Страница:
На этот раз Никольский промолчал.
— Комиссия, — продолжал Гэлбрайт, — столкнулась с космической неожиданностью самого экстравагантного свойства. При всем при том в отчетах комиссии я не нашел ни единого факта, который мог бы служить хоть каким-то звеном между цепью событий на Обероне и цепочкой «черных следов» на Земле.
— Но кто бы мог теперь поручиться, что комиссия действительно имела возможность собрать больший объем фактического материала, чем тот, который представлен ею в отчетах. Я, например, не взял бы на себя такую смелость.
— Тогда разрешите это сделать мне, — прозвучал в раут-холле великолепно поставленный баритон.
Фрэнк повертел головой. Голос подал старик — больше вроде бы некому,
— но Фрэнк не сразу в это поверил. Похоже, оторопел от неожиданности и Никольский — покосился на старика, ничего не сказал, перевел взгляд на Гэлбрайта. С экранной стены лучилась любопытством физиономия Купера.
Старик слабо пошевелился, выложил на стол худые синевато-мраморные кулаки.
— Я думаю, — сказал он, — Гэлбрайт увлекся я слишком строго судит работу комиссии. На разных этапах следствия — разные задачи, и, как вы справедливо отметили, — он посмотрел на Никольского, — Юхансен свою задачу выполнил. Дело за вами. Но что касается… э-э… неизбежных, пожалуй, в следственной практике упущений, я хотел бы упомянуть об «экранных диверсиях».
— «Экранные диверсии»?.. — переспросил Никольский.
— Молодой человек, могу одолжить вам свой слуховой аппарат.
«Нет, но каков орешек!» — изумился Фрэнк, с удовольствием глядя на старика.
— Простите, — сказал Гэлбрайт Никольскому, — я еще не представил вам нашего консультанта. Чарлз Леонард Роган, профессор Института космической медикологии, руководитель кафедры психоанализа, автор известной монографии «Генезис психопопуляций в условиях Внеземелья».
Никольский кивнул:
— Рад познакомиться.
— В свое время, — продолжал Гэлбрайт, — профессор помог нам вывести из тупика следствие по одному весьма запутанному делу…
— В свое время, — перебил Роган, — я настоятельно рекомендовал Управлению выяснить мотивы «экранных диверсий», участившихся на кораблях и базах Внеземелья.
Гэлбрайт обеспокоенно поерзал в кресле.
— Купер, будьте любезны, запросите следственный архив…
— Не надо, — сказал Роган. — Следствия по этому делу не было. «Экранные диверсии» пошли на убыль, о моих рекомендациях благополучно забыли. И совершенно напрасно. — Роган извлек откуда-то плоский пакетик в глянцевой оболочке, броском отправил его по полированной крышке стола в сторону Гэлбрайта.
Пакет скользнул мимо Фрэнка и, оказавшись у шефа в руках, распался на желтые прямоугольники. Шеф и Никольский углубились в изучение картотеки профессора.
— Гм… — смущенно произнес Никольский, обмениваясь карточками с Гэлбрайтом, — выходит, Юхансен знал об «экранных диверсиях».
— Знал, но вниманием не удостоил. — Гэлбрайт развернул карточки веером. — Я ожидал чего-нибудь в этом роде.
— Кстати, количественный пик «диверсий» хорошо совпадает с периодом просьб о досрочной отставке.
— Да. Лишнее свидетельство достоверности этого материала и…
— Молодой человек, — высокомерно перебил Гэлбрайта Роган, — в такого рода делах я убежденный педант и привык тщательно взвешивать свои доводы.
Гэлбрайт и бровью не повел. Разложил карточки на столе, спросил:
— Откуда у вас эти сведения, профессор?
— А вам, собственно, зачем? — с прежним высокомерием осведомился Роган.
— Затем, что наши отделы Внеземельного сектора такими сведениями не располагают, — мягко ответил. Гэлбрайт. — Вам удалось самодеятельно обнаружить в космосе то, чего не смогла разглядеть у себя под носом специально подготовленная агентура. Мы просто обязаны использовать ваш опыт. Итак?..
Старик было заерепенился, но Гэлбрайт умел настоять на своем, и делиться «опытом» Рогану все же пришлось. Фрэнк понятия не имел, о каких это «диверсиях» идет речь, и следил за беседой с повышенным интересом.
Удачливая самодеятельность старика, которую шеф соизволил отметить, объяснялась просто. Руководитель кафедры психоанализа Чарлз Леонард Роган был плодовит. Плодовит идеями, учениками, последователями. Изрядное количество его питомцев трудились на внеземельных объектах, и большинство этих трудящихся (как в силу редкостной специфики своей работы, так и по причине своего естественного благонравия) продолжала поддерживать с альма
—матер довольно тесные контакты. Фрэнк по ходу дела прикинул, что диплодок-профессор имеет в космосе едва ли не более разветвленную «агентурную сеть», чем оба филиала Управления космической безопасности вместе взятые. Не выходя из кабинета, старый гриб ухитрялся быть в курсе многих событий напряженной жизни Внеземелья.
Впервые об «экранных диверсиях» Роган узнал от медикологов системы Юпитера. Бывший аспирант профессора, некто Луис Нино де Ривера поведал ему эпизод из собственной практики. Эпизод, представленный молодым медикологом в виде курьезного случая, таковым профессору не показался и даже, напротив, весьма неприятно его удивил и озаботил. Суть рассказанного де Риверой сводилась к следующему.
Однажды на имя Ответственного Распорядителя лунной системы Юпитера (база «Каллисто-Центр») от старшего администратора шестой луны (ЛЮ-6 «Гималия») поступил зашифрованный радиорапорт, из коего следовало, что на базе космодесантников «Голубая пантера» несколько часов назад имело место происшествие, «которое нельзя квалифицировать иначе как необъяснимый случай исступленного умопомешательства». «Разобраться и объяснить» было поручено де Ривере. Медиколог быстренько оснастил типовой медицинский бот соответствующим оборудованием и стартовал на шестую луну.
ЛЮ-6 — стодвадцатикилометровый обледенелый мирок, похожий на неровно обработанную глыбу мрамора с красновато-коричневыми прожилками. На светлом фоне база космодесантников виделась четким узором татуировки: два пунктирных прямоугольника, соединенные пунктирной дугой… Медицинскому боту своевременно дали «добро» на посадку, предупредительно «развернули» полную карту сигнальных огней на территории космодрома, экипаж — медиколога и пилота — молчаливо, но вежливо встретили прямо у выхода из шлюза. Никаких признаков «исступленного умопомешательства»… Очень живой и общительный по характеру де Ривера засыпал встречавших вопросами. В ответ пожимали плечами. Озадаченный медиколог, оказавшись с глазу на глаз со старшим администратором, потребовал объяснений. Администратор препроводил его в бункер, у входа в который сияла рубиновым светом запретная надпись: «Стоп! Комплект ДО-2», посторонился, кивнул на экраны. Это были роскошные сингуль-хроматические экраны новейшего образца с необыкновенно высоким качеством цветоинтерпретации. Располагались они вдоль бункерных стен двумя поясами. Верхний пояс был цел. Нижний… Почти половина экранов нижнего пояса была варварски уничтожена. Из разбитых проемов, стеклянно блестя, свисали пучки оборванных световодов, на пультах и креслах темнели потеки оптической жидкости, под ногами хрустело хрупкое крошево… Били чем-то тяжелым, определил де Ривера и невольно одобрил диагноз, предложенный старшим администратором. У человека, здравого умом, рука не поднялась бы сделать такое… На вопрос де Риверы, кто чаще всех бывал в этом бункере, администратор, вздыхая и хмурясь; дал подробный, но мало что прояснивший ответ.
На всех без исключения базах космодесантных отрядов имеется дубль-комплект диспетчерского оборудования ДО-2. Поскольку дубль-комплект работает синхронно с аппаратурой диспетчерской рубки, свободные от вахты люди иногда заглядывают в бункер узнать подробности текущих дел или просто послушать местные новости.
Медиколог, теряя терпение, прямо спросил, кого из людей администрация держит на подозрении.
— Вынужден вас огорчить, — был ответ, — на подозрении практически все.
— А вы подумайте, — настаивал де Ривера. — Мы не имеем права подвергать унизительной процедуре медицинской перепроверки весь коллектив базы.
— Верно. Такого права мы не имеем. Видите ли, я полагал… специалисты вашего профиля владеют каким-нибудь методом… ну… без посредства этих… диагностических машин, шлемов, датчиков и присосок. Мне казалось, какой-нибудь хитроумно составленный тест, психологический трюк…
— Трюк?! — медиколог медленно закипал. — Послушайте уважаемый! Я не шаман и фольклорный метод зачерненного сажей горшка применять здесь решительно не собираюсь. Либо строго научный анализ на основе машинной — как это вам ни претит — диагностики, либо…
— Я понял, — печально ответил администратор. — Что ж… действуйте, как находите нужным.
— Действовать я не могу, пока вы не представите мне заподозренного вами человека. Кто-то ведь должен быть у вас на примете. Ну хорошо, не один, пусть даже несколько — группа. Но не весь коллектив, разумеется! След горячий — экраны разрушены только вчера. Ведь не призрак разрушил ваши экраны!
— В некотором смысле — призрак. Видите ли… Инструмент разрушения пойман, а сам разрушитель…
— Как вы сказали? — Медиколог взглянул в глаза собеседника с этаким профессиональным интересом. — Пойман инструмент?
— Да. Но вы не волнуйтесь, я объясню. Сам разрушитель экраны не бил. Он приказал это сделать кибер-уборщику ХАУМ-7-8 класса «Стюард». Когда приказал — неизвестно. Может, вчера, а может, неделю назад… Память уборщиков-автоматов этого класса рассчитана для семидневного цикла работы.
— Что ж вы мне раньше… — У медиколога опустились руки. — Ведь это меняет дело… — Минуту он молчал, сосредоточенно соображая. Сказал наконец: — Боюсь, я ничем не смогу вам помочь: мотивы умышленной порчи имущества базы не по моей специальности. Да, да, и не смотрите на меня так. Обстоятельства дела наводят на мысль, что за всем этим… — де Ривера кивнул на разрушенные экраны, — скорее скрывается трезвый расчет, чем ущербность рассудка.
Администратор безропотно выслушал мнение медиколога, и глаза у него были усталые и несчастные.
Для очистки совести де Ривера побеседовал с местным врачом. Тот признал, что истребление экранов — случай, конечно, ошеломительный, во дал понять, что попытка администрации представить все это в «психопатологическом ракурсе» лично с его стороны не получит поддержки. Нет, он не оспаривает правомерность той или иной гипотезы для объяснения вчерашнего события, но гипотезу об «умопомешательстве» считает наименее удачной. «Диверсионная» гипотеза тоже не вызывает у него никакого сочувствия, поскольку заведомо отсутствует мотив диверсии.
— А если мотив просто нам неизвестен? — спросил де Ривера.
— Я бы рискнул предложить третью гипотезу, — ответил врач. — И весь ее смысл заключен в одном-единственном слове: недоразумение. Расшифровочка требуется?
— Да, будьте любезны.
— Так вот: никакого «умопомешательства» на базе не было, «умышленной порчи имущества» тоже. Было недоразумение. Кибер-уборщик истолковал как приказ чью-то случайную фразу и выполнил то, о чем его, дурака, никто никогда не просил. Специалисты, правда, считают, что это выходит за рамки возможного. Дескать, логика автоматов класса «Стюард» принимает приказ только вместе с произнесенной формулой обращения. Но представьте себе ситуацию: по хозяйственной надобности кто-то сказал эту формулу, кто-то рядом стоящий его перебил, а кто-то проходивший мимо как-нибудь неудачно, к примеру, сострил… Впрочем, можно представить себе ситуацию и посложнее.
— Понимаю… Благодарю вас, коллега. Вы меня убедили.
Де Ривера полюбопытствовал взглянуть на виновника переполоха. Ничего особенного: новая модель «Стюарда» — помесь механического осьминога с пылесосом и рукомойником. Автомат поблескивая бусинами глаз, послушно выполнил несколько команд администратора. Затем, уже по собственной инициативе, пустил струю какой-то жидкости медикологу на ботинки, посвистел пылесосом, повращал шаровидными щетками. Такую же процедуру проделал с ботинками администратора.
— Что это с ним? — спросил де Ривера.
— Заметает следы собственного преступления, — задумчиво глядя на ХАУМа, ответил администратор. — Да ботинках мы притащили из бункера кварцонитовую пыль от разбитых экранов. Кстати, убрать «за собой» в бункере он не успел: как раз вчера завершился недельный цикл его работы и семидневная программа автоматически стерлась.
Де Ривера выразил администратору сочувствие, подписал протокол посещения базы и стартовал восвояси…
— Я, — сказал в заключение Роган, — так подробно передал вам исповедь моего бывшего аспиранта не только потому, что это был самый живописный случай «экранной диверсии». Мне хотелось показать вам, во-первых, насколько изобретательно действовали «диверсанты», кстати, «курьез» де Риверы насторожил меня именно этим, — и насколько обманчивы изящные на вид гипотезы, во-вторых.
— О, здесь мы с вами согласны, профессор! — Гэлбрайт кивнул. — В этом плане изящная версия сродни ложному обвинению: она тем опаснее, чем правдоподобнее выглядит.
— Встречаясь с медикологами Внеземелья, — продолжал Роган, — я выяснил, что случая безжалостного истребления экранов отнюдь не монополия системы Юпитера и даже не монополия баз. Очажки «экраноненавистничества» вспыхивали в самых разных местах от Меркурия до Урана, в том числе на рейдовых спецкораблях. Я не мог понять, почему «диверсии» тяготеют к совершенно определенной категории работников Внеземелья, и передал свои материалы вашему Управлению.
— Н-да, проморгали… — с сожалением сказал Никольский. — Отличную возможность проморгали. Там, в Пространстве, мы могли бы на вполне законных основаниях применить к «диверсантам» ответные санкции… Извините, профессор, я перебил вас.
— Разве я еще не насытил вашу… э-э… несколько запоздалую любознательность? — ядовито осведомился Роган.
Гэлбрайт дернул щекой и убрал руки с крышки стола на подлокотники кресла. Фрэнк следил за ним с любопытством и уважением: несмотря ни на что, лицо шефа являло собой образец хладнокровия. Образец, правда, слегка побелевший, но в скульптурном отношении безупречный. Верно говорят — школа!..
— Отправная точка нашего разговора — упущения в работе комиссии Юхансена, — напомнил Гэлбрайт. — В этой связи, пожалуй, нам будут полезны подробности «экранных диверсий» на «Лунной радуге». Как вы считаете, профессор?
— Я считаю, вы напрасно меня агитируете. Уж если я пожертвовал для вас драгоценным лекторским временем, значит, дело того стоит… Мой интерес к «экранным диверсиям» был до такой степени обострен, что я не поленился подготовить соответствующую звукозапись. Карточка номер пять. И еще я считаю, что «экранные диверсии» — сущий пустяк по сравнению с другими данными. Впрочем, выводы делайте сами.
Гэлбрайт, выбиравший в этот момент нужную карточку, настороженно посмотрел на профессора.
— Перевод не потребуется, — предупредил Роган. — Легкий акцент, свойственный медикологу «Лунной радуги» Альбертасу Грижасу, не помешает вам понимать его речь и даже приятен на слух.
Фрэнк опустил карточку в щель лингверсора, и в холле послышался тихий шелест. Купер, не меняя позы, повел рукой с небрежным изяществом утомленного музыканта над клавиатурой пульта, и шелест исчез. Затем откуда-то сверху отчетливо:
— Одну минутку, Альбертас! Затронутая нами тема настолько выходит за рамки частной беседы, что… Короче говоря, вы не станете возражать, если мы сделаем фонокопию вашего рассказа? И не стесняйтесь мне возразить — не в моих правилах обременять приятных гостей хлопотными просьбами.
Фрэнк сразу узнал профессорский баритон и подивился мягкости и теплоте интонаций. Похоже, этот колючий, как высохший кактус, старик умел бывать обаятельным собеседником.
— Помилуйте, профессор, какие могут быть возражения! — прозвучал голос тенорового регистра. — Признаться, ваш интерес к «экранным диверсиям» на «Лунной радуге» меня интригует. Кстати, откуда вы могли узнать?..
— Видите ли, друг мой… Борт «Лунной радуги» не единственное место происшествий подобного рода.
— Ах, даже так! Понимаю… С чего я должен качать?
— Вам виднее. Одно пожелание: не скупитесь на подробности. Мне бы хотелось полнее представить себе обстановку на корабле
5. ДЕТЕКТИВНАЯ ЛИХОРАДКА
— Комиссия, — продолжал Гэлбрайт, — столкнулась с космической неожиданностью самого экстравагантного свойства. При всем при том в отчетах комиссии я не нашел ни единого факта, который мог бы служить хоть каким-то звеном между цепью событий на Обероне и цепочкой «черных следов» на Земле.
— Но кто бы мог теперь поручиться, что комиссия действительно имела возможность собрать больший объем фактического материала, чем тот, который представлен ею в отчетах. Я, например, не взял бы на себя такую смелость.
— Тогда разрешите это сделать мне, — прозвучал в раут-холле великолепно поставленный баритон.
Фрэнк повертел головой. Голос подал старик — больше вроде бы некому,
— но Фрэнк не сразу в это поверил. Похоже, оторопел от неожиданности и Никольский — покосился на старика, ничего не сказал, перевел взгляд на Гэлбрайта. С экранной стены лучилась любопытством физиономия Купера.
Старик слабо пошевелился, выложил на стол худые синевато-мраморные кулаки.
— Я думаю, — сказал он, — Гэлбрайт увлекся я слишком строго судит работу комиссии. На разных этапах следствия — разные задачи, и, как вы справедливо отметили, — он посмотрел на Никольского, — Юхансен свою задачу выполнил. Дело за вами. Но что касается… э-э… неизбежных, пожалуй, в следственной практике упущений, я хотел бы упомянуть об «экранных диверсиях».
— «Экранные диверсии»?.. — переспросил Никольский.
— Молодой человек, могу одолжить вам свой слуховой аппарат.
«Нет, но каков орешек!» — изумился Фрэнк, с удовольствием глядя на старика.
— Простите, — сказал Гэлбрайт Никольскому, — я еще не представил вам нашего консультанта. Чарлз Леонард Роган, профессор Института космической медикологии, руководитель кафедры психоанализа, автор известной монографии «Генезис психопопуляций в условиях Внеземелья».
Никольский кивнул:
— Рад познакомиться.
— В свое время, — продолжал Гэлбрайт, — профессор помог нам вывести из тупика следствие по одному весьма запутанному делу…
— В свое время, — перебил Роган, — я настоятельно рекомендовал Управлению выяснить мотивы «экранных диверсий», участившихся на кораблях и базах Внеземелья.
Гэлбрайт обеспокоенно поерзал в кресле.
— Купер, будьте любезны, запросите следственный архив…
— Не надо, — сказал Роган. — Следствия по этому делу не было. «Экранные диверсии» пошли на убыль, о моих рекомендациях благополучно забыли. И совершенно напрасно. — Роган извлек откуда-то плоский пакетик в глянцевой оболочке, броском отправил его по полированной крышке стола в сторону Гэлбрайта.
Пакет скользнул мимо Фрэнка и, оказавшись у шефа в руках, распался на желтые прямоугольники. Шеф и Никольский углубились в изучение картотеки профессора.
— Гм… — смущенно произнес Никольский, обмениваясь карточками с Гэлбрайтом, — выходит, Юхансен знал об «экранных диверсиях».
— Знал, но вниманием не удостоил. — Гэлбрайт развернул карточки веером. — Я ожидал чего-нибудь в этом роде.
— Кстати, количественный пик «диверсий» хорошо совпадает с периодом просьб о досрочной отставке.
— Да. Лишнее свидетельство достоверности этого материала и…
— Молодой человек, — высокомерно перебил Гэлбрайта Роган, — в такого рода делах я убежденный педант и привык тщательно взвешивать свои доводы.
Гэлбрайт и бровью не повел. Разложил карточки на столе, спросил:
— Откуда у вас эти сведения, профессор?
— А вам, собственно, зачем? — с прежним высокомерием осведомился Роган.
— Затем, что наши отделы Внеземельного сектора такими сведениями не располагают, — мягко ответил. Гэлбрайт. — Вам удалось самодеятельно обнаружить в космосе то, чего не смогла разглядеть у себя под носом специально подготовленная агентура. Мы просто обязаны использовать ваш опыт. Итак?..
Старик было заерепенился, но Гэлбрайт умел настоять на своем, и делиться «опытом» Рогану все же пришлось. Фрэнк понятия не имел, о каких это «диверсиях» идет речь, и следил за беседой с повышенным интересом.
Удачливая самодеятельность старика, которую шеф соизволил отметить, объяснялась просто. Руководитель кафедры психоанализа Чарлз Леонард Роган был плодовит. Плодовит идеями, учениками, последователями. Изрядное количество его питомцев трудились на внеземельных объектах, и большинство этих трудящихся (как в силу редкостной специфики своей работы, так и по причине своего естественного благонравия) продолжала поддерживать с альма
—матер довольно тесные контакты. Фрэнк по ходу дела прикинул, что диплодок-профессор имеет в космосе едва ли не более разветвленную «агентурную сеть», чем оба филиала Управления космической безопасности вместе взятые. Не выходя из кабинета, старый гриб ухитрялся быть в курсе многих событий напряженной жизни Внеземелья.
Впервые об «экранных диверсиях» Роган узнал от медикологов системы Юпитера. Бывший аспирант профессора, некто Луис Нино де Ривера поведал ему эпизод из собственной практики. Эпизод, представленный молодым медикологом в виде курьезного случая, таковым профессору не показался и даже, напротив, весьма неприятно его удивил и озаботил. Суть рассказанного де Риверой сводилась к следующему.
Однажды на имя Ответственного Распорядителя лунной системы Юпитера (база «Каллисто-Центр») от старшего администратора шестой луны (ЛЮ-6 «Гималия») поступил зашифрованный радиорапорт, из коего следовало, что на базе космодесантников «Голубая пантера» несколько часов назад имело место происшествие, «которое нельзя квалифицировать иначе как необъяснимый случай исступленного умопомешательства». «Разобраться и объяснить» было поручено де Ривере. Медиколог быстренько оснастил типовой медицинский бот соответствующим оборудованием и стартовал на шестую луну.
ЛЮ-6 — стодвадцатикилометровый обледенелый мирок, похожий на неровно обработанную глыбу мрамора с красновато-коричневыми прожилками. На светлом фоне база космодесантников виделась четким узором татуировки: два пунктирных прямоугольника, соединенные пунктирной дугой… Медицинскому боту своевременно дали «добро» на посадку, предупредительно «развернули» полную карту сигнальных огней на территории космодрома, экипаж — медиколога и пилота — молчаливо, но вежливо встретили прямо у выхода из шлюза. Никаких признаков «исступленного умопомешательства»… Очень живой и общительный по характеру де Ривера засыпал встречавших вопросами. В ответ пожимали плечами. Озадаченный медиколог, оказавшись с глазу на глаз со старшим администратором, потребовал объяснений. Администратор препроводил его в бункер, у входа в который сияла рубиновым светом запретная надпись: «Стоп! Комплект ДО-2», посторонился, кивнул на экраны. Это были роскошные сингуль-хроматические экраны новейшего образца с необыкновенно высоким качеством цветоинтерпретации. Располагались они вдоль бункерных стен двумя поясами. Верхний пояс был цел. Нижний… Почти половина экранов нижнего пояса была варварски уничтожена. Из разбитых проемов, стеклянно блестя, свисали пучки оборванных световодов, на пультах и креслах темнели потеки оптической жидкости, под ногами хрустело хрупкое крошево… Били чем-то тяжелым, определил де Ривера и невольно одобрил диагноз, предложенный старшим администратором. У человека, здравого умом, рука не поднялась бы сделать такое… На вопрос де Риверы, кто чаще всех бывал в этом бункере, администратор, вздыхая и хмурясь; дал подробный, но мало что прояснивший ответ.
На всех без исключения базах космодесантных отрядов имеется дубль-комплект диспетчерского оборудования ДО-2. Поскольку дубль-комплект работает синхронно с аппаратурой диспетчерской рубки, свободные от вахты люди иногда заглядывают в бункер узнать подробности текущих дел или просто послушать местные новости.
Медиколог, теряя терпение, прямо спросил, кого из людей администрация держит на подозрении.
— Вынужден вас огорчить, — был ответ, — на подозрении практически все.
— А вы подумайте, — настаивал де Ривера. — Мы не имеем права подвергать унизительной процедуре медицинской перепроверки весь коллектив базы.
— Верно. Такого права мы не имеем. Видите ли, я полагал… специалисты вашего профиля владеют каким-нибудь методом… ну… без посредства этих… диагностических машин, шлемов, датчиков и присосок. Мне казалось, какой-нибудь хитроумно составленный тест, психологический трюк…
— Трюк?! — медиколог медленно закипал. — Послушайте уважаемый! Я не шаман и фольклорный метод зачерненного сажей горшка применять здесь решительно не собираюсь. Либо строго научный анализ на основе машинной — как это вам ни претит — диагностики, либо…
— Я понял, — печально ответил администратор. — Что ж… действуйте, как находите нужным.
— Действовать я не могу, пока вы не представите мне заподозренного вами человека. Кто-то ведь должен быть у вас на примете. Ну хорошо, не один, пусть даже несколько — группа. Но не весь коллектив, разумеется! След горячий — экраны разрушены только вчера. Ведь не призрак разрушил ваши экраны!
— В некотором смысле — призрак. Видите ли… Инструмент разрушения пойман, а сам разрушитель…
— Как вы сказали? — Медиколог взглянул в глаза собеседника с этаким профессиональным интересом. — Пойман инструмент?
— Да. Но вы не волнуйтесь, я объясню. Сам разрушитель экраны не бил. Он приказал это сделать кибер-уборщику ХАУМ-7-8 класса «Стюард». Когда приказал — неизвестно. Может, вчера, а может, неделю назад… Память уборщиков-автоматов этого класса рассчитана для семидневного цикла работы.
— Что ж вы мне раньше… — У медиколога опустились руки. — Ведь это меняет дело… — Минуту он молчал, сосредоточенно соображая. Сказал наконец: — Боюсь, я ничем не смогу вам помочь: мотивы умышленной порчи имущества базы не по моей специальности. Да, да, и не смотрите на меня так. Обстоятельства дела наводят на мысль, что за всем этим… — де Ривера кивнул на разрушенные экраны, — скорее скрывается трезвый расчет, чем ущербность рассудка.
Администратор безропотно выслушал мнение медиколога, и глаза у него были усталые и несчастные.
Для очистки совести де Ривера побеседовал с местным врачом. Тот признал, что истребление экранов — случай, конечно, ошеломительный, во дал понять, что попытка администрации представить все это в «психопатологическом ракурсе» лично с его стороны не получит поддержки. Нет, он не оспаривает правомерность той или иной гипотезы для объяснения вчерашнего события, но гипотезу об «умопомешательстве» считает наименее удачной. «Диверсионная» гипотеза тоже не вызывает у него никакого сочувствия, поскольку заведомо отсутствует мотив диверсии.
— А если мотив просто нам неизвестен? — спросил де Ривера.
— Я бы рискнул предложить третью гипотезу, — ответил врач. — И весь ее смысл заключен в одном-единственном слове: недоразумение. Расшифровочка требуется?
— Да, будьте любезны.
— Так вот: никакого «умопомешательства» на базе не было, «умышленной порчи имущества» тоже. Было недоразумение. Кибер-уборщик истолковал как приказ чью-то случайную фразу и выполнил то, о чем его, дурака, никто никогда не просил. Специалисты, правда, считают, что это выходит за рамки возможного. Дескать, логика автоматов класса «Стюард» принимает приказ только вместе с произнесенной формулой обращения. Но представьте себе ситуацию: по хозяйственной надобности кто-то сказал эту формулу, кто-то рядом стоящий его перебил, а кто-то проходивший мимо как-нибудь неудачно, к примеру, сострил… Впрочем, можно представить себе ситуацию и посложнее.
— Понимаю… Благодарю вас, коллега. Вы меня убедили.
Де Ривера полюбопытствовал взглянуть на виновника переполоха. Ничего особенного: новая модель «Стюарда» — помесь механического осьминога с пылесосом и рукомойником. Автомат поблескивая бусинами глаз, послушно выполнил несколько команд администратора. Затем, уже по собственной инициативе, пустил струю какой-то жидкости медикологу на ботинки, посвистел пылесосом, повращал шаровидными щетками. Такую же процедуру проделал с ботинками администратора.
— Что это с ним? — спросил де Ривера.
— Заметает следы собственного преступления, — задумчиво глядя на ХАУМа, ответил администратор. — Да ботинках мы притащили из бункера кварцонитовую пыль от разбитых экранов. Кстати, убрать «за собой» в бункере он не успел: как раз вчера завершился недельный цикл его работы и семидневная программа автоматически стерлась.
Де Ривера выразил администратору сочувствие, подписал протокол посещения базы и стартовал восвояси…
— Я, — сказал в заключение Роган, — так подробно передал вам исповедь моего бывшего аспиранта не только потому, что это был самый живописный случай «экранной диверсии». Мне хотелось показать вам, во-первых, насколько изобретательно действовали «диверсанты», кстати, «курьез» де Риверы насторожил меня именно этим, — и насколько обманчивы изящные на вид гипотезы, во-вторых.
— О, здесь мы с вами согласны, профессор! — Гэлбрайт кивнул. — В этом плане изящная версия сродни ложному обвинению: она тем опаснее, чем правдоподобнее выглядит.
— Встречаясь с медикологами Внеземелья, — продолжал Роган, — я выяснил, что случая безжалостного истребления экранов отнюдь не монополия системы Юпитера и даже не монополия баз. Очажки «экраноненавистничества» вспыхивали в самых разных местах от Меркурия до Урана, в том числе на рейдовых спецкораблях. Я не мог понять, почему «диверсии» тяготеют к совершенно определенной категории работников Внеземелья, и передал свои материалы вашему Управлению.
— Н-да, проморгали… — с сожалением сказал Никольский. — Отличную возможность проморгали. Там, в Пространстве, мы могли бы на вполне законных основаниях применить к «диверсантам» ответные санкции… Извините, профессор, я перебил вас.
— Разве я еще не насытил вашу… э-э… несколько запоздалую любознательность? — ядовито осведомился Роган.
Гэлбрайт дернул щекой и убрал руки с крышки стола на подлокотники кресла. Фрэнк следил за ним с любопытством и уважением: несмотря ни на что, лицо шефа являло собой образец хладнокровия. Образец, правда, слегка побелевший, но в скульптурном отношении безупречный. Верно говорят — школа!..
— Отправная точка нашего разговора — упущения в работе комиссии Юхансена, — напомнил Гэлбрайт. — В этой связи, пожалуй, нам будут полезны подробности «экранных диверсий» на «Лунной радуге». Как вы считаете, профессор?
— Я считаю, вы напрасно меня агитируете. Уж если я пожертвовал для вас драгоценным лекторским временем, значит, дело того стоит… Мой интерес к «экранным диверсиям» был до такой степени обострен, что я не поленился подготовить соответствующую звукозапись. Карточка номер пять. И еще я считаю, что «экранные диверсии» — сущий пустяк по сравнению с другими данными. Впрочем, выводы делайте сами.
Гэлбрайт, выбиравший в этот момент нужную карточку, настороженно посмотрел на профессора.
— Перевод не потребуется, — предупредил Роган. — Легкий акцент, свойственный медикологу «Лунной радуги» Альбертасу Грижасу, не помешает вам понимать его речь и даже приятен на слух.
Фрэнк опустил карточку в щель лингверсора, и в холле послышался тихий шелест. Купер, не меняя позы, повел рукой с небрежным изяществом утомленного музыканта над клавиатурой пульта, и шелест исчез. Затем откуда-то сверху отчетливо:
— Одну минутку, Альбертас! Затронутая нами тема настолько выходит за рамки частной беседы, что… Короче говоря, вы не станете возражать, если мы сделаем фонокопию вашего рассказа? И не стесняйтесь мне возразить — не в моих правилах обременять приятных гостей хлопотными просьбами.
Фрэнк сразу узнал профессорский баритон и подивился мягкости и теплоте интонаций. Похоже, этот колючий, как высохший кактус, старик умел бывать обаятельным собеседником.
— Помилуйте, профессор, какие могут быть возражения! — прозвучал голос тенорового регистра. — Признаться, ваш интерес к «экранным диверсиям» на «Лунной радуге» меня интригует. Кстати, откуда вы могли узнать?..
— Видите ли, друг мой… Борт «Лунной радуги» не единственное место происшествий подобного рода.
— Ах, даже так! Понимаю… С чего я должен качать?
— Вам виднее. Одно пожелание: не скупитесь на подробности. Мне бы хотелось полнее представить себе обстановку на корабле
5. ДЕТЕКТИВНАЯ ЛИХОРАДКА
…В общем и целом рейс нашей Четвертой экспедиции к Урану проходил в спокойной деловой обстановке. Команда рейдера, как это ей и положено, исправно несла корабельные вахты. Группа десантников, по настоянию Нортона, большую часть своего времени отводила спецзанятиям и тренировкам. Члены комиссии — семеро ученых во главе с Юхансеном — вырабатывали тактику изучения оберонской загадки на бесконечных совещаниях. При этом каждый из них очень тактично отстаивал свою позицию и очень доброжелательно, деликатно критиковал позицию оппонента… Я, как положено медикологу корабля, следил за самочувствием экипажа, регламентировал усердие десантников, чересчур увлекавшихся «перегрузочно-силовой» тренировкой, удерживая их от намерений сломать себе шею до прилета на Оберон. Ну что еще?.. Ах да, пожалуй, следует упомянуть о моем лингвистическом увлечения: в этом рейсе я прилежно осваивал хетто-лувийскую ветвь вымерших языков. На борту «Лунной радуги» я был (как, впрочем, и многие здесь) новичком, и невинное увлечение помогало мне коротать свободное время.
Все шло нормально, здоровье экипажа было огненным, языковые крепости сдавались мне одна за другой, цель экспедиции — система Урана — уже просматривалась даже на средних экранах салонного информатора. И, увидев однажды в стройном ряду средних экранов малопривлекательную темную дыру, я, признаться, особого значения этому не придал… Ну, может быть, испытал мимолетное чувство досады по поводу чьей-то небрежности или неосторожности.
Чувство некоторого недоумения я испытал, когда неделю спустя увидел в библиотеке разбитый дисплей, которым я пользовался накануне, копируя текст лидийского манускрипта времен династии Гераклидов…
Для ремонта пришлось вызвать инженера-хозяйственника — порядок есть порядок. Инженер-хозяйственник — он же суперкарго и он же механик по ангарному, палубному и прочим видам вакуум-оборудования нашего корабля — без интереса, мельком взглянул на изуродованный экран дисплея, но зато как-то очень внимательно посмотрел на меня. Мне даже стало не по себе… Припоминаю, в тот момент я невольно подумал, что прозвище Бак прилипло к этому человеку не без причины. Тяжелая, до глянцевого блеска выбритая голова с большим, квадратной формы подбородком и приплюснутым носом… Я поспешил заверить механика, что к повреждению экранов дисплея и салонного информатора не имею никакого отношения. Бритоголовый Бак молча вмонтировал новый экран, ушел. Я вздохнул и продолжал свои языковые упражнения. В этот день без особого, впрочем, успеха..
Но окончательно хетто-лувийскую ветвь, на которой я так уютно устроился, подрубило новое происшествие. Как-то зайдя в кухонный отсек, чтобы наполнить свой термос кофейным напитком, я услышал гневное бормотание, а затем и увидел бритую голову Бака, менявшего экран системы аварийного оповещения. На подбородке механика красовалась нашлепка медицинского пластыря.
— Что, третий?.. — осторожно полюбопытствовал я, в ту минуту больше заинтригованный пластырем, нежели разбитым экраном.
Бак обернулся, я я чуть не выронил термос. Механик смотрел одним глазом. Правым. Левый просто не различался на фоне ярко-фиолетового синяка. Мне давно не приходилось видеть таких великолепных «фонарей», и я, растроганный почтя до слез, твердо решил устроить своему первому пациенту королевский прием.
— Третий!!! — прорычал Бак, продолжив работу. — А одиннадцатый не хочешь?! — и, пересыпая речь самоцветами рискованных междометий, выразил мнение, что на обратный рейс запасных экранов не хватит. — Пусть тогда глазеют в иллюминаторы! — мстительно прошипел он и грозно добавил: — Поймаю — голову оторву!
Я, сразу заподозрив самую тесную связь между его последним возгласом и левосторонним украшением, сказал, что вполне разделяю его справедливое негодование, и задал несколько наводящих вопросов. Бак не ответил.
Разумеется, я увлек пострадавшего к себе и с помощью врачебной косметологии привел его живописную физиономию в соответствие с современными представлениями о благообразии человеческого лица. Бак повертел головой перед зеркалом, остался доволен. Можно было начинать серьезный разговор. Я вынул заветный сосуд с красочной этикеткой и, будто это было самым обычным делом в космической практике, лихо поставил на медицинский стол. Выражение довольства на лице Бака сменилось вполне понятным смятением.
— Как у вас с аппетитом? — ханжески осведомился я.
— Хуже некуда, — ответил Бак, издали разглядывая этикетку. — Отбили мне аппетит… О, «Сибирская кедровая»! Уникальная вещь в космическом рационе.
Со зрением, по крайней мере, у него было благополучно.
— Это лекарство, — сказал я. — Присядьте. Как врач я разрешаю вам умеренную дозу. Для восстановления аппетита. А главное — для нервной разрядки, в которой вы, я вижу, сегодня нуждаетесь.
— За матушку медицину! — Бак опрокинул стаканчик, помотал головой, выдохнул: — З-забористая, доложу я вам, микстура!.. А насчет нервной разрядки — это вы точно… Нуждаюсь. Сегодня особенно. Ушел ведь гад!..
— Как ушел?
— А вот так и ушел. Треснул меня снизу в челюсть и смылся.
— Кто?
— Да если б знать!.. Темно было, не разглядел.
— Где?
— А там же, в кухонном отсеке.
— Темнота в кухонном отсеке? Странно…
— Чего странного? Освещение он, стервец, вырубил, а экран разбил. Остались розовые цифры на часах — вот все, за что там было глазу уцепиться.
Беседа приняла доверительный оттенок, и Бак поведал мне подробности своих ночных похождений.
— Пошел это я перед сном на вечерний обход. Жилой сектор проверил — порядок. Побродил в секторе отдыха, никого не встретил. Даже в просмотровом зале фильмохранилища было пусто. Рейд серьезный, людям как-то не до веселья…
«Он прав, — подумал я. — Нельзя ожидать хорошего настроения от людей, которым предстоит работать на Обероне…»
— Ну так вот, — продолжал он, — вышел я к трамплину шахты пониженной гравитации и не знаю, спускаться туда или нет. Было поздно — около полуночи, и, откровенно говоря, обходить бытовые отсеки мне очень уж не хотелось. Да и не любитель я прыгать на эти гравитационные «подушки» — прямо цирк, честное слово. Или возраст уже не тот?.. Привык, знаете ли, к нормальным эскалаторам на прежних кораблях… Но правило у меня такое с детства: если очень не хочется делать чего-то, надо взять себя в руки и сделать. А детство мое прошло на нижнем Дунае…
Он задумался и долго молчал. Может быть, вспоминал свое нижнедунайское детство.
— На чем я остановился?
— Вы спрыгнули в шахту. Видимо, на мостик бытового яруса?
— Да, сдуло меня с «подушки» на мостик третьего яруса; и пошел я осматривать бытовые отсеки. Тоже безлюдно… Правда, в бане обнаружил трех парней, сменившихся с вечерней вахты. Сидят, голубчики, в чем мать родила и вдумчиво так играют за одной доской в трехсторонние шахматы. Позиция у них сложилось интересная, я постоял немного, понаблюдал. Потом побрел себе дальше вдоль коридора. Тихо везде, порядок. Иду и кляну свой беспокойный характер: нормальные люди спят давно, а я вот шастаю по кораблю как полуночное привидение… Только миновал кухонный отсек, вдруг отчетливо слышу: лопнуло что-то с хрустом, посыпалось!.. У меня сердце так и упало. Одиннадцатый, думаю, не иначе!.. Вижу: дверь отсека потихоньку съехала в сторону и тут же задвинулась — стало быть, заметил меня, стервец! Ах, думаю, чтоб тебе пусто было!.. Кровь мне э голову ударила, вскипел я и опрометью к двери. Боялся: уйдет через люк в холодильный отсек, а оттуда на склады, и поминай как звали… Только он, должно быть, не знал дороги на склад и просто стоял рядом с дверью, прижавшись к стене. Бросился я в темноту, а он мне ногу подставил и дверь задвинуть успел. Это чтоб, значит, не выдать себя силуэтом. Рухнул я на пол, вскочил и, пока он раздумывал, что предпринять, попытался нашарить панель освещения. И что бы вы думали? Сцапал он меня сзади за воротник, да так ловко, будто видел! А темнотища — глаз выколи!.. Ну, схватились мы в обнимку. Я по-медвежьи было насел на него. Попался, думаю, голубчик!.. Так он дьявол, сильный и гибкий, как леопард, сбросил меня и снова за воротник — толкает зачем-то к двери. Я даже опешил — за что боролись? Мне ведь только того и надо: вытащить его на свет в коридор! Хитрость этого молодца я потом раскусил, да поздно. Он правильно все рассчитал: видел по часам над дверью, что это полночь, ноль-ноль, и сейчас по всему кораблю, кроме жилого яруса и коридорных дорожек, вырубят поле искусственного тяготения. Короче говоря, да этом он меня и подловил: отсчитал, стервец, три первых сигнала, а на последний, четвертый, ка-ах саданет мне в челюсть!.. Спасибо, ровно в ноль-ноль тяготение сняли, иначе я бы затылком треснулся. И пока я медленно переворачивался в воздухе, он спокойно дверь приоткрыл и был таков. Я даже его силуэта не видел. А если бы и увидел, то вряд ли узнал: в коридорах среднего яруса после полуночи освещение тоже ведь вырубают, и только дорожки светятся синим… Ну пришел я в себя, побарахтался в невесомости, кое-как выбрался в коридор на дорожку. На ноги вскочил, а куда бежать за ним, представления не имею… — Бак тяжело вздохнул, насупился, почесал левую бровь.
Все шло нормально, здоровье экипажа было огненным, языковые крепости сдавались мне одна за другой, цель экспедиции — система Урана — уже просматривалась даже на средних экранах салонного информатора. И, увидев однажды в стройном ряду средних экранов малопривлекательную темную дыру, я, признаться, особого значения этому не придал… Ну, может быть, испытал мимолетное чувство досады по поводу чьей-то небрежности или неосторожности.
Чувство некоторого недоумения я испытал, когда неделю спустя увидел в библиотеке разбитый дисплей, которым я пользовался накануне, копируя текст лидийского манускрипта времен династии Гераклидов…
Для ремонта пришлось вызвать инженера-хозяйственника — порядок есть порядок. Инженер-хозяйственник — он же суперкарго и он же механик по ангарному, палубному и прочим видам вакуум-оборудования нашего корабля — без интереса, мельком взглянул на изуродованный экран дисплея, но зато как-то очень внимательно посмотрел на меня. Мне даже стало не по себе… Припоминаю, в тот момент я невольно подумал, что прозвище Бак прилипло к этому человеку не без причины. Тяжелая, до глянцевого блеска выбритая голова с большим, квадратной формы подбородком и приплюснутым носом… Я поспешил заверить механика, что к повреждению экранов дисплея и салонного информатора не имею никакого отношения. Бритоголовый Бак молча вмонтировал новый экран, ушел. Я вздохнул и продолжал свои языковые упражнения. В этот день без особого, впрочем, успеха..
Но окончательно хетто-лувийскую ветвь, на которой я так уютно устроился, подрубило новое происшествие. Как-то зайдя в кухонный отсек, чтобы наполнить свой термос кофейным напитком, я услышал гневное бормотание, а затем и увидел бритую голову Бака, менявшего экран системы аварийного оповещения. На подбородке механика красовалась нашлепка медицинского пластыря.
— Что, третий?.. — осторожно полюбопытствовал я, в ту минуту больше заинтригованный пластырем, нежели разбитым экраном.
Бак обернулся, я я чуть не выронил термос. Механик смотрел одним глазом. Правым. Левый просто не различался на фоне ярко-фиолетового синяка. Мне давно не приходилось видеть таких великолепных «фонарей», и я, растроганный почтя до слез, твердо решил устроить своему первому пациенту королевский прием.
— Третий!!! — прорычал Бак, продолжив работу. — А одиннадцатый не хочешь?! — и, пересыпая речь самоцветами рискованных междометий, выразил мнение, что на обратный рейс запасных экранов не хватит. — Пусть тогда глазеют в иллюминаторы! — мстительно прошипел он и грозно добавил: — Поймаю — голову оторву!
Я, сразу заподозрив самую тесную связь между его последним возгласом и левосторонним украшением, сказал, что вполне разделяю его справедливое негодование, и задал несколько наводящих вопросов. Бак не ответил.
Разумеется, я увлек пострадавшего к себе и с помощью врачебной косметологии привел его живописную физиономию в соответствие с современными представлениями о благообразии человеческого лица. Бак повертел головой перед зеркалом, остался доволен. Можно было начинать серьезный разговор. Я вынул заветный сосуд с красочной этикеткой и, будто это было самым обычным делом в космической практике, лихо поставил на медицинский стол. Выражение довольства на лице Бака сменилось вполне понятным смятением.
— Как у вас с аппетитом? — ханжески осведомился я.
— Хуже некуда, — ответил Бак, издали разглядывая этикетку. — Отбили мне аппетит… О, «Сибирская кедровая»! Уникальная вещь в космическом рационе.
Со зрением, по крайней мере, у него было благополучно.
— Это лекарство, — сказал я. — Присядьте. Как врач я разрешаю вам умеренную дозу. Для восстановления аппетита. А главное — для нервной разрядки, в которой вы, я вижу, сегодня нуждаетесь.
— За матушку медицину! — Бак опрокинул стаканчик, помотал головой, выдохнул: — З-забористая, доложу я вам, микстура!.. А насчет нервной разрядки — это вы точно… Нуждаюсь. Сегодня особенно. Ушел ведь гад!..
— Как ушел?
— А вот так и ушел. Треснул меня снизу в челюсть и смылся.
— Кто?
— Да если б знать!.. Темно было, не разглядел.
— Где?
— А там же, в кухонном отсеке.
— Темнота в кухонном отсеке? Странно…
— Чего странного? Освещение он, стервец, вырубил, а экран разбил. Остались розовые цифры на часах — вот все, за что там было глазу уцепиться.
Беседа приняла доверительный оттенок, и Бак поведал мне подробности своих ночных похождений.
— Пошел это я перед сном на вечерний обход. Жилой сектор проверил — порядок. Побродил в секторе отдыха, никого не встретил. Даже в просмотровом зале фильмохранилища было пусто. Рейд серьезный, людям как-то не до веселья…
«Он прав, — подумал я. — Нельзя ожидать хорошего настроения от людей, которым предстоит работать на Обероне…»
— Ну так вот, — продолжал он, — вышел я к трамплину шахты пониженной гравитации и не знаю, спускаться туда или нет. Было поздно — около полуночи, и, откровенно говоря, обходить бытовые отсеки мне очень уж не хотелось. Да и не любитель я прыгать на эти гравитационные «подушки» — прямо цирк, честное слово. Или возраст уже не тот?.. Привык, знаете ли, к нормальным эскалаторам на прежних кораблях… Но правило у меня такое с детства: если очень не хочется делать чего-то, надо взять себя в руки и сделать. А детство мое прошло на нижнем Дунае…
Он задумался и долго молчал. Может быть, вспоминал свое нижнедунайское детство.
— На чем я остановился?
— Вы спрыгнули в шахту. Видимо, на мостик бытового яруса?
— Да, сдуло меня с «подушки» на мостик третьего яруса; и пошел я осматривать бытовые отсеки. Тоже безлюдно… Правда, в бане обнаружил трех парней, сменившихся с вечерней вахты. Сидят, голубчики, в чем мать родила и вдумчиво так играют за одной доской в трехсторонние шахматы. Позиция у них сложилось интересная, я постоял немного, понаблюдал. Потом побрел себе дальше вдоль коридора. Тихо везде, порядок. Иду и кляну свой беспокойный характер: нормальные люди спят давно, а я вот шастаю по кораблю как полуночное привидение… Только миновал кухонный отсек, вдруг отчетливо слышу: лопнуло что-то с хрустом, посыпалось!.. У меня сердце так и упало. Одиннадцатый, думаю, не иначе!.. Вижу: дверь отсека потихоньку съехала в сторону и тут же задвинулась — стало быть, заметил меня, стервец! Ах, думаю, чтоб тебе пусто было!.. Кровь мне э голову ударила, вскипел я и опрометью к двери. Боялся: уйдет через люк в холодильный отсек, а оттуда на склады, и поминай как звали… Только он, должно быть, не знал дороги на склад и просто стоял рядом с дверью, прижавшись к стене. Бросился я в темноту, а он мне ногу подставил и дверь задвинуть успел. Это чтоб, значит, не выдать себя силуэтом. Рухнул я на пол, вскочил и, пока он раздумывал, что предпринять, попытался нашарить панель освещения. И что бы вы думали? Сцапал он меня сзади за воротник, да так ловко, будто видел! А темнотища — глаз выколи!.. Ну, схватились мы в обнимку. Я по-медвежьи было насел на него. Попался, думаю, голубчик!.. Так он дьявол, сильный и гибкий, как леопард, сбросил меня и снова за воротник — толкает зачем-то к двери. Я даже опешил — за что боролись? Мне ведь только того и надо: вытащить его на свет в коридор! Хитрость этого молодца я потом раскусил, да поздно. Он правильно все рассчитал: видел по часам над дверью, что это полночь, ноль-ноль, и сейчас по всему кораблю, кроме жилого яруса и коридорных дорожек, вырубят поле искусственного тяготения. Короче говоря, да этом он меня и подловил: отсчитал, стервец, три первых сигнала, а на последний, четвертый, ка-ах саданет мне в челюсть!.. Спасибо, ровно в ноль-ноль тяготение сняли, иначе я бы затылком треснулся. И пока я медленно переворачивался в воздухе, он спокойно дверь приоткрыл и был таков. Я даже его силуэта не видел. А если бы и увидел, то вряд ли узнал: в коридорах среднего яруса после полуночи освещение тоже ведь вырубают, и только дорожки светятся синим… Ну пришел я в себя, побарахтался в невесомости, кое-как выбрался в коридор на дорожку. На ноги вскочил, а куда бежать за ним, представления не имею… — Бак тяжело вздохнул, насупился, почесал левую бровь.