Пелам Вудхаус. Что-нибудь эдакое. Летняя гроза. Задохнуться можно. Дядя Фред весенней порой (сборник)

   Эш чуть не поделился этой гипотезой с мисс Уиллоуби, но решил, что та его не поймет, и заговорил о новых спектаклях. Она обожала театр, а ее хозяин – клубы, так что они с хозяйкой большей частью жили в городе. Деревню мисс Уиллоуби не любила, поскольку там скучно.
   – Вам не скучно в деревне, мистер Марсон? – осведомилась она.
   – О нет! – ответил Эш и по довольному хихиканью с удивлением понял, что слова его сошли за комплимент.
   Появился мистер Бидж, немного отрешенный, как всякий, на кого возложено бремя великой ответственности.
   – Альфред пролил белое вино, – глухо и горестно сообщил он миссис Твемлоу. – Чуть не попало на руку его светлости!
   Миссис Твемлоу сочувственно заохала. Мистер Бидж явственно устал от бремени бытия; но услышав «Кушать подано», предложил ей руку.
   Эш чуть не нарушил порядок, но мисс Уиллоуби его удержала, пропустив вперед мисс Честер с неопознанным человечком.
   – Какой вы рассеянный! – сказала она. – Прямо как его светлость.
   – Лорд Эмсворт рассеян?
   Мисс Уиллоуби рассмеялась:
   – Да он свое имя скоро забудет! Если бы не мистер Бакстер, он бы совсем пропал.
   – Мистера Бакстера я, кажется, видел.
   – Поживете здесь, много раз увидите. Он всем заправляет, между нами говоря. Всюду лезет, буквально всюду лезет! Никуда от него не скроешься.
   Шествие вошло тем временем в столовую. Мистер Бидж снисходительно прочитал молитву. Обед начался.
   – А мисс Питерc вам нравится? – возобновила беседу мисс Уиллоуби.
   – Я ее мельком видел, на вокзале.
   – Значит, вы у них недавно служите?
   – Со среды.
   – Где же вы служили раньше?
   – О, я… я, так сказать…
   – Вы отдохнули после дороги? – громко спросила Джоан. Благодарно на нее посмотрев, Эш отвечал, что чувствует себя превосходно, а соседка его за это время примкнула к спору о том, какая из железных дорог хуже всего.
   Бидж во главе стола беседовал с Феррисом, чей хозяин, лорд Стокхед, и был тем «бедным Перси», о котором говорил Фредерик.
   – Мы были чрезвычайно огорчены, – говорил дворецкий еще весомей, чем обычно, – узнав из газет о ваших несчастьях.
   – Да, мистер Бидж, – отвечал Феррис, – не повезло нам. Перси основательно влип.
   В беседу вмешалась мисс Честер.
   – И что он в ней нашел? – сказала она. – Газеты писали – бездна обаяния, а на фотографии – ничего особенного. Странный у некоторых вкус!
   – Фотография не отдает ей должного, мисс Честер, – возразил Феррис, – я был в суде и могу удостоверить, что в ней есть шарм, да, шарм. А Перси у нас чувствительный, уж я-то знаю.
   Бидж повернулся к Джоан:
   – Мы говорим об очень прискорбном деле, мисс Симеон. Нарушение брачных обещаний. Лорд Стокхед – наш племянник. Его светлость, лорд Эмсворт, принял это близко к сердцу.
   – Да, – согласился Джадсон, сидевший пониже. – Я проходил мимо библиотеки и невольно услышал, как он говорит с Фредди: «Если это случится с тобой, обормот…»
   Бидж кашлянул.
   – Ничего, мистер Бидж, тут все свои. Меня никто не выдаст?
   Общество добродетельно зарокотало.
   – Он сказал: «Если это с тобой случится, уезжай в Канаду, я умываю руки». А Фредди говорит: «Да ладно, отец, чего там, а?»
   Актерское мастерство рассказчика оставляло желать лучшего, но общество радостно засмеялось. Бидж счел уместным переменить тему:
   – Скажите, мистер Феррис, а как это принял лорд Стокхед?
   – Перси? Ничего, молодцом.
   Эш заметил, что своего хозяина называют по имени, остальных – по всей форме. Это ему понравилось, было тут что-то феодальное.
   – Чего вы хотите? – продолжал Феррис. – Платить не ему. Вот старый лорд, у того подагра разгулялась. Поэтому он и поехал на курорт, а не сюда. А Перси – ничего, держится.
   – Низшие классы, – промолвил Бидж, – забыли свое место. Если не ошибаюсь, эта особа – буфетчица. Прискорбно, что у молодых людей такие вкусы.
   – Не говорите! – сказал Джадсон. – Фредди тоже попал в историю, когда мы с ним жили в Лондоне. К счастью, его светлость перестал присылать деньги, пришлось вернуться. Да, влюбился в певичку! Каждый вечер посылал меня в театр с букетом и письмом. Как же ее звали? Прямо на языке вертится… Влюбился по уши. Помню, убираю я у него, гляжу – стихи! Если она их сохранила, не миновать нам суда.
   Общество тревожно и восторженно зашуршало.
   – Поразительно! – сказал сосед мисс Честер. – Да он вот-вот женится!
   – Никакой опасности нет, – громко сказала Джоан.
   Все разом обернулись к ней. Щеки у нее горели. Она и впрямь походила на переодетую принцессу.
   – Почему вы так думаете, мисс Симеон? – не без досады спросил Джадсон.
   Джоан как будто очнулась и рассеянно ответила:
   – Наверное, он не делал ей предложения…
   – Кто его знает! – ответил Джадсон. – Скорее – делал. Очень уж он странный, ходит, бродит. За судом следил, вырезал из газет отчеты…
   Бидж прочистил горло, сообщая этим, что претендует на полное внимание.
   – На мой взгляд, – торжественно начал он, – предложения и не нужно. Присяжные из низших классов, они крайне враждебны. С этим нынешним социализмом им бы только причинить нам вред. Мы катимся к анархии. Низшие классы совершенно забылись. На них дурно влияет желтая пресса. Не далее как сегодня мне пришлось поставить на место одного из ливрейных лакеев. Прилежный, скромный человек – и вдруг как с цепи сорвался. Почему, спросите вы? Полгода назад у него был ревматический приступ, и он сообщил в газету, что его исцелила мазь Уолкиншоу. Это перепечатали двенадцать газет, и он забылся. Своенравен, строптив, ни с кем не считается…
   – Надеюсь, с Фредди все обойдется, – сказал Джадсон. – Он тоже не на всякий вкус.
   Общество зашепталось, выражая этим согласие.
   – А ваша мисс Питерc, – сказал великодушный Джадсон, – совсем даже ничего.
   – Я ей передам, – откликнулась Джоан.
   – Мисс Валентайн! – воскликнул Джадсон, хлопнув по столу. – Да, Джоан Валентайн. Кстати, мисс Симеон, вы на нее похожи. Как говорится, одно лицо.
   Эш был скорее тугодумом, но страх за Джоан ускорил его мыслительные процессы. Она, обычно такая спокойная, совершенно растерялась, побелела, и в глазах у нее появился какой-то затравленный блеск. Перемена темы уже не помогла бы. Требовались действия – и вдохновение снизошло на Эша.
   Давно, еще в Матч-Мидлфорде, он прогуливал воскресную школу ради встреч с Эдди Уоффлзом, патентованным хулиганом. Привлекало его не столько несомненное очарование Эдди, сколько редкий дар, позволявший тому, среди прочего, изображать дерущихся котов. Чувствуя, что счастья не будет, пока он этому не научится, Эш перенял у мастера его мастерство. Быть может, прогулы ради искусства помешали ему усвоить имена всех царей Иудеи, зато он стал украшением оксфордских концертов, а теперь мог спасти Джоан.
   – Вы, часом, не видели, – спросил он свою соседку, – как дерутся коты?
   И, услышав «Нет», начал представление.
   Юный Уоффлз, досконально изучивший предмет, изображал сражение в духе Гомера. Начинал он с глухого урчанья, ответом на которое было урчанье повыше и, возможно, посварливей. За ними следовала тишина, а потом, словно ветер, взмывала высокая нота, прерываемая бормотаньем. На него отвечал пронзительный визг, потом коты сердито урчали, все громче и громче, пока воздух не насыщался электричеством тревоги. Снова все затихало на мгновенье, чтобы разрешиться неописуемой какофонией. Стоя рядом с мастером, вы просто видели перепады битвы и даже взлетающие клочья шерсти. Достигнув предельной высоты, звуки обрывались, и слышалось глухое урчанье. Так изображал котов Уоффлз, и Эш воспроизвел его коронный номер.
   Если мы скажем, что общество забыло Джадсона, мы не скажем ничего. Ошеломленные слуги не могли оторвать глаз от нового лакея. Бидж окаменел, словно увидел чудо. Такая сцена в этой столовой была неуместней, чем в соборе. Когда затихла последняя нота, воцарилось молчание.
   – Вот так они дерутся, – сообщил Эш своей соседке и добавил, обращаясь к мисс Твемлоу: – Я рассказывал мисс Уиллоуби о лондонских котах.
   Секунды три его репутация раскачивалась над бездной. Никто не знал, смешно это или вульгарно; а хуже вульгарности для старших слуг нет ничего.
   Наконец мисс Уиллоуби закинула изящную головку и звонко засмеялась. Расколдованные слуги засмеялись все разом. Они хохотали. Они кричали: «Бис!» Они восхищались. Они, но не дворецкий. Он был глубоко шокирован. Ему казалось, что этот Марсон поистине забылся.
 
   Обед кончился, слуги направились к домоправительнице. Джоан подошла к Эшу.
   – Спасибо, мистер Марсон, – сказала она. – Как вы рисковали! Вы стали их любимцем, но могли бы стать изгоем. Дворецкий недоволен.
   – Да, кажется. Сейчас я это улажу.
   Джоан еще понизила голос:
   – Знаете, этот гад говорил правду. Фредди писал мне письма. Конечно, я их выбросила.
   – Как же вы решились приехать сюда?
   – Я его не видела, он только писал. На станции он очень удивился, но Эйлин, наверное, сказала, что моя фамилия Симеон.
   – Джадсон говорит, что он мучается. Успокойте его.
   – Джадсон ошибся. Ко мне приходил от Фредди жуткий, жирный тип, и я ему сказала, что писем давно нет.
   – Очень хорошо.
   Они вошли в комнату. Бидж стоял у камина, и Эш направился к нему. Трудился он долго и только при слове «музей» вышел из транса. Музеем он гордился. Мало того – год назад приезжал репортер одной газеты, который начал статью словами: «Под эгидой мистера Биджа, моего любезного чичероне, я посетил музей графа Эмсворта…» Бидж хранил вырезку в особом ящике стола.
   Почти смягчившись, он сообщил, что мистер Питерc подарил его светлости скарабея, судя по словам мистера Бакстера – исключительно ценного.
   – Мистер Бидж, – сказал Эш, – не могли бы вы показать мне этот замечательный музей?
   – С превеликим удовольствием, – отвечал дворецкий.

6

   Руперт Бакстер, неутомимый секретарь лорда Эмсворта, принадлежал к тем людям, которые всех подозревают не в чем-то определенном, а вообще, на всякий случай. Он вечно рыскал, как, если верить гимну, рыскали некогда мидяне. От обитателей замка это не укрылось. Граф говорил: «Бакстер… э… очень усердный человек»; Фредди сетовал: «Куда ни пойди, наткнешься на этого чертова Бакстера»; слуги, наделенные тем даром точной характеристики, который отличает незнатных англичан, называли его Пронырой.
   Войдя в музей, дворецкий и Эш застали там бдительного секретаря.
   – Я не знал, что вы здесь, сэр, – сказал Бидж, – иначе я бы не осмелился прийти. Этот молодой человек выразил желание осмотреть экспонаты, и я взял на себя смелость его сопровождать.
   – Заходите, Бидж, заходите, – сказал Бакстер. – Да, Бидж!
   – В чем дело, сэр?
   Бакстер отвел его подальше, в холл.
   – Бидж, – спросил он, – кто это?
   – Лакей мистера Питерса, сэр.
   – Лакей мистера Питерса?
   – Да, сэр.
   – Он давно у него?
   Бидж понизил голос:
   – Только что поступил, сэр. Это его первое место. Его манеры удивляют меня, сэр. Не хотел бы никого обижать, но, мне кажется, надо бы проинформировать мистера Питерса… Быть может, он введен в заблуждение. Как вы считаете, сэр?
   – А… что?
   – Надо ли проинформировать мистера Питерса?
   – Нет-нет. Мистер Питерc сам разберется.
   – Не хотел бы вмешиваться не в свое дело, сэр, но…
   – Я думаю, мистер Питерc все про него знает. А вот скажите, Бидж, кто предложил пойти в музей, вы или он?
   – Молодой человек, сэр.
   Бакстер вернулся к экспонатам. Эш стоял посреди комнаты, пытаясь запомнить ее географию и не замечая острого, подозрительного взгляда. Он не видел Бакстера. Он даже не думал о Бакстере. Но Бакстер знал.

Глава VI

1

   Среди особых радостей преклонного возраста есть и здоровый пессимизм. Конечно, он подпортит наши удачи, помешает судьбе всучить нам позолоченный камень, монету на резинке или заблудившуюся курицу, которые охотно хватает пылкая юность, чтобы немедленно разочароваться. Перевалив за тридцать, мы искоса смотрим на подарки судьбы, упуская нечастые награды, но избегая верных ловушек.
   Эш Марсон еще не достиг поры спокойного недоверия, а потому подарки принимал, верил им и радовался. После первого вечера в Бландинге он думал о том, до какой же степени благосклонна к нему Фортуна. Нырнув в опаснейшие глубины подлестничного этикета, он выплыл, нет – победил. Вместо того чтобы сделать непростительный промах, заслужив справедливое презрение, он стал душой общества. Даже если завтра, по рассеянности, он пройдет к столу перед камердинером, это ему простится, юмористам закон не писан.
   Но и этого мало, Фортуна еще добрей. В первый день он узнал, как справляться с гневливым хозяином. Если бы не особая удача, долго общаться с ним было бы очень трудно.
   Однако и это не все. Третье, самое важное, – в том, что он не только выяснил, где лежит скарабей, но и ясно увидел, что украсть его проще простого. Сидя на постели, он прикидывал, как потратит тысячу фунтов, и дошел в своем оптимизме до того, что гадал лишь об одном: брать скарабея сейчас или сперва привести в порядок мистера Питерса. И то подумать, как только он вернет имущество владельцу, он немедленно, автоматически перестанет быть врачом и тренером.
   Это его огорчало, больных он жалел. Но с другой стороны, чем раньше возьмешь скарабея, тем лучше. Бог с ним, с желудком мистера Питерса.
   Двадцатишестилетний оптимист не знает, что судьба может с ним играть, может припасти сюрпризы, да и припасла такое мощное орудие, как Бакстер.
   Эш взглянул на часы. Без пяти час. Кто их знает, когда они ложатся, дадим еще часок, пусть все затихнет, а там – иди и бери.
   Роман, привезенный из Лондона, оказался интересным. Он и не заметил, как было уже два часа. Сунув книгу в карман, он отворил дверь.
   За ней стояла тишина, только в полной тьме взрывался, хрюкал, дрожал непрестанный храп. Храпели все как один, кто в какой тональности, одни – жалобно, другие – дерзко, но храпели, показывая тем самым, что путь свободен, риск ничтожен.
   Топографию он уже знал. Без труда добравшись до двери, прикрытой зеленой бязью, он оказался в холле, где, светясь алым светом, еще догорал камин. Больше света не было, и он возблагодарил судьбу за то, что исследовал заранее местность.
   Куда идти, он знал, знал и расстояние – ровно семнадцать ступенек. Осторожно и бесшумно дошел он до двенадцатой ступеньки, как вдруг наткнулся на что-то такое мягкое. Пошатнувшись, он схватил маленькую женскую руку.
   Дрова в камине рассыпались, огонь сверкнул перед смертью – но и этого хватило, чтобы узнать Джоан.
   – О! – воскликнул Эш. – Господи!
   – Не пугайтесь.
   – Что вы, что вы!
   – Наверное, мы здесь по одной и той же причине.
   – Неужели вы?..
   – Да, мне тоже нужна тысяча фунтов. Мы с вами конкуренты.
   От восторженных чувств Эш даже не удивился. Ему даже показалось, он это и раньше знал.
   – Собираетесь украсть скарабея? – проверил он.
   – Вот именно.
   Все-таки что-то не сходилось. Ах да, вот что!
   – Разве вы молодой человек приятной наружности?
   – При чем здесь молодые люди? Мы с Эйлин вместе учились. Она сказала, что отец…
   – Тиш-ше! – прошептал Эш. – Кто-то идет. Бегите!
   Действительно, кто-то шел, что-то щелкнуло, зажегся свет. Эш обернулся. Джоан не было, зеленая гардина мягко колыхалась.
   – Кто там? – спросил чей-то голос. – Кто это?
   По лестнице спускался Бакстер.
 
   Люди недоверчивы вообще, а этот их представитель был настолько недоверчив, что не мог заснуть. Перепробовав все, от овец и ниже, он все-таки бодрствовал; недавние события взбудоражили его душу. Ему не удавалось забыться, подозрительный ум карает сам себя. Ни мак, ни мандрагора, ни зелья многомудрого Востока^[14] не могли вернуть сладкого сна страдальцу-секретарю.
   Наконец он припомнил, что когда-то ему помогло виски с горячей водой, и он направился вниз. Виски было в графине, графин – на столе, в курительной. Воду можно согреть у себя в комнате, на спиртовке.
   Итак, он встал с постели, спустился в холл и оказался там вовремя. Мистер Питерc мог и спать, но его сообщник стоял в десяти шагах от двери в музей.
   – Что вы здесь делаете? – спросил Бакстер.
   По правилам игры злодей, пойманный на месте, должен юлить, лепетать, а потом – признаться. Но тут все пошло вкривь и вкось. На Эша снизошло то философское спокойствие, о котором мы только мечтаем.
   – Меня вызвал мистер Питерc, – отвечал он.
   – Вызвал? В половине третьего?
   – Он хочет, чтобы я ему почитал.
   – В такое время?
   – У него бессонница, сэр. Он страдает желудком и не спит от боли. Слизистая оболочка…
   – Какая чушь!
   С той кротостью, из-за которой так больно глядеть на несправедливо обиженных, Эш вынул книгу и ее показал:
   – Вот книжка, сэр. Если вы не против, я пойду. Спокойной ночи.
   И он направился к лестнице, искренне сочувствуя Питерсу, которого придется будить. Что поделаешь, такова жизнь! Нелегкая штука.
 
   Бакстер пошел было за ним, но резко остановился, впервые заметив, как он беспомощен в этой молчаливой борьбе. Обвинить мистера Питерса в краже и даже в пособничестве – невозможно; смотреть, как оскорбляют святилище, – невыносимо. Да, экспонаты принадлежат лорду Эмсворту, но занимается ими он, и привязался к ним так, что чувства львицы к новорожденным львятам показались бы прохладными. Словом, бодрствующий секретарь был готов сделать что угодно, чтобы отвоевать скарабея.
   Нет, не что угодно. Нельзя вносить разлад между хозяйским сыном и его невестой. Так и место потеряешь, а место хорошее.
   Выход один, думал он. Ясно, что мистер Питерc только потворствует краже, совершает ее лакей. Значит, ловим его в музее, тогда мистер Питерc виноват лишь в том, что по оплошности нанял вороватого субъекта. А вот сам он, Бакстер, допустил ошибку, запер дверь. Надо оставить ее открытой, как в ловушке, а самому – дежурить.
   Подумав так, Бакстер вернулся к себе. Тем временем Эш вошел в спальню мистера Питерса и включил свет. Мистер Питерc, только что уснувший, резко вскочил.
   – Пришел почитать вам, – сообщил Эш.
   Мистер Питерc издал звук, в котором удачно сочетались гнев и жалость к себе.
   – Ну и дурак! Да я только что заснул!
   – А теперь проснулись, – мягко сказал Эш. – Такова жизнь. Немного поспишь, немного подремлешь^[15]… Я думал, вы обрадуетесь. Книжка хорошая. Я посмотрел, мне понравилось.
   – Вы что, с ума сошли?
   – Я отогнал этого типа. Вряд ли он поверил – нет, точно не поверил, но зато отстал. Прекрасная мысль, мне бы в жизни такого не выдумать!
   Гнев мистера Питерса сменился истинным восторгом.
   – Вы были в музее? Он у вас?
   – В музее я был, но он – не у меня. Помешали злые люди. Вылез этот тип в очках, пришлось сказать, что я иду на ваш звонок, читать книжку. Слава Богу, книжка у меня была. По-видимому, он проследил, к вам ли я иду.
   Мистер Питерc скорбно застонал.
   – Бакстер, – сказал он. – Это Бакстер. Секретарь лорда Эмсворта. Он нас подозревает. Мы, то есть вы, должны его остерегаться.
   – Ничего, как-нибудь. Располагайтесь поудобней, сейчас начну читать. В сущности, что может быть приятней ночного чтения? Ну, начинаем.

2

   Наутро, после завтрака, Эш разыскал Джоан у конюшни, где она играла со щенком ретривера.
   – Не уделите ли минутку? – спросил он.
   – Конечно, с удовольствием.
   – Выйдем куда-нибудь, чтобы не подслушали?
   – Да, лучше выйдем.
   Они вышли.
   – Ваш песик не мог бы остаться? – осведомился Эш. – При нем мне труднее думать.
   – Боюсь, что не мог бы.
   – Ладно, Бог с ним. А вот скажите: приснилось мне или нет, что я встретил вас ночью в холле?
   – Нет, не приснилось.
   – И вы действительно мне признались, что собираетесь украсть…
   – Взять обратно.
   – Хорошо, взять скарабея?
   – Да, призналась.
   Эш задумчиво покопал ногой.
   – По-моему, – сказал он, – это осложняет дело.
   – В высшей степени.
   – Наверное, вы удивились?
   – Ничуть.
   – То есть нет?
   – Я сразу поняла, когда увидела объявление в «Морнинг пост». А когда вы еще сказали, что нанялись к мистеру Питерсу…
   – В общем, вы знали все время?
   – Да.
   Эш благоговейно посмотрел на нее:
   – Вы… удивительная девушка!
   – Кто, я?
   – Вы просто чудо!
   – Потому что я все угадала?
   – Отчасти. Но главным образом потому, что вы на это решились.
   – А вы?
   – Я – мужчина.
   – А я – женщина. По-моему, мистер Марсон, женщина почти все делает лучше. Какой тест для этих споров об избирательном праве! Вот мы с вами, мужчина и женщина, пытаемся сделать одно и то же, шансы у нас одинаковые. А что, если я вас побью? Будете тогда говорить, что женщины ниже мужчин?
   – Я так вообще не говорю.
   – Судя по вашему взгляду, вы так думаете.
   – И вообще, вы женщина исключительная.
   – Комплименты вас не спасут. Я самая обычная, но мужчину побью.
   – Почему «побью»? Почему мы с вами боремся?
   – А что такого?
   – Я к вам очень хорошо отношусь.
   – И я отношусь к вам хорошо, но чувства чувствами, а дело делом. Вам нужна тысяча фунтов, и мне она нужна.
   – Это ужасно! Я же вам мешаю ее получить!
   – И я вам мешаю, ничего не попишешь.
   – Нет, это подлость какая-то… То есть с моей стороны…
   – Вам кажется, что мы, женщины, – слабые, беззащитные созданья. Ничего подобного! Мы ужасны. Тем самым у нас с вами – честный поединок, поблажки мне не нужны. Если вы будете уступать, я никогда вам не прощу. Понятно?
   – Кажется, да.
   – Что ж, за дело. Оно нелегкое, этот тип в очках следит и рыщет. Кстати, зачем вы сказали: «Бегите!», а сами остались на месте? Так нельзя. Это рыцарственно, но не по-деловому.
   – У меня была отговорка, а у вас – нет.
   – Правда. И какая хорошая! Следующий раз скажу, что меня вызвала Эйлин. Она действительно плохо спит от голода. Один ливрейный лакей сказал, что вчера она ничего не ела за обедом. Ужас какой!
   – Вот она – беззащитное, слабое созданье.
   Джоан засмеялась:
   – Сдаюсь, подловили! Да, Эйлин – не из страшных нынешних женщин, но… Ах ты, жалко! Пришел в голову хороший ответ. Уже поздно вас срезать?
   – Нет, что вы. Я сам крепок задним умом. Значит, она – беззащитное созданье…
   – Спасибо. Я отвечаю: «А почему? Потому что она позволила мужчине собой командовать». Нет, как-то слабо!
   – Да, – признал Эш. – Могли бы срезать острее.
   – Ну ладно. Все равно, подражать ей я не буду, свободу за рыцарственность не отдам. Деньги нужны нам обоим. Не уступайте, я тогда ничего не смогу делать. Еще не хватало, чтобы вы их просто отдали!
   – Честное слово, – серьезно сказал Эш, – я их вам не отдаю. Просто я лучше изучил Бакстера. Он очень опасен. Не знаю, как он унюхал след, но, видимо, унюхал. Конечно, вас он не подозревает. Я думаю, какое-то время он будет там дежурить. Нам придется подождать.
   – Смотрите, как сложно получается! Я думала, пара пустяков.
   – Дадим ему неделю, не меньше.
   – Да-да.
   – Куда нам, в сущности, спешить? Замок не хуже наших квартирок, а жизнь высших слуг – для меня открытие. Не знал, что они так чопорны, этикет мне нравится. Впервые чувствую, что я не кто-нибудь. Заметили, как я разговариваю с судомойкой? Достойно и милостиво, а? В общем, не жалуюсь. Согласны подождать?
   – Хорошо, а мистер Питерc? Еще передумает, чего доброго!
   – Ни в коем случае. Какое искушение! Скарабей – просто рядом. Кстати, вы его посмотрели?
   – Да, мисс Твемлоу водила меня в музей. Ужас какой – лежит открытый, а взять нельзя!
   – Именно, именно. А вообще смотреть не на что, чепуха какая-то. Если бы не надпись, никогда бы не поверил, что за такую муру хозяин отдает тысячу фунтов. Ладно, его дело. Наше дело – увернуться от Бакстера.
   – Наше?! Что мы, партнеры?
   Эш воскликнул:
   – Вот! Вы нашли выход! Конечно, партнеры. Зачем нам конкурировать? Объединимся. Это решит все проблемы.
   Джоан задумалась:
   – Вы предлагаете поделить наш гонорар?
   – Да. Поровну.
   – А труд?
   – Труд?
   – Как мы его поделим?
   Теперь задумался Эш.
   – Ну, – начал он, – я сделаю черную работу, а…
   – То есть возьмете скарабея?
   – Да-да.
   – А я?
   – Э… вы… как бы тут сказать? Окажете мне моральную поддержку.
   – Значит, я сплю, а вы рискуете?
   – Риска, в сущности, нет…
   – Кажется, вы только что говорили об опасности? Нет, так не пойдет. Помню, была у меня кошка. Поймает мышку – и несет к моим ногам. Никак не могла понять, что мне такие подарки не нужны. Она высоко ценила мышей, а меня не понимала. Так и вы с вашим рыцарством. Не дарите мне дохлую мышь, мы с вами партнеры. Есть риск или нет, мы его поровну разделим.
   – Какая вы… решительная!
   – То есть упрямая. Да, не спорю – приходится! А то будет нечестно. Работаем на равных или все отменяем!
   – Дайте мне хоть пойти первым!
   – Не дам. Мы бросим жребий. Монетка есть? Я бросаю, вы говорите.
   – Но…
   – Мистер Марсон!
   Эш сдался, вынул монетку и угрюмо протянул ей:
   – Орел или решка?
   – Решка!
   – Так и есть. Да, не повезло мне. Ладно, пойду завтра, если вы сорветесь.