместно сказать особое спасибо моей жене Светлане и дочери Алене, чье ангельское терпение поддержало меня в течение сложного периода написания книги и подготовки ее к изданию.
Павел Крушин
Март 2007 – Август 2009
В течение последних двух десятилетий в России произошли кардинальные перемены. Страна покинула «реальный социализм» и прошла через перестройку, революционные изменения 90-х, через период стабилизации 2000-х. В России существенным образом изменилось общество, включая его политическую, экономическую и культурную сферы. Страна уже выбралась из экономического и социального провала революционных лет, начала осваивать новые жизненные уклады. Казалось бы, что накопленный опыт развития должен дать уверенность ее жителям в том, что их ждет какой-то вариант «светлого будущего». Однако оказывается, что ощущения населения России пока еще далеки от тех, которые обычно свойственны людям, проживающим в условиях действительной стабильности. В общественном сознании все еще не сложился в достаточной степени общепринятый образ российского общества, отсутствует понимание направлений его развития, нет консенсуса по целевым характеристикам желаемого. Картина, пропагандируемая частью интеллектуалов и построенная на модели компрадорского разграбления страны пиратами, захватившими власть в 90-х, не поддерживается Властью, которая предъявляет себя обществу в качестве единственной силы, заботящейся о благе народа, и которая настаивает на том, что она здесь всерьез и надолго. Картина, ретранслируемая Властью, встречает скепсис не только у обозначенных выше интеллектуалов, но и у значительной части поддерживающего данную Власть населения: «Воруют, конечно, но и дают жить другим, не то, что раньше» – этот тезис часто возникает в моих разговорах во время случайных встреч.
Такая «раздерганность» общественного сознания сама по себе вызывает интерес. Но еще более интересным является то, что просмотр творчества наших записных «властителей дум» не дает мне ощущения, что наши интеллектуалы понимают, что происходит в стране. Зато четко возникает ощущение «осетрины 2-й свежести» – большинство работ являются либо отчетливо пропагандистскими, продавливающими в массы лишь одну специфическую партийную позицию, либо компиляторскими, тиражирующими западные смыслы без особой привязки к конкретным условиям нашей страны.
Так уж сложилось, что у меня возникло свободное время и я решил инвестировать его в то, чтобы разобраться прежде всего для себя, во-первых, в тех понятиях и социальных моделях, которыми оперируют наши и западные специалисты, объясняя проблемы современного общественного развития, и, во-вторых, в том, насколько эти понятия и модели приложимы к описанию текущей российской действительности. По мере продвижения вперед я увидел, что возникающее у меня понимание может оказаться интересным и для других – по меньшей мере если бы я получил доступ к аналогичному материалу ранее, то сэкономил бы для себя лично много часов жизни, которые я был вынужден потратить на все эти свои наработки. Данное ощущение и подвигло меня на систематизацию собранного материала в виде этой книги. А уж насколько это мое ощущение отражает действительность – судить уважаемому читателю.
В заключение хотелось бы выразить благодарность С.В. Кизюкову, А.В. Черняеву, которые просмотрели начальные варианты текста и чьи замечания существенно поспособствовали его улучшению. При этом, конечно же, я остаюсь быть ответственным за все оставшиеся в тексте недостатки. И думаю, что будет уместно сказать особое спасибо моей жене Светлане и дочери Алене, чье ангельское терпение поддержало меня в течение сложного периода написания книги и подготовки ее к изданию.
Павел Крушин
Март 2007 – Август 2009
Введение
Что же это такое – демократия, которую многие в России так жаждут? Как вообще в принципе может быть устроена демократия в России1?Какова структура современного российского Политического? Куда нас несут сформировавшиеся социальные тренды? К сожалению, эти и многие другие вопросы пока еще остаются в России без общепринятого ответа. При этом я отнюдь не хочу сказать, что ответов на данные вопросы не существует в принципе. Ответы есть. Но имеющиеся ответы часто невнятны – см., например, понимание категории «демократия». Они фрагментированы по разным группам общества и обычно обслуживают чьи-то конкретные групповые интересы. При этом их «локальные» трактовки не признаются другими аналогичными группами, создавая ситуацию «раздерганности» дискурса и фактической невозможности ведения какой-либо продуктивной дискуссии.
Достаточно общепризнанным фактом является также то, что в нашей ситуации мы не только не имеем общенационального консенсуса по основным понятиям того общества, в котором мы живем и/или хотели бы жить. Мы также не имеем своей национальной привязки понятий, используемых для осмысления общественных проблем на Западе. Один из многолетних руководителей Администрации Президента РФ В.Ю. Сурков по этому поводу заявил2: «Если мы в России не создадим свой дискурс, свою публичную философию, свою приемлемую хотя бы для большинства, а желательно для всех наших граждан, идеологию (я не говорю о государственной идеологии, я говорю о национальной идеологии, хотя мне не нравится термин «национальная идея», он уже какой-то затертый и девальвированный), то зачем разговаривать с немым? – с нами и не будут разговаривать. Если мы не будем говорить, с нами не будут считаться. Поэтому задача нашей культуры в широком смысле слова – и художественной ее части, и политической культуры – создать свою систему образов и смыслов».
Обнаружив такое состояние дел в обществоведческом дискурсе, я решил подойти к вопросу с точки зрения «критической рациональности»3, причем именно посмотреть на общество, как на единую систему. Самое интересное оказалось в том, что такие рамки оформления процесса познания социума сразу же дали эффект – завалы «туманных» смыслов стали разбираться, общая картина изучаемого стала проясняться и появилась возможность вычленения понятий, пригодных для применения к социальной реальности людьми вроде меня – людьми не эмоциональными, не склонными к мифотворчеству, с высокой долей рациональности в обработке входящего информационного потока – теми, кого можно было бы назвать людьми «техноструктуры»4, которым, кстати, многие современные социальные мыслители не находят места в будущем этой планеты.
Естественно, что начать пришлось со шлифовки методов исследования. Я неожиданно обнаружил, что в российских общественных науках имеет место процесс, который можно определить словами «бегство от разума», что, возможно, и является основной причиной общей неудовлетворительности имеющихся результатов по осмыслению современного мира. Например, типовым моментом в российском обществоведении оказался так называемый нормативный подход. При этом исследователи, надергав из разных источников характеристики-нормы для какого-либо социального объекта, совершенно не задумываются об их согласованности и адекватности. Получив же в результате применения данных норм к нашей социальной действительности пустоту, они почему-то делают вывод не о том, что заимствованные ими из якобы «умных» книг нормы бесполезны в плане познания, а о том, что наличествующая социальная реальность «неправильна». Тем самым они подменяют изучение российского общества морализаторством по поводу его отклонений от образцов, рамки которых задаются столь ценимыми ими «талмудами». Например, взяв для изучения такую систему общественного управления, как демократия, сторонники «нормативного подхода» обычно делят данное слово на «демос» и «кратос», после чего начинают «кратить» бедный «демос» «до посинения». Это продолжается до тех пор, пока их не осеняет откровение, что управление таким сложным объектом, как общество, – это серьезная профессия, которую люди приобретают годами. Это значит, что простые представители народа управлять социумом не могут, поскольку все свое время они посвятили обретению навыков в другой профессии. Соответственно такое рассмотрение завершается выводом о том, что демократия невозможна и демократий на свете не бывает, а бывает только обман и демагогия. И данный вывод делается вместе с полным неприятием того факта. что в мире наличествует какое-то количество стран, которые и себя называют демократиями, и признают таковыми друг друга. Или другой пример. Взяв для изучения элиту общества, сторонники «нормативного подхода» прежде всего вспоминают о значении слова «элита» во французском языке – там это значит «лучшие». После этого они долго говорят о том, какими бы должны быть лучшие люди общества. Потом смотрят на российский правящий класс, который явно не блистает своими личностными качествами, и делают вывод, что в России элиты нет. Но потом опять смотрят на данную страту (которой по большому счету «до лампочки» то, как там ее хочется кому-то обозвать) и вводят термин «квази-элита», или «эрзац-элита», и т. д.
Сразу же определюсь со своими ожиданиями по поводу социальных объектов, рассмотренных выше. Если социальный объект наличествует в социальной действительности, то не важно, как он в принципе называется. Важно его из этой действительности очень аккуратно и вдумчиво вычленить, для чего необходимо найти основное определяющее данный объект качество. После того как объект стал четко распознаваем, его можно уже и начинать изучать в деталях, причем лучше делать это с учетом всех его взаимосвязей. Как будет показано в дальнейшем, для демократии главным отличающим качеством является возможность мирной смены правителя страны, а для элиты – положение в стратификации, задаваемой в обществе властью, разными ее разновидностями.
С учетом вышесказанного, прежде чем заняться на должном уровне проблемами текущего российского общества (результаты чего представлены в главе 4 книги), мне пришлось уделить значительное внимание методическим вопросам и научиться вычленять из социальной действительности объекты с их всевозможными взаимосвязями, минимизируя при этом влияние на данный процесс человеческой субъективности. И среди прочего ответить себе на вопрос: «А как же должна выглядеть добротная социальная теория, чтобы иметь шансы в конкурентной борьбе за головы людей, за то, чтобы быть замеченной и оцененной в плане своей полезности для их жизни и деятельности?»
Первый момент, который мне пришлось разрешить для себя в этом месте, – это проблема множественности человеческих мировоззрений. Действительно, в окружающей жизни каждый может видеть большое количество различных взглядов людей на жизнь, причем каждый индивид считает именно свои взгляды истинными. С другой стороны, само по себе понятие истинности имманентно требует однозначности в своем определении, ибо у каждого наличествует интуитивное ожидание того, что нечто, не являющееся истинным, обязательно должно быть ложным. Обдумывание же понятия истинности немедленно потянуло за собой всю проблематику человеческого знания, ибо только к знаниям и может быть применено данное понятие. Соответствующему осмыслению посвящена глава 1, где были рассмотрены и рационализированы основные закономерности эволюции массива человеческих знаний. При этом оказалось, что объективизация истинности возможна лишь для определенной части научного знания (того, что иногда называют «позитивной наукой»), а также для части обыденного знания. Соответственно лишь для работы в этих слоях справедливо ожидание выхода процесса познания со временем на действительно истинное знание о взятых в рассмотрение объектах – с учетом допусков по точности, естественно. Мировоззрения же и связанные с ними философские системы оказываются составляющими иного типа знания, эволюционирующего по несколько другим законам, без обязательности схождения к чему-то одному – тому, что в философии обычно определяют термином «абсолютная истина». При этом для подобных иных видов знания наблюдается их расслаивание на множество смысловых полей, так что из каждого такого поля все другие кажутся ложными, или, взяв здесь выражение помягче, бессмысленными. Если в каждом отдельном смысловом поле еще как-то можно определить его внутренние критерии истинности, то введение общей истинности, охватывающей все такие поля, оказывается также теряющим смысл в силу своей неоперабельности. Причем само данное заключение является компонентом именно научного смыслового поля, т. е. истинность данного высказывания вполне объективна.
Данный научный факт, в частности, требует, чтобы в рамках определения используемого в социальном познании метода среди прочего фиксировались бы не только относящиеся к делу элементы единого для всех научного смыслового поля, но и избранное исследователем конкретное смысловое поле для оформления вненаучных результатов. Именно последнее отвечает за то, чтобы категориальная сетка для отражения вненаучных слоев знания была бы адекватной поставленным задачам или хотя бы внутренне непротиворечивой. В соответствии с этим я был вынужден посвятить значительную часть объема книги вычленению из социальной действительности необходимых рабочих категорий, и логической шлифовке получаемой категориальной сетки с тем, чтобы обеспечить ее непротиворечивость. Этому делу посвящены главы 2 и 3 книги.
В главе 2 рассматриваются самые общие моменты, следующие из понимания общества как множества людей, взаимодействующих между собой на определенной территории. В частности, там показано, как из взаимодействия людей могут выводиться столь любимые многими социологами социальные субстанции. При этом, однако, получаются и ограничения на «субстанциональность», заключающиеся в необходимости существования основы для субстанций в головах людей, в их идентичностях. Понимание идентичности человека, следующее из модели структуры его мировоззрения, введенной в главе 1, естественным образом приводит к понятиям социальных институтов, поведенческих паттернов, социальных рутин. Рассмотрены категории социальных структур, иерархии и на их основе теории бюрократии и других форм социальной организации людей. Было всесторонне рассмотрено понятие власти, которое приводит к естественной стратификации самого верхнего уровня для любого общества. Данная стратификация представляет собой естественное расширение так называемой теории элит, с обнаружением наряду с массой и активом/элитой законного социального места для группы, обозначенной мною словом «коагулят». Несмотря на то что в изучении данного социального слоя уже наличествует значительный вклад как зарубежных (О. Кошен, Й. Шумпетер), так и отечественных (И.Р. Шафаревич) обществоведов, эта струя пока еще слабо интегрирована в социальную философию, что, возможно, и было связано с отсутствием понимания положения соответствующего социального объекта среди других подобных, которые вместе образуют человеческое общество. Здесь же получает свою естественную трактовку понятие «средний класс», включающее суб-элитные слои населения – соответствующую часть актива и верхнюю страту массы. Средний класс – это те, кто обеспечивает гегемонию элиты общества.
В социуме, как множестве всевозможнейших социальных структур, оформляющих взаимодействия составляющих его людей, естественным образом выделяются экономическая сфера, государство и те структуры, которые можно назвать словами «гражданское общество». На этой же базе возникают понятия суверенитета, права, справедливости, политики.
Общие понятия, введенные в главе 2, наполняются конкретным смыслом, связанным с Современностью, в главе 3. Сами понятия социального времени и его частного случая – Современности, рассматриваются во второй части главы 1. В начале главы 3 определяется текущий этап самой Современности – Поздняя Современность, которая характеризуется очень высокой плотностью социальных и технологических изменений в обществе, так что «нарушается связь времен» – социальный опыт старшего поколения теряет свою полезность в плане жизненного успеха для молодежи. В дополнение к этому люди еще и вынуждены достаточно часто обновлять свои знания в профессиональном плане, а иногда даже и полностью переучиваться. И это не говоря уже о том, что им очень часто приходится выбирать что-либо их удовлетворяющее из широкого предложения альтернатив. Очевидно, что подобные специфические моменты, которые очень сильно нарастили свое влияние в последнее время, существенно влияют на приемлемые формы социальных полей общества.
Далее в главе 3 упорядочивается понятие нации и национального государства, поскольку именно данные категории лежат в основе определения естественных форм для развитой государственности Современности. Эти термины определяются таким образом, чтобы возникшая категориальная рамка охватила бы и вместила бы в себя весь имеющийся по данному направлению дискурс. Логическая проработка возникшего смыслового поля позволила проанализировать формы устойчивости национальных государств и показать, что самыми устойчивыми являются демократия, монархия, а также такая форма авторитаризма, как элитарная демократия.
Приведены и обсуждены результаты вычленения из текущей западной социальной действительности понятия демократии. Показано, что такая форма демократического правления, как либеральная демократия (которая является типовым случаем для политической системы развитых западных стран), может возникнуть лишь на базе национального государства и вне национального консенсуса она существовать не может.
Была всесторонне проработана категория свободы. Оказалось, что данное понятие лучше рассматривать «от противного» – со стороны отсутствия того, что оно означает. При этом оказывается, что свобода существенно не аддитивна – неограниченные свободы индивидов, взаимодействуя друг с другом, порождают в обществе лишь рабство. Для увеличения степени общей эмансипации общества необходимо ограничивать индивидуальную свободу людей. Такое свойство свободы логически приводит к следствию, что в обществе, основанном на либертарианских принципах (индивидуальные свободы людей ограниченны лишь на уровне их физического взаимодействия, в то время как в экономической сфере ограничения минимальны), достижимый уровень эмансипации людей будет всегда ниже, чем там, где в целях увеличения свободы людей допускается регулирование всех сфер общества.
Получили свое осмысление некоторые специфические моменты, проявляющиеся в социальных системах, эволюционирующих в Позднем Модерне. Достигнутый уровень освобождения людей в любом из подобных обществ сопровождается «кристаллизацией» его социальных институтов в то, что можно назвать словом «матрица». Матрица является очень комфортным местом для существования основного большинства представителей социума. Матрица по сути представляет собой список общественно одобренных целей человека, дополненный списком общественно одобренных способов их достижения. Данные списки достаточно широки, чтобы не вызывать напряжений с устремлениями большинства индивидов. В матрице также наличествует широкий выбор заготовок, из которых каждый может при желании собирать свою биографию, что существенно снижает затраты на социализацию людей. Для адаптации возникающих изменений матрица общества Поздней Современности должна быть дополнена стратегической и проектной подсистемами. Первая подсистема отвечает за отработку возникающих вызовов, подготовку адекватных ситуации ответов, вторая внедряет намеченные изменения в жизнь.
Достаточно общепризнанным фактом является также то, что в нашей ситуации мы не только не имеем общенационального консенсуса по основным понятиям того общества, в котором мы живем и/или хотели бы жить. Мы также не имеем своей национальной привязки понятий, используемых для осмысления общественных проблем на Западе. Один из многолетних руководителей Администрации Президента РФ В.Ю. Сурков по этому поводу заявил2: «Если мы в России не создадим свой дискурс, свою публичную философию, свою приемлемую хотя бы для большинства, а желательно для всех наших граждан, идеологию (я не говорю о государственной идеологии, я говорю о национальной идеологии, хотя мне не нравится термин «национальная идея», он уже какой-то затертый и девальвированный), то зачем разговаривать с немым? – с нами и не будут разговаривать. Если мы не будем говорить, с нами не будут считаться. Поэтому задача нашей культуры в широком смысле слова – и художественной ее части, и политической культуры – создать свою систему образов и смыслов».
Обнаружив такое состояние дел в обществоведческом дискурсе, я решил подойти к вопросу с точки зрения «критической рациональности»3, причем именно посмотреть на общество, как на единую систему. Самое интересное оказалось в том, что такие рамки оформления процесса познания социума сразу же дали эффект – завалы «туманных» смыслов стали разбираться, общая картина изучаемого стала проясняться и появилась возможность вычленения понятий, пригодных для применения к социальной реальности людьми вроде меня – людьми не эмоциональными, не склонными к мифотворчеству, с высокой долей рациональности в обработке входящего информационного потока – теми, кого можно было бы назвать людьми «техноструктуры»4, которым, кстати, многие современные социальные мыслители не находят места в будущем этой планеты.
Естественно, что начать пришлось со шлифовки методов исследования. Я неожиданно обнаружил, что в российских общественных науках имеет место процесс, который можно определить словами «бегство от разума», что, возможно, и является основной причиной общей неудовлетворительности имеющихся результатов по осмыслению современного мира. Например, типовым моментом в российском обществоведении оказался так называемый нормативный подход. При этом исследователи, надергав из разных источников характеристики-нормы для какого-либо социального объекта, совершенно не задумываются об их согласованности и адекватности. Получив же в результате применения данных норм к нашей социальной действительности пустоту, они почему-то делают вывод не о том, что заимствованные ими из якобы «умных» книг нормы бесполезны в плане познания, а о том, что наличествующая социальная реальность «неправильна». Тем самым они подменяют изучение российского общества морализаторством по поводу его отклонений от образцов, рамки которых задаются столь ценимыми ими «талмудами». Например, взяв для изучения такую систему общественного управления, как демократия, сторонники «нормативного подхода» обычно делят данное слово на «демос» и «кратос», после чего начинают «кратить» бедный «демос» «до посинения». Это продолжается до тех пор, пока их не осеняет откровение, что управление таким сложным объектом, как общество, – это серьезная профессия, которую люди приобретают годами. Это значит, что простые представители народа управлять социумом не могут, поскольку все свое время они посвятили обретению навыков в другой профессии. Соответственно такое рассмотрение завершается выводом о том, что демократия невозможна и демократий на свете не бывает, а бывает только обман и демагогия. И данный вывод делается вместе с полным неприятием того факта. что в мире наличествует какое-то количество стран, которые и себя называют демократиями, и признают таковыми друг друга. Или другой пример. Взяв для изучения элиту общества, сторонники «нормативного подхода» прежде всего вспоминают о значении слова «элита» во французском языке – там это значит «лучшие». После этого они долго говорят о том, какими бы должны быть лучшие люди общества. Потом смотрят на российский правящий класс, который явно не блистает своими личностными качествами, и делают вывод, что в России элиты нет. Но потом опять смотрят на данную страту (которой по большому счету «до лампочки» то, как там ее хочется кому-то обозвать) и вводят термин «квази-элита», или «эрзац-элита», и т. д.
Сразу же определюсь со своими ожиданиями по поводу социальных объектов, рассмотренных выше. Если социальный объект наличествует в социальной действительности, то не важно, как он в принципе называется. Важно его из этой действительности очень аккуратно и вдумчиво вычленить, для чего необходимо найти основное определяющее данный объект качество. После того как объект стал четко распознаваем, его можно уже и начинать изучать в деталях, причем лучше делать это с учетом всех его взаимосвязей. Как будет показано в дальнейшем, для демократии главным отличающим качеством является возможность мирной смены правителя страны, а для элиты – положение в стратификации, задаваемой в обществе властью, разными ее разновидностями.
С учетом вышесказанного, прежде чем заняться на должном уровне проблемами текущего российского общества (результаты чего представлены в главе 4 книги), мне пришлось уделить значительное внимание методическим вопросам и научиться вычленять из социальной действительности объекты с их всевозможными взаимосвязями, минимизируя при этом влияние на данный процесс человеческой субъективности. И среди прочего ответить себе на вопрос: «А как же должна выглядеть добротная социальная теория, чтобы иметь шансы в конкурентной борьбе за головы людей, за то, чтобы быть замеченной и оцененной в плане своей полезности для их жизни и деятельности?»
Первый момент, который мне пришлось разрешить для себя в этом месте, – это проблема множественности человеческих мировоззрений. Действительно, в окружающей жизни каждый может видеть большое количество различных взглядов людей на жизнь, причем каждый индивид считает именно свои взгляды истинными. С другой стороны, само по себе понятие истинности имманентно требует однозначности в своем определении, ибо у каждого наличествует интуитивное ожидание того, что нечто, не являющееся истинным, обязательно должно быть ложным. Обдумывание же понятия истинности немедленно потянуло за собой всю проблематику человеческого знания, ибо только к знаниям и может быть применено данное понятие. Соответствующему осмыслению посвящена глава 1, где были рассмотрены и рационализированы основные закономерности эволюции массива человеческих знаний. При этом оказалось, что объективизация истинности возможна лишь для определенной части научного знания (того, что иногда называют «позитивной наукой»), а также для части обыденного знания. Соответственно лишь для работы в этих слоях справедливо ожидание выхода процесса познания со временем на действительно истинное знание о взятых в рассмотрение объектах – с учетом допусков по точности, естественно. Мировоззрения же и связанные с ними философские системы оказываются составляющими иного типа знания, эволюционирующего по несколько другим законам, без обязательности схождения к чему-то одному – тому, что в философии обычно определяют термином «абсолютная истина». При этом для подобных иных видов знания наблюдается их расслаивание на множество смысловых полей, так что из каждого такого поля все другие кажутся ложными, или, взяв здесь выражение помягче, бессмысленными. Если в каждом отдельном смысловом поле еще как-то можно определить его внутренние критерии истинности, то введение общей истинности, охватывающей все такие поля, оказывается также теряющим смысл в силу своей неоперабельности. Причем само данное заключение является компонентом именно научного смыслового поля, т. е. истинность данного высказывания вполне объективна.
Данный научный факт, в частности, требует, чтобы в рамках определения используемого в социальном познании метода среди прочего фиксировались бы не только относящиеся к делу элементы единого для всех научного смыслового поля, но и избранное исследователем конкретное смысловое поле для оформления вненаучных результатов. Именно последнее отвечает за то, чтобы категориальная сетка для отражения вненаучных слоев знания была бы адекватной поставленным задачам или хотя бы внутренне непротиворечивой. В соответствии с этим я был вынужден посвятить значительную часть объема книги вычленению из социальной действительности необходимых рабочих категорий, и логической шлифовке получаемой категориальной сетки с тем, чтобы обеспечить ее непротиворечивость. Этому делу посвящены главы 2 и 3 книги.
В главе 2 рассматриваются самые общие моменты, следующие из понимания общества как множества людей, взаимодействующих между собой на определенной территории. В частности, там показано, как из взаимодействия людей могут выводиться столь любимые многими социологами социальные субстанции. При этом, однако, получаются и ограничения на «субстанциональность», заключающиеся в необходимости существования основы для субстанций в головах людей, в их идентичностях. Понимание идентичности человека, следующее из модели структуры его мировоззрения, введенной в главе 1, естественным образом приводит к понятиям социальных институтов, поведенческих паттернов, социальных рутин. Рассмотрены категории социальных структур, иерархии и на их основе теории бюрократии и других форм социальной организации людей. Было всесторонне рассмотрено понятие власти, которое приводит к естественной стратификации самого верхнего уровня для любого общества. Данная стратификация представляет собой естественное расширение так называемой теории элит, с обнаружением наряду с массой и активом/элитой законного социального места для группы, обозначенной мною словом «коагулят». Несмотря на то что в изучении данного социального слоя уже наличествует значительный вклад как зарубежных (О. Кошен, Й. Шумпетер), так и отечественных (И.Р. Шафаревич) обществоведов, эта струя пока еще слабо интегрирована в социальную философию, что, возможно, и было связано с отсутствием понимания положения соответствующего социального объекта среди других подобных, которые вместе образуют человеческое общество. Здесь же получает свою естественную трактовку понятие «средний класс», включающее суб-элитные слои населения – соответствующую часть актива и верхнюю страту массы. Средний класс – это те, кто обеспечивает гегемонию элиты общества.
В социуме, как множестве всевозможнейших социальных структур, оформляющих взаимодействия составляющих его людей, естественным образом выделяются экономическая сфера, государство и те структуры, которые можно назвать словами «гражданское общество». На этой же базе возникают понятия суверенитета, права, справедливости, политики.
Общие понятия, введенные в главе 2, наполняются конкретным смыслом, связанным с Современностью, в главе 3. Сами понятия социального времени и его частного случая – Современности, рассматриваются во второй части главы 1. В начале главы 3 определяется текущий этап самой Современности – Поздняя Современность, которая характеризуется очень высокой плотностью социальных и технологических изменений в обществе, так что «нарушается связь времен» – социальный опыт старшего поколения теряет свою полезность в плане жизненного успеха для молодежи. В дополнение к этому люди еще и вынуждены достаточно часто обновлять свои знания в профессиональном плане, а иногда даже и полностью переучиваться. И это не говоря уже о том, что им очень часто приходится выбирать что-либо их удовлетворяющее из широкого предложения альтернатив. Очевидно, что подобные специфические моменты, которые очень сильно нарастили свое влияние в последнее время, существенно влияют на приемлемые формы социальных полей общества.
Далее в главе 3 упорядочивается понятие нации и национального государства, поскольку именно данные категории лежат в основе определения естественных форм для развитой государственности Современности. Эти термины определяются таким образом, чтобы возникшая категориальная рамка охватила бы и вместила бы в себя весь имеющийся по данному направлению дискурс. Логическая проработка возникшего смыслового поля позволила проанализировать формы устойчивости национальных государств и показать, что самыми устойчивыми являются демократия, монархия, а также такая форма авторитаризма, как элитарная демократия.
Приведены и обсуждены результаты вычленения из текущей западной социальной действительности понятия демократии. Показано, что такая форма демократического правления, как либеральная демократия (которая является типовым случаем для политической системы развитых западных стран), может возникнуть лишь на базе национального государства и вне национального консенсуса она существовать не может.
Была всесторонне проработана категория свободы. Оказалось, что данное понятие лучше рассматривать «от противного» – со стороны отсутствия того, что оно означает. При этом оказывается, что свобода существенно не аддитивна – неограниченные свободы индивидов, взаимодействуя друг с другом, порождают в обществе лишь рабство. Для увеличения степени общей эмансипации общества необходимо ограничивать индивидуальную свободу людей. Такое свойство свободы логически приводит к следствию, что в обществе, основанном на либертарианских принципах (индивидуальные свободы людей ограниченны лишь на уровне их физического взаимодействия, в то время как в экономической сфере ограничения минимальны), достижимый уровень эмансипации людей будет всегда ниже, чем там, где в целях увеличения свободы людей допускается регулирование всех сфер общества.
Получили свое осмысление некоторые специфические моменты, проявляющиеся в социальных системах, эволюционирующих в Позднем Модерне. Достигнутый уровень освобождения людей в любом из подобных обществ сопровождается «кристаллизацией» его социальных институтов в то, что можно назвать словом «матрица». Матрица является очень комфортным местом для существования основного большинства представителей социума. Матрица по сути представляет собой список общественно одобренных целей человека, дополненный списком общественно одобренных способов их достижения. Данные списки достаточно широки, чтобы не вызывать напряжений с устремлениями большинства индивидов. В матрице также наличествует широкий выбор заготовок, из которых каждый может при желании собирать свою биографию, что существенно снижает затраты на социализацию людей. Для адаптации возникающих изменений матрица общества Поздней Современности должна быть дополнена стратегической и проектной подсистемами. Первая подсистема отвечает за отработку возникающих вызовов, подготовку адекватных ситуации ответов, вторая внедряет намеченные изменения в жизнь.